Это все монтаж E-Book

Лори Девор

• Herausgeber: Инспирия
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 448

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Хорошие злодейки делают хорошее шоу. Идеальная смесь произведений Эмили Генри, сериала «Дрянь» и реалити-шоу «Холостяк». Жаклин Мэттис недовольна тем, как развивается ее писательская карьера, и хочет подтолкнуть продажи своих книг, приняв участие в популярном реалити-шоу «Единственная». Жаклин знает, какую роль ей нужно сыграть, чтобы добиться успеха, ведь романтические истории – ее конек. Однако на пути к счастливому финалу с холостяком Маркусом возникают проблемы. Продюсер Генри Фостер - одна из них. Он умен, привлекателен, и девушка никак не может забыть их жаркую ночь прямо перед началом съемок. Но хуже всего то, что сценаристы шоу решили выставить Жаклин злодейкой. Что делать, если вся твоя история - просто монтаж, а настоящая любовь остается за кадром?

Leseprobe

Лори Девор Это все монтаж

© 2024 by Laurie Devore

© Susan Lloyd Photography

© Саар М.Р., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Маме, всегда бравшей меня на шопинг за платьями в Dillard’s[1].

Спасибо тебе за все

Здравствуйте, единственные мои! Если не любите спойлеры, перестаньте читать прямо сейчас, потому что дальше вас ожидает настоящая сенсация про 32-й сезон «Единственной»!

Все мы влюбились в Маркуса Беллами, улыбчивого и уверенного в себе бизнесмена из Чикаго, чье трагическое (и довольно противоречивое) расставание с Шейлин Дауд в прошлом сезоне «Единственной» оставило всех в слезах. В этом сезоне он возвращается на шоу, чтобы отыскать свою единственную, и спешим вас заверить: он нашел свою спутницу жизни! Согласно нашим источникам, Маркус сделал предложение южной красавице Жаклин Мэттис во время съемок финала «Единственной» в Севеннах, на юге Франции. Жаклин, тридцатиоднолетняя писательница из Чарльстона, была «темной лошадкой», нацелившейся на сердце продавца технологий из Чикаго с первого же эпизода, и, по слухам, заполучить кольцо мисс Мэттис удалось благодаря рывку в последний момент. Не упустите новые спойлеры от эпизода к эпизоду в публикациях на этой неделе.

Лос-Анджелес

1 Дальше только хуже[2]

На мне красное платье. Когда я сняла его с вешалки в Dillard’s, приложила к себе и показалась маме, та усмехнулась. Мы обе знали: ради такого размера нужно будет потрудиться.

– Женщина в красном? – спросила она. – Это уже перебор, не думаешь?

– Что, надеть черное и слиться с массой? – бросила я в ответ.

– Черное стройнит, – улыбнулась мама.

Я все равно надела красное.

Мой продюсер вручает мне один бокал шампанского за другим, и я выпиваю их без лишних раздумий. Со мною в лимузине: Алиана, стереотипно громкая итало-американка из Джерси; Бонни, королева красоты из Техаса, которая, судя по высоте ее прически, подобралась ближе к Богу, чем кто-либо до нее; и Рикки, двадцатидвухлетняя фитнесс инструктор из Санта-Моники, чьи ноги то и дело сверкают в разрезе ее платья, каждый раз приковывая мое внимание. Интересно, а я десять лет назад тоже была такой красоткой?

Лимузин несет нас в горы неподалеку от Малибу, и как бы я ни смотрела, пейзаж за окном кажется мне пустынным и монотонным. Но все-таки есть в этом что-то прекрасное и в то же время печальное: невозможно дорогие дома на сухой, бесплодной земле, которая, если проехать чуть дальше, превращается в одно из самых красивых мест в мире. Солнце уже зашло, и горная дорога, по которой взбирается наш лимузин, делается опасной.

– Ну что, готова представляться? – спрашивает меня Шарлотта. На ней легинсы, майка и толстовка на молнии; она сидит на полу лимузина, прислонившись спиной к сиденью, вытянув ноги и сложив руки на животе. Кажется, она уже месяце на седьмом.

Я бы хотела честно ей ответить, что предпочла бы для этого предварительно хорошенько надраться, но, поскольку я «зрелая» участница, чуть ли не престарелая даже, по меркам «Единственной» – мне тридцать два, – я не могу в первый же вечер выставить себя той самой пьяной девчонкой. Тогда Маркус точно отправит меня домой, и как бы стыдно мне от всего этого ни было, выбыть из конкурса в первый же вечер – куда хуже.

– Буду непринужденно сногсшибательной, – отвечаю Шарлотте и стараюсь лишний раз об этом не думать. – Как и всегда.

– Вот поэтому ты – моя любимица. – Шарлотта отпивает из моего бокала шампанского, отдает его назад и поворачивается к Бонни.

– Я все еще не уверена, – говорит Бонни, – что это хорошая идея. – Она невзначай поправляет надетый под платье купальник. На ней еще и лента с надписью «Мисс Техас» – это от продюсеров, потому что на самом деле в конкурсе она заняла только второе место.

Шарлотта тотчас принимается убеждать ее, что на самом деле это отличная идея. Я ухмыляюсь. Лохушка.

– Ты мне нравишься, – говорит мне Рикки, как будто бы в ответ на неподобающий даме звук, который у меня только что вырвался. – Есть в тебе что-то такое. Естественное. – Она наклоняет голову и медленно кивает: – Особенно сиськи.

Я моргаю и присматриваюсь к ней. Потом опускаю руку на свою внушительную грудь и демонстративно приподнимаю ее. Рикки смеется. Ее смех похож на перезвон ветряных колокольчиков на крыльце маминого домика-ранчо в Чарлстоне, Южная Каролина, где я распрощалась со всей родней.

– Так и знала! – Рикки салютует мне бокалом. – Естественность даже лучше, чем сиськи!

Она откидывается на спинку сиденья и залпом допивает шампанское.

– Рикки, ты идешь первой, – говорит Шарлотта. Она поднялась с пола и теперь сидит рядом с Алианой и нашептывает ей что-то на ухо. Как только особняк, где проходят съемки «Единственной», показывается на горизонте, Шарлотта указывает на него, и Алиана тотчас принимается визжать.

«Единственный» особняк расположен на вершине холма. Мы въезжаем в распахнутые ворота по дорожке, отделяющей дом от проезжей части. В небе сияют прожекторы, и от этого на съемочной площадке светлее, чем днем. Лимузин поворачивает направо, и с каждой секундой мы все ближе и ближе к Маркусу – тому самому.

Мое дурацкое путешествие началось в прошлую пятницу, хотя, может, и раньше. «Путешествие». Я ненавижу это слово, но благодаря Шарлотте мой мозг начинает подстраиваться и использовать такие выражения.

Я прилетела сюда в пятницу, чтобы провести выходные со своей подругой Сарой, ее мужем Джошем и малюткой Эстер в их новом доме в Санта-Монике. Провалялась весь день на пляже, пока Сара была на работе. Мы нагулялись по полной, а в воскресенье вечером я осталась дома с Эстер, чтобы они с мужем сходили на первое настоящее свидание с момента ее рождения.

А потом, в понедельник, начался мой период изоляции. В отеле у меня забрали телефон, компьютер и любую возможность связаться с реальным миром. Иногда ко мне заглядывала Шарлотта и приносила книги: несколько эскапистских фантазий, серьезную художественную прозу, триллеры – все то, что мне нравилось читать, когда я притворялась, что мира романтической беллетристики не существует. Последнюю книжку, сборник коротких сюрреалистских рассказов, мне пришлось сегодня отдать Шарлотте. Она пообещала, что вернет мне ее со всеми закладками, но не раньше чем через двенадцать недель, когда все закончится.

Теперь я подъезжаю к особняку. Надеюсь, это того стоило.

