Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: ЭКСМО
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: Лунный воин
- Sprache: Russisch
Бывший ученик чародея Ким освободился от власти учителя и достиг своей цели - добрался до монастыря Каменной Иголки. Но темные призраки из детства не оставляют его в покое и там. Преследуемый по пятам демоном-волком, Ким находит спасение в тайном лагере хваранов, где юношей учат боевой магии. Пройдя множество испытаний, с новыми друзьями Ким возвращается в столицу. Ему кажется, что он добился успеха, о котором и не мечтал. Но он не догадывается, что ничто не случайно, и что он ключевая фигура в большой игре забытых богов, цель которой – уничтожение империи. Безумно красивая история о любви, дружбе, сражениях и древней магии. Настоящая находка для любителей восточного фэнтези. Всем поклонникам «Благословения небожителей».
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 450
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Оглавление
Пролог
На далеких вершинах гор Комасон колдовским светом мерцают ледники. Деревья на склонах белы от инея. Прозрачен морозный воздух. Нетронутый снег искрится, рассеченный резкими синими тенями. В такие вечера в деревнях поплотнее закрывают зимние деревянные ставни, разводят яркий огонь в очаге, садятся к нему поближе всей семьей и так сидят допоздна, рассказывая страшные сказки о зимней нечисти.
Но только не здесь, в Сасоримуре, где страшные сказки стали явью. В домах свет не горит, не протоптаны дорожки в глубоких сугробах. Осенние ветра давно разорвали летние бумажные ширмы, многие крыши провалились, снег лежит в домах, очаги остыли навсегда. Люди покинули деревню много лет назад, в тот проклятый день в начале осени, когда из Скорпионьей долины вернулся мертвый Кагеру, лесной чародей-мокквисин, сопровождаемый демоном в обличье черного горного волка. Кто помог им восстать из пепла, обитателям Сасоримуры было неведомо. Они просто сбежали в ужасе, оставив незапертые дома и неубранный урожай. А мертвец прошел в дом старосты — да там и обосновался.
В тот зимний вечер в глубине заброшенного дома старосты было, как всегда, промозгло и неуютно. Пахло старым костром, стены заиндевели, из углов веяло могильным холодом. Ветер, однако, внутрь не проникал, и тлеющие в очаге угли давали кое-какое тепло. Полумрак едва освещал масляный светильник. Мокквисин Кагеру, накинув на плечи старое ватное одеяло, сидел у очага за низким столиком, обложившись свитками и разрезными книгами, и читал древнюю рукопись, делая пометки и выписки. Сожженные пальцы уже неплохо слушались, но все еще болели. Колдун то и дело кривился, но ни на мгновение не прекращал свою работу.
Неожиданно, не закончив фразы, он отложил кисточку, поднял голову и прислушался.
— К нам, похоже, гости, — сказал он вслух, обращаясь в темноту.
В сумраке бесшумно шевельнулась огромная тень.
— Не трудись, Тошнотник, — раздался голос на крыльце. — Не нужно меня встречать. Я сама найду дорогу.
В дом вошла юная девушка. Мотнула головой, стряхивая снег. Снежинки ледяными искрами блестели в ее черных волосах. На девушке была бедная крестьянская одежка: широкие холщовые штаны, просторная рубаха, полинялый ватник. Она была босиком, но непохоже, чтобы ее беспокоил холод. Несколько мгновений она стояла в дверях, глядя в упор на Кагеру золотистыми тигриными глазами.
— Так это правда, — прошипела она. — Ты не умер!
— Здравствуй, Мисук, — сказал Кагеру. — Рад тебя видеть. Я знал, что ты когда-нибудь вернешься. Проходи, погрейся у очага.
— Ха! Неужели ты думаешь, что я вот так подойду к тебе, мокквисин?
Оба они оставались неподвижными.
— Но ты уже пришла в мою деревню.
— Я могу уйти в любой момент. Попробуй-ка поймай меня!
— А ты уверена, что никто не стоит сейчас у тебя за спиной?
Мисук не оглянулась, как втайне ожидал Кагеру. Она вообще не шевельнулась, только засмеялась.
— Да наверняка там уже кто-то стоит, — сказала она. — Небось Тошнотник подбирается или какой иной бес. И что мне до того?
Очертания Мисук вдруг задрожали, поплыли, словно отражение в капле воды, лицо погрузилось в синеватую тень. Кагеру поморщился, прикрыл глаза ладонью, как от резкого света.
— Понял? Захочу — появлюсь. Захочу — исчезну!
— А, вот оно что... Стало быть, ты теперь фея.
Мисук довольно улыбнулась, снова обретая четкую форму, сизая тень отступила.
— Мой отец, горный дух с Каменной Иголки, научил меня умениям, что людям недоступны. Он хороший учитель. В отличие от тебя.
Кагеру не обратил внимания на мелкий укол.
— Итак, ты выбрала судьбу феи, — повторил он. — Помнится, у твоей матери были на твой счет совсем другие планы...
Мисук скорчила рожу:
— Ничего я не выбирала! Это все вы, ты и мамаша. Да, она почему-то хотела, чтобы я осталась человеком, как и она. Я никогда не понимала зачем! Что в этом хорошего? Пусть мать умна, хитра и ловко наводит мороки, но все равно останется безобразной старухой. Старость, болезнь, смерть, рабство — вот удел человеческой женщины!
— Не только, — заметил Кагеру. — Если бы не твое нелепое упрямство, я бы показал тебе, чем еще отличается судьба женщины от судьбы феи.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга, думая об одном и том же.
— Проходи, Мисук, не топчись в дверях, — вкрадчиво повторил Кагеру. — Ты же сама наверняка знаешь, что я сейчас слишком слаб, чтобы удержать тебя здесь силой. Иначе ни за что бы сюда не явилась, будь ты хоть сто раз фея.
Девушка пожала плечами, прошла к очагу, скинула на пол ватник.
— Ну и грязь тут, — проворчала она, устраиваясь на плетеной циновке. — Сажа какая-то везде... Фу...
— Истинное удовольствие смотреть на тебя, Мисук, — сказал Кагеру, не сводя с нее глаз. — Какую бы рвань ты на себя ни напялила, всегда грациозна... как кошка.
Мисук фыркнула:
— Именно так ты меня и одевал, когда я ходила у тебя в учениках... И все-таки, почему ты жив? — с жестоким любопытством спросила она, садясь на пятки. — Как это случилось? Я же своими глазами видела, как тебя сожгли! Или это морок?
— Проверь, — предложил Кагеру.
Новая кожа, темная и шероховатая, туго обтягивала кости его черепа, черты лица восстановились еще не до конца, придавая колдуну пугающее сходство с засушенным трупом. Впрочем, Мисук было сложно смутить такими вещами. Поколебавшись, она придвинулась ближе и осторожно коснулась щеки колдуна.
— Чудеса, — пробормотала она, проводя пальцами по сожженной коже. — Плоть выросла заново! Ты не должен был выжить. Кто вернул тебя к жизни?
Вместо ответа Кагеру расстегнул косой ворот рубашки.
— Смотри, — сказал он. — Видишь шрам под ключицей? Огненный демон, освободившись благодаря маленькому ублюдку Мотыльку, сначала переломал мне все кости, потом взял железную кочергу и проткнул меня насквозь. Пришпилил к опорному столбу, как стрекозу! Я был тогда еще жив. А потом дом сгорел — до углей, и я вместе с ним.
— И что было дальше? — деловито спросила Мисук.
— Я проторчал там несколько лет. Достаточно, чтобы пепелище превратилось в зеленый холм, а мой труп — в кучку почерневших костей. Затем демон вернулся...
— ...и вернул тебе жизнь. Вернее, дал взаймы. В счет будущих услуг. Так?
— Хм... Хоть ты и новоиспеченная фея, но в мотивах своих сородичей-демонов, вижу, разбираешься неплохо. Конечно, в свое время огненный демон потребует плату. Но, надеюсь, это произойдет нескоро. Пока я немощен и слаб, с меня взять нечего...
— Помнится, там был еще второй... Которого выловили из ручья. Доходяга Сахемоти. Что с ним?
