Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
Летом 2014 года боевики Исламского государства Ирака и Леванта при поддержке различных повстанческих группировок начали масштабное наступление против иракских и курдских сил и, захватив несколько городов и прилегающих территорий, вплотную приблизились к Багдаду. Кабир Салим, он же Петр Горюнов – двойной агент разведки, получивший от турок псевдоним Садакатли – получает задание Центра внедриться в так называемый русский батальон, входящий в состав Рабочей партии Курдистана, для организации помощи в борьбе с ИГИЛ ради общей цели сохранения арабского мира. ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 313
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Аннотация
Летом 2014 года боевики Исламского государства Ирака и Леванта при поддержке различных повстанческих группировок начали масштабное наступление против иракских и курдских сил и, захватив несколько городов и прилегающих территорий, вплотную приблизились к Багдаду. Кабир Салим, он же Петр Горюнов —двойной агент разведки, получивший от турок псевдоним Садакатли — получает задание Центра внедриться в так называемый русский батальон, входящий в состав Рабочей партии Курдистана, для организации помощи в борьбе с ИГИЛ ради общей цели сохранения арабского мира.
© И. Дегтярёва
© ИП Воробьёв В.А.
© ООО ИД «СОЮЗ»
W W W . S O Y U Z . RU
Ирина ДегтярёваДЕРЖИТЕ ОГОНЬ ЗАЖЖЁННЫМ
* * *
Басир Азар умел устраиваться. В самые жаркие часы в Багдаде, когда в парикмахерскую не совались ни постоянные, ни случайные клиенты, он сам садился в старое кресло, где брили и стригли, оно слегка напоминало зубоврачебное и происхождение свое вело еще со времен Фейсала [Фейсал I — король Ирака (1885–1933) — правил с 1921 по 1933 гг.], пережило все военные перипетии, выглядело потрепанным от немилосердной эксплуатации, но все еще монументальным, особенно по сравнению со вторым креслом, современным и казавшимся куцым на фоне этого троноподобного седалища.
Ноги в драных пыльных шлепках Басир ставил на металлическую приступку, отполированную подошвами клиентов до зеркального блеска, на широкий подлокотник водружал стаканчик с чаем и шуршал газетой «Аль-Машрик».
Под высоким потолком вращал кривоватыми лопастями вентилятор. Распахнутая дверь и открытое окно в подсобной комнате должны были создавать сквозняк, но нагоняли внутрь пыль с улицы и запахи приправ с близкого рынка.
Кабир Салим, которого в России зовут Петр Горюнов, изнывал от сорокаградусной жары и безделья. Он лежал на половике на полу в соседней с парикмахерским залом комнате. Во-первых, таким образом пытался охладиться, хотя кафельный пол не источал прохлады, а во-вторых, после контузии, полученной Петром несколько месяцев назад в Сирии, болела спина, и боль отступала только после лежания на ровной и твердой поверхности. Продавленная оттоманка времен все того же Фейсала, стоящая в комнате, никак не обладала этими характеристиками — поверхность ее была кочковатая и пахла давно вытравленными клопами.
Басир читал передовицу на последней странице. Глядя на это, Горюнов невольно вспомнил, как при подготовке в командировку в Ирак, много лет назад, его учили брать газету или книгу как положено — задней обложкой кверху. И листать от последней (для европейцев) страницы к началу. В какой-то момент, когда Петр ехал в московском метро, поймал себя на том, что пытается читать газету не только с конца, но и справа налево, ничего не понимая в получившейся абракадабре. Он вживался в обычаи и манеру поведения долго и мучительно, словно его заставили надеть правый ботинок на левую ногу и так ходить. Однако со временем привык. А приехав впервые в Багдад, завидовал каждому встречному сопливому мальчишке, который с детства впитал обычаи арабского мира — с материнским молоком, со жгучим иракским солнцем и пылью городских и деревенских улиц.
Петр дотянулся до медного блюда, наполненного желтыми сливами, взял одну и метко пульнул ее в Басира. Слива пробила «Аль-Машрик» и вызвала брань иракца.
— Что ты?! Как мальчишка, Кабир! У меня сын был… — Басир вздохнул. — Вы похожи.
— Был? — тихо спросил Горюнов, будто не хотел, чтобы его вопрос услышали.
Напарник не ответил и снова зашуршал газетой. А Петр начал со стоном подниматься. Когда все же встал, поймал на себе сочувствующий взгляд друга.
— Может, тебя растереть? — Басир сложил газету, выбрался из кресла и потянулся. — Впрочем, от контузии мази и растирки не помогают. Я же тебя предупреждал насчет ИГИЛ [ИГИЛ — террористическая организация, запрещенная в РФ]. Чего тебя туда понесло? Ты вроде не мусульманин. Что головой качаешь? –щелкая шлепанцами по кафельному полу, он приблизился и встал на пороге служебной комнаты. — Ну, пусть и мусульманин, но я не замечал тебя за усердными салятами.
— Твоих коллег из иракской армии я встречал в Сирии предостаточно, — Петр сел на низкий топчан, покрытый серо-бежевым, потертым и не очень чистым ковром, и прислонился к прохладной каменной стене. Он перебирал старые четки из оливы со стертыми бусинами.
— Бывших коллег, — уточнил Басир и засмеялся, показав крупные белоснежные зубы. — Дожили. Не прошло и трех лет с нашего знакомства, и я чувствую, ты вдруг возжаждал откровений.
— Если до сих пор откровений не последовало, то чего уж, — пожал плечами Горюнов, уставившись на муху на стене. Она была довольно упитанная, и Петр справедливо опасался, что муха выжидает удобный момент, чтобы атаковать блюдо со сливами. Они источали довольно сильный аромат, который то и дело наплывал вместе с очередным витком потолочного дребезжащего вентилятора. — Хотя, заметь, я не стал от тебя скрывать, что эти месяцы провел не во Франции у родственников, а в Эр-Ракке, в самом центре чертова халифата.
— Ая-яй, Кабир, дорогой, я бы поостерегся кидаться такими словами. В Багдаде полно вербовщиков и сторонников ИГИЛ.
— Ну ты же меня не выдашь. — Петр с удивительной меткостью запустил сливой в муху и попал. — Ты ведь игиловцев не любишь, хоть и суннит… Ты старый, опытный лис. Тебе сколько? Около пятидесяти?
Басир потер лоб, словно пытался разгладить лесенку морщин. Смуглый, он выглядел бы довольно молодо, если бы не эти морщины и седина на плоской макушке, которую обычно скрывала гутра.
