Девушка из Бруклина E-Book

Гийом Мюссо

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Поединок с судьбой Проза Г. Мюссо и Т. Коэна
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 387

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Рафаэль был уверен, что Анна — та женщина, с которой он готов прожить всю жизнь, деля с ней горе и радость. Но один вечер за несколько недель до свадьбы все перевернул — Рафаэль не хотел, чтобы между ними были тайны, и Анне пришлось показать ему одно фото. Увиденное буквально оглушило Рафаэля. Поняв это, Анна исчезла. Теперь ему нужно во что бы то ни стало ее отыскать. Но для этого придется распутать целый клубок страшных событий и узнать, кто же Анна на самом деле и что с ней произошло много лет назад.

Leseprobe

Гийом Мюссо Девушка из Бруклина

Посвящается Ингрид и Натану

Guillaume Musso

LA FILLE DE BROOKLYN

Copyright © XO Éditions, 2016. All rights reserved.

© Кожевникова Е., перевод на русский язык, 2017

© Шарикова Г., перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО Издательство «Э», 2017

Куда она исчезла?.

Антиб

Среда, 31 августа 2016 года

Длинный уикенд на Лазурном Берегу за несколько недель до свадьбы. Мы проживали их как блаженное вступление, радующую близость, согретую августовским солнцем.

Вечер начался чудесной прогулкой по форту старого города: стаканчик мерло на террасе кафе, спагетти с моллюсками под старинными каменными сводами времен Микеланджело. Мы говорили о твоей работе, о моей и о нашей свадьбе. Отпраздновать ее мы собирались в самом узком кругу: двое друзей-свидетелей и мой сынишка Тео, чтобы похлопать нам в ладоши.

На обратной дороге я сидел за рулем взятой напрокат машины, ехал медленно, чтобы ты успела налюбоваться видом побережья. Мне запомнились эти мгновения: свет зеленых глаз, развевающиеся волосы, короткая юбка, кожаный жилет, распахнутый на ярко-желтой майке с надписью «Power to the People[1]». На поворотах, переключая скорость, я смотрел на твои золотистые ноги, мы улыбались друг другу, ты напевала старый хит Ареты Франклин.

Было так тепло, так славно… Мне запомнились эти мгновения: искорки в глазах, улыбка, волосы, летящие по ветру, тонкие пальцы, отбивающие ритм на панели…

Мы сняли домик в «Ловцах жемчуга», красивом местечке с десятком вилл, смотрящих на Средиземное море. И когда поднимались по аллее, вдыхая смолистый запах сосен, у тебя широко раскрывались глаза – так красиво все было вокруг.

Мне запомнились эти мгновения: мы в последний раз тогда были счастливы.

* * *

Стрекотанье цикад. Убаюкивающий шум прибоя. Легкий ветерок, что смягчает влажное тепло вечера.

На террасе, прижавшейся к скалистому склону, ты зажгла душистые свечи и спираль против комаров, я поставил диск Чарли Хейдена. Как в романе Фицджеральда, я встал за стойку бара и стал готовить для нас коктейль. Твой любимый: «Лонг-Айленд айс ти», много-много льда и ломтик лайма.

Я редко видел тебя такой радостной.

Мы могли бы провести прекрасный вечер. Мы должны были провести прекрасный вечер. Но мне не давала покоя одна мысль. До поры до времени я держал ее под контролем. Но она не отпускала меня. Назойливо твердила одно и то же: «Знаешь, Анна, у нас не должно быть друг от друга секретов».

Почему желание знать правду одолело меня именно в этот вечер? Из-за близости свадьбы? Из-за того, что мы слишком быстро решились на этот шаг? Из-за боязни переступить порог?

Думаю, все вместе сыграло свою роль – и еще моя личная история, когда меня предали люди, которых, как мне казалось, я хорошо знал.

Я протянул тебе стакан и сел напротив.

– Я говорю серьезно, Анна, я не хочу жить во лжи.

– Надо же! И я тоже. Но жить без лжи не значит не иметь секретов.

– Значит, ты признаешь: у тебя есть секреты.

– У кого их нет, Рафаэль? Секреты – это прекрасно. Они – пограничные столбы, частичка нашей личности, кусочек прожитой жизни; они придают таинственности.

– Но у меня от тебя нет секретов.

– И что из этого?

Ты расстроилась, рассердилась. И я тоже. Куда подевалась наша радость, веселье? А нам было так хорошо в начале вечера…

Разговор мог бы на этом кончиться, но я продолжил, выложив новые аргументы. Я не мог остановиться, я должен был получить ответ на мучивший меня вопрос:

– Почему ты уходишь от ответа, как только я спрашиваю тебя о прошлом?

– Потому что прошлое прошло. Это аксиома. И его не изменишь.

Ответ мне не понравился.

– Прошлое определяет настоящее, и ты это прекрасно знаешь. Что ты от меня скрываешь, черт возьми?!

– Ничего, что могло бы грозить нам с тобой. Поверь мне. Поверь нам с тобой!

– Перестань отделываться общими фразами!

Я стукнул кулаком по столу, и ты вздрогнула. Сколько разных чувств волной пробежало по твоему красивому лицу – и скорбь, и страх тоже…

Я злился, потому что мне очень хотелось успокоиться. Мы были знакомы всего полгода, и с нашей первой встречи я полюбил в тебе все. И больше всего – таинственность, сдержанность, молчаливость и твой независимый нрав… Но бумеранг вернулся. Теперь твоя таинственность и сдержанность угнетала и мучила меня.

– Почему тебе так хочется все испортить? – спросила ты с непередаваемой усталостью в голосе.

– Ты знаешь, что я пережил. Я уже ошибался. И теперь ошибиться не имею права.

Я чувствовал, что причиняю тебе боль, но верил: я так тебя люблю, что могу выслушать все – и все понять. Я хотел утешить тебя, разделить с тобой тяжкую ношу прошлого, если ты мне ее доверишь.

Мне бы замолчать, прекратить разговор, но я не остановился. Я не пощадил тебя. Я почувствовал, что ты вот-вот что-то мне скажешь. И я посылал стрелу за стрелой, я изматывал тебя, чтобы ты перестала защищаться.

– Я хочу только правды, Анна!

– Правда! Правда! Ты только и знаешь, что твердишь слово «правда»; а ты уверен, что сможешь ее выдержать?!

Теперь нападала ты, и я невольно засомневался. Я не узнавал тебя. У тебя потекла тушь, а в глазах полыхал огонь, какого я никогда не видел.

– Ты хочешь знать, есть ли у меня секреты, Рафаэль? Отвечаю – есть! Ты хочешь знать, почему я не хочу их открыть? Потому что, узнав, ты не просто разлюбишь меня, ты меня возненавидишь!

– Неправда, я все пойму.