— Понятия не имею.
На самом деле все было далеко не так просто. Кагеру не забыл, что именно второму богу пошла в жертву — или в пищу? — его первая жизнь. Но говорить об этом Мисук он не собирался.
Мисук покосилась на свитки и футляры с книгами.
— Интересуешься, чем я тут занят?
Кагеру протянул ей первую попавшуюся рукопись. Мисук прочитала начало — и захихикала.
— «Повесть о двух влюбленных соснах»! Развлекаешься сказками?
— Это театральные пьесы, — серьезно ответил мокквисин. — Ты, наверное, и не знаешь, что в старину на островах Кирим существовал древнейший ритуальный театр?
Мисук небрежно бросила рукопись на кучу свитков.
— Мне до театра дела нет. Хватит пустой болтовни, колдун. У меня к тебе пара вопросов.
— Я давно жду, когда ты наконец перейдешь к делу.
Девушка обняла руками колени.
— Скажи, не знаком ли ты с неким... даже и не знаю наверняка, человеком, бесом или призраком... Выглядит он как уроженец Кирима, синеглазый, одевается в черное. На лбу клеймо императорской тюрьмы...
— Нет, не знаком, — после долгой паузы ответил Кагеру. — Вот удивительный вопрос, не ожидал! Клейменый призрак, надо же... А чего он натворил, этот «бес или человек»?
— Он преследует Мотылька, — взглянув ему в глаза, сказала Мисук.
Как ни владел собой Кагеру, а все же при звуке имени Мотылька его перекосило от ненависти.
— Преследует? С какой целью?
— Хотела бы я знать! То ли он пытается втравить его в неприятности, то ли, наоборот, защитить. А может, у него свои цели, с благом или горем Кима никак не связанные. Я, по правде сказать, собиралась спросить тебя. Я сильно подозревала, что этот призрак — один из твоих слуг. Но теперь что-то засомневалась...
— Нет, это не мой слуга. И я не посылал его убить Мотылька по одной простой причине: я собираюсь прикончить его собственноручно.
— Речь вовсе не идет об убийстве, — сказала Мисук, внимательно наблюдая за своим бывшим учителем. — Этот клейменый призрак... ты не поверишь, о чем он просил нашего малыша Мотылька. Первый раз он явился и потребовал, чтобы Мотылек прикончил некоего Рея Люпина.
— Рей Люпин? — повторил Кагеру. — Смутно припоминаю. Купеческий сын, приятель Мотылька. О нем упоминал тот гадальщик, как там его звали...
— Кушиура, которого ты убил, — насмешливо подсказала Мисук, — перед этим выведав последние вести о Киме — с какой целью, очевидно. Да, я многое о тебе знаю, сихан! Не так уж ты слаб, как прикидываешься. Даже волчий демон по-прежнему тебе служит. Я учуяла его запах той ночью, когда погиб гадатель... Предупреждаю, — глаза девушки сузились, — даже не старайся навредить Мотыльку!
— Конечно, с таким защитником, как ты, не сравнятся все монахи Каменной Иголки. Парню будет за чьей спиной укрыться, когда у монахов лопнет терпение и они выставят его за ворота, — презрительно ответил Кагеру. — Не пойму, зачем ты возишься с этим несчастным Мотыльком?
Мисук торжествующе улыбнулась и нанесла последний удар:
— Я намереваюсь выйти за него замуж.
Кагеру, утратив самообладание, треснул ладонью по низкому столику. Глиняный светильник подпрыгнул, едва не опрокинувшись. Свитки и разрезные книги посыпались во все стороны.
— Зачем тебе Мотылек?! — рявкнул мокквисин. — Он просто мальчишка и ничего больше! Если бы я воспитал его, из него, возможно, могло бы получиться что-то путное. А Вольгван Енгон испортил его окончательно. Клянусь, такому ничтожеству даже мстить — себя не уважать!
— Да, ты бы мог его выучить, — перебила его Мисук, — только ведь ты предпочел сделать из него корм для демона! Ты бы и меня мог выучить, если бы преодолел свою гнусную натуру. Для тебя любить — значит подчинить, сломить волю, и никак иначе. А у Мотылька есть то, чего у тебя со всеми твоими умениями отродясь не бывало, — простая человеческая жалость!
Голос Мисук оборвался. Довольно долго колдун и его бывшая ученица сидели молча. Наконец Кагеру сказал мрачно:
— Теперь у меня появилась еще одна причина его убить.
— Ха! Опоздал. Кима тебе не найти. Он спрятан так, что его не найдут даже боги. И вовсе даже не в монастыре, а совсем в другом месте. К счастью, у него хватает сильных заступников.
— Если все они подобны тебе, — насмешливо сказал мокквисин, — то Мотылек расстанется со своей мотылиной жизнью еще до конца этого года. И я позабочусь, чтобы это расставание было нелегким.
Мисук вдруг придвинулась так близко к Кагеру, что он ощутил ее дыхание на своем лице.
— Как же! Ты превратился в ничто, сихан, — промурлыкала она, заглядывая ему прямо в глаза. — Вся твоя власть вот она — пепел и сажа! Сидишь тут, как паук, и строишь козни, а сам не можешь повелевать даже собственным телом. Ты уже не тот учитель, что раньше, ты превратился в старую сморщенную ящерицу. Куда тебе до Кима! Знаю, ты желал бы задержать меня тут — так попробуй! Смотри, я совсем рядом!
В тот самый миг, когда руки колдуна были готовы схватить ее, она исчезла. И снова появилась из пустоты — на этот раз у дверей.
— Кстати, — словно бы вспомнила Мисук. — Тот синеглазый призрак явился Киму еще раз. И знаешь, о чем попросил? Передать мне, что он меня любит!
— И он тоже? — глумливо захохотал мокквисин.
— Правда, забавно? И что даже смерть его не остановит. Но чья смерть, не уточнил. Вот тебе загадка — подумай над ней на досуге...
Мисук музыкально засмеялась, шагнула за порог — и пропала во тьме зимней ночи. Кагеру остался сидеть у столика посреди вороха свитков.
В тени возле двери, словно отсвет жаровни, блеснули две красные точки, затем из темноты появилась морда черного волка. Демон посмотрел вслед девушке и издал негромкий рык.
— Нет, Тошнотник, сегодня нам ее не догнать, — тихо сказал Кагеру. — Но ты не беспокойся. Она от нас не уйдет...
Он провел рукой по лицу, словно прогоняя сон, и принялся собирать рассыпанные свитки.
Мисук не обратила на них внимания, и зря. Сказки, легенды, пьесы... Никто не воспринимает их всерьез. А между тем именно они — самое надежное хранилище запретной памяти.
По крупицам Кагеру восстановил образы почти всех древнекиримских богов. Боги грома, огня, моря и луны, солнца и сева... Конечно, без имен — память о них была стерта имперскими чарами. Но нигде не было упоминания о том единственном боге, имя которого Кагеру знал...
Сахемоти. 400 лет назад
...Страшнее той бури не помнили на островах Кирим. Ветер с моря дул несколько дней, потом превратившись в ураган. Вместе с ним пришел ливень, да такой сильный: казалось, что море встало на дыбы и набросилось на побережье. Океан превратился в адский котел, в царство смерти. И как будто этого было мало, началась гроза — поздней-то осенью. Низкое серое небо почернело, в тучах вспыхивали сполохи, словно хищные глаза демонов. Глухой громовой раскат — и по дымным облакам к горизонту покатилась огненная волна...
Святилище на горе Омаэ стояло у самого моря, ступени его парадной лестницы спускались к воде. Не будь оно на вершине холма, волны бы мгновенно разорили его, но и так храму приходилось туго. Крышу давно унесло, разбросало лазурные черепицы до самого Ниэно, внешние галереи рухнули, не выдержав натиска бури, однако до нижних ярусов море и ветер пока не добрались. Грохот волн и завывание ветра сливались в один монотонный рев, каменные стены содрогались от тяжелых ударов ветра. Но ветер ли это? Или это молот царя преисподних разрушает святилище мятежного бога? Пусть бывшего, но непобежденного, и сдаваться он пока не собирался.
