Обсидиановое сердце. Механическое сердце E-Book

Елена Михалёва

• Herausgeber: Mainstreem
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 525

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Гвинейн Гарана — юная адептка Академии Чародейства. Девушка исполнительная, но весьма отчаянная. Когда во время очередного задания она попадает в серьезные неприятности, за ней отправляют другого адепта, старшего и более опытного, но совершенно невыносимого Крисмера ВарДейка, которого Гвин терпеть не может всей душой. Перед Крисом встает нелегкий выбор: попытаться спасти эту «деву в беде» или убить ее согласно уставу Академии.

Leseprobe

Елена Алексеевна Михалёва Обсидиановое сердце. Механическое сердце

© Михалёва Е. А., 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Иллюстрация на переплете Яны Слепцовой

Дизайн переплета Яны Половцевой

Обсидиановое сердце

За семь лет до событий в Нордвуде…

Пролог

Город казался ей котлом. Кипящим ведьмовским котлом, что до краев наполнен бурлением звуков, запахов и живых существ. Они варились в нем круглые сутки, лишь изредка прерываясь на отдых. Кипение жизни достигало пика в праздники. В такие дни казалось, будто оно вот-вот выплеснется через край за городские стены.

Впрочем, у Гвинейн не осталось времени любоваться местными красотами.

Девушка прищурилась, заслоняя рукой глаза от слепящего солнца. Глянула на громадные золоченые часы, что красовались на высокой ратуше в порту.

Ну так и есть. Она опаздывает.

Гвин торопливо закинула в рот кусочек сладкой булки с орешками, а остатки раскрошила на мостовую, на радость толстым белым голубям, что сновали вокруг в ожидании подачки. Говорливые пташки засуетились, принялись расталкивать друг дружку в надежде урвать порцию побольше. Смешные и пухлые, отъевшиеся на щедрых угощениях добросердечных горожан, они напоминали комочки ожившего хлопка. Весьма жадного до сладких булок хлопка.

Гвинейн вытерла ладони о штанины. Лениво потянулась. И легко спрыгнула со стены, распугав птиц.

Голуби взмыли вверх под разнесшийся бой часов.

Полдень. Придется бежать.

Девушка закатала повыше светло-серые брюки, чтобы хоть как-то облегчить нестерпимую жару, тем самым открыв загорелые лодыжки и тонкие голени почти до самых колен. Она стряхнула крошки с рукавов легкой блузы и с тонкого коричневого корсажа, подтянула ремешки на туфлях и… припустила бегом, вновь вспугнув голубей, которые недальновидно решили вернуться в поисках остатков угощения.

Чтобы срезать путь в лабиринте извилистых улочек, Гвинейн перемахнула через невысокую ажурную изгородь, что отделяла один из участков порта от базарной площади. И все бы ничего, если бы с обратной стороны не расположился торговец чугунными сковородками. В тот момент он решил наклониться и завязать шнурки, поэтому-то Гвин его и не увидела. Она толкнула тучного мужчину, совсем немного, но достаточно, чтобы тот оступился и рухнул на собственный прилавок. Оглушительный грохот его товара заглушил даже бой часов на башне.

– Гарана! – закричал мужчина, потрясая сковородкой вслед убегающей девушке.

– Прости, Майд! С меня пиво! – крикнула та в ответ, лавируя меж людьми.

Гвин успешно миновала площадь и добралась до одного из широких каменных мостов, но впереди, как назло, образовался настоящий затор. На этот раз не по ее вине – там, прямо в центре моста, столкнулись молочник и дегтярь. Обе бочки опрокинулись, и теперь под ногами бранящихся людей и копытами ржущих лошадей растекалось вязкое черно-белое месиво. К месту происшествия спешили стражники и зеваки. Проталкиваться сквозь толпу времени не было.

Гвинейн легко запрыгнула на широкие перила и, ловко балансируя, промчалась мимо чужой трагедии.

– Гарана! – сердито крикнул высокий стражник с густыми каштановыми усами, стоило ему завидеть, как она проносится мимо.

– Клянусь, капитан, это не я! – со смехом отозвалась Гвин.

Она спрыгнула с перил и скрылась в толпе, углубилась в бескрайнее море оранжевых черепичных крыш и белого камня.

Идарис – жемчужина Империи, богатейший город-государство на континенте, находящийся под протекцией самого Императора. «В Идарисе все лучшее», – с восторгом твердили заезжие купцы, и местные охотно им вторили, независимо от района, в котором жили.

Здесь действительно раскинулся самый большой порт, занимающий львиную долю залива. Сюда в любое время суток заходили суда, от груженных товарами каравелл до маневренных шхун.

В Идарис стекались представители всех рас и профессий. Здесь находилась работа для каждого. Но, безусловно, более всех прочих мастеров тут ценили адептов магии, выходцев из знаменитой Академии Чародейства, которая расположилась, пожалуй, в самом престижном районе. Разумеется, после императорской части города за высокими, неприступными стенами.

Уважением адепты пользовались неспроста, им даже прощали высокомерие и дурной характер. Мало кому удавалось постичь искусство плетения сложных чар. И уж совсем немногим хватало терпения дослужиться до действительно высокого сана внутри Академии.

Пять ступеней обучения: чудотворец, заклинатель, чародей, маг, архимаг. Обучение на каждой из них занимало десять лет. Далее надлежало сдать экзамены. Младшие адепты обучались в группах. Старшие искали для себя наставников в интересующих дисциплинах. Обычно по достижении сана чародея адепт уже определялся с направлением деятельности, которой он желал посвятить жизнь. Немудрено – уж за тридцать-то лет можно выбрать, мастером в какой области желаешь сделаться. Но, увы, адепт не мог посвящать учебе все свое время. Свой хлеб полагалось отрабатывать.

По традиции Академия Чародейства находилась на содержании имперской казны. Из нее же выделяли средства для исследований, что проводили старшие маги. Младшим же адептам приходилось выполнять всевозможные оплачиваемые поручения, которые ежедневно стекались в канцелярию Академии в виде писем и просьб многочисленных посетителей.

Исцеление тяжелой хвори, с которой не справились лекари, или убийство дикого тролля, решившего поохотиться на тракте, а быть может, и вмешательство в крупный политический конфликт меж враждующими соседями – адепты брали на себя всю работу, с которой не справлялись специалисты в прочих областях. И выполняли ее весьма успешно. Конечно, зачастую все зависело от платы и сложности задачи. На дела полегче отправляли чудотворцев и заклинателей. Крупные конфликты с применением силы обычно разрешали чародеи. Маги же предпочитали заниматься одним лишь наставничеством и исследованиями. А вот старшие архимаги, как правило, занимали руководящие должности при монархах других государств либо внутри самой Академии.

Впрочем, к сану архимага стремились далеко не все. Высокое положение влекло за собой большую ответственность, не каждый адепт был к ней готов. Порою они уходили на службу в какое-нибудь более тихое местечко, получив сан чудотворца или заклинателя. И, очевидно, не у каждого человека хватало терпения и способностей, ведь обучение даже азам магических искусств требовало кропотливого труда и концентрации. Были, конечно, и исключения, талантливые создания, которым чары давались легко. Играючи они осваивали сложные формулы и подчиняли своей воле нити энергий. Но таких адептов в Академии можно было пересчитать по пальцам одной руки. Конечно же, их недолюбливали все те, кому было с ними не сравниться. Иначе говоря, завистливое большинство.

Гвинейн Гарана как раз относилась к числу тех способных учениц, которых не больно-то жаловали. И не только за ее таланты, но и за особенно скверный нрав. Если рубиново-рыжие волосы она унаследовала от матушки, то характер ей явно достался отцовский.

Мастер Авериус Гарана прославился на весь Идарис как маг, который знал о проклятиях больше всех по эту сторону океана. Его исследования пугали и озадачивали коллег, в основном потому, что учеников Авериус Гарана никогда не брал и не позволял никому, кроме любимой дочери, ему помогать. Но пользы этот замкнутый маг приносил гораздо больше, чем вреда, поэтому на любую работу мастера Гарана смотрели весьма снисходительно, даже с некоторым уважением. А вот к его дочурке отношение было совсем другое.

Острая на язык Гвинейн была знаменита не только благодаря своим магическим талантам и именитому батюшке, но и умению встревать в конфликты, которые для уважаемых дам недопустимы.

Рыжая бестия с презрительным взглядом зеленых глаз могла напиться в портовой таверне с двергами из кузнечных цехов и разбить окно рогатым шлемом. Не снимая предварительно этот самый шлем с его хозяина. Просто на спор. И выиграть спор.

Или, к примеру, могла искупать коня в большом фонтане на центральной площади. Опять же на спор. Притом что конь был не ее, а начальника городской стражи.

Словом, вела себя максимально вызывающе и врагов, вероятно, нажила больше, чем друзей, но умела выкрутиться из любой ситуации. А еще оставалась лучшей для своих лет чудотворицей. Несносной, отчаянной и верной Академии.

В то лето Гвинейн Гарана исполнилось семнадцать.

Солнце щедро лило тепло на городские улочки. Серые камни мостовой нагрелись под его знойными лучами. Из-за жары обмелели каналы, что пересекали город и выходили в порт. В прохладной тени их берегов со смехом играли дети – пускали кораблики в мутных ручейках и ловили лягушек.

