Одно темное окно E-Book

Рейчел Гиллиг

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Король-пастух
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 468

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Элспет Спиндл нужен монстр — древний дух, которого она зовёт Кошмаром. Только он поможет ей выжить в окутанном магическим туманом королевстве. Он защищает её. Он хранит её секреты. Он заперт в её голове. Жизнь Элспет меняется, когда она встречает Рэйвина Ю — племянника короля, капитана элитных солдат… Изменника, который действует за спиной своего могущественного дяди. Вместе они намерены собрать двенадцать Карт Провидения — мощную магическую колоду, которая может стать ключом к избавлению королевства от жуткого тумана и смертельного поветрия. Но ставки растут, а Кошмар медленно и неизбежно овладевает разумом Элспет. И у неё осталось не так много времени, чтобы остановить его... и сохранить себя.

Leseprobe

Рейчел Гиллиг Одно темное окно

Тихоням со множеством историй в головах

Их мечтам и кошмарам

Rachel Gillig

ONE DARK WINDOW

Copyright © 2022 by Rachel Gillig

Перевод с английского Вероники Борискиной

Иллюстрация на переплёте Fukkatsu Art

Художественное оформление Артёма Суменкова

© Борискина В.А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Часть I Карты

Глава первая

Мне было девять, когда в наш дом впервые пожаловали целители.

Дядя уехал вместе со своими людьми. Кузина Айони с братьями громко играли на кухне, и тетя не слышала стука в дверь, пока первый мужчина в белом одеянии не переступил порог гостиной.

У нее не оставалось времени спрятать меня. Я спала, растянувшись на окне, точно кошка. Когда тетя разбудила меня, ее голос охрип от страха.

– Ступай в лес, – прошептала она, отпирая окно и осторожно проталкивая меня через створку на землю.

Я упала не на теплую летнюю траву. Головой я ударилась о камень и моргнула, из-за тошноты и головокружения перед глазами замелькали темные очертания, а голову окутало красное липкое тепло.

Я слышала их в доме, их тяжелые и зловещие шаги.

«Вставай, – позвал голос в моей голове. – Вставай, Элспет».

Поднявшись на шатких ногах, я отчаянно устремилась к кромке леса за садом. Меня окутал туман, и хотя в кармане не было амулета, я побежала к деревьям.

Но голова болела слишком сильно.

Я вновь упала, и по шее потекла кровь.

«Они поймают меня, – мысленно закричала я, теряя рассудок от страха. – Они меня убьют».

«Никто не причинит тебе вреда, дитя, – прорычал он. – А теперь вставай!»

Я попыталась. Постаралась приложить все силы. Но слишком повредила голову, и после пяти отчаянных шагов – кромка леса так близко, что до меня доносился его запах, – я рухнула на землю в холодном, безжизненном обмороке.

Теперь мне известно, что последующие события – не сон. Они не могли им быть. Когда люди теряют сознание, им ничего не снится. А мне и вовсе не доводилось видеть сновидения. Но я не знаю, как еще это назвать.

Во сне в меня просачивался густой и темный туман. Я была в саду тети, как и мгновением ранее. Могла видеть и слышать – чувствовать запах, ощущать грязь под головой, – но я оцепенела, не в силах пошевелиться.

«Помоги! – тихо прокричала я. – Помоги мне».

В сознании отдавались тяжелые и спешные шаги. По щекам стекали слезы. Я вздрогнула, но не могла ничего различить, все вокруг расплывалось, будто я пыталась разглядеть что-то под морской водой.

Руки пронзила острая, яростная боль, а вены стали черными, словно чернила.

С моих губ сорвался крик. Я кричала до тех пор, пока мир вокруг не исчез – зрение меркло, пока все не обратилось во тьму.

Я очнулась под ольхой, укрытой туманом и густой зеленью леса. Боль в венах стихла. Каким-то образом мне удалось добраться до кромки леса даже с разбитой головой. Я сбежала от целителей.

Я буду жить.

Легкие раздулись, и я издала счастливый всхлип, пока разум продолжал бороться с грозившим захлестнуть меня приступом паники.

Только сев, я почувствовала боль в руках. И взглянула вниз. Ладони были исцарапаны и разодраны, пальцы замараны кровью в тех местах, где ногти, теперь покрытые землей, сломались. Почва вокруг оказалась разрыта, трава примята. Что-то – или кто-то – прижало ее к земле.

Что-то – или кто-то – помогло мне доползти сквозь туман до безопасного места.

Он так и не рассказал мне, как перенес мое тело, как ему удалось спасти меня в тот день. Это одна из его многочисленных невысказанных тайн, отрешенно покоящихся во тьме, за которой мы присматриваем.

Однако именно тогда я впервые перестала бояться Кошмара – голоса в моей голове, существа со странными желтыми глазами и жутким, вкрадчивым голосом. Минуло одиннадцать лет, и я его совсем не боюсь.

Даже если должна.

Тем утром я шла по лесной дороге, чтобы встретиться с Айони в городе.

Серые тучи омрачали мой путь, и тропа была скользкой от густого мха. Лес удерживал тяжелую дождевую воду, словно бросая вызов неизбежной смене времени года. Лишь редкие кусты кизила контрастировали с изумрудным глянцем – красно-рыжие оттенки ярко выделялись на фоне тумана, пламенные и горделивые.

Птицы вспорхнули из куста самшита, испуганные моей лишенной грации походкой, и вихрем взлетели ввысь, в туман, столь густой, что казалось, будто их крылья его вздымают. Я натянула капюшон на лоб, насвистывая мелодию. Одну из песен Кошмара, из множества тех, что он напевал в темных уголках моего разума. Старую, заунывную, нежную в тихом гомоне. Она приятно звенела в ушах, и, когда последние ноты сорвались с моих уст на тропу, мне стало жаль, что они уходят.

Я обратилась к задворкам сознания, ощупывая тьму. Когда мне ничего не ответили, засеменила дальше по дороге.

Тропа стала слишком грязной, и я шагнула в лес, задержавшись возле кустарника с ягодами – черными и сочными. Прежде чем съесть их, я выудила из кармана свой амулет, воронью лапку, и покрутила его в руках. Туман, задержавшись на краю дороги, прильнул ко мне.

Муравьи попались в липкий сок на моих пальцах. Я стряхнула их. Резкий вкус кислоты обжег язык, когда случайно проглотила нескольких. Я вытерла пальцы о платье, сшитое из такой темной шерсти, что она поглотила пятна целиком.

Айони ждала меня в конце дороги, сразу за деревьями. Мы обнялись, и она взяла меня за руку, разглядывая мое лицо под тенью капюшона.

– Ты ведь не сходила с тропы, Бесс?

– Лишь на мгновение, – призналась я, обращая взор к улицам.

Мы стояли на окраине Бландера, паутина мощеных улиц и магазинчиков страшила меня сильнее любого темного леса. Люди суетились, человеческие и животные звуки казались слишком громкими для моих ушей после стольких недель, проведенных дома в лесу. Перед нами промчалась карета, звук цокающих копыт резко отразился от старинных уличных камней. Мужчина тремя этажами выше выплеснул грязную воду из окна, и часть ее попала на подол моего черного платья. Дети плакали. Женщины кричали и причитали. Торговцы выкрикивали свои товары, и где-то прозвенел колокол – глашатай Бландера сообщал об аресте трех разбойников.

Вздохнув, я последовала за Айони вверх по улице. Мы замедлили шаг, чтобы заглянуть в лавки торговцев – пробежаться пальцами по новым тканям, вытащенным из-за прилавков. Айони заплатила медяк за пучок розовых лент и улыбнулась хозяину лавки, продемонстрировав небольшую щель между передними зубами. Вид Айони согревал меня. Я очень привязалась к ней, моей златовласой кузине.

Мы с ней такие разные. Она – честная, настоящая. Ее чувства отражались на лице, в то время как мои прятались за тщательно отработанным самообладанием. Она живая во всех отношениях, озвучивает свои желания, страхи и все, что между ними, вслух, словно заклинание благодарности. Куда бы Айони ни пошла, она вела себя легко, привлекая людей и животных. Казалось, даже деревья качаются в такт ее шагам. Все любили ее. И она любила их в ответ. Даже в ущерб себе.

Айони не притворялась. Она просто была собой.

