В тени скалы E-Book

Ирина Дегтярева

• Herausgeber: Союз
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 277

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Ближний Восток полыхает в огне. Здесь гибнут люди, разрушаются города. В геополитической картине мира происходят серьёзные изменения. Человечеству грозят новые катастрофы. Бывший офицер иракской армии Тарек, завербованный российской разведкой получает от Центра новое задание: получить неопровержимые подтверждения связи Моссада или ЦАХАЛ с ИГИЛ*, если таковая конечно существует. *ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ.

Leseprobe

Аннотация

Ближний Восток полыхает в огне. Здесь гибнут люди, разрушаются города. В геополитической картине мира происходят серьёзные изменения. Человечеству грозят новые катастрофы. Бывший офицер иракской армии Тарек, завербованный российской разведкой получает от Центра новое задание: получить неопровержимые подтверждения связи Моссада или ЦАХАЛ с ИГИЛ, если таковая конечно существует.

© И. Дегтярёва

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W . S O Y U Z . RU

Ирина ДегтярёваВ ТЕНИ СКАЛЫ

Песчаная буря подгоняла в спину, встречала пыльными горстями, забиваясь под край гутры [Гутра — белый головной убор. Носят как платок под уккал на юге и западе Ирака и в странах Персидского залива. Уккал — черный двойной шнур — Здесь и далее примеч. автора], закрывающий лицо до самых глаз. Ясем Тарек пробирался багдадскими улицами к дому — той норе, которую последние три года он громко именовал домом…

Тарек безвозвратно потерял свой настоящий дом, двухэтажный, с богатой обстановкой, выписанной в основном из Иордании и Саудовской Аравии, с гаражом, где стоял «Мерседес», подаренный ему Саддамом Хусейном.

Обустройством дома занималась жена Ясема — хаджа Бадра. Полная, невысокая, хлопотливая. Она любила делать все сама, не позволяя мужу нанимать прислугу, которую Тарек мог себе позволить содержать. Хаджа Бадра носила белую футу [Фута — платок, которым мусульманские женщины закрывают шею — он ниспадает от подбородка до груди. Белую футу носят совершившие паломничество — хадж], ведь в юности совершила паломничество к святым для мусульман местам и до последних дней своей жизни оставалась чрезвычайно набожной женщиной.

В 2003 году в первые же дни бомбардировок Багдада дом Ясема превратился в груду камней и долго горел от взорвавшегося бензобака «Мерседеса». Тарек видел пламя с конца улицы, опасаясь подойти ближе и быть узнанным в толпе. По городу рыскали агенты американцев — иракские предатели, и ему лучше было оставаться незаметным и числиться погибшим.

Он стоял у невысокой соседской ограды из песчаника, прислонившись к ней плечом, и угрюмо глядел на черный дым. В тот момент он еще не знал наверняка, что и хаджа Бадра, и две дочери погибли от прямого попадания авиабомбы в дом. Еще надеялся.

Сын, двадцатилетний Наджиб, служивший в армии, погиб позже, во время боев за Багдад…

Саддама прятали другие. Тарека отстранили от охраны Хусейна-сайида, да он и сам отстранился. Те, другие, Хусейна и предали. Тарек же был озабочен собственным выживанием и поисками Наджиба. Друзья, а они тогда еще оставались, подсказали, куда свозили трупы солдат с площади. Вроде видели, как погиб Наджиб. Хотя тогда никто не делал различий между гражданскими и военными, а трупы не всегда убирали с улиц…

Вечером, почти в темноте, Ясем пробрался к госпиталю, пряча короткоствольный автомат под полой пиджака, готовый вступить в бой в любую минуту.

К вечеру песчаная буря, встретившая американцев и войска коалиции, чуть стихла. Но песок взвесью пропитал воздух, горький от дыма горевшей нефти. Ею заливали канавы и поджигали, чтобы затруднить попадание авиабомб.

У Тарека перехватило дыхание не только от едкого дыма и песка, но и от надежды, что сын, может быть, все еще жив. Надежда вспыхивала, как сигнальные ракеты, взлетавшие в черное иракское небо, где не было видно звезд из-за пылевого облака.

Удушающий смрадный трупный запах распространялся на несколько кварталов от морга, где не работало электричество, как и почти во всем городе. Трупы лежали и во дворе морга — их уже некуда было класть.

С фонариком, свет которого Ясем прикрывал ладонью, он переходил от тела к телу, выбирая трупы, одетые в форму иракской армии.

Еще с десяток фонарных огоньков блуждали между трупами. Раздавались стоны, вскрики, когда луч света выхватывал обезображенные лица и покалеченные, разорванные на части тела. Тарек смотрел на все это, стиснув зубы, молча. Он и раньше видел похожие картины на ирано-иракской войне, где воевал еще совсем молодым. Однако не думал, что доведется увидеть когда-нибудь такое снова, да к тому же в родном Багдаде, почти превращенном в руины за несколько дней…

Ясем обнаружил Наджиба в вестибюле морга, сильно изуродованного — черно-синего от спекшейся крови и грязи, без правой ноги.

Фонарик задрожал в руке, луч перескакивал с мертвого сына на стену, забрызганную кровью. Ясем выключил фонарь и обхватил окоченевший труп так сильно, словно хотел вытащить Наджиба с того света. Сын остался неподвижным и безмолвным.