В этот миг я в себе не сомневался. Я был уверен, что приму все, что бы ты мне ни сказала.

– Нет, Рафаэль, это все слова. Слова из твоих романов, а жизнь – она совсем другое.

Что-то сдвинулось с места. В плотине приоткрылся шлюз. И ты – я ощутил это совершенно ясно, – ты захотела узнать, что я собой представляю. Ты тоже решила узнать, что я такое. И будешь ли ты любить меня дальше. После. Всегда. И вправду ли я люблю тебя. Или граната, которую ты приготовила, разорвет нашу связь.

Ты порылась в сумке и достала планшет. Набрала пароль, открыла галерею и не спеша стала листать фотографии, отыскивая нужную тебе. А потом, глядя мне в лицо, тихо произнесла несколько слов и протянула планшет. Я увидел секрет, которого так от тебя добивался.

– И сделала это я, – повторила ты.

Я в ужасе зажмурился, не желая видеть экрана; тошнота подступила к горлу, и я отвернулся. Ледяные мурашки побежали по телу, руки дрожали, кровь била в виски. Я был готов ко всему. Мне казалось, я пережил все, что можно. Но о таком я не думал никогда.

Я встал и почувствовал, что ноги у меня ватные. Голова закружилась, когда я шагнул, но я собрался и вышел из гостиной твердым шагом.

Моя сумка с вещами еще лежала в прихожей. Не глядя на тебя, я взял ее и покинул дом.

* * *

Отупение. Гусиная кожа. Жестяной вкус во рту. На лбу ледяные капли.

Я захлопнул дверцу машины и двинулся в ночь. Автоматически. Гнев и горечь перехватили горло. В голове сумбур. Жуть, увиденная на фотографии. Я ничего не понимаю. Знаю только одно: моей жизни конец.

Проехал несколько километров и заметил на вершине утеса строгий силуэт форта Карре. Мощная крепость. Последний дозорный перед выходом в море.

Нет. Я не мог так уехать. Я уже раскаивался, что просто взял и ушел. Я был в шоке. Я потерял самообладание, но я не мог уйти, не выслушав твоих объяснений. Я нажал на тормоз и развернулся прямо поперек шоссе, едва не сбив мотоциклиста, мчавшегося по встречной полосе.

Я должен был поддержать тебя, помочь избавиться от кошмара. Я должен был быть таким, каким себе представлялся: понимающим твою боль, способным разделить ее и помочь преодолеть. С предельной скоростью я мчался обратно: бульвар дю Кап, пляж Онд, порт Оливетт, башня Грайон, а затем узкий проселок, ведущий к частным домам.

– Анна! – позвал я, войдя в прихожую.

В гостиной никого. На полу осколки стекла. Этажерка с безделушками упала на журнальный столик и разбила стекло вдребезги. А поверх этажерки лежит связка ключей, которые я дал Анне несколько недель назад.

– Анна!

Большое окно за шторами стояло распахнутым. Я раздвинул бьющиеся на ветру шторы и вышел на террасу. И снова звал тебя, крича в пустоту. Набрал твой номер в мобильнике, но ответа не получил.

Обхватив голову руками, я стоял на коленях. Где же ты? Что произошло за те полчаса, пока меня не было? Какой сундук Пандоры я открыл, коснувшись твоего прошлого?

Я закрыл глаза, и побежали картинки нашей с тобой жизни. Полгода счастья, которое теперь ушло навсегда. Будущее, жена, наш ребенок – больше ничего нет, впереди пустота.

Как же я раскаивался…

Зачем говорить, что любишь, если не можешь защитить?..

День первый Искусство прятаться

1 Бумажный человек

Если у меня в руках нет книги, если я не думаю о той, какую напишу, я готов завыть от тоски. Жизнь можно терпеть, только если от нее спрячешься.

Гюстав Флобер

1

Четверг, 1 сентября 2016 года

– Моя жена каждую ночь спит с вами; хорошо, что я не ревнив.

Шофер, страшно довольный шуткой, подмигнул мне в зеркальце. Затем притормозил и включил поворотник, собираясь свернуть на шоссе, ведущее из аэропорта Орли.

– Она у меня азартная. Я, впрочем, тоже прочитал несколько ваших книжек, – снова заговорил он, поглаживая усы. – Спору нет, захватывает, но для меня тяжеловато. Убийства, насилия… Скажу со всем моим к вам уважением, что у вас нездоровый взгляд на вещи. Будь вокруг нас столько ужасов, как у вас в романах, нам бы несдобровать.

Я не отрываясь смотрел на экран телефона и делал вид, что ничего не слышу. Только дискуссий о литературе и совершенстве мира мне не хватало в это утро.

Восемь десять. Первым самолетом я срочно вернулся в Париж. Звонил Анне – и попадал на автоответчик. Оставил ей десяток сообщений, извиняясь, прося прощения, умоляя перезвонить, потому что я в тревоге.

Я не знал, что делать. Мы еще никогда не ссорились.

Этой ночью я не сомкнул глаз. Какой сон? Я искал Анну. Начал с поста охраны территории. Охранник сказал мне, что за время моего отсутствия приезжало много машин, в том числе и автомобиль из VTC[2].

– Шофер сказал, что его вызвала мадам Анна Бекер, постоялица виллы «Волны». Я связался с мадам по интерфону, и она подтвердила вызов.

– Почему вы уверены, что это был автомобиль из VTC? – спросил я.

– На ветровом стекле у него, как и положено, был логотип компании.

– А вы не могли бы сказать мне, куда он ее повез?

– Откуда же мне знать?

Шофер отвез Анну в аэропорт. Во всяком случае, так я понял, когда несколько часов спустя зашел на сайт «Эр Франс». Поинтересовался, что там с нашими билетами – билеты покупал я, – и узнал, что пассажирка Анна Бекер поменяла свой обратный билет на последний в этот день авиарейс Ницца – Париж. Самолет должен был улететь в 21.20, а отбыл только в 23.45. Причин было две: опоздания, каких всегда в конце каникул бывает множество, и поломка компьютера, из-за которой все самолеты компании задержались на час.

Ситуация немного прояснилась. Анна в гневе сама расколотила столик и поспешила улететь в Париж. По крайней мере, она была цела и невредима.

Такси свернуло с широкой автострады с туннелями и указателями, и мы въехали в город. У Порт-д’Орлеан и без того плотный поток машин практически встал. Мы едва ползли в черных маслянистых выхлопных газах от грузовиков и автобусов, упираясь бампером в чужой бампер. Я поднял стекло: окись азота – опасный канцероген. Вокруг гудели машины и ругались водители. ПАРИЖ…

Я решил начать с квартиры Анны и попросил шофера отвезти меня сначала в Монруж. Последний месяц мы с Анной жили вместе, но она сохранила за собой квартиру – две комнаты в современном доме на улице Аристид-Бриан. Анна любила свой дом, там еще оставались ее вещи. Я надеялся, что, рассердившись и обидевшись, она отправилась к себе.

