Гордость и предубеждение E-Book

Джейн Остен

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: 100 главных книг
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 498

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

"Гордость и предубеждение", шедевр английской литературы, был написан Джейн Остен в 1796–1797 годах и до сих пор не утратил своей популярности. В своем "первозданном" виде роман "Гордость и предубеждение" не менее актуален. В семь Беннет пять дочерей и практически никаких перспектив на их удачное замужество… С толком и расстановкой, с тонким юмором и психологизмом Джейн Остен рисует картину того, что у каждой девушки есть шанс встретить своего "мистера Дарси".

Leseprobe

Джейн Остен Гордость и предубеждение

Том первый

Глава I

Холостяку, располагающему приличным состояньем, надлежит иметь нужду в обзаведеньи женой – все на свете признают сие за истину.

Сколь бы мало ни были известны чувства или же сужденья подобного холостяка при первом его появленьи в окрестностях, истина сия столь прочно пускает корни в умах соседствующих семейств, что семейства оные чают помянутого холостяка законною собственностью своих дочерей.

– Дорогуша господин Беннет, – в один прекрасный день молвила его супруга, – слыхали ль вы, что Незерфилд-парк наконец-то сдан?

Г-н Беннет отвечал, что о сем не слышал.

– Однако же он сдан, – сообщила она. – Только что у нас побывала госпожа Лонг – она-то мне обо всем и рассказала.

Г-н Беннет не почтил сие откликом.

– Ужель не хотите вы узнать, кто его снял? – в нетерпеньи вскричала его жена.

– Это вы хотите мне о том поведать, и я не возражаю выслушать вас.

Сего побужденья ей вполне достало.

– Так вот, дорогуша, да будет вам известно, что госпожа Лонг сказала, будто Незерфилд снят весьма состоятельным молодым человеком с севера Англии; будто он прибыл в понедельник в запряженной четверкою карете и был столь очарован, что договорился с господином Моррисом тотчас же; будто он вступит в права пред Михайловым днем[1], а иные слуги прибудут в дом к концу будущей недели.

– Как зовут его?

– Бингли.

– Женат, холост?

– Ах! холост, дорогуша, еще как холост! Холостяк, да к тому ж богач – четыре или же пять тысяч в год. Какой дивный подарок нашим девочкам!

– Это как же так? при чем тут они?

– Дорогуша мой господин Беннет, – отвечала его жена, – отчего же вы так занудливы? Я помышляю о том, чтобы он женился на ком-нибудь из них, чего вы не можете не понимать.

– И он поселился здесь с подобным замыслом?

– Замыслом! какая ерунда, что вы такое говорите! Но крайне вероятно, что он может в одну из них влюбиться, а потому, едва прибудет, вам надлежит его навестить.

– Не вижу повода. Вы с девочками можете отправляться или же пошлите их одних. Сие, пожалуй, будет и к лучшему – вы, любезная моя, соперничаете с ними красотою и из всей делегации можете приглянуться господину Бингли более всех.

– Дорогуша, вы мне льстите. Я, разумеется, красотою обделена не была, однако теперь вовсе не притязаю на незаурядность. Даме с пятью взрослыми дочерьми надлежит оставить помыслы о собственной красоте.

– В подобных случаях дама зачастую красоты лишена, а стало быть, и помышлять не о чем.

– Однако, дорогуша, когда господин Бингли приедет, вам следует его повидать.

– Уверяю вас, сие выходит за пределы моего долженствованья.

– Но подумайте о дочерях. Только подумайте, сколь замечательна станет для одной из них такая партия. Сэр Уильям и леди Лукас намереваются посетить господина Бингли исключительно из подобных соображений – они, знаете ли, не имеют обыкновенья навещать приезжих. Вам безусловно следует отправиться, ибо, коли вы откажетесь, его не сможем навестить мы.

– Вы чрезмерно щепетильны. Полагаю, господин Бингли будет вам рад; я пошлю ему пару строк, заверю в искреннем своем согласьи на брак, какое бы чадо мое он ни выбрал; впрочем, надо бы замолвить словечко за мою крошку Лиззи.

– Нет уж, извольте ничего подобного не делать. Лиззи ни капли не лучше прочих; и уж точно и вполовину не так красива, как Джейн, и вполовину не так жизнерадостна, как Лидия. И однако же вы всегда оказываете предпочтение ей.

– Хвалить их особых резонов нет, – отвечал г-н Беннет. – Они глупы и невежественны, как всякие девицы; Лиззи же сообразительна поболе сестер.

– Господин Беннет, как можете вы подобным манером оскорблять своих детей? Вы дразните меня и тем наслаждаетесь. Вы вовсе не питаете сочувствия к расшатанным моим нервам.

– Вы ошибаетесь, любезная моя. К вашим нервам я питаю глубочайшее уваженье. Мы с ними давно приятельствуем. По меньшей мере двадцать лет я слышу, сколь любовно вы о них отзываетесь.

– Ах! Вам не понять моих страданий.

– Надеюсь, однако, вы оправитесь и доживете до того дня, когда в окрестностях станут кишеть толпы молодых людей с четырьмя тысячами в год.

– Нам это без толку, даже если прибудет двадцать молодых людей, ибо вы не желаете их навещать.

– Можете не сомневаться, любезная моя, когда их станет двадцать, я навещу каждого.

Г-н Беннет являл собою столь диковинную мешанину вспыльчивости, остроумья саркастического сорта, холодности и чудачества, что на постиженье нрава его г-же Беннет не хватило и двадцати трех лет. Разгадыванье ее характера не представляло такого труда. Г-жа Беннет обладала недалеким умом, немногими познаньями и неустойчивым темпераментом. Будучи недовольною, она полагала себя нервной. Делом жизни ее было устройство дочерних браков; отрадою – визиты и сплетни.

Глава II

Г-н Беннет навестил г-на Бингли одним из первых. Г-н Беннет таким образом поступить и намеревался, хотя до последнего уверял супругу, что не поедет, и до вечера того дня г-жа Беннет не имела о визите понятия. Раскрылось же сие следующим манером. Наблюдая, как вторая дочь отделывает шляпку, г-н Беннет внезапно обратился к своему чаду со словами:

– Надеюсь, господину Бингли сие понравится, Лиззи.

– Откуда нам знать, что нравится господину Бингли, – вознегодовала ее мать, – раз мы не станем его навещать.

– Но вы забываете, мама́, – отметила Элизабет, – что мы встретимся с ним на балу, а госпожа Лонг обещала его представить.

– Я так думаю, госпожа Лонг ничего подобного не сделает. У нее и у самой две племянницы. Она дама себялюбивая и лицемерная, и я слова доброго о ней сказать не могу.

– Равно и я, – прибавил г-н Беннет, – и мне приятственно слышать, что вы не полагаетесь на ее услуги.

Г-жа Беннет не снизошла до ответа; впрочем, не в силах сдерживать себя, накинулась на одну из дочерей:

– Прекрати кашлять, Китти, во имя всего святого! Пожалей хоть чуточку мои нервы. Ты раздираешь их в клочья.

– Кашляя, Китти выказывает неблагоразумье, – отметил ее отец. – Дурно выбирает минуту для кашля.

– Я же не забавы ради кашляю, – возмутилась Китти.

– Когда предполагается твой следующий бал, Лиззи?

– Через пятнадцать дней.

– Вот именно! – вскричала ее мать. – А госпожа Лонг вернется лишь накануне, а стало быть, не сможет представить господина Бингли, поскольку и сама не будет с ним знакома.

– Таким образом, любезная моя, вы можете заполучить преимущество пред своею подругой и представить господина Бингли ей.

– Сие невозможно, господин Беннет, просто невозможно, ибо и я с ним не знакома; отчего вы так жестоко дразните меня?

– Воздаю должное вашей осмотрительности. Разумеется, двухнедельное знакомство почти ничего не значит. Как возможно познать человека за две недели? Но если не рискнем мы, сие свершит кто-либо другой, а госпожа Лонг со своими племянницами все-таки должны попытать счастья; таким образом, поскольку она сочтет сие добрым поступком, я возьму эту обязанность на себя, если вы откажетесь.

Девочки воззрились на отца. Г-жа Беннет отвечала лишь:

– Ерунда, полная ерунда!

– Что разумеете вы под сим эмфатическим восклицаньем? – вскричал он. – Почитаете ли вы ерундою официальное знакомство и важность такового? В этом не вполне могу с вами согласиться. А ты что скажешь, Мэри? Я же знаю, что ты юная дама глубоких познаний, читаешь толстые книги и делаешь выписки.

Мэри и хотела бы сказать нечто разумное, однако в голову ей ничего не пришло.

– Пока Мэри приводит мысли в порядок, – продолжал г-н Беннет, – вернемся к господину Бингли.