Мы с Алианой и Бонни молча наблюдаем, как Рикки выходит из машины и спотыкается. Шарлотта хихикает. Рикки направляется к Маркусу, теперь уже уверенно. К мужчине, ради которого мы сюда приехали.

Удивительно, как много народу собралось поглядеть, как мы выходим из лимузина. Журналисты, несколько продюсеров, которых я узнаю в лицо, съемочная группа – они повсюду, только за кадром. Глупо, конечно, было ожидать чего-то в духе уединения или нормальности, но я внезапно осознаю, что на мне красное платье с глубоким вырезом; осознаю, как буду выглядеть и как звучать, и прямо сейчас, в этот чертов момент, я понятия не имею, чем я думала, на все это соглашаясь.

Несколько минут мы с девочками смотрим из лимузина, как Рикки и Маркус разговаривают и смеются, а потом меня касается что-то теплое.

– Я в тебя верю, Жак, – шепчет Шарлотта. Я чувствую жар ее дыхания. – Порви их всех, – говорит она и открывает мне дверь.

Продюсеры пытались навязать мне какую-нибудь странную фишку, чтобы я состроила из себя полную дурочку, но мне удалось их отговорить. Я сказала, что буду отыгрывать обычную девчонку с Юга. Это был мой план.

– Здравствуй! – окликаю я Маркуса. Он слишком далеко. Я жутко нервничаю. Добавляю еще: – Привет!

Как будто, если продолжу говорить, все исправится.

Выглядит Маркус, если честно, еще лучше, чем по телевизору. Больше шести футов ростом, с волнистыми волосами цвета «грязный блонд», а линия подбородка у него такая, что стекло резать можно. Судя по тому, в какой он форме, он стал проводить в спортзале еще больше времени, чем в прошлом сезоне. Он крепкого телосложения, с широкими плечами. На нем голубой костюм и галстук с цветочным узором.

Я не то чтобы пришла сюда в поисках любви, но мне определенно понравилось многое из того, что я сейчас увидела.

– Привет, – отвечает Маркус.

– Hola![3] – говорю я в ответ, и его улыбка становится солнечно-теплой, а глаза очаровательно щурятся.

– Не хочешь подойти поближе? – спрашивает он, потому что я все еще тусуюсь у лимузина.

– Ну, – говорю я, – я знаю еще несколько языков, если хочешь продолжить.

Он протягивает мне руки, и я понимаю намек. Подхожу к нему и беру за руки. Поверить не могу, насколько все это глупо и насколько я сама туплю, как будто ничего подобного не ожидала.

– Я Жак, – представляюсь, – Жаклин.

– Жак, – повторяет он, как будто пробуя имя на вкус. Вроде бы неплохое начало? – Я Маркус, – говорит он. Уверена, он чувствует, как бешено сейчас бьется мое сердце.

Я указываю в сторону лимузина.

– Я собиралась сказать что-нибудь крутое, – говорю я, – все спланировала.

Он пожимает плечами, и на его лице проскальзывает что‐то озорное.

– А что, кричать все синонимы слова «привет» через дорожку, по-твоему, не круто?

– Очень приятно с тобой познакомиться, Маркус, – отвечаю.

Он опускает взгляд на наши сцепленные руки, потом снова смотрит мне в глаза.

– Приятно с тобой познакомиться, Жак, – отвечает он наконец, и я выдыхаю.

– Увидимся в доме! – говорю я, и он отпускает мои руки.

– Подожди! – окликает меня Прия, одна из продюсеров, и ближайший ко мне оператор опускает камеру. – Жак, все было супер, но можешь повторить? Как было, ты очаровательна, но, по-моему, мы не весь твой звук записали. Ари, можешь проверить?

– Серьезно? – спрашиваю я. Ко мне подбегает кто-то из съемочной группы. Мне приходится дотянуться себе за шиворот и выудить микрофон, пока Ари не начала распускать руки.

– Ага, – отвечает Маркус. Этот разговор – только для нас, пока Ари что-то делает с микрофоном. – Прелести шоу-бизнеса. Кому нужна искренность, если можно сделать получше?

Возможно, он мне нравится. Он мне нравится, и я себя за это, кажется, ненавижу.

– Еще разочек, Жак. Повтори всю эту историю с перекрикиваниями, и про то, что хотела показаться крутой, и все такое. Классно вышло. У тебя талант.

Журналисты пялятся на меня, и я представляю, как они просматривают свои заметки. «Жаклин Мэттис, не сложившийся автор». Не сложившийся автор, не сложившаяся возлюбленная, не сложившаяся личность.

– В этот раз все будет идеально, – обещает Прия.

– На мой взгляд, в первый раз уже было идеально, – шепчет Маркус, подмигивая. Его слова греют меня, и я направляюсь обратно к лимузину. Шарлотта открывает мне дверь и ободряюще сжимает мою руку, когда я забираюсь обратно в машину.

– Такое все время случается, – уверяет она.

Так что я повторяю все еще раз, неловко отыгрывая саму себя. После второго прогона Прия показывает мне палец вверх, и я иду по дорожке к дому, где, по словам Шарлотты, меня встретит кто-то из ассистентов. В последний момент я оборачиваюсь и гляжу через плечо на Маркуса.

Он тоже на меня смотрит.

Я никогда не была ярой фанаткой «Единственной». Пока я жила в Нью-Йорке, Марго, моя инструктор по пилатесу, устраивала вечеринки с вином и сыром, и мы смотрели это шоу – иронично, говорили мы. Просто чтобы посмеяться, пошутить на тему плохих нарядов и клишированных фраз, и клинических дурочек, которые после одного свидания клянутся в вечной любви незнакомцу.

Но три месяца назад, насмотревшись пять дней кряду на пустую страницу там, где должен был быть черновик новой книги, я нырнула так глубоко в «Инстаграм»[4] и бутылку вина, что почти разглядела свет в конце тоннеля. Тогда-то мне и попался на глаза пост старой участницы «Единственной», щеголявшей миллионом подписчиков. Большинство авторов о такой аудитории только мечтают!

Это открытие заставило меня погрузиться в мир видеокомпиляций лучших моментов «Единственной», и чем больше я смотрела, тем больше задумывалась: что может быть полезнее для продвижения моей писательской карьеры, чем образ автора романтических книг, которая ищет свое собственное долго-и-счастливо?

Участие в шоу могло бы значительно увеличить продажи моей неудачной библиографии. Ну а потом, быть может, когда я докажу свою ценность как автора, я смогу построить что-то новое. Продать что-то новое. В любом случае лучше плана у меня не было с тех пор, как я покинула Нью-Йорк.

С безрассудной беспечностью, которая появляется, когда отчаянно пытаешься отсрочить дедлайн, я перешла на сайт «Единственной» и подала заявку на участие в самом популярном за последние двадцать лет реалити-шоу. Я не была уверена, пройду ли кастинг – я знала только, что довольно привлекательна, потенциально интересна, и, что самое важное, из меня может получиться замечательный персонаж. Никаких гарантий у меня не было.

Пока мне не позвонили и я не прошла через все этапы кастинга. Я знала, что это произойдет, когда на одном из интервью Шарлотта сказала мне: «Писательниц у нас еще не было».

Так что я смотрела предыдущие сезоны как одержимая и делала заметки, читала блоги и советы и занималась тем, что у меня, в общем-то, получается лучше всего – создавала идеального персонажа. Ни мне, ни другим участницам за это не платили, и я не собиралась упускать свой единственный шанс завоевать сердца фанатов.

Чтобы посмотреть на последних участников, мы с Сарой созвонились в Zoom и залпом прикончили весь сезон Шейлин. Мы смотрели на Маркуса, его привычки и глупые шутки, и где-то на середине просмотра Сара сказала:

– Это мужчина твоей мечты. Он эмоционально открыт, но не слишком прилипчив. Он остроумен и знает, чего хочет.