«Около пятидесяти» — словно эхом отдалось в мозгу Петра. Он все эти месяцы не вспоминал о прохождении полиграфа в Москве, пока выполнял задания еще в России, инициированные ИГИЛ на объекте Марадыковский в Кировской области и MIT в Ханты-Мансийском округе, пока перебирался на прежнее место службы в Багдад…
Полиграфологу тоже было около пятидесяти. Дотошный товарищ попался, с седоватым ежиком волос, сквозь который просвечивала розовая кожа. Он пытался подловить Петра на лжи. Делал это скучно, рутинно. И вот только теперь, спустя время, Горюнов, изнывая от иракской жары, испытал досаду. Она засела в подсознании, как небольшое пятно, оставшееся на бледно-желтой стене от уничтоженной мухи. Горюнова должны, обязаны были проверить в любом случае по возвращении из Сирии, а уж тем более после сообщения о том, что его завербовала турецкая спецслужба MIT. И все же недоверие задевало.
Полковник Горюнов получил от турок псевдоним «Sadakatli», и стал двойным агентом. Российский Центр, не мешкая, начал этим пользоваться, понимая, что игра опасная и как долго она продлится, спрогнозировать крайне затруднительно.
Первые плоды работа Горюнова принесла еще в Москве, когда он подсветил для контрразведчиков советника по культуре и туризму из посольства Турции в России. Турка довели до офиса на Тверской-Ямской, и своим «выходом в свет» на контакт с новоиспеченным агентом Садакатли советник обеспечил себе особенно пристальное внимание наружного наблюдения контрразведчиков. Но им придется действовать в отношении турецкого разведчика в Москве виртуозно, чтобы никоим образом не вызвать подозрений и не подставить Горюнова…
— А ведь надо будет определяться, с кем ты, — Петр мельком взглянул на Басира. Нашарил босыми ногами потертые сандалии под журнальным столиком и всунул в них ступни.
— Ты о чем? — Басир прищурил темно-зеленые глаза, но не от удивления, а от дыма сигареты, которую закурил. Он снова уселся в кресло.
Иракцы вообще курят много. Горюнов пристрастился к сигаретам, живя в Багдаде, где повсюду ощутим запах крепкого табака. Курят даже в парламенте, в кинотеатрах, в больницах и в школах…
Басир потрогал круглый шрам от пулевого ранения на внешней стороне ладони между большим и указательным пальцем правой руки. Терпеливо ожидал продолжения.
— Вот ты газетки почитываешь, — Петр застегивал просторную белую рубашку навыпуск — под ней легко удавалось за поясом скрыть иракский ТТ. — Человек, так сказать, просвещенный, не только ножницами щелкать умеешь. Однако дверь плотника перекошена [Аналог русской поговорки «сапожник без сапог»]. — Он усмехнулся, покосившись на усы друга, которые вот уже несколько дней были предметом его шуток. Басир так криво подстриг свои почти саддамовские усы, что выглядел моложе и задорнее.
— Барабан уже привык к ударам, — ответил Басир поговоркой — знал их огромное количество и приохотил Кабира к народной мудрости. Стряхнув пепел с подлокотника кресла, он пригладил усы, пряча улыбку. — Продолжай…
— Иностранцы бегут из Багдада, — Горюнов у зеркала надел белую гутру и придавил ее шерстяным жгутом. — Население пакует чемоданы…
— Шииты, — не без язвительности уточнил Басир и наткнулся на укоряющий взгляд собеседника. — Так в чем я должен определиться? Остаться здесь и примкнуть к надвигающейся ИГИЛ, благо я соответствую их параметрам — бывший офицер иракской армии и суннит? Разве что это не вписывается в их мораль… — Он продемонстрировал окурок и раздавил его в пепельнице. — Ты же там завязывал с куревом?.. Либо бежать и стать человеком без Родины. Я однажды уже бежал. Ты помнишь тот день. Если бы не ты и не песчаная буря… Мой опыт убедил меня бесповоротно, что в человека убегающего всегда стреляют. Раз улепетывает — совесть не чиста. Азарт охотничий просыпается.
— У меня никогда не возникало желания стрелять в спину, — дернул плечом Петр. — Но ты забыл один маленький нюанс. Ты не примкнул к «Аль-Каиде» сразу же после свержения Саддама. А игиловцы не преминут тебе это напомнить. Сечешь? За Киркук идут бои, за Самарру и Баакубу. Так почему ты не штурмуешь сейчас с ними Киркук? А?
— Обиды не застилают мне глаза настолько, чтобы не понимать, какой игиловцы сброд и кто ими манипулирует.
— Кто же? — «наивно» поинтересовался Горюнов.
— За ними нет будущего, — напарник проигнорировал его вопрос.
— Да ты оптимист!
Горюнов поежился, вспомнив черные знамена на стенах домов в Эр-Ракке, развевающиеся на машинах. Раздутые черные трупы, связанные по рукам и ногам в домах, захваченных игиловцами. Мальчишек, обмотанных пулеметными лентами, как причудливым коконом, — что вызреет в этих коконах?
— Ты не считаешь, что они возьмут Багдад? — Петр и сам в это не верил, но все-таки бои шли уже в окрестностях столицы.
— Вряд ли… Пускай курдов потреплют. — Басир сердито чиркнул несколько раз зажигалкой, потряс ее и наконец закурил. — Курды из шкуры вон лезли, когда заискивали перед американцами, зазывали их, пальчиком указывали на Хусейна-сайида. Пока мы тут барахтались в крови под бомбежками, они суетливо возводили свое «государство». Активно качали нефть в Киркуке. А теперь, когда американцы, почуяв неладное, свалили отсюда, оставив свои базы, их выкормыши из «Аль-Каиды» вцепились в горло курдам и шиитам.
— Не любишь ты курдов, — поцокал языком Петр, засовывая пистолет за пояс просторных светло-бежевых брюк.
— Чего ты боишься? Зачем тебе ствол? — вдруг поинтересовался Басир.
— Когда я просил тебя его достать, ты не спрашивал. Знаешь ведь, в городе неспокойно.
Горюнова на самом деле не волновали беспорядки в городе, но интуиция тревожно сигнализировала об опасности. Быть задержанным с оружием чревато последствиями, однако он понимал, что его задержание не станет случайностью и лучше быть готовым обороняться… И в любом случае живым не даваться.