– Меня тошнит от господина Бингли! – закричала его жена.

– Сие мне огорчительно слышать; отчего же вы прежде не сказали? Знай я об этом нынче утром, я, разумеется, не стал бы его навещать. Какая незадача; но теперь, поскольку я навестил его, нам не избежать знакомства.

Последующего изумленья дам – вот чего желал г-н Беннет; изумленье г-жи Беннет, пожалуй, превзошло изумленье прочих, однако, едва первый всплеск радости миновал, супруга заявила, что сего и ожидала с самого начала.

– Как вы добры, дорогуша мой господин Беннет! Но я так и знала, что в конце концов вас уговорю. Я ни секундочки не сомневалась – вы слишком любите своих девочек, вы не могли пренебречь таким знакомством. О, как я счастлива! и надо же, как удачно вы пошутили – отправились поутру, но до сей минуты и слова не молвили.

– Отныне, Китти, можешь кашлять, сколько тебе угодно, – изрек г-н Беннет и с этими словами покинул комнату, изнуренный восторгами жены.

– Какой у вас замечательный отец, девочки, – отметила та, едва закрылась дверь. – И не знаю прямо, как вам отблагодарить его за доброту; не знаю, как мне его отблагодарить. В нашем возрасте, уверяю вас, не столь уж приятно всякий день заводить новые знакомства; но ради вас мы на все готовы. Лидия, милая, ты, разумеется, младшая, однако на ближайшем балу господин Бингли наверняка станет танцовать с тобою.

– О! – решительно ответствовала Лидия. – А мне и не страшно. Я, конечно, младшая, зато самая высокая.

Остаток вечера прошел за гаданьями, как скоро г-н Бингли нанесет ответный визит, и рассужденьями, когда пригласить его к обеду.

Глава III

Впрочем, как ни вопрошала г-жа Беннет, поспешествуемая пятью дочерьми, из супруга ее так и не удалось выжать удовлетворительного описанья г-на Бингли. Дамы атаковали г-на Беннета разнообразно: прямыми вопросами, остроумными предположеньями, смутными догадками; тот, однако, увертывался от их совокупного хитроумья, и в итоге дамам пришлось удовольствоваться мненьем, полученным от леди Лукас. Отзыв ее был весьма благоприятен. Сэр Уильям в восторге от г-на Бингли. Тот очень молод, замечательно красив, невероятно мил и, в довершение ко всему, собирается быть на ближайшем балу вместе с большим обществом. Что может быть восхитительнее? Склонность к танцам – отчасти шаг к влюбленности, а посему касательно сердца г-на Бингли зародились весьма лучезарные ожиданья.

– Кабы только я увидела, как одна из дочерей моих счастливо поселилась в Незерфилде, – говорила г-жа Беннет супругу, – да все остальные тоже удачно вышли замуж, мне бы нечего было и желать.

Через несколько дней г-н Бингли явился к г-ну Беннету с ответным визитом и минут десять просидел с хозяином дома в библиотеке. Г-н Бингли питал надежду узреть молодых дам, о чьей красоте был немало наслышан, однако созерцал только их отца. Пожалуй, дамам повезло больше: из верхнего окна они увидели, что г-н Бингли одет в синий редингот и ездит на вороном коне.

Вскоре последовало приглашенье к обеду; г-жа Беннет уже сочиняла блюда, кои выгодно явят ее талант к домоводству, но тут пришел ответ, сии планы отсрочивший. Г-н Бингли назавтра должен быть в городе, а стало быть, не сможет принять столь почетное для него приглашенье, и т. д. Г-жу Беннет охватило крайнее недовольство. Она не постигала, что за дела могут призывать его в город так скоро после прибытия в Хартфордшир, и заподозрила, что г-н Бингли, вероятно, беспрестанно порхает туда-сюда и никогда не осядет в Незерфилде, как ему надлежит. Леди Лукас отчасти утишила ее страхи, предположив, что г-н Бингли отправился в Лондон лишь затем, чтобы доставить большое общество на бал, и вскоре поступили сведенья, что г-н Бингли привезет с собою двенадцать дам и семь джентльменов. Девушки печалились о подобном множестве дам, однако накануне бала утешились, прослышав, что г-н Бингли привезет из Лондона не двенадцать дам, а только шесть – пять сестер и кузину. Группа же, коя вступила в бальную залу, состояла всего из пятерых: г-на Бингли, двух его сестер, мужа старшей сестры и еще одного молодого человека.

Г-н Бингли был пригож и благороден; он располагал приятственной наружностью и непринужденностью, лишенной аффектации. Сестры его оказались утонченными дамами сугубо светского облика. Его зять г-н Хёрст попросту смотрелся джентльменом; однако друг его г-н Дарси вскоре привлек вниманье всего собрания элегантностью и высоким ростом, красивыми чертами, благородной миною, а равно за пять минут распространившимся слухом о том, что он располагает десятью тысячами в год. Джентльмены объявили его образцом мужественности, дамы заявили, что он красивее г-на Бингли, и на г-на Дарси взирали с немалым восхищеньем полвечера, покуда манеры его не породили досады, коя уняла всплеск его популярности, ибо г-н Дарси оказался гордецом, не снисходившим до общества и не принимавшим подношений дружбы, а стало быть, никакое громадное поместье в Дербишире уж не мешало ему обладать весьма непривлекательной хмурой внешностью и быть недостойным сравнения с другом.

Г-н Бингли вскоре перезнакомился со всеми наиважнейшими людьми; он был оживлен и открыт, танцовал всякий танец, рассердился, когда вечер закончился чересчур рано, и упомянул, что не прочь дать бал в Незерфилде. Столь привлекательные черты говорят сами за себя. Сколь противоположен он своему другу! Г-н Дарси танцовал лишь единожды с г-жою Хёрст и единожды – с юной г-жою Бингли, не пожелал быть представлен любой другой даме и остаток вечера бродил по зале, изредка заговаривая с одним из своих знакомцев. Г-ну Дарси был вынесен приговор. Один из самых гордых, наинеприятнейших людей на свете, и все надеялись, что он здесь более не появится. Среди наиболее рьяных его недругов оказалась г-жа Беннет, чья неприязнь к его поведенью обострилась в особенности, поскольку г-н Дарси явил пренебреженье одной из дочерей сей дамы.

Ввиду немногочисленности джентльменов Элизабет Беннет вынуждена была два танца просидеть в кресле; некоторое время г-н Дарси обретался поблизости, и Элизабет подслушала его разговор с г-ном Бингли, на несколько минут прервавшим танцы, дабы привлечь друга к забавам.

– Пойдемте, Дарси, – сказал г-н Бингли, – я считаю, вам следует потанцовать. Невыносимо глядеть, как вы столь глупым манером стоите тут один. Танцовать гораздо приятнее.

– Я, разумеется, воздержусь. Вы знаете, как я этого не люблю, если незнаком с партнершей. В подобном собраньи сие будет нестерпимо. Ваши сестры заняты, а в зале нет ни единой женщины, с коей танец не окажется карой господней.

– Я бы на вашем месте не привередничал! – вскричал Бингли. – Слово чести, никогда прежде я не встречал столько славных девушек, и некоторые чрезвычайно миловидны.

– С единственной красивой девушкой танцуете вы, – ответствовал г-н Дарси, устремив взор на старшую сестру Беннет.

– О, в жизни я не зрел существа прекраснее! Но позади вас сидит одна из ее сестер – она очень миловидна и, смею заметить, очень приятна. Дозвольте мне попросить мою партнершу – она вас представит.

– Это вы о ком? – Обернувшись, г-н Дарси взглянул на Элизабет, перехватил ее взгляд, отвел глаза и холодно изрек: – Она недурственна, однако недостаточно красива, чтобы искусить меня; я же нынче не в настроеньи удостаивать вниманья дам, коими пренебрегли остальные. Возвращайтесь лучше к партнерше и насладитесь ее улыбками – со мною вы лишь теряете время.

Г-н Бингли последовал сему совету. Г-н Дарси отошел прочь; Элизабет вовсе не питала к нему теплых чувств. Она, впрочем, с немалым воодушевленьем пересказала сию историю подругам, поскольку обладала нравом жизнерадостным и игривым и курьезами наслаждалась.

В общем и целом все семейство славно провело вечер. Г-жа Беннет созерцала, как гости из Незерфилда восхищаются ее старшей дочерью. Г-н Бингли танцовал с Джейн дважды, и к тому же ее заметили его сестры. Джейн наслаждалась не меньше матери, пускай и тише. Элизабет сопереживала сестриной радости. Мэри слышала, как ее рекомендовали юной г-же Бингли как наикультурнейшую девицу в окру́ге; Кэтрин же и Лидию удача не оставила без партнеров, а только сие девиц пока и занимало в балах. Таким образом, в добром расположеньи духа все вернулись в свое жилище в Лонгборне, единственный господский дом в этой деревне. Возвратившись, они обнаружили, что г-н Беннет еще не ложился. Погрузившись в книгу, о времени он забывал, а в сем случае питал немалое любопытство касательно вечера, кой предвкушался с таким восторгом. Г-н Беннет, пожалуй, надеялся, что все ожиданья супруги касательно приезжего будут обмануты, однако ему вскорости изложили совершенно иную историю.