Тарек снял с его шеи цепочку с жетоном. Написал на клочке бумаги трясущейся рукой: «Капрал Наджиб Ахмед Тарек, 1981 года рождения», и вложил записку в нагрудный карман кителя. Хоронить сына сам он не смог бы, не знал, где окажется даже в ближайшие часы, не говоря уже о грядущих сутках. Он думал, что и сам не выживет…

Спустя год Тарек пожалел, что бросил Наджиба в госпитальном морге, без погребения. Некуда было прийти на могилу. Вспоминая сына, он только сжимал в кулаке жетон, который с тех пор носил, не снимая.

Ясем выжил… Хотя один Аллах ведал, как он существовал день за днем, прячась от американских военных, цэрэушников, их агентов из местных — предателей иракского народа, в большинстве своем из шиитов и курдов.

Он знал все закоулки Багдада — от борделей, которые процветали в мусульманском Ираке, и наркоманских притонов, до квартир и домов, отстраненных от власти чиновников, избежавших ареста, бойцов Мухабарата [Даират аль-мухабарат аль-амма — Главное управление разведки Ирака. Вело разведывательную и контрразведывательную работу в стране и за ее пределами], занимавших при Саддаме незначительные должности, и сотрудников ССБ [ССБ — Джихаз аль-амн аль-хасс — Специальная служба безопасности Ирака]. Но Ясем нигде надолго не задерживался, не рассчитывая на порядочность приютивших его хозяев. Могли выдать властям. Одни из страха перед самим Тареком или новыми властями, другие из банальной финансовой выгоды, так как за полковника Ясема Тарека обещалось солидное вознаграждение, и не в обесценившихся иракских динарах, а в долларах.

Ясем плохо запомнил те месяцы скитаний и создания своей группы сопротивления из надежных людей. Он то впадал в ярость и готов был выбежать на улицу с автоматом, то в унынии лежал носом к стенке целыми днями в очередной норе, где прятался. То молился истово, то бросался во все тяжкие с алкоголем и наркотиками, не вызывавшими у него привыкания, а только отупение и странные сны, сюжетные, перетекавшие один в другой, что-то из эпизодов подзабытой уже восьмилетней войны с Ираном. Эти сны плавно переходили в явь, и Ясем не всегда внятно сознавал этот переход. А когда и вовсе перестал различать сон и явь, смекнул, что пора браться за ум.

С его опытом контрразведчика и оперативной работы он довольно быстро начал восстанавливать былые связи с коллегами — теми, кто уцелел, и с осведомителями, которых успешно пичкал обещаниями будущих гонораров.

Тареку удалось в финансовом плане встать на ноги в течение года. В последующие годы он смог подкармливать осведомителей и сколотил терроргруппу, действующую против оккупантов не только в столице.

Деньги приходили к нему от контрабанды сигарет. Нелегальные сигареты из Болгарии поступали в Турцию, в Мерсин, а оттуда в Ирак морем, а затем снова перевозились в Турцию. При этом в Мерсине пачка контрабандных сигарет стоила двадцать восемь центов, а после путешествий в Ирак и обратно, в Стамбуле, те же сигареты стоили уже два доллара, а в других городах Турции цена могла достигать и трех с половиной долларов.

Люди Тарека обеспечивали охрану контрабандистов, а заодно вместе с сигаретами по тем же каналам перевозили оружие.

Год за годом Ясем чувствовал, как сгущаются тучи над головой, словно бы постоянно ощущал запах песка — так бывает незадолго до песчаной бури. И буря разразилась — и в прямом, и в переносном смысле.

Сначала предвестием неприятностей стали внезапные пропажи людей — не из костяка группы Тарека, но из кругов, тесно связанных с ней, — осведомители, контрабандисты. Исчезали они бесследно…

По опыту контрразведчика Ясем Тарек знал, что люди всегда оставляют следы, даже пропадая внезапно. А если следов нет, значит, поработали спецслужбы, и весьма сноровисто, с прицелом на будущее, раз им удалось сохранить втайне эти аресты.

Следовало ожидать массовую облаву на группу сопротивления, возглавляемую Тареком. Он пытался в течение нескольких недель небезуспешно вывести из-под возможного удара часть своих людей.

И все же почва начала уходить из-под ног неожиданно, как зыбучие пески. Посыпались сообщения о серии арестов. Спецслужбы нового шиитского правительства вкупе с американцами производили задержания уже не таясь. И эта открытость напугала Ясема не меньше, чем недавние «исчезновения».

Пришли и за Тареком, безошибочно отыскав его в лабиринтах старого города, пострадавшего от бомбежек и скрывающего в своих недрах многих, не желающих контактировать с властями.

Наводку спецназовцы, пытавшиеся осуществить арест, получили верную. Если бы Ясем незадолго до их появления не вышел из дома к соседу и если бы не свалившаяся на Багдад песчаная буря, попал бы он в те самые застенки Хартии, где сам когда-то допрашивал с завидным пристрастием подозреваемых в заговорах против Хусейна или в работе на иностранные спецслужбы. Оказаться в роли допрашиваемого — перспектива унылая.