На первом ярусе святилища, лишенном окон, буря почти не ощущалась. Ровным пламенем горели светильники. Успокаивающе поблескивали в сумраке полированные колонны из темно-золотистой сосны, смолистые балки под потолком. Пятна красного и синего в глубине алтаря; отблески огоньков на бронзовых гадательных дисках — как будто ничего не изменилось. В темноте под сводом прятались от бури ласточки. Из алтарной ниши, из-за резной решетки внимательными человеческими глазами смотрел белый морской дракон — одна из ипостасей Сахемоти-но ками, бога, которому поклонялись в святилище Омаэ. В когтистых лапах дракона сиял символ его власти — бахромчатая громовая звезда. Вокруг закрытого алтаря стояли фигурки-мусуби — «одушевленные», младшие боги, почти все уже потерявшие власть и имена.
Рядом с алтарем собрались жрецы. Их осталось всего пятеро из восьмидесяти восьми. Прочие давно сбежали, спасаясь от гнева богов Небесной Иерархии и императорских войск. Жрецы сидели, опустив глаза, и каждый пытался казаться спокойным, чтобы подбодрить других. Никто не молился: молиться было поздно. Кирим захвачен.
Официально объявлено: «Никакого государства здесь нет и не было. Вы провинция Империи. Ваш властелин на земле — Великий Неименуемый. На небесах — Господин Семи Звезд».
Осталось только убедить в этом недобитых киримских богов. Некоторые из них отличались редким упрямством.
Снаружи так грохнуло, словно небо обрушилось на землю. Жрецы вскочили на ноги, решив, что настал их последний час. Но гром прокатился по небу и больше не повторился; кажется, и буря пошла на убыль. Неужели кончено?
И тут в пропитанном благовонием воздухе раздался сухой пронзительный треск. Светильники мигнули, пламя на миг стало синим, храм погрузился в тень. Когда огни снова вспыхнули, в дверях появилась фигура в доспехах, окруженная облаком ядовитого дыма.
Обычный человек, не жрец, не смог бы увидеть того, кто появился в храме. Бог был высотой в два человеческих роста, с ног до головы закованный в пластинчатые латы. Шлем с устрашающими крыльями закрывал пол-лица. Пластинчатые доспехи покрывал белоснежный иней. От фигуры веяло невыносимым холодом, даже не зимним — потусторонним. В руках бог держал пылающее копье. Листовидный наконечник багровел изнутри, постепенно остывая. Бог разжал руку — копье упало на пол — и равнодушно посмотрел на ладонь. Кожа на ней сгорела вместе с перчаткой.
Жрецы уже стояли, согнувшись в церемониальном поклоне. Старший из них выступил и начал торжественно:
— Приветствуем тебя, о Сахемоти-но ками, Копьеносец, Хранитель, удостоивший нас посещением...
Бог снял шлем. Его лицо было в крови и копоти.
— Куда это меня занесло? — хрипло спросил он.
— Святилище на горе Омаэ близ Ниэно, что на восточном побережье, о потрясающе-стремительный.
— Оставь эти титулы, жрец! Все кончено. Быстро уходите. Сейчас здесь будут боги Небесной Иерархии. От святилища камня на камне не останется...
— Все, кто хотел уйти, уже ушли, — с достоинством сказал старший жрец. — Мы останемся с тобой до конца.
Сахемоти махнул рукой и начал сдирать со второй руки сгоревшую перчатку.
— Это бессмысленно. Я ничем не смогу вам помочь.
— А мы тебе можем, о грозно-сияющий? — спросил другой жрец.
Бог невольно усмехнулся:
— Помочь мне? Если бы за мной по пятам не гналась смерть, я бы вас вознаградил за верность. Уходите в холмы немедленно! Впрочем, я воспользуюсь вашим предложением: один из вас пусть останется.
— Все мы будем рады умереть за тебя! — послышались взволнованные голоса.
— При чем тут смерть?
— Ты хочешь наградить...
— При чем тут награда! — резко сказал Сахемоти, вытирая копоть с лица. — Все, что могу пообещать, — полная неопределенность. Доброволец может вернуться на землю через пятьсот лет, а может вообще не вернуться. Может получить ужасное посмертие. Куда пойдет его душа теперь, когда все развалилось и Долина Высокого Неба захвачена, я даже представить не могу. Я честно скажу: мне нужно только тело.
Взгляд Сахемоти пробежал по сухопарым фигурам жрецов.
— Причем желательно покрепче и помоложе.
Жрецы быстро посовещались, и вперед шагнул один из них, худой и высокий, с правильным строгим лицом и светло-серыми глазами.
— Я самый младший, — спокойно сказал он. — Мне двадцать девять. Пусть мое тело послужит тебе во благо...
Снаружи снова грянул гром. На этот раз святилище не выдержало натиска урагана. Ветер выбил двери, ворвался в зал и погасил светильники. Бронзовые гонги застонали сами по себе, воздух наполнился свистом и воем. Четверо жрецов еще раз поклонились и потихоньку исчезли за алтарем. В нижнем зале остались только Сахемоти и младший жрец. Сахемоти подобрал с пола копье. Оно уже почти перестало светиться, едва рдея в темноте.
— Возьми, — протянул он его жрецу. — По его лезвию ты уйдешь в Годзен и останешься там, пока...
Младший жрец принял копье, недрогнувшими руками вонзил его себе в живот и свалился под ноги Сахемоти. Небесное оружие не оставило раны. Душа ушла, тело осталось невредимым.
— ...тебя не призовут моим истинным именем. Лишь тогда вернешься в Земную Заводь...
Сахемоти, не отрывая взгляда от тела жреца, быстро и беззвучно сотворил заклятия, соединяющие его дух и эту бренную плоть. Надежды на успех мало: даже в лесу Вечного Утра, даже в человеческом теле боги Небесной Иерархии быстро найдут его и убьют окончательно. Это не выход, а всего лишь лазейка, отсрочка — на год, или на день, или даже на полдня... Но мало ли что может случиться за эти полдня!
Тем временем малиновое сияние копья распространилось на все тело жреца. Несколько мгновений оно казалось созданным из одного только света. Потом тело задрожало — и растаяло в воздухе без следа.
— Доброго пути, — прошептал Сахемоти и протянул руку к копью.
Но оно, словно истратив последние остатки силы, угасло, почернело и рассыпалось в прах в его руках.
— Ага! — раздался пронзительный, режущий уши женский вопль. — Вот он где спрятался!
— Бей его! — подхватил громоподобный бас. — Бей мятежника!
Ветер бесновался в стенах храма, разоряя богатое внутреннее убранство, обрывая завесы и терзая в клочья цветочные гирлянды. Но троим вошедшим не было дела до урагана. Ветер будто обтекал их: вихри клубились вокруг, не причиняя вреда.
Один из троицы выглядел как монах: строгая одежда, бритая голова, постное лицо. Непонятно только, как в его руке оказался меч. Второй, напротив, блистал золочеными латами, словно полководец на императорском параде. На голове его красовался шлем с плюмажем, с могучих плеч ниспадал багровый плащ. Надменное широкое лицо украшала черная бородка. Третьей была обнаженная женщина, полускрытая дымным облаком. Сквозь ее угольно-черную плоть просвечивало пламя. На разрисованном магическими узорами лице горели свирепые желтые глаза. Прямо из руки вырастал многохвостый огненный хлыст.
Сахемоти выпрямился и мрачно взглянул на богов Небесной Иерархии. Надо же, какая честь — сам Хенму, имперский бог войны. И «монах» — Бессмертный Воитель — этот-то зачем? И демоническая охотница из огненной преисподней, с которой все и началось. Поняв, что не справляется с мятежным богом одна, она поступилась гордостью и вызвала подмогу.
— Берегитесь копья Хранителя! — раздался голос «монаха».
Демоница ответила хохотом из облака дыма.
— Он безоружен, — она улыбнулась, сверкнув длинными клыками. — Копье сгорело. Что, надеялся скрыться в храме, киримец? Думал, мы тебя здесь не найдем? Вот это я люблю — травить вас по углам, как крыс!