– У тебя крыша едет, – ответила я. – Мы, вообще-то, собирались продумать стратегию, благодаря которой я задержусь на шоу. И ничего больше.

В Маркусе была некоторая уверенность, честность, что мне нравилось. Многие зрители не поняли его прямоту на шоу, но я видела просто человека, который знает, чего хочет. Играть героя-любовника, но при этом быть честным в том, что чувствуешь, – совсем непросто, и его попытки были достойны уважения.

– Да ладно тебе, Жак, разуй глаза! Ты не просто так выбрала «Единственную» из всех шоу, которые помогли бы тебе завоевать внимание аудитории. Зачем ты идешь именно на эту передачу, – спросила Сара, – если не чтобы влюбиться? Это же просто идеально!

– Сара, – вздохнула я, – я не стремлюсь получить кольцо. Я стремлюсь получить аудиторию.

Подруга прищелкнула языком.

– Просто будь готова, – сказала она мне тогда, – он ищет что-то настоящее.

И пока Элоди, младшая продюсер, провожает меня к бару, мне в голову приходит до смеха нелепая мысль: а что, если Сара была права? Что, если у нас с Маркусом достаточно общего, чтобы найти общий язык? Может, это будет весело.

Я не строила иллюзий, не подумайте. Люди не находят любовь на реалити-шоу, особенно на этом. Здесь находят подписчиков в соцсетях и начинают рекламировать чай для похудения, сколько бы участниц ни заверяли всех, что «пришли сюда по зову сердца». Они зарабатывали деньги и создавали свой бренд. И, если я правильно разыграю свои карты, через несколько недель я могу оказаться на их месте.

– Жак, у тебя есть минутка на ИВМ? – спрашивает Элоди, как только бармен ставит передо мной стакан жидкой храбрости. – Интервью в моменте, – поясняет она.

– Конечно, – говорю я, и съемочная группа тотчас же провожает меня в тихую комнатку, выделенную специально под эти цели. Стены здесь выкрашены красной краской, а задником служат золотые занавески.

– Похоже, вы с Маркусом нашли общий язык, – начинает Элоди.

– Я пока не уверена насчет Маркуса, – осторожно говорю я. Играю недоступность, жду настоящих искр – таков мой ход. – Мы только встретились. Я хочу быть уверена, что мы друг другу подходим.

– Ты кажешься нерешительной. Как давно ты в последний раз в кого-то влюблялась?

Я хмурюсь. Ее вопрос застал меня врасплох. Я ожидала, конечно, вопросов о прошлых отношениях – мне уже приходилось отвечать на них, и не единожды, но о влюбленностях я особенно не раздумывала. Из принципа.

– Э-эм… Не знаю…

– Можешь отвечать, как будто меня здесь нет? – с улыбкой говорит Элоди. – Мои реплики мы потом вырежем.

– Я не опасаюсь любви, – говорю я камере, живо исправляя свою оплошность. – Но я ищу что-то настоящее, – добавляю, потому что публике такое вроде как нравится. (В эпизоде сразу после этих моих слов идет кадр, в котором я залпом выпиваю напиток у барной стойки, а потом еще один кадр: я смеюсь в комнате для интервью.)

– Ладно, справедливо. Когда у тебя в последний раз было что-то настоящее? – спрашивает Элоди.

Я прикусываю губу, просчитывая ответ. Не люблю делиться своими чувствами, поэтому над этим придется поработать.

– Мне не страшно быть открытой, – говорю я. Вроде выходит искренне. – Да, мне делали больно в прошлом, но кому не делали? Я просто хочу быть уверена, что откроюсь тому самому.

– Супер! – говорит мне Элоди и кивает оператору, который прекращает съемку. – Ты будешь так здорово смотреться на экране, Жак!

Она возвращает мне мой стакан.

– Ну что, пойдем обратно на вечеринку? Другие девочки должны были уже прийти.

Мы идем через коридор печально известного «Единственного» особняка. Вживую он выглядит значительно менее гламурно, чем по телевизору. Я слышу звуки начинающейся вечеринки. Мы проходим мимо еще одной комнаты для интервью.

Я опрокидываю свой стакан – на этот раз бурбон, рыдайте, южные красавицы, – и направляюсь к бару за добавкой. Я чувствую, что Шарлотта, добравшаяся таки до особняка, внимательно за мной следит. Она наклоняется к одному из ассистентов и спрашивает, сколько я уже выпила за этот час. Это только мой второй стакан, если считать от часа к часу.

Вижу, как открывается дверь еще одной комнаты для интервью. Оттуда выходит мужчина – наверное, еще один из продюсеров. А потом я его рассматриваю. Темноволосый, загорелый; рукава его рубашки закатаны и обнажают мускулистые руки; его тело напряжено, как пружина на взводе.

Он замечает меня.

Я роняю стакан, он прокатывается по барной стойке, падает на плитку пола и разбивается.

Пять дней назад

Я прилетела в пятницу рано утром, на ночном рейсе из Чарлстона через Даллас. На такси приехала к дому Сары в Санта-Монике, пляжному и современному, почти что на бульваре Сансет. Джош был на работе – из-за которой они вдвоем и оказались в Калифорнии, – а Сара сидела дома с ребенком и готовилась к экзамену на адвокатскую деятельность.

– Не хочешь попробовать немного поспать? – предложила она после моего приезда, и я согласилась. Спалось мне неспокойно, как бывает, когда тело знает, что сейчас не время для сна. К двум часам дня я уже проснулась и успела принять душ.

– Не хочешь, случайно, пойти перекусить? – с надеждой спросила я. Сара оторвалась от книг и файлов, занимавших весь ее залитый солнцем стол, и взглянула на меня усталыми глазами.

– Не могу, – ответила она. – У меня онлайн-кружок в три часа.

– Как ты себя чувствуешь? – Я зашла в комнату, тихонько, чтобы не разбудить малышку Эстер.

– Чувствую, – отрезала она. Сара по натуре своей очень прагматична. Мы с ней подружились в колледже, когда она заметила, как легко мне дается английский.

– Символизм, – мудро сказала она тогда, – это фигня полнейшая. Больше половины этих ребят писали свои книги либо пьяными, либо накурившись опиума или чего покрепче. Наверняка галлюцинации на стенах видели. Я не собираюсь в этом копаться.

Мне понравился ее подход, а еще то, что она не спешила никого осуждать. Мы подружились так же, как смертельно уставший человек падает в постель – со счастливым вздохом: наконец-то можно просто побыть с кем-то, кому так же кристаллически пофиг.

До встречи с Сарой я не то чтобы умела дружить. Значительную часть подростковых лет я видела во всех, кто меня окружал, только соперников: в учебе, в борьбе за гранты, в спорте. Я легко подпускала людей к себе и так же легко отпускала их. Но в Саре я нуждалась. Она была гаванью, в которой можно скрыться от штормов реальности.

Днем в пятницу Санта-Моника кипела жизнью: сплошь толпы гуляющих, молодежь на электроскутерах и велосипедах. На бульваре Санта-Моника люди садились обедать на патио, с пинтами пива, или игристым розовым вином, или водой, или сидром в стаканах; всюду шорты и майки, и солнечные очки – вся Южная Калифорния в одной сияющей улице.

Я собиралась перехватить где-нибудь салатик, но вместо этого оказалась в баре, как со мной обычно случается. В худшем случае, рассудила я, можно будет перекусить какими-нибудь начос из меню закусок.

Меню оказалось смехотворным: все коктейли стоили неоправданно дорого – на деньги с продаж моих книг так не разгуляешься. Из-за таких цен я и покинула Нью-Йорк.

Я кивком подозвала барменшу и заказала Bud Light. Она откупорила бутылку и передала ее мне с усмешкой, но меня этим было не остановить. В один глоток я выпила чуть ли не половину.