Мы сделали длинный крюк, добрались до разворота Ваш-Нуар и поехали дальше.

– Прибыли, господин писатель, – объявил шофер, остановившись перед новым, но совсем некрасивым домом.

У шофера, плотного, приземистого, с лысым черепом дядечки с настороженным взглядом и тонкими губами голос был как у Рауля Вольфони из «Дядюшек-гангстеров»[3].

– Не могли бы вы подождать меня?

– Счетчик крутится. Без проблем.

Я вышел из машины и, заметив выходящего из подъезда мальчика с ранцем, поспешил туда, чтобы войти, пока не закрылась дверь. Лифт, как обычно, не работал. Я поднялся на двенадцатый этаж на одном дыхании, но прежде чем постучать, постоял, наклонившись и положив руки на колени, чтобы отдышаться. А когда постучал, мне никто не ответил. Я прислушался – тишина.

Анна оставила ключи от моей квартиры. И если не ночевала дома, то где?

Я стал звонить подряд во все квартиры на площадке. Открыл один сосед, но ничем мне не помог. Ничего не видел, ничего не слышал – обычное правило многоэтажек.

В полном расстройстве я спустился вниз и дал Раулю Вольфони свой адрес на Монпарнасе.

– А когда вышел ваш последний роман, господин Бартелеми?

– Три года назад, – ответил я со вздохом.

– А следующий наготове?

Я кивнул и уточнил:

– Но выйдет еще не скоро.

– Жена огорчится.

Мне не хотелось говорить, и я попросил сделать погромче радио: неплохо бы послушать новости.

Радиостанция из самых популярных. Девять часов утра, новости часа. Сегодня первое сентября, четверг. Двенадцать миллионов школьников приступили к занятиям, Франсуа Оланд доволен растущими успехами в экономике, в футбольной команде «Пари-Сен-Жермен» новый нападающий. В Соединенных Штатах республиканская партия выбирает кандидата для будущих президентских выборов…

– А вот вы мне скажите, – продолжал бубнить неугомонный таксист, – вы сами захотели побездельничать или наступил синдром белой страницы?

– Все гораздо сложнее, – ответил я, глядя в окно.

2

Если говорить правду, то я не написал ни строчки за три года потому, что жизнь меня достала.

Нет у меня никаких блокировок, и фантазия тоже работает. С шести лет я выдумываю всевозможные истории, с подросткового возраста только и знаю, что пишу, лишь бы дать выход фонтанирующему воображению. Мои фантазии – мое спасение, дармовой билет на самолет, уносящий от скучной действительности. Годы шли, а я занимался только своими историями. В блокноте или в ноутбуке я писал себе и писал, писал всюду и везде: на скамейке в парке, за столиком в кафе, стоя в метро. Если не писал, то думал о своих персонажах, чем они мучаются, кого любят. Ничто другое меня не интересовало. Серая реальность не имела для меня значения. Вдалеке от будней я странствовал по воображаемому миру, единственный его творец и демиург.

С 2003 года, когда был впервые опубликован мой роман, я писал по книге в год. В основном детективные истории и триллеры. В интервью всегда утверждал, что сижу за столом каждый день, за исключением Рождества и своего дня рождения. Ответ я позаимствовал у Стивена Кинга. И точно так же, как он, привирал. Я работал и 25 декабря тоже, и не видел никаких оснований бездельничать в высокоторжественный день собственного рождения.

Что греха таить? Мне редко удавалось найти что-то более интересное, чем мои герои.

Я обожал свою «работу», жил, как рыба в воде, в атмосфере загадок, убийств и насилий. Точно так же, как дети – вспомните людоеда из «Кота в сапогах», волка из «Красной Шапочки», преступных родителей из «Мальчика-с-пальчик», злодея по имени Синяя Борода, – взрослые любят поиграть в страшилки. Им нужны страшные сказки, чтобы совладать с собственными страхами.

Пристрастие читателей к детективам позволило мне прожить сказочные десять лет, став одним из немногих авторов, живущих за счет своего пера. И, садясь поутру за письменный стол, я чувствовал себя счастливым, я знал, что во всех концах света читатели ждут мой новый роман.

Но магический круг творчества и успеха три года назад разорвала женщина. Во время рекламной поездки в Лондон мой литературный агент познакомил меня с Натали Куртис, англичанкой, биологом по профессии, талантливой молодой женщиной как в области науки, так и в деловой сфере. В это время она раскручивала медицинский проект по распространению «умных» контактных линз, которые диагностировали глазные болезни, возникавшие из-за недостатка глюкозы в слезной жидкости.

Натали трудилась по восемнадцать часов в день. С обескураживающей легкостью она совмещала работу с компьютерными программами, клинические испытания и бизнес-планы, пересекая часовые пояса с отчетами для финансовых партнеров.

Мы с ней жили и действовали в совершенно разных мирах. Я – бумажный человек, она – человек цифр и чисел. Я зарабатывал на жизнь выдуманными историями, она – с помощью микропроцессоров тоньше младенческого волоска. Я был из тех, кто учит в лицее греческий, любит стихи Арагона и пишет любовные письма ручкой с чернилами. Она принадлежала суперсовременному миру электроники и чувствовала себя как дома в ледяных громадинах аэропортов.

Даже теперь, глядя в прошлое, я не могу понять, что толкнуло нас друг к другу. С чего вдруг именно в этот период нашей жизни мы поверили в будущее несовместимых пар?

«Нам нравится быть не собой», – написал Альбер Коэн. Может быть, мы потому и влюбляемся иной раз в полную свою противоположность. Надеемся на дополнение, преображение, метаморфозу. Ожидаем, что, сблизившись с антиподом, станем полноценнее, богаче, шире. На бумаге это получается хорошо, в жизни – в редчайших случаях.

Иллюзия любви рассеялась бы очень скоро, но Натали забеременела. Перспектива создания семьи подкрепила мираж. Во всяком случае, у меня. Я уехал из Франции и поселился в Лондоне. Натали снимала тогда квартиру в районе Белгравия, и я был с ней рядом во все время ее беременности.

«Какой из ваших романов больше всего вам нравится?» Во время рекламных акций журналисты непременно задавали мне этот вопрос. С годами я научился отвечать обтекаемо и отделывался дежурной фразой: «Трудно сказать, ведь книги – те же дети, вы меня понимаете».

Книги – не дети. Я сидел в палате, когда рождался мой сын. Акушерка протянула мне крошечное тельце Тео, я взял его и понял сразу, какой жуткой фальшивкой является моя фраза в многочисленных интервью.

Книги – не дети.