Я завидовала ей в этом. Сама я напоминала запуганного зверька, редко ведавшего спокойствие. Мне нужна Айони – ее защита, сотканная из тепла и легкости – особенно в такие дни, как этот: день моих именин, когда я навещала отчий дом.

Где-то далеко, в глубине моего сознания, раздался звук щелкающих клыков, затем он медленно стих. Я стиснула зубы и сжала кулаки, но все бесполезно – невозможно контролировать появления и исчезновения Кошмара. Мимо нас протиснулся мальчишка, его взгляд слишком долго задержался на моем лице. Я фальшиво улыбнулась и отвернулась, проведя рукой по напряженным мышцам лба, пока не почувствовала, что выражение лица стало отстраненным. Я годами оттачивала этот трюк в зеркале – лепила свое лицо, словно глину, пока оно не приобретало отсутствующий, сдержанный вид человека, которому нечего скрывать.

Я чувствовала, как Кошмар наблюдает за Айони моими глазами. Когда он заговорил, его голос стал маслянистым:

«Златовласка чиста и мягка. Златовласка незрима – проста. Златовласку легко проморгать. Златовласке королевой не стать».

«Тише», – шикнула я, поворачиваясь спиной к кузине.

Айони не знала, как на мне отразилось поветрие. По крайней мере, не полностью. Никто не знал. Даже тетя Опал, приютившая меня, когда я бредила от лихорадки. По ночам, когда меня поглощал жар, она затыкала дверные щели шерстью и держала окна закрытыми, дабы я не разбудила своими криками других детей. Она поила меня снотворным и прикладывала припарки к разгоряченным венам. Читала мне книги, некогда принадлежавшие им с мамой. Тетя любила меня, несмотря на то, к чему могло привести сокрытие ребенка, подхватившего лихорадку.

Когда я наконец вышла из своей комнаты, дядя и кузены уставились на меня, выискивая любые признаки магии – все, что могло бы меня выдать.

Но тетя была непреклонна. Я действительно подхватила лихорадку, которой так боялись в Бландере, но на этом все и закончилось – поветрие не наделило меня магией. Ни Хоторны, ни новая семья отца не будут признаны виновными в связи со мной, пока мое заражение остается тайной.

И я могла сохранить жизнь.

Так и рассказывается лучшая ложь – с достаточной долей правды, чтобы стать убедительной. На какое-то время я даже поверила в эту выдумку – поверила, что не обладаю магией. Ведь у меня не проявилось ни одного из явных магических симптомов, которые так часто сопровождали заражение – ни новых способностей, ни странных ощущений. Мне вскружила голову иллюзия, что я единственный ребенок, переживший поветрие без магических последствий.

Но то было время, которое я старалась не вспоминать – время наивности, до Карт Провидения.

До Кошмара.

Его голос растворился в небытии, и безмолвная тень его присутствия снова ускользнула во тьму. Мой разум вновь принадлежал мне, шум города наполнил уши с новой силой, когда я последовала за Айони мимо торговых лавок на Маркет-стрит.

На следующем повороте нас встретило резкое эхо. Кто-то кричал. Я вытянула шею. Айони потянулась ко мне.

– Дестриэры, – заявила она.

– Или Орис Уиллоу со своими целителями, – предположила я, ускоряя шаг и осматривая улицу в поисках белых мантий.

Раздался еще один крик, пронзительные нотки подняли волоски на шее. Я повернула голову в сторону многолюдной мощеной площади, но Айони оттащила меня подальше. Единственное, что мне удалось разглядеть, прежде чем мы свернули за угол, была женщина с раскрытым в беззвучном вопле ртом, рукав ее плаща был откинут, чтобы обнажить черные, точно чернила, вены.

Мгновение спустя она исчезла за четырьмя мужчинами в черных плащах – дестриэрами, элитными солдатами короля. Крики преследовали нас, пока мы спешили по извилистым улочкам Бландера. К тому времени, как достигли ворот дома семьи Спиндл, мы с Айони обе запыхались.

Дом моего отца был самым высоким на улице. Я стояла возле ворот, но крики все еще звучали в голове. Порозовевшая от спешной прогулки Айони улыбнулась стражу.

Большие деревянные ворота распахнулись, являя взору широкий кирпичный двор.

Я вошла следом за кузиной. В центре двора, окруженного песчаником, рос древний бересклет, посаженный еще дедом моего деда. В отличие от нашего багрового знамени семьи Спиндл[1], дворовое дерево до сих пор сохраняло темно-зеленый цвет, восковые листья утяжеляли его узкие ветви. Я протянула руку, чтобы осторожно коснуться листа, не задев при этом ряд мелких зубчиков по краям. Дерево было не высоким и царственным, но старым и величавым.

Рядом с бересклетом росла еще малая и незрелая круглолистная рябина.

На северной стороне двора находились конюшни, а на южной – оружейная. Мы не отважились идти ни по одному из этих направлений, наш путь лежал прямо. Когда мы достигли каменных ступеней перед домом, я перевела дух, еще раз удостоверилась в правильном выражении лица и трижды постучала в большую дубовую дверь.

Нас приветствовал дворецкий отца.

– Добрый день, – сказал Бэлиан, прищурившись и встретившись со мной взглядом. Подобно остальным слугам в доме отца, он давно научился относиться с осторожностью к старшему ребенку семьи Спиндл.

С моего последнего визита миновал год. Тем не менее меня встретили знакомые тусклые цвета дома с неизменными коврами и гобеленами. Бэлиан зажег свечу, и мы с Айони последовали за ним мимо темно-вишневой лестницы с длинными витыми перилами. Я не задумывалась ни о том, как мне нравилось скользить по ним в детстве, ни о том, что дом с тех пор не изменился.

Я вообще мало о чем размышляла.

Бэлиан открыл закругленную дверь в гостиную. Я почувствовала запах очага, прежде чем ощутила его тепло, богатый аромат кедра щекотал мне нос. Моя мачеха Нериум и сводные сестры-близняшки Ная и Димия поднялись с мягких кресел.

Сестры из приличия улыбались, на их округлых щеках появились одинаковые ямочки. В их лицах я могла разглядеть черты отца, особенно потому, что лицо их матери, Нериум, не создано для легких улыбок. Мачеха оглядела меня поверх острого носа, накручивая кончики белых волос длиной до талии на тонкие угловатые пальцы.

Жена отца напоминала прекрасного стервятника, вновь устроившегося в своем любимом кресле. Она сидела, наблюдая за мной проницательными голубыми глазами, оценивая, достойна ли я для употребления в пищу.

Айони вошла в комнату первой, загородив меня от Нериум.

Я обняла Наю и Димию, сводные сестры старались не прижиматься ко мне слишком сильно. Когда Бэлиан закрыл дверь, мы с Айони заняли места в богато обитых креслах возле камина, мое оказалось к нему ближе всего.

Все происходило так обыденно, что казалось отрепетированным.

На маленьком столике рядом с моим креслом стояла ваза с темно-фиолетовыми ирисами. Я провела пальцами по лепесткам, стараясь не повредить их. В гостиной всегда стояли ирисы.

– Такие невзрачные цветы, – заметила Нериум, наблюдая за мной; ее глаза сузились, когда взгляд скользнул по ирисам. – Не могу понять, что твой отец в них нашел.

Мои внутренности скрутило в узел. Как и в большинстве вещей, которые говорила мне Нериум, в ее мягких, тщательно подобранных словах чувствовался оттенок злобы. Отец держал в доме ирисы по простой причине.

Мою маму звали Айрис.

– Я думаю, они прекрасны, – улыбнувшись мне, сказала Айони, а затем метнула ядовитый взгляд в мою мачеху.

Димия, которая часто смеялась, когда не понимала, что происходит, нервно хихикнула.

– Ты хорошо выглядишь, – сказала она, наклонившись к Айони. – Это новое платье?

Я почувствовала на себе взгляд Наи, сидевшей по другую сторону очага. Она смотрела так, будто я книга, которую ей запретили читать. Но стоило нашим взглядам встретиться, как она отвернулась с настороженным выражением лица.

Мои сводные сестры не любили меня. А если когда-то и любили, то давно разучились. В свои тринадцать, родившись на семь лет позже меня, Димия и Ная были одинаковы почти во всем, неотличимы друг от друга, если не считать бледного родимого пятна чуть ниже левого уха Наи. Всю жизнь они наблюдали за мной, отзеркаливая выражение осторожного любопытства, приберегая доброту лишь друг для друга.