– Ах, дорогуша господин Беннет, – молвила г-жа Беннет, переступая порог, – мы провели совершенно прелестный вечер, совершенно замечательный получился бал. Жаль, что вас не было. Нашей Джейн так восхищались – что может быть лучше? Все твердили, как чудесно она выглядит, а господин Бингли счел ее весьма прекрасной и дважды с нею танцовал. Вы только подумайте, дорогуша, он танцовал с нею дважды, честное слово, и лишь ее одну в целой зале пригласил во второй раз. Поначалу-то он пригласил юную госпожу Лукас. Я рассердилась, как их вместе увидала, но, тем не менее же, ею он вовсе не восторгался – вообще-то кому охота ею восторгаться, сами знаете; а Джейн его, я так думаю, восхитила, еще когда с партнером шла. Ну, он спросил, кто она такая, был представлен и пригласил ее на следующие два танца. Потом третью пару он танцовал с юной госпожою Кинг, четвертую – с Марией Лукас, пятую снова с Джейн, шестую с Лиззи, а Boulanger[2]…

– Если б он питал хоть малейшее сочувствие ко мне, – в нетерпеньи вскричал ее супруг, – он танцовал бы вдвое меньше. О, отчего не растянул он лодыжку в первом же танце!

– Ах, дорогуша, – продолжала г-жа Беннет, – мне он очень понравился. Столь необычайно красив! и сестры его очаровательны. В жизни я не видала ничего элегантнее их туалетов. А кружева на платье госпожи Хёрст…

Ее снова прервали. Г-н Беннет воспротивился всякому описанью нарядов. Посему супруге его пришлось искать иной поворот беседы и с немалой едкостью и некоторыми преувеличеньями поведать об ужасной грубости г-на Дарси.

– Но уверяю вас, – прибавила она, – Лиззи мало теряет, не удовлетворяя вкусы этого человека, ибо он крайне отталкивающ, гадок и вовсе не стоит обходительности. Такой заносчивый, такой самоуверенный – сие попросту невыносимо. Бродил да бродил по зале, воображал, будто весь из себя величествен! Недостаточно красива, чтоб с нею танцовать! Жаль, что вас не было, дорогуша, – вы бы его приструнили, как вы умеете. Мне он не понравился до крайности.

Глава IV

Едва Джейн и Элизабет остались наедине, старшая сестра, прежде восхищавшаяся г-ном Бингли сдержанно, поведала, как восторгается им.

– Он таков, каким надлежит быть молодому человеку, – сказала она. – Разумный, мягкий, жизнерадостный; и я никогда не видела столь замечательных манер – такая сердечность и такое совершенство воспитанья!

– И к тому же он красив, – отвечала Элизабет, – каким молодому человеку тоже полагается быть, если он способен. Итак, характер его совершенен.

– Мне сильно польстило, что он пригласил меня во второй раз. Я не ожидала подобного комплимента.

– Правда? А я ожидала. В сем и разница меж нами. Тебя комплименты неизменно застают врасплох, меня же – никогда. Что может быть естественнее, чем пригласить тебя снова? Ты раз в пять красивее любой дамы в зале – он же не слепой. Дабы сие увидеть, ему не нужна галантность. Итак, он очень мил, и я дозволяю тебе питать к нему симпатию. Тебе нравились персоны и поглупее.

– Лиззи, милая!

– Ты, знаешь ли, чересчур уж склонна любить людей вообще. Ни в ком не видишь слабостей. Все мнится тебе добрым и приятным. Я в жизни не слыхала, чтоб ты дурно о ком-нибудь отозвалась.

– Я бы не желала порицать человека опрометчиво; однако я всегда говорю, что у меня на сердце.

– Я знаю; это и удивительно. С твоей здравостью – и столь неподдельная слепота к чужим порокам и вздору! Притворная щедрость души распространена немало – ее встречаешь повсюду. Но быть щедрой без чванства либо умысла, во всяком нраве уметь распознать хорошее, возвысить его, а о дурном умолчать, – к сему способна ты одна. И, кстати, его сестры тебе тоже понравились? Они себя ведут иначе.

– Разумеется, не понравились – вначале. Но они весьма приятные дамы, если с ними поговорить. Госпожа Бингли будет жить с братом и вести хозяйство, и я сильно ошибусь, если она не окажется милейшей соседкой.

Элизабет выслушала молча, однако не поддалась: дамы на балу не желали со всеми быть приветливыми; будучи проницательнее сестры и менее податлива, а равно обладая сужденьями, не затуманенными вниманьем к собственной персоне, Элизабет крайне мало склонна была сих дам одобрять. Да, они были весьма элегантны, не лишены благодушия в минуту удовольствия, не без таланта к обходительности, если такова была их цель, однако горделивы и самодовольны. Они были довольно красивы, учились в одном из первых частных пансионов города, располагали наследством в двадцать тысяч фунтов, имели привычку тратить больше, нежели до́лжно, и вращались в высшем обществе, а стало быть, как ни посмотри, имели право высоко ценить себя и ни в грош не ставить всех прочих. Они были дочерьми уважаемого семейства с севера Англии – обстоятельство, кое запечатлелось в их памяти отчетливее, нежели тот факт, что их собственное наследство, а равно состоянье их брата приобретены торговлею.

От отца, намеревавшегося купить поместье, однако до сего не дожившего, г-н Бингли унаследовал собственность, коя оценивалась почти в сто тысяч фунтов. Г-н Бингли собирался распорядиться деньгами сходным образом и порою выбирал графство; но поскольку ныне он располагал прекрасным домом и правом охоты[3], многим из тех, кто хорошо г-на Бингли знал, представлялось сомнительным, что он не проведет остаток дней своих в Незерфилде, а покупку не предоставит следующему поколенью.

Сестры его в нетерпеньи дожидались, когда он приобретет собственное поместье; но хотя сейчас г-н Бингли обосновался в Незерфилде лишь съемщиком, юная г-жа Бингли отнюдь не возражала сидеть во главе его стола, а г-жа Хёрст, вышедшая за человека, обладавшего более положением, нежели состоянием, не менее склонна была полагать дом г-на Бингли своим, когда сие мнилось ей удобным. И двух лет не прошло с совершеннолетья г-на Бингли, когда случайная рекомендация соблазнила его взглянуть на Незерфилд. Г-н Бингли глядел на него и в него полчаса, остался доволен окрестностями и хозяйскими комнатами, удовлетворен похвалами дому, расточаемыми владельцем, и снял Незерфилд тотчас же.

Несмотря на великую разницу характеров, Бингли и Дарси связывала очень крепкая дружба. Г-н Бингли полюбился другу за непринужденность, открытость, податливость, хотя невозможен был нрав, более отличный от нрава Дарси, и хотя последний недовольства своим характером не выказывал. Бингли, безусловно, полагался на дружбу Дарси и высоко ценил его мненье. Здравостью Дарси его превосходил. Бингли был отнюдь не бестолков, однако Дарси обладал острым умом. В то же время он был заносчив, холоден и пренебрежителен, а манеры его, хоть и выдавали блестящее воспитанье, к близости не располагали. В этом отношеньи друг его обладал величайшим преимуществом. Бингли нравился всем, где бы ни появлялся, Дарси же неизменно почитался оскорбительным.

Их беседа на балу в Меритоне представляется весьма типической. Бингли в жизни не встречал столь славных людей и миловидных девиц, все к нему крайне добры и внимательны, ни малейшей формальности, ни малейшей чопорности, вскоре он уже познакомился словно бы со всею залою; что же до юной г-жи Беннет, он и вообразить не может ангела прекраснее. Дарси, напротив, созерцал людское сборище, почти совершенно обделенное красотою и начисто лишенное благородства, ни одна персона не представляла для него ни малейшего интереса, и ни одна не подарила его вниманьем или же радостью. Юная г-жа Беннет – красавица, признал Дарси, однако сверх меры улыбается.

Г-жа Хёрст и ее сестра сего не оспорили, однако восторгались новой знакомицей, питали к ней симпатию и провозгласили ее славной девушкой, с коей не прочь познакомиться ближе. Итак, юная г-жа Беннет утвердилась славной девушкою, а брат вышеупомянутых дам счел, что похвала сия наделяет его правом думать о ней, как пожелает.