Книги – особый предмет, сродни волшебной палочке. Пропуск в иной мир. Бегство. Книги могут стать лекарством и помочь справиться с житейскими передрягами. Как говорит Пол Остер, книги – «единственное место в мире, где два чужака могут сблизиться». Но они не дети.

Ничего не сравнится с ребенком.

3

К моему великому изумлению, Натали вернулась на работу через десять дней после родов. Сверхурочные часы и командировки не позволили ей во всей полноте прожить первые недели – прекрасные и ужасные – жизни нашего сына. Впрочем, кажется, младенец не особенно ее вдохновлял. И вот однажды вечером, раздеваясь в гардеробной, служившей продолжением нашей спальни, она сообщила мне тусклым голосом:

– Мы приняли предложение Гугл. У них будет контрольный пакет акций нашего предприятия.

Мне понадобилась не одна минута, чтобы я смог произнести:

– Ты серьезно?

Натали с отсутствующим видом сняла туфли, потерла натруженную щиколотку и добила меня:

– Серьезно. С понедельника я со своей группой работаю в Калифорнии.

Я смотрел на нее квадратными глазами. Двенадцать часов на самолете пролетела она, но джетлаг[4] был у меня.

– Натали! Ты не можешь одна принимать такие решения. Нам надо все обсудить. Нужно…

Она устало опустилась на край кровати.

– Я понимаю, что не могу просить тебя ехать со мной…

Я окончательно съехал с катушек.

– Но я вынужден с тобой ехать! Я не забыл, что у нас трехнедельный малыш!

– Не кричи! Мне еще хуже, чем тебе, Рафаэль. Но у меня не получается…

– Что не получается?

Натали разревелась.

– Быть для Тео хорошей матерью…

Я пытался переубедить ее, утешить, но она рыдала и повторяла одну-единственную ужасную фразу, которая, наверное, была правдой: «Я не создана для этого, мне так плохо».

Я спросил, как она конкретно представляет себе нашу жизнь в ближайшем будущем. Натали умоляюще посмотрела на меня и достала из рукава карту, которую держала наготове.

– Если ты хочешь растить Тео сам в Париже, я не против. И если честно, я думаю, что это был бы самый лучший для нас выход.

Я молча кивнул, ошеломленный счастьем, которым засияло ее лицо. Лицо матери моего сына… Натали проглотила таблетку снотворного и вытянулась на кровати. В спальне воцарилась свинцовая тишина.

Через день я вернулся во Францию, в свою квартиру на Монпарнасе. Я мог бы найти няню, но не стал ее искать. Я твердо решил, что сам буду следить, как растет и взрослеет сын. И смертельно боялся потерять его.

Несколько месяцев подряд стоило зазвонить телефону, как я начинал думать, что звонит адвокат: мол, его клиентка поменяла решение и требует эксклюзивного права на Тео. Но этого кошмарного звонка я, слава богу, не дождался. Прошло почти два года без единой вести о Натали. Время летело незаметно. Раньше ритм задавала работа, теперь – соски, бутылочки, памперсы, гуляние в парке, ванночки температурой 37 градусов и нескончаемые постирушки. Еще случались бессонницы, тревога при малейшей простуде, страх, что не справлюсь. Но свой новый опыт я не променял бы ни на что и никогда. Свидетельством тому пять тысяч фотографий у меня на телефоне. Мой сын с первых месяцев своей жизни втянул меня в необыкновенное приключение: я сделался и актером, и режиссером одновременно.

4

На проспекте генерала Леклерка пробка рассеялась, таксист прибавил скорости, и мы рванули вперед, целясь в колокольню собора Сен-Пьер-де-Монруж. Площадь Алезия, поворот на авеню Мэн. Солнце пускало зайчиков сквозь листву. Белые каменные фасады, множество магазинчиков, дешевые гостиницы.

Я собирался уехать из Парижа на четыре дня, а отсутствовал полсуток, не более. И теперь быстренько отправил эсэмэску Марку Карадеку, чтобы сообщить, что я уже в городе. Марк был единственным человеком, которому я доверял настолько, что мог оставить с ним своего сына. Отцом я был сумасшедшим. Словно убийства и похищения, описанные мной в детективах, могли перекинуться на мою собственную жизнь. Только двум людям я доверял своего Тео: Амалии, консьержке у нас в доме, которую знал вот уже десять лет, и Марку Карадеку, соседу и другу, бывшему сотруднику уголовной полиции. Марк ответил в свойственной ему манере:

Не волнуйся. Завитушка еще спит. Я в полной готовности: каша греется, компот из холодильника вынул, высокий стульчик поставил. Расскажешь, что произошло. До скорого.

Я с облегчением вздохнул и попробовал еще раз дозвониться до Анны. Снова автоответчик. Она что, отключила мобильник? Или разрядилась батарея?

Я отложил телефон и протер глаза. Никак не мог опомниться: слишком быстро все переменилось. Про себя я прокручивал вчерашний вечер и не знал, что и думать. Облако счастья лишь прикрывало реальную жуть? Служило маскировкой? А я? Мне волноваться за Анну или бояться ее? От последнего вопроса у меня мурашки побежали по коже, я не мог думать о ней плохо. Я полагал, что нашел наконец ту, которую давно ждал. Свою жену. Я хотел от нее детей.

Я встретил Анну полгода назад, февральской ночью, в детском отделении «Скорой помощи» больницы Помпиду, куда примчался в час ночи. У Тео держалась высокая температура и никак не хотела снижаться. Он ничего не ел, лежал в забытьи. Я поддался дурацкому искушению и загрузил симптомы в Интернет. Просматривая ответы, убедился, что у сына вирусный менингит, и срочно повез его в больницу. Метался по стерильному помещению и требовал, умолял, чтобы ему оказали помощь немедленно! Он может умереть! Он…

– Успокойтесь, месье.

Как по волшебству, передо мной появилась молодая женщина в белом халате. Я побежал за ней в смотровую. Она внимательно осмотрела Тео.

– У малыша воспалены гланды, – сообщила она, ощупав его маленькое горлышко. – Налет на миндалинах.

– Просто ангина?

– Да, ему больно глотать, поэтому он отказывается от пищи.

– Какие принимать антибиотики?

– Никакие. Инфекция вирусная; продолжайте давать парацетамол, и через несколько дней он поправится.

– Вы уверены, что у него не менингит? – не мог успокоиться я, укладывая вялого, как тряпочка, Тео в стеганый конверт.

Врач улыбнулась.

– Не советую увлекаться медицинскими сайтами. От них одно беспокойство.

Она проводила нас до приемного покоя. Собираясь попрощаться, я, уже успокоившись, что сыну ничего не грозит, показал на автомат с напитками и спросил:

– Могу я вам предложить чашку кофе?

Молоденькая врач немного смутилась, потом предупредила коллегу, что на несколько минут отойдет, и мы проболтали минут пятнадцать в холле больницы.