Мы с Димией обменялись ничего не значащими фразами, тепло от камина едва меня согревало. Она сказала, что их пригласили отпраздновать Равноденствие в королевский замок Стоун.

– Мне нравится Равноденствие, – заявила Димия, заглушая голоса матери и сестры. С мечтательным взглядом она взяла с дальнего столика печенье с маслом. Когда сестра заговорила, крошки слетели с ее губ. – Музыка, танцы, игры!

– Не все игры доставляют удовольствие, – сказала Ная, убирая крошку с уголка губ близняшки. – Помнишь, что случилось в прошлом году?

Ноздри Нериум раздулись. Айони нахмурилась. Димия одернула край рукава.

Я уставилась в пустоту. Я не помнила… Меня там не было.

– Принц Хаут любит играть в правду со своей Картой Чаши, – пояснила Нериум, не удосужившись взглянуть на меня.

– Между ним и другим дестриэром – полагаю, Джеспир Ю, – вспыхнула ссора. Хотя все никак не могу понять, почему у короля на службе женщина…

«Твой отец идет».

Я резко подскочила, когда назойливый голос Кошмара выскользнул из темноты в моей голове.

«Разве ты не видишь?»

Я замерла, опустив веки. Там, во мраке, разгораясь все ярче, вспыхнул синий свет: Карта Провидения – Карта Колодца. Она выглядела как сапфировый маяк, парящий над землей, несомненно, спрятанный в кармане отца. Как и другие Карты Провидения, Колодец был размером с любую игральную карту, не больше моего сжатого кулака. И обшит старинным бархатом.

Именно от бархата исходило то свечение, что способна видеть только я. Или, вернее, существо в моем разуме.

Карта Колодца была приданым моей матери и стоила столько же, сколько весь дом Спиндлов. Это одна из двенадцати Карт Провидения, составлявших колоду. Согласно нашему древнему тексту в «Старой Книге Ольх», Карты Провидения не только величайшее сокровище Бландера, но и единственный законный способ творить магию. Любой мог использовать их – требовалось лишь прикосновение и намерение. Очистите свой разум, возьмите карту в руку, трижды коснитесь ее, и магия карты окажется в вашем распоряжении. Уберите карту в карман или поместите в другое место, магия все равно продолжит действовать. Еще три прикосновения или касание другого человека – и ее поток оборвется.

Но если использовать карту слишком долго, последствия будут ужасающими.

Карты Провидения – исключительная редкость, их число ограничено. В детстве мне удавалось взглянуть на них лишь мельком.

А прикоснулась я всего к одной.

Я вздрогнула, ощущение бархата щекотало память. Синий свет от Карты Колодца отца становился все отчетливее. Когда дверь открылась, свечение хлынуло в гостиную, маяк засветился в нагрудном кармане его дублета.

Эрик Спиндл. Хозяин одного из старейших домов Бландера. Высокий, суровый, грозный. Самое прискорбное, что когда-то он был капитаном тех самых людей, призванных выслеживать носителей магии, – таких, как я.

Дестриэр до мозга костей.

Но для меня он больше, чем просто солдат. Он мой отец. Как и остальные представители рода Спиндл, Эрик немногословен. Когда он говорил, его голос был глубоким и резким, напоминая зазубренные камни, затаившиеся в тени под разводным мостом. Тронутые серебром волосы отца скреплены на шее кожаной лентой. Как и у Нериум, его губы не располагали к легкой улыбке. Но когда он взглянул в мою сторону, острые уголки его голубых глаз смягчились.

– Элспет, – произнес он. И вытащил руку из-за спины, сжимая в мозолистом кулаке болезненно хрупкий букет полевых цветов. Тысячелистник. – Счастливых именин.

В груди что-то кольнуло. Даже спустя столько лет – после смерти матушки, заражения, – он всегда дарил мне на именины тысячелистник.

«Прекраснейший из всех тысячелистников», – так он называл меня в детстве.

Я встала и подошла к отцу, синий свет в его кармане ослеплял меня. Когда глава семьи Спиндл вложил мне в руку тысячелистник, я ощутила запах леса. Должно быть, папа собрал цветы сегодня утром.

Я старалась не смотреть ему в глаза слишком долго. Это только поставило бы нас обоих в неловкое положение.

– Спасибо.

– Мы собирались встретить тебя в зале, – сказала мачеха отцу с ноткой раздражения в тоне. – Что-то случилось?

Лицо Эрика Спиндла ничего не выражало.

– Я пришел поздороваться со своей дочерью в собственном доме, Нериум. Ты не против?

Она стиснула челюсть. Айони прикрыла рот рукой, чтобы скрыть смешок.

Я почти улыбнулась. Приятно слышать, как отец заступался за меня. Но напряжение в уголках губ пересилила монотонная, застарелая боль, затаившаяся глубоко в груди и напомнившая мне о неизменной повисшей между нами правде.

Он не всегда за меня заступался.

Бэлиан просунул лысеющую голову в гостиную.

– Ужин готов, милорд. Жареная утка.

Отец резко кивнул.

– Пойдемте в зал?

Мои сводные сестры покинули гостиную, за ними последовал отец. Айони шла следующей, а я на шаг позади.

Нериум поймала меня возле двери, впившись тонкими пальцами в руку.

– Твой отец желает, чтобы в этом году ты присутствовала с нами на Равноденствии, – прошептала она, ее «с» напоминало шипение. – Чего, конечно же, ты не сделаешь.

Я опустила взгляд на ее пальцы на моей руке.

– Почему ты так уверена, Нериум?

Она прищурилась.

– Насколько я помню, в прошлый раз ты выставила себя на посмешище с тем мальчиком, чья мать, да будет тебе известно, не единожды приезжала в надежде встретиться с тобой.

Я поморщилась. Почти забыла про Аликса. Прошли годы.

– Ты могла бы рассказать ей, где я на самом деле живу.

– И дать людям повод задавать вопросы, почему отец отослал тебя? – Морщинки вокруг ее губ углубились. – У нас удачное соглашение, Элспет. Ты живешь вдали от двора, тихо и незаметно, а твой отец платит Хоторнам – и, стоит заметить, весьма щедро, – за твое содержание.

Мое содержание. Будто я лошадь в конюшне дяди. Я вырвала руку из хватки Нериум. Весь нагулянный аппетит пропал. Я заглянула за плечо мачехи в поисках Айони, но она уже зашла в большой зал.

– У меня вдруг не осталось сил для утки, – процедила я сквозь зубы. И оттолкнулась от Нериум, хлопнув дверью гостиной. – Уверена, ты примешь мое оправдание.

Я практически слышала улыбку в мягком, злобном голосе мачехи:

– Разумеется, как и всегда.

Мне удавалось сохранять самообладание, пока я не покинула отчий дом. И только когда за мной закрылись огромные двери, позволила себе заплакать.

Не поднимая головы, с горящими от слез глазами, я торопливым шагом прошла весь путь до старой церкви на окраине города, дав передышку своим хилым легким, лишь когда осталась одна на пустынных улицах.

Согнувшись, я закашлялась, гнев и обида громко забились в груди.

Кошмар извивался в темноте, словно волк, топчущий траву, прежде чем лечь на нее.

«Жаль, что нам пришлось уйти, – сказал он. – Я так наслаждался воодушевляющей беседой с ненаглядной Нериум».

Я продолжала путь, пиная камень носком ботинка, пока он не затерялся в высокой траве, росшей вдоль хребта между дорогой и рекой.

«Совсем скоро ты увидишь ее снова».

«И ты вновь сбежишь, поджав хвост?»

«Хочешь, чтобы я осталась после такого?» – огрызнулась я.

«Да. Потому что бегство, дорогая, это именно то, чего она от тебя ждет».

«Так проще – избегать их. – Я тяжело вздохнула. – Бежать. Такова моя натура. Кроме того, – глухо добавила я, – отец не бросил бы меня одиннадцать лет назад, если бы действительно жаждал моего общества. Тебе это известно – так зачем насмехаться?»

Смех Кошмара сродни воде, стекающей по стенам пещеры, отдавался эхом, а затем растворялся в полнейшей тишине.