Глава V

На расстояньи краткой прогулки от Лонгборна проживало семейство, с коим Беннеты были особенно близки. Сэр Уильям Лукас в прошлом держал торговлю в Меритоне, сколотил приличное состоянье и, будучи мэром и обратившись к королю, был возвышен до рыцарства. Пожалуй, почесть сия на него повлияла чрезмерно. Она одарила его омерзеньем к ремеслу и житью в торговом городишке, и сэр Уильям, бросив и то и другое, с семьею удалился на милю от Меритона в дом, кой с тех самых пор был поименован Обителью Лукаса; там сэр Уильям мог блаженно размышлять о собственном величии и, не стесненный делом, занимать себя исключительно любезностью по отношенью ко всему миру. Ибо, хоть титул и возвысил сэра Уильяма, тот не стал надменен – напротив, всех и каждого неустанно дарил вниманьем. По природе своей был он безвреден, дружелюбен и обходителен, а представленье ко двору наделило сего господина учтивостью.

Леди Лукас была славною женщиной, не чересчур умной, а посему ценной для г-жи Беннет соседкою. У четы Лукас имелось несколько детей. Старшая, здравая, умная молодая женщина лет двадцати семи, задушевно дружила с Элизабет.

Встреча и обсужденье бала сестрам Лукас и сестрам Беннет представлялись решительно необходимыми, а потому наутро барышни Лукас явились в Лонгборн, дабы послушать и поболтать.

– Ты замечательно открыла вечер, Шарлотта, – молвила г-жа Беннет со всей любезностью самообладанья. – Тебя господин Бингли выбрал первой.

– Да, но второй выбор ему, очевидно, понравился больше.

– А-а – ты, вероятно, про Джейн, потому что он танцовал с нею дважды. Что ж, сие и впрямь наводило на мысль, будто он ею восхищен… вообще-то я полагаю, так оно и было… что-то я такое слыхала… не припомню… что-то касательно г-на Робинсона.

– Вы, должно быть, о той беседе между ним и господином Робинсоном, что я подслушала, – я вам не рассказывала? Господин Робинсон осведомился у него, как ему нравятся наши меритонские балы и согласен ли он, что в зале находится великое множество красавиц, и которая из них ему видится краше всех, – и на последний вопрос он отвечал тотчас: «О, безусловно, юная госпожа Беннет, здесь двух мнений быть не может».

– Смотрите-ка! – что ж, и в самом деле вполне бесспорно… мнится даже, будто… но тем не менее же, как вы понимаете, сие может обернуться ничем.

– Я подслушивала толковее, чем ты, Элайза, – сказала Шарлотта. – Вряд ли господина Дарси так же стоило слушать. Бедняжка Элайза! – всего лишь недурственна.

– Умоляю вас, не забивайте Лиззи голову, нечего ей беспокоиться из-за его дурного обращенья; он такой противный, понравиться ему – изрядная незадача. Госпожа Лонг сказала мне вчера, что он полчаса просидел с нею рядом и ни разу рта не раскрыл.

– Вы вполне уверены, сударыня? Мне кажется, это ошибка, – заметила Джейн. – Я совершенно точно видела, как господин Дарси с нею разговаривал.

– Да-с – потому что в конце концов она спросила, по душе ли ему Незерфилд, и тут уж ему пришлось ответить – но она говорит, ее обращенье всерьез его раздосадовало.

– Госпожа Бингли мне сказала, – продолжала Джейн, – что он почти ни с кем не беседует – только с близкими знакомцами. С ними он замечательно приятный человек.

– Ни слову не верю, дорогуша. Будь он таким уж приятным, поговорил бы с госпожою Лонг. Но я-то догадываюсь, как такое вышло: все твердят, что он от гордости едва не лопается, и, наверное, он как-то прознал, что у госпожи Лонг нет экипажа и она прибыла на бал в наемной карете.

– Пусть играет в молчанку с госпожой Лонг, сколько ему заблагорассудится, – сказала юная г-жа Лукас, – но лучше бы он потанцовал с Элайзой.

– В следующий раз, Лиззи, – сказала ее мать, – я бы на твоем месте отказалась танцовать с ним.

– Пожалуй, сударыня, я вполне могу обещать вам, что никогда не стану с ним танцовать.

– Гордость его, – молвила юная г-жа Лукас, – не оскорбляет меня, как зачастую имеет свойство оскорблять гордость, ибо для нее имеется повод. Что ж тут удивляться, если благородный человек, с древним родом, состояньем и сплошным благоприятствованьем, собою доволен. Если можно так выразиться, он имеет право гордиться.

– Не поспоришь, – отвечала Элизабет, – и я бы с легкостью простила его гордость, если б он не оскорбил мою.

– На мой взгляд, гордость, – отметила Мэри, кичившаяся солидностью своих суждений, – порок весьма распространенный. Все, что я прочла, убеждает меня, что он распространен очень широко, природа человеческая особенно ему подвержена и очень немногие из нас не лелеют самодовольства из-за того или иного своего качества, подлинного или же воображаемого. Тщеславие и гордость – явленья различные, хотя слова нередко употребляются синонимичным образом. Человек может быть горд, но лишен тщеславья. Гордость более касается нашего мненья о себе, тщеславье же – того, что думают о нас прочие.

– Будь я богат, как господин Дарси, – вскричал юный Лукас, явившийся в гости вместе с сестрами, – мне было бы все равно, сколь я горд. Я бы держал свору паратых гончих и всякий день бы выпивал бутылку вина.

– Стало быть, ты выпивал бы гораздо больше, чем до́лжно, – отметила г-жа Беннет, – и кабы я такое увидала, мне бы у тебя следовало отнять бутылку.

Мальчик возразил, что ничего подобного ей бы не следовало, г-жа Беннет не отступала, и спор сей завершился только с отбытьем визитеров.

Глава VI

Дамы из Лонгборна вскоре посетили таковых из Незерфилда. Как и полагается, имел место ответный визит. Обворожительные манеры юной г-жи Беннет исторгали доброжелательность из г-жи Хёрст и юной г-жи Бингли, и хотя мать была сочтена невыносимою, а младшие сестры – не стоящими беседы, двум старшим было изъявлено желанье познакомиться ближе. Джейн восприняла сие вниманье с величайшим наслажденьем, но Элизабет по-прежнему видела надменность в обращеньи сестер Бингли со всеми, не исключая, пожалуй, и ее сестры, и полюбить новых знакомиц не могла; впрочем, их доброта к Джейн, какова бы ни была, обладала ценностию, ибо, по всей вероятности, коренилась в восхищеньи их брата. В общем, при всякой встрече Бингли и Джейн было очевидно, что он и впрямь восхищается ею, а Элизабет было равно очевидно, что Джейн поддается склонности, кою питала к нему со дня знакомства, и в некотором смысле всерьез влюблена; но, с удовольствием размышляла Элизабет, вряд ли сие обнаружат все, ибо с величайшей силою чувства Джейн сочетала уравновешенность и неизменную жизнерадостность, кои оберегали ее от подозрений назойливых персон. Сим соображеньем Элизабет поделилась со своей подругой, юной г-жою Лукас.

– Пожалуй, сие приятно, – отвечала Шарлотта, – уметь в подобном случае дурачить общество, однако порою осторожность становится препоною. С таким же мастерством скрывая нежные чувства от предмета таковых, женщина рискует его упустить – и мало утешенья в том, что впотьмах бродят и все прочие. Почти во всякой симпатии столько благодарности или же тщеславья, что попросту опасно оставлять их без присмотра. Влюбляемся мы все легко – небольшое предпочтенье вполне естественно; однако лишь немногим из нас хватает духу поистине любить без поощренья. В девяти случаях из десяти женщине лучше выказывать больше нежных чувств, нежели она питает. Несомненно, Бингли нравится твоя сестра, но он может и не решиться на большее, если она ему не поможет.

– Но она помогает ему, насколько дозволяет ее натура. Если уж я постигаю ее к нему расположенье, он должен быть совершеннейшим простофилей, чтоб ее расположенья не заметить.

– Не забывай, Элайза, что он не знает Джейн, как знаешь ее ты.

– Но если женщина неравнодушна к мужчине и не старается этого скрыть, он, разумеется, должен сие обнаружить.

– Вероятно, должен, если достаточно с нею видится. Но Бингли и Джейн, хоть и встречаются с пристойной частотою, никогда не бывают друг с другом часами, а поскольку видятся они в больших обществах, им невозможно всякий миг посвящать беседам. Посему Джейн следует до самого донышка использовать всякие полчаса, когда она владеет его вниманьем. Вот когда она в нем уверится – тогда, пожалуйста, на досуге может влюбляться сколько угодно.