Услышав шум на улице, Ясем выскочил на дорогу из соседского дома, его заметили, началось преследование. На узких улицах это было возможно только на своих двоих. Бойцы, топоча тяжелыми ботинками, буквально дышали в затылок. Стреляли вслед, не особо беспокоясь о редких прохожих. Те заботились о себе сами, забегая в дома, магазины и просто плашмя бросаясь на камни мостовой. Перманентная война выработала у горожан определенный алгоритм действий. Они начинали проявлять эмоции после — кричали, жестикулировали, грозили вслед удалявшимся солдатам, правда, убедившись сперва, что стрелявшие их не услышат и не вернутся.

Ясем бежал, не оглядываясь. Он пригибался, петлял, когда его то и дело осыпало крошевом со стен, выбитым пулями, не отстреливался, не тратил на это время. Несся навстречу горячему ветру, царапавшему лицо песчинками разгорающейся бури. Несся, как песчаный лис, наделенный природой острым слухом и зрением и пушистыми лапами, которые защищают от раскаленного песка, лис, привычный к жажде и к тому, что не каждый день удается насытиться.

За семь лет противостояния оккупантам Тарек успел снова испытать на своей коже, дубленной войной и службой сначала в Мухабарате, а затем и в ССБ, и нужду, и голод, как в детстве и юности. Но все это делало его только злей, ловчей и профессиональнее.

Ясем прекрасно знал Багдад, его не пугала вломившаяся на улицы города песчаная буря… Он растворился в рыжей мгле, нырнув в небольшую парикмахерскую, куда его впустил хозяин цирюльни — худощавый, спортивного телосложения, с голубыми глазами, что не редкость для арабов.

Парикмахер спрятал Тарека от погони, не мешкая, не испугавшись, что солдаты расстреляют его или разгромят цирюльню, заметив, что он пытается помочь беглецу.

Когда солдаты благополучно пробежали мимо, а Ясем едва не задохнулся в пыльном тайнике под топчаном, покрытым сверху ковром, парикмахер постучал по доскам тайника с издевательским вопросом: «Ты еще там?» И эта ироническая интонация задала тон всему их дальнейшему многолетнему общению и дружбе.

Тарек назвался Басиром Азаром. Подлинное имя было на слуху у спецслужб Ирака и оккупационных сил. Многие теракты группа, возглавляемая Тареком, брала на себя, и за ее лидером велась активная охота.

Но и Кабир Салим, так звали парикмахера, оказался на поверку не тем, за кого себя выдавал. Салим предложил беглецу кров и работу напарником в цирюльне. И это стало отличным прикрытием для Ясема, чтобы продолжить подпольную террористическую борьбу за свободу родного Ирака от американцев и новой власти, утвержденной Западом.

Целых три года длилась дружба Кабира и Ясема, пока наконец Тарек, опытный контрразведчик, не догадался, что работает бок о бок в цирюльне не с кем иным, как с российским офицером нелегальной разведки.

Впрочем, и Кабир не подозревал, что пригрел не простого багдадца, а полковника ССБ, в свое время приближенного к Саддаму Хусейну, состоявшего некоторое время в личной охране иракского лидера.

Кабир не сразу вычислил его, потому что некий Басир Азар, о котором Салим запрашивал Центр, в самом деле существовал, являлся бывшим офицером иракской армии, но не имел отношения к спецслужбам. Ответ на запрос удовлетворил Кабира на тот момент вполне. Басир устраивал его как помощник и как человек, обиженный и преследуемый властями, — такой будет вести себя тихо и осторожно.

Так и было до тех пор, пока Басир не заподозрил хозяина цирюльни в работе на спецслужбы и не послал своего человека следить за Кабиром, когда тот направлялся на явочную квартиру для встречи со связным. Кабир ушел от слежки, что вызвало еще больше подозрений у Ясема…

В итоге между Тареком и Кабиром состоялся откровенный разговор. К тому моменту Кабир уже знал настоящее имя своего напарника и кто он на самом деле. В свое время Тарек приезжал в СССР в качестве представителя Мухабарата для обмена опытом с КГБ. По присланной Кабиром в Центр фотографии Басира Азара его опознал как Ясема Тарека один из ветеранов-чекистов, курировавший много лет назад иракскую делегацию.

В то время, когда Ясем планировал разоблачить Кабира как разведчика, неожиданно сам оказался и в роли разоблаченного, и в качестве объекта вербовки российской разведки.

Судьбоносный для Тарека разговор состоялся в той же цирюльне в старом районе Багдада. Как и три года назад за окнами цирюльни надоедливо, по-мышиному, скребся песок, нанесенный ветром из пустыни…

Когда Ясем подписал согласие работать на российскую разведку, он испытал неожиданно для себя облегчение. Словно его долгие годы болтало в штормовом море, и вдруг он не только увидел землю, но и дно ударило по ногам долгожданной твердью. Пусть дно и было каменистым, зато впереди маячил берег с пальмами, пресной водой и, главное, людьми — а Тарек знал, как с ними обращаться. Он всегда чувствовал себя охотником-хищником — главным в пищевой цепи. Но события последних лет поставили его в условия, где практически все вокруг хищники и воцарился закон джунглей. Не тот, который описан в доброй детской книжке (английским колонизатором, одним из тех, что осваивал мировое пространство, постреливал в туземцев, а на досуге творил доброе, мудрое, вечное), где пантера разговаривала с человеком и утверждала, что они одной крови. Нет. Другой закон. Как в реальной жизни, когда волк, попавший в овечье стадо, не только схватит добычу, чтобы утолить голод, но и пробежит между испуганными овцами, клацая зубами направо и налево, разрывая глотки, опьяненный кровью и безнаказанностью, устрашая и демонстрируя силу…