«Потому что, моя дорогая, такова МОЯ натура».

Я сидела возле реки, наслаждаясь спокойным звуком бегущей воды. Сорвав тысячелистник, один за другим отрывала крошечные желтые лепестки. Я купила у торговца яблоко и кусок острого сыра и оставалась на берегу, пока затянутый туманом свет не скрылся за горизонтом. Какая-то крошечная надежда твердила мне, что Айони может покинуть отчий дом раньше и последовать за мной – что мы вместе пройдем по лесной дороге – но колокол прозвонил семь раз, а она все не приходила.

Я заплела волосы в толстую косу и отряхнула грязь с подола. Бросив последний взгляд на дорогу, ведущую в город, я сжала в кармане воронью лапку и вошла в лес.

Глава вторая

Все началось в ночь великой бури. Ветер распахнул ставни моего окна, резкие вспышки молний отбрасывали зловещие тени на пол спальни. Лестница скрипела, пока отец поднимался на цыпочках, крики убегающей служанки все еще разносились по коридорам. Когда отец подошел к двери моей комнаты, я лежала неподвижно, в бреду, мои вены стали темными, словно корни деревьев. Он вытащил меня из узкой рамы детской кровати и отнес в карету.

Спустя два дня я очнулась в лесу под присмотром тети Опал.

Когда лихорадка спала, я каждый день просыпалась на рассвете, чтобы осмотреть тело на предмет новых признаков магии. Но они не появлялись. Каждую ночь я молилась, чтобы все это оказалось большой ошибкой и чтобы отец скорее приехал и забрал меня домой.

Я чувствовала на себе выжидательные взгляды: дяди, смотревшего с прищуром, и слуг, которые тотчас разбегались. Даже лошади сторонились меня, каким-то образом учуяв поветрие – магию, пустившую ростки в моей юной крови.

На четвертый месяц моего пребывания в лесу дядя и шестеро мужчин проехали через ворота, их лошади блестели от пота, меч дяди покрывала кровь. Тень конюшни спрятала мою долговязую фигуру, и я наблюдала за ними, с любопытством разглядывая дядю с торжествующей улыбкой на устах. Он позвал Джеда, оружейника, и они заговорили низкими, торопливыми голосами, прежде чем повернуться к дому.

Оставаясь в тени, я проследовала за ними через холл в библиотеку, обшитую красным деревом, двери которой были слегка приоткрыты. Не помню, что именно они говорили – как дяде удалось забрать Карту Провидения у разбойников, – помню только, что их охватывало волнение.

Я подождала, пока они уйдут, – хозяин дома оказался настолько глуп, что не запер карту, – и пробралась в самый центр комнаты.

В верхней части карты значилось слово «Кошмар». Мой рот открылся, а детские глаза округлились. Я достаточно хорошо знала содержание «Старой Книги Ольх», чтобы понять, что эта конкретная Карта Провидения – одна из двух в своем роде, в ней заключена огромная и устрашающая магия. Используя ее, можно обращаться к сознанию других. Если пользоваться ею слишком долго, карта раскроет самые темные страхи человека.

Но мое внимание захватила не репутация карты, а монстр на ней. Я нависла над столом, не в силах оторвать взгляда от жуткого существа, изображенного на карте. Его грубая шерсть спускалась по конечностям и сгорбленной спине к верхушке щетинистого хвоста. На кончиках пугающе длинных, безволосых, серых пальцев красовались огромные жуткие когти. Его лицо нельзя назвать ни человеческим, ни звериным, оно было чем-то средним. Я наклонилась ближе к карте, привлеченная рычанием существа с зазубренными зубами под искривленной губой.

Его глаза захватили меня. Желтые, яркие, словно факел, с длинными кошачьими зрачками. Существо смотрело на меня, не двигаясь, не моргая, и хотя оно соткано из чернил и бумаги, мне не удавалось избавиться от ощущения, что оно наблюдает за мной так же пристально, как и я за ним.

Стремление понять, что произошло дальше, сродни попытке починить разбитое зеркало. Даже если бы я сумела собрать все осколки воедино, трещины в памяти все равно останутся. Все, в чем я уверена – это ощущение бордового бархата – невероятная мягкость краев Карты Кошмара, когда мой палец скользнул по ней.

Я помню запах соли и последовавшую за ним раскаленную добела боль. Должно быть, я упала или потеряла сознание, поскольку, когда очнулась на полу библиотеки, на улице уже стемнело. Волосы на затылке зашевелились, а когда я села, то каким-то образом поняла, что больше в комнате не одна.

Именно тогда я впервые услышала звук стучащих друг о друга длинных жутких когтей.

Клац. Клац. Клац.

Я вскочила на ноги, обыскивая библиотеку в поисках незваного гостя. Но я была одна. Только когда снова услышала это – клац, клац, клац, – поняла, что библиотека пуста.

Незваный гость обосновался в моем сознании.

– Привет? – позвала я срывающимся голосом.

Раздавшийся голос был мужским: шипение и мурлыканье, масло и желчь, зловещее и нежное эхом отдавалось в темноте моего разума.

«Привет».

Закричав, я выбежала из библиотеки. Но от содеянного мной не сбежать.

Неожиданно меня настигло горькое осознание: поветрие меня не пощадило. Я обладала магией. Странной, ужасной магией. Все, что для нее требовалось, – прикосновение. Всего одно прикосновение пальца к бархату, и я вобрала в себя нечто из дядиной Карты Кошмара. Всего одно прикосновение, и сила пойманного в ловушку монстра затаилась в закоулках моего разума.

Сначала я думала, что поглотила саму карту – ее магию. Но, несмотря на все усилия, мне не удавалось обратиться к разуму других людей. Я могла говорить только с голосом монстра, Кошмара. В поисках ответов я проштудировала «Старую Книгу Ольх», пока не выучила ее наизусть. В описании Карты Кошмара Король-пастух писал о глубочайших страхах, явившихся на свет, о призраках и ужасе. Я ждала страха, снов, кошмаров. Но они не приходили. Я стискивала зубы, чтобы не закричать, всякий раз, как входила в темную комнату, будучи уверенной, что монстр разорвет тишину ужасающим криком, но он молчал. Он не преследовал меня.

Кошмар вообще ничего не говорил до того дня, когда пришли целители и он спас мне жизнь.

После этого звуки его появления и ухода стали привычными. Он таил в себе загадку, скрывая многочисленные секреты. Что еще более странно, Кошмар обладал собственной магией. В его глазах Карты Провидения сияли, как факелы, обладая бархатной окантовкой уникальных цветов. Поскольку Кошмар оставался в моем сознании, я тоже видела свечение карт. А когда просила его о помощи, то приобретала силу – могла бежать быстрее и дольше, мои чувства становились острее.

Временами он не подавал признаков жизни, будто спал. В иных случаях Кошмар, казалось, полностью завладевал моими мыслями. Когда он говорил, его ровный, мрачный голос произносил ритмичные загадки, временами цитируя «Старую Книгу Ольх», а иногда просто поддразнивая меня.

Но сколько бы я ни спрашивала, он не признавался мне, кто он и как появился на Карте Кошмара.

Одиннадцать лет мы вместе.

Одиннадцать лет, и я не рассказала ни единой душе.

Я нечасто ходила по лесной дороге ночью, и никогда в одиночку. Я оглянулась через плечо, в очередной раз надеясь, что Айони появится позади меня, чтобы мы могли вместе, рука об руку, храбро встретить тьму.

Но на опушке леса зашевелилась лишь белая сова. Пораженная ее скоростью, я наблюдала, как птица взлетела из зарослей. Ночь опустилась на деревья, и вместе с ней появились звуки животных – существ, ободренных темнотой. Кошмар зашевелился в глубине моего сознания, вызывая дрожь по спине, отнюдь не от прохладного воздуха.

Скрестив руки на груди, я ускорила шаг. Еще несколько поворотов – и смогу увидеть факелы возле ворот дяди, манящие меня домой.

Но не успела я дойти и до второго поворота, как путь мне преградили разбойники.

Они вышли из тумана, словно хищные звери – двое, облаченные в длинные темные плащи и маски, скрывающие все, кроме глаз. Первый схватил меня за капюшон, другой рукой зажав мне рот, чтобы заглушить крик, сорвавшийся с губ. Второй снял с пояса кинжал с бледной рукоятью цвета слоновой кости и приставил острие к моей груди.

