Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
"Гранат" – сборник поэзии и малой прозы Нино Самсонадзе. Поэзия Нино емкая, порой терпкая, порой озорная, иногда звучащая как колокол, иногда весело звенящая как колокольчик. В нее погружаешься сразу с головой и уже не замечаешь, как следуешь за чувствами, эмоциями, смыслами поэта без оглядки и каждый раз с новым интересом. Малая проза Нино чувственно-трагична, изящна, проникновенна и пронзительна. Сердце – первый камертон любви и эмпатии – трепещет и замирает на последней строчке сборника. Под обложкой "Граната" как будто собраны, описаны, прожиты, пропеты времена года человеческой жизни, вся гамма чувств мира, окружающего мастера слова: от ранней юности одаренной девушки до зрелости матери, ожидающей сына с фронта.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 100
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Нино Самсонадзе
Гранат. Стихи и малая проза. — СПб.: Питер, 2025.
ISBN 978-5-4461-4307-8
© ООО Издательство "Питер", 2025
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
Мы веселые и смурные, бесшабашные и серьезные,
дети поверхности и жители глубины.
Мы озабочены производимым впечатлением, но действуем по первому импульсу.
Мы рвемся на свободу, но тщательно начищаем сковывающие нас цепи.
Противоречивые на вид и целые на пробу.
Мы маемся там, где стоило пройти, пробегаем там, где имело смысл задержаться.
Мы так напряженно о чем-то думаем, что можем сдвинуть гору,
но даже примятое перышко, вырвавшееся из ткани пуховика,
не шевельнется от мысленного приказа.
Приходится применять руки там, где достаточно взгляда.
Мы объясняем, объясняемся, но еще больше запутываем дела.
Мы ходим кругами вокруг про-, об-, пере-, пред-, скрываясь от глаголов прямого действия,
выставляя вперед тяжеловесные существительные,
словно оправдывая собственную нерасторопность.
Нам трудно сделать шаг в сторону, а уж тем более назад,
хотя мы ходим на танцы и упорно разучиваем шаги.
Такие странные с высоты птичьего полета,
такие озабоченные и потные с высоты комнатной мухи,
такие непостижимо огромные с высоты муравья.
Кто мы такие?
Сиятельные дети вселенной, невообразимо глубокие,
уходящие во мрак беззвездного космоса,
возвращающиеся с теплым весенним лучом солнца, чтобы согнать снег.
Вечно разделенные и неделимые, теряющие себя в зеркалах,
опутанные сетями гравитации, проводящие ток и не приводящие к радости.
Мы — это смех, голосистый, раскатистый смех вселенной,
примиряющий нас с идеей конечности.
Мы — это слезы, слезы первозданности — прозрачные и соленые,
пронзительные, как любовь, проходящая сквозь тело.
И когда мы испаряемся с ладоней земли, где-то далеко-далеко слышен выдох,
чтобы смениться вдохом.
И к кому-то приходит счастье быть человеком.
Кто я такая, чтобы говорить: «Дайте»,
кто я такая, чтобы говорить: «Возьмите».
Придете и не найдете,
откажетесь и обретете.
Кто я такая, чтобы указывать,
кто я такая, чтобы судить.
Начнете и не закончите,
возопите и услышите.
Проходит время ночи,
и пробивается свет.
Зрение обращается внутрь,
слух содрогается от тишины.
Кто я такая, чтобы водить вас,
закрывших глаза, по кругу.
Кто я такая, чтобы знать,
что круг не замкнут.
Никто не знает, кто я такая,
значит, я могу говорить.
И нет меня, только то,
что сквозь меня проходит.
И нет меня, есть поток,
и нет потока, есть чаша,
и нет чаши, есть глоток,
и нет глотка.
Есть любовь.
Мы перетекаем друг в друга:
соединенные ручьи и реки,
сливающиеся в мечте
о человеке
или в замысле божьем
о нем же.
Так чего же в нас больше,
если оторваться друг от друга невозможно?
Если любовь протекает сквозь нас,
и уже не разобрать,
чья струя сильней и чья волна
качает Землю, как мать,
уговаривая ее чуть-чуть поспать.
Мы перетекаем друг в друга, открывая сердце:
родники, ручьи, подземные воды,
буйные водопады, молчаливые озера
и широкие реки.
Мы сливаемся в мечте
о счастливом человеке.
Стоит только нам разорваться,
как трескается Земля
в попытке с орбиты сорваться.
А кто-то успел стать облаком
и дождем пролиться
на тех несоединенных,
чьи отчаянны лица.
И если родились без границ,
чего же злиться,
сливаемся и течем.
Значит, мысли божьей
суждено сбыться.
Не завидуй звонарю.
Он, конечно, ближе к Богу:
глас из рук его исходит,
тело вторит, дух звенит.