Прифронтовой город, каким стал Багдад, особенно привлекал внимание разведок мира. Американцы за несколько лет присутствия здесь обросли агентами и сетью осведомителей. Работать Горюнову приходилось с большой осторожностью.
— Вот скажи, зачем ты привез сюда курдянку?
Этот вопрос Басира застал Петра, когда он уже выходил из служебной комнаты.
— С чего ты взял, что она курдянка?
— Ты на меня сейчас так посмотрел, — рассмеялся Басир, — как на ту муху, перед тем как метнуть в нее сливу… Зарифа и не скрывала. Она вообще болтлива не в меру. Поучил бы, чтобы не трепала языком. Так ты не ответил… К тому же жена-то ведь она тебе ненастоящая.
— А ты не переходишь границы? — строго спросил Петр.
Но его строгость отскочила от Басира, как каучуковый мяч от каменной стены. Напарник слишком хорошо изучил Кабира и улыбался, зажав сигарету зубами, на удивление белыми для курильщика.
Горюнов довольно долго жил в Ираке, чтобы научиться невозмутимости иракцев. Они сдержанны, доброжелательны. Воспламенить их смогут разве что вопросы, касающиеся религии, и поведение, не соответствующее восточному этикету, что тоже имеет под собой религиозную подоплеку. Правда, если уж арабы вспыхивают, то становятся грозными и шумными. На улицах в разговор на повышенных тонах сразу вмешиваются полицейские, если оказываются поблизости. Петр до сих пор не всегда улавливал тот пусковой момент, когда от штилевого спокойствия багдадцы переходили к внезапной повышенной эмоциональности.
— У друзей понятие «граница» растяжимо. — Басир выдохнул облачко табачного дыма к потолку, запрокинув голову. — Ты расширил границы в тот день, когда не побоялся открыть дверь под выстрелами, в песчаную бурю, и впустил меня сюда, спрятал под этим топчаном… Если бы ты хоть иногда чистил дрянной ковер, которым он накрыт, я бы и вовсе был счастлив. Тогда я едва не задохнулся от пыли.
— Не помер ведь, — проворчал Горюнов. Он решил именно сейчас для себя, что уже назрел момент и необходимо получить разрешение Центра на большие откровения с Басиром. Сейчас, когда ИГИЛ уже на подступах к Багдаду, может понадобиться помощь. Придется быть откровенным до какой-то степени. В случае захвата игиловцами Багдада Горюнов намеревался задействовать связи Басира, наработанные им за годы военной службы.
Готовясь к худшему развитию сценария под названием «оккупированный Багдад», Петр все-таки рассчитывал убраться из города до того, как сюда прорвутся игиловцы.
— Она ведь турецкая курдянка, — настойчиво гнул свое Басир.
— А, ну да, ты же рьяный баасист, — Петр намекал на национализм, присущий представителям БААС [БААС — радикальная светская партия, созданная в 1940 году в Сирии. Партия арабского социалистического возрождения]. — Зара — моя жена. Тебе еще что-то надо знать? К чему эти вопросы?
Басир поднял в примирительном жесте ладони вверх. В правой руке между пальцев торчал дымившийся окурок, и Горюнов отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Напарник умел валять дурака с невозмутимым лицом, а Петр не мог похвастаться тем же.
— За старшего остаешься. — Он сунул в карман бумажник, ощущая невнятное беспокойство от разговора с Басиром.
— Слушаюсь, хозяин, Салим-сайид.
— Вот так-то лучше, — похвалил Петр и вышел из парикмахерской.
Духота, царившая в ней, показалась животворной прохладой по сравнению с жарой на улице. Было около сорока градусов.
Вдохнув раскаленный воздух, он подумал, что это еще только «приятное» весеннее тепло, а настоящее лето впереди, когда температура подойдет к отметке в пятьдесят градусов и почти четыре месяца практически не будет дождей.
Но жаркие месяцы Горюнов переносил легче, чем время дождей. Затопленные улицы и дома — ливневая канализация никогда не справлялась с потоками дождевой воды, смешанной с пылью и песком из пустыни, который накапливался у тротуаров и вдоль домов после песчаных и пыльных бурь. Сырость, резиновые лодки на узких затопленных улочках, дети, купающиеся прямо на дороге. А затем наступали довольно прохладные дни и особенно ночи, когда в каменных неотапливаемых домах Багдада становилось стыло и неуютно.
…Нервозность Горюнова не отпускала. Неспроста Басир начал задавать вопросы насчет Зарифы и оружия. За три года их знакомства от подавленности, в результате краха всей его жизни, бывший офицер иракской армии перешел к затаенному, тщательно замаскированному эмоциональному подъему. И, вернувшись три месяца назад в Багдад, после своего «хождения в ИГИЛ» в Сирию, Петр присматриваясь к другу, видел изменения, но не понимал, в чем их причина.
Отирая пот со лба под гутрой, Петр углубился в старый город аль-Кяхр. Цирюльня находилась на выходе из этого района. А Горюнов шел все дальше и дальше от современного Багдада по узким вонючим улицам, где до сих пор можно было вступить в ослиный навоз, а то и натолкнуться на самого ослика, навьюченного пластами выделанной окрашенной кожи или строительными материалами. Народ все еще ремонтировал дома после бомбежек, те, кто не собирались бежать. А наверное, большинство бежать не хотели. Устали да и некуда…
Ему встретился сумасшедший в сером рваном дишдаше [Дишдаш — традиционная национальная одежда арабов. Длинная рубаха — чаще черная, белая или серая]. Он жил тут, ночевал на улицах. Его не гнали, поскольку он отличался спокойным нравом, но в дома не пускали — местные сторонились безумцев, о помешавшихся родственниках никому не рассказывали и прятали их от соседей, так как душевнобольные считались позором семьи.
Этого парня Петр часто подкармливал. В холодные зимние дни покупал ему пару порций леблеби [Леблеби — суп из нута] — суп варили прямо на улице, тут же разливали по небольшим плошкам и продавали.
Горюнов знал от клиентов своей парикмахерской, что сумасшедший — это Али Абед — офицер иракской армии, участник ирано-иракской войны. С контузией и тяжелым ранением его эвакуировали в багдадский госпиталь аль-Васити. Едва оклемавшись, он пришел домой. А соседи уже растащили последние камни его разбомбленного дома, на крыше которого погибли жена и дочь Абеда. Иракцы часто спят на крышах домов жаркими ночами…
Вот и бродил с тех пор Али Абед по улицам старого города. Здоровье оказалось крепким, Аллах его не забирал вот уже четверть века.