– Молчи, и мне не придется его использовать, – сказал он низким голосом. – Поняла?

Задыхаясь от страха, я не сумела вымолвить и слова. Полжизни я бродила по этому лесу. Ни одна собака не заставляла меня остановиться – и уж точно не разбойники, не так близко к поместью дяди. Они либо совсем растеряли стыд, либо отчаялись.

Я потянулась во тьму разума, хватаясь за Кошмара. Проснувшись, он с шипением скользнул вперед, взбудораженный страхом и сокрытый за моими глазами.

Стараясь не задеть кинжал, я кивнула разбойнику.

Мужчина сделал шаг назад.

– Как тебя зовут?

«Солги», – прошептал Кошмар.

Я судорожно вздохнула, мой капюшон все еще оставался в плену первого негодяя.

– Д-д-джейн. Джейн Ярроу.

– Куда ты направляешься, Джейн?

«Скажи ему, что у тебя нет ничего ценного».

«Чтобы они смогли получить выгоду из плоти? Я так не думаю».

За страхом начинала закипать ярость, гнев Кошмара ощущался металлическим привкусом на языке.

– Я… Я работаю на сэра Хоторна, – пролепетала я, молясь, чтобы имя дяди их отпугнуло.

Но когда разбойник позади меня коротко усмехнулся, я поняла, что сказала что-то не то.

– Значит, тебе известно о его картах, – произнес он. – Скажи нам, где он их хранит, и мы тебя отпустим.

Я выпрямила спину и сжала пальцы в кулаки. Наказанием за кражу Карт Провидения служила медленная и мучительная публичная смерть.

А значит, передо мной не обычные карманники.

– Я просто служанка, – солгала я. – Мне ничего не известно.

– Конечно же, известно, – сказал он, натягивая мой капюшон, пока застежка не прижалась к горлу. – Расскажи нам.

«Выпусти меня», – вновь заговорил Кошмар, его голос вырывался сквозь неровные зубы.

«Заткнись и дай мне подумать», – огрызнулась я, не сводя глаз с кинжала.

– Эй? – окликнул разбойник у меня за спиной, снова натягивая капюшон. – Слышишь меня? Ты что, слабоумная?

– Погоди, – предупредил тот, что с кинжалом. Я не могла разглядеть его лица за маской, но взгляд злодея приковывал меня к себе. Когда он шагнул ближе, я вздрогнула: от его плаща исходил аромат кедрового дыма и гвоздики.

– Обыщи ее карманы, – приказал он.

Незваные пальцы скользнули по моим бокам, талии и юбке. Я стиснула зубы и вздернула нос. Кошмар молчал, его когти отстукивали отчетливый ритм.

Клац. Клац. Клац.

– Ничего, – заключил разбойник позади меня.

Но другой остался недоволен. Что бы он ни увидел в моих глазах, что бы ни заподозрил – этого оказалось достаточно, дабы неподвижно удерживать кинжал прямо у меня над сердцем.

– Проверь рукава, – сказал он.

«Помоги мне, – мысленно крикнула я. – Сейчас!»

Кошмар рассмеялся – жестоким, змееподобным шипением.

Раскаленная боль пронзила руки. Я сгорбилась, мои вены горели, и я приглушила крик, когда сила Кошмара хлынула в кровь.

Мужчина позади меня сделал шаг назад.

– Что с ней такое?

Разбойник с кинжалом посмотрел на меня широко раскрытыми глазами и опустил клинок. Опустил его лишь на мгновение – но именно столько мне и требовалось.

Мои мышцы горели от силы Кошмара. Я со всей силы ударила разбойника в грудь, выбив кинжал из его руки и отбросив его на дорогу. Голова мужчины тяжело ударилась о землю как раз в тот момент, когда стоявший позади меня разбойник потянулся за мечом.

Но рефлексы Кошмара оказались быстрее. Прежде чем вор успел вытащить клинок из ножен, я схватила его за запястье, да так крепко, что ногти впились в кожу.

– Не суйтесь сюда больше, – предупредила я не совсем своим голосом.

Затем, со всей силой Кошмара, я столкнула его с дороги в туман.

Ветки затрещали, когда разбойник упал на лесную подстилку, проклятия эхом разнеслись во влажном летнем воздухе. Я не стала ждать, пока он поднимется на ноги. Я уже бежала – бежала на предельной скорости к дому дяди.

«Быстрее», – призывала я сквозь стук собственного сердца.

Мои ноги напрягались от усилий, движения стали такими быстрыми и уверенными, что пятки едва касались земли. Достигнув желтого света факелов, я прижалась к кирпичной кладке возле ворот дяди и заставила себя сделать длинный, обжигающий вдох.

Я оглянулась через плечо на дорогу, почти ожидая увидеть, как меня преследуют разбойники. Но тьму прорезали лишь деревья и туман.

Мы с Кошмаром снова остались одни.

Руки продолжали гореть, даже когда дыхание восстановилось. Закатав рукава, я уставилась на чернильно-черный приток магии, струящийся по венам от локтя до запястья. Они выглядели так же, как и в ту ночь одиннадцать лет назад, когда меня охватила лихорадка.

Они выглядели так всякий раз, когда я просила Кошмара о помощи.

Я ждала, пока чернила сойдут, стиснув зубы от жгучего тепла

«Думаешь, они поняли, что я заражена?»

«Они воры карт. Сообщат о тебе и выдадут себя».

Спустя несколько мгновений тепло исчезло, призрачно дернувшись вверх и вниз по рукам. Я прислонилась к кирпичной стене и тяжело вздохнула.

«Почему каждый раз так жжет?» – спросила я.

Но Кошмар уже начал исчезать в темной бездне моего сознания.

«Моя магия меняет, – произнес он. – Моя магия кусает. Моя магия утешает. Моя магия пугает. Ты молода, отваги в тебе нет. Я же бесстрашен, мне пять сотен лет».

Глава третья

Посланник явился во время завтрака. Мои младшие кузены дрались за горячее печенье, а мы с Айони пили чай. Когда дворецкий вошел в зал, кузина вскочила из-за стола с горящими глазами.

– Да-а-а-а-а, – пропела она сквозь щель между зубами.

Тетя взмахнула ножом для масла. Раздув щеки, Айони протянула ей письмо, кузине с трудом удавалось устоять на месте. Тетя несколько мгновений изучала мелкий шрифт, прежде чем дядя, сидевший на другом конце стола, требовательно и нетерпеливо спросил:

– Ну?

– Нас пригласили в Стоун на Равноденствие, – сказала она, сморщив нос.

Айони издала торжествующий визг, и седые усы дяди приподнялись, пока губы его скривились в ухмылке. Я сложила руки на коленях, уже придумывая предлог, чтобы не присутствовать на королевском празднике.

– Старайся не выглядеть таким довольным, – сказала тетя, передавая письмо мужу. – Мы все еще не выплатили прошлогодний налог, а король Роуэн учитывает каждый пенни, который ему положен. – Она сжала руками юбку. – В городе поговаривают, что в этом году худший урожай за всю историю королевства.

Перегнувшись через стол, мои кузены дрались за последнюю сосиску, превратив железные столовые приборы в орудия борьбы.

– Почему урожай был плохим? – спросил Лин. – Из-за тумана?

– Да кого волнует урожай, – вмешалась Айони. – Это же Равноденствие! – Она повернулась к отцу, восторженно восклицая: – Мы поедем, отец? Пожалуйста, скажи, что мы поедем.

Дядя намазал хлеб клубничным желе и с ворчанием принялся за еду.

– Да, Айони, – произнес он. – Мы примем приглашение.

Она испустила радостный крик, который прервала моя тетя, закашлявшись в свой чай.

– Примем?

Дядя откусил еще кусочек хлеба и поднялся из-за стола. Спустя мгновение он вернулся, в его кармане светился темный бордовый огонек. Дядя потянулся к жакету и достал из складок Карту Провидения. Его пальцы на мгновение очертили бордовую окантовку, а затем он положил карту на стол, уничтожив мое утреннее спокойствие.

Все тело похолодело. Я уставилась на Карту Кошмара – ту самую, к которой прикоснулась одиннадцать лет назад.