Лишь широкая река Авиерра степенно несла свои воды с гор в океан, невзирая на царящую в Идарисе жару. Дельта реки условно делила город на две большие части и два островка поменьше.

На самом маленьком из них раскинулся Собор Двух Церквей, монументальный, древний и зловещий.

На другом островке расположились особняки местной элиты, утопающие в бессмысленно пышных садах и мраморе.

По одну сторону Авиерры за каменными стенами укрылся императорский дворец, город внутри города. Его со всех сторон обступали такие же роскошные особняки, святилища, театры, библиотеки и особо престижные мастерские.

Но там, за рекой, над которой широкими дугами нависали многочисленные мосты, высился другой дворец. Без крепостных стен и бойниц, даже и не единый дворец вовсе – постройки разных эпох и высоты. Башни со шпилями и стеклянными куполами для наблюдения за звездами. Жилые корпуса. Конюшни. Библиотеки. Теплицы и оранжереи. Бесконечные лаборатории с галереями и переходами на такой высоте, что дух захватывало. Академию Чародейства с любовью обнимали жилые кварталы, незаметно перетекающие в ремесленные районы и порт с его складами. А с другой стороны Идариса, за городскими стенами, начинались поля, фермы и фруктовые сады, такие обширные, что там ничего не стоило заблудиться.

За всем этим пестрым многообразием можно было позабыть о том, какая могучая сила охраняла императорский город. Местный гарнизон славился тем, что, помимо обычных солдат, в нем состояло и множество хорошо обученных адептов.

Идарис не делал различий меж бедными и богатыми, город любил всех своих жителей одинаково. А Гвин любила его в ответ.

Адептка знала каждую его улочку, каждый тупичок. Закрой она глаза, ощупью могла бы добраться из одного конца в другой. Конечно, при условии, что не наступит никому на ногу или не опрокинет лоток пекаря ненароком. Пожалуй, однажды ей правда стоит завязать себе глаза и провести такой эксперимент, но не сейчас. Сейчас она спешила в канцелярию. И уже изрядно опаздывала.

На подходах к Академии Чародейства Гвин замедлилась, дабы отдышаться после бега. Поправила растрепавшиеся волосы, рыжие с дивным алым отливом, и уверенно шагнула под арку.

Ворот в Академии не было. Да и кто рискнет сунуться к чародеям без приглашения, а уж тем более вызвать их недовольство? Поэтому была лишь арка. Монументальная и высокая, она состояла из многочисленных скульптур всевозможных живых существ. Только их почти не было видно – арку увивали густые лозы дикого винограда, изумрудные летом и бордовые осенью.

Гвин торопливо прошла мимо группки старших адептов, сидящих на краю фонтана посреди внутреннего двора. Юноши и девушки наслаждались прохладой летящих брызг.

Внезапный взрыв хохота привлек ее внимание.

Нет, смеялись не над ней. Причиной всеобщего веселья оказался высокий блондин со взъерошенными волосами, Крисмер ВарДейк. Этого повесу знали все в Академии. Знатный дамский угодник, но при этом весьма способный адепт. Слухи о его приключениях в разных сферах жизни то и дело развлекали весь Идарис. Вот и теперь он находился в центре внимания и явно тем наслаждался.

Гвин презрительно фыркнула, поймав на себе взгляд ВарДейка.

Блондин подмигнул ей.

Девушка поспешно отвернулась и прибавила шагу.

Крисмер ВарДейк раздражал ее, выводил из себя так сильно, что удержу не было. Прямо-таки бесил своей нарочитой небрежностью, всеобщей любовью и бесконечной чередой подружек, что сменяли друг друга быстрее, чем листы календаря. Но ничего, найдется и такой крепкий орешек, что окажется ему не по зубам, Гвин свято в это верила. Отчего-то ей искренне хотелось, чтобы ВарДейк хоть раз на собственной шкуре испытал, что чувствуют брошенные им девушки с разбитым сердцем.

В холл первого этажа адептка зашла с улыбкой, будто бы месть за всех покинутых возлюбленных уже свершилась.

Мраморное помещение дохнуло прохладой. А еще – привычными запахами старых пергаментов и свежих зелий.

Ее быстрые шаги отозвались гулким эхом в пустующих коридорах. В такое время все адепты разошлись на занятия к своим мастерам или уехали на задания, поэтому очереди в канцелярию не было.

Девушка заглянула в приоткрытую дверь.

– Добрый день, мастер Эдербери. Как ваши внуки поживают?

Сухощавая женщина в темно-синей мантии подняла на нее тяжелый взгляд.

– Ты опоздала, Гарана.

– Скорее, не захотела стоять в общей толчее, – девушка вошла внутрь. – Есть для меня что-нибудь на эту неделю?

Аленсия Эдербери напоминала Гвин лебедя. Престарелого черного лебедя, готового выклевать твои глаза за малейший проступок. В сущности, Эдербери была дамой неплохой и весьма собранной, но чересчур строгой, к себе самой в том числе. Иначе как объяснить эту безупречную высокую прическу, из которой никогда и волоска не выбивалось? А ведь эта женщина сидит здесь с утра до позднего вечера, в окружении бесконечных прошений и несносных адептов, бедняжка.

Гвин с трудом сдержала улыбку.

– Есть конечно, – женщина протянула руку к одному из выдвинутых ящиков картотеки и извлекла небольшой конверт из коричневой бумаги, на котором стоял оттиск «Гвинейн Гарана» с размашистой подписью одного из старших мастеров. – Не думай, что удастся и эту декаду пробездельничать в лазарете. Вот.

Эдербери вручила конверт девушке.

– Ты едешь в Аэвир, Гарана. Местный лендлорд жалуется, что гремлин повадился задирать скот. Никак не могут его поймать. Просят прислать адепта за щедрое вознаграждение. Прочти прошение, там все написано.

– Гремлин! Пф! – Гвин поджала губы. – Послали бы кого-нибудь помладше. Вечно меня назначают, если нужно ехать из-за ерунды в какие-нибудь е…

– Выбирай выражения, Гарана! – Мастер Эдербери предостерегающе воздела палец. – И не ленись, работа есть работа. Считай это задание увеселительной прогулкой. Три дня туда, три обратно. За сутки разберешься с гремлином. И не забудь выйти на связь через неделю, если возникнут затруднения.

Гвинейн поднялась с места и направилась к выходу.

– Конечно. Затруднения. С гремлином, – проворчала она, насупившись. – Приятного вам дня, мастер.

Женщина за столом вздохнула и устало покачала головой.

– Лорда зовут Руаль Ратенхайт. Он молод и весьма рассеян. Будь к нему добра, Гарана! – крикнула она Гвин вслед. – Ты слышала меня? Будь к нему добра!

Глава 1 Дурман

Сизый кряж протянулся извилистой цепью посреди Тривельской равнины. Леса укрывали его пологие склоны зеленым ковром. Они спускались к подножию, туда, где среди рощиц и пастбищ уютно устроился Аэвир – маленький городок скотоводов и виноградарей. Местные вина пользовались особым спросом в Идарисе, откуда их частенько на торговых судах отправляли и в другие земли.

Владел винодельной провинцией род Ратенхайтов. Его наследники были склонны скорее проматывать нажитый капитал, нежели приумножать его. Из поколения в поколение местные лендлорды пылали куда большей страстью к охоте в горных лесах, чем к виноделию.

Гвинейн Гарана въехала в Аэвир к вечеру третьего дня, когда закатное солнце окрасило кряж пурпурными отблесками на фоне шафранового неба. Адептка подняла взор дальше по дороге, которая змеилась меж каменных домишек вверх, к усадьбе на склоне.

Там, среди бесконечных виноградников высился особняк со стрельчатыми окнами. Выбеленные стены отчетливо выделялись среди кудрявой зелени. Именно в его окрестностях и завелся гремлин, что по ночам нападал на овец, а к утру вновь скрывался в пещерах, которые пронизывали старую гору. И никому его поймать не удавалось: паршивец оказался слишком проворен и быстр даже для местных охотников. Так сообщалось в письме, что пришло в Академию.

Долгожданную адептку встретили с распростертыми объятиями, стоило ее лошади возникнуть на подъездах к городу. Жители с любопытством высыпали из домов, дабы поглазеть на гостью. Дети постарше бежали за ней. Младшие жались к материнским юбкам и задумчиво ковыряли в носах. Словом, вполне обычный прием для маленького городишки.

Веселый бургомистр лично сопроводил Гвинейн до дверей хозяйского поместья. Он распорядился, чтобы конюх как следует накормил кобылу девушки, а затем собственноручно стукнул дверным молоточком о тяжелый диск на входе.

Дверь открыла худенькая служанка в сером переднике поверх глухого черного платья. Ее лицо напоминало крысиную мордочку. Светлые волосы были заплетены в тугую косу, перекинутую на грудь. Кончик косы белой пылью покрывала мука. Девушка сердито уставилась на бургомистра. На Гвин она обратила внимание лишь тогда, когда мужчина без лишних приветствий велел:

– Доложи лорду Ратенхайту, что прибыла адептка из Идариса по его просьбе.

– Лорд сейчас ужинает, – служанка окинула Гвинейн оценивающим взглядом с толикой явной женской ревности к особе, которой было позволено носить брюки и которую к тому же украшали такие роскошные рыжие локоны.