Мужчина иногда в моменты проблесков сознания даже подрабатывал у торговцев грузчиком.
Петр, увидев Али, каждый раз испытывал тоскливое чувство жалости не только к этому потерянному человеку, но и к самому себе. Служил парень государству, а потом случилась с ним беда, и тут же забыли о нем все. Родственники отказались, жена с дочерью погибли…
— Али, — Петр тронул безумца за плечо. Тот вздрогнул и перевел на него мутный взгляд со стены дома, куда уставился так, словно там не пыльные камни, а увлекательное кино показывали. — Ты меня помнишь? Я — Кабир.
В черных глазах, остекленевших от многолетнего помешательства, мелькнуло слабое узнавание. Али замычал, оскалившись в страшноватой, почти беззубой улыбке.
— Зайди завтра, я тебя постригу. Слышишь? И покормлю.
Али покивал и подергал Горюнова за рукав. Петр подумал, что война с Ираном, затяжная, ни к чему не приведшая, принесла горе простым арабам и персам, да и курдам, которых Иран подпитывал деньгами и оружием, что, собственно, и стало камнем преткновения и одним из поводов к началу восьмилетней войны.
По реке Шатт-эль-Араб проходила часть границы Ирака и Ирана — восемьдесят километров перед впадением реки в Персидский залив. К концу войны Шатт-эль-Араб стала несудоходной из-за кораблей, там затонувших. А границы так и остались прежними. Только теперь Али Абед, обезумевший от страха, горя и тяжелого ранения головы, слонялся по улицам — живой мертвец.
Петр несколько раз стриг и брил Али, избавляя его от шевелюры и вшей, кишмя кишевших в густых, с сильной проседью волосах. Голову Абеда пересекали грубые уродливые рубцы и вмятины.
Пока Горюнов толковал с Али, он вдруг заметил боковым зрением чью-то фигуру, торопливо шагнувшую в тень дома. Здесь, на узких улицах, хватало теней даже в самые жаркие дни. Человек суетливо спрятался и до сих пор не вышел из тени. Это наводило на определенные мысли.
«А мы-то на явочную квартирку собрались», — подумал о себе Петр во множественном числе, от растерянности пытаясь взбодриться иронией.
В Багдаде за ним еще никогда не ходила наружка. Да и чьей бы ей тут быть? Первое, что шло на ум, — MIT. Во всяком случае, это хотя бы логично.
Петр похлопал Али по плечу и пошел по улице медленно, прогуливаясь. «При недавней встрече со связным из MIT, Галибом, и намека на недоверие не было. Зачем им следить? Они бы должны демонстрировать доверие, чтобы Садакатли, то бишь я, работал спокойно. Нет, что-то тут не то…»
Он не показывал, что обнаружил «хвост». Хотел рассмотреть следившего за ним человека, прежде чем аккуратно уйти из-под наблюдения, не вызвав подозрений.
Вышел на более широкую улицу. Тут не так давили стены, зато обжигало солнце. Здесь же находилось маленькое кафе. Хозяин Муртада всегда стригся у Кабира Салима. Заметив цирюльника, выскочил из-под навеса, где сидел на табурете в тенёчке. Пожал ему руку, усадил в тени за столик и принес холодной воды. За это не предполагалось платить.
Горюнов заказал фруктовый щербет и хамуд [Хамуд — лимонад] и собирался подождать, наслаждаясь холодным лимонадом и мороженым. Вдруг топтуну надоест ждать, и он уйдет.
Высокий парень, по виду обычный багдадец, с короткой черной бородкой, в голубой рубашке и темно-синих джинсах. Лицо он упорно отворачивал, усевшись за дальний столик, и жадно поглощал уже второй стакан кислого молока с солью, разбавленного водой. Петр так и не привык к этому напитку, хотя иногда все же пил. Ля-бан [Ля-бан — кислое молоко] он воспринимал лучше с бургулем [Бургуль — густая рисовая каша].
Петр ломал голову, откуда ему знакомо лицо топтуна.
— Что слышно об игиловцах? Возьмут они Киркук, как считаешь [В арабском языке нет обращения на «вы», а только на «ты»], уважаемый Кабир?
— На все воля Аллаха, но что-то мне подсказывает — и теперь все обойдется… Багдад столько раз бомбили, пытались сравнять с землей, а вот стоит ведь… Думаю, курды зубами вцепятся в то, что получили от американцев. Проклятые империалисты не оставляют нас в покое.
Владелец кафе, довольный ответом, покивал. Он давно знал Кабира и любил с ним разговаривать. Вроде обычный брадобрей, а всегда все так объяснит и рассудит, что на душе спокойнее после общения с ним.
— Да-а, — протянул он, — сколько горя они принесли. При Саддаме мы чувствовали себя хозяевами в своей стране. Шла борьба за политическое влияние между родственниками Хусейна, но нам, обывателям, от этого ни тепло ни холодно. А нас без конца душили санкциями НАТО. Нефть и удобрения мы продавали только контрабандно. Через Турцию или Иран. А ведь могли бы в золоте купаться, как Арабские Эмираты, но мы голодали по милости Запада. Они бомбили, когда им в голову взбредет. А чем мы могли ответить? Оружием массового поражения, которого у нас никогда и не было?
Горюнов выпил лимонад, с удовольствием слушая привычную болтовню Муртады вполуха. Тот все правильно говорил — вот только Саддама уже нет и жизнь до американской оккупации утеряна безвозвратно, как цивилизация шумеров. Засыпана песками пустыни — они здесь как осязаемая стихия времени. Поглощают собой все довольно быстро и неумолимо.
— Это все зятья Саддама! Они сбежали тогда в Иорданию и наплели с три короба американцам, в том числе и про оружие массового поражения. Если бы оно у нас было, то американцы во главе с Клинтоном, Бушем и Обамой уже с шайтаном бы свои пропагандистские речи вели об американской демократии.
Петр рассмеялся, понимая, что Муртада судит поверхностно. Зятьев Саддама Хусейна Камеля аль-Маджида и Саддама Камеля аль-Маджида использовали. Нужен был информационный повод, потому как фактов о том, чего не существует в природе, все равно американцы не получили. Не согласились бы зятья — нашлись бы иные предатели иракского народа.
Но сейчас Горюнова занимало другое — бородатый парень не уходил, отгородился газетой и ждал. У Петра возникло озорное желание выждать и посмотреть, кто кого пересидит, но он решил все же уйти от соглядатая, понимая, что на конспиративную квартиру сегодня уже не пойдет. До выяснения, кто и зачем следит за ним.