– План твой хорош, – отвечала Элизабет, – если речь идет только о желаньи удачно выйти замуж, и, вознамерься я заполучить богатого мужа – да и любого мужа, – пожалуй, мне бы так и следовало поступать. Но чувства Джейн иные – она не свершает поступков с умыслом. Ныне у нее нет оснований доверять ни степени своего расположенья, ни здравости такового. Они знакомы всего две недели. Она протанцовала с ним четыре танца в Меритоне, однажды утром виделась с ним у него в доме и четырежды обедала вместе с ним в обществе. Сего отнюдь не достаточно, чтобы постичь его характер.

– При таком повороте – конечно. Если б она с ним просто обедала, она бы выяснила только, хорош ли у него аппетит; но не забывай, что притом четыре вечера они провели вместе – а четыре вечера могут многое изменить.

– Да, эти четыре вечера позволили им увериться, что оба они предпочитают vingt-et-un игре в торговлю, но в отношеньи всех прочих наиважнейших черт, насколько я себе представляю, ничего в особенности не раскрылось.

– Что ж, – молвила Шарлотта, – я всей душою желаю Джейн успеха, и если б она вышла за него завтра, я бы сочла, что для нее вероятие прожить жизнь счастливо не меньше, чем если бы она изучала его характер целый год. Счастье в браке – абсолютнейшая случайность. Будь характеры сторон постигнуты ими до мелочей или будь они похожи как две капли воды, сие вовсе их блаженству не способствует. Впоследствии они достаточно переменятся, чтобы хлебнуть свою долю недовольства; лучше как можно меньше знать о недостатках персоны, с коей намерена провести всю жизнь.

– Ты насмешила меня, Шарлотта, однако же сие не здраво. Ты сама понимаешь, что не здраво и что сама никогда подобным образом не поступишь.

Увлеченно наблюдая, как г-н Бингли ухаживает за ее сестрою, Элизабет и не подозревала, что сама стала предметом некоего интереса, явленного другом упомянутого господина. Поначалу г-н Дарси еле признал ее миловидной, на балу взирал на нее без восхищенья, а при последующих встречах устремлял на нее взор сугубо критики ради. Но едва он с предельной ясностью дал понять себе и друзьям, что лицо Элизабет не обладает ни единой привлекательной чертою, как заметил, что, благодаря прекрасным темным глазам, лицо сие необычайно умно. За сим открытьем последовали прочие, равно оскорбительные. Неодобрительный взор подметил не одно нарушенье идеальной симметрии ее облика, однако г-н Дарси вынужден был признать, что фигура ее грациозна и привлекательна, и, невзирая на его заявленья, будто манеры Элизабет не достойны великосветского общества, его завораживала их непринужденная игривость. О сем Элизабет не имела понятья – для нее он оставался лишь человеком, кой нигде никому не мил, а ее саму счел недостаточно красивой, чтобы с нею танцовать.

Ему возжелалось больше узнать о ней, и, готовясь к беседе с нею самолично, он стал прислушиваться к ее беседам с прочими. Сие привлекло ее вниманье. Случилось это у сэра Уильяма Лукаса, где собралось множество гостей.

– Для чего это господин Дарси, – спросила Элизабет Шарлотту, – слушает мою беседу с полковником Форстером?

– На сей вопрос ответить в силах лишь господин Дарси.

– Если он продолжит в том же духе, я дам ему знать, что сие вижу. Взирает он весьма сатирически, и я стану его бояться, если сама не начну дерзить.

Вскоре, когда он направился к ним, хоть и не являя намеренья заговорить, юная г-жа Лукас припомнила сие Элизабет, чем немедленно подругу раззадорила; обернувшись к г-ну Дарси, та промолвила:

– Мне кажется, только что я выразилась необычайно удачно, когда подначивала полковника Форстера насчет бала в Меритоне, – как вы полагаете, господин Дарси?

– С замечательным воодушевленьем – но сия тема всегда воодушевляет дам.

– Вы к нам суровы.

– Скоро настанет ее черед сносить подначки, – заметила г-жа Лукас. – Я открою фортепьяно, Элайза, и сама знаешь, что будет дальше.

– Для подруги ты весьма странное созданье! – вечно хочешь, чтоб я играла и пела пред всеми и каждым! Если б тщеславье мое приняло музыкальный облик, ты была бы незаменима, но вообще-то я бы предпочла не выступать пред теми, кто обыкновенно слушает лучших исполнителей. – На настойчивые уговоры г-жи Лукас Элизабет, впрочем, отвечала: – Что ж, хорошо; чему быть, того не миновать. – И, серьезно воззрившись на г-на Дарси: – Есть удачная старая поговорка, кою все здесь, разумеется, знают: «Сбереги дыханье – нечем будет на овсянку дуть»; итак, я сберегу дыхание для пенья.

Выступление ее было мило, хотя никоим образом не блестяще. После пары песен, не ответив на мольбы нескольких гостей спеть снова, Элизабет охотно уступила место сестре Мэри, каковая, будучи единственной дурнушкой в семье, прилежно трудилась, добиваясь познаний и успехов, и неизменно жаждала их явить.

Мэри не обладала ни способностями, ни вкусом, и тщеславье, хоть и наделило ее стараньем, равно подарило самодовольством и педантизмом, коими искусство, превосходящее ее уменья, было бы оскорблено. Элизабет, непринужденную и непосредственную, слушали с бо́льшим удовольствием, хоть она играла и вполовину не столь хорошо; Мэри же по завершеньи продолжительного концерта с удовольствием заслужила хвалы и благодарность шотландскими и ирландскими мелодиями, кои запросили ее младшие сестры, рьяно бросившиеся танцовать в углу залы с Лукасами и двумя-тремя офицерами.

Г-н Дарси возвышался подле них, безмолвно негодуя на подобную манеру проводить вечер, в беседы не вступал и пребывал столь поглощен думами, что не заметил подле себя сэра Уильяма Лукаса, пока тот не заговорил:

– Сколь очаровательная забава для молодежи, господин Дарси! Все-таки ничто не сравнится с танцами. Лично я полагаю их одним из наиутонченнейших явлений изысканного общества.

– Разумеется, милостивый государь, – и преимущество их в том, что они равно в моде и в менее изысканных обществах мира сего. Танцовать умеют даже дикари.

Сэр Уильям лишь улыбнулся.

– Ваш друг к сему замечательно способен, – продолжал он после паузы, увидев, что к танцорам присоединился Бингли. – Я же не питаю сомнений, что вы и сами, господин Дарси, сведущи в сей науке.

– Полагаю, сударь, вы видели, как я танцовал в Меритоне.

– Именно, и зрелище сие мне доставило немалое удовольствие. Часто ли вы танцуете в Сент-Джеймсе[4]?

– Никогда, сударь.

– Не кажется ли вам, что он сего вполне достоин?

– Я стараюсь никаких мест сим не удостаивать, если в силах этого избежать.

– У вас, я так понимаю, в городе дом?

Г-н Дарси наклонил голову.

– Одно время я и сам подумывал обосноваться в городе, ибо я люблю высшее общество; однако же я сомневался, что лондонская атмосфера пойдет на пользу леди Лукас.

Он умолк, надеясь на ответ, однако визави его к ответу расположен не был; в эту минуту к ним направилась Элизабет, и сэр Уильям, коему в голову пришла выходка весьма галантного свойства, окликнул:

– Дражайшая моя госпожа Элайза, отчего же вы не танцуете? Господин Дарси, позвольте представить вам в сей юной даме весьма желанную партнершу. Я уверен, вы не откажетесь потанцовать, когда пред вами такая красота.

И, схватив Элизабет за руку, он уже собрался вложить ее ладонь в руку г-на Дарси, каковой, удивившись несказанно, отнюдь не возражал руку сию принять, однако же Элизабет тотчас попятилась и в некотором замешательстве молвила сэру Уильяму:

– Честное слово, сударь, танцовать я ни капли не желаю. Прошу вас, не допустите мысли, будто я направлялась сюда, желая молить о партнере.

Г-н Дарси серьезно и пристойно попросил чести протанцовать с нею – вотще. Элизабет была неколебима, и все попытки сэра Уильяма ее уговорить не пошатнули ее решимости.

– Вы столь чудесно танцуете, госпожа Элайза, – жестоко лишать меня счастья наблюдать за вами, и хотя сей джентльмен вообще-то не питает склонности к забавам, я не сомневаюсь, он пожертвует нам полчаса.

– Господин Дарси необычайно любезен, – улыбнулась Элизабет.

– Бесспорно – однако, имея в виду приманку, дорогая моя госпожа Элайза, мы не вправе удивляться его обходительности, ибо кто отвергнет такую партнершу?