«Спокойно, – подумала я тогда. – Ты спокойна».

Две недели назад Прия заявилась в мою квартиру в Чарлстоне, чтобы отснять визитку для шоу. Как я играю с Янком, моим метисом боксера; как занимаюсь пилатесом; как печатаю что-то на компьютере («просто попробуй выглядеть, как когда пишешь книги»), на заднем фоне – обложки двух моих книг, висящие в рамках на стене. Потом Прия хитро предложила сходить на пивоварню чуть дальше по улице, и операторы сняли, как я потягиваю пиво.

– Я делаю перерыв в творчестве, чтобы найти любовь, – по команде сказала я в камеру. Прия чуть ли не облизывалась. – Пора мне стать героиней своего романа, – это была хорошая фраза. Мне до жути не хотелось быть одной из многих «девчонок по соседству». Таких в истории шоу пруд пруди. Я знала, что придется ломать стереотипы.

Я сидела на высоком табурете в слишком дорогом, слишком модном баре в Санта-Монике. Разблокировала телефон и обнаружила, что мама успела уже трижды справиться в семейном чате о моем безопасном приземлении. Истерические нотки с каждым следующим сообщением делались все заметнее.

Ты уже приземлилась?

Джеки, это я, твоя мать! Помнишь, я просила мне отписаться?

Я уверена, ты не умерла, но я в десяти минутах от того, чтобы позвонить в American Airlines за подтверждением.

– «На месте. В порядке», – наконец ответила я.

Почти минуту спустя я получила сообщение в ответ: Ты пытаешься найти себе мужа на реалити-шоу, уверена, что это считается за «в порядке»?

Остин, мой младший брат. Когда он узнал, что я собралась пойти на «Единственную», он истерически рассмеялся. Полагаю, его все еще не отпустило.

Хватит уже, пишет Эйлин, невеста Остина. Жак, все будет супер! Удачи!

А потом папа непонятно к чему написал: Я так напился, что не чувствую вкуса курицы, и я положила телефон.

Я допила свой Bud Light и показала на бутылку проходившей мимо барменше. Она без пререканий направилась к холодильнику и принесла мне еще один.

– Ты пьешь такое отвратительное пиво, сидя в Chalet?

Я оглянулась на голос. Через два табурета от меня сидел парень. Один. У него были темные волосы, золотистая кожа, потрепанные джинсы и толстовка с эмблемой Университета Южной Калифорнии. Он потягивал какой-то темный коктейль. Пьет виски в три часа дня и будет мне еще что-то говорить? Я взяла бутылку за горлышко и сделала еще один большой глоток.

– И что, эта фраза обычно работает? – я наклонила голову и взглянула на него.

Он улыбнулся, не показывая зубы.

– Это у тебя спросить надо, – ответил он.

Я пожала плечами.

– Ну не знаю даже. Я легкая добыча.

Он поднял одну темную бровь.

– Не делай так.

– Как?

– Не прибедняйся.

– Тогда и ты не скупись, – сказала я, покачивая только что осушенной бутылкой. Он пересел поближе ко мне.

– Если я угощу тебя еще одним Bud Light, это будет не щедрость. На мой взгляд, это будет жестоко. В таких заведениях Bud Light не пьют.

– Но с такими девушками, как я, пьют. Что, недостаточно хорошо для тебя?

– Вовсе нет, – сказал он, не теряясь. – Этот бар недостаточно хорош для Bud Light. Я знаю местечко, где тебя обслужат так, как ты заслуживаешь.

Я рассмеялась – настолько плохо это было.

– Я вся внимание!

– Пойдем, – сказал он, оставляя недопитый стакан и бросая на стойку сто долларов, чтобы покрасоваться. Я не то чтобы возражала. Я знала, что мне не стоило бы этого делать, но знала также, что все равно сделаю. Всегда делала.

Вместе мы прогулялись по набережной до какого-то бара в Венис-Бич. За такую потрепанность я и люблю этот район: здесь соседствуют богатство и бедность, грязное и прекрасное; здесь каждый вечер розовые закаты с видом на горы.

В темном баре с электрическими гирляндами на стенах мой спутник со знанием дела попросил кувшин пива, а затем проводил меня на патио, куда издали доносился запах океана. Туристы и бездомные слонялись по главной дороге. По телевизору громко показывали гольф.

Мы сели друг напротив друга за столиком для пикников. Он налил мне пиво в пластиковый стакан, а потом сделал то же самое для себя.

– Бар для девушки вроде меня, – сказала я, наблюдая за толпами народа, идущими на пляж и возвращающимися оттуда.

– Посмотри на меня, – сказал он, и я послушалась. У него были темные брови и темные глаза. Позже я узнала, что его отец был американец, а мать – из Малайзии, и рос он в лучших калифорнийских традициях: долгие солнечные дни и жаркие счастливые ночи. Парень, который везде был как дома; которого любили все без исключений, пока ему отчаянно не захотелось лезть на стены от этой любви.

Тогда я этого не замечала. Если честно, я видела просто мужчину, которого не против была трахнуть в свою последнюю ночь на свободе.

– Теперь ты выглядишь счастливой, – сказал он, и мои губы сами собой расплылись в улыбке.

– А раньше не выглядела?

Он взъерошил свои волосы и покачал головой.

– Не особо.

– Теплый прием в стиле Санта-Моники. – Я отпила немного из стакана, наслаждаясь тем, что его взгляд опустился на мои губы. – Скажи, а ты на туристок ради еды охотишься?

– В смысле?

– Ты их трахаешь? – спросила я, перекрикивая играющую музыку.

Он улыбнулся.

– Только если очень хорошо попросят.

– И почему же такой красавчик пьет виски в три часа дня?

– Не знаю даже, – ответил он и добавил после секунды раздумий: – Из-за экзистенциального ужаса.

Я облокотилась на стол перед собой, опустила подбородок на руки и уставилась на него, не скрываясь, почти заинтересованно.

– Можно поподробнее?

Он нахмурился.

– Меня преследуют навязчивые мысли о том, что значит быть личностью.

– Хм-м-м, – протянула я в ответ, – с юридической точки зрения личность – это все то, что может являться субъектом судопроизводства. С метафизической – чтобы считаться личностью, необходимо иметь сознание и самосознание. Если хочешь пофилософствовать, то личность – это существо, обладающее моральной свободой воли и способное совершить моральный выбор. Есть варианты на любой вкус.

Он едва заметно улыбнулся.

– Хорошо, – ответил он. – Давай сосредоточимся на том, который о морали.

– Да ты плохиш, – сказала я, потягивая пиво. – Ясненько.

– Человек, который задумывается над многим из того, что привносит в мир.

– Ага. Нет морали при капитализме.

Он пожал плечами.

– Немного более личностно, – сглотнул, обдумывая слова. – С тобой бывает, что просыпаешься утром в солнечном аду и не понимаешь, как так вышло, что ты здесь застряла?

– Каждый день, – ответила я.

– Знаешь, у меня на работе… – начал было он, но покачал головой. – Завтра я начинаю работать над новым проектом. И я вот думаю: возможно, не участвуй я в этом проекте, я был бы совсем другим человеком. Человеком получше.

– Ты что, политик или что-то в этом духе?

Он хмыкнул.

– Нет.

Я подалась ближе, как мотылек к свечке.

– Серийный маньяк? Убить меня собираешься? – спросила я.

– Не-а, – легко ответил он. – Это скучно. Значительно интереснее было бы заставить тебя думать, что я тебя убью, и посмотреть, хочешь ты жить или нет.

– Мрачно, – одобрила я.

– Я смотрю много фильмов ужасов, – ответил он. Его телефон звякнул на столе, совсем под рукой, но он на него даже не взглянул.

– Ницше, – сказала я. – Не имеет смысла, что ты делаешь, потому что ничто не имеет смысла.