Звали ее Анна Бекер. Ей было двадцать пять лет. Второй год магистратуры по педиатрии. Белый халат сидел на ней, словно модный плащ от «Барбери». Она была само изящество, но без малейшей нарочитости: посадка головы, тонкие черты лица, мягкий теплый голос…

Холл больницы, приют лихорадочных волнений и умиротворения, купался в призрачном свете. Сын сладко спал в стеганом чехле, а я смотрел на подрагивающие ресницы Анны. Я давно уже не верил, что ангельская красота свидетельствует об ангельской душе, но не мог не поддаться очарованию длинных пушистых ресниц, смуглой кожи цвета драгоценного дерева, гладких черных волос, полукружьями лежавших вдоль щек.

– Мне пора за работу, – сказала она, кивнув на стенные часы.

И все-таки настояла и проводила нас до такси, пройдя метров тридцать до ворот. Темная ночь, ледяной холод. В зимнем небе мелькают редкие хлопья снега. Анна стояла рядом, и вдруг я ощутил с невероятной, головокружительной уверенностью, что мы с ней уже вместе. Пара. Семья. Словно встали в небе счастливые звезды. Словно домой мы возвращаемся втроем.

Я устроил детское кресло на заднем сиденье и обернулся к Анне. В свете фонаря пар из ее губ светился голубым. Мне хотелось сказать что-нибудь смешное, но я спросил, когда кончается ее дежурство.

– Скоро, в восемь часов.

– Может быть, позавтракаем вместе? Приходите. Круассаны из булочной на углу – просто пальчики оближешь!

Я написал ей свой адрес, и она улыбнулась. Мое предложение покачалось с секунду в морозном воздухе, ожидая ответа. Потом такси тронулось, а я всю дорогу домой думал: мы вместе или я один почувствовал, что что-то произошло?..

Я почти не спал, а утром, когда сын допивал бутылочку с молоком, Анна позвонила в дверь. Тео чувствовал себя гораздо лучше. Я надел на него теплую шапку, комбинезон, и мы отправились, как я и обещал, все втроем в булочную за венской сдобой. Было воскресенье, раннее утро. Выпал снег и одел Париж. Сквозь серебристую пелену проглядывало солнце и зажигало искорками белые нетронутые тротуары.

Мы нашлись. И с этого сказочного утра больше не расставались. Полгода идиллии, а дальше… Дальше светилось счастье. Да, это было самое счастливое время моей жизни.

Я больше не писал, я жил. Растил малыша, любил, занимался реальными делами, отчетливо понимая, что миражи год за годом пожирали мою жизнь. Да, я писал, я влезал в шкуру разных персонажей. Как внедренный агент, я мог жить на сто непохожих ладов. Но эти взятые взаймы жизни мешали мне проживать ту единственную и неповторимую, которая была моей собственной.

2 Профессор

Маска так хороша, что боишься увидеть лицо.

Альфред де Мюссе

1

– Пап! Пап!

Я только открыл дверь, а сын уже звал меня с восторженным изумлением. Он торопился ко мне быстрыми неровными шажками. Я подхватил его на руки, подбросил и крепко прижал к себе. Каждая встреча – глоток кислорода, взаимный восторг.

– Точно к завтраку, – заметил Марк, надевая на согретую бутылочку соску.

Бывший следователь жил в том же доме, что и я, в центре Монпарнаса, в студии, смотрящей окнами во двор. Окна у него были во всю стену, а в светлой просторной комнате ничего лишнего: натертый паркет, белые деревянные стеллажи, самодельный стол из узловатого корня. В углу лестница на чердак с деревянными балками на потолке.

Тео получил бутылочку, его посадили в высокий стульчик, и он занялся исключительно теплым молоком; пил жадно, захлебываясь, словно его не кормили вечность.

Сын был занят, и я повернулся к Марку. Тот стоял возле плиты у окна во двор.

Лет под шестьдесят, небольшого роста, с серо-голубыми холодными глазами, всклокоченными волосам и бородкой с проседью, Марк под настроение мог быть и невероятно ласковым, и стальным.

– Сварю тебе кофе?

– Уж точно двойной, – вздохнул я и уселся на табуретку возле бара.

– Ладно. Расскажешь, что произошло?

Пока он варил мне кофе, я все ему рассказал. Точнее, почти все. Рассказал, что мы поссорились, что Анна потом исчезла, что ее нет в ее квартире в Монруже, что телефон у нее то ли не работает, то ли разрядился. Я ничего не сказал о фотографии, которую Анна мне показала. Прежде чем кому-то говорить о ней, мне нужно было хоть что-то о ней узнать.

Бывший детектив слушал меня, внимательно наморщив лоб. В грубых джинсах, черной майке, кожаных туфлях со шнурками он выглядел так, словно снова был при исполнении служебных обязанностей. Так мне, во всяком случае, показалось.

– И что ты об этом думаешь? – завершил я вопросом свой монолог.

Марк поморщился и вздохнул.

– А что мне думать? Я с твоей Дульцинеей двух слов не сказал. А когда она бежала по двору и мы случайно встречались, у меня возникало впечатление, что она меня избегает.

– Такой у нее характер – она очень сдержанная и немного застенчивая.

Марк поставил передо мной чашку кофе с пенкой, и я лишний раз полюбовался на его могучую мускулатуру и шею, как у быка. Он получил пулю в перестрелке, когда брали грабителей ювелирного магазина на Вандомской площади, из-за ранения ему и пришлось уйти в отставку досрочно.

Марк Карадек был элитой, героем эпохи расцвета нашей уголовной полиции. В 1990 – 2000-х годах он участвовал в самых громких операциях, о которых тогда писали в газетах: в уничтожении опасной банды в южном предместье, в аресте налетчиков на инкассаторские фургоны, в облаве на «Розовых пантер», преступную группировку с Балкан, специализировавшуюся на ограблении ювелирных магазинов и на протяжении десяти лет успешно грабившую самые крупные ювелирные фирмы мира. Марк признавался мне, что с болью уходил из профессии. С тех пор у него, как видно, затаилась горькая складка у губ, которая очень меня трогала.

– Что ты знаешь о ее родителях? – спросил Карадек, усаживаясь напротив меня с ручкой и блокнотом, куда обычно записывал будущие покупки.

– Немного. Мать француженка, родившаяся на острове Барбадос. Она умерла от рака груди, когда Анне было лет двенадцать.

– Отец?

– Австриец, приехал во Францию в конце семидесятых. Пять лет назад погиб во время аварии в доках Сен-Назер.

– Она единственная дочь?

Я кивнул.

– Знаком с ее близкими друзьями?

Я мысленно перебрал, с кем мы за это время виделись. Список вышел скудным или, лучше сказать, никаким. Я перебрал фамилии в телефоне и нашел только номер Марго Лакруа, тоже практикантки-медички, которая вместе с Анной проходила стажировку по гинекологии в больнице Робер-Дебре. Месяц назад мы были у нее на новоселье, и она показалась мне очень славной. Анна пригласила ее себе в свидетельницы.