— Долина Высокого Неба сдалась еще вчера, — раскатистым басом заявил бог в роскошных доспехах. — Твои родственники признали поражение!
— Я и без вас это знаю, — проворчал Сахемоти.
— Тогда почему еще трепыхаешься? — демоница щелкнула по полу огненным хлыстом.
— Да вот хотел посмотреть, кого ты позовешь на помощь, охотница. Не знаю, хватит ли у вас сил, чтобы втроем расправиться с безоружным. Может, послать за Господином Семи Звезд?
Огненный хлыст в руке демоницы вспыхнул багровым пламенем, ощетинился иглами...
— Подожди, — ровным голосом сказал Бессмертный Воитель. — Где второй?
— Да, — подхватил Хенму. — Где бог грома?
— Каминари? Он упал в море.
— Это я его сшибла на лету, — гордо заявила охотница. — Слыхали, как бабахнуло?
— А мне показалось, что он бросился в море сам, — возразил Бессмертный Воитель. — Это неспроста...
Демоница зажмурила удлиненные огненные глаза и принюхалась. Из ее ноздрей вырвались язычки пламени. Бессмертный Воитель поморщился и постарался встать так, чтобы адская охотница оказалась от него как можно дальше.
— Я его не чую! — объявила она. — Существа по имени Каминари больше нет на этом свете.
Сахемоти мысленно перевел дух. Больше всего — гораздо сильнее, чем за собственную жизнь, — он боялся, что боги не поленятся и отправятся в Донную Страну искать останки Каминари. Это означало бы конец всего.
— Давайте уж скорее покончим с этим мятежником, — сказал Хенму. — Что-то я устал. Подавлять бунты — такое утомительное занятие...
— Отправьте его в Надзвездную Тьму, — предложил Бессмертный Воитель. — Оттуда не возвращаются даже высшие боги.
Хенму поднял взгляд к потолку и тяжко вздохнул:
— Охо-хо, опять тащить его наверх? Давайте лучше вышвырнем его на Обратную Сторону кратчайшим путем.
— Как это?
— Да через океан!
— Как бы не ускользнул по дороге, — сказал Бессмертный Воитель. — Смотрите, здесь ему поклонялись как морскому дракону.
— Дайте-ка мне! — азартно воскликнула демоница. — Сейчас я лишу его возможности ускользать... куда бы то ни было!
— Подожди, охотница, надо исполнить ритуал.
Хенму протянул руку и достал из пустоты огромную алебарду. Оружие распространяло красновато-золотистое сияние. Оно озарило могучую фигуру бога войны, придавая ему торжественный и зловещий вид.
— Умри, мятежный дух, — возгласил он, обращаясь к Сахемоти. — Приговор тебе вынесен и обжалованию не подлежит. Да не будет тебе ни надежды, ни избавления! Имя твое да будет забыто во веки веков!
— И вам того же, — пожелал Сахемоти.
Сахемоти закрыл глаза и погрузился в вихрь мест и времен, стараясь отрешиться от тела и его боли. Боги могут делать с ним все что угодно: его нынешняя оболочка больше не имеет значения. Миры, в которых он правил... Храмы, где ему поклонялись... Все обличья, в которых он приходил к людям... Ипостаси и воплощения мелькали в его памяти и исчезали, словно брошенные в огонь свитки. Сахемоти будет жить, пока живы люди, которые его помнят. А что потом?..
— Он подозрительно слаб, — словно издалека послышался обеспокоенный голос Бессмертного Воителя. — И почему сгорело копье? Где его источник силы?
— Он его утратил, когда Кирим признал поражение, — нетерпеливо отозвался Хенму.
И нетерпеливый голос охотницы:
— Ну, я начинаю?!
Наконец на Сахемоти обрушился удар адского хлыста, разрывающий душу и тело, ломающий кости и волю.
Боги работали быстро и грязно. Сахемоти доставил им немало беспокойства, и в другое время они занялись бы его уничтожением более вдумчиво и тщательно. Даже у обычного колдуна не так-то просто исторгнуть душу из тела, чтобы потом она не вернулась отомстить. Но сейчас было особое время. Свод небес Кирима обрушился, похоронив под собой побежденных богов. За последние месяцы в небесных битвах их погибло несчетное множество. Даже сильнейшим не дано плыть против водопада.
Комком обожженной плоти Сахемоти был брошен в бушующие волны Тайхео. Он медленно опускался на дно, в холодную темноту. Еще немного — и он станет всего лишь развоплощенным духом, выкинутым в хаос. По крайней мере, именно на это рассчитывали боги Небесной Иерархии. Сахемоти надеялся, что его дух отправится в другое место, и ждал смерти так спокойно, как позволяли обстоятельства.
Но все изменил случай. Из темной толщи воды возник белесый силуэт огромной твари. Белая акула, привлеченная запахом крови, кружила вокруг растерзанного бога. Сначала Сахемоти воспринял ее появление равнодушно, но внезапно ему пришла в голову мысль. Вместо того чтобы возрождаться в ненадежном человеческом теле в непонятно каком мире, почему бы пока не остаться морской тварью? Найти место, куда упал бог грома, и сторожить его. Сколько угодно, до лучших времен. Да, он утратит память и сущность. Но рано или поздно кто-то призовет его истинным именем...
Трое богов стояли на крыльце храма, наблюдая за морем. Демоница встрепенулась и потянула ноздрями соленый воздух.
— Он умер! Бога по имени Сахемоти больше нет, — удовлетворенно сказала она.
— Прекрасно. Работа закончена, уходим.
— Ага, только напоследок я доломаю этот храм. Чтобы и камней от него не осталось!
Дрогнула земля. Подземный толчок повалил каменные стены. Ураган гнул и ломал сосны на окрестных холмах.
В глубины Тайхео, прочь от берега, уплывала акула.
Глава 1
Меч Бессмертного
Статуя Бессмертного Воителя была главным украшением парадного храма монастыря Каменной Иголки. Терракотовая фигура в полтора человеческих роста возвышалась над молящимися, внушая им трепет и осознание собственного ничтожества. Разрисованное лицо Бессмертного Воителя щерилось устрашающей ухмылкой, глаза налились кровью, волосы от гнева поднялись дыбом. Вздумай он навестить храм, едва ли узнал бы себя.
Статуя была не только раскрашена, но и одета в обычную одежду и даже вооружена: на ее боку поверх запылившегося парчового кафтана виднелся меч в изукрашенных деревянных ножнах. Ножны — крикливые, грубые, но рукоять меча выглядела многообещающе. Один ее вид дразнил Кима, истосковавшегося по оружию.
В алтарь лазать запрещалось. Впрочем, если никто не увидит...
— Я просто посмотрю, — промурлыкал Ким, оглянулся, убедился, что в храме он один, и перешагнул через светильники. Три плоские ступени, на каждой — несколько рядов свечей, охраняющих алтарь от злых духов. И вот Ким уже возле статуи.
— Прости меня, бессмертный. Надеюсь, я не слишком тебя побеспокоил...
Ким вытащил меч из ножен. Повертел в руках, ухмыльнулся. Так он и думал: то, что издалека выглядит волшебно, вблизи — дешевка, увитая выцветшими тряпками и медными бусинами. И клинок так себе, видавший виды — тусклый, выщербленный. Ким пощелкал по лезвию, покачал меч на ладони, сделал резкий выпад.
— Я Бессмертный Воитель! Бойтесь меня, демоны!
Еще взмах, еще выпад. Тело с удовольствием вспоминало старые уроки — то, чего Киму так не хватало в монастыре. Он прикрыл глаза и ловко заскользил между светильниками. Лезвие завертелось, засверкало, словно стрекозиное крыло. Тень юноши дробилась, повторяя его движения — в полированном дереве, в бронзе и глазури, на стенах и на потолке.
Ким вскочил на верхнюю ступеньку алтаря и застыл в картинной позе, подняв меч над головой. Он представил, что стоит на вершине Каменной Иголки. Выше его — только голубые поля, владения Господина Семи Звезд, даже облака остались где-то далеко под ногами. Еще ниже — ледники и снежные пики, лесистые отроги гор, стены и башни монастыря. Он Бессмертный Воитель. Никакое зло не укроется от его взгляда. Враги Небесной Иерархии будут повержены...