Но с высоких колоколен
различит с трудом земное —
он спускается, но все же
остается в вышине.
Он глядит, но слез не видит,
и улыбка, виновато
на лице его устроясь,
за ошибки извинит.
Он уйдет за утро, в вечер,
но не знает расписанья
звон, царящий в тишине.
Он уже не ощущает,
как обычно бьется сердце
у кого-то, кто, надеясь,
прикасается душой
к незатейливому платью,
чуть растерянной ухмылке,
к неожиданной обмолвке
и мозоли на руке.
Что споешь глухому сердцу,
ведь оно себе не служит,
только гласу поднебесья,
только звуку сфер могучих,
только звездной высоте.
Ты прости, круты ступени,
и легко сорваться с неба,
спутав облако и камень,
уходя как будто в дверь.
Я не могу ходить строем,
не передвигаюсь маршем,
возможно, я стала толще,
а может, я стала старше.
Я не ношу, что стесняет,
не стесняюсь раздеться,
возможно, это от старости,
а может, уже от детства.
Можно оглохнуть от громкости,
от тишины предпочтительней.
Дело, конечно, не в возрасте,
подробности незначительной.
Дело, конечно, в скромности
или в высокомерии,
а может, дело в скорости,
отсутствии изменения.
Я не люблю шеренги,
шагаю вперед открыто,
пусть кто-то снимает пенки,
мне интересней корыто,
мне интересней пена,
шипит негашеная известь,
батрачество не избыто,
холуйство корчит от спеси.
А мне неудобно строем,
а мне неприятно маршем.
Стоят в стороне герои,
когда становятся старше.
Ну что ты, душа моя,
куда нам любить до дрожи.
Там, в зеленых лесах,
птицы вьют гнезда,
быть может.
Там, в зеленых лесах,
волчица со своими щенками.
Там свобода искать.
Только веет над нами,
словно тень от креста,
прозрачное знамя.
Там, в зеленых лесах,
жизнь идет без умолку
и щенок вылезает из норы
в самоволку.
Волчицы взгляд
выжигает татуировку.
Там свобода не знать.
Только веет над нами,
словно тень от креста,
прозрачное знамя.
И мы возвращаемся в здесь,
принося с собой этот взгляд.
Напоровшись на него,
знамя превращается в стяг,
и видны кандалы,
что в зеленых лесах не растут.
Я бы хотела быть иной,
но щенки мои тут.
Швырни каблуком в Деда Мороза,
оторвавшимся, стесанным справа.
В глупого старого деда:
это он перепутал планеты,
это он перепутал подарки,
это он нарядился пижоном,
выставляя наружу все марки,
исподнее сделав наружным.
Это он собирает мешками
наши лучшие, лучшие думы,
наши светлые детские тайны.
В алкогольном угаре толкутся,
зашибая друг друга локтями,
наши самые чудные чувства,
их хватают пустыми руками
и, взатяжку окутавшись дымом
в перерывах хмельного распутства,
вспоминают: да, живы мы, живы.
И везут нас с тобой на экскурсию
в ледяные хоромы к полатям,
на которых лежать слишком больно,
слишком холодно, слишком опасно.
И ведь ждет этот ряженый старец
не слепой отупевшей надежды,
а веселого чмоканья в щеку
между порослью белой скрипучей
и искусственной бородою.
Так легко помириться и слопать
сбереженные с детства конфетки,
а фальшивки пусть катятся в пропасть,
в пропасть льдистого синего света.
И ребенок кричит, торжествуя:
«Нету, нету веселого деда,
а есть я, большой и могучий».
Я не знаю,
Сколько я вешу,
Сколько я стою,
Что же я значу.
Я бросаю
Все свои фишки
На удачу —
На неудачу.
Острой жизни
Пронзает коготь
С силой цепкой
Прямого удара.
Мне уже не успеть
Уклониться
Ни от старости,
Ни от дара.
Полосована
Словно бритвой
Ткань цветная
Слепого доверья.
Я не воин,
Живущий битвой.
Не монах, что
Спасен от неверья.
Я не знаю,
Сколько я вешу,
Сколько я стою,
Что же я значу.
Жестом вольным
Сметаю фишки,
Отдаю их тебе —
На удачу.
Серный запах
Водянистое вино
Мир в папахах
Он такой давно
Круг разорван
Повернуть не можешь вспять
Серный запах
Женщина должна стоять
Наблюдая
Мыслей ровный ход
Не немая
Но заклеен рот
Послушанием
Как скотчем
На века
Женщина стоит
Но течет река
Тают ледники
Сереет мех папах
Женщина молчит
Обращаясь в прах
Камни упадут
Прямо с неба в круг
Слабых сил ее
Непомерен труд
За стеной обид
Не растет трава
Женщина молчит
Женщина права
Кормит каждый год
Помнит каждый год
Упадет луна
Смахивая пот
От земли несет
Запахом беды
Горы молча ждут
Сталкивая льды
Сероводород
Море — небосвод
За пределом
Круга дольних сил
В мире горнем
Тонем иль горим?
