Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
Россия, 20** год. В преддверии надвигающейся войны некоторым жителям крупных городов предлагают добровольно отправиться в эвакуацию. Местом их нового обитания станут закрытые территории, спрятанные от цивилизации в дальнем северном краю. Зачем они едут на самом деле? И что произойдёт с уехавшими и оставшимися?
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 121
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
№ 121
Человечество стоит перед выбором: свобода или счастье, и для подавляющего большинства счастье — лучше.
Джордж Оруэлл. 1984
Закончив раскладывать немногочисленные вещи, он наконец осмотрелся. Комната была тесной, в ней не поместилось бы ничего лишнего: стол, стул, постель и шкаф для одежды. По трем стенам от пола к потолку были развешаны книжные полки. Ряды запыленных, миллион лет никем не читаных книг еще более сужали пространство.
В окне над столом белела зима, серые полосы пересекали пол и стены. Впрочем, через пару недель ему стало казаться, что именно о такой небольшой комнатенке он всегда мечтал. Андрей всегда хорошо уживался с обстоятельствами, и, может, поэтому в прошлой, столичной жизни они часто шли ему навстречу.
Через неделю, когда произошло его примирение с новым местом, Андрею, как и обещали, дали должность в главной (и единственной) газете города. Тут многое было в единственном экземпляре: не только газета, но также радио, кинотеатр, библиотека, даже рынок. А еще дорога для въезда и выезда из городка.
Впрочем, он не очень тревожился. Все казалось временным. Об этом неустанно повторяли и по радио. «Временные меры», «временная угроза», «временные неудобства» и так далее. Устроившись в газету, Андрей узнал, что работа будет заключаться в том, чтобы повторять в статьях о временном характере всего происходящего.
Главным редактором была молодая женщина. В первый день она вызвала его к себе и пространно начала рассказывать о политике газеты, ее целях и задачах. Андрей слушал вполуха. Ему, маститому московскому журналисту, казалось нереальным застрять тут надолго. Во время ее монолога больше всего ему хотелось спросить, замужем ли она и естественный ли у нее цвет волос.
— У вас остались вопросы? — лучезарно улыбнувшись, спросила она, когда закончила рассказывать. Андрей поймал себя на мысли, что почти ничего не запомнил.
— Простите, я могу задать вопрос не по теме нашей встречи?
— Да, конечно.
— Что думает ваш супруг об этом?
Редактор непонимающе похлопала ресницами. Ее огромные глаза окончательно превратились в голубые блюдца. Андрей не смог сдержать улыбку.
— О переезде сюда, — уточнил он.
— Он ничего не думает, — сказала она после секундного замешательства, — вернее мы не… в общем, он ничего не думает.
«Неожиданно», — подумал Андрей, чей внутренний голос склонялся к тому, что она не замужем. Он вдруг почувствовал апатию и растерянность. Конечно, позже, в другое время и в других обстоятельствах можно будет продолжить натиск, но сейчас ему этого не хотелось. Он вообще не хотел углубляться в расспросы, однако редактор заговорила дальше сама:
— Но даже если у него и есть какие-то мысли… то он не думает ничего специфического, если вы понимаете, о чем я.
— Нет, не понимаю. Что тут можно «специфическое» думать или не думать?
— Но вы же имели что-то в виду, не так ли? — Редактор встрепенулась и подалась вперед, чуть перегнувшись через стол, хотя ее и так было прекрасно слышно.
— Я вот думаю, что тут довольно мило, — сказал он первое, что пришло в голову, и перевел взгляд на окно.
Сидели они в кабинете на последнем этаже здания бывшего завода. Огромное пространство двора было утоплено в снегу. Ветер, порывами налетавший с бескрайних просторов тундры, подтаскивал снег к ограде. Андрей почувствовал меланхолию и поспешил отвернуться, вновь встретиться глазами с редактором.
— Да, здесь очень мило, — согласилась она.
— Я, знаете, тоже ничего особенного не думаю. Не знаю, зачем спросил. Извините.