— Ким, ты что здесь делаешь?!
Ким моргнул, оступился и повалил несколько светильников. В дверях храма стоял Рей, его побратим и духовный наставник, глядя на него с изумлением:
— С ума сошел?
— Я просто хотел взглянуть на меч...
— Слезай оттуда быстро! Нет, сначала верни на место меч! Да как ты вообще посмел к нему прикоснуться!
Ким пожал плечами, убрал меч в ножны на поясе статуи и принялся расставлять поваленные светильники.
— Эта ржавая солдатская сабля — позор для Бессмертного Воина, — проворчал он. — Если уж нацепили на статую меч, так хоть достали бы клинок получше...
— Ухаживать за мечом Бессмертного Воина — не твое дело.
— Если не мое, то чье же? Можно подумать, тут кто-то, кроме меня, хоть немного понимает в оружии!
Рей вздохнул:
— Тебя не переспоришь. Повезло тебе, что вошел я, а не кто-нибудь еще. Я видел настоятеля — он шел как раз в нашу сторону с каким-то скитником. Если бы он застал тебя в алтаре, ты бы так легко не отделался. Самое меньшее, провел бы тут всю ночь на каменном полу, распевая каноны...
— Да уж, повезло, что мой наставник именно ты, — охотно согласился Ким. — Хотя здесь все ко мне очень добры. Разве что настоятеля я как-то побаиваюсь, но он больше похож на небожителя, чем на человека... А вот скажи, Рей, если Бессмертный Воитель — покровитель нашего монастыря, почему мы почти не упражняемся с оружием? Только эти бесполезные танцы с посохами...
— Ты видел меч? — перебил его Рей. — Держал его в руках? Не думаю, чтобы он годился для настоящего боя. Этот меч — не более чем символ. Монах тоже воин, только его враги не от мира сего. Демонов не уничтожить железом...
— Да как тебе сказать, — пробормотал Ким.
О демонах он знал побольше Рея, и не понаслышке, однако спорить не стал.
— Колдуны и ведьмы стремятся заставить бесов служить себе, — продолжал Рей. — Наша цель другая. Не внешнее могущество, а внутреннее. Обрести источник силы в себе самом и обратить его против нечисти. Говорят, иные бессмертные могли уничтожить демона, просто показавшись ему...
Стук и шарканье шагов отвлекли их от разговора. В храм рука об руку медленно вошли два старых монаха — наверно, старейшие на всей Каменной Иголке. Оба они своей худобой напоминали голодных духов, но на этом сходство между ними заканчивалось. Спина первого была идеально прямой, а походка — легкой, второй же скрючился чуть ли не до пола. Первый был бледен до прозрачности, как призрак или человек, годами не выходящий на солнце, а сморщенная кожа второго была темной, пятнистой и бородавчатой. Первый старец был укутан в просторную черную рясу, напоминавшую крылья летучей мыши, из рукавов которой выглядывали только кончики его пальцев. Одеяние скрюченного напоминало старый прохудившийся мешок, а с пояса свисало множество мешочков поменьше, источающих неаппетитные запахи. Первый был настоятелем монастыря. Второго побратимы видели впервые в жизни. Рей внимательно присмотрелся к нему и на всякий случай низко поклонился. Скрюченный старец на приветствие не ответил, только взглянул на него исподлобья и буркнул:
— Ну и которого из этих бестолковых юнцов вы хотели мне показать?
Рей выпрямился, оскорбленный до глубины души. Ким отвернулся, давясь смехом. Настоятель остался невозмутимым.
— Вот брат Рей, образованный и твердый духом молодой человек. Я верю, когда-нибудь он принесет славу Каменной Иголке...
— А второй?
— Ким, послушник. Не обращайте внимания. Он в монастыре всего третий месяц...
Скрюченный старикашка тут же уставился на Кима, как хозяйка — на кусок мяса на рынке. Настоятель тихо сказал, обращаясь к Рею:
— Почтенный Чумон выразил желание выбрать себе ученика, и я решил рекомендовать тебя.
— Так это и есть тот самый скитник Чумон? — прошептал Рей, взглянув на грубого старика новыми глазами. — Я ни разу не видел его, хотя живу здесь уже больше десяти лет...
— Старец не часто жалует нас своими посещениями...
— Что ж, с виду этот мальчик вполне годен к тяжелой работе, — прокаркал старик. — Сильные руки, крепкая спина — чего еще надо? Я его беру.
Настоятель и Рей удивленно взглянули на старца. Потом настоятель сообразил, в чем дело.
— Послушник Ким, ты удостоен необычайной чести, — сказал он торжественно. — Преподобный Чумон берет тебя в ученики.
Ким, ничего подобного не ожидавший, в ужасе уставился на старцев.
— Но ведь мой наставник Рей!
— Теперь твой наставник — вот этот почтенный старец, — холодно сказал настоятель, слегка кланяясь скитнику. — С этого мгновения ты будешь жить в его скиту и делать то, что он скажет.
Ким бросил на Рея отчаянный взгляд. Тот нахмурился и отвернулся.
— Брат, что же это творится? — воскликнул Ким, когда храмовые двери закрылись за скитником и настоятелем. — Почему я должен служить этому грязному старикашке?
— Ох, помолчи, — мрачно сказал Рей. — Вечером я поговорю с настоятелем. Нас, кажется, снова перепутали. Будем на это надеяться. Не то чтобы я так уж хотел идти в ученики к преподобному Чумону, но... это просто оскорбительно!
— Это уж точно! Отдать меня какому-то золотарю! Ты заметил, как от него воняло?
— Нет, почему он выбрал тебя? Настоятель же ясно сказал, что рекомендовал меня!
— Может, старикашка подслеповат? — Ким вздохнул и добавил уныло: — Да уж, не такого я ожидал, когда собирался с тобой в монастырь...
— Чего ты ожидал? — угрюмо спросил Рей. — Что тебя встретит лично Бессмертный Воитель?
— Смейся, если хочешь — да, чего-то в этом роде. Я думал, монах — это тот же бессмертный, только пока во плоти. Такой, знаешь, важный, отрешенный от мира...
Рей язвительно усмехнулся:
— ...окутанный вуалью нездешних тайн, облеченный божественной властью знаток тайных писаний, гроза демонов...
— Вот-вот!
— Короче, наш настоятель.
— Или ты.
— Ну спасибо.
— В общем, ты понял, чего я ожидал. А вместо этого мне подсовывают — ну, ты видел кого. Что ты ухмыляешься?
— Ты обижен, что преподобный Чумон не похож на идеального монаха из твоих мечтаний?
— Да он вообще не похож на монаха! Знаешь, на кого он похож? На деревенского нищего! Во дворец Вольсон такого оборванца дальше кухни бы не пустили...
— А тебе придется ему прислуживать, — с деланым сочувствием заметил Рей. — Бедный княжич Енгон!
Ким надменно выпрямился.
— Разве я когда-нибудь уклонялся от своих обязанностей? «Дабы обрести способность повелевать, сначала научись выполнять приказы», — как выразился воитель Облачный Ветер. Но угождать какому-то вонючему, наглому старикашке... который даже не потрудился спросить, как меня зовут... Наверняка он нарочно отселился подальше от монастыря, чтобы не позорить его своими лохмотьями...
— Ты, наверное, не знаешь, что на долю снадобий и лекарств, которые готовит старец Чумон, приходится чуть не половина доходов монастыря?
Ким смутился, но ненадолго.
— Допустим... А мне-то что до этого? Я разве учеником в аптеку нанялся?
— Как знать. Вдруг ты не выдержишь и сбежишь отсюда? Так у тебя будет вполне уважаемое ремесло.
— Холопское занятие — смешивать разное сушеное дерьмо!
— Разве ты собираешься вернуться к своему опекуну?
Ким нахмурился и ничего не ответил. Хотя шел уже четвертый месяц, как он поступил в монастырь, он все никак не мог привыкнуть к мысли, что за ту ночь, что он проспал в пещере у горной ведьмы, для всех остальных прошло десять лет. И что Рей уже давно не тот начитанный юноша, с которым они вместе удрали из дома, а совсем другой человек. Что касается дяди Вольгвана, он наверняка давно забыл своего беглого приемыша. Кто знает, что могло случиться в мире за десять лет!