– Так определенно проще, – кивнул он, делая большой глоток. Я рассмеялась.

– Уныло здесь, не думаешь? – Я откинулась на сиденье и окинула взглядом невзрачный бар, завсегдатаев и туристов и просто прохожих. – В Лос-Анджелесе. Слишком много солнца. Я не доверяю местам, где не идет дождь.

Он смотрел на меня с расчетом в глазах. Мне казалось, что я вся на виду, как никогда раньше, будто нахожусь у распахнутого окна, которое срочно надо закрыть занавесками.

– Отчего-то мне кажется, что ты мало кому доверяешь.

Мне чертовски не нравилось быть на виду. Так что я снова подалась вперед, оперевшись лицом на руки и прижимая локти к разделявшему нас столу.

– А ты задумчивый холостяк, у которого слишком много денег, какой-то странный мазохистический фетиш, и, будем честны – неоправданно-предубежденное отношение к Bud Light. – Его глаза сверкали в лучах закатного солнца, и я не могла от них оторваться.

– Совсем как ты любишь, да? – прозвучало обещание веселья.

– Не знаю, – сказала я, неспешно растягивая слова. Я оперлась на руку, и мои пальцы выводили на столешнице бессмысленные узоры. – Но это и не важно, так ведь?

– Нет, – ответил он, – пожалуй, не важно.

Я протянула руку.

– Меня зовут Жак, – сказала я.

– Генри, – ответил он.

– Генри. – Я взяла кувшин с пивом и допила его. – Не хочешь отсюда свалить?

Он улыбнулся, и выражение его лица впервые показалось мне абсолютно безоблачным.

– Как хорошо, что ты спросила! Хочу.

– Отлично, – сказала я. – Последние три месяца я морила себя голодом. Разрешаю угостить меня пиццей.

2 Проклятье пышных форм[5]

На мгновение я оказываюсь в центре внимания: и другие девочки, и съемочная группа, и осветители, и звукооператоры, и продюсеры – все смотрят на меня. Потом Рикки кричит: «Вот это фиаско!» – и все смеются. Кто-то из ассистентов подбегает и спешно убирает битое стекло.

На меня больше никто не глядит. Только он.

У меня потеют ладони, у меня потеют волосы, у меня потеют подмышки – что физически не должно быть возможно, учитывая, сколько во мне сейчас ботокса. Я покидаю бар, пока не нашла еще неприятностей на одну точку, и упускаю его из вида, пока петляю между операторами и осветителями, и наконец врезаюсь в Алиану и Бонни из моего лимузина, которые, очевидно, решили, что теперь друзья.

– Вы все как, веселитесь? – спрашиваю, и Алиана хитро улыбается.

– Не так активно, как ты, – отвечает она.

Бонни наклоняет голову, как озадаченный щенок.

– У тебя «вы все»[6] звучит наигранно.

Отлично, теперь они ставят под вопрос мою южную искренность.

– Это все из-за произношения, – поясняю я.

– Угадай, что Бонни сделала? – восторженно говорит Алиана.

– Не знаю даже, наверное, разделась и продефилировала в одном купальнике и ленте, – отвечаю я и понимаю, что звучу как язвительная сучка, только когда слова уже сказаны. Они обе только моргают.

– Ну и как все прошло? – с улыбкой пробую я.

Али, теперь почти неохотно, рассказывает:

– Она выглядела адски горячо. Маркусу точно зашло.

– Я получила второе место в конкурсе «Мисс Техас», – гордо улыбается Бонни. Моя ответная улыбка лишена энтузиазма, и я отчаянно ищу взглядом пути отступления, но основная часть съемочной группы занята, а другие девочки сидят по комнатам со своими соседками из лимузина. Мне всегда было сложно сходиться с новыми людьми, и сейчас я снова в подвешенном состоянии, потому что варианты собеседников у меня один другого хуже. Но тут я замечаю нашу последнюю лимузинную попутчицу, Рикки. Она сидит в одиночестве и с жадностью пьет. Прошу прощения у других девочек и спешу составить ей компанию.

– Привет! – оживленно говорю я. В моем голосе слышатся нотки отчаяния, и я надеюсь, что никто, кроме меня, этого не заметит.

– Джеки-и-и-и, – Рикки растягивает прозвище, которым я позволяю себя называть только матери, и прислоняется головой к моей руке. Меня щекочут ее волосы. Они темные, но на кончиках переходят в рыжеватый блонд. На ней кричащее розовое платье в пайетках, очень открытое, с рискованно высоким разрезом сбоку.

– Другие девочки меня обижают, – надувает она губы.

– Да пошли они на***, – говорю я, зная, что такую реплику в эфир не пустят (на самом деле еще как пустят, тридцать, а то и пятьдесят раз, в анонсах сезона).

– Будешь моей лучшей подружкой? – спрашивает Рикки.

– Да, – без раздумий соглашаюсь я. Мне без разницы.

– Видела горячего продюсера, который приехал со вторым лимузином? – чуть ли не стонет она.

Я чувствую, как краснею.

– Горячего продюсера?

– Вон та девочка, – она показывает в сторону стройной рыжей, изящно держащей в руках бокал шампанского. – Черт, я не помню, как ее зовут, – мямлит она. – Короче, вот она сказала, его зовут Генри. Такое горячее имя, согласись?

– А как же Маркус? – спрашиваю я.

– Кажется, я встречалась с ним на кастинге, – продолжает Рикки. – С Генри. Он спросил, настоящие ли у меня сиськи. Хотя подожди. Нет, кажется, это Шарлотта спросила.

– У тебя пунктик на эту тему, не думаешь? – говорю я, и она громко смеется.

– Да разумеется, у меня сиськи не настоящие! – орет она на всю комнату. Я снова оглядываюсь в поисках пресловутого продюсера, но его по-прежнему нигде не видно. Я же тоже со всеми продюсерами встречалась? С Шарлоттой, и с Прией, и с Джанель? И с остальными, они все проводили мое интервью на кастинге.

Только вот один продюсер не смог прийти. Из-за каких-то семейных обстоятельств. Этим продюсером был Генри.

Блин. Черт. Нахрен!

– Дамы, соберитесь, пожалуйста! – кричит Шарлотта, перекрывая всех нас. – Бекка и Брендан скоро подойдут.

Брендан и Бекка. Соведущие «Единственной», познакомились и поженились после пятнадцатого сезона – одна из немногих удачных пар, сложившихся на шоу. Даже если ты не уходишь отсюда со второй половинкой (а это мало кому удается), участие в «Единственной» – не то же самое, что в других реалити. В этом есть некоторый престиж, некоторое ощущение элегантности, с которым другим реалити-шоу не под силу соперничать. Да, устаревшая концепция «замуж или ничего», идея мужчины, выбирающего из двадцати пяти женщин ту единственную, которая соответствовала бы его требовательным стандартам, – прямая противоположность всего, что я представляю из себя как личность. Но, с другой стороны, а чего я добилась, будучи собой? Мне всегда отлично удавалось создавать литературных персонажей, и для этого шоу персонажа я тоже запросто создала. Я сыграю в их игру, и я выйду победительницей. Мой приз – не мужчина, а зрители.

Если Бекка и Брендан на подходе, значит, Маркус тоже скоро придет.

Мы все ждем с нетерпением. Рикки тянется и берет меня за руку, легонько сжимает ладонь, отчего мне на миг становится тепло. Затем двойные двери особняка распахиваются, впуская Маркуса в сопровождении Бекки и Брендана.

По сигналу мы все принимаемся кричать и присвистывать.

– Здравствуйте, дамы, – улыбается нам Бекка, и мы снова кричим. Мне бы очень хотелось сказать, что я держала лицо, но, увы, я поддалась стадному чувству.

– Маркус пришел сюда, чтобы найти жену, – объявляет Брендан. – Я был на его месте, в этом самом особняке, десять лет назад.