Расплатившись с Муртадой, Петр медленно пошел по улице. Заметил, что и наблюдатель свернул газету, торопливо бросил деньги на столик и устремился за объектом.
Сомнений не оставалось, и Горюнов встревожился. Он знал здесь в старом городе каждый закоулок, но не исключал, что и топтун тоже знает все ходы и выходы.
Петр давно подготовил пути ухода от слежки, еще когда впервые прибыл в Багдад. И теперь воспользовался одним из них. Улица делала несколько крутых поворотов и утыкалась в лавку сапожника, тут же раздваиваясь на два тесных проулка. Правый из них был настолько узким, что широкоплечему мужчине пришлось бы двигаться боком.
Однако Петр и не собирался ни в один из этих проулков. Перед тем как улица начала петлять, он ускорил шаг, словно заторопился на встречу с кем-то или спешил уйти с палящего солнца. У него возникла фора, и он скрылся на несколько мгновений из виду преследователя. Этого хватило, чтобы исчезнуть…
Через лавку сапожника — облако запахов кожи, клея и табака — Горюнов прошел на другую улицу. Сапожник Хусам разрешал ему проходить через свой дом, к которому прилепилась мастерская. Он даже не отвлекся от работы, когда Петр, сказав: «Ас-саляму алейка», проскочил мимо него.
Вообще, это считалось неуважением — не остановиться, не справиться о здоровье, детях… Но Хусам не обижался. Кабир стриг полрайона, цены не задирал, когда всем вокруг финансово тяжко было, стриг бесплатно, особенно детей, соглашался на бартер: ты — мне, я — тебе. Кабира Салима знали и любили.
Хусам только проворчал вслед:
— Все торопится куда-то. Молодежь…
Ему нравилось, когда Кабир угощал сигареткой и внимательно выслушивал все его малограмотные суждения о политике, ценах, о курдах. Для себя Хусам решил, что никуда из Багдада не поедет. А обувь чинить нужно всем, даже военным джихадистам. Они-то на пути Аллаха (а в случае с игиловцами — на пути беспредельщиков) тоже стаптывают башмаки. Однако, торгуя нефтью и жизнями своих противников-заложников, они обладают достаточными суммами, чтобы не латать ботинки, а купить новые. На одно надеялся старый сапожник Хусам — что его профессия не вызовет агрессии со стороны головорезов ИГИЛ.
Петр, оказавшись на соседней улице, быстро прошел до поворота и теперь уже окончательно стал недосягаем для наружного наблюдения. Вышел к берегу Тигра, вытирая пот, струившийся по вискам и путавшийся в короткой жесткой бороде.
Тусклые пальмы на берегу, безоблачное небо, отсутствие ветра… И все же на бетонированном склоне белую пыль то и дело вздувало в легкие облачка неизвестно откуда взявшимся сквозняком, будто тут ходил кто-то невидимый.
Горюнов спустился к самой реке, зачерпнул воды и ополоснул лицо. Вода в Тигре снова стала солоноватой.
Саддам Хусейн в конце восьмидесятых пытался осушить болота, находившиеся к северу от Басры. Там сходились Тигр и Евфрат. «Болотные арабы» трудились на полях, жили в зарослях тростников и прятали дезертиров из иракской армии, что стало косвенной причиной желания Саддама провести мелиорационные мероприятия. На местных полях конденсировались минеральные соли, и они не уходили в Персидский залив, а задерживались в болотах и подсаливали воду в реках Ирака, что грозило экологической катастрофой.
Часть работ при Саддаме провели, но после вторжения американцев в 2003 году разгромили мелиоративные сооружения, и Тигр стал заметно солонеть.
Петр глядел на желтоватую воду задумчиво. Он вспомнил, где видел преследователя, и ему не понравилось то, что он припомнил.
Темно-коричневые водоросли в мутной желтоватой воде Тигра течением наклоняло к берегу, они были тенями в воде — словно руки утопленников тянулись. В подсознание Петра толкнулась непрошеная мысль о Дилар, забитой насмерть и сброшенной в Босфор.
Последнее время мысли о ней приходили все чаще и беспокоили все больше. Он чувствовал себя виноватым хотя бы в том, что тогда так легкомысленно увлекся ею. Теперь есть сын Мансур. О нем Горюнов узнал спустя много лет и навесил Мансура на свою молодую жену Александру. «Вот они сейчас в Москве «общаются»! Мансур по-турецки или по-курдски, а Саша по-русски и еле-еле по-английски. — Петр снова ополоснул лицо речной водой. — Как они справляются?»
Он прошелся по набережной до моста, пытаясь отогнать воспоминания о Дилар и сосредоточиться на анализе сложившейся ситуации. Не хотел горячиться. Поспешность приводит к раскаянию, а осторожность — к благополучию. Петр хорошо усвоил эту поговорку, услышанную от Басира. Но проблема заключалась в том, что именно Басир Азар послал топтуна следом за ним.
Петр действительно уже видел этого долговязого бородатого парня еще прошлым летом, когда тот заглянул в их цирюльню в жаркий июльский день и постучал по стеклу высокого окна. Басир выбежал на улицу и разговаривал с приятелем около получаса. К нему и раньше в парикмахерскую заглядывали знакомые, но он с ними никогда так долго не общался, поэтому Горюнов парня и запомнил.
Пока Петр сидел в кафе Муртады, он отфильтровал в памяти лица, виденные в Ираке и в Сирии за последнее время. Профессиональная привычка запоминать все, что видит и слышит, сработала.
Теперь и утренние заходы Басира на откровенность становились еще более загадочными.
На мосту Горюнов остановился, облокотившись о перила. Где-то тут в Тигре багдадцы затопили два памятника летом 1958 года, когда убили короля Фейсала II и правителя Абделя Илаха [Абдель Илах — регент и дядя короля Ирака Фейсала II]. Толпа скинула в воду памятники Фейсалу I и британскому генералу Моду на коне.
В те дни в Багдаде шла кровавая вакханалия. Полковник Абдель Салам Ареф брал власть в свои руки. По улицам таскали за грузовиком привязанный веревкой труп Илаха, потом его резали на куски прямо на площади. Затем убили семидесятилетнего правительственного чиновника Нури аль-Саида, и его труп таскали по городу до тех пор, пока не остался один лишь ошметок позвоночника.