— О, нет-нет, я ценю ваш интерес, — казалось, она заговорила с облегчением.
Они простились, и Андрей отправился на свое рабочее место. Редакции газеты был отдан целый этаж. Зачем так много? Пока здесь трудилось всего десять человек. Кажется, редактор что-то упоминала о расширении. Но Андрей не стал переспрашивать, а просто занялся делом. «Все временно», — повторил он.
Андрей без особых сложностей составил несколько текстов, которые ему в качестве задания прислала редактор. Это напоминало работу на втором-третьем курсе института. Он сделал ее механически, почти не вникая в то, что пишет. Больше походило на агитационный плакат, чем на статью. Впрочем, посидев над ней с полчаса и перечитав дважды, он убедился, что именно агитацией теперь и занимается.
Это осознание задело его. Несколько минут он просидел в растерянности. Он почувствовал себя натянутой пружиной, готовой в любой момент лопнуть. Вот сейчас он вскочит, пересечет плохо отапливаемый этаж, ворвется в кабинет к блондинке и воскликнет: «На такое я не готов подписаться! Извините, что отнял ваше время, но я ошибся!» Он объяснит, что привык заниматься журналистикой: расследованиями, разоблачениями, аналитикой, громкими выводами, а не демагогией на уровне болтовни в подъезде — ему не пришлось даже ни разу зайти в интернет, чтобы написать это.
Но по какой-то причине пружина не лопнула. Пройдет много времени, но всякий раз, думая о том, чтобы отказаться от этой работы, Андрей представлял, как снова едет через тундру — в обратном направлении, к Москве, через те же бесконечные заснеженные просторы «настоящей» России, прежде известные ему лишь смутно. Делалось неуютно и даже страшно от размеров страны, которую он, столичный житель, прекрасно представлял по карте, но совершенно не был готов объять в действительности.
Когда он спрашивал, еще в самом начале пути, отчего их не отправляют в городок на самолете, ответили очень просто и неправдоподобно: «Посадочную полосу не вычистить от снега». Он чувствовал, что и назад ехать придется на поезде, пересекающем яростной черной стрелой утонувшие в полярной ночи белоснежные поля. Постепенно он расслабился и поник над текстом, стараясь думать как можно меньше. Время пошло быстрее.
В день Андрей обязан был сдавать не менее трех статей. Писать требовалось под тремя разными псевдонимами и по возможности — с тремя различными интонациями. Однако, несмотря на поселившееся в голове Андрея многоголосие, тексты сводились к одной и той же мантре: «пребывание в городе временное, все сложности — не навсегда, вы рано или поздно вернетесь в родные дома, все пойдет по-прежнему» и так далее.
Пару недель спустя Андрей подумал, что его статьи слишком однообразны, голоса ничем не отличаются от его собственного и что для придания им жизни нужно получить хоть какую-то информацию о внешнем мире. С этой мыслью он пришел в кабинет редактора. В кресле главреда сидел среднего роста мужчина в темно-коричневом костюме, белой рубашке и черном галстуке. Закинув ноги на стол, он читал маленькую записную книжку — судя по розовой обложке, она явно принадлежала не ему.
Розовая записная книжка показалась Андрею единственным ярким пятном в кабинете: за те недели, что прошли со времени первого и последнего разговора с девушкой, куда-то исчезли все книги и журналы, опустели полки и стол, пропали картины. Собственно, не было ни компьютера, ни даже комнатных цветов.
Пустота добралась и до подоконника: чуть дрожали от порывов метели деревянные ставни, звенели стекла. Тусклое пятно уличного света освещало фигуру и лицо незнакомого мужчины, сидящего за столом главреда (был морозный полдень — впрочем, здесь, за полярным кругом, день лишь слабо подсвечивался, урывая пару кратких часов между вздохами вечной беззвездной ночи).