Рей, заметив, что Ким загрустил, перестал усмехаться и почти ласково сказал:
— Понимаю, брат, тебе и так непросто в монастыре, а тут еще старцу отдали... Не сдавайся! Все это лишь вопрос времени и привычки.
— Просто ты совершенно другой человек, — проворчал Ким. — Даже странно, что нас все еще принимают за братьев: кажется, двух более несхожих людей не найти. Ты создан для монашеской жизни, это ясно. А я...
— Однако старец Чумон выбрал именно тебя. Ты не понимаешь, какая это честь. Старцу уже больше ста лет, а он прежде всегда отказывался взять ученика, как его ни уговаривали. Честно сказать, я не понимаю причин его выбора. Если только он в самом деле нас сослепу не перепутал...
— Конечно перепутал! Надеюсь, до старца это тоже скоро дойдет.
— Знаешь, главное, что ты здесь, на Каменной Иголке, а остальное не важно.
— Я просто брал пример с тебя.
Рей добродушно улыбнулся:
— А я думал, что ты был увлечен так же, как я. В ту пору я искренне считал, что стремление к бессмертию — это предел мечтаний.
— В ту пору? А сейчас, через десять лет, ты так не считаешь? — с любопытством спросил Ким. — Вот еще, давно хотел тебя спросить: ты добился того, чего хотел?
Рей задумался.
— Да, — сказал он, взвешивая каждое слово. — Монастырская жизнь изменила меня, и, смею надеяться, к лучшему. Я узнал о таких вещах, о которых раньше и понятия не имел. Прежние цели теперь кажутся мне наивными и нелепыми.
— И бессмертие тоже? — удивился Ким. — Ведь твоей главной целью было стать бессмертным?
— Это все детские мечты. От бессмертия я так же далек, как и десять лет назад. А может, даже дальше.
— Тогда зачем все это надо? — разочарованно протянул Ким.
— Вот пройдет десять лет, и поймешь, — чуть смешавшись, сказал монах.
Киму, впрочем, показалось, что Рей просто не нашелся, что ответить.
Глава 2
Старец Чумон
Изнутри монастырь Каменной Иголки совсем не такой, каким он представляется мирянам. Он как ученая книга в нарядном футляре или как спелая луковица. А больше всего похож, пожалуй, на женскую шкатулку-обманку, когда в большой шкатулке — вторая, поменьше, а во второй — третья, еще меньше, а в третьей — самая маленькая, в ней-то и лежит единственный драгоценный перстень.
Обычным паломникам, которые чувствуют себя героями — покорителями вершин, преодолев ступенчатую горную тропу, покажут только внешний двор монастыря и главный храм с лазоревыми колоннами, с многоярусной крышей под золоченой черепицей. Там вход охраняют раскрашенные демоны-стражи с огненными мечами, в алтаре, за тридцатью тремя рядами свечей, стоят верховные боги Небесной Иерархии в парчовых нарядах. Богослужения проходят там только по большим праздникам.
Если гость — монах из другого монастыря, или мирянин, прибывший по делу храма, или курьер из Небесного Города, его пустят за стену, во второй двор. Там — маленькая гостиница, кельи тех монахов, которые заняты делами хозяйства и управления, а дальше — мастерские, кладовые и прочие постройки, без которых даже в монастыре не обойтись. Дальше — второй храм. В нем нет ни лазури, ни позолоты, ни раскрашенных статуй, только темное резное дерево и полированный камень. Зато там хранятся свитки и таблички — мудрость и память Каменной Иголки, а службы идут пять раз в день, поддерживая связь с невидимым.
Дальше, за вторую стену, не пустят уже никого из гостей. Да там, в общем, и смотреть не на что. Просто маленький ухоженный сад над бездной. Оттуда ведут дорожки в скиты. Одни — шириной в шаг по скалистому гребню, другие — перекинутые через пропасть мостки, а третьи — и вовсе две натянутые веревки (по одной идти, за другую цепляться). В скиты позволено ходить только настоятелю; остальным монахам — по приглашению отшельников. Скиты-то и есть истинное средоточие Каменной Иголки, ее тайные духовные мастерские.
Есть и третья стена. Но она невидимая. Мало кто из монахов о ней знает, а ходят за нее вообще единицы. Трудно за нее попасть, а вернуться еще труднее.
Киму, впрочем, о третьей стене знать было еще не положено.
Келья, где жили Ким с наставником — крошечный глиняный домик под черепичной крышей, — прилепилась к каменному утесу, который поднимался, словно остров, над розоватым маревом утреннего тумана. В прозрачно-голубом небе плыла огромным имперским парусником снежная вершина Иголки, снизу, из долины, тянулись к небу кроны сосен. Издалека доносился приглушенный звук гонга: в монастыре уже начиналось время утренней службы. Ким, накрывшись вытертой волчьей шкурой, крепко спал. Казалось, едва успел сомкнуть веки, как из-за двери раздался скрипучий старческий голос:
— Вы на него посмотрите — спит среди бела дня!
Ким, делая вид, что не слышит, свернулся клубочком. Отшельник выделил ему от щедрот две шкуры волков, скончавшихся от парши, наверное, еще во времена Желтого Государя. Нижняя шкура до того истерлась, что через нее кололись сосновые ветки, служившие матрасом. Каждый раз Киму казалось, что никаким силам не вытащить его из постели. Но стоило появиться маленькому старикашке с большой палкой...
— Жабы не кормлены, а он валяется! А ну-ка вставай!
По келье ядовитой волной распространилась вонь зелий. Эх, знали бы добрые люди, которые золотом платят за чудодейственные средства старого монаха, из чего он их готовит!
Преподобный Чумон напоминал Киму идолище, какие ставили на его родине у околицы, чтобы отпугивать злых духов: слегка обтесанный деревянный столб и страшная рожа наверху. Тощие кости, на которых, кажется, ни крошки мяса не осталось, прикрыты потрепанной рясой, длинная тонкая борода заплетена в косу и заправлена за пояс. На поясе полотняный мешочек, в нем кто-то шевелится и — храни нас бессмертные! — кажется, шипит.
— Крупу вчера принес?
— Принес, — буркнул Ким, выбираясь из-под шкуры.
— Тогда ступай на ручей, к жабьему садку. — Содержимое сумки явно занимало Чумона гораздо больше, чем ленивый послушник. — По дороге наловишь червей — белых, да пожирнее. Накормишь жаб, принесешь воды...
Холстяной мешочек с треском лопнул, и наружу вывалилась маленькая гадюка. Ким застыл с поднятой ногой, стараясь не дышать. Гадюка шустро проползла мимо него и спряталась в его постели.
— А ну назад! — рявкнул Чумон.
Под шкурой послышалось злобное шипение. Змея высунулась и медленно, неохотно поползла обратно.
— Быстрее, быстрее! — подбадривал ее старец. — Почти новую сумку порвала, ишь, шустрая зараза. Мальчик, потом зашьешь.
Гадюка подползла к ногам старца, покорно ожидая своей участи. Чумон поднял ее с земли за хвост. Ким наблюдал за ними как зачарованный.
— Ну что встал? Малый Утренний Канон выучил?
— Да, — пробормотал Ким, бочком протискиваясь в дверь мимо наставника.
— Опять «своими словами»?
— Наизусть!
— Сколько от него шума, — пробормотал Чумон, утрачивая к Киму интерес.
Ким, щелкая зубами от холода, спустился с крыльца.
— Шевелись! — Чумон подбодрил послушника посохом так, что тот чуть не свалился с утеса. Повесив на шею ведерко — бамбуковое колено на ремне, — Ким полез по крутой деревянной лестнице вниз, в туман.
