Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Poesie und Drama
- Serie: Азбука-поэзия
- Sprache: Russisch
На литературной карте Серебряного века Ирина Одоевцева, «маленькая поэтесса с большим бантом», как она себя называла, и любимая ученица Николая Гумилева, занимает особое место. Ее первый сборник «Двор чудес» (1922) стал заметным событием в литературной жизни и был дружно одобрен критикой. «...Чутье стиля в такой мере, как у Одоевцевой, — признак дарования очень крупного», — писал Владимир Пяст. И даже язвительный Лев Троцкий удостоил Одоевцеву своей похвалы, выделив «Двор чудес» среди «книжечек и книжонок»: «Очень, очень милые стихи». Однако известность пришла к ней еще раньше. На поэтических вечерах юная Одоевцева пользовалась большой популярностью и с блеском читала свои стихи, включая знаменитую «Балладу о толченом стекле». Ее сразу отметил Александр Блок, ею восхищались Корней Чуковский, Михаил Лозинский и Георгий Иванов. В 1922 году Ирина Одоевцева уехала из России и большую часть жизни провела во Франции, но в 1987 году вернулась на родину, где ей довелось увидеть свои книги изданными в СССР огромными тиражами. Помимо мемуарной прозы, творчество Одоевцевой включает несколько романов, переведенных на многие языки, а также семь поэтических сборников, ставших неотъемлемой частью русской поэзии ХХ века.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 104
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Оформление обложки Татьяны Павловой
В оформлении обложки использованы фотографии из семейного архива автора.
Одоевцева И.
Двор чудес : стихотворения / Ирина Одоевцева. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (Азбука-поэзия).
ISBN 978-5-389-25726-9
16+
На литературной карте Серебряного века Ирина Одоевцева, «маленькая поэтесса с большим бантом», как она себя называла, и любимая ученица Николая Гумилева, занимает особое место. Ее первый сборник «Двор чудес» (1922) стал заметным событием в литературной жизни и был дружно одобрен критикой. «...Чутье стиля в такой мере, как у Одоевцевой, — признак дарования очень крупного», — писал Владимир Пяст. И даже язвительный Лев Троцкий удостоил Одоевцеву своей похвалы, выделив «Двор чудес» среди «книжечек и книжонок»: «Очень, очень милые стихи». Однако известность пришла к ней еще раньше. На поэтических вечерах юная Одоевцева пользовалась большой популярностью и с блеском читала свои стихи, включая знаменитую «Балладу о толченом стекле». Ее сразу отметил Александр Блок, ею восхищались Корней Чуковский, Михаил Лозинский и Георгий Иванов. В 1922 году Ирина Одоевцева уехала из России и большую часть жизни провела во Франции, но в 1987 году вернулась на родину, где ей довелось увидеть свои книги изданными в СССР огромными тиражами. Помимо мемуарной прозы, творчество Одоевцевой включает несколько романов, переведенных на многие языки, а также семь поэтических сборников, ставших неотъемлемой частью русской поэзии ХХ века.
© И. В. Одоевцева (наследник), 2024
© Оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024Издательство Азбука®
Сергею АлексеевичуПопову-Одоевцеву
Памяти Гумилева
Мы прочли о смерти его.Плакали громко другие.Не сказала я ничего,И глаза мои были сухие.А ночью пришел он во снеИз гроба и мира иного ко мне,В черном старом своем пиджаке,С белой книгой в тонкой руке,И сказал мне: «Плакать не надо,Хорошо, что не плакали вы.В синем раю такая прохлада,И воздух тихий такой,И деревья шумят надо мной,Как деревья Летнего сада...»
1921
Баллада о толченом стекле
Корнею Чуковскому
Неправо о стекле те думают, Шувалов,Которые стекло чтут ниже минералов.
Ломоносов
Солдат пришел к себе домой,Считает барыши.«Ну, будем сыты мы с тобой,И мы, и малыши.Семь тысяч! Целый капитал!Мне здорово везло —Сегодня в соль я подмешалТолченое стекло».Жена вскричала: «Боже мой!Убийца ты и зверь!Ведь это хуже, чем разбой, —Они помрут теперь».Солдат в ответ: «Мы все помрем,Я зла им не хочу.Сходи-ка в церковь вечерком,Поставь за них свечу».Поел и в чайную пошел,Что прежде звали «Рай».О коммунизме речь повелИ пил советский чай.Прошло три дня, и стал солдатНевесел и молчит.Уж капиталу он не рад,Барыш не веселит.А в полночь сделалось черноСолдатское жилье.Стучало крыльями в окно,Слетаясь, воронье.По крыше скачут и кричат,Проснулась детвора,Жена вздыхала. Лишь солдатСпал крепко до утра.В то утро встал он позже всех,Был сумрачен и зол.Жена, замаливая грех,Стучала лбом о пол.«Ты б на денек, — сказал он ей, —Поехала в село.Мне надоело — сто чертей —Проклятое стекло!»Жена уехала, а онК окну с цигаркой сел.Вдруг слышит похоронный звон —Затрясся, побледнел.Семь кляч влачат по мостовойДощатых семь гробов.В окно несется бабий войИ говор мужиков:«Кого хоронишь, Константин?»«Да Глашу вот, сестру.В четверг вернулась с имянинИ померла к утру.У Никанора помер тесть,Клим помер и Фома,А что такая за болесть,Не приложу ума».Настала ночь. Взошла луна.Солдат ложится спать.Как гроб, тверда и холоднаДвуспальная кровать.И вдруг... Иль это только сон?Вошел вороний поп.За ним огромных семь воронВнесли стеклянный гроб,Вошли и встали по углам.Сгустилась сразу мгла.«Брысь, нечисть! В жизни не продамПроклятого стекла!»Но поздно. Замер стон у губ,Семь раз прокаркал поп,И семь ворон подняли трупИ положили в гроб,И отнесли его в овраг,И бросили туда,В гнилую топь, в зловонный мрак —До Страшного суда.