– Вот ей и позвони, – посоветовал Марк.

Я рискнул и набрал номер. Марго подняла трубку; у нее начинался рабочий день. Никаких новостей от Анны не было с позавчерашнего дня.

– Я думала, вы на Лазурном Берегу, воркуете, как влюбленные голубки… У вас все в порядке?

Я ничего не ответил, поблагодарил и повесил трубку. Поколебался и все же спросил Марка:

– В полицию обращаться смысла нет, так ведь?

Карадек сначала допил кофе, потом ответил:

– При таком раскладе, сам понимаешь, им особо делать нечего. Анна – взрослый человек, оснований, что ей грозит опасность, нет, так что…

– Ты мне поможешь?

Он искоса взглянул на меня.

– Что конкретно ты имеешь в виду?

– У тебя есть связи в полиции; можно было бы узнать о телефонных звонках Анны, эсэмэсках, проверить ее банковский счет, карточку, траты, расходы. Проанализировать ее…

Карадек предостерегающе поднял руку.

– Стоп! Не зарывайся! Если бы всякий раз, когда ты ссоришься с подружкой, следователь так принимался за дело…

Я в досаде вскочил с табуретки, но Марк удержал меня за рукав.

– Погоди, мотылек! Если хочешь от меня помощи, говори всю правду.

– Не знаю, о чем ты.

Он наклонил голову и тяжело вздохнул.

– Не делай из меня дурочку, Рафаэль. Я тридцать лет допрашивал людей. И знаю, когда мне врут.

– Я тебе не врал.

– Не сказать всей правды – значит соврать. Ты скрыл что-то очень серьезное, из-за чего ты сам не свой.

2

– Па! Я все! – крикнул Тео, протягивая мне бутылочку.

Я наклонился к сыну и забрал пустую емкость.

– Хочешь еще, малыш?

– Кадо! Кадо! – потребовал хитрец.

Был у Тео маленький грешок – он обожал палочки в шоколаде «Микадо».

Но я не поддержал его страстного порыва.

– Нет, старина, «Микадо» едим на полдник.

Узнав, что любимого печенья он не получит, мальчик-ангелочек по имени Тео впал в обиду и горе. Он прижал к себе Фифи, плюшевую собачку, верного своего друга, и широко открыл рот, собираясь во все горло зареветь, однако Марк успел сунуть ему только что поджаренный кусок сладкого хлеба.

– Получай, хулиган, хлеб вместо печенья!

– Плеп, плеп, – заулыбался Тео.

Трудно поверить, но у заматерелого полицейского, специалиста по облавам и заложникам, было удивительное чутье на детей.

Я познакомился с Марком пять лет назад, когда он поселился у нас в доме. Карадек мало походил на классического детектива, привычного нам по книгам и кино. Однако я сразу проникся к нему симпатией, и вскоре мы стали приятелями. В уголовной полиции так ценили его аналитические способности, что прозвали его Профессором. И когда я писал свой последний триллер, то частенько беседовал с ним. Марк не скупился на всяческие истории из своей практики, давал множество полезных советов и даже согласился прочитать и поправить рукопись.

Мало-помалу мы не на шутку подружились. Ходили вместе на стадион «Парк де Пренс», когда «Пари-Сен-Жермен» играли на своем поле. И уж точно в неделю раз сидели с тарелкой суши и двумя бутылками пива «Корона» перед экраном моего домашнего кинотеатра – и смотрели корейские детективы или пересматривали фильмы Жан-Пьера Мельвиля, Уильяма Фридкина, Сэма Пекинпа.

Наравне с Амалией, консьержкой из нашего дома, Марк всерьез помогал мне растить и воспитывать Тео. Он оставался с ним, когда мне было нужно сходить в магазин, давал ценные советы, если я вдруг отчаивался и терялся. Он научил меня главному: доверять своему ребенку, слушать его, а не соблюдать правила, и не бояться, что окажешься не на высоте.

3

– «И сделала это я», – сказала мне Анна, когда показывала фотографию на айпаде.

– Фотографию чего? – спросил Марк.

Мы с ним сидели за столом в кухне. Он сварил нам еще по чашке кофе и теперь смотрел на меня пронизывающим взглядом, не давая опустить глаза. Да, если я хотел от него помощи, мне ничего не оставалось, как выложить ему всю правду. Всю. Самую жестокую и непредставимую. Я понизил голос. Из-за Тео. Хотя сын, конечно же, ничего не понял бы.

– Трех обгорелых трупов.

– Шутки шутишь?

– Нет. Три тела в ряд, одно рядом с другим.

Глаза у полицейского загорелись. Трупы. Смерть. Жуть выползла на сцену. Вместо семейных дрязг – расследование для детектива.

– Анна впервые заговорила с тобой об этом?

– Впервые.

– И что ты думаешь о ее участии в этом деле?

Я пожал плечами. Но Марк продолжал допрос.

– Она показала тебе фотографию и ничего не объяснила?

– Я же сказал тебе: я не дал ей такой возможности. Я пришел в ужас. Окаменел. И ушел, не сказав ни слова. А когда вернулся, ее уже не было.

Марк испытующе вглядывался в меня, словно хотел убедиться, что все происходило именно так.

– Чьи это были трупы? Взрослых? Детей?

– Трудно сказать.

– Где лежали? В помещении? На столе для вскрытия? На…

– Откуда я знаю, черт тебя побери! Они были черные, как головешки! Вот и все, что я могу сказать! Раздутые от жара. Сгоревшие.

Карадек продолжал подкапываться под мои защитные укрепления.

– Постарайся быть предельно точным, Рафаэль. Представь их как можно яснее. Опиши во всех подробностях.

Я закрыл глаза, чтобы вспомнить яснее. Больших усилий не потребовалось – жуткая фотография впечаталась в память навек. Проломленные черепа и грудные клетки, внутренности наружу. Под настойчивым взглядом Карадека я постарался как можно точнее описать мертвые тела со сведенными конечностями, обгоревшей кожей и белыми торчащими костями.

– На чем они лежали?

– Автоматически хочется сказать: на земле. Но вполне возможно, что на простыне, брезенте…

– А как ты думаешь, Анна чистая? Я имею в виду наркотики, психические нарушения, возможное лечение в психбольнице…

– Не забывай, что ты говоришь о женщине, на которой я собираюсь жениться.

– Отвечай на мой вопрос, ладно?

– Уверен, ничего такого и близко нет. Она заканчивает ординатуру. Прозрачна, как бриллиант.

– А почему ты тогда стал копаться в ее прошлом?

– Ты же знаешь мою историю, Марк! Знаешь, чем кончилась моя последняя любовь.