В лесу было в точности как в храме. Стволы сосен — призрачные колонны, туман — дым курений. Ручей — тот самый, который водопадом низвергался со скал возле тропы, — здесь, в верховьях, можно было с легкостью перепрыгнуть. Ким наспех умылся, зачерпнул воды бамбуковым коленцем и пошел дальше, поглядывая под ноги. Вскоре он нашел подходящее место, оторвал полоску дерна и занялся ловлей червяков. Чумон настаивал, что жабам полезнее теплая пища, а потому послушник должен отогревать червяков во рту. Но, к счастью, наставника рядом не было, и Ким просто зажал пойманных червей в кулаке.
Ниже по течению ручья отшельник устроил садок, где обитали огромные жабы особой ядовитой — или, по словам старца, лечебной — породы. Когда твари злились или пугались, на их спинах выступала белая ядовитая слизь. Чумон со всеми предосторожностями собирал ее костяной ложкой и хранил как величайшую драгоценность.
Жабы уже проснулись и негромко перекликались, квакая и булькая. Увидев Кима, умолкли и дружно уставились на него.
— Приятного аппетита, красотки. — Он высыпал извивающихся червей во влажную грязь садка. Жабы одна за другой неспешно поскакали к пище. Ким развлекался, наблюдая, как они быстро выхватывают друг у друга лучших червей, ни на мгновение не теряя важности. Внешность тварей, как всегда, напомнила ему горную старицу Ямэн. Не отсюда ли она натаскала жаб, собираясь устроить Киму смотрины?
Надо сказать, Ким довольно часто вспоминал о горной старице. На следующий же день после поступления в монастырь он перелез через стену и отправился на поиски ведьминого логова. Но ничего не нашел. Даже старухин пруд как сквозь землю провалился. Ким повторил попытку трижды, пока его не поймал Рей. «Ты едва спасся от горной ведьмы и снова ее ищешь! — ругался побратим. — Разве ты не понимаешь, что она завлекает тебя чарами? Хочешь потерять еще десять лет жизни?»
Здешние монахи о бабке знали, но никаких отношений с ней не поддерживали. Кое-кто — в том числе, конечно, и Рей — считал, что старой ведьме в священной долине не место, и предлагал принять меры к ее изгнанию. Неожиданно Киму стало интересно, как относится к сомнительной соседке преподобный Чумон. Может, они и нашли бы общий язык?
— Ну что, жабы, — спросил Ким, усаживаясь на корточки возле ограды садка, — что мне делать с моим старцем? Попытаться договориться? А как, скажите, договоришься с человеком, для которого я пустое место? Который третий месяц зовет меня «мальчик», как будто у меня имени нет. Видели, как он ходит, уткнувшись носом в землю? Ято поначалу думал, что его от дряхлости так согнуло, а потом дошло: он все ищет, не подвернется ли что-нибудь подходящее для снадобья. А поскольку я ему для снадобья не подхожу, то и пользы от меня никакой. Даже червей во рту греть не умею...
Жабы копошились в садке. Ким размышлял. В последнее время его все чаще посещали мысли о том, чтобы уйти из монастыря совсем. Вот только куда?
«Да и Рей за меня поручился, — думал Ким. — Если я брошу монастырь, он потеряет лицо. Нет, лучше подождать. Рано или поздно Чумон меня выгонит, и, глядишь, Рей сам предложит мне уйти. Пусть уж лучше все пока идет своим чередом».
Была и еще одна причина, по которой Ким не особенно торопился уходить из монастыря. Он понятия не имел, что делать потом и куда податься. Наверняка его все давно забыли. Никто его не ждет, никому он не нужен. Разве что...
И мысли Кима привычной дорожкой вернулись к горной ведьме.
А точнее — к ее дочке...
«Старуха не хочет, чтобы я сам ее искал, это ясно. Иначе она не прятала бы от меня свой пруд. Но если то, что она говорила, правда... Желтоглазка, дочь тигра и горной отшельницы, в меня влюблена? Быть не может! Она ведь постоянно только дразнила меня... Пару раз даже побила... Какая она красивая!»
Киму вспомнилось их последнее свидание на монастырской тропе. Кажется, это было совсем недавно. Впрочем, если старуха не соврала и отец ее дочери — горный дух, то всему этому семейству что десять лет, что десять дней — никакой разницы.
«Уймись, Ким! — решительно приказал он себе. — Перестань думать о девушке, ты же все-таки почти монах. Она сама тебя найдет. Если захочет».
Киму часто вспоминалась удивительная история о девушке, превращенной в кошку, которую рассказала ему старуха на обратном пути к часовне. В отличие от покойного Кагеру и его демона-волка, который кошмаром являлся Киму гораздо чаще, чем тому бы хотелось, о Мисук Ким почти забыл. В памяти осталось только смутное воспоминание о кошке, которая царапалась, как тигрица, и не боялась никого, кроме сихана. А Кагеру насмешливо хвалил ее за упрямство и строго запрещал мальчишкам-ученикам обижать ее. Да, это право он оставлял за собой.
«Дочка ведьмы и есть Мисук... Просто удивительно! А учитель Кагеру... Нет, он точно мертв, — мысленно рассуждал Ким. — Что бы там ни говорила старуха, никто еще не возвращался обратно из Нижнего мира. По крайней мере, во плоти. А призрак... Эка важность, призрак! Здесь, на Иголке, ему до меня не добраться...»
Задумавшись, Ким не заметил, что жабы перестали есть и смотрят на него так внимательно, будто в самом деле что-то понимают.
— Чего вам? — удивленно спросил он.
Жабы молча собрались кружком прямо возле его ног. Ким запоздало вспомнил, что малейшее прикосновение жабьего яда к коже грозит немедленной смертью. Самая крупная бородавчатая жаба, ковыляя, выползла вперед, надула горло и издала раскатистый утробный звук, больше всего похожий на сытое рыгание. Ким на всякий случай отскочил от садка. Вслед за первой жабой заквакали и все остальные.
— Зря стараетесь, я все равно вас не понимаю.
Ким вытер руки о штаны и понес ведро к часовне.
Личная часовня преподобного Чумона была не часовня, а одно название. На самой вершине утеса, где стояла келья, располагалась квадратная площадка на сваях. Над ней нависала хлипкая остроконечная крыша на четырех столбах. Крыша предназначалась не для людей, а для небольшого алтаря Бессмертного Целителя — покровителя лекарей, бальзамировщиков и чучельников. Шириной площадка была такова, чтобы уместиться рядом двоим на коленях.
«Хоть бы огородили ее заборчиком, — подумал Ким, взбираясь с ведром на шее на вершину утеса. — Свалишься с края — костей не соберешь...»
Чумон был уже в часовне — сидел на полу, скрестив ноги, так спокойно, словно и не в паре шагов от бездонной пропасти.
— Что так долго возишься? — проворчал он, оборачиваясь. — Давай сюда воду. Как там жабы?
— Жрать не хотели. Я им таких червей насобирал, что пальчики оближешь. А они окружили меня — и давай квакать. Может, заболели? — с надеждой предположил Ким. — Не передохли бы!
— Что ты с ними сделал?
— Я? Да ничего особенного! Покормил...
Чумон неожиданно крепко взял Кима за запястье. Пальцы у него были как из сухого дерева. Послушал пульс, быстро заглянул юноше в глаза — словно ложкой своей костяной в нутро залез.
— Ничего, здоров, — проворчал он, отворачиваясь. — Плохо дело.
— Да что случилось-то?
Чумон пожал плечами:
— Ты разве не знаешь, что на тебе проклятие?
— Впервые слышу!
— Ну так знай. Уникальное, роскошное проклятие, с корнями в преисподних. И при этом, что интересно, не родовое, а личное...
— Так вы из-за проклятия меня взяли послушником? — с подозрением спросил Ким. — Чтобы изучать его на досуге?
— Ну не из-за талантов же твоих!
— И что мне с ним делать?
— Да ничего. Я сам все сделаю. Главное, мне не мешай.
Ким забрался в часовню и налил воды в ритуальную плошку. Старик опустил туда нитяную метелку, макнул и принялся разбрызгивать воду на все четыре стороны света.
— Читать канон? — мрачно спросил Ким, освежая в памяти длиннейшее восхваление утру. Петь его полагалось на одной ноте, на выдохе — чем дольше, тем лучше.
— Славься, заря,Что в бездне морской пробудилась!Славься, небесный огонь,Что восходит над миром!Славься, светило...