– Ты вконец сдурела, Вельга, – бургомистр перестал улыбаться. – Немедленно доложи лорду.

Девушка скрестила руки на груди, упрямо преграждая путь.

– Я же сказала…

– Кто там?

Громкий мужской голос раздался у служанки за спиной. Девушка спешно повернулась, сделала реверанс, и Гвин увидела небольшой тускло освещенный холл, а в его конце – лестницу, на середине которой стоял молодой мужчина едва ли старше нее самой.

Это был высокий блондин со слегка вьющимися волосами до плеч, одетый в черную рубаху навыпуск и темные штаны, заправленные в низкие сапоги. Из украшений лишь кулон из волчьего клыка на черном шнурке – нелепая деревенская мелочь, которая явно не подходила лендлорду. Обладатель высоких скул и точеных черт лица, с бледной кожей и удивительными карими глазами винного оттенка, в иной ситуации мужчина мог бы сойти за надменного аристократа императорского двора. Но сейчас он выглядел растерянным, внезапный визит явно застал его врасплох.

– Лорд Руаль, прошу простить за вторжение, – бургомистр поклонился, – но прибыла адептка из Идариса, и я решил незамедлительно привести ее к вам.

Градоначальник посторонился, пропуская Гвин вперед.

Магичка предстала пред лендлордом на пороге в лучах заходящего солнца. Алые волосы лежали на хрупких плечах аккуратными локонами. В них прятались несколько тонких косичек, украшенных серебристыми металлическими бусинками. На ней была белая блуза с закатанными рукавами. Корсаж из коричневой кожи, с множеством ремешков, такой, чтобы принять удар, но не стеснять движений. Черные брюки и высокие сапоги для верховой езды. И, как водится у адептов, сумка и несколько мешочков на поясе. Но, как у адептов обычно не водится, с другой стороны к поясу крепился маленький покрытый рунами топорик.

Глаза юноши, стоявшего на лестнице, расширились от удивления, он будто оцепенел.

Девушка с почтением сделала реверанс.

– Гвинейн Гарана к вашим услугам, лорд Ратенхайт.

От звуков ее голоса молодой хозяин вздрогнул и заторопился вниз по ступеням, дабы встретить гостью.

– Адептка, ох, что же это я! Прошу простить мою прислугу, – он поклонился, сдерживая улыбку, будто к нему приехала не исполнительница заказа, а знатная дама. – Проходите, госпожа Гвинейн. И прошу вас, зовите меня Руаль.

Он замахал руками бургомистру, давая знак, чтобы тот уходил. Мужчина торопливо закивал и попятился. Закрыл дверь за Гвин, оставив ее в полумраке холла с хозяином и его служанкой, даже не попрощался.

– Безумно рад видеть вас в моем скромном жилище, – Руаль Ратенхайт суетливо заправил рубаху в брюки. – Проходите же, не стойте у порога. Я как раз собирался отужинать. Вельга, подай второй прибор для гостьи. И то праздничное вино с кленовым сиропом.

– Вино, – процедила девушка, вновь посмотрев на гостью с явной неприязнью.

– Поторопись же, – шикнул на нее юноша. И затем рассеянно улыбнулся Гвин, не размыкая губ.

Служанка сделала реверанс и скрылась за одной из дверей. Видимо, направилась в кухню.

Гвин проводила ее задумчивым взглядом. Было в этой Вельге нечто такое, что раздражало ее. Нечто привлекающее внимание неуловимым, но крайне неприятным образом.

Она окинула взором холл. Типичная обстановка провинциальной усадьбы: резная мебель из темного дерева, вазоны с цветами, пара мрачноватых картин в простенках меж наглухо зашторенными окнами. И еще ковры, повсюду.

Пахло сдобой с кухни и, кажется, куриным супом.

Ничего подозрительного, кроме неприветливой служанки. Похоже, она – единственная прислуга, кто остался в этот час в доме подле молодого хозяина, возможно, неспроста. И Гвин помешала им.

– Я приехала разобраться с гремлином, милорд, – адептка повернулась к взволнованному хозяину.

– Ну, право же! – Юноша всплеснул руками. – Не прямо же с дороги пускаться на охоту! Уж на что в моем роду были заядлые звероловы, и те не спешили за добычей сломя голову. Отужинайте со мной, прошу вас, за трапезой я вам все расскажу. Отдохнете сегодня. Я велю Вельге подготовить для вас комнату. Завтра покажу вам места, где этот негодник портит нам жизнь, а там уж решите, как будете его ловить. Пройдемте к столу, будьте моей гостьей сегодня. Признаюсь вам, у меня ужасно редко бывают посетители.

Он вновь смущенно улыбнулся.

– Хорошо, – нехотя согласилась Гвин.

И радостный Руаль Ратенхайт тотчас заторопился отвести прелестную гостью в столовую.

Это оказалась довольно просторная комната, примыкающая к холлу прямо за лестницей. Помещение также служило гостиной. Еще одна лестница вела оттуда на галерею второго этажа. Там, за толстыми перилами по всему периметру комнаты виднелись массивные резные двери, за которыми, вероятно, скрывались спальни и хозяйские кабинеты. Выходило, что в столовую можно было попасть напрямую из любой комнаты. Или, сидя за трапезой, видеть всех, кто поднимался к себе в покои.

Посреди комнаты с потолка на тяжелых цепях свисала массивная черная люстра, украшенная оленьими рогами, но ни одна свеча на ней не горела. Зажжены были лишь три медных канделябра на длинном овальном столе, да в дальнем конце комнаты весело потрескивал камин. Там же стояли два кресла с высокими спинками, обитые звериными шкурами.

Вдоль стен расположились низкие диваны. А еще повсюду красовались охотничьи трофеи: бесконечные рога разных форм и размеров. Они явно соперничали по количеству с семейными портретами рода Ратенхайтов, кои занимали все простенки меж дверями на втором этаже. Пол же устилали шкуры и ковры, такие густые и мягкие, что на них было жаль наступать в уличной обуви.

Сквозь небольшие оконца под самым потолком проникал рассеянный вечерний свет. Сумерки снаружи и внутри становились все гуще.

– Прошу, госпожа Гвинейн, – молодой лендлорд услужливо отодвинул стул с высокой ажурной спинкой по правую руку от своего места.

– Благодарю, милорд, – Гвин грациозно опустилась на него. Дорожную сумку она положила прямо на пол у ног и сверху пристроила свой топорик.

Сервировка стола вызвала в девушке невольную жалость к Руалю Ратенхайту.

Маленькая фарфоровая супница с синими цветами на крышке. Теплые лепешки на круглой деревянной доске. Одна глубокая тарелка с таким же цветочным узором. Простые приборы. Пустой бокал. Ажурная салфетка возле тарелки, и больше ничего. Натюрморт одиночества как оно есть. Если между лордом и неприветливой служанкой что-то и было, они явно не планировали романтический ужин.

– Я живу один и питаюсь весьма аскетично, – будто извиняясь, сказал Руаль с очередной смущенной улыбкой. – Не ждал гостей из Идариса сегодня. Даже предположить не мог, что адепта пришлют так скоро, – он занял свое место за столом и торопливо поправил себя: – Адептку. Да еще столь очаровательную, как вы, госпожа Гвинейн.

Гвин вздохнула.

– Оставьте комплименты, милорд, не трудитесь. Я на работе, – она сплела пальцы в замок перед собой. – Расскажите лучше про вашего гремлина.

Лорд Ратенхайт усмехнулся, заправил волосы за ухо.

– Вижу, вы крайне профессиональны для своего возраста, леди Гвинейн, – юноша потупил взор. – А я так надеялся на приятную беседу за ужином.

С протяжным скрипом отворилась маленькая дверца в стене, ведущая напрямую в кухню. В столовую вошла сердитая Вельга с подносом в руках. Она быстро подошла к сидящей за столом паре и порывистыми движениями поставила перед гостьей еще одну глубокую тарелку, положила салфетку и столовые приборы, со стуком поставила бокал. Будь ее воля, она бы швырнула все это рыжей адептке в лицо – тут уж к гадалке не ходи.

Более сдержанно строптивая служанка обошлась с откупоренной бутылкой из зеленого стекла, такого темного, что содержимого не было видно вовсе. Поставив поднос на край стола, она разлила рубиновое вино по бокалам.

Дивный аромат карамели и винограда поплыл по комнате, такой чарующий и богатый, что ноздри Гвин невольно дрогнули. И лорд Ратенхайт заметил это.

– Одно из лучших наших вин, – пояснил он с гордостью в голосе. – Рецепт моего прадеда. Наша семейная реликвия, так сказать. Не для всех.

Последнее замечание заставило служанку сердито засопеть.

Лендлорд прищурил карие глаза и обратился к ней:

– Спасибо, Вельга. Приготовь комнату для нашей гостьи и можешь идти отдыхать. Уберешь здесь утром.

Служанка откинула косу за спину и рывком схватила поднос.

– Комната вашего брата в порядке, я убирала ее вчера. Гостья может заночевать там, ваша милость, – процедила она.

– Что ж, тогда ты свободна, – Руаль натянуто улыбнулся ей. – Спасибо, Вельга.

Девушка развернулась на каблуках и скрылась в кухне, хлопнув дверью.

– Прошу простить ее, миледи, – лорд потянулся к супнице и снял крышку. – Она была довольна близка с моим старшим братом и после его кончины стала совершенно невыносима. Каждый из нас пережил горе по-своему.