В такой обстановке Тарек успевал только отстреливаться, отмахиваться кулаками, бить, не разбирая, где свои, а где чужие. Поэтому единственным условием, при котором он дал согласие работать на Россию, было то, что он будет в дальнейшем работать в любой арабо-язычной стране, кроме Ирака. Объяснил он это патриотическими чувствами и присягой, которую не может нарушить, однако настоящие мотивы не афишировал.

Тарек с радостью заложил бы многих своих бывших коллег, кого не уважал и считал предателями иракского народа. Но в волчьей стае Тарека слишком хорошо знали — его повадки, манеру работы, большинство связей, осведомителей, имена которых фигурировали в отчетах. Теперь новая власть получила доступ к этим документам, и, хотя за десять лет после вторжения Ясем наработал новые контакты, они все же были применимы для террористической деятельности в большей степени, чем для разведывательной. Однако и они могли сгодиться.

…Песчаная буря стихла, оставив песчаные холмики по углам комнаты, которую снимал Тарек у медника с Сук ас-сарая [Сук ас-сарай — старейший рынок Багдада. Там торгуют коврами, изделиями из меди и жести, тканями и многим другим], и тонкий слой пыли на столе и на небольшом платяном шкафу, старом, обшарпанном, из семидесятых годов прошлого века с зеркалом на дверце.

Вернувшись из парикмахерской окрыленным открывшимися перспективами возвращения в профессию, пусть и под другим флагом, Тарек разлегся на скрипучей кровати, сунув под подушку в несвежей наволочке иракский ТТ.

Кабир со своим заданием, полученным из Центра, в ближайшие дни уезжал в Эрбиль, оставив Ясема «на хозяйстве» и пообещав перед отъездом познакомить со связным.

2014 год. Багдад

Тарек не посчитал нужным прихорашиваться перед встречей с человеком из Центра. Красивые дорогие вещи остались в прошлой жизни. Он одевался, как торговец с базара — дешевая застиранная рубашка, потертые джинсы и неизменные шлёпки, иногда стоптанные сандалии и белая гутра с уккалом. Вот гутра у него всегда сияла белизной.

Своим запущенным внешним видом он словно протестовал, мол, лишили меня всего, так я могу и в рубище ходить.

Кабир даже замечания ему делал периодически: «Ты мне всех клиентов распугаешь своим видом. Я от тебя не требую чего-то необычного, но рубашку хотя бы погладить можно».

Вот так небрежно одетый Тарек пришел в госпиталь в Эль-Казимии, как велел Салим, предварительно записавшись на прием к доктору Абдуззахиру Ваджи аль-Мусаибу. Медбрат усадил его в коридоре у кабинета и строго велел ждать.

Через полчаса в кабинет Ваджи, постучавшись, шмыгнул высокий господин, благоухающий одеколоном, одетый как англичанин, собравшийся поиграть в гольф. Затем выглянул в коридор врач, по-видимому, тот самый Ваджи, с плешиной и кудрявыми волосами, уцелевшими над ушами.

Убедившись, что Тарек в коридоре пребывает в гордом одиночестве, он уточнил: «Тарек?» — и, когда тот кивнул, добавил: «Проходите».

Внутри пахло одеколоном Гольфиста, как прозвал его про себя Тарек, но самого его видно не было. Ясем покосился на дверь в соседнее помещение.

— Да, да, идите туда, — заметив его взгляд, поторопил Ваджи, с брезгливым выражением лица поглядывая на сандалии «пациента».

Тарек смекнул, что доктор — человек Кабира.

«Попался бы ты мне, хабиби [Хабиби (араб.) — мой милый, мой хороший, обращение, допустимое между мужчинами], лет двенадцать назад, — хищно подумал он, мысленно препарируя Ваджи, — ты бы узнал, как шпионить в пользу чужого государства! А заодно массу нового об анатомии и физиологии и о том, что нельзя судить о человеке лишь по внешнему виду».

Тарек вдруг вспомнил, что встречался с Ваджи несколько лет назад, когда еще жив был Саддам. В 1997 году приезжали врачи из Парижа осмотреть его сына после совершенного на Удея покушения. Тарек летал за ортопедами во Францию. А в Багдаде светил медицины в аэропорту встречали коллеги — багдадские врачи, в том числе и Ваджи.

Тарек не стал напоминать доктору о той встрече, поскольку для них обоих статус лиц, приближенных к Хусейну, в нынешней обстановке мог быть смертельно опасным.

Вдруг Тарек догадался, почему Ваджи внимательно смотрит на сандалии и не поднимает глаза — доктор тоже вспомнил охранника Саддама и пытается скрыть это и не желает быть узнанным.