Элизабет одарила его лукавым взглядом и отвернулась. Сопротивленье не повредило ей в глазах джентльмена, кой с неким удовлетвореньем размышлял о ней, когда юная г-жа Бингли обратилась к нему следующим манером:

– Догадываюсь, о чем вы тут задумались.

– Полагаю, сие маловероятно.

– Вы рассуждаете, как невыносимо будет многие вечера провести подобным манером – в подобном обществе, и я вполне разделяю ваше мненье. Как сие чрезвычайно досадно! Пресность и однако же шум; ничтожность и однако же спесь этих господ! Чего бы я не отдала, чтоб услышать, как вы их громите!

– Уверяю вас, гипотеза сия решительно неверна. Ум мой полнился соображеньями, кои гораздо приятственнее. Я размышлял о величайшем наслажденьи, что способны подарить прекрасные очи красивой женщины.

Юная г-жа Бингли тотчас вперила в него взор и пожелала узнать, которая дама удостоилась чести внушить ему подобные думы. Г-н Дарси ответствовал весьма бесстрашно:

– Госпожа Элизабет Беннет.

– Госпожа Элизабет Беннет! – повторила юная г-жа Бингли. – Я потрясена. И давно ли она у вас в любимицах? – и когда же мне пожелать вам счастья?

– Именно сего вопроса я от вас и ожидал. Женское воображенье весьма поспешно, в единый миг перелетает от восхищенья к любви, а от любви – к супружеству. Я так и знал, что вы станете желать мне счастья.

– Нет уж, если вы столь серьезны, я стану полагать сей вопрос абсолютно решенным. У вас будет очаровательнейшая теща, и она, разумеется, навеки поселится с вами в Пемберли.

С глубочайшим равнодушьем г-н Дарси слушал, как она развлекает себя подобным манером, и поскольку его самообладанье убедило ее, что опасность прошла стороною, сие остроумье блистало еще долго.

Глава VII

Собственность г-на Беннета почти целиком состояла из поместья, кое приносило две тысячи в год и, к великому сожаленью дочерей владельца, в отсутствие наследников мужеского полу майоратом[5] закреплялось за дальним родственником; наследство же их матери, хоть и обильное для ее положенья, едва ли могло восполнить нехватку наследства отца. Ее отец был поверенным в Меритоне и оставил ей четыре тысячи фунтов.

У нее имелась сестра, пребывавшая замужем за неким г-ном Филипсом, каковой у их отца служил и унаследовал его дело; равно был у нее брат, осевший в Лондоне и занимавшийся почтенного сорта торговлей.

Деревня Лонгборн находилась всего в миле от Меритона – весьма удобно для молодых дам, коих обычно манило туда раза три-четыре в неделю, любезно навестить тетушку, а равно модистку, располагавшуюся как раз напротив. Две младшие, Кэтрин и Лидия, особенно часто оказывали подобное вниманье: их умы были пустее, нежели у сестер; когда не случалось ничего получше, прогулка в Меритон по необходимости разнообразила их утренние часы и предоставляла тему для вечерних бесед, и как бы ни была скудна новостями округа, девушки неизменно умудрялись что-нибудь у тетушки вызнать. Ныне же сплетни и удовольствия обеспечило им прибытье милиционного полка, каковой будет квартировать в Меритоне всю зиму.

Всякое посещенье г-жи Филипс приносило теперь наилюбопытнейшие сведенья. Что ни день познанья девушек касательно имен и родственных связей офицеров прирастали. Жилища последних недолго оставались в тайне, а со временем младшие сестры Беннет стали знакомиться и с самими офицерами. Г-н Филипс навещал их всех, и сие открыло его племянницам источник неведомого прежде блаженства. Ни о чем, кроме офицеров, они и говорить не могли, и внушительное состояние г-на Бингли, упоминанье о коем взбадривало их мать, мнилось им бессмысленным в сравненьи с обмундированием младшего офицерского состава.

Однажды утром, послушав их излиянья, г-н Беннет хладнокровно отметил:

– Судя по тому, что я в силах постичь из образа ваших бесед, вы, по видимости, глупейшие девицы в графстве. Сие я подозревал уже некоторое время, однако ныне убедился.

Кэтрин смутилась и не ответила, однако Лидия по-прежнему совершенно невозмутимо восторгалась капитаном Картером и вслух надеялась увидеть его нынче, ибо завтра утром он отбывает в Лондон.

– Я поражена, дорогуша, – сказала г-жа Беннет, – тем, что вы столь охотно объявляете собственных детей глупыми. Кабы уж я пожелала пренебрежительно высказаться о чьих-либо детях, дети сии безусловно не были бы моими.

– Если мои дети глупы, я рассчитываю всегда сие сознавать.

– Да, однако же все они очень умны.

– Сие, смею надеяться, единственный вопрос, кой порождает несогласье меж нами. Я надеялся, что наши мненья совпадают до мельчайших малостей, но покуда принужден высказать отличное от вашего соображенье, а именно: две наши младшие дочери необычайно бестолковы.

– Дорогуша господин Беннет, нельзя ожидать от таких девочек здравости их отца и матери. Надо полагать, дожив до нашего возраста, они станут думать об офицерах не более нашего. Помню, были времена, когда мне и самой весьма по нраву были красные мундиры – в душе я питаю к ним симпатию и по сей день; а коли толковый молодой полковник с пятью-шестью тысячами в год пожелает одну из моих девочек, я ему не откажу; и еще мне показалось, что на днях у сэра Уильяма полковник Форстер был весьма хорош в мундире.

– Мама́, – вскричала Лидия, – тетушка говорит, что полковник Форстер и капитан Картер стали реже навещать госпожу Уотсон, чем по приезде; она часто видит их в библиотеке Кларка.

Ответить г-же Беннет помешало явленье лакея с запискою для юной г-жи Беннет – записку прислали из Незерфилда, и лакею велено было дождаться ответа. Глаза матери засверкали от удовольствия, и она взывала в нетерпеньи:

– Ну-с, Джейн, от кого же это? О чем там? Что он пишет? Ну же, Джейн, расскажи нам поскорее; поторопись, милая, – пока дочь ее читала.

– От госпожи Бингли, – отвечала Джейн и затем прочла вслух:

Дражайший мой друг, если Ваше состраданье не дозволит Вам отобедать нынче с Луизой и со мною, мы рискуем возненавидеть друг друга на весь остаток жизни, ибо tête-à-tête двух дам на целый день не может завершиться иначе, нежели ссорою. Приезжайте, как только получите сие. Брат мой и джентльмены станут обедать с офицерами.

Ваша навсегда,

Кэролайн Бингли.

– С офицерами! – вскричала Лидия. – Отчего же тетушка нам об этом не сказала?

– Обедает не дома, – заметила г-жа Беннет. – Какая незадача.

– Можно я возьму экипаж? – спросила Джейн.

– Нет, дорогуша, лучше поезжай верхом – похоже, собирается дождь; а затем оставайся в Незерфилде на ночь.

– Хороший план, – заметила Элизабет, – если б вы были уверены, что дамы не предложат отвезти Джейн домой.

– О, но ведь джентльмены поедут в Меритон в экипаже господина Бингли, а у Хёрстов своих лошадей нет.

– Я бы предпочла экипаж.

– Но, дорогуша, твой отец, разумеется, не может выделить тебе упряжных. Они потребны в хозяйстве, не так ли, господин Беннет?

– Они потребны в хозяйстве существенно чаще, нежели мне удается их заполучить.

– Но если вы их получите сегодня, – сказала Элизабет, – матушкина цель будет достигнута.

В конце концов она выжала из отца признание, что упряжные заняты. Итак, Джейн оставалось лишь отправиться верхом, и мать проводила ее до двери, бодро пророча ненастье. Надежды г-жи Беннет сбылись: вскоре после отъезда Джейн начался ливень. Сестры переживали за нее, однако мать блаженствовала. Лило весь вечер без перерыва; разумеется, Джейн не могла возвратиться.

– Ведь как я удачно придумала! – не раз повторила г-жа Беннет, будто вызвала ливень самолично. Впрочем, всего блеска своей выдумки она не осознавала до самого утра. Не успело семейство толком позавтракать, как из Незерфилда явился слуга с запискою к Элизабет.

Милая моя Лиззи, я с утра сильно занемогла – вероятно, сие объясняется тем, что я вчера насквозь вымокла. Мои добрые подруги и слышать не желают о том, чтоб отпустить меня домой, пока я не поправлюсь. Они также настаивают, чтоб я показалась г-ну Джоунзу, – посему не тревожься, если узнаешь, что он меня навещал, – и, кроме больного горла и головной боли, меня почти ничего не мучает.

Твоя, и т. д.

– Что ж, любезная моя, – изрек г-н Беннет, когда Элизабет огласила записку, – если ваша дочь сляжет с опасным недугом, если она умрет, весьма утешительно будет знать, что сие свершилось ради господина Бингли и по вашему повеленью.