– О-о-о, – говорит Бекка, – как же трогательно!

Я не смотрела их с Бренданом сезон «Единственной», но по фотографиям отчетливо видно, что с тех пор и он, и она серьезно перекроили свои лица: со временем они теряют все больше морщин и постепенно становятся все сильнее похожи на манекенов.

– Ты готов, Маркус? – говорит Брендан, подбадривая его, как тренер перед футбольной игрой.

– Ну не знаю даже. – Маркус окидывает нас взглядом и сверкает улыбкой. – А вы готовы, девочки? – спрашивает он.

Девочки. Меня передергивает.

Я уже давно не девочка.

– Мне не терпится узнать всех вас получше, – говорит Маркус, – и начать наконец наше совместное путешествие.

Он поднимает свой бокал шампанского, и мы все как одна повторяем за ним.

– Тост! – говорит он. – За мою единственную, – он подмигивает, – за тридцать второй сезон!

– Тридцать второй сезон! – вторим мы. Рикки звякает своим бокалом о мой с такой силой, что шампанское выливается на девочку напротив меня, прямо на ее платье цвета слоновой кости. Она ругается и начинает плакать, спешно прикрываясь руками. У меня широко распахиваются глаза.

– Извини, пожалуйста, – прошу я прощения, но она не слушает.

Я поднимаю глаза и вижу его. Он смотрит на меня. Генри. Все это было на самом деле.

– Черт, – говорю я.

Я знакомлюсь с другими девочками. Аалия – королева красоты из Нью-Йорка, Грейс-Энн – королева красоты из Луизианы. Энди – сногсшибательная бухгалтерша (нет, серьезно) из Сиэтла. Инфлюенсер – хотя в эфире она будет подписана как «Профессионал по выгулу собак» – Кэди из Канады, и медсестра Кэнди[7] (нет, серьезно!) из Флориды. Они все кажутся довольно милыми, пока Рикки, пьяная настолько, что я не уверена, понимает ли она вообще, что происходит, не запирается в ванной, настаивая, что все остальные девочки ее обижают и она никак не сможет влюбиться в Маркуса.

– Цирк, а не девочка, – говорит Кэди. – Я всего-то сказала, что мне нравится ее платье.

– Рикки, – стучусь я, – Рикки, выйди, пожалуйста!

Она всхлипывает в ответ. Я вздыхаю.

– Жак! – окликает меня кто-то через всю комнату. – Вот ты где!

Шарлотта решительно направляется ко мне и берет под руку.

– Пойдем-ка, – говорит она.

Шарлотта – первый продюсер «Единственной», с которой мне довелось говорить. Она рассмотрела мою заявку и сказала, что ее очень заинтересовала я и моя предыстория. Она расспрашивала меня обо всем своим негромким уверенным голосом и практически не реагировала на мои ответы. Она была остра на язык и за словом в карман не лезла, поэтому легко оборачивала все, что я говорила, против меня.

– Мне нравятся хорошие истории, – помню, сказала я ей во время нашего первого звонка, – поэтому я люблю «Единственную»: вы всегда создаете истории, даже когда работать, по сути, почти не с чем.

– Потому что это все игра? – задала она наводящий вопрос. Половину интервью она что-то записывала, так часто, что я не была уверена, обо мне ее заметки или о том, что я рассказываю. В тот момент она смотрела прямо на меня.

– Нет, – ответила я, покачав головой. Я знала, что это неправильный ответ. – Потому что происходящее не всегда так интересно, как могло бы быть. Некоторые влюбляются уже в первый вечер, так ведь? И ничто не в состоянии их переубедить, но шоу все равно нужна история. Я люблю «Единственную», потому что это шоу не только о любви, но и обо всем прочем. Например, пока я смотрела сезон Шейлин, я знала, что она ни за что не выберет Маркуса, но от этого ни их взаимодействие, ни арка развития Маркуса менее интересными не стали. Я буду рада найти свою любовь, Шарлотта, и я буду рада стать частью вашей истории.

Она улыбнулась.

Сейчас, в особняке, я позволяю Шарлотте увести меня от ванной и через двойные стеклянные двери на патио, где роятся члены съемочной группы.

– Чем ты все это время занималась? – спрашивает Шарлотта тоном девушки, сердито шипящей на парня за то, что тот забыл об их совместных планах.

– Спасала грустных девочек из туалета.

Шарлотта качает головой.

– Плохой выбор, – говорит она. – Ты одна из моих претенденток, дорогая. Тебе необходимо поговорить с Маркусом.

– Ой, – отвечаю я, – поняла. Ты хочешь, чтобы я встряла в его разговор с кем-то еще и разыграла драму.

Шарлотта закатывает глаза.

– Послушай, Жак, я знаю твой типаж. Ты смотрела шоу, тобой нелегко манипулировать, но это не значит, что тебе можно не прилагать никаких усилий. Никто не удивится твоему вмешательству. Просто пойди, очень мило возьми его за руку и попроси отойти на минутку.

– И сделать это я должна, разумеется, когда другая девочка на середине своей слезовыжимательной истории?

Шарлотта язвительно улыбается.

– Ах, этот шарм! Ах, это остроумие! Ах, этот юмор! – она подмигивает. – За это мы тебя и выбрали. А теперь иди, – она легонько подталкивает меня к аккуратной беседке в восточном стиле, где Алиана устроилась с Маркусом на диванчике. Я делаю шаг вперед и наклоняю голову. Алиана, как я и ожидала, вот-вот разрыдается.

– О, – говорю я. – Приветик!

Маркус с облегчением поднимает на меня глаза. Понимаю, что сейчас я для него как спасательная шлюпка.

– Не хочешь прогуляться? – спрашиваю с долей юмора, как мне кажется. Алиана смотрит на меня так, как будто пытается испепелить взглядом.

– С радостью, – отвечает Маркус, вскакивает с диванчика, оставляя Алиану в одиночестве, и берет меня за руку.

Я веду его в сторону бассейна на заднем дворе особняка. Наш путь освещают огоньки гирлянд. Если бы я писала романтическую сцену, действие происходило бы именно здесь.

– Я подумала, тебе необходим рыцарь в сияющих доспехах, – говорю я.

– Мм-хм, – легко отвечает Маркус. – Ты ли это?

Я вспоминаю, как меньше трех недель назад Сара убеждала меня, что он – мой идеальный парень. Вспоминаю, как она нежно вздыхала во время видеозвонка.

Просто убедись, что ты готова.

Я не готова. Потому что я знаю: это игра.

Знала с момента, как подала заявку, знала на всех интервью после. Я делала что должна. Говорила о влюбленностях и неудавшихся отношениях, и о трагических предысториях, обо всем, что они хотели. Жеманно улыбалась и шутила и всеми силами старалась попасть на шоу.

Мне тридцать два, и я потратила уже достаточно своей жизни, взбираясь на эту чертову гору.

Маркус останавливается у края бассейна. Я гляжу на воду, потом снова на него.

– Ну что? – спрашиваю. – Сделаем это?

Я снимаю туфли, подбираю подол вечернего платья и сажусь на бортик, опуская ноги в воду.

Маркус смеется и садится рядом, развязывает шнурки на туфлях и снимает носки.

– Только брюки не намочи, – предостерегаю я.

– Да ну, – отмахивается он с улыбкой, – что со мной будет?

– Не знаю даже. Наверное, ты можешь разочаровать свою будущую жену, – отвечаю.

– А может, моя будущая жена разочаруется, если я не залезу с ней в бассейн, – говорит Маркус, и вопреки всему я чувствую, что краснею. Я сижу, не зная, что сказать, пока он не приходит мне на выручку: – Как проходит твой вечер?

– Я не знала, удастся ли нам снова поговорить, – признаюсь я.