– Вот твой налог, – сказал дядя. – Ее стоимость целиком покроет наш долг, и даже еще останется.

Тишину комнаты нарушил только скрип стульев, когда тетя и кузены наклонились к столу, чтобы получше рассмотреть.

– Это?.. – прошептала Айони.

– Карта Кошмара, – сказала тетя. Побледнев, она вновь взглянула на мужа. – Короли Бландера искали эту карту дольше, чем я живу, Тирн. Как, во имя всего святого, ты ее раздобыл?

– Отобрал у разбойника на лесной дороге несколько лет назад.

– И тебе не пришло в голову рассказать мне?

Дядя бросил на жену усталый взгляд.

– Я приберег ее. – Затем взглянул на дочь. – На черный день.

Мой упитанный и седой дядя, как всегда, сидел во главе стола. Но в его глазах и улыбке появилось нечто странное, чего я не видела ранее. Нечто фальшивое.

Несмотря на вопросы тети, он не раскрыл никаких подробностей о том, как получил Карту Кошмара, – не упомянул о крови, которую я видела на его мече в тот день, когда он принес карту домой. Вжавшись спиной в кресло, я наблюдала за ним, похолодев от мысли, что знаю о мужчине во главе стола гораздо меньше, чем мне казалось.

– Что это за штуковина? – спросил мой кузен Олдрич, наклоняясь ближе, его лицо исказилось, когда он, прищурившись, рассмотрел существо на карте.

– Это монстр, – прошептал Лин, протягивая руку, чтобы коснуться ее.

– Нет! – закричал Олдрич, отдергивая ладонь брата. – Она слишком старая. Ты ее порвешь.

Дядя фыркнул.

– Разве ваша мать мало читала вам «Старую Книгу Ольх»? – Когда кузены замолчали, дядя потянулся к Карте Кошмара, зажал ее большими и указательными пальцами. Когда он дернул, чтобы разорвать ее пополам, я услышала свой резкий вздох.

Но карта не порвалась.

Дядя положил ее обратно на стол, старый пергамент даже не помялся.

– Карты Провидения нельзя уничтожить, – пояснил он сыновьям. – Они сотканы с помощью древней магии.

Лин наклонился и заговорил в лицо брату. Он старше всего на год, но ему нравилось играть роль наставника, а Олдричу – его непокорного ученика.

– Он имеет в виду магию Короля-пастуха.

Олдрич отмахнулся от брата.

Голос тети зазвенел, будто был хорошо отрепетирован:

– Магию, которую король использовал для создания Карт Провидения, ему подарила Дух Леса.

– Подарила, – пробормотал дядя. – Скорее, заразила ею.

Скрежет зубов Кошмара эхом отдавался в сознании, пока он сжимал и разжимал челюсти.

«Златое сердце еще гниению подвластно. Все слова и свершения были напрасны. Карты его – лишь оружие, королевство ныне полно зверья. Пастух сумасбродства, король дурачья».

Айони провела пальцем по бархатному бордовому краю Карты Кошмара. Я вздрогнула, вспомнив ощущение этого же бархата под моей кожей.

– Должно быть, королю Роуэну она дорого обойдется, – сказала кузина.

Дядя перевел взгляд на дочь.

– Так и есть, девочка моя, – сказал он с улыбкой, которая уже не излучала фальшь, но все еще нервировала. – Я рассчитываю на это.

Тетин экземпляр «Старой Книги Ольх», который читала еще моя мама, валялся на полу в гостиной. Я подняла книгу обеими руками, выцветшая обложка знакома мне на ощупь. Фолиант пах старой кожей, переплет обветшал, потрескавшись от использования и времени. На внутренней стороне обложки выведена подпись тети, ее фамилия, которую она когда-то делила с моей матерью – фамилия, которую носила до того, как ее отец подписал брачный контракт с Тирном Хоторном.

Опал Уайтбим. А рядом, начертанное витиеватыми буквами, значилось имя мамы. Айрис Уайтбим.

Я пролистала пожелтевшие страницы. Как и кузены, в детстве я тоже интересовалась Картами Провидения – магией. Мама разрешала мне забираться к ней на колени, пока она читала мне отрывки из своего экземпляра «Старой Книги Ольх». На полях зелеными чернилами она рисовала витые изображения: деревья, девы, чудовища. Когда матушка читала мне, ее черные волосы спадали на плечи, а я накручивала их кончики на мизинец, растворяясь в убаюкивании странного, жуткого языка книги.

Однажды в день весеннего равноденствия мы с мамой приехали в гости к тете Опал. Свернувшись на ковре из овчины, точно котята, мы с Айони сидели с широко раскрытыми глазами, пока мама с тетей отвечали на наши вопросы о странной книге Короля-пастуха.

– Зачем Король-пастух создал Карты Провидения? – спросила я. – Как он их сделал?

Тетя опустила очки для чтения и посмотрела на меня с несвойственной ей церемонностью.

– Чтобы ответить на этот вопрос, – произнесла она, – сначала мы должны обратиться к Духу Леса.

Несмотря на потрескивающий огонь, меня охватила дрожь. Описание Духа Леса, оставленное Королем-пастухом, повергало мое детское воображение в ужас. Нестареющее незримое божество, пахнущее магией – и солью, – которое затаилось в тумане.

– Давным-давно, – начала тетя, – до появления Карт Провидения, Дух Леса была нашим божеством. Жители Бландера стремились найти ее, прочесывая леса в поисках запаха соли. Они просили у Духа благословения и даров. Почитали лес и принимали имена деревьев как свои собственные. То была древняя магия – старая религия. – Тетя нахмурилась. – За должное почтение Дух Леса наделила Короля-пастуха странной, могущественной магией. Правитель хотел поделиться ею со своим королевством и поэтому создал двенадцать Карт Провидения. – Ее голос стал торжественным. – Но у всего есть цена. За каждую карту Король-пастух отдал что-то Духу Леса.

– Что-то вроде души? – спросила Айони, кусая ногти.

Тетя кивнула.

– Но в конце концов расплачиваться пришлось Духу Леса. С Картами Провидения Короля-пастуха магия оказалась в распоряжении людей. Им больше не требовалось ходить в лес и просить благословения. Не получая должного почитания, Дух стала мстительной и коварной. – Тетя сделала паузу, поджав губы. – Она создала туман, чтобы заманить людей обратно в лес.

Я была юна. Но уже тогда знала, что тумана следует опасаться.

– Те, кто попадал в него, сбивались с пути, а зачастую теряли и разум, – добавила мама. – Туман распространился, изолировав нас от соседних королевств. Хуже того, дети, которые задерживались в нем, заболевали лихорадкой, их вены темнели. Те, кто выживал после болезни, часто несли в себе магические дары, подобно тем, что когда-то даровал Дух, только более непокорные – более опасные. – Ее голос задрожал, она прижала руку к горлу. – Но со временем эти дети вырождались. У одних искажались тела, у других разум. Лишь немногие дожили до зрелого возраста.

Мы с Айони затихли, поглощенные рассказом, слишком юные, чтобы полностью осознать опасности мира, в котором так невинно жили.

– Дабы рассеять туман, – продолжила тетя, – Король-пастух отправился вглубь леса, чтобы произвести еще один обмен с Духом. Вернувшись, он написал вот это, – произнесла она, постукивая по «Старой Книге Ольх» у себя на коленях. – Он поведал об опасностях магии и о том, как защитить себя в тумане с помощью амулетов. – Тетя сделала паузу для пущего эффекта. – На последней странице Король-пастух написал, как уничтожить туман.

– Прочитайте! – воскликнули мы с Айони в унисон.

Тетя откашлялась, подняв очки обратно на глаза.

Двенадцать зовов слышны, тени становятся длиннее…Когда дни короче, Дух Леса сильнее.Они взывают к Колоде, Колода зовет их в ответ.«Объедини нас, – шепчут, – и мы изгоним корень бед».Возле древа короля, с черной кровью из солиВсе двенадцать избавят от заразы и боли.Развеют туман от моря и до горы.Новое начало – новый конец…Но даром ничего не получишь ты.

Я завизжала, жуткий ритм звучал в ушах как шуршание шелка. Мы с Айони переглянулись, скривив губы, пока нас согревала восхитительная темнота, вытекавшая из слов Короля-пастуха.