Андрей сначала хотел сказать, что ошибся кабинетом, но потом решил просто незаметно выскользнуть обратно в коридор, ведь незнакомец никак не отреагировал на его появление.
— Постойте, — властно сказал он, когда Андрей уже почти закрыл дверь. — Войдите.
Андрей вошел. Мужчина впервые поднял на него глаза и изучал несколько мгновений. У него было узкое уставшее лицо, иссеченное мелкими морщинами; благодаря длинному носу и узким бескровным губам оно казалось заостренным, как у птицы. Однако он не выглядел старым. Его глаза были скрыты за толстыми линзами очков, поэтому Андрей не видел, какого они цвета. Через несколько секунд незнакомец вернулся к изучению записной книжки. Проведя за ней некоторое время, он небрежно сказал:
— Сядьте.
Андрей сел. Он поймал себя на мысли, что в прошлой, московской жизни испытывал бы возмущение и гнев, что какой-то непонятный человек отдает ему команды, как собаке. Но мысль о неповиновении возникла, померцала недолго и ушла. На ее месте осталась белая, безразличная покорность. Закончив листать записную книжку, незнакомец отложил ее в сторону, сел ровно и спросил:
— Вы, должно быть, Андрей?
— Да.
— И вы зашли, чтобы побеседовать с прежним редактором?
— Да.
— К сожалению, она уехала.
«Интересно, он ждет от меня какой реакции?» — подумал Андрей и понимающе кивнул.
— Вам не любопытно куда?
— Наверное, обратно. Домой.
Человек хмыкнул и удовлетворенно улыбнулся, как будто Андрей угадал ответ в викторине. Он снова занялся чтением книжки.
— Все рано или поздно вернемся, — проронил он. — Кстати, можете обсудить свой вопрос со мной. Теперь я тут редактор.
Андрей поежился, осматривая кабинет еще раз: казалось, какая-то мрачная сила высосала отсюда все краски жизни, и хотя тому не было никаких подтверждений, он решил, что человек в коричневом костюме имеет к этому отношение.
Тем не менее он сказал:
— Мне нужно больше информации о внешнем мире. Нужен доступ в интернет, московские газеты, новости о том, что там происходит.
— Там? — Редактор отложил чтение и изобразил голосом удивление, но его глаза не выразили ни капли эмоций. Он смотрел на Андрея внимательным пронизывающим взглядом, который, в отличие от взгляда обычного человека, не содержал никакой связующей людей теплоты — только холодное, расчетливое любопытство, будто перед ним сидело уравнение в человеческом обличии.
— Ну, да, — смущенно подтвердил Андрей, — во внешнем мире.
— Зачем это вам такая информация?
— Понимаете, я журналист…
— Я знаю, — мужчина опустил локти на стол и приблизил острое птичье лицо. Андрей хотел податься назад, но он оцепенел на стуле и лишь поерзал от неуюта, уставился вниз. — Думаете, я не знаю, кто вы? Я же вам сказал, что я новый редактор. У вас проблемы со слухом?
— Нет.
— Тогда к чему эти слова? «Я журналист». Я прекрасно осведомлен, кто вы, Андрей Павлович Городков. Мне прекрасно известно, откуда и когда вы прибыли, кем работаете, какую комнату в городе занимаете и по каким часам приходите на службу сюда. Кстати, к вашей дисциплине есть вопросы.
Андрей растерянно поглядел на него. Неужели он про те две минуты вчерашнего опоздания? Или про пять минут, что Андрей украл в пятницу, уйдя домой пораньше, чтобы послушать по радио трансляцию матча?..
Удивительно, в Москве он вообще не обращал внимания на свое рабочее время. Вроде бы оно было прописано в контракте, но он даже не знал, где и валяется этот контракт. Ему никогда не говорили о дисциплине, редактор только требовал сдавать материалы в срок, но это и так все понимали… Новая реальность — зауженная в черном, пахнущем лаком кабинете из дерева — заковала Андрея в цепи растерянности и беспомощности. Он чувствовал, что настоящий Андрей давно вышел вон не только из этого здания, но и вообще из города, возвратился в кипучую, вечно занятую Москву и успешно работает в любимом глянцевом журнале, который горожане читают за утренним кофе или прозябая в пробке на Третьем кольце… Если так, то здесь осталась лишь никчемная оболочка, разучившаяся возражать, чувствовать негодование или обиду; она сидит тут, отбывая наказание за еще не доказанное преступление.