– Но тебе хотелось? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я, прислоняясь к нему так близко, как могу. Я представляю, как целую его, повинуясь алкоголю в крови. – Можем даже съехаться, если очень хочешь.

Краем глаза вижу, что Шарлотта широко улыбается.

Маркус смотрит на меня, и я замечаю, как его взгляд опускается к моим губам.

– Мне нельзя об этом говорить, – произносит он спустя минуту и заметно сглатывает.

– Ну в таком случае не буду на тебя давить, – отвечаю я. – Почему бы тебе не задать мне пару обычных вопросов? Хотя, – перебиваю я, когда он начинает что-то говорить, – не надо. Жак – тридцатидвухлетняя писательница из Чарлстона, Южная Каролина, где она родилась и выросла. Некоторое время она проживала в Нью-Йорке, но переехала, когда жить там стало слишком дорого и слишком одиноко. Она почти год как вернулась в Чарлстон со своим псом по кличке Янк, который сейчас живет с ее более смешным и симпатичным братом и его невестой. Оба ее родителя живы, с ней не случалось ни ломающих жизнь разводов, ни смертей или грустных историй одинокого материнства, а все ее отношения были несерьезными и неудачными примерно… – шутливо начинаю считать на пальцах, потом прекращаю. – Знаешь что, давай без этого. Слишком долго.

Вот оно. То, что мне легко дается. Казаться недосягаемой, казаться умной и простой в общении и не зацикливаться лишний раз на слишком личном или слишком грустном. Эта моя черта нравится мужчинам – пока не перестает нравиться.

– Что, на этом все? – спрашивает Маркус. Этот спич я практически полностью спланировала заранее и уверена: продюсерам понравится. Маркус идеально отыгрывает свою роль. Я впечатлена, какой хороший из него романтический интерес.

– Своей трагической предысторией я могу поделиться только спустя несколько свиданий, Маркус! Таковы правила, знаешь ли.

Он наклоняется и целует меня.

Удивительно, как быстро это происходит, но это идеальная кульминация нашей первой встречи. Я отдаюсь поцелую. У него уверенные губы, и поцелуй длится дольше, чем я ожидала, но я думаю только о следящих за нами камерах и о том, что все идет точно как по сценариям романтических комедий.

Теперь я действительно часть их истории.

Наконец он отрывается от меня. Его взгляд скользит от моих губ к глазам, и мы оба нервно посмеиваемся.

– Маркус! – зовет кто-то. Мы поднимаем глаза. Это бухгалтерша Энди. – Можно тебя украсть на минутку? – спрашивает она, приторно улыбаясь.

Маркус осторожно поднимается на ноги, стараясь не забрызгать мое платье водой из бассейна, и берет свои туфли.

– Но ты не поделился со мной своими секретами, – шепчу я, хватая его за руку, пока он не ушел.

– У нас все впереди, – обещает он, наклоняясь ближе – слишком близко, учитывая, что рядом другая девочка. – Подожди немного.

Он уходит, и я любуюсь на его удаляющийся зад.

Шарлотта спешит ко мне с полотенцем и помогает встать.

– Хорошо получилось! – разливается она. – Господи, как ты привлекательна.

– Ага… – медленно говорю я. – Ага, правда ведь?

– Искры так и летели! – уверяет она. – Если тебе нужны еще полотенца, скажи Элоди, – она указывает на Элоди, притаившуюся неподалеку, чтобы не попасть в объектив, пока Маркус и Энди идут в другую часть особняка. – Мне пора бежать, но зови, если будет что-то нужно.

– Конечно, – говорю я, заворачиваясь в полотенце. Надеваю свои туфли.

– Выглядишь отлично, – заверяет Элоди, спеша ко мне. – Уверена, ты станешь звездой сезона!

– Э-эм… спасибо?

– Это мой первый сезон в роли продюсера, – заговорщически сообщает мне Элоди. – Я была ассистентом последние пару сезонов.

– Поздравляю? – неуверенно говорю я.

– Спасибо! – искренне улыбается она и замирает. Из ее гарнитуры доносятся какие-то звуки. – Дойдешь сама в дом? Мне нужно пойти подготовить кое-что для тет-а-тета одной из девочек. Прия перехватит тебя, как зайдешь.

Я киваю, но Элоди уже и след простыл. В одиночестве – если не считать съемочную группу – я иду через ослепительно ярко освещенное патио обратно к дому. Направляюсь в тень, к одной из боковых дверей, и тут мимо проходит Генри.

– Эй, постой-ка, – говорю, хватая его за руку. Он слушается; до этого он чуть ли не бежал, но останавливается рядом со мной. – Мне надо с тобой поговорить. – Не смотрит мне в глаза.

– Не сейчас, – говорит он, поднимая взгляд на дверь, за которой наверняка его ждет очередная задача. – Нам нужно пережить вечер. Я должен продюсировать. – Он выглядит очень усталым и живым, и от его вида я невольно вспоминаю холостяцкую квартиру в Венис-Бич и все то, что он говорил мне той ночью. Тогда он казался человеком, отправляющимся куда-то, где ему совсем не хочется быть. Естественно.

Сейчас он выглядит совсем иначе. Он в своей стихии, весь наполнен гудящей энергией, как двигатель.

– Ладно, – отвечаю я, – позже. Но серьезно, нам надо поговорить. Если я переживу этот вечер.

– Ты в списке, – говорит Генри, наконец встречаясь со мной глазами. Меня будто током ударяет. – Так что увидимся позже, – он уходит, но вдруг оборачивается и добавляет: – Женщина в красном, – скользя взглядом по моему платью.

Сделав мою жизнь в сто раз сложнее, он торопится на встречу своей симпатичной маленькой участнице.

Что ж.

Очевидно, я в списке.

Вечер все тянется, мучительно и долго. Девочки пьют и рыдают. Некоторые спят, сидя в неимоверно мягких креслах. Прия спрашивает, нельзя ли утащить меня на еще одно ИВМ перед церемонией исключения. Я гляжу в объектив камеры мертвыми глазами и чувствую, что во мне уже ничего не осталось. Прия все больше и больше скучает от моих ответов.

– Давай попробуем еще разок, – говорит она. – Мне нужен всего один хороший ответ, Жак, и дело в шляпе, – на этих словах в дверь заходит Шарлотта. Она следит за мной из угла со скрещенными на груди руками и перебивает Прию:

– Ладно тебе, Жак. Ты встретилась с Маркусом. Ты встретилась со всеми девочками. Что ты о них думаешь?

Я гляжу в камеру. Чувствую себя абсолютно выжатой, но уверена в успехе этого вечера. Собираюсь и готовлюсь дать хороший ответ.

Отпиваю немного шампанского и говорю не задумываясь:

– Другие девочки? Я о них вообще не думаю.

Шарлотта улыбается.

– Снято.

Подкаст «Одна из Единственных», первый эпизод 32-го сезона

ДЖУЛИЯ: Сегодня на «Одна из Единственных» мы побеседуем с ведущим «Вечернего Футбола» и бывшим игроком «Сен-Луис Рэмс», Дрю Клейтоном.

ДРЮ: Спасибо за приглашение, Джулия.

ДЖУЛИЯ: Не за что, Дрю! Когда наша общая подруга Кортни Томас сказала мне, что ты смотришь шоу, я знала, что мне необходимо тебя пригласить. Как давно ты смотришь «Единственную»?

ДРЮ: Я подсел на это шоу благодаря Кейонте Смиту. Он говорит, что раньше смотрел его с мамой. В плей-офф это было прямо событие: единственная вещь, не связанная с футболом, которую я смотрел перед воскресеньем Супербоула, – это эпизоды «Единственной».

ДЖУЛИЯ: [Смеется.] Невероятно! Кто твой любимый из прошлых главных героев?

ДРЮ: Наверное, Шейлин, но, может, это из-за того, что я ее лучше всего помню. Думаю, Кейонте со мной согласится.