На ужин действительно подали весьма наваристый куриный суп с лапшой и зеленью. Руаль взял черпак и наполнил тарелку гостьи, а затем и свою. Супа как раз хватило на две порции.

– Приятного аппетита, – лендлорд закрыл супницу и принялся за еду. – Ешьте, пока не остыл.

Гвин взяла ложку, решив отложить вопросы о гремлине на потом.

Суп оказался весьма неплохим, хоть и слишком щедро приправленным, на ее вкус, а лепешки у строптивой служанки вышли суховатые. Но в целом ужин был более чем сносным, особенно после дальней дороги.

Разделавшись с супом и лепешкой, Гвин промокнула губы салфеткой. Лорд еще продолжал жевать, поэтому юная магичка тактично отвела взор и заняла себя разглядыванием картин в полумраке комнаты.

Сплошь семейные портреты в золоченых рамах. Бóльшая их часть висела на втором этаже. Внизу красовался лишь один – изображение молодого мужчины, выполненное по пояс. Надменный взгляд, темно-русые волосы, забранные в тугой хвост на затылке, черный бархатный кафтан, расшитый золотой канителью, и черты лица, почти точь-в-точь повторяющие черты Руаля, который уже заканчивал с супом. Портрет висел на почетном месте над камином.

– Ваш брат? – тактично спросила Гвин, заметив, что лорд Ратенхайт смотрит на нее.

– Да, миледи, – юноша промокнул губы салфеткой. – Мой старший брат Атран. Он погиб два года назад в горах вместе с нашим отцом и тремя егерями на зимней охоте. Меня тогда свалила простуда, я не смог поехать. Провалялся в лихорадке неделю, а когда пришел в себя, узнал, что остался последним Ратенхайтом в роду, – юноша тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания, и его светлые волосы снова рассыпались по плечам. – Чудовищная трагедия, во всех отношениях. Я лишился семьи, а мои земли – знающих хозяев. Я не был готов к такому. И не покидает чувство, что до сих пор не готов.

– К смерти нельзя быть готовым, – сказала адептка.

Положа руку на сердце, Гвин никогда не любила задушевные беседы с незнакомыми людьми, особенно с заказчиками Академии. Но профессиональная этика, будь она неладна, требовала от нее терпения. Потому девушке частенько приходилось выслушивать долгие монологи о чужих тяготах жизни. Украдкой вздохнув, она принялась размышлять, как бы поскорее свернуть эту исповедь и перевести разговор в более подходящее русло.

Девушка протянула руку за бокалом. Поднесла к лицу. Понюхала. Это вино погружало в пряные ароматы осени и сладких коврижек с кленовым сиропом так пленительно, что Гвин прикрыла глаза.

Пить на задании запрещалось уставом. Но, с другой стороны, лорд Ратенхайт решил, что места нападений гремлина они пойдут смотреть лишь наутро, а значит, в данный момент Гвинейн не на службе.

– Вы, вероятно, часто сталкиваетесь со смертью в силу профессии?

Голос Руаля вернул ее с небес на землю.

Юноша сидел откинувшись на спинку стула и внимательно изучал собеседницу. Открыто. С неподдельным любопытством. В свете оплывающих свечей его лицо в обрамлении русых локонов походило на лик святого с фрески Собора Двух Церквей. Абсолютно невинное и умиротворенное, даже слишком.

– Простите мою бестактность, – он сжал губы, пряча улыбку, – но я впервые вижу мага так близко.

– Вам следует наведаться в Идарис, лорд Ратенхайт, – Гвин отставила бокал, так и не сделав ни глоточка. – Эта поездка развеет вашу скуку и подарит уйму приятных впечатлений.

– Вряд ли это возможно, – хозяин поместья вздохнул. – Я слишком нужен здесь. Скорбящая Гора не отпустит меня, к сожалению.

– И вы планируете скорбеть тут до старости? – Адептка прикрыла рот рукой, пряча зевок.

От сытной еды потянуло в сон. Скучная компания этому лишь способствовала.

– Ох, нет же, – Руаль вновь тряхнул головой. – Это название поместья, Скорбящая Гора. Вы не знали?

– Откуда, – Гвин сладко улыбнулась и мысленно прокляла лорда вместе с его горой и всеми усопшими родственниками, понимая, что сейчас обязательно услышит еще одну увлекательную историю.

– Берите ваш бокал, леди, – сказал юноша, резво поднимаясь. – Сядем поближе к камину, я расскажу вам об этом. И о гремлине, разумеется.

Гвинейн Гарана украдкой закатила глаза, однако нарушать настрой гостеприимного хозяина не решилась. Она послушно взяла свое вино и поплелась за лордом к двум креслам у огня.

– Все дело в том, – начал Руаль, когда они устроились друг напротив друга, – что камни Сизого кряжа неимоверно стары. Они испещрены порами и трещинами в таких количествах, что влага скапливается в них и замерзает зимой. А по весне, когда солнце прогревает склоны, камень словно начинает плакать. Оттепель здесь необычайно красива – вода выступает на открытых участках породы и стекает тонкими ручейками. Гора будто плачет, скорбит, отсюда и название поместья.

Гвин понимающе кивнула.

– И потому в кряже много старых пещер, в которых и завелся гремлин? – Она сделала новую попытку повернуть разговор в нужную сторону.

– О, совершенно верно, – подтвердил лорд Ратенхайт. – Но теперь вы с нами, и наши беды скоро завершатся, – он поднял бокал. – За ваш приезд, леди Гвинейн.

Руаль сделал глоток. Гвин не оставалось ничего иного, кроме как последовать его примеру.

Девушка пригубила совсем чуть-чуть, но на языке тотчас разлилась приторная сладость, такая, что заглушала собой весь дивный букет винограда. Нет, все-таки Ратенхайты правильно делали, что не пускали этот сорт на продажу. Он больше походил на десертный ликер для пропитки тортов, нежели на дорогое вино, которым можно гордиться.

Но молодой лендлорд приветливо улыбался. Адептка улыбнулась в ответ и сделала еще один глоток, побольше.

– Признаюсь честно, я удивлена, – она поставила бокал на широкий деревянный подлокотник кресла. – У вас так много охотничьих трофеев, но вы не смогли поймать какого-то гремлина. Они ведь как крысы или хорьки по натуре, только размером с… – Гвин в раздумьях сделала паузу, развела руки и показала нужный размер. – С бобра.

– С хитрого такого бобра, который способен задушить овцу или разорвать в клочья ягненка, – заметил Руаль. – И не забывайте, леди Гвинейн: отменными охотниками были члены моей семьи, но не я сам. Однако вы ведь сможете его выследить?

В его голосе прозвучала надежда.

– Конечно, – Гвин подавила очередной зевок. – Гремлины – это низшее семейство торольдов. Они не так уж и умны. Как и все им подобные, гремлин строит гнездо в укромном месте и охотится в его окрестностях. До тех пор, пока не придет пора искать себе пару. Тогда гремлин уходит на поиски второй половины и, если повезет, возвращается уже с ней, чтобы завести потомство.

– Надеюсь, до этого не дойдет, – Руаль дернул плечом и залпом осушил бокал.

– Не волнуйтесь, – Гвин медленно покачала головой. – Это случится ближе к зиме. А чтобы выследить его, мне нужно не более суток.

– Вы его убьете? – на всякий случай уточнил лендлорд.

– Хотите, привезу вам? – Гвин криво усмехнулась. – На цепь посадите. На въезде в Аэвир.

Несколько мгновений Руаль непонимающе вглядывался в невозмутимое лицо адептки – не мог понять, шутит она или говорит серьезно, – но затем вдруг улыбнулся.

– Вы уже почти спите, как я погляжу, – заметил он.

Девушка потерла глаза. Она и вправду почувствовала усталость после дороги. Да еще этот сытный ужин, приторное вино и тепло от пылающего камина… Тело разомлело, сделалось тяжелым. Мысли текли все медленнее и медленнее.

– Я бы хотела лечь пораньше, дабы встать с рассветом и отправиться за вашим гремлином, – призналась Гвин.

– Прошу, посидим еще десять минут, и я провожу вас в вашу комнату, – взмолился лендлорд. – Наверняка вы завтра уедете сразу, как разделаетесь с этой пакостью, а у меня еще так много вопросов.

– Задавайте их поскорее, ваша милость, – Гвин откинулась на спинку кресла.

Мягкая поверхность, обтянутая хорошо выделанной оленьей шкурой, уютно приняла ее в свои объятия. От этого в сон потянуло еще больше.

Но Руаль Ратенхайт молчал.

Он наблюдал за девушкой пристальным взглядом своих странных вишнево-карих глаз. Под его тяжелым взором мышцы расслаблялись, а ток крови в венах будто бы замедлялся. Все спокойнее и спокойнее становилось Гвинейн на душе в компании этого незнакомого мужчины.

Он задумчиво провел пальцем по своим губам, покрасневшим от вина. Облизал их. Усмехнулся.

– М? – Гвин хотела нахмуриться, но не смогла даже бровью пошевелить.

– Никак не могу насмотреться на тебя с той самой минуты, как увидел на пороге, – голос лендлорда более не казался смущенным или неуверенным. Его звуки дурманили онемевший разум. – Красивая, как кукла. Идеальная. И пахнешь так, что колени дрожат.