Гольфист сидел в процедурной, примыкающей к кабинету Ваджи, на зеленой клеенчатой кушетке и по-мальчишески болтал ногами в мокасинах пронзительно бирюзового цвета. Увидев вошедшего Тарека, он поднялся, протянул руку для пожатия и представился:

— Тобиас. А ты [В арабском языке нет обращения на «вы»] — Ясем Тарек. Присаживайся. — Он указал на металлический табурет с круглым регулируемым по высоте сиденьем.

— Кабир сказал, что ты дашь мне поручение.

— Не торопись, уважаемый Ясем. Пока что мы с тобой побеседуем. — Тобиас сел на кушетку, но тут же встал и начал ходить туда-сюда перед сидящим Тареком, как учитель, иногда бросая на него взгляды. Его тон отличался какой-то особой безаппеляционностью. С такими людьми спорить желания не возникает. — Со слов Салима я много знаю о тебе, однако хотелось бы узнать гораздо больше, чтобы понимать, в каком направлении нам с тобой работать. И чем откровеннее ты будешь, тем легче нам будет обеспечивать твою безопасность в дальнейшем и тем эффективнее будет наш совместный и, надеюсь, многополезный труд. Сегодня мы не сможем беседовать долго, поскольку я ограничен во времени. Однако послезавтра по адресу, который тебе дал Кабир, ты придешь к трем часам, и мы пообщаемся обстоятельнее. А до завтра вспоминай свои полезные связи в арабском мире. Ведь ты отказался действовать в Ираке.

Тарек кивнул немного разочарованно.

Он и не рассчитывал, что его сегодня же отправят, к примеру, в Катар или Сирию с суперзаданием, но все же надеялся на более динамичное развитие событий.

1994 год. Багдад

Свет падал наискосок в камере для допросов. У Тарека болела забинтованная кисть руки, и он крайне раздраженно листал дело человека, сидевшего напротив. Мужчина был сильно избит, но держался бодро — храбрился.

Ясем Тарек поглядел на него без малейших признаков уважения, понимая, что общается фактически с трупом. Проявления его силы духа никто не увидит и не оценит, да и сломать его Тарек может в два счета, но ему было лень и скучно, и он не рассчитывал на результат.

Позавчера Удей прострелил Ясему руку за то, что тот арестовал его друга. Друга выпустили уже через четыре часа. Удей спрятался, как обычно, от гнева отца после стрельбы. А сегодня утром к дому полковника Тарека пригнали новенький «Мерседес» с извинениями от Саддама Хусейна.

Ясем злился, считая, что Саддам-сайид напрасно унижается из-за сына. Будь это кто-то другой, Тарек обидчика бы убил и взятку в виде машины отверг бы.

Тарек верил Саддаму. Безоговорочно. Но все эти выходки сыновей президента и чиновников, самодурствующих на местах, вольности иракских дипломатов, позволяющих очернять своего лидера и свою страну на международном уровне, — все это вызывало не просто недоумение, но и глухое раздражение…

— На что ты надеешься? — спросил Ясем по-арабски, нажал на кнопку на ножке стола и велел заглянувшему охраннику: — Воды принеси.

Он выпил обезболивающую таблетку — кроме руки разболелась голова, и выплеснул остатки воды из стакана на бетонный пол, зная, что заключенного не поили. Мучили парня не столько побоями, сколько голодом, не давали пить и спать.

Задержанный иракский еврей обвинялся в шпионаже в пользу Израиля.

После 1948 года, когда было создано государство Израиль, для евреев в Ираке наступили тяжелые времена. Их невзлюбили соседи-арабы, особенно те, у кого были связи с палестинцами — дружеские или даже родственные. А уж про власти и говорить нечего. Не только в молодых видели разведчиков, но с подозрением начали коситься и на старика-портного, и на пожилого бакалейщика, и на таких же престарелых иракских евреев, с которыми раньше мирно играли в нарды, которых можно было встретить в кафе и на базаре, торгующимися азартно, до умопомрачения. Затем их становилось все меньше и меньше в Багдаде.

Сидящий напротив Тарека Муса Руби уехал с родителями в Израиль в конце семидесятых. Но в начале девяностых вдруг вернулся в Багдад. Стал работать у дяди в небольшой фотостудии. Родители остались в Израиле.

Муса довольно быстро попал в поле зрения контрразведки. Тарек лично курировал работу, проводимую по Мусе Руби, предчувствуя удачу. Однако Муса выжидал около года то ли из страха, то ли соблюдая инструкции Моссада.

Ясем же обладал терпением, умением убеждать руководство и не ослаблять контроль за объектом. К тому же личное хорошее отношение к Тареку самого Саддама влияло на повышение и непререкаемость авторитета Ясема среди коллег.

И Тарек дождался. Сначала Руби стал активно встречаться со своими местными, в основном молодежью. Затем поступила информация, что некто активно через третьи лица пытается приобрести оружие и взрывчатку. Но как за Руби ни наблюдали, не могли выявить ни связь с таинственными закупками оружия и тротила, ни с кем-либо из посольских сотрудников, поскольку представительства Израиля в Ираке не было из-за отсутствия дипломатических отношений с Израилем как с непризнанным государством.