Замусорена речь
И не хватает слов
Чтобы пробиться
К ясности и смыслу
Не в трюме течь
Дыра в основе снов
Ее проделало стремление
Улечься удобней и занять
Как можно меньше места
Посудине пробитой
Страшен крен
И ты молчишь
И не встаешь с колен
Замусорена жизнь
В верхах и в глубине
Лежишь беспомощный и голый
В действительности, не во сне
Жгут изнутри слова
Но смерть плывет кругом
И горло надрывать
Уже наверно поздно
Но слишком липок шум
Чтоб продолжать молчать
И кровь стучит в ушах
Настойчиво и грозно
Мы шли по стопам,
Чтоб поднять паруса,
Но мачты ломались,
Взглянув в небеса.
Огонь устремленности
Жалобно тлел,
Мы сами воздвигли
Из сказок предел,
Из мифа о том,
Что кто следом идет,
Придет безошибочно,
Счастье найдет.
Я верю следам,
Но жесток поворот,
И кливер повис,
И болтается грот.
Прости, груз не якорь,
Но тянет на дно,
А время уходит,
А время одно.
Упрямством моим
Уже заткнута течь,
Я больше не в силах
Твой компас стеречь.
Мы верили вам,
А вы верили в нас,
Но голос наследства
Похож на приказ.
Я слышу, я вижу,
Мы что-то должны,
Но скудны идеи
И путаны сны.
Прости, я не в силах
Пройти по прямой
По следу стрелы,
Наведенной тобой.
Разодраны снасти,
И корпус пробит,
Меня потрепало
И снова штормит.
Ты знаешь, а море
Ведь стало иным,
Коварным, неверным,
Жестоким и злым,
Магнитные линии
Свились жгутом.
Из порта уйдя,
Ты теряешь свой дом.
И в картах нет смысла,
И незачем крыть,
И связи с тобой
Обрывается нить.
Усилием воли
Я выправлю курс,
Да, мне не вернуться,
Но я не боюсь.
И в новой вселенной
Я буду любить
Все то, что тебе
Помогало прожить
В стране, о которой
Я помню лишь чуть.
Ты был в ней героем,
Имеющим путь,
Молчащим героем
И нежным отцом
Пред вечностью строгой
С открытым лицом.
И я оставляю
Стоять в тишине
Творения времени,
Чуждого мне.
И мертвого штиля
Кончается плен,
Свободной и сильной
Я встану с колен.
И если врет компас,
Себе я не вру,
И сердце поет
на счастливом ветру.
А я — простая запятая.
В теснине мыслей слов поток,
И я, простая запятая,
Слежу, чтоб смысл не промок.
И равных членов я равняю,
И подчиненных подвожу,
И недомыслье исправляю,
И недочувство отвожу.
Да, я простая запятая.
Не жест, не символ, не маяк.
Внимания не обращают,
Забудут — это же пустяк.
Я — череда, унынье, будни
И, повторенная стократ,
Осталась вроде неподкупной
Служанкой безъязыких врат.
Мой враг — финал, погибель — точка,
Кошмар — обрубленный конец.
Пока я здесь, струится строчка
И мысль стремится под венец.
И, возвращенная к началу,
Я буду повторять, твердить,
Бубня: «Так мало, мало, мало
отпущено поговорить».
Я запятая, запятая!
За мной идет событий ряд,
Я ничего о нем не знаю,
Грущу и плачу невпопад.
Я — будущее, я — источник,
Скромнее — я его сигнал.
Незнание таит возможность,
Познанье губит наповал.
Срубает горло под горло
счастье оно иллюзорно
рычание в низком регистре
и струны у неба провисли
срубает на ход под колени
и падают в лужу мишени
такое гремящее утро
а мы поместились в полутора
пол-литра полсмысла полболи
перченые только без соли
стоящие но не чужие
горящие и всеблагие
а звону не надо до неба
не надо до пуговиц алмазных
настольный алтарь не поможет
попробуем верить безгласно
молчать в перерывах и прятать
за кольцами дыма улыбку
и видишь звенят колокольцы
рисованных дымом сердечек
и слышишь звенят колокольцы
в распластанных по небу крыльях
и отдаются в прохожих в похожих
в хороших в несмелых
и станет слегка поуютней
и включат прохладный кондишен
а слезы и сопли и слюни
сотрем рукавом и поверим
что выйдя становимся больше
и звонче и жестче и крепче
и оглушительней что ли.