— Дальше мысленно, — буркнул старец, принимаясь за дело.
Отгоняя бесов, он кропил алтарь с деревянной фигуркой Бессмертного Целителя, пол перед ним и все, до чего только мог дотянуться, что-то бормоча себе под нос. Киму тоже досталась ежеутренняя порция брызг. Как будто какой-нибудь бес смог бы пробраться в такое пропитанное святостью место, как монастырь Каменной Иголки!
«На себя полей», — мысленно советовал ему Ким, когда старик поворачивался к нему спиной.
— Ну, что вам подсказал святой Целитель? — ехидно спросил он, когда вода в плошке, а вместе с ней и утренняя служба закончились.
— Насчет тебя — ничего, — отрезал старец Чумон. — Мальчик, где мой завтрак?
Пища на Каменной Иголке была простой, но сытной и довольно разнообразной. Рис, крупу, сушеную лапшу и свежие овощи раз в несколько дней приносил Ким из обширной монастырской кладовой. Но большую часть рациона — грибы, корни, ягоды, личинок, червей, жуков и ящериц — добывал сам Чумон во время вылазок в окрестные горные ущелья. И заставлял Кима это готовить. А потом есть.
Зато старец умел заваривать прекрасные травяные настойки. Впрочем, может, Киму просто нравилось холодным утром греть руки о горячую чашку, вдыхая ароматный пар, словно душу растения.
— Пойдем в горы вместе, — обрадовал послушника старец Чумон, когда завтрак был приготовлен и съеден.
«Прямо не узнаю сегодня старца! — насмешливо подумал Ким. — Обратился ко мне целых четыре раза. Здоровьем моим озаботился. Неужели наконец решил взяться за мое обучение?»
— Раньше вы меня с собой никуда не звали, — сказал он вслух. — Что-то изменилось?
— Тут ведь как можно? — задумчиво сказал Чумон. — С проклятием-то твоим. Либо запереть тебя в келье и вообще никуда не выпускать. Или, наоборот, везде таскать с собой.
Ким поклонился, выказывая преувеличенную благодарность.
— Кормление жаб ты худо-бедно освоил. Пора приступать к более ответственным делам...
— Спасибо за честь. И что мне надо будет делать теперь? Кормить сколопендр?
— Сколопендра — существо нежное, до него черед дойдет нескоро, — строго сказал Чумон. — Приметил я воон за той горой отличное, с голову мужчины, осиное гнездо. С самого лета за ним наблюдал — ждал, пока вырастет побольше. Научу тебя, как его правильно добыть, как выгнать ос...
— О боги, гнездо-то вам зачем? — с тоской спросил Ким.
— Как зачем? Осиное гнездо, высушенное и истолченное, превосходное средство от ломоты в костях, от половой слабости у мужчин и бесплодия у женщин. На такого рода снадобья большой спрос в столице...
— Гнездо — от слабости? — захохотал Ким. — Это как — сесть на него, что ли? Тогда-то слабость у кого угодно пройдет, даже у столетнего старца!
— А на обратном пути, — хладнокровно продолжал Чумон, — наберем пару мешков синей глины на компрессы.
— Наберем?
— Ты наберешь.
— Ах, спасибо, отличный урок! Сначала выгонять ос из гнезда, а потом тащить по горным тропам два мешка сырой глины!
— Надо ведь с чего-то начинать, — развел руками старик. — Чем быстрее ты освоишь осиное гнездо, тем быстрее мы перейдем к более серьезным вещам — к примеру, к ловле гадюк.
Ким мрачно взглянул на наставника, подумал-подумал — и рассмеялся.
— То-то же, — сказал Чумон, впервые за четыре месяца ему улыбнувшись.
Глава 3
Путь на вершину
Ким и старец Чумон шли через ущелье. Ручей, стиснутый гранитными берегами, звенел и булькал, стены ущелья круто уходили вверх. Каждый шаг, каждая упавшая капля будили эхо. Утренний туман уже рассеялся, но возле ручья все равно было промозгло. Впрочем, Ким давно уже вспотел, утомившись скакать с одного скользкого камня на другой. Его ничуть не подбадривала мысль, что это только цветочки, а основные трудности впереди. Им предстоял долгий путь через перевал в соседнюю горную долину, где старик присмотрел заветное осиное гнездо.
Чумон шустро ковылял впереди, как всегда скрючившись и уткнувшись в землю. При этом скитник что-то монотонно бормотал себе под нос.
— ...насекомых — сто названий; рыб и морских гадов — пятьдесят девять названий; змей, включая безногих ящериц, — семнадцать названий; драконов, включая окаменевших, — девять...
— Простите, учитель, а что вы такое перечисляете? — заинтересовался Ким.
— Список тварей, содержащих полезные ингредиенты для различных снадобий, который тебе надо будет выучить к завтрашнему дню. Да не как Канон, а дословно. Пока категориями, потом — по наименованиям.
— Так это вы мне урок проводите, что ли?
Ким мысленно обругал себя за любопытство, но было поздно.
— А как же! Запоминай дальше. Моллюски морские, что в ракушке, — двадцать девять наименований. Земноводные без чешуи — семнадцать. Птицы, с ними же летучие мыши и нетопыри — девяносто пять... Домашние и дикие животные — восемьдесят шесть. Люди...
— Как — «люди»?!
— Что ты орешь? Чем человек хуже прочих тварей? В медицине мы используем волосы, ногти, пять основных жидкостей, помет...
— Тьфу!
— Эх, молодо-зелено... Помет — это дар богов!
Чтобы подчеркнуть важность затронутого вопроса, Чумон даже остановился и обернулся к послушнику, воздев палец к полоске голубого неба наверху:
— Нельзя недооценивать такую вещь, как помет! Без него, чтоб ты знал, не обходится почти ни одно лекарство. К примеру, голубиный помет — прекрасное противонарывное средство. А летучая мышь? Ее несравненные испражнения, высушенные и размельченные в порошок, считаются одним из лучших средств от потения...
— Я уж лучше попотею.
— Если хватит времени, — проигнорировав замечание, продолжал Чумон, — на обратном пути завернем в одну пещерку, и я покажу тебе, как правильно собирать свежее...
— Нет!
— Да, — старец, не слушая возражений, быстрым шагом направился дальше.
Вскоре берега сошлись, и ручей как-то незаметно нырнул под землю. Тропинка теперь вела круто вверх среди нагромождения камней, наводящего на мысли о сухом русле. Путешественники лезли, перебираясь с валуна на валун, хватаясь за пучки травы и ветки плюща. В другое время такое лазание доставило бы Киму большое удовольствие. Но не сумрачным утром, когда перед носом мелькают грязные пятки наставника. Чумон со звериной ловкостью перескакивал через трещины и безошибочно выбирал самое удобное место для очередного шага. В отличие от него, Ким то и дело ошибался и только шипел от боли и досады, когда удобный с виду камень неожиданно переворачивался или ускользал из-под ног.
— Стой! — заорал неожиданно Чумон. — Куда полез?!
Ким послушно замер, гадая, что стряслось, но старик, оказывается, обращался вовсе не к нему. Распластавшись на камне, он по плечо засунул руку в заросли плюща и выудил оттуда небольшого ежа.
— Итак, рассмотрим сию тварь, — торжественно сказал Чумон, демонстрируя ежа Киму. — Кожу и мясо применяют в качестве кровоостанавливающего и бодрящего средства...
— Чего-чего?
— Если ты устал и ранен, то нет ничего лучше ежа, чтобы обрести утраченные силы, — ну, конечно, кроме осиного гнезда. Ежатина большим успехом пользуется в войсках как питательная добавка к вяленой конине и прекрасное средство от поноса. Также еж полезен при чахотке, проказе и душевной тоске в сочетании с другими лекарственными средствами. Обладает кровоостанавливающим действием. Мясо ежа употребляют в сушеном, соленом или вареном виде вместе с водой, в которой оный варился.
Ким с сочувствием глянул на ежонка. Тот, как будто понимая, что ему грозит, свернулся на ладони Чумона в клубок, выставил иглы и зафыркал.