1919
* * *
Всегда всему я здесь была чужою —Уж вечность без меня жила земля,Народы гибли, и цвели поля,Построили и разорили Трою.И жизнь мою мне не за что любить.Но мне милы ребяческие бредни —О, если б можно было вечно жить,Родиться первой, умереть последней:Сродниться с этим миром навсегдаИ вместе с ним исчезнуть без следа!
* * *
Дрожит и стынетВ твоей руке моя рука.Со мной отнынеТвоя тоска.— О Мери! Мери!— Прощай, прощай, любимый мой!Открою двери,Уйду домой.В вечернем светеЛевкои на твоем окнеИ губы этиНе видеть мне.И не услышуНад изголовьем голос твой,Когда на крышуСлетит покой.— О Мери! Мери!— Любимый мой, прощай, прощай!Несчастным двериОткроет рай.
Баллада об извозчике
К дому по Бассейной, шестьдесят,Подъезжает извозчик каждый день,Чтоб везти комиссара в комиссариат —Комиссару ходить лень.Извозчик уснул. Извозчик ждет.И лошадь спит и жует.И оба ждут. И оба спят —Пора комиссару в комиссариат!На подъезд выходит комиссар Зон,К извозчику быстро подходит он —Уже не молод. Еще не стар.На лице отвага. В глазах пожар —Вот каков собой комиссар.Он извозчика в бок и лошадь в бокИ сразу в пролетку скок!Извозчик дернет вожжой,Извозчик крикнет: «Ну!»Лошадь ногу поднимет одну,Поставит на землю опять,Пролетка покатится вспять,Извозчик щелкнет кнутом,И двинутся в путь с трудом.В пять часов извозчик едет домой,Лошадь трусит усталой рысцой.Сейчас он в чайной чайку попьет,Лошадь сенца пока пожует.На дверях чайной засовИ надпись: «Закрыто по случаю дров».Извозчик вздохнул: «Ишь, чертов стул!»Почесал затылок и снова вздохнул.Лошадь снова трусит усталой рысцой,Голодный извозчик едет домой.Наутро подъехал он в пасмурный деньК дому по Бассейной, шестьдесят,Чтоб везти комиссара в комиссариат —Комиссару ходить лень.На подъезд выходит комиссар Зон,К извозчику быстро подходит он —Извозчика в бок и лошадь в бокИ сразу в пролетку скок!Но извозчик не дернул вожжой,Не дернула лошадь ногой,Не крикнул извозчик: «Ну!»,Не подняла лошадь ногу одну,Не щелкнул извозчик кнутом,Не двинулись в путь с трудом.Комиссар вскричал: «Что за черт!Лошадь мертва, извозчик мертв!На площадь Урицкого, пять,Теперь мне пешком придется бежать».Небесной дорогой голубойИдет извозчик и лошадь ведет с собой.Подходят они к райским вратам:«Апостол Петр! Отворите нам!»Раздался голос святого Петра:«А много вы сделали в жизни добра?»«Мы возили в комиссариатКаждый день комиссара туда и назад,Голодали мы тысячу триста семь дней —Сжальтесь над лошадью бедной моей!Тепло и сытно у вас в раю,Впустите меня и лошадь мою!»Апостол Петр отпер дверь,На лошадь взглянул: «Ишь, тощий зверь!Ну, так и быть — полезай!»И вошли они в Божий рай.
1921
* * *
Ты заснул тревожным сном.Вьется белый голубь под твоим окном,И шумит ветвистый кипарис зеленыйВ легкой тишине.Мой печальный, навсегда влюбленный,Ты с другой во сне.Ночь, мороз и колкий снег.По Неве замерзшей узких санок бег;С нею мчишься ты, с бледною и злою,К морю всё скорей.Но не бойся, милый, я с тобоюВ комнате твоей.
* * *
За старой сосной зеленела скамья,Дорожки вели неизвестно куда,И детьми мы были — ты да яУ голубого пруда.Ты тихо сказал: «Там за камнем — драконС тремя головами, зеленый и злой.К обеду съедает девочку он,Но ты не бойся, ведь я с тобой».— Нет, там не дракон, там добрый медведь.У него медвежата и липовый мед,Он умеет плясать и любит реветь,С утра он нас в гости ждет.Я проснулась. Белое утро зимы,Белый, торжественный Петроград.И это сон, что дети мы,И сном оказался драконий сад.И я рада, что храброго мальчика нет,И не нужен мне добрый медведь.Чего мне желать? О чем мне жалеть,Если ты меня любишь и ты — поэт?
Октябрь 1921
Сон
...Остроконечные чернеют в небе крыши,Все спит кругом.Бегу опасливее серой мыши,Вот наконец твой дом.Я вбила гвоздь в твои воротаВ полночный час.Дрожу. Страшна моя работа.Фонарь погас.Из дома вышел ты усталою походкойИ подошел ко мне.Я притворилась девочкою кроткой,Припав к стене.Ты на меня взглянул, как будто я — прохожий,И вдруг узнал меня,Сказал: — Нехорошо людей во сне тревожить,Вам разве мало дня?
1919
Баллада о Роберте Пентегью
Возле церковной ограды дом,Живет в нем веселый могильщик Том