Да, арабы если чем-то занимались, то истово — люди Востока. Уж если создавать роскошь — то дворцы, которыми восхищается весь мир, если молиться, то самозабвенно, если свергать неугодных правителей, то так, чтобы от них только окровавленные кости в багдадской пыли остались. Так чего уж Саддама, сына своего народа, за усы было тянуть? Петр достал пачку сигарет, но решил потерпеть до дома.
«Воды Тигра уносили и уносят в Персидский залив отражение разных событий, происходивших в Багдаде. Кое-что и мне удалось увидеть…» — вздохнул он и перешел на левый берег.
Петр добрался до дома, чувствуя, как рубашка намокла от пота и пристала к спине. У подъезда десятиэтажного серо-бежевого здания сидел высокий бородач на каменной широкой скамье, обрамлявшей приподнятую клумбу-садик, где росли не только цветы, но и деревья. Растения еще не выглядели высушенными, хотя их листья были запыленными. Через месяц, несмотря на полив, они потускнеют и скукожатся, пережидая жаркие месяцы. А пока деревья давали тень, где и прятался за газетой, изображая заядлого читателя, приятель Басира. Небось на такси сюда прикатил, когда понял, что упустил объект. Решил зафиксировать время возвращения Кабира домой, дабы хоть как-то отработать задание Басира.
Петра подмывало сграбастать этого топтуна-неудачника и затащить в квартиру. Запереть, к примеру, в ванной и вызвать Басира для разбора полетов. Но тот с вероятностью в девяносто пять процентов отопрется. Горюнов не дал бы больше пяти процентов на то, что Басир честно признается. Как он объяснит, зачем направил своего приятеля следить за другом и работодателем?
Пройдя мимо соглядатая, Петр зашел в подъезд. Пешком начал подниматься на шестой. Лестница на каждом витке выходила на открытый балкон. Уже с третьего этажа Горюнов, перегнувшись через горячие каменные, из песчаника, перила, заметил, что бородатый складывает газету. А со своего шестого этажа обнаружил топтуна выходящим из двора.
«Отработал ни шатко ни валко, — подумал о нем Петр, закуривая и глядя на город с высоты. — Не профессионал, и это хорошо».
В холле квартиры напротив входной двери висело панно — резьба по дереву — лошади и пальмы. Горюнов купил эту искусную резьбу, которой славились иракские мастера, в первый год службы в Багдаде.
Пахло бирьяни [Бирьяни — рисовая запеканка с кусками мяса, чесноком, корицей, мятой и фруктами], но сильнее всего чесноком и корицей — Зара осваивала иракские блюда, пообщавшись с соседкой. С ней и ее братом она ходила на рынок за покупками.
Зара изменилась с тех пор, как приехала вместе с Горюновым в Багдад. Стала спокойнее и смиреннее, что ли. Она всполошилась, только когда увидела Галиба, пришедшего в парикмахерскую. Словно не лощеный тип с тросточкой зашел постричься, а отвратное, покрытое зеленой слизью, чешуйчатое чудище вползло, оставляя след на кафельном полу.
Зарифа как раз убиралась в парикмахерской в тот день, не доверяя хозяйственности Басира.
Пока Петр общался с Галибом, Басир вышел мести улицу, а Зара, выглянув из подсобного помещения и увидев турка из MIT, тут же спряталась обратно. Но Горюнов успел заметить выражение ее лица.
Галиб в недавнем прошлом заставил ее действовать против своих. Ему она выдала информацию о существовании сына у Горюнова от Дилар и, в общем, отчасти способствовала провалу Петра, как российского офицера нелегальной разведки, после чего для Горюнова события покатились снежным комом. Он и опомниться не успел, как превратился в двойного агента и обрел псевдоним для турок — Садакатли.
Натирая пол тряпкой после ухода Галиба, она делала это с таким ожесточением, что кафель трещал. Петру уже не казалась такой хорошей его же идея взять Зарифу с собой и использовать ее в игре российской разведки с MIT. Совладает ли она со своими эмоциями и агрессией по отношению к турецкой разведывательной организации? Но убрать ее, посадив в России в тюрьму (благо повод она дала), было худшим из двух зол. Вызвало бы подозрения у митовцев в лояльности Садакатли по отношению к ним.
И тем не менее интуиция и опыт подсказывали Петру, что в сложившейся ситуации загнанная в угол турками Зарифа — единственный и надежный союзник.
— А, господин муж! — выглянула с кухни Зара.
«Язвительность ее неистребима», — он покосился на курдянку в сиреневом атаге [Атаг — длинное платье обычно ярких расцветок], который ей сам и купил. Куда с большим удовольствием покупал бы наряды для Сашки, но эту строптивицу ведь тоже голой не оставишь. А главное — обязан, жена как ни крути.
— Басир звонил? Приходил? — разуваясь, строго спросил Петр.
Между собой они обычно разговаривали по-турецки.
— Чего ему звонить? — Зара убежала на кухню.
Петр спрятал пистолет в тайник под низким шкафом с резными дверцами и массивным цоколем, где и находился схрон — еще один ствол и патроны. Ничего более серьезного он здесь не держал — были и другие тайники, не в квартире.
«Теперь забегают в Центре, — досадливо поморщился Петр. — Еще бы! Не явился на встречу со связным, хорошо хоть оставил сигнал на мосту». Именно для этого Горюнову необходимо было оторваться от слежки — из опасения, что человек из наружки догадается, зачем объект слежки останавливался на мосту. В тот момент Петр не мог оценить профессионализм топтуна, понял это только, когда ушел из-под наблюдения и… пожалел, что засуетился.
Зара вернулась в коридор с напряженным лицом.
— Почему ты спросил? Ну насчет Басира.
Ее пухлость за последние месяцы ушла, и Петр замечал эти метаморфозы, беспокоясь о психоэмоциональном состоянии девушки. Нервы, нервы… Пребывание в Эр-Ракке среди головорезов, бегство оттуда, давление, оказываемое митовцами, арест в Москве — там она многое думала-передумала, пока ожидала решения своей судьбы. Нервы, нервы…
После окончания ВИИЯ и начала службы Горюнов не мог преодолеть предубеждение, что женщина в спецслужбе — слабое звено, как и на войне. Рядом с ними слабее становятся и мужчины. Заблуждение развеялось, когда он занимался подготовкой в Турции курдских боевиков. Чуть не половину группы составляли девушки. Они отличались большим упорством в достижении своих целей. И если вдруг начинали истерить — это не являлось проявлением слабости, а имитацией, финтом, чтобы разжалобить инструктора или противника, а потом нанести сокрушительный удар, изощренный по своей задумке и воплощению.