– А теперь скажи, что именно тебя встревожило?

Я стал перечислять:

– Странная зыбкость в отношении прошлого. У нее словно не было ни детства, ни юности. Крайняя закрытость. Стремление остаться незамеченной, ставшее для нее как бы второй натурой. Нелюбовь фотографироваться. И потом, скажи честно, много ты знаешь молодых женщин, которые не общались бы в Фейсбуке или в какой-нибудь еще соцсети?

– Согласен, есть о чем задуматься, – признал бывший следователь. – Но нет конкретики, какая заставила бы в чем-то ее подозревать.

– Нет конкретики? А три трупа?

– Не горячись. Мы ничего о них не знаем. Она же медик, могла иметь с ними дело на практике…

– Тем более нужно раскопать это дело, так ведь?

4

– Уборщица к тебе уже приходила? – поинтересовался Марк.

– Она приходит ближе к обеду.

– Тем лучше, – обрадовался он.

Мы пересекли двор, зашли ко мне и устроились у меня на кухне – она была угловой, выходила сразу и на улицу Кампань-Премьер, и на замощенный плитками двор с глядящими в него разноцветными ставнями. Тео с Фифи уселись у наших ног и занялись магнитными зверушками на холодильнике.

Карадек обследовал раковину, потом открыл посудомоечную машину.

– Ты можешь сказать, что ищешь?

– Предмет, который могла держать в руках только твоя Анна. Например, кружку, из которой она пила по утрам кофе.

– Она пила чай из вон той, – сообщил я, ткнув пальцем в голубую кружку с Тинтином, которую Анна привезла из музея Эрже[5], побывав в Бельгии.

– У тебя найдется ручка?

«Неожиданный вопрос писателю», – подумал я и протянул ему свой роллер.

Марк подцепил стержнем кружку за ручку и поставил ее на бумажную салфетку. Потом расстегнул молнию небольшой кожаной сумочки, достал пузырек с черной пылью, кисточку, скотч и карточку из картона.

Набор криминалиста.

Набрав из пузырька угольной пыли, Марк быстро и уверенно стал водить кисточкой по кружке, собираясь получить отпечатки пальцев Анны.

В одном из своих романов я уже описывал такую процедуру, но теперь все происходило на самом деле. И искали мы не преступника, а мою любимую женщину.

Марк дунул на чашку, чтобы слетела лишняя пыль, потом надел очки и принялся внимательно ее рассматривать.

– Видишь отпечаток? Это большой палец твоей Дульцинеи, – объявил он с величайшим удовлетворением.

Потом взял кусочек липкой ленты, с величайшей осторожностью перенес отпечаток на картон и попросил меня:

– Сфотографируй.

– И что дальше? – спросил я.

– У меня теперь мало знакомых в уголовной. Большинство моих коллег уже на пенсии, но одного паренька из криминалистики я знаю, его зовут Жан-Кристоф Вассер. Бестолочь, полицейский никудышный, но если дать ему хороший отпечаток и четыреста евро, он проверит его по базе данных.

– По базе данных отпечатков пальцев? Если честно, я уверен, что Анна непричастна ни к каким преступлениям. И в тюрьме она тоже не сидела.

– Всякие бывают сюрпризы… Все, что ты рассказал о ее болезненной скрытности, наводит на мысль, что ей есть что скрывать.

– Мы все что-то скрываем, разве нет?

– Ты сейчас о чем? Роман пишешь? Давай фотографируй и скидывай мне фотку на почту, чтобы я мог связаться с Вассером.

Я сделал несколько снимков на телефон, увеличил, отредактировал, чтобы отпечаток получился как можно более четким. И, работая, вглядывался как завороженный в линии, которые вились, пересекались, соединялись… Таинственный лабиринт, для которого нет нити Ариадны.

– А теперь что? – спросил я, отправив фотографию на почту Карадеку.

– Теперь поедем на квартиру Анны в Монруж. Будем искать. Пока не найдем.

3 Темные глубины души

Никогда нельзя быть уверенным в женщине, которую любишь.

Леопольд фон Захер-Мазох

1

Судя по наклейкам на ветровом стекле, «Рейнджровер» Карадека бегал по дорогам с конца восьмидесятых.

Старый вездеход, намотавший три миллиона километров, плыл в потоке машин с изяществом бетонного блока, оставляя позади деревья парка Монсури, окружную дорогу, граффити на улице Поль-Ваян-Кутюрье, клетчатый фасад гостиницы «Ибис», улицу Барбес.

Я обрадовался, что Марк захотел поехать со мной и доверил Тео Амалии. Мне почему-то казалось, что все у нас вот-вот наладится. Пройдет немного времени, и появится Анна. Ее «секрет», скорее всего, не такой уж и страшный. Она мне все объяснит, все встанет на свои места, и мы с ней поженимся, как собирались, в конце сентября, в маленькой церковке Сен-Гийом-ле-Дезер, где венчались мои дедушки и бабушки.

В салоне пахло кожей, сухой травой и сигарным дымом. Марк дал задний ход, и внедорожник захрипел, словно ему перекрыли кислород. Конечно, он был немолод: бархатные сиденья полысели, тормоза, похоже, давно отдали богу душу, но высокая посадка и большое лобовое стекло позволяли нам чувствовать себя выше всех и плыть над суетливым движением.

Авеню Аристид-Бриан: в прошлом автодорога 20 в восемь полос.

– Вот ее дом, – сказал я и показал на дом Анны на противоположной стороне дороги. – Но здесь нет поворота, нам нужно доехать до перекрестка и…

Я не успел договорить – Марк уже крутанул руль. Мы повернули под рев клаксонов и скрежет колес прямо перед носом двух автомобилей, которые едва не встали на дыбы, лишь бы избежать катастрофы.

– Ты в своем уме, Марк?!

Карадек кивнул и, не ограничившись первым нарушением, совершил второе: въехал на тротуар и остановился перед подъездом.

– Здесь нельзя стоять, – осторожно заметил я.

– На то мы и полиция, – заявил он, снимая руку с тормоза и опуская на ветровое стекло козырек с надписью «Национальная полиция».

– Кто поверит, что копы ездят на такой таратайке? – вздохнул я, хлопая дверцей. – Впрочем, ты тоже давно не полицейский.

Марк достал из заднего кармана джинсов универсальный ключ.

– Кто побывал полицейским, тот остался им навсегда, – назидательно произнес он и открыл дверь в подъезд.

Чудо из чудес: лифт за это время починили. Прежде чем подняться, я настоял, чтобы мы сходили на подземную стоянку. Маленькая машинка Анны стояла на месте. Мы вернулись к лифту. Двенадцатый этаж. В коридоре никого. Я снова позвонил, потом снова стучал и стучал в дверь – и снова без результата.

– Отойди, – распорядился Марк, встав на изготовку.