– Ой, да я вовсе не боюсь, что она умрет. От крохотулечных простуд никто не умирает. О ней хорошо позаботятся. Пока она там, всё лучше не бывает. Я съезжу ее навестить, если вы мне выделите экипаж.

Элизабет, не на шутку встревоженная, решила отправиться к Джейн сама, хотя экипажа не чаялось; и поскольку верхом Элизабет не ездила, ей оставалось лишь пойти пешком. Она объявила о своем намерении.

– Ну что ты за дурочка, – вскричала ее мать, – о чем ты говоришь, по такой-то грязи! Да на тебя взглянуть будет страшно, когда доберешься.

– Я вполне смогу взглянуть на Джейн, а больше ничего и не требуется.

– Ты намекаешь, Лиззи, что мне следует послать за упряжными? – спросил ее отец.

– Нет, честное слово. Мне ни к чему отказываться от прогулки. Расстоянье – ничто, когда есть побужденье; всего каких-то три мили. Я вернусь к обеду.

– Я восхищаюсь деятельностью твоего добросердечия, – отметила Мэри, – однако всякий порыв следует направлять разумом, и, на мой взгляд, усилья всегда надлежит соотносить с потребностью в таковых.

– Мы дойдем с тобою до Меритона, – сказали Кэтрин и Лидия. Элизабет согласилась, и три сестры вместе отправились в путь.

– Коли поторопимся, – сказала Лидия по дороге, – может, застанем капитана Картера, пока он не уехал.

В Меритоне они расстались: младшие устремились к обиталищу одной из офицерских жен, а Элизабет в одиночестве зашагала дальше, торопливо минуя поле за полем, прыгая через перелазы и бодро перескакивая лужи, и наконец очутилась вблизи дома – лодыжки ноют, чулки замараны, а лицо раскраснелось от беготни.

Ее проводили в утреннюю столовую, где собрались все, кроме Джейн, и где наружность гостьи вызвала немалое удивленье. Г-же Хёрст и юной г-же Бингли представлялось почти невероятным, что Элизабет пришлось спозаранку пройти три мили по такой слякоти, и Элизабет не сомневалась, что сестры ее за это презирают. Впрочем, они приняли ее весьма любезно, а в поведеньи их брата сквозило нечто получше любезности – сердечность и доброта. Г-н Дарси не сказал почти ни слова, а г-н Хёрст – и вовсе ничего. Первого раздирали восхищение сияньем, коим наделила г-жу Элизабет Беннет прогулка, и сомненья, достаточен ли повод для того, чтобы она прибыла из такой дали и в одиночестве. Второй же помышлял только о завтраке.

Элизабет спросила о сестре, и ответы не слишком ее обнадежили. Джейн дурно спала и, хотя проснулась, охвачена лихорадкою и не в силах выйти из комнаты. К радости Элизабет, ее препроводили к сестре тотчас; а Джейн, кою лишь страх встревожить или стеснить удержал от сообщенья в записке, как жаждет она подобного визита, при появленьи сестры пришла в восторг. Она, впрочем, была не в силах беседовать и, когда юная г-жа Бингли их оставила, смогла разве только выразить благодарность за столь замечательную доброту, кою ей здесь явили. Элизабет ухаживала за нею молча.

Позавтракав, в комнату явились сестры, и Элизабет стала проникаться к ним симпатией, видя, сколько нежности и заботы выказывают они Джейн. Прибыл аптекарь и, обследовав пациентку, сообщил, как и предполагалось, что та подхватила сильнейшую простуду и нужно попытаться оную одолеть; посоветовал Джейн вернуться в постель и посулил микстур. Совету его Джейн вняла охотно, ибо лихорадка обострилась, а голова ужасно болела. Элизабет ни на миг не оставляла сестру, и прочие дамы тоже надолго не отлучались; джентльмены уехали, и дамам все одно нечем было заняться.

Когда пробило три, Элизабет почувствовала, что пора уезжать, и весьма неохотно о сем объявила. Юная г-жа Бингли предложила ей экипаж, и Элизабет ждала только, чтобы хозяйка на сем настояла, но тут Джейн явила такое расстройство при расставаньи с сестрою, что юная г-жа Бингли вынуждена была обратить свое предложенье экипажа в приглашенье на время остаться в Незерфилде. Элизабет с великой благодарностью согласилась, и в Лонгборн отправился слуга, коему надлежало оповестить семейство о задержке и доставить в Незерфилд одежду.

Глава VIII

В пять часов две дамы отбыли переодеться, а в половине седьмого Элизабет позвали к ужину. В ответ на поток вежливых вопросов – в коем она с удовольствием отметила ощутимо превосходящее всех прочих беспокойство г-на Бингли – обнадежить собранье она особо не могла. Джейн ни капли не полегчало. Сестры, услышав сие, трижды или четырежды повторили, как они опечалены, какой это ужас – сильно простудиться и как чрезвычайно не любят болеть они сами, а затем выкинули Джейн из головы; их равнодушие к Джейн, отсутствующей непосредственно пред их взором, вернуло Элизабет радости прежней ее антипатии.

Брат же их был единственным в собраньи, кого она в силах была созерцать с каким-либо удовольствием. Его тревога за Джейн была очевидною, его внимание к Элизабет – весьма приятным, и его участие дозволяло ей не ощущать себя незваной гостьей, каковой ее, по видимости, почитали все прочие. За вычетом г-на Бингли, особо никто не обращал на нее вниманья. Юная г-жа Бингли была поглощена г-ном Дарси, ее сестра почти не отставала от нее; что же до г-на Хёрста, рядом с которым сидела Элизабет, то был вялый человек, кой жил исключительно ради пищи, выпивки и карточных игр и коему, по выяснении, что Элизабет любому рагу предпочитает простые блюда, оказалось более нечего ей сказать.

Когда ужин завершился, она тотчас вернулась к Джейн; юная г-жа Бингли принялась оскорблять гостью, едва та вышла из комнаты. Манеры ее провозглашены были весьма дурными, смесью гордости и дерзости, она не умела поддержать беседу, лишена была стиля, вкуса, красоты. Г-жа Хёрст разделяла сие мненье и добавила своего:

– Говоря коротко, она лишена всяких приятных качеств, за исключеньем дара к ходьбе. Никогда не забуду, какой она заявилась нынче с утра. Прямо дикарка.

– В самом деле, Луиза. Я еле сдерживалась. И вообще, какой нелепый визит! Отчего она должна скакать по округе, если ее сестра простудилась? Волосы в беспорядке, всклокочены невозможно!

– Вот именно, да еще нижняя юбка – надеюсь, ты заметила ее нижнюю юбку: дюймов на шесть в грязи, не меньше; а платье, одернутое, чтоб сие скрывать, своей службы отнюдь не сослужило.

– Твой портрет, возможно, очень точен, Луиза, – сказал Бингли, – однако ничего такого я вовсе не заметил. Мне показалось, нынче утром госпожа Элизабет Беннет выглядела превосходно. Ее грязная нижняя юбка совершенно ускользнула от моего вниманья.

– Вы-то сие, конечно, заметили, господин Дарси, – сказала юная г-жа Бингли, – и, я склонна предположить, вы не пожелали бы, чтоб ваша сестра предъявила нашим взорам такую картину.

– Бесспорно.

– Пройти три, четыре, пять или сколько там миль по щиколотку в грязи, да к тому же одной, совершенно одной! Что это ей вздумалось? Мнится мне, сие являет самодовольную независимость гадкого сорта, весьма провинциальное равнодушье к приличьям.

– Скорее любовь к сестре, а сие весьма приятно, – возразил Бингли.

– Боюсь, господин Дарси, – полушепотом отметила юная г-жа Бингли, – такое приключенье немало утишило ваши восторги пред ее прекрасными очами.

– Отнюдь нет, – ответствовал тот, – после прогулки они сияли.

За сей репликою последовала краткая пауза, а потом г-жа Хёрст заговорила вновь:

– Я чрезвычайно привязана к Джейн Беннет, она очень славная девушка, и я всем сердцем желаю ей счастья. Но с такими отцом и матерью, с такими родственниками, боюсь, надежды у нее нет.

– Кажется, ты говорила, что дядя ее – поверенный в Меритоне?

– Да, и у них имеется еще один, который живет где-то в окрестностях Чипсайда[6].

– Отменно, – прибавила ее сестра, и обе от души расхохотались.

– Даже будь у них достаточно дядьев, чтоб заполнить весь Чипсайд, – вскричал Бингли, – сие не сделало бы их ни граном неприятнее.

– Но сие весьма ощутимо уменьшает их шансы выйти за хоть сколько-нибудь уважаемых людей, – отвечал Дарси.