— Что ты наплела Басиру? — Петр порывисто зашел в продолговатую ванную комнату. Зацепившись о плетеную корзину, сердито пнул рассыпавшееся по кафелю кружевное белое и розовое бельишко Зары. — Убери! — покраснев, велел он и включил воду.
Первые месяца два в Багдаде он никак не мог привыкнуть, что кран здесь открывается вправо по часовой стрелке, а не влево, так же, как и дверной замок. Теперь он путался в этих бытовых мелочах, оказываясь в Москве.
Ополоснув руки и лицо, сел на край ванны.
— Откуда Басир взял, что ты курдянка?
— Он же не глухой. По-арабски я говорю кое-как.
— Прямо по акценту определил? — Петр сдернул полотенце с веревки над головой, едва не оборвав тугой шнур.
— Он спросил: «Ты курдянка?» Я даже не ответила, просто пожала плечами. А что? Он же твой друг.
Зара ожесточенно запихивала белье обратно в корзину.
Петр не опасался говорить о делах в квартире. Он держал жалюзи опущенными. Они препятствовали считыванию голосовых вибраций с оконных стекол. Он часто осматривал помещение, да и Зара почти все время оставалась дома и была строго заинструктирована им на предмет появления в доме посторонних.
— А то, что я тебя просил, ты сделала?
— Каким образом? Я одна никуда не выхожу. Только с соседкой и ее братом. Позвонила кое-кому, кто еще в прошлом году с юго-востока Турции перебрался в Северный Ирак.
— И? — поторопил он.
— Ты же не объясняешь ничего. Зачем тебе контакт? Вот где я тебе возьму курдов, да еще имеющих авторитет? Рожу, что ли?!
— А что, мысль! — засмеялся Петр. — Займемся на досуге. Но сейчас мне необходим человек, который доверял бы тебе, а следовательно, и мне безоговорочно. И не менее важно, чтобы он обладал определенным влиянием в курдском сообществе. А самое главное — Галиб. Он не пытался выйти с тобой на связь?
— Если он только сунется, — Зара побледнела, — я его убью!
«Крепко ее отделали при задержании в Стамбуле, что она так его ненавидит и боится». Горюнов поглядел на нее снизу вверх — он все еще сидел на краю ванны.
Он знал, как обращались с задержанными курдами в полиции Турции. Пытками не брезговали, а уж тем более если задерживала MIT. Но в данном случае для него, да и для нее было лучше, что ее сцапали именно митовцы, а не полиция. Информация об аресте нигде не фиксировалась. Появиться на базе РПК в горах Кандиль с девицей, о которой достоверно известно, что она побывала в лапах у турецких контрразведчиков, — самоубийство.
— Убьешь чем, сковородкой? — сочувственно покивал Петр. — Ты должна донести до Галиба, что ты домохозяйка и более ничего. Ну и рассказать о предстоящей поездке в Эрбиль. Все как мы договаривались. Еще можешь похвастаться, какая ты чудесная жена и виртуозная любовница.
Зарифа смерила его презрительным взглядом.
— Не любишь ты меня, Поляк! — Она так частенько называла его по привычке. Этим прозвищем его называли в Турции и в Сирии, потому что в Стамбуле Кабира знали как Марека Брожека.
— Обожаю! А не будешь слушаться, отдам Галибу на съеденье, а еще лучше твоим соратникам по РПК с соответствующими комментариями относительно тесного сотрудничества с MIT, ареста Мардини и тому подобных эпизодов. Будь хорошей девочкой, тогда отыграешься за все унижения от любимого Галиба. Я его тоже — пламенно и нежно… — Петр сделал жест, словно выкручивал мокрое полотенце. Он взглянул на Зарифу, впавшую в состояние задумчивости, и спросил: — Так что с твоими друзьями из РПК?
— Если ты рассчитываешь тут найти людей влиятельных, как Мардини… Не знаю. Скорее, как Бахрам. Но такие мало что решают. Аббаса больше нет, — Зара потупилась. — А я ведь его любила…
— Поэтому жаждала прикончить, — он склонил голову к плечу. — И все же? Мне нужен человек гораздо выше по статусу. Как Джемиль Быйык или, что еще лучше, Мурат Карайылан.
— «Черная змея»? Да он же руководитель РПК, после Оджалана. Второе лицо в КСК [КСК (Koma Civakên Kurdistanê (курд.) — Союз курдских общин — национально-политическая организация курдов] и командующий национальными силами самообороны. Ты ничего не перепутал? — Она взглянула на него, вскинув брови, и, убедившись, что он серьезен, сказала: — Ну, есть кое-какие люди. Может, выведут на Быйыка.
— Они говорили тебе, как их приняли иракские курды?
— Не смеши меня. В Эрбиле находится только пара человек от РПК, как говорится, для связей с общественностью, чтобы передавать сообщения для руководства РПК от иракских курдов. А так наши в горах Кандиль обитают. Да и вообще. У курдов сложные отношения даже между сельскими жителями и горожанами, а уж про разные страны, в которых живут курды, я молчу. Мы очень разные. Традиции, культура и обычаи той страны, где живем, — все это влияет. Молодежь порой плохо говорит на родном языке или вовсе его не знает. Я думаю на турецком, а когда надо написать на курманджи, то как бы перевожу. Но уж если знаешь неплохо язык, то привыкнуть можно и к другим диалектам курманджи.
Кабир вдруг припомнил книгу, попавшуюся ему как-то в библиотеке ВИИЯ, — «Современный Ирак» 1966 года выпуска. Он тогда как раз усиленно штудировал иракский диалект, и любые материалы по Ираку попадали в зону его внимания. Так вот сейчас всплыла в памяти фраза из того советского учебника: «Среди курдских племен до сих пор сохранились глубокие пережитки родоплеменного строя».
— В Иране, Ираке и Сирии тоже севернокурдский?
— На нем больше всего говорят. В Иране, в северной части, в Ираке на северо-западе, его там бахдинани называют. Кырманчки я плохо понимаю. В сорани проблема — арабский алфавит в отличие от нашего. У нас — латинский. Кстати, на сорани говорят в Эрбиле и Сулеймании.
— Ну да, в центре и в юго-восточной части Иракского Курдистана, — припомнил Петр. — А знаешь, что сорани теперь государственный язык в Ираке, второй после арабского? Ты бы подучила.