Моссад зачастую действовал через посредников в английском и немецком дипломатических представительствах, осуществляя связь со своими агентами. Но это до войны в Персидском заливе. Теперь вряд ли.

Мысль о том, что Руби функционировал автономно, претила Тареку, поскольку он намеревался вскрыть сионистскую шпионскую сеть, в наличии которой не сомневался, отчасти основываясь на опыте, отчасти из-за активной пропаганды иракских СМИ, повлиявшей и на него тоже, несмотря на его здравый подход к жизни и службе.

Из опасений вспугнуть Руби Тарек активно задействовал осведомителей. От них удалось узнать, у кого Муса пытается купить автоматы.

Арест торговца оружием привел к ранению от Удея. Тот прострелил Ясему руку между большим и указательным пальцами.

Выходило, что дружок Удея торговал оружием со складов, где хранились автоматы еще времен ирано-иракской войны. И этому способствовал уж если не сам Удей (его, разумеется, обвинять никто и не стал бы), то его имя, которым прикрывался торговец оружием, когда его задерживали. Любой другой, услышав имя сына Саддама Хусейна, отказался бы производить арест, но Тарек имел выход напрямую на Хусейна и не опасался последствий. Знал, что Сам будет на его стороне.

Так и вышло. И тем не менее это не помешало Удею прострелить руку полковнику.

Однако Тарек добился своего — пристрастно допросил торговца оружием. И поскольку испуганный торговец согласился на сотрудничество, уже на рассвете его отпустили. Тихо, без лишнего шума, в сопровождении сотрудника контрразведки. Но Удей этого не знал и утром велел доставить полковника Тарека к себе. После встречи с сыном Саддама Ясем вынужден был спешно ехать в госпиталь, замотав руку полотенцем, которое ему сунул один из охранников Удея.

Через несколько часов задержали покупателя-посредника, молодого человека из еврейской диаспоры, которого в числе других окучивал Руби. Сам Муса, естественно, покупать оружие не пошел, зато посредник его сдал, не задумываясь, и он же выдал других членов группы, созданной Руби с целью организации террористических актов против антисионистского правительства Саддама. Покупатель также назвал фамилии чиновников, которых намеревались взорвать в собственных машинах. А если по каким-либо причинам взрывное устройство не сработает, то добьют из автоматов. Ясем лично знал этих чиновников.

— Я не хотел, меня втянули, — еле шевелил окровавленными губами посредник, еще находясь в кабинете начальника склада (перевозить арестованного Тарек не спешил, чтобы не вспугнуть Руби). В коридоре трясся, дожидаясь решения своей участи, начальник склада. Он не рассчитывал, что при участии в деле приятеля самого Удея выйдет такая неприятность, а вернее, полный провал…

Ясем, мучаясь от боли в зашитой и туго перебинтованной руке, послал сотрудников провести одновременные аресты Руби и набранных им подручных.

Он дождался известий об успешно проведенных арестах и только тогда покинул кабинет начальника склада и разрешил увезти задержанных — посредника и торговца, питавшего надежды, что его освободят, оценив добровольную помощь. Он лишь вяло спорил со спецназовцем, уводившим его.

В коридоре начальник склада стоял, вжавшись спиной в стену и сравнявшись с ней по цвету. Лимонно-желтый от страха, он спросил:

— А что со мной?

— Этого тоже пакуйте, — бросил через плечо Тарек командиру группы спецназа и со спокойным сердцем поехал домой.

Его заместитель обрабатывал Руби всю ночь, подготавливая задержанного к встрече с Ясемом. И вот теперь они сидели друг напротив друга. Полковник иракской контрразведки и разведчик Моссада, собиравшийся развернуть в Багдаде диверсионно-террористическую деятельность.

— На что ты надеешься? — повторил свой вопрос Тарек. — Обменивать тебя ни на кого не будут. Мы с Израилем никаких дел не имеем. Сгниешь в тюрьме!

— У меня есть выбор?

Тарек взглянул на часы и поморщился от боли в руке.

— Пока выбор есть. Но скоро заветная дверь захлопнется. И не то что выбора, а вообще ничего не будет.

— И что я должен выбрать? Как умереть? Рабом или внутренне свободным человеком?

Руби вскинул голову.

У него были очень выразительные черные влажно блестевшие глаза, чуть опущенные у висков, придающие смуглому узкому лицу меланхоличный вид. Сейчас ему было действительно невесело.

— Вы унижали моих родителей, — продолжил он. — Вынудили уехать из Ирака, бежать, бросить дом, могилы близких…

Тарек поморщился скептически:

— Эти байки оставь для наивных дурачков, которых ты вербовал для терактов. Я знаю, что ты им рассказывал сказочки о злом и коварном Саддаме, выгоняющем евреев из страны.

— Разве это не так?! — вскинулся Руби.

— Дело не в Саддаме. Твой папаша-дантист собрал свои манатки, продал дом — никто его не отбирал. Знаешь ты об этом? Это твои родители создавали семейные легенды? Или уже Моссад поработал, когда тебе мозги промывали перед заброской в Ирак? Наблюдали мы за тобой давно, не обольщайся.

— Куда уж мне?! А что насчет продажи дома? — Он смотрел в стену за спиной Тарека, равнодушно, но не смог скрыть, что этот вопрос волнует его всерьез.