Он протянул руку. Его длинные пальцы легко дотронулись до лба девушки, с какой-то придирчивой заботой убрали с лица и отвели в сторону рыжую прядь. Кожа коснулась кожи. Прикосновение обожгло льдом. И от этого дикого, пугающего ощущения Гвин удалось немного дольше удержаться в сознании, чтобы не уснуть прямо на месте.

Только мир уже поплыл. Перед глазами у нее, будто по воде, побежали круги.

– Это она?

Мужской голос резанул по ушам.

– Тише, ты ее напугаешь, – зашипел на кого-то Руаль. – Только взгляни на нее. Правда, она совершенна?

Юноша больше не скрывал восторга. Он сплел пальцы перед лицом и подался вперед. Его губы разошлись в широкой безумной улыбке, обнажая острые клыки. Белые и абсолютно хищные.

Заскрипели ступени. Кто-то неторопливо спустился со второго этажа и подошел к сидящим вплотную. Повеяло холодом.

– Действительно хороша, – подтвердил мужской голос.

С огромным трудом Гвин удалось повернуть голову, борясь с дурманом в ее жилах. Она бы вскрикнула от увиденного, если бы могла.

Перед ней стоял Атран Ратенхайт. Такой же, как на портрете.

Не видение, порожденное духотой, не обман света и тени – реальность.

«Погибший» брат лендлорда оказался вполне себе жив.

А Гвин почувствовала себя мухой в паучьих тенетах. Она, адептка из Идариса, попалась, как маленькая глупая девочка. Потеряла бдительность. Позволила запудрить себе мозги деревенской болтовней.

Паника накатила волной. Эта паника могла спасти ее и привести в чувство хоть немного. Но все свои вещи, включая оружие, Гвин, как последняя дура, оставила возле стола. И теперь между ней и заветным топором стоял оживший мертвец с картины.

Нужно было действовать быстро. Вспомнить заклятие. Хоть одно, хоть какое-то. Но почему же в голову не идет ничего, кроме сна?

Девушка дернулась в попытке пошевелиться, сбила локтем бокал. Тот опрокинулся и полетел на ковры, но никто даже и не заметил.

Атран Ратенхайт поймал Гвинейн за подбородок холодными пальцами. Он медленно наклонился к ней, приблизив лицо вплотную к ее лицу. А дальше произошло самое ужасное.

Его язык медленно прошелся по щеке адептки снизу вверх, от подбородка до скулы.

В месте прикосновения кожу обожгло. Сердце девушки забилось в ребра от ужаса, а глаза широко распахнулись. Но лишь на мгновение. Потому как после со всех сторон ее обступила тьма.

Последнее, что Гвин услышала до того, как потерять сознание, были слова Атрана Ратенхайта. Слова, от которых ее охватило немое отчаяние. Понимание того, в какие неприятности она угодила.

– Ты прав, брат. Невероятная кровь. Из нее выйдет восхитительная брокса.

Глава 2 Темная молитва

Капала вода. Капли стучали по камню размеренно, монотонно. Звук раздражал – он не давал забыться глубоким сном, о котором так молило все тело. Каждую мышцу саднило, будто накануне Гвинейн пробежала вокруг Идариса десять кругов, а потом подралась с пьяными грузчиками в порту. Похоже, в драке ей разбили губу, иначе откуда этот привкус крови во рту? Такое могло бы случиться, вероятно, а все прочее было лишь ночным кошмаром. Заказ на гремлина в Аэвире. Поместье на склоне горы. Молодой лорд со странными глазами. Его умерший брат с картины. Куриная лапша. И вино, такое ароматное и приторное. Что было в том вине? Какой-то наркотик? Но лорд тоже пил вместе с ней. Или в супе? Но ведь и его он тоже ел. Как же тогда… Так это был не сон?

Гвин застонала, с трудом разлепила тяжелые веки. Глаза едва фокусировались, но она обязана была собраться как можно скорее, чтобы понять, где она и как отсюда выбраться.

Спина затекла от долгой неподвижности. Правая рука, поднятая вверх, болела. Болели и ноги, которыми девушка не могла пошевелить. Она дернулась в попытке освободиться и едва сдержалась, чтобы не закричать от острой вспышки этой боли.

Лишь немного отдышавшись и подождав, пока прояснится в глазах, адептка смогла оглядеться.

Она очутилась в сыром подвале, что походил на шахту. По его бугристым стенам густо расползалась скользкая синяя плесень. По ней и стекала вода, что капала тут и там и просачивалась в трещины в полу. Под потолком метрах в пяти от пола было узенькое окно с железной решеткой. Сквозь него проникал тусклый свет. Единственным путем к спасению оставалась дверь в противоположной стене, очевидно, запертая снаружи. Только проверить этого Гвин пока не могла.

Девушка сидела на голом полу, прислонившись к холодной скользкой стене. И правая рука затекла неспроста – она оказалась прочно прикована высоко над головой железным наручем с грубыми краями, которые больно впивались в кожу. Ноги же оказались заключены в колодки так, чтобы нельзя было не то что подняться, но даже колени согнуть.

Гвин попыталась привстать, дотянуться свободной левой рукой до замка на правой. В глазах снова потемнело от усилия, тошнота подкатила к горлу.

Звенья цепи, которой она была скована, загремели предательски громко.

И тогда адептка увидела многочисленные проколы, что запекшимися ранками покрывали ее левую руку от кисти до локтя. Методичные частые укусы. Следы клыков.

Гвинейн торопливо ощупала себя и обнаружила такие же укусы на шее под слипшимися волосами и на другой руке. Лицо было целым, но на губах засохла кровь. Не ее, чужая. Она отзывалась во рту привкусом железа с приторно-сладкими нотками, точь-в-точь как то проклятое вино, которым ее угощал лендлорд.

От осознания того, чтó ей дали выпить, замаскировав под фамильный алкоголь, девушку вывернуло. А затем она вновь провалилась во тьму, будто кто-то погасил свет в ее голове властной рукой.

* * *

В следующий раз из мутного мрака Гвинейн выдернули голоса. Двое мужчин спорили над ней, ничуть не заботясь о том, что она их слышит.

– Ты должен был присматривать, а не есть.

– Уймись, брат, я просто хотел ее ослабить. И к тому же я знал, когда остановиться.

– Ты мог все погубить. Не смей этого делать без моего разрешения.

– Атран…

– Она моя. Я обращу ее, когда она будет готова. Темную молитву свершу я. Но до того момента не вздумай предпринимать ничего без моего ведома.

– Но Атран…

– Мы готовились к этому много месяцев, а ты чуть все не испортил.

– Я… Ладно. Я буду осторожнее.

– Наиграешься с ней, когда я закончу.

Гвин вздрогнула. Открыла глаза. Исподлобья глянула на похитителей.

Братья Ратенхайт одновременно обернулись к ней. Лицо Атрана оставалось бесстрастной маской, но Руаль явно обрадовался ее пробуждению.

– Доброе утро, мой светлый ангел, – младший лорд с улыбкой присел на корточки возле пленницы. – Как ты себя чувствуешь?

– Отпустите меня, – сипло процедила адептка, дернув прикованной рукой.

– Ты же понимаешь, что это невозможно, – Руаль изобразил скорбь на лице. – Ты теперь наша. И это все ради тебя одной.

– Тьма вас раздери, что вам от меня нужно? – Впрочем, Гвин и так знала ответ. – Уж явно не гремлин.

– О, нет конечно, – младший лендлорд засмеялся, обнажая острые клыки под верхней губой. – Не было никакого гремлина, как ты понимаешь. Нам просто нужен был повод написать в Академию. Незначительная проблема, для решения которой пришлют какую-нибудь не слишком опытную магичку. И нам крупно повезло, дорогая. Прислали тебя.

– И что, весь Аэвир в курсе ваших темных дел? – Гвин перевела взгляд с позитивно настроенного брата на Атрана, который молча наблюдал за ними.

– А что ты хотела? Наши люди верны нашей воле, какой бы она ни была, – Руаль пожал плечами. – И ты бы сильно облегчила себе и нам жизнь, если бы добровольно последовала их примеру. Но понимаю, что этого не случится, поэтому тебе придется посидеть здесь, пока мы не закончим. А там ты уже сама будешь горячо молить о нашей милости.

Гадкая улыбка на его лице обрела совсем иной смысл.

Вместо ответа девушка тихо забормотала себе под нос. Глаза ее побелели, сделавшись мутно-опаловыми, и мягкий пульсирующий свет с молниеносной скоростью начал набирать силу в помещении. Такой яркий, что Руаль от неожиданности зашипел по-змеиному, заслоняя лицо рукавом. Он прянул назад и опрокинулся на спину. Однако сбить с толку его старшего брата оказалось не так-то просто.

В мгновение ока Атран Ратенхайт оказался подле Гвин и с размаху ударил ее по лицу, нарушая чары. Девушка вскрикнула, свет погас. Тонкая струйка крови потекла из разбитой губы. Но на этом лендлорд не успокоился.

Он схватил адептку за левую руку и, прежде чем она опомнилась, выгнул ее указательный палец в противоположную сторону. Резко, будто ломал веточку. И кость не выдержала.

Гвин вскрикнула, попыталась вырваться. Но Атран Ратенхайт сел на нее сверху, продолжая больно сжимать искалеченную руку, наклонился к лицу девушки.