– Карты. Туман. Кровь, – сказала мама, ее голос звучал настолько нежно, что напоминал шепот. – Они сплетены вместе, их баланс хрупок, сродни паутине. Объедини все двенадцать Карт Провидения с черной кровью из соли, и поветрие отступит. Бландер освободится от тумана.

– Но Король-пастух не снял туман и не исцелил поветрие, – мрачно произнесла тетя. – Дух обманула его, рассказав, как избавиться от тумана, лишь после того, как он обменял свою Карту Двух Ольх. Без последней карты Король-пастух не мог собрать колоду. Потому он так и не сумел прогнать туман. Ни один правитель не справился.

– И ни один никогда не преуспеет, – размышляла мама. – Пока кто-нибудь не отыщет Карту Двух Ольх, и вся колода будет собрана. А до тех пор…

Мы с Айони обменялись мрачными взглядами.

– Туман будет продолжать распространяться.

Я нашла тетю в саду, куда ее муж редко заглядывал, где она тихонько напевала себе под нос. Ей нравилось проводить там время, среди зелени, вдали от шума дома. Ее жесткие золотистые волосы непослушными локонами ниспадали по спине. Под ногти забилась грязь, в уголках глаз затаились морщинки – Опал Хоторн не так утонченна и нежна, как другие дамы Бландера. Поэтому я считала, что они с дядей – мужчиной, который не подвержен угрызениям совести и чье желание стать великим человеком в Бландере заставляло его тратить больше денег, чем он зарабатывал, – очевидно, не подходили друг другу.

Мне нравилась необузданная красота тети. Я видела ее в Айони. Иногда даже замечала тень лица моей матери в их общих чертах.

Сорвав листик мяты, я растерла его зубами. Садовые птицы, почуяв мое приближение, затихли. Тетя повернулась и улыбнулась, подзывая меня к своей коллекции трав.

– Я делаю настойку, – пояснила она.

Я взглянула на мшистую зелень, которую тетя измельчила в ступке. Когда наклонилась, в ноздри ударил аромат пиретрума.

– А это что?

– Кора белой ивы, – ответила она. – От головной боли.

Я опустилась на траву рядом с тетей.

– Тетя, насчет Равноденствия, – сказала я. – Не думаю, что мне стоит идти.

Фыркнув, она снова принялась за работу, скребя пестиком по травам, семенам и камням.

– О?

Олдрич и Лин пронеслись через сад, крича и размахивая деревянными мечами. Мгновение спустя они исчезли, яростно промчавшись по двору. Когда кузены убежали, я понизила голос.

– Минуло много времени с тех пор, как я посещала двор. Кроме того, – пробормотала я, – Нериум это не понравится.

– Тем больше причин пойти, – проворчала тетя, сжимая пальцами пестик. – Тот юноша будет рад тебя видеть – тот, что пишет тебе письма. Как там его зовут – Алик?

Я застонала. Второй сын лорда Лобернума, с глазами цвета речных камней. Мальчик, который сидел рядом со мной за королевским столом и смешил меня, когда мне было семнадцать – в последний раз, когда я посещала Равноденствие.

Мальчик, которого я, в силу глупости и скуки, поцеловала.

– Аликс. Аликс Лобернум.

Тетя повернулась ко мне, в уголках ее рта затаилась выжидающая улыбка.

– И нам больше не нравится Аликс, так?

Я отмахнулась от нее.

– Может, он мне никогда и не нравился. Возможно, он просто оказался… рядом.

Тетя покачала головой, цокнув языком о зубы. Но на ее губах расцвела улыбка.

– Так будет не всегда. Жить отшельником в доме дяди – не лучшая перспектива для юной девушки.

«Старая ведьма права».

Я подпрыгнула, случайно обезглавив близлежащий цветок.

Тетя не заметила. Она вытащила из фартука конверт. И передала его мне, оставив на бумаге грязный отпечаток руки.

Но это не имело значения. Я узнала почерк. Он принадлежал отцу. И я знала, о чем он попросит, как делал каждый год, когда король открывал ворота своего замка на празднование Равноденствия.

– Он старается, Элспет, – сказала тетя, наблюдая за мной.

Я проследила пальцем за текстом письма, размазав неровный почерк отца. Мне хотелось избежать не только его, мачехи и сводных сестер. Существовала еще одна причина, по которой я не любила посещать королевский двор, праздник Равноденствия или город.

Вырождение. Так назвал это Король-пастух в «Старой Книге Ольх». Болезнь ума или тела, которая приходит вместе с поветрием. Лихорадка наделяла странной силой, магическими дарами. Но у всего есть цена. Для одних она очевидна: жизненные силы человека медленно и мучительно истощались.

Для других, как для меня, она представляла собой неизвестную, тяжелую невидимую наковальню, которая могла упасть в любой момент. И мне казалось безрассудным находиться рядом с незнакомыми людьми, зная, что в любой миг вырождение может разжечь мою кровь. Я могу совершить нечто ужасное на глазах у короля, его целителей и дестриэров, и те утащат меня в королевские подземелья. Или, возможно, я заболею и, как бы я ни пыталась это скрыть, исчезну в небытии.

Как моя матушка.

Я отвернулась от тети, перебирая пальцами пурпурные лепестки ириса.

– Просто думаю, что всем будет легче, если я останусь здесь.

Тетя вздохнула, ее голос звучал нежно, когда она потянулась, чтобы погладить меня по щеке.

– Мне никогда не понять, каково тебе, – сказала она. – Но знай, что тебя любят и что тебе всегда найдется место здесь, рядом со мной. Но не позволяй лихорадке одиннадцатилетней давности мешать тебе жить своей жизнью, Элспет. Ты молода. У тебя еще так много впереди. – Она сморщила нос и опустила взгляд обратно на свою работу. – Если не ради собственного удовольствия, то хотя бы ради моего. Я бы заплатила приличную сумму, чтобы взглянуть, как Нериум Спиндл скорчится от неловкости.

Накануне нашего отбытия в королевский замок на Равноденствие мне приснился сон.

Мне не доводилось видеть сновидений с тех пор, как я прикоснулась к Карте Кошмара. Какими бы ни были его недостатки, Кошмар не нарушал мои беспробудные часы.

Мне неизвестно, что он делает, когда я сплю, а он не отвечал, когда я спрашивала. Раньше я думала, что он тоже засыпает, но после стольких лет совместной жизни я поняла, что Кошмар вообще не спал. Он просто исчезал в той части моего сознания, куда я не могла дотянуться. Там царила тишина, и когда я засыпала, он свободно бродил, не мешая потоку – полнейшему шуму – моих мыслей.

Но теперь было похоже, будто я в кои-то веки вторглась к нему.

Во сне я очутилась в старинной комнате, увитой виноградными лозами. Старый деревянный потолок прогнил, пропуская лучи света под сенью зелени. Надо мной щебетали птицы, летний день стоял теплым и ясным, несмотря на холодный, обветренный камень вокруг.

Никак не могла вспомнить, как попала в эту комнату. Как и все сны, он не имел начала и конца. В центре помещения стоял камень, широкий и высокий, как стол. На камне сидел мужчина в золотых доспехах, давно утративших былой блеск. Он был в возрасте, старше моего отца, мрачный и суровый. Мужчина без колебаний нес тяжесть доспехов – его сила укоренилась глубоко. На бедре покоился древний ржавый меч с вырезанными на рукояти скрученными ветвями.

Задумавшись, мужчина опустил голову на перчатки, не замечая моего присутствия.

Шаркая ногами по усыпанному листвой полу, я ждала, пока он поднимет взгляд.

Когда он наконец увидел меня, я ахнула, распознав острый взор его неестественных, кошачьих желтых глаз – широкие радужки и узкие зрачки.

На мгновение мужчина замер. Я поняла, что застала его врасплох, вторгшись в момент – место, – которое Кошмар не собирался мне показывать.

Комната исчезла, пение птиц стихло. Деревья заменили высокие полки, набитые книгами, талмудами и свитками. На месте камня появился прочный стол, вырезанный из вишневого дерева. Я стояла в библиотеке дяди, и у меня перехватило дыхание.

Мужчина в доспехах испарился. Вместо него появилось существо – скорее животное, чем человек. На спине у него рос грубый черный мех. Он сгорбился над столом, длинные пальцы не позволяли определить, где кончается плоть и начинаются когти. Пушистый и длинный хвост угрожающе хлестал – как у разъяренной кошки, – а заостренные уши подергивались в мою сторону.