— Родового гнезда? — насмешливо уточнил Ясем. — Могу предоставить тебе документы, подтверждающие продажу дома.

— Подделка? Вы таких можете наштамповать сколько угодно. И зачем тебе тратить время на то, чтобы меня в чем-то убедить? Сам же сказал, я сгнию в тюрьме.

Тарек удивленно посмотрел на Руби, понимая, что парень не просто не упал духом, но намерен язвить. Это упрямый характер? Или козырь в кармане?

— На что ты надеешься? — третий раз спросил Тарек. — Точечная операция Моссада по твоему освобождению? Про тебя забудут тут же, как только узнают об аресте. Наверняка твой куратор предупреждал, что от тебя открестятся в случае провала. Здесь тебе предъявят не только участие в террористической деятельности, но и шпионаж в пользу Израиля. Ты понимаешь, чем это пахнет? Ты в тюрьме и недели не протянешь. — Тарек закурил и выдержал паузу, позволяя Руби осознать и прочувствовать. — Вопрос заключается только в том, агент ли ты просто или кадровый разведчик? Если учесть, что ты с родителями уехал в довольно юном возрасте, ты наверняка не только проходил обязательную военную службу в ЦАХАЛ, но и попал в поле зрения Моссада как перспективный кадр. Хотя не исключаю, что ты сам проявил инициативу и оказался в рядах борцов за идею. С кем ты хотел воевать? Саддам и БААС — это Ирак. При нем мы стали страной, а не придатком Великобритании или Америки! Чего ты ухмыляешься?

Руби покачал головой.

— Говори! — велел Тарек.

— Опасаюсь, — он потер рукой разбитую скулу. Руки, скованные наручниками, пришлось поднимать сразу обе.

Ясем молча ждал продолжения и без того понимая, на что намекает Руби.

О помощи США в войне против Ирана. А почему, собственно, Ираку было не использовать военную помощь американцев, желавших поражения послешахского Ирана? Однако вскоре выяснилось, что янки продавали оружие не только Ираку, но и противоборствующей стороне. «Дружба» не состоялась. Хотя в 1984 году Ирак и США успели до скандала восстановить дипломатические отношения, замороженные в 1967 году из-за арабо-израильской войны.

— В войне все средства хороши, — Тарек не дождался пояснений от Руби.

— Вот-вот. Только тогда не стоит говорить о независимости, раз принимаете помощь от идейных противников.

— А ты знаешь, что тогда без вашего брата не обошлось? Израиль и гешефт получил, ведь Шимон Перес организовал эти поставки оружия из США в Иран. Получал процент от продаж и, самое главное, не позволял Ираку нанести решительный удар по Ирану. Усиление Ирака он не потерпел бы. Уверен, что они и организовали всю эту провокацию.

— И в чем же заключалась провокация? — Руби источал откровенное ехидство. Он то ли чувствовал надежду, исходившую от мрачного араба-полковника, то ли уже впал в состояние, когда море по колено.

Ясем смерил его внимательным взглядом, каким обычно оценивают степень готовности барашка. По всему выходило, что Руби начинает дозревать до нужной Тареку кондиции, втягиваясь в дискуссию и радуясь уже тому, что не бьют.

«С этим сопляком я еще наплачусь», — подумал Тарек обреченно.

— Ты еще только родился, когда твои соплеменники и будущие коллеги по Моссаду, понимая, что у Ирака есть все шансы победить в войне, а значит, занять лидирующее положение в арабском мире, во главе с Шимоном Пересом нашли в администрации США заинтересованных финансово ребят. Ведь надо было чужими руками организовать поставки оружия Ирану в обход эмбарго. А более того, им, наверное, показалась забавной сама идея, что Америка будет поставлять оружие обеим конфликтующим сторонам. Эти парни из администрации, кстати, тоже ваши соплеменники, в то время мутили воду в Никарагуа, спонсируя боевые действия там, снабжая контрас, и тоже в обход собственного конгресса, который был против финансирования повстанцев.

— В войне все средства хороши, — Руби повторил недавние слова собеседника, что вызвало раздражение у Ясема.

Но он сдержался, закурил, выдыхая дым в лицо Руби. Тот скривился и спросил:

— Что, лирика закончилась? Теперь придут твои костоломы и снова начнут меня бить?

— Ты ведь этого не хочешь?.. Так все-таки ты сам рвался в разведку или в один прекрасный день к тебе подошел неброской внешности человек и намекнул, что хорошо бы поработать на благо государства, которое приняло тебя и твою семью, бежавших от свирепого режима Саддама, отплатить добром за предоставленный кров и льготы?

— Допустим, что так. К чему тебе детали? — теперь раздражение прозвучало в голосе Руби.