— Они легко поймут мой курманджи.
Зарифа вдруг вышла из ванной в коридор и прислушалась:
— Вроде звонили?
Звонок повторился. Услышали теперь оба и переглянулись.
— Я никого не жду, — Зара покачала головой и, взглянув в зеркало, поправила волосы, стянутые на затылке в пучок.
Горюнов подошел к двери, но встал сбоку от нее.
— Кто?
— Брат, это я, — раздался голос Басира, спокойный, но не веселый как обычно. Деловой. Очень деловой.
— Что-то в парикмахерской? Сейчас, погоди.
Петр открыл шкаф около входной двери и нажал едва заметную кнопку. Отодвинул сумку Зары от боковой внутренней стенки шкафа и взглянул на экранчик маленького монитора. Басир на лестничной клетке стоял один и в нетерпении то брал в рот сигарету, то вытаскивал, очевидно, собираясь закурить уже в квартире.
Зарифа глянула на Петра вопросительно.
— Все нормально, — одними губами обозначил он ответ и открыл дверь.
— Извини, дружище, одевался, — он похлопал Басира по плечу. — Решил отведать стряпни моей нерадивой женушки? Есть опасность отравиться.
Если бы они с Зарифой в этот момент были наедине, Петр услышал бы меткие характеристики на своих родственников до седьмого колена и заодно реплики о своих анатомических особенностях, далеких от нормальных. Зара за словом в карман не лезла.
— Ты зря так шутишь, — поежился Басир. — Она дама темпераментная. Сейчас после твоих слов сыпанет слабительного и будем ставить спринтерские рекорды.
— Не волнуйся. Зарифа, конечно, ядовитая, но не настолько. Проходи в комнату, пообедаем.
Зарифа принесла бирьяни в большой плошке и ячменную лепешку. На низком квадратном столике уже стояло большое глиняное синее блюдо с финиками и медный ляган — в этом тазике споласкивали руки перед едой. Девушка поставила на серебряный поднос на гнутых ножках с ажурным бортиком чайник и узкие стеклянные стаканчики. А сама ушла, недобро зыркнув на Басира.
Петр сел на очень низкую квадратную тахту, стоящую в нише напротив балконной двери. И дверь эту, и окно закрывали металлические жалюзи. Пластик плавился в жаркие дни, поэтому и оконные рамы в Ираке делали из металла.
Хозяин преломил лепешку и протянул половину Басиру. Тот взял, спрятав в карман сигарету, которую до этого вертел в руках.
— Поговорить я хотел, — сказал он после паузы. Лепешку положил на край плошки с горячим дымившимся бирьяни.
Петр не сомневался, что разговор назрел, но не подозревал, в какое русло повернет эта беседа.
— Ты ведь разведчик, — огорошил его Басир и уставился в глаза Петра настойчиво.
Рассмеявшись помимо воли, Горюнов подумал, что смех-то нервный. «Если сейчас Басир произнесет мои настоящие имя и фамилию, с профессией надо завязывать. Второй провал менее чем за полгода — это катастрофа. Убрать Басира? А его приятель, который следил? — Мысли у Петра носились в голове вприпрыжку, сталкиваясь и взрывая одна другую. — Кто такой Басир на самом деле? Проверочка от MIT или ЦРУ? Мистер Мёрфи неспроста присутствовал в Стамбуле при моем разговоре с Хасаном».
Продолжая улыбаться, он взял правой рукой с блюда горсть риса, смял ее привычно и отправил в рот. Бирьяни встал комом в горле, но Петр оставался внешне невозмутимым, как человек, только что услышавший анекдот с бородой — чтобы не обижать гостя он улыбается, но не испытывает искреннего веселья, ощущая себя этим самым ходячим анекдотом с бородой.
— Ты без гутры по солнцу ходил? — ласковым издевательским тоном предположил Петр. — Перегрелся, брат? Ешь давай, пока не остыло.
— Погоди ты с едой! Поговорим.
— Ну, говори. — Горюнов отложил лепешку. — Что с тобой случилось? Чего тебе в голову втемяшилось? Ты же сам любишь повторять: «Большинство подозрений — ложь».
— Я очень благодарен тебе за тогдашнее спасение… Но я все эти три года рядом с тобой и вижу… — Он помедлил. — Для меня очевидно, что ты не тот, за кого себя выдаешь.
Петр фыркнул и налил себе чая. Прелюдия Басира вселяла надежду, что тот не знает правду, хотя его догадки — это тоже плохо. Но все оказалось хуже, чем он рассчитывал…
— Ты не все знаешь обо мне. Да, я офицер иракской армии. Но я служил в Даират аль-мухабарат аль-амма [Даират аль-мухабарат аль-амма — Главное управление разведки Ирака. Вело разведывательную и контрразведывательную работу в стране и за ее пределами] и некоторое время в Джихаз аль-амн аль-хасс [Джихаз аль-амн аль-хасс — Специальная служба безопасности (ССБ) Ирака].
— Что это? — У Горюнова внутри все судорожно сжалось. Он знал, о чем говорит Басир, более чем кто-либо другой.
— Я служил в контрразведке, — неохотно пояснил Басир. — Поэтому понимаю что к чему. Ты вдруг сорвался и уехал, а потом, вернувшись, рассказал, что воевал на стороне ИГИЛ, и к тому же оказался мусульманином… Я-то был уверен, что ты христианин. Такие метаморфозы происходят обычно с разведчиками.
— Или с людьми импульсивными, — осторожно предложил вариант Петр. — А мусульманином я был и раньше, просто не слишком усердным в салятах. — Он встретил взгляд Басира и не отвел глаза.
— Ты не импульсивный, — Басир покачал головой, — нет, очень даже рассудочный. Я не подозревал тебя до твоего участия в ИГИЛ. Хотя кое-что настораживало и раньше. Моя профессия, знаешь ли, включает механизмы подозрительности порой помимо воли. К мелочам начинаешь присматриваться. Но сегодня случилось еще одно, что заставило меня прийти и начать этот разговор. Я попросил своего приятеля проследить за тобой.
— Зачем? Что ты мне тут предъявляешь? Ничего не понимаю! Разведка, слежка… Ты здоров вообще?
— Ты ушел от слежки! — насупился Басир и, достав сигареты, закурил, по-видимому, ожидая теперь объяснений. — Что ты смеешься?
— Брызни на свои угли водой, — сквозь смех посоветовал Петр.
— Научил поговоркам на свою голову, — проворчал Басир, пряча улыбку.