На это замечанье Бингли не откликнулся, однако же сестры его от всей души согласились и еще некоторое время предавались веселью касательно вульгарных родственников своей дорогой подруги.

С возрожденною нежностью они, впрочем, отбыли из столовой к ней в комнату, где и просидели, пока их не позвали пить кофе. Джейн по-прежнему недужилось, и Элизабет не оставляла ее ни на минуту до самого вечера, когда, утешившись тем, что сестра заснула, Элизабет сочла скорее приличествующим, нежели приятным, сойти к собранью. В гостиной все присутствующие сидели за мушкой и тут же пригласили Элизабет присоединиться; однако, подозревая, что ставки высоки, она отказалась и, сославшись на состоянье сестры, пояснила, что спустилась ненадолго и пока займет себя книгою. Г-н Хёрст воззрился на нее в изумленьи.

– Вы предпочитаете чтенье картам? – осведомился он. – Сие весьма исключительно.

– Госпожа Элайза Беннет, – пояснила юная г-жа Бингли, – карты презирает. Она великая чтица и ни в чем более не находит радости.

– Я не заслуживаю ни подобного комплимента, ни подобного упрека, – возразила Элизабет. – Я вовсе не великая чтица и радуюсь многому.

– Вы, безусловно, с радостью ухаживаете за сестрой, – сказал Бингли, – и, я надеюсь, радость ваша умножится при виде ее выздоровленья.

Элизабет от души поблагодарила его и направилась к столу, где лежали несколько томиков. Бингли тут же предложил доставить ей другие – все, какие дозволит его библиотека.

– Ради вас и себя я желал бы, чтоб коллекция моя была обширнее, однако я человек праздный, и хотя книг у меня немного, их больше, нежели я когда-либо открывал.

Элизабет заверила его, что ей прекрасно подойдут те, что уже нашлись в комнате.

– Поразительно, – сказала юная г-жа Бингли, – что мой отец оставил столь скудную библиотеку. Какая прекрасная библиотека у вас в Пемберли, господин Дарси!

– Ей надлежит такою быть, – отвечал тот. – Ее собирали многие поколенья.

– И вы немало к ней прибавили – вы вечно приобретаете книги.

– Мне непостижимо пренебреженье к семейной библиотеке в наше время.

– Пренебреженье! Вы, разумеется, не пренебрегаете ничем, что способно добавить красоты вашему благородному дому. Чарлз, когда у тебя будет свой дом, хорошо бы ему оказаться хоть вполовину столь же восхитительным, как Пемберли.

– Было бы неплохо.

– В самом деле, я бы советовала тебе приобрести дом поблизости и полагать Пемберли образцом. Нет в Англии графства благороднее Дербишира.

– От всей души соглашусь; я бы купил Пемберли, если б Дарси его продал.

– Я говорю о том, что поистине возможно, Чарлз.

– Клянусь честью, Кэролайн, легче приобрести Пемберли покупкою, нежели подделкою.

Элизабет так захватила сия беседа, что книга почти начисто лишилась ее вниманья; вскоре, вовсе ее отложив, Элизабет подсела ближе к карточному столу меж г-ном Бингли и его старшей сестрою, дабы наблюдать за игрой.

– Сильно ли выросла юная госпожа Дарси с весны? – спросила юная г-жа Бингли. – Она будет высокой, как я?

– Пожалуй. Сейчас она ростом примерно с госпожу Элизабет Беннет или даже выше.

– Как хочется мне с нею повидаться! В жизни не встречала человека восхитительнее. Какая наружность, какие манеры! и сколь образованна для своего возраста! Как изысканно играет на фортепьяно!

– Удивительно, – заметил г-н Бингли, – как молодым дамам хватает терпенья – все они столь многогранно образованны.

– Все молодые дамы образованны! Дорогой мой Чарлз, что ты под сим разумеешь?

– Да, полагаю, все. Все они расписывают столешницы, выделывают ширмы и вяжут кошельки. Едва ли я знаю хоть одну даму, ко всему этому не способную, и совершенно точно ни единожды не слышал, чтоб о даме заговорили впервые и не сообщили притом, что она весьма образованна.

– Ваш список общераспространенных пределов образованья чрезмерно близок к истине, – отвечал Дарси. – Словом сим определяются многие женщины, кои заслужили его лишь вязаньем кошельков и выделываньем ширм, не более. Но я отнюдь не готов согласиться с вашей оценкою дам вообще. Не могу похвастаться, что средь всех моих знакомиц найдется более полудюжины воистину образованных.

– Вот именно, я тоже, – прибавила юная г-жа Бингли.

– Стало быть, – отметила Элизабет, – под образованьем женщины вы, вероятно, разумеете немало.

– Я в самом деле разумею под сим немало.

– Ну еще бы! – вскричала его верная единомышленница. – Невозможно полагать воистину образованным человека, кой существенно не затмевает обыкновенных достижений. Чтобы почитаться образованной, женщина должна уметь блестяще музицировать, петь, рисовать, танцовать, а также владеть современными языками, а кроме того, ей надлежит обладать некоей особостью наружности и походки, манер и речи – или же оценка сия будет заслужена лишь наполовину.

– Все это ей потребно, – прибавил Дарси, – а равно ей надлежит дополнить сие важной сутью, обильным чтеньем развивая свой ум.

– Я более не удивляюсь, что вы знакомы всего с шестью образованными дамами. Я скорее дивлюсь тому, что вы знакомы с такими вообще.

– Ужель вы столь суровы к своему полу, что сомневаетесь в возможности сего?

– Я таких женщин никогда не встречала. Я никогда не наблюдала единства способностей, вкуса и прилежанья, кои вы описываете.

Протестуя против сих неявных сомнений, г-жа Хёрст и юная г-жа Бингли хором вскричали, что знают немало дам, отвечающих подобному описанью, но тут г-н Хёрст призвал их к порядку, горько сетуя на их невниманье к происходящему за столом. Поскольку беседа тем самым подошла к концу, Элизабет вскоре покинула гостиную.

– Элайза Беннет, – заметила юная г-жа Бингли, едва за гостьей закрылась дверь, – из тех юных дам, кои тщатся понравиться противоположному полу, принижая свой собственный, и со многими мужчинами, хочу заметить, добиваются успеха. На мой же взгляд, мето́да сия ничтожна – весьма вульгарная уловка.

– Несомненно, – отвечал Дарси, коему главным образом и адресовалось это замечанье, – вульгарность присутствует во всех уловках, до коих дамы опускаются порою, дабы пленить мужчину. Презренно все, что отдает коварством.

Подобный ответ не вполне удовлетворил юную г-жу Бингли, что не дозволило ей развить тему.

Элизабет вновь появилась среди них, дабы сообщить лишь, что Джейн стало хуже и отойти от нее невозможно. Бингли предложил немедля послать за г-ном Джоунзом, а сестры его, убежденные, что от провинциальных советов толку не будет, рекомендовали отправить посыльного в город за весьма прославленным лекарем. Об этом Элизабет не желала и слышать, однако к предложенью их брата отнеслась благосклоннее; уговорено было, что, если юная г-жа Беннет существенно не поправится, за г-ном Джоунзом пошлют рано утром. Бингли немало переживал, сестры его утверждали, что убиты. Они, впрочем, утишили свои горести дуэтами после ужина; брат же их не нашел лучшего облегченья своим страданьям, нежели велеть экономке уделять больной даме и ее сестре все возможное вниманье.

Глава IX

Почти всю ночь Элизабет провела у сестры в спальне и с утра, к своему удовольствию, смогла сносно ответить на вопросы, кои спозаранку были переданы г-ном Бингли через служанку, а через некоторое время поступили от двух изысканных дам, прислуживавших его сестрам. Впрочем, невзирая на улучшенье, Элизабет попросила отослать записку в Лонгборн, дабы мать навестила Джейн и сама составила мненье. Записка была послана тотчас, и суть ее немедля приняли к сведенью. Г-жа Беннет, сопровождаемая двумя младшими дочерьми, прибыла в Незерфилд вскоре после завтрака.

Г-жа Беннет горевала бы, обнаружь она Джейн в явной опасности; однако, навестив дочь и утешившись тем, что недуг той не внушает опасений, она не желала Джейн скорейшего выздоровленья, ибо таковое, по вероятию, удалило бы дочь из Незерфилда. Оттого г-жа Беннет и слушать не желала Джейн, молившую отправить ее домой; аптекарь, явившийся примерно тогда же, равно полагал, что уезжать нецелесообразно. Мать и три дочери посидели с Джейн, а затем по приглашенью юной г-жи Бингли сопроводили последнюю в утреннюю столовую. Бингли приветствовал их надеждами, что г-жа Беннет не обнаружила юную г-жу Беннет в состояньи худшем, нежели ожидала.