— Не могли бы вы перейти к делу? — Не дождавшись реакции, мужчина нахмурился и свел пальцы.
— Понимаете… Я пишу статьи о временности нашего положения. Я пишу, как вы знаете, под тремя разными псевдонимами, и мне… бывает нужен материал. В городе очень мало событий, и я… и мне … нужно, бывает, обосновать то, что я пишу, привести примеры, пояснить, почему мы должны пережидать этот период здесь…
— Хм, теперь уже я засомневался, журналист ли вы, столько заикаетесь, — иронично сказал новый редактор. — Но, если серьезно, зачем вам что-то обосновывать?
— Ну… приводить аргументы, звучать убедительно…
— Чему вас только учат в этом МГУ? Вы хоть знаете, сколько государство тратит на обучение таких, как вы? Знаете, сколько тысяч рублей стоит обучение вот такого «профессионала»?! А он потом приходит к редактору и клянчит интернет. Я вам скажу вот что: если вас не научили писать статьи так, чтобы не требовалось ничего обосновывать, то ищите себе новую работу. У меня очередь внизу из бывших столичных журналистов, и каждый умоляет его взять на работу. А вы получили место безо всякого конкурса и не исполняете свои обязанности, прóсите, чтобы вам еще что-то давали!
Андрей просидел несколько мгновений, как оглушенный, потом кивнул и сказал:
— Я просто думал, что мне нужно больше знать о происходящем, если я о нем пишу. Но, видимо, я ошибся.
Редактор фыркнул.
— Конечно, ошиблись! Интернета в городе нет. Есть зато более важные вещи: вода, еда, электроэнергия, газ. Имеются музеи, театры, радиостанция. Надежная охрана, в конце концов. Вам мало?
— Нет-нет.
— Вот это правильно. Кстати, интернета нет и у меня, — голос редактора вдруг стал теплее и доверительнее. Андрей невольно потянулся за ним, почувствовав человечность, как растения тянутся к солнцу. — Это сейчас не самое важное. Представляете, каково тем, кто остался там, позади?
— Не представляю, — искренне ответил Андрей, — мы же ничего о них не слышим и не знаем. Мейл написать не можем, новостей нет…
— Опять вы про свои новости и мейлы! — воскликнул редактор. — Вы что, издеваетесь?!
— Но я… — Андрей понял, что от него требуется перестать упоминать ненавистные редактору вещи, но отмотать назад уже не мог.
— Вам создают все условия! Строят город посреди пустыни, завозят все необходимое, свозят лучшие умы, спасают их от наступающей холодной зимы в Москве! А они что? «Нам бы интернетику», «нам бы емейльчик написать»! — Он передразнил более высокий голос Андрея. — Будь моя воля, выбрасывал бы всех к чертовой бабушке в тундру, и ищите там под снегом свой интернет!
— Все понятно, — поспешил вставить Андрей, когда улучил секунду.
Он ожидал, что въедливый редактор потребует сказать, что именно ему понятно, но тот моментально успокоился, будто увидел: собеседник осознал правила игры, и можно перестать корчить из себя возмущенного. Лицо его приняло прежний равнодушный отстраненный вид, и снова он смотрел сквозь Андрея, пронизывая его глазами-излучателями.
— Раз вам понятно, то поверьте мне на слово, что там, откуда вы все приехали, сейчас очень и очень несладко. И знать в подробностях вовсе необязательно. Придет время, и все мы вернемся. Вот вы где жили в Москве?
— В Тушино.
— Ну вот, я там бывал, лет двадцать назад, на концерте.
