Серебряные тени E-Book

Райчел Мид

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Кровные Узы
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 487

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Пятая часть полюбившейся мегапопулярной «вампириады», в которой любовь, мистика, колдовство составляют один элегантный букет, окрашенный в мрачные тона потусторонней романтики. Аудитория Поклонники и поклонницы городской фэнтези с красивыми, жестокими, но не лишенными сентиментальности героями магами, алхимиками, вампирами.

Leseprobe

Райчел Мид Академия вампиров. Кровные узы. Книга 5. Серебряные тени

Richelle Mead

Silver Shadows

Bloodlines, Book 5

Copyright © 2014 by Richelle Mead

© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Э“», 2016

Глава 1

Сидни

Я проснулась в темноте.

В этом не было ничего нового: я просыпалась в темноте уже… вообще-то, я точно не знала, сколько именно дней. Наверное, мое заточение длилось несколько недель, а может, и месяцев. Я потеряла счет времени, находясь в тесной холодной камере, где постелью мне служили шершавые камни. Тюремщики заставляли меня спать и бодрствовать по своему разумению: они использовали какой-то химический препарат, который совершенно меня изматывал. Сперва я была убеждена, что его добавляют в еду или воду, и поэтому устроила голодовку. Мой бунт ничем не закончился – меня просто стали кормить насильно, и этот опыт я, конечно, никогда и ни за что не захотела бы повторить в своей жизни. Да и усыпляющее воздействие препарата никуда не делось. Однако позже я поняла, что его закачивают в вентиляционную систему, а отказаться от воздуха я, само собой разумеется, не могла.

Забавно, но я питала иллюзию, что способна следить за временем благодаря месячным: так женщины примитивных культур настраивали себя на фазы Луны. Кстати, мои пленители, сторонники чистоты и эффективности, предоставили мне в нужный момент все средства женской гигиены. Однако мой план провалился. Резкое прекращение приема противозачаточных таблеток в момент моего заточения перестроило гормоны и отбросило организм на нерегулярный цикл. Теперь я действительно блуждала в потемках – особенно с учетом странного тюремного расписания. Единственное, в чем я была уверена, это то, что я не беременна, – и данный факт стал для меня громадным облегчением. Если бы мне пришлось беспокоиться о ребенке Адриана, алхимики получили бы надо мной неограниченную власть. Но сейчас в моем теле билось только одно сердце, поэтому я могла выдержать все, что они мне устраивали. Голод, холод. Ничто из вышеперечисленного не имело значения. Я не позволяла им меня сломить.

– Ты размышляла о своих грехах, Сидни?

Стальной женский голос вибрировал в камере и, казалось, исходил отовсюду. Я села, натянув на колени грубую сорочку. Это движение было вызвано исключительно привычкой. Тонкая рубашка без рукавов не могла меня согреть, зато дарила мне психологическое ощущение благопристойности. Мне выделили ее в середине моего пребывания в плену, заявив, что одежда должна символизировать мои будущие благие намерения. Но я думаю, что алхимикам просто пришлась не по нутру моя нагота: ведь они убедились, что это не действует на меня так, как они ожидали.

– Я спала, – ответила я, подавляя зевоту. – Некогда было размышлять.

Препарат, распыленный в воздухе, нагонял на меня постоянную дремоту, но иногда тюремщики прибегали к стимуляторам, которые заставляли меня бодрствовать, какой бы измученной я ни была. В результате я никогда не чувствовала себя полностью отдохнувшей, что и являлось целью алихимиков. Психологическую войну лучше всего вести с утомленным разумом.

– Тебе что-нибудь снилось? – спросил голос. – Например, искупление? Не думала ли ты о том, каково это – снова узреть свет?

– Ты прекрасно знаешь, что нет, – огрызнулась я.

Сегодня я оказалась нетипично разговорчивой. Мне постоянно задавали вопросы, но я обычно отмалчивалась.

– Если ты прекратишь пичкать меня успокоительным, мне удастся поспать по-настоящему и я увижу что-нибудь интересное, о чем мы с тобой могли бы поболтать, – добавила я, утаив самое главное.

Нормальный сон без препарата означал, что Адриан отыщет меня в моих сновидениях и поможет мне найти выход из этой дыры.

Адриан.

Лишь одно его имя поддерживало меня на плаву. Мысли о нем – о нашем прошлом и нашем будущем – помогали мне выживать в настоящем. Здесь, в темноте камеры-одиночки, я часто погружалась в грезы, вспоминая те недолгие месяцы, которые мы провели вместе. Неужели они пролетели настолько быстро? Из всех девятнадцати лет моей жизни то время стало для меня самым ярким и значимым. И сейчас я думала только об Адриане. Я заново пересматривала каждое драгоценное воспоминание, радостные и горестные события, а когда они заканчивались, то начинала фантазировать. Я перебирала в уме всевозможные варианты, самые нелепые «планы побега от действительности», которые мы придумывали сообща.

Адриан.

Благодаря Адриану я все еще жива.