ДЖУЛИЯ: Шейлин – отличный выбор. Ее сезон получился таким сочным! Надо будет как-нибудь позвать сюда Кейонте.

ДРЮ: Он будет очень рад.

ДЖУЛИЯ: Мне нравится спрашивать, как на это всё смотрят мужчины. Что думаешь о девочках Маркуса?

ДРЮ: Так много интересных личностей, что глаза разбегаются. Мне особенно понравились Алиана и бухгалтерша Энди.

ДЖУЛИЯ: Божечки, Алиана так хороша! Эта ее шуточка про ананас? И она очень мило смотрелась со своей дочкой.

ДРЮ: Да, у нее отличная история, тут не поспоришь.

ДЖУЛИЯ: Ага. Пока что я совсем не понимаю вкус Маркуса в женщинах. О нем и обо всех спорных моментах, с ним связанных, мы поговорим после беседы о девочках. Но это определенно добавляет сезону пикантности!

ДРЮ: Знаешь, я очень удивился, что он отправил домой Бонни. По всему казалось, что у нее очень интересная история и она задержится на весь сезон.

ДЖУЛИЯ: Полностью согласна! Может быть, ее вернут в «Единственной под солнцем» и дадут напиться и побуянить в Мехико. Она же из Техаса, ей туда рукой подать.

ДРЮ: Но ей придется постараться, чтобы перепить и перебуянить Рикки. Она провела где-то полночи в ванной, так ведь?

ДЖУЛИЯ: Ага. Поверить не могу, что Маркус ее оставил! Я думала, ее песенка спета. Я даже прониклась к Жак больше, чем многие в интернете, когда она пыталась уговорить Рикки выйти. Похоже, в ней есть что-то хорошее.

ДРЮ: Если это так, то это хорошее зарыто очень глубоко. Она весь вечер так мерзко себя вела с другими девочками, согласись? И эта фразочка, мол, «я о них совсем не думаю» – жестоко!

ДЖУЛИЯ: Согласна, это она переборщила. И в анонсах она не то что бы предстает в хорошем свете.

ДЖУЛИЯ: И еще, Дрю, не знаю, в курсе ли ты, но я глубоко копаю, когда исследую персонажей «Единственной», и Жак подозрительно тиха в соцсетях. Пока что ни слова о шоу. Это наводит на мысли, что с ней произойдет какой-то скандал.

ДРЮ: Здорово, что она писательница – на шоу раньше не было настоящих публикующихся авторов, так ведь?

ДЖУЛИЯ: Да, не припомню таких.

ДРЮ: Ты купила одну из ее книг?

ДЖУЛИЯ: Одна уже лежит у меня в корзине на Amazon. Нужно только нажать на курок. Очень интересно, что же она пишет, учитывая ее образ на шоу!

ДРЮ: Как они называются, напомни? «Честная игра»?

ДЖУЛИЯ: И «Конец пути». Похоже, планировалась еще и третья книга, но она так и не вышла.

ДРЮ: Звучит как-то мило. Не похоже на Жак.

ДЖУЛИЯ: Судя по отзывам, все не так мило. Есть в них что-то мрачное, похоже. Но да, все равно романтика.

ДРЮ: Ну, наверное, она в этом толк знает. Между ней и Маркусом определенно есть химия.

ДЖУЛИЯ: Сто процентов! Может, вся эта фишка с дрянной девчонкой – просто из-за нервов от первой недели, и она расслабится по ходу сезона? Хотя, судя по анонсам, вряд ли это случится.

ДРЮ: [Вздыхает.] Ну я все равно надеюсь. Не знаю, выдержу ли я еще одну победительницу как в 26-м сезоне.

ДЖУЛИЯ: Поживем – увидим, как говорится. А пока что будем пытаться понять ее расчетливый ум через ее творчество.

ДРЮ: [Смеется.] Расскажи, что узнаешь.

ДЖУЛИЯ: Будем справедливы к Жак – в каждом сезоне должна быть отборная сука.

ДРЮ: Как же ты права! Поэтому-то прошлый сезон, когда они набрали парней, вышел таким скучным. Ребятам такое на себе не вывезти – без обид, Маркус.

3 Вкус слабости[8]

Церемония исключения начинается перед восходом солнца и тянется вечность. Мы все жутко устали. Я почти уверена, что совершила смертный грех, когда в шутку сказала пьяной Рикки, что на месте Бонни немного постыдилась бы хвастаться вторым местом в конкурсе «Мисс Техас». Надеюсь, это не попадет в эфир (зря надеялась, попало, но все равно считаю, что была права). Я стою на ступенях в ожидании момента, когда Маркус начнет называть наши имена, и, уступая минутной слабости, скольжу взглядом туда, где стоит он – Генри, – сверяя что-то на планшете в руках своего ассистента со своим телефоном, на котором он пишет то ли сообщения, то ли заметки. Ничто в нем не выглядит так устало, как я себя чувствую.

Он будто ощущает, что я на него смотрю, и поднимает на меня взгляд. Я торопливо отворачиваюсь и перевожу внимание на Маркуса. Рядом с ним Брендан и Бекка, которые, кажется, появляются, только когда где-то поблизости есть камера.

– Дамы, – говорит Бекка, – сейчас Маркус пригласит тех из вас, с кем хотел бы провести больше времени, заселиться в дом. Если вы не получите приглашение на следующую неделю, ваше путешествие закончится здесь и сейчас.

– Мне было очень приятно с вами познакомиться, – дипломатично говорит Маркус. – Я очень благодарен вам за тот долгий путь, который вы проделали, чтобы попробовать обрести со мной любовь, и даже если вы не получите от меня приглашение, я надеюсь, что мы расстанемся друзьями.

Я пытаюсь сохранять нейтральное выражение лица. Маркус отдает двадцать приглашений и отправляет пять девочек домой. Я получаю свое приглашение пятой.

– Жак, я хочу, чтобы ты осталась еще на неделю.

Приглашения вычурные, написаны замысловатым курсивом: «Маркус Беллами приглашает вас заселиться в особняк «Единственной». В конце церемонии Маркус смотрит всем, кого не выбрал, прямо в глаза и говорит:

– Извини, но ты – не моя единственная.

Я пьяная. Я ничего не могу с собой поделать. После того, как он отправляет первую девочку собирать вещи с этой фразой, я начинаю смеяться. Тихонько, но не настолько, чтобы те, кто стоят со мной рядом, не заметили. Девочки неловко переминаются с ноги на ногу, и я пытаюсь успокоиться, прячу лицо в ладони и стараюсь взять себя в руки. Мне должно быть стыдно, но мой мозг даже не пытается осмыслить эту эмоцию, и я вижу, что Маркус улыбается мне, как будто заметил, что я смеюсь, и ему это понравилось. Только Бонни, которую только что исключили, плачет, и мне очень хочется отмотать время назад. Смех – это моя психосоматическая реакция на неудобные ситуации.

К сожалению, во второй раз эта фраза звучит еще смешнее, и мое хихиканье продолжается, но, когда Маркус повторяет эти слова в третий раз, я снова себя контролирую. Наконец режиссер говорит «Снято!», и я могу выдохнуть.

Рикки, все это время практически спавшая на ногах, приваливается ко мне и устраивает голову на моем плече. Не знаю, откуда взялась эта наша потребность быть рядом, но она явно существует, и я почему-то чувствую, что хочу защищать Рикки. Осторожно убираю волосы с ее лица. Я практически уверена, что ее вырвало перед церемонией.

– Так, ребятки, – обращается Шарлотта к девочкам, стоящим на ступеньках, – сейчас мы вернемся в отель, чтобы поспать пару часиков, а потом можно будет официально заселиться в дом. Машины скоро приедут. Постарайтесь собраться и быть готовыми к пяти часам. Слышали, дамы? К пяти утра!