— Здорово, — Андрей улыбнулся. На мгновение тот прежний, столичный Андрей посетил безвольную оболочку, прикованную к стулу, и наполнил ее жизнелюбием и радостью. Это продлилось недолго.
— А вообще я из такого же городка, как этот, — добавил редактор. — Так что мне тут более привычно, чем вам. Но вы тоже привыкнете.
Прежний Андрей шепнул чуть слышным голосом: «К тому же у вас нет выбора», — заканчивая фразу, повисшую в кабинете. Но Андрей нынешний предпочел его не слышать. Он улыбнулся и пожелал начальнику приятного дня.
Вернувшись на рабочее место, Андрей дописал привычные три материала, разбросал их по трем своим псевдонимам и неподвижно застыл перед компьютером. Обычно он не заканчивал так рано. В редакции было как всегда тихо, но лишь сегодня, впервые за несколько недель, он обратил внимание на эту тишину. Андрей тщетно пытался вызвать к жизни прошлого себя, умевшего чувствовать и протестовать против того, что ему не нравится. И тогда он побрел по прерывающейся тропинке воспоминаний, чтобы дойти до того места, где старый Андрей остался стоять, а новый — безвольный и бесчувственный — продолжил путь в заснеженную тундру.
Оказалось, это не так просто. Память то и дело подводила, он спотыкался, поднимался, отряхивался, замещал пустые, белые как снег пространства выдуманными, и по этой бледной выдумке кое-как преодолевал расстояние в сторону увядающего прошлого. Как он ни старался, найденные воспоминания были нереалистичными, приукрашенными — будто все, что ему удавалось восстановить, происходило не с ним и не вполне взаправду, а с персонажем, которого выдумали, но вовремя стерли и заменили пустой функцией в редакции городской газеты.
Андрей постепенно отматывал дни: вот вечер, когда их поезд оказался на станции городка. В купе еще трое: тревожный молодой студент-физик с такой же молодой, но беспечной женой и полуторогодовалый ребенок. Студент подскакивал на каждой остановке и силился увидеть, что творится за темным пятном окна. Андрею долгое время казалось это напрасным трудом, но в тот вечер они действительно достигли конечной платформы. Какой день пути это был? Третий? Пятый? Седьмой?
На платформе много полиции, собак, каких-то энергичных людей в длинных зимних пальто и шляпах. Вдруг почудилось, что в одном из них он угадывает нынешнего редактора: кто-то с заостренным носом заглядывает в их окно, водит лицом из стороны в сторону, будто сканируя людей, замерших в тепле. Никто из них прежде не ощущал на себе такого взгляда, никто не смог бы назвать живущую внутри него могущественную темную силу. Но сейчас, недели спустя, Андрею начинает казаться, что, возможно, именно этим острым взглядом, видящим не людей, а только клетки для строительства нового городка, его прошлого и его нынешнего отделили друг от друга.
— Куда мы, интересно, прибыли? Как вы считаете? — со смешком спросил студент. Андрей пожал плечами. — Думаете, конечная?
Минуты потянулись медленнее. По вагону повторялось объявление: «Не покидать купе, оставаться на местах, приготовить документы». Студент принялся копаться в одной из многочисленных сумок, но через несколько минут взвизгнул, как ошпаренный.
— Что случилось? — спросила жена.
— Эвакуационный листок! Эвакуационный листок не могу найти!
Впервые за путешествие его супруга потеряла безмятежный вид, ее лицо исказил страх. Оба принялись искать листок, Андрей глядел на них, словно угодил в чужой кошмарный сон. Его ноги стали тряпичными, руки опустились на колени, он вжался в уголок своей полки и не мог даже почувствовать раздражение к ревущему ребенку, потому что страх молодой пары вполне передался ему, отравил кровь. Пальцы слабо сжимали собственный паспорт и злосчастный потрепанный листок, где были напечатаны его сведения и разрешение покинуть Москву и следовать в эвакуацию.