— Я не буду утверждать, что Моссад тебя обманывал, использовал втемную, — Тарек встал и прошелся по камере, проигнорировав вопрос арестованного. — Мы тоже используем такие методы, чтобы добиться своего. А вот тебя не просто обманули, но и подставили. Как я думаю, необходима была операция прикрытия для фигуры поважнее. Пока ты возился бы с организацией терактов и даже, возможно, успешно справился бы с поставленной задачей, наши спецслужбы отвлекались бы на минимизацию угроз террористической атаки и на разгребание последствий серии взрывов. Но ты бы, что называется, вызвал огонь на себя, пока кто-то осуществлял внедрение. Тебя бы задержали в любом случае или убили бы во время захвата. Кому интересен очередной террорист? Нет его, и дело с концом. Твоим родителям выплатили бы страховку, но вряд ли в Израиле стали бы считать героем. При другом раскладе… — Ясем обвел рукой камеру. — Вот твой «другой» расклад. На долгие годы. Если выйдешь, то глубоким инвалидом. Мы работаем над тем, чтобы выявить второго агента, и есть уже результаты. Задержим и его — вопрос времени.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — нахмурился Руби, опасаясь, что его начнут пытать на предмет местонахождения второго неизвестного ему разведчика.

Тарек лукавил только в том, что второй еще не арестован. Люк Шнайдер, по паспорту немец из Кёльна, фотограф по профессии, сидел сейчас в соседнем крыле в похожей на эту камере. Только избит он был гораздо сильнее, чем Руби. С Люком не церемонились.

О нем Ясем знал почти все и считал его непригодным ни для чего. Сегодня же ночью Люка «утилизуют» — так Ясем и его коллеги называли ликвидацию неугодных власти людей или вот таких задержанных, которые ни при каких обстоятельствах не должны покинуть стены этого заведения.

Шнайдера выдал агент иракского Мухабарата, еще когда Люк вылетал из Франкфурта-на-Майне. Шпиона «приняли» в Багдаде, какое-то время водили, а затем, когда всплыла история с готовящимися терактами и с Руби, Тарек решил брать Шнайдера. План работы с Руби уже сформировался в голове Ясема, и дело было за малым — за Руби.

Пока все шло в русле намеченного — Шнайдер ждал «утилизации», Руби потихоньку дозревал до осознания происходящего.

Немецкими паспортами разведчиков Моссада снабжала BND (немецкая разведслужба) не из альтруистических побуждений, разумеется, а для контроля ситуации на Ближнем Востоке и участвуя в некоторых спецоперациях Моссада. И не только Германия.

— Тебе надо понимать одно, — Тарек снова сел напротив Руби, положил забинтованную руку на прохладный металлический стол и поморщился. — Так тебя не подставляли еще никогда в жизни, и надо выбираться из ямы, в которую ты угодил.

— Ты что, такой благодетель? Советы раздаешь! Может, ты и помочь собрался?

— Я могу, но не определился, хочу ли этого и что мне за выгода.

— Вот и я думаю, зачем? Хотите вытянуть побольше информации? Да ведь я не суперагент, и меня не посвящали в сверхсекретные гостайны. Тут промашка выйдет, не стоит и копья ломать. Я бы и рад рассказать, да нечего. Жить-то хочется, и не в тюрьме… Работать на вашу разведку? Так ведь о моем провале станет известно. К тому же нельзя сбрасывать со счетов того, второго. Нельзя исключать, что он уже информировал Центр об аресте моей группы.

— Рассуждаешь здраво, — удовлетворенно кивнул Тарек. — А если я тебе скажу, что второй уже сидит и не выйдет из тюрьмы? А ты, вернувшись в Израиль, сможешь с чистой совестью сказать, что тебя предали, твою группу схватили, но ты чудом бежал через пустыню в Сирию, а оттуда в Израиль. Затем через другие источники твоему руководству станет известно, что этот второй — предатель и теперь он скрывается в Ираке. И пусть себе скрывается…

— Он может передать весточку из тюрьмы или сбежать.

— Оттуда еще никто не возвращался.

Руби вгляделся в немного сонное лицо Тарека и пояснений не потребовал, понимающе покивал и весь сжался на табурете, будто это его собираются отправить на тот свет.

— Ты предлагаешь мне вернуться в Израиль? И вы меня отпустите? — недоумевал Руби.

— После того как ты подпишешь одну маленькую бумажку, — Тарек достал из кармана сложенный вчетверо листок и бросил его на стол перед Руби. — Забери, подумай… Мне не нужен человек сломанный. Из таких суперагентов не выходит.

Разворачивая бумагу, Руби бросил взгляд исподлобья на контрразведчика, но, прежде чем высказываться, прочел.

— Ты всерьез? Полагаешь, я подпишу? А где гарантия, что тот, второй, если он вообще не плод твоего воображения, не подписал такую же бумаженцию? И не факт, что чаша весов в итоге склонится в мою сторону.

— Не глупи! Ты не знал о его существовании до сегодняшнего дня, — резонно напомнил Тарек. — А стало быть, при всем желании не смог бы заложить его нам. Только наоборот. Ты кровно заинтересован, чтобы мы его убрали. Но для твоего спокойствия могу попросить парней, чтобы они устроили фотосессию…

Руби передернуло, когда он понял, что речь идет о посмертной фотосессии для Люка.

— Пытаешься столкнуть нас лбами? — Он отодвинул листок от себя. — Я не пойду на это, ты не дождешься, чтобы я бросился во все тяжкие и подписал не просто согласие работать на вашу разведку, но и приговор своему товарищу.

— Если тебе от этого станет легче, он в любом случае умрет, — Тарек снова придвинул бумагу к Руби. — Подумай.