Я наблюдала за ним, и в животе у меня завязывались узлы от восхищения и ужаса.

Он сузил желтые глаза.

– Явилась шпионить?

Я запнулась, не зная, что ответить. Очевидно, он злился. Тем не менее я не причастна к созданию своих сновидений. Я вдохнула, набираясь храбрости.

– Кем был тот мужчина в доспехах?

Кошмар провел когтем по столу, царапая дерево. Его губы, темные и тонкие, изогнулись.

– Боюсь, тем, кто давно умер.

Я стояла в центре дядиного ковра из овечьей шкуры, знакомая текстура холодила босые ноги. Так странно слышать голос и почти никогда не видеть лица, стоящего за ним. Я внимательно изучала черты, темный рот и короткие, неровные зубы. Существо, Кошмар, человек – кем бы он ни был, он точно создан быть призраком, достаточно устрашающим, чтобы напугать любого.

Когда края библиотеки потускнели, я выпалила:

– У него были желтые глаза.

Цокнув языком, Кошмар улыбнулся. Он сидел, взгромоздившись на стол дяди, и смотрел на меня теми же золотисто-желтыми глазами.

– Хочешь послушать историю? – прошептал он.

Его слова отозвались эхом, сон уже начал рассеиваться. Я кивнула, и библиотека вокруг меня погрузилась во тьму.

Остался только шелковистый и безграничный голос Кошмара.

– Жила-была дева, – пробормотал он, – умна и добра. Скрывалась в тенях лесной чащи она. И жил-был король, посох в нем пастуха выдавал. Правил он древней магией и старую книгу написал. Двое были вместе, двое единым целым стали.

– Дева, король… и монстр, в чьем облике они предстали.

Глава четвертая

Король Роуэн жил в Стоуне, в замке сразу за городом, окруженном голыми холмами, пригодными для земледелия. Если холмы и были красивы, я об этом не ведала. Я не могла их видеть. Никто не мог.

Туман был слишком густым.

Словно сотканный из овечьей шерсти, волшебный и пахнущий солью, он покрывал весь Бландер серым одеялом. Сильнее всего он стоял в лесу. Каждый год туман разрастался, отгораживая королевство от внешнего мира, проникая на наши поля и фермы. Если колода Карт Провидения не будет собрана при моей жизни, то и сам город – даже дороги и здания – непременно угодит в его сети.

И Дух Леса сможет свободно странствовать.

Но семьи Бландера давно научились держаться подальше от тумана. Они толпами шли по дороге через большие железные ворота, ступая на королевские земли, подстегиваемые обещанным праздником Равноденствия – возможностью пообедать за королевским столом. Некоторые прибыли в каретах, но большинство по традиции шли пешком. Я держала руку Айони, а другой рукой придерживала застежку плаща.

Рядом со мной кузина без устали взволнованно болтала.

– Как думаешь, чем король Роуэн отблагодарит отца за Карту Кошмара? Даст больше карт? Золото? Землю? Почетное место при дворе?

Король-пастух создал семьдесят восемь Карт Провидения в порядке убывания. Существовало двенадцать Черных Лошадей, которыми владела только элитная гвардия короля – дестриэры. Одиннадцать Золотых Яиц. Десять Пророков. Девять Белых Орлов. Восемь Дев. Семь Чаш. Шесть Колодцев. Пять Железных Ворот. Четыре Косы. Три Зеркала. Два Кошмара.

И одна Карта Двух Ольх.

Будучи одной из двух существующих экземпляров, Карта Кошмара являлась чрезвычайно редкой. И тем не менее, несмотря на то, что короли Бландера искали ее десятилетиями, дядя решил хранить карту в тайне в течение одиннадцати лет.

Я оглянулась на него через плечо. Дядя шел в ногу с сыновьями. Он выглядел веселым и о чем-то говорил с мальчиками. Его борода была подстрижена, а шелковый воротничок выглядел лучше, чем те, которые он носил обычно.

– Подозреваю, что у твоего отца было достаточно времени, чтобы решить, что потребовать у короля в обмен на Карту Кошмара, – мрачно заметила я.

Голос пронесся в сознании, как свистящий в окне ветер:

«Боярышник мало семян отдал. С сухих ветвей все листья растерял. Воров и торговцев ты берегись. Чтоб забрать свое, отнимут твою жизнь».

Айони заправила светлые волосы за ухо.

– Отец попросил меня присутствовать, когда он будет вручать Карту Кошмара королю.

Мое внимание вернулось к ней.

– Что? Зачем?

Айони скривила губы, как она всегда делала, когда не могла решить, что сказать.

– Он хочет представить меня принцу Хауту.

Я фыркнула.

– Звучит как наказание, а не награда.

Айони всегда была щедра на смех – одна из многих вещей, которые я в ней любила. Кузина заставляла меня чувствовать себя намного смешнее, чем я была на самом деле. Но в этот раз она не засмеялась. Ее брови сошлись к переносице, а карие глаза отрешенно устремились вдаль.

Слишком медленно, но я начинала понимать.

– Подожди, дядя отдает Карту Кошмара… чтобы ты могла познакомиться с принцем?

Айони пожала плечами, пнув камешек перед собой.

– Разве это так ужасно?

Я моргнула.

– А как же иначе? – понизив голос, я оглянулась через плечо, памятуя о том, к чьему замку подхожу. – Этот мужчина – мерзавец. Оба принца такие.

– Откуда тебе знать? – возразила Айони. – Ты когда-нибудь встречала их?

– Они дестриэры, – парировала я в ответ, более пылко, чем мне хотелось. – И обучены быть жестокими, мерзкими людьми.

– Не все такие. Твой отец и сам не так давно был капитаном дестриэров.

Мышцы моей челюсти дернулись.

– Кроме того, – продолжала Айони, – возможно, Хаут будет совсем не таким королем Роуэном, как его предшественники.

Кошмар зарычал при слове «Роуэн», когтями оцарапав мне разум. Я шикнула на него.

– Как ты себе это представляешь? – спросила я.

– Он такой притягательный… способный. Истинный лидер. Возможно, при нем дестриэры станут символом защиты, а не угнетения. Быть может, он будет королем, который не причиняет вреда тем, кто заразился, а позволяет им исцелиться. Станет королем благодати, а не страха. Лучшим королем из рода Роуэнов.

Я стиснула зубы. Когда заговорила, мой голос звучал отнюдь не нежно:

– Подобной версии Хаута Роуэна не существует, Айони. Ты придумала его в своем воображении.

Рука кузины выскользнула из моей хватки.

– Если бы все были такими недоверчивыми, как ты, Бесс, Бландер бы никогда не изменился.

Мой смех прозвучал без эмоций.

– Уж лучше быть недоверчивым, чем питающим пустые иллюзии.

На щеках Айони появился румянец, а в карих глазах заискрил редко появляющийся гнев.

– Надежда не делает меня той, кто питает пустые иллюзии, Элспет, – сказала она.

Я открыла рот, чтобы ответить что-нибудь еще, но Айони ушла вперед, оставив меня одну, пока ее слова жалили меня, точно осы. Остаток пути я шла в одиночестве, уже желая, чтобы пребывание в замке короля поскорее закончилось.

Мы пересекли разводной мост как раз в тот момент, когда небо потемнело. Олдрич и Лин бросали камни в ров и кричали от восторга, пока тетя не схватила их за уши и не повела в замок вместе с остальными.

Я избегала Айони, передвигаясь на усталых ногах, чтобы встретить отца и сводных сестер в скоплении других семей Бландера. Большинство лиц мне не доводилось видеть уже много лет, но я узнавала их по знакам отличия в виде деревьев, нашитых на туники и платья. Спиндл, Хоторн, Джунипер, Бич, Горш, Эш и так далее. Такова история нашего королевства – древняя дань уважения Духу Леса – брать фамилии в честь деревьев[2].

Ная и Димия, на голубых шелковых платьях которых вышит бересклет, стояли возле очага и махали мне рукой. Рядом с ними я заметила Нериум. Когда она увидела меня, ее глаза округлились, а белки покраснели по краям.

Тетя оказалась права. Приятно наблюдать за реакцией мачехи.