– А теперь слушай меня внимательно, – он говорил тихо и холодно. Его дыхание пахло затхлым склепом. – Главный здесь я. Ты подчиняешься моим приказам. Каждый раз, когда ты пытаешься колдовать без моего разрешения, я ломаю тебе палец. Поняла?

В ответ адептка плюнула ему в лицо, зло и с удовольствием.

Хрустнул еще один палец.

Пронзительный женский крик эхом разнесся по подземелью.

– Так тоже делать не надо, – терпеливо произнес Атран, стирая плевок рукавом.

Гвин сморгнула выступившие слезы.

– Академия этого так не оставит, – хрипло заверила она.

– Когда тебя начнут искать и явятся сюда, каждый житель в городе с благодарностью вспомнит, как ты убила гремлина и затем уехала с наградой, – подал голос Руаль, который уже успел подняться на ноги и отряхивал штаны от грязи. – Но это будет неважно, потому что ты к тому моменту сама не захочешь нас покидать. Метаморфоза темной молитвы сделает из тебя броксу, мой светлый ангел. Ты будешь верна Черному Двору.

Девушка затравленно сжала губы, дернулась у Атрана в руках, но тот продолжал держать ее крепче капкана.

– Поэтому не будем терять времени, – заключил старший брат и обратился к младшему: – Готовь все необходимое. И еще ее нужно переодеть в более удобную одежду. Что встал? Иди!

Руаль Ратенхайт послушно попятился и скрылся за дверью.

Гвин выругалась, отчаянно и грязно. Но вместо того чтобы сломать ей еще один палец, Атран схватил ее свободной рукой за ворот блузы и рванул. Затрещала ткань, обнажая ключицы и часть груди, что не была прикрыта корсажем. Не позволяя девушке даже шевельнуться, он стальной хваткой сжал хрупкий подбородок, а затем с медлительным наслаждением опустился ниже. Провел носом по шее. И еще ниже, по направлению к сердцу, с жадностью следя за тем, как в артериях пульсирует жаркая кровь. Несмотря на все протесты и попытки Гвин освободиться, мужчина неторопливо приник губам к нежной коже. И вонзил в нее зубы.

Женский крик вновь огласил подвалы. Полный боли и отчаяния крик. Проникающий прямо в душу, если, конечно, она была.

Но вместе со вспышкой боли пришло облегчение. Девушка обмякла в руках своего мучителя. Скверна проникла в рану и затуманила разум, заставив адептку вновь потерять связь с реальностью.

* * *

Черный Двор. Гвин слышала о нем множество раз, от отца в первую очередь. Потому что Авериус Гарана проводил в обществе его жертв львиную долю своего рабочего времени. Он исследовал проклятия и их развитие. Внимательно изучал мертвых, что восстают из могил и охотятся на живых. И живых, что под действием темных, запретных чар меняются навсегда, становясь чудовищами. И за всем этим стояла сила куда страшнее силы тьмы. За любыми мучениями живущих и умерших крылась воля – чужая безжалостная воля. Стремление подчинить. Повелевать. Сломить и обратить в раба, в исполнителя своих приказов.

Черный Двор. Так высокопарно они звали себя, чтобы хоть как-то оправдать дикую жестокость иллюзией внешнего лоска. Все сплошь носители темного дара и его разумные жертвы, часто добровольные.

К Черному Двору относились колдуны, что обратились к темным наукам и кровавой магии. Например, телекинетики и месмеристы, умеющие подчинять себе разум живых существ.

Однако их проблема состояла в том, что они не только манипулировали другими, но и постепенно менялись сами в погоне за еще бóльшими силами и, разумеется, бессмертием. И зачастую прибегали к вампиризму.

Носферат – так называли колдуна, который становился кровопийцей еще при жизни. Это, пожалуй, была высшая форма кровососов, разумная, злая и хитрая. Их тела еще не изменились настолько, чтобы бояться солнечного света, хоть он и причинял им неудобства. Носферат мог прожить много веков на границе жизни и смерти, питаясь человеческой кровью.

Умерший и неупокоенный носферат становился вурдалаком, восставшим мертвецом-кровососом. Днем вурдалаки спали в темноте, а по ночам охотились. И постепенно теряли остатки разума, превращаясь в голодных хищников, одержимых инстинктами. Они представляли опасность еще и потому, что их укусы распространяли скверну вампиризма.

Зараженные жертвы умирали и становились упырями – низшими кровопийцами, которых уже относили не к Черному Двору, а к обычной нежити. Потому как разумом упыри, увы, не обладали, однако оставались способны передавать скверну новым укушенным жертвам.

Другими слугами двора были вервольфы – оборотни, зависящие от фаз луны. Их проклятие и без того было мучительным и опасным для окружающих, но под влиянием месмериста или носферата оборотень мог стать грозным живым оружием.

Были и другие формы проклятий – тяжкие изменения, вызывающие рост перьев по всему телу или тягу к поеданию гниющего мяса. Такие проклятия порождали существ, призванных служить Черному Двору. Но худшими среди них, безусловно, оставались броксы.

Броксой звали женщину со способностями к чародейству, которую еще при жизни обращали в вампира под действием ритуальных манипуляций и крови носферата. Броксы были сильны и без всякого гипноза верны своим создателям. Кроме того, броксе не грозило растерять разум или сделаться вурдалаком. А еще она могла творить всевозможные чары, даже неподвластные ее хозяину. Проще говоря, идеальная слуга. Любой носферат мечтал создать для себя такую.

Для этого прибегали к так называемой темной молитве – ритуалу обращения, когда кровь будущей броксы заменяли кровью хозяина. Для этого девушку ослабляли настолько, что она находилась на грани жизни и смерти довольно долго. Вампирская скверна и темные чары хозяина довершали процесс, преображая ее навсегда.

К счастью, не у каждого носферата хватало для подобного сил и знаний.

К несчастью, жертвы таких ритуалов обычно умирали в муках.

* * *

– Хозяин слишком добр к тебе, тварь, но ты никогда не сможешь этого понять. А я бы все отдала, чтобы оказаться на твоем месте. Однако хозяин говорит, что я не подхожу, нужна именно колдунья.

– Свари ему еще куриного супа, стерва, он обязательно оценит, – Гвин ядовито усмехнулась, глядя на то, как от гнева исказилось лицо служанки.

Шли, кажется, третьи сутки заточения в подвале у Ратенхайтов. Гвинейн сложно было оценить, сколько на самом деле прошло времени, потому что под действием чар Атрана она то и дело лишалась чувств и могла подолгу проваляться в забытьи. С каждым разом приходить в себя становилось все сложнее и сложнее. Ее не кормили, воды тоже не давали. Лишь по постоянному привкусу соли и железа во рту Гвин могла сделать вывод, что ей дают кровь одного из лендлордов. Судя по тому, что руководил процессом старший из братьев, скорее всего, кровь принадлежала ему, но Гвин этого не помнила. Вероятно, к лучшему.

Каждый его приход в камеру пленницы сопровождался для девушки очередной порцией боли. Он оставлял синяки и кровоподтеки на нежной коже Гвинейн, с молчаливым садистским наслаждением слушая ее крики. Каждый раз находил на ее теле новый участок для своих экспериментов и новое место для укуса. А с ним наступал спасительный мрак.

Гвинейн уже казалось, что тьма скопилась в ее камере по углам. Тьма взбиралась по ее голым ногам, обнимая горящую в лихорадке кожу спасительной прохладой и просачивалась сквозь поры в кровь, в разум, делая мысли вязкими и непослушными. Поэтому адептка не могла припомнить ничего, что спасло бы ей жизнь и освободило из плена. Даже простейшие формулы заклинаний не желали складываться воедино.

Трижды ей удавалось обратиться к чарам. И трижды Атран Ратенхайт возникал словно из воздуха и с безразличием на лице ломал Гвин пальцы. А когда ее крик стихал, все повторялось снова.

Руаль Ратенхайт казался не таким, как его брат. Он был разговорчивее и обманчиво мягче. Вместо стремления причинить ей боль он пытался распустить руки. Однако Руаль сдерживал себя, не заходил слишком далеко, будто боялся гнева старшего брата.

Но хуже всех была Вельга, потому что она оставалась живым человеком и полностью следовала приказам хозяев без всяких чар, дурманящих разум. Вельга была слепо верна Атрану и оттого безумно завидовала тому, как много времени он уделял Гвин и сколько планов у него было на рыжую адептку.

Кроме служанки, к Гвинейн более никого из смертных не допускали, но по разговорам она поняла, что слуг в поместье довольно много. Среди них были те, кто находился под темными чарами, однако в основном все подчинялись вампирам вполне добровольно. Из страха, скорее всего.

Работа Вельги заключалась в том, чтобы присматривать за будущей броксой в отсутствие хозяев, а еще приводить девушку в порядок, в том числе смывать кровь и не давать загноиться открытым ранам.

Куда делась ее старая одежда и остальные вещи, адептка не знала. В очередной раз придя в себя, она обнаружила, что ее переодели в длинное белое платье. Красивое и легкое, отделанное кружевом и невесомым шифоном, оно вполне могло сойти за свадебный наряд. Но Гвин это облачение напомнило саван покойницы. В любом случае, наряд никак не вязался с волглым подвалом, в котором ее держали.