– Подожди, может, не надо…

2

Марк второй раз поднажал плечом, и дверь открылась.

Он вошел в коридор и внимательно осмотрел квартиру. Метров сорок. Хорошо отделана. Дубовый паркет. Кремовые с пастельными разводами стены, гостиная в скандинавском стиле, тут же кухня, длинный шкаф до самой спальни.

Пустая, просторная квартира.

Я вернулся к двери, осмотрел замки, фиксатор. Дверь легко поддалась, потому что была закрыта только на защелку. Последний, кто уходил из квартиры, просто хлопнул дверью, не потрудившись повернуть ключ. Анна обычно тщательно запирала дверь.

Еще сюрприз: у входа в коридоре лежала дорожная сумка Анны. На молнии, плетеная, кожаная, с цветными вставками. Я присел на корточки и заглянул в карманы, но ничего интересного не обнаружил.

– Значит, Анна все-таки вернулась из Ниццы, – подал голос Карадек.

– И опять исчезла, – горестно отозвался я.

И снова набрал ее номер на мобильнике, и снова включился автоответчик.

– Что ж, давай-ка мы тут пороемся, – предложил Марк и по исконной привычке всех детективов отправился в ванную.

– Не уверен, что мы имеем на это право, – попытался возразить я.

В ванной Марк ничего интересного не обнаружил и направился к спальне.

– Запомни, что это твоя инициатива, – бросил он мне на ходу. – Не ройся ты в прошлом своей подружки, отдыхал бы с ней сейчас на Лазурном Берегу и наслаждался жизнью.

– Но это не основание, чтобы…

– Рафаэль! – прервал меня Карадек. – Тебя не подвела интуиция, когда ты стал задавать Анне вопросы. А теперь нужно довести дело до конца.

Я оглядел спальню. Кровать из светлого дерева, шкаф с одежкой, книжные полки с медицинскими справочниками, словарями и знакомыми мне грамматиками – Гревис, Анс, Берто, Шазо. Несколько американских романов по-английски: Донна Тарт, Ричард Пауэрс, Тони Моррисон…

Осмотрев внимательно паркет, Марк принялся заглядывать в ящики.

– Займись компьютером, – распорядился он, видя, что я застыл на месте. – Я в них мало что смыслю.

Я успел заметить, что ноутбук лежит на стойке бара, которая отделяет кухню от гостиной.

С тех пор как мы с Анной встретились, я бывал в этой квартире не больше пяти или шести раз. Это был ее дом, он был такой же, как Анна: элегантный, разумный, аскетичный. Как я ухитрился так ее рассердить, что она сбежала?

Я подошел к компьютеру и включил его. Он заработал, не спросив пароля. Но я знал, что это ничего не значит. Анна не доверяла компьютерам, и если что-то всерьез прятала, то уж точно не в печенках своего ноутбука.

Для очистки совести я заглянул в почту. Деловая переписка с коллегами по больнице. В библиотечной директории вперемешку Моцарт, научные статьи и телесериалы, которые мы смотрели с ней вместе. Пробежался по журналу: новостные сайты, информационные и бесконечное число научных по ее теме: «Выживаемость: генетическая и эпигенетическая». Ничего особенного и на жестком диске: схемы, таблицы, документы PDF, презентации, которые она делала во время учебы. Компьютер представлял интерес не тем, что в нем было, а тем, чего в нем не было. В нем не было семейных фотографий, видео, снятых во время отдыха, не было переписки с подругами и друзьями.

– Перебери-ка эту канцелярию, – попросил Карадек, входя в комнату с картонной коробкой. Как оказалось, в ней лежали файлы со счетами, жировками, чеками, банковскими отчетами.

Он поставил коробку на стол и протянул мне пластиковую папку.

– Вот что еще я нашел. А в компьютере что? Ничего?

Я кивнул и заглянул в папку. Там лежала фотография. Традиционная, снимок класса. Такие снимают с детского сада и до конца школы. На фотографии два десятка нарядных девочек в школьном дворе. В центре учительница, женщина лет сорока. Одна из девочек в центре держит грифельную доску, на которой мелом написано:

Лицей Сен-Сесиль

Выпускной класс S

2008–2009

В заднем ряду я мгновенно узнал «мою» Анну. Сама сдержанность и скромность. Голова слегка наклонена, глаза чуть опущены. Легкая улыбка. Белая кофточка, застегнутая до подбородка, синий джемпер. Все то же желание быть незаметной, спрятать свой пол, заставить забыть о влекущей красоте.

Быть незаметной. Не вызывать желания.

– Знаешь, что это за лицей Сен-Сесиль? – спросил Марк, доставая пачку сигарет.

Я быстренько заглянул в телефон. Лицей, расположенный на улице Гренель, был католическим учебным заведением для очень респектабельных семей. Частный, дорогой, только для девушек.

– Ты знал, что Анна училась в этом лицее? Как-то не вяжется с маленькой бедняжкой из Сен-Назера, тебе не кажется? – прибавил Карадек, закуривая сигарету.

Мы занялись картонной коробкой – и кое-что выяснили.

Анна поселилась в Монруже два года назад. Она купила эту квартиру в 2014 году, когда училась на третьем, то есть последнем курсе. Квартира стоила тогда 190 тысяч евро; Анна внесла 50 тысяч с рассрочкой на двадцать лет. Классическая схема для приобретения жилья.

С 2012-го по 2013-й она снимала студию в доме на улице Сен-Гийом.

До этого в 2011-м платила за комнату для прислуги на улице Обсерватуар некоему Филиппу Лельевру.

На этом сведения кончались. Где она жила в то время, когда кончала лицей и начинала учиться на медицинском? У отца? В интернате? В общежитии? Или тоже снимала комнату для прислуги, но платила без всяких счетов?

3

Карадек, глубоко вздохнув, загасил окурок в блюдце. Потом в задумчивости подошел к кофемашине, раскрашенной в веселые цвета, вставил капсулу. Пока напиток готовился, он продолжал изучать оставшиеся документы. Его внимание привлекла потрепанная бумажка с ксерокопией карты социального страхования. Он сложил листок вчетверо и сунул себе в карман. Внимательно, но, впрочем, безрезультатно обследовал плиту, заглянул в духовку, пощупал вытяжку, осмотрел паркет, заглянул в шкафчики. Затем, не дав себе труда поинтересоваться, что мне нравится, приготовил для нас обоих по чашечке крепкого кофе. Отпивая по глотку, Марк смотрел куда-то вдаль затуманенным взглядом. Что-то не давало ему покоя, но он не знал пока, что именно. На минуту Карадек замер, и тут его озарило.

– Посмотри на торшер.

Я оглянулся на лампу, задвинутую в дальний угол гостиной.

– А что не так?

– Зачем тянуть провод в другой конец комнаты, если рядом у плинтуса есть розетка?

Черт…