Скверна и лихорадка делали свое дело. Плоть горела. Голова раскалывалась. О сломанных пальцах и говорить нечего – при всем желании Гвин не могла ими шевелить. Но надежды на избавление она не теряла.

– Ревнивая покорная дура, – голос адептки дрожал, зубы стучали. – Неужели ты не видишь, что они – монстры? Что то, что они делают, неправильно? Или тебе нравится, когда тебя кусают?

Служанка гордо задрала подбородок, выпрямилась.

– Думаешь, я не понимаю, почему ты носишь закрытые платья? – Гвин усмехнулась. От этого закололо в боку.

– Мне разрешено ударить тебя по лицу, если ты будешь творить чары, ведьма, – прошептала Вельга и продолжила стирать брызги крови с ног девушки холодной мокрой тряпицей. – Я могу сказать, что ты творила чары, и мне поверят.

– Можешь, – внезапно согласилась Гвинейн Гарана. – Или можешь меня отпустить, и я исчезну из вашей жизни навеки. Твой хозяин останется только твоим.

Вельга тихо рассмеялась.

– Не держи меня за деревенскую сумасшедшую, – она хлестнула Гвин тряпкой по лицу, и та зажмурилась. – Тогда ты вернешься с другими колдунами, и нас всех уничтожат.

– Тебя я смогу защитить, – сделала новую попытку девушка. – Скажу, что ты находилась под гипнозом и…

– Закрой свой рот, тварь! – Служанка вновь ударила пленницу тряпкой.

– Тогда твой лорд сдохнет, и ты сдохнешь вместе с ним, – спокойно пообещала Гвин.

Ей заранее было понятно, что диалога с этой верной собачонкой не получится, поэтому очередной удар в лицо адептку нисколько не удивил. Но попробовать стоило.

* * *

Нежное, заботливое прикосновение привело девушку в чувство. Кто-то ласково погладил ее по голове, а потом позвал по имени:

– Гвинейн, проснись. Ты кричала во сне.

В этом голосе звучала тревога, на первый взгляд искренняя. Если бы не сам обладатель голоса, разумеется.

Гвин с трудом открыла воспаленные веки и одарила Руаля Ратенхайта полным ненависти взором.

Носферат склонился над ней с выражением глубокого сочувствия на лице, даже слишком глубокого.

– Отойди. От меня. Нечисть, – сердито пробормотала девушка.

– Ух, как грубо! – Сочувствие мгновенно сменилось надменной улыбкой. – А я, между прочим, значительно унял твою боль, если ты не заметила.

Он выпрямился, самодовольно скрестив руки на груди.

К своему облегчению – и одновременно к жгучей досаде – Гвин обнаружила, что боль действительно немного утихла. Даже сломанные пальцы, которыми она лишний раз боялась пошевелить, дергало не так сильно, не говоря уже обо всем остальном.

– Я кричала не из-за страшных снов, а от боли, но тебе ведь это только в радость, правда? – Адептка пыталась воспользоваться короткой передышкой и придумать что-нибудь, что могло бы ей помочь, однако для этого стоило заговорить зубы мучителю. – Тебя ведь не моя боль заботит, а то, что мой крик раздражает твои нежные уши? А я сижу тут без движения который день. Мои руки искалечены. Ноги затекли так, что я не чувствую их. Вы уродуете и получаете от этого наслаждение, особенно твой братец.

– Боль – это слабость, – Руаль меланхолично намотал на палец шнурок, на котором висела его любимая безделушка – волчий клык. – Но скоро эта слабость перестанет тебя терзать. Не думай о боли, думай о том, что осталось недолго и потом станет намного лучше. Потому что нам подобные боли не чувствуют.

– Вам подобные, – Гвин фыркнула. Она бы с радостью плюнула в лицо и этому Ратенхайту, но во рту так пересохло, что язык распух, затрудняя речь. – Как вообще такое возможно, что целый город в вашей власти, животные?

Она смотрела прямо на лендлорда, но свободной рукой тем временем провела по полу подле себя, пока утихшая боль в пальцах это позволяла. Попробовала ногтем камень в надежде, что сможет нацарапать на нем защитную или целительную руну, однако тот оказался холоден и тверд, как кость, будто нарочно отполирован. От этого захотелось разрыдаться.

– Темный дар – наша фамильная гордость, – сообщил Руаль, который оставил в покое кулон и обратил все свое внимание на пленницу. – Благословение. И умение веками его скрывать под носом ваших людей – отдельный повод для гордости.

– А уж сосать чужую кровь и при этом не причмокивать – вообще небывалое достижение, – язвительно передразнила Гвин.

К ее удивлению, Руаль Ратенхайт весело рассмеялся.

– Главное – не обляпаться, чтоб ненароком себя не выдать, – признался он. – Но я открою тебе одну тайну, раз уж ты, считай, теперь одна из нас, мой светлый ангел. Все началось со смертью отца. До этого мы прибегали к кровавым ритуалам лишь в случае крайней нужды. И жители Аэвира уважали и боялись Ратенхайтов задолго до того, как мой брат обрел силу.

– Дай угадаю. Вашего отца убил Атран? – Гвин саркастично скривилась.

– Вечно ты все испортишь, – Руаль картинно поморщился. – Нет же, все было не так. Вернее, не совсем так. Помнишь, я рассказывал тебе, что брат с отцом погибли на охоте? Так вот, считай, я не соврал. Отец, Атран и трое наших егерей провалились в пещеру. Выбраться они не могли никак. Егеря погибли сразу, еще в момент падения. Отец сломал обе ноги и спину. Брат отделался переломом руки. И тогда-то, чтобы выжить…

– Твой брат съел твоего отца, – глаза адептки распахнулись от изумления. – Ну и семейка у вас!

– А что ему было делать? – Руаль развел руками. – Отец все равно умирал. И он сам предложил Атрану свою кровь.

– Это тебе тоже Атран сказал? – Гвин усмехнулась. – А ты не думал, что он мог солгать? Что он просто убил вашего отца и выпил его кровь, стал полноценным носфератом и потом обратил заодно и тебя, так, за компанию? Каким оно было, твое обращение? Он мучил тебя, как и меня? Или ты согласился добровольно?

Младший лендлорд сокрушенно покачал головой.

– Ты не поймешь, к сожалению, – он опустился перед ней на корточки. Подумал секунду и сел прямо на пол. – Хоть мне бы этого очень хотелось. Но это пока. Очень скоро ты разделишь с нами бессмертие и, быть может, привяжешься ко мне.

– Как Вельга к Атрану? – не удержалась она от очередного едкого комментария.

– Я смотрю, вы, девочки, никак не поладите, – заметил Руаль.

– Если у вас все получится, она будет первой, кого я сожру, – заверила его Гвин.

В ответ младший Ратенхайт снова рассмеялся. От его смеха мороз бежал по коже.

– Ты пугаешь меня, – вдруг призналась Гвин. – Но твой брат во сто крат страшнее. Его жестокое сердце черно.

Руаль придвинулся к ней ближе и вкрадчиво зашептал, будто желал поделиться секретом:

– Прекрати сопротивляться, и мой дорогой братец потеряет к тебе интерес. Тогда ты будешь только моей, а я не стану обижать тебя. Я сделаю все, чтобы эти дни прошли для тебя как можно легче. И бессмертие, что мы с тобой разделим, мой светлый ангел, ты встретишь со счастливой улыбкой на устах.

Холодные пальцы мужчины легли на ее ногу чуть выше закованной лодыжки. Медленно поползли вверх, собирая складками подол платья.

– Хочешь, сниму эти колодки прямо сейчас? – Он возбужденно облизал губы. Медленно и как будто нерешительно сжал ее колено. – Только скажи.

Гвин дернулась, попыталась сбросить его руку. Не получилось.

Руаль сладко улыбнулся.

– Тогда ты сможешь отдохнуть, согнуть ножки. Или развести их. Как захочешь, – младший носферат придвинулся еще ближе.

От ужаса Гвин ощутила приступ головокружения.

– Спасибо, мне и так неплохо, – она сглотнула.

Девушка попыталась удержать подол платья, но сломанные пальцы не слушались. И ее попытка сопротивления, кажется, еще больше раззадорила нечестивого аристократа. Тот настойчивее заскользил рукой вверх по ее бедру.

– Ты ужасно горячая, мой светлый ангел.

Адептке захотелось кричать. Вырываться. Верещать от отвращения и страха. Ударить Руаля ногой в особо чувствительное место – но цепь и колодки держали крепко. Да и крик вряд ли будет услышан. Другое дело…

Она зашептала магическую формулу. Торопливо, с ошибками. Прекрасно понимая, что довершить заклятие ей все равно не позволят. Нужно было лишь начать.

– Руаль! Отойди от нее!

Голос Атрана Ратенхайта хлестнул плетью.

Мрак вполз в помещение вслед за носфератом, как послушный зверь за своим хозяином.

Гвин крепко зажмурилась, стараясь унять трепещущее сердце. Она тотчас перестала творить чары в смутной надежде, что Атран позабудет наказать ее, увидев, что делает его брат.

Ощутила, как холодные пальцы последний раз сдавили внутреннюю сторону бедра и наконец отпустили.

– Я же ничего не сделал, – проворчал Руаль.

– Уходи. Дальше я сам разберусь.

– Вечно ты…

– Уходи!

Хлопнула дверь. Младший лендлорд вложил в этот хлопок темный гнев потомственного колдуна вкупе с запоздалым отроческим протестом.

Боль с полной силой вернулась в тело Гвин. В измученные затекшие суставы. В натертую металлическими оковами кожу. В ослабшую от голода и жажды плоть. В саднящие укусы. В сломанные пальцы.

Заломило затылок. В глазах потемнело.

– Руаль может быть разным с тобой, – раздался над ее ухом ненавистный шепот. – Но именно меня ты никогда не забудешь. Потому что это я научу тебя ходить по грани между болью и удовольствием.

Атран Ратенхайт с силой сжал ее больную руку, и Гвин тихо заскулила. Кожу щек защипало от соленых слез, что побежали сами собой.

На сей раз носферат вонзил зубы в один из ее сломанных пальцев, но в какой именно, девушка понять не успела. Ее мучитель оказался прав: пришедшую со всех сторон тьму она приняла с удовольствием.

* * *

Лунный свет казался ослепительным для привыкших к сумраку глаз. Ярким настолько, что раздражал даже через сомкнутые веки. Гвин медленно заморгала, пытаясь понять, что происходит и почему ей вдруг так легко.

Поначалу ей почудилось, что она лежит на дне колодца. Сквозь крошечное окошко в вышине заглядывала луна. Растрепанный сноп света падал ей на лицо. А вокруг бесконечной чередой громоздились склизкие кирпичи каменной кладки, что убегала вверх, к покатому потолку.

Девушка лежала посреди своей темницы на голом полу. Ее освободили от оков. Положили, бережно распрямив искалеченные конечности. Привели в порядок платье. Даже волосы словно бы расчесали. И Гвин очень быстро поняла, зачем столько почестей.

Обессиленное тело было ватным и непослушным, но в то же время боль исчезла, осталось лишь ощущение отупения. Вывихнутое правое плечо, сломанные пальцы левой руки, бесчисленные ранки на коже – все это было каким-то чужим. Все было вовсе не с ней, нет – с кем-то другим. Она, Гвинейн Гарана, умная и неунывающая, ни за что на свете не могла попасть в подобную западню. Все это неправда, не может быть правдой. Она скорее умрет, чем позволит сотворить над ней темную молитву. Да, пусть. Пусть она умрет. Пусть все закончится поскорее.

Справа от девушки опустился на колени Руаль. Он наклонился и медленно поцеловал ее в спекшиеся губы. Погладил по голове и пообещал, что скоро все закончится. А потом положил ладонь ей на лоб и зашептал слова незнакомого заклятия. Тихие, свистящие, уносившие из тела боль и всякие мысли.

Слева от нее зеркальным отражением брата стоял на коленях Атран Ратенхайт. Один рукав его белоснежной рубахи был закатан до самого плеча. Тонкие стеклянные трубки, соединенные кожаными перемычками, змеей тянулись от его локтя и уходили под левую ключицу Гвин, где заканчивались толстой иглой. Темная кровь, похожая на густой ежевичный сок, бежала по трубкам под его бормотание.

Чары, что творил старший носферат, были самыми черными, какие Гвин могла себе представить. Они лишали рассудка и заставляли ее сердце стучать в одном ритме с сердцем Атрана. Холодный липкий мрак заползал в ее жилы живыми нитями, неотвратимо.

Ей вдруг захотелось снова закрыть глаза, уснуть. И увидеть во сне отца посреди заставленной лаборатории. Обнять маму. Вдохнуть аромат свежей лаванды в ее цветочной лавке. Вернуться в залитый солнцем Идарис с его раскаленными мостовыми и громкими горожанами. Вбежать в Академию под шум прохладного летнего ливня. Еще раз накормить смешных толстых голубей в порту. Еще хотя бы один раз…

Чужая воля не давала сомкнуть веки.

Тьма пришла в подвал. Явилась на зов. Заволокла сначала углы. Подобралась ближе. Заглянула в лицо Гвинейн, закрывая лунный свет непроглядным мороком.

По вискам девушки потекли беззвучные слезы. Они смешивались с чужой темной кровью.

* * *

Гвин потеряла представление о том, сколько времени прошло с ее приезда в Аэвир. Ее снова приковали к стене, но теперь боль отступила на второй план. Голод и жажда стали нестерпимы. Иссохшее горло словно набили горячим песком. Все запахи казались ей живыми, объемными. Она могла вычленить составляющую любого аромата. Понимала, откуда пришел Руаль или кто до этого был с ним рядом. Но страшнее всего становилось, когда в камеру заходила Вельга.

Служанка пропиталась запахами кухни. Стоило ей показаться на пороге, как ноздри Гвин раздувались, улавливая дух тушеного мяса и запеченных овощей. Густая вязкая слюна заполняла рот. Видимо, взгляд адептки изменился, потому что теперь Вельга смотрела на нее с ужасом и старалась закончить работу быстро, чтоб поскорее уйти. Сломанные пальцы все еще не слушались пленницу, но служанка все равно шарахалась каждый раз, когда Гвин шевелила ими. Порою специально, просто чтобы ее напугать.

После ритуала тело Гвинейн начало меняться. Она наблюдала за этой метаморфозой с отчаянием.

Постепенно обострились все чувства, не только обоняние. Девушка начала слышать, как размеренно стучат сердца Ратенхайтов. Как сладко пульсирует кровь в венах Вельги. Как за стеной шебуршит крыса. Как в вышине ветер задувает в маленькое окошко легким сквозняком.

Потом изменилось зрительное восприятие. Видимо, что-то приключилось у Гвин с глазами, и поэтому Вельгу так пугал ее взгляд. Кроме того, рассеянный дневной свет, что проникал в помещение, теперь раздражал адептку, казался слишком ярким и назойливым, неестественным. То ли дело ночью – мир вокруг становился приветливо мягким. Но разумом Гвинейн понимала, что это обман.

Затем она заметила, как изменились руки. Ногти почернели и вытянулись, а кожа приобрела угольный оттенок от кончиков пальцев до второй фаланги.

Апогеем ее ужаса стал момент, когда Гвин пришла в себя из-за того, что во рту что-то мешало – ее собственные верхние клыки. Они вытянулись и немного заострились. Пока совсем незначительно, но уже неотвратимо.

В следующий раз, когда Вельга зашла в подвал, чтобы проведать пленницу, Гвинейн зарычала на нее, глухо и голодно. Служанка выбежала за дверь с истошным криком.

А Гвин снова ощутила, как слезы бегут по щекам, жгучие слезы гнева. Она невольно подумала, что, скорее всего, это ее последние дни в здравом уме. Спасения нет, обращение не остановить, и лучше бы умереть, чем стать такой, как ее мучители.

Девушка полагала, что хуже уже некуда. Но на следующее утро наступила агония.

* * *

Мышцы сводило судорогой. Гвинейн металась и кричала так, что Руаль Ратенхайт побледнел. Его черная рубашка была расстегнута, волосы в беспорядке, будто крики Гвин вытащили его из постели. Стоя у дальней стены, он встревоженно наблюдал за действиями брата.

Атран Ратенхайт стоял возле девушки на коленях. Он держал ее за руку и бормотал слова заклятий, но ничего не помогало. Гвин вопила так, что сорвала голос. В итоге хмурый Атран оставил ее наедине с братом и удалился.

Спустя десять бесконечных минут носферат вернулся с флягой в руке. Теплое содержимое в ней оказалось кровью. Сладостно пахнущей человеческой кровью.

Старший лендлорд вновь присел подле Гвин. Коленом придавил к полу ее раненую ладонь, чтобы она не могла вырваться. Одной рукой взял девушку за волосы, а другой прижал флягу к ее губам.

– Прими мой темный дар, – властно произнес он.

Гвин хотела сопротивляться, но губы разомкнулись сами собой.

Первый же глоток принес облегчение. Третий утолил жажду. Пятый притупил голод. Шестой унял боль. И сердце, готовое уже разорваться, забилось радостно. Гвин глотала подношение и с ужасом осознавала, что ей нравится.

Это был конюх, несомненно. Накануне вечером он выпил много пива, не самого дорогого, но вполне недурного. Затем закусил бараниной с травами. Кажется, с укропом – ему нравился укроп, пряный привкус которого раскрывался на языке знойным летним шлейфом. Точно такой же теперь ощутила и Гвинейн.

Адептка вдруг перестала пить и подняла глаза на Атрана. Она не шевелилась.

Лендлорд отпустил ее. Медленно поцеловал в лоб. Встал на ноги.

– Обращение проходит успешно? – с надеждой спросил Руаль.

– Вполне, – задумчиво отозвался его старший брат, наблюдая за притихшей пленницей. – Оно практически завершено. Дадим ей еще немного времени, пусть свыкнется. Присмотри за ней. Я пока подготовлю завершающий этап. Для него нам нужна живая жертва.

* * *

– Мастер Эдербери, я вас уверяю, ничего не случилось. Наверняка проматывает заработок в какой-нибудь дыре.

– Это больше по твоей части. Она бы так не поступила. И птицу с отчетом не прислала, а прошло уже десять дней. Нужно ехать.

– Но мастер! Это же такая глушь! Напрасная трата времени.

– Хватит препираться, ВарДейк, я все сказала. Ты едешь за ней, иначе я напишу на тебя жалобу ректору. Чтобы через час тебя в Идарисе не было.