Но именно из-за него я и угодила в тюрьму.

– Ты не нуждаешься в том, чтобы подсознание запутывало твой рассудок, – заявил голос. – Твой разум уже осведомлен о происходящем. Ты отравлена и запятнана. Твоя душа окутана мраком, ты согрешила против себе подобных.

Скучная риторика заставила меня вздохнуть, и я пошевелилась, пытаясь устроиться поудобнее, хоть на это надежды не было. Мои мышцы целую вечность пребывали в состоянии одеревенения. В таких условиях комфорт вообще недостижим.

– Тебя должна огорчать мысль о том, что ты разбила сердце своему отцу, – продолжал голос.

А вот это что-то новенькое. Тема оказалась настолько неожиданной, что я, не задумываясь, выпалила:

– У моего отца нет сердца.

– Есть, Сидни, есть.

Если я не ошиблась, в голосе зазвучало удовлетворение из-за того, что меня удалось спровоцировать на ответную реакцию.

– Он глубоко сожалеет о твоем падении. Не забудь о том, Сидни, что сначала ты прекрасно проявляла себя в борьбе со злом. Но ты разочаровала отца.

Я передвинулась на несколько сантиметров и оперлась спиной о грубо отесанную стену.

– Теперь он может заняться воспитанием своей гораздо более многообещающей дочери. Наверняка он быстро отвлечется.

– Ты и своей сестре сердце разбила. Они оба расстроены и подавлены твоим поведением – ты и представить себе не можешь, насколько сильно. Почему бы тебе с ними не помириться?

– Ты предлагаешь мне сделку? – настороженно спросила я.

– Сидни, мы предлагаем тебе реальную возможность выхода. Скажи нужные слова, и мы с радостью начнем твой путь к искуплению.

– Значит, моя камера тоже является шагом к искуплению?

– Сидни, поверь нам – тяжелые условия, в конце концов, приведут к тому, что твою душу охватит стремление очиститься.

– Ага! – подхватила я. – Вы отлично справились с задачей. Меня морили голодом, унижали…

– Ты хочешь увидеться со своими близкими, Сидни? Разве не приятно будет посидеть и поговорить, к примеру, с родным отцом?

Я промолчала и принялась размышлять над игрой, которую ведут мои тюремщики. Раньше голос предлагал мне в основном телесные блага: горячую ванну, мягкую постель, хорошую одежду. Меня искушали и другими вознаграждениями, вроде деревянного крестика, который мне сделал Адриан… А иной раз мне сулили еду, которая будет вкусной, питательной и аппетитной – не то что жиденькая кашица, с помощью которой во мне еще теплилась жизнь. Последний соблазн даже включал в себя донесшийся до меня однажды аромат кофе… Вероятно, именно родные, которым я столь «дорога», и подсказали тюремщикам, что я обожаю кофе.

Но возможность поговорить с людьми – это и впрямь было заманчиво. Естественно, Зоя и мой отец не стояли в начале списка персонажей, которых я жаждала увидеть, но меня заинтересовал увеличившийся масштаб того, что мне предложили алхимики. Жизнь вне постылой камеры!

– Что я должна делать? – спросила я.

– То, что тебе уже известно, Сидни, – откликнулся голос. – Признай свою вину. Покайся в грехах и скажи, что готова спастись.

У меня едва не вырвалось: «Мне не в чем каяться!» Вот что я отвечала им постоянно – во время каждого допроса. Раз сто, а может, и тысячу. Но мне стало любопытно. Тюремное свидание означало, что алхимикам придется отключить ядовитый газ, верно? А если я избавлюсь от воздействия препарата, то буду видеть сны…

– Я говорю эти слова и вы устраиваете мне встречу с родными? – уточнила я.

В голосе послышались сдержанное раздражение и снисходительность.

– Не сразу, Сидни. Поощрение еще надо заслужить. Но ты перейдешь к следующему этапу исцеления.

– Перевоспитания, – подытожила я.

– Ты говоришь таким тоном, как будто это нечто плохое, – произнес голос. – Мы хотим спасти тебя, Сидни.

– Спасибо, не стоит, – заявила я. – Я начинаю привыкать к своей клетке. Будет жаль ее покинуть.

Я напряглась. Проблема заключалась в том, что с первого момента «сознательного» перевоспитания начинались настоящие пытки. Конечно, физически это было не столь тяжело, как пребывание в камере-одиночке, но направлено все будет на управление моим разумом. Суровые тюремные условия являлись фундаментом, который должен был заставить меня почувствовать себя слабой, беспомощной и податливой. А уж затем алхимики будут стараться на славу и попытаются изменить меня целиком и полностью. В результате после завершения перевоспитания я рассыплюсь перед ними в благодарностях…

Но я не могла отмахнуться от их предложения – ведь в таком случае я буду нормально спать и видеть сны! Я сумею найти контакт с Адрианом и прорвусь еще дальше, как минимум узнаю, что он в порядке… если меня не разрушит перевоспитание. Увы, я могла лишь предполагать, какие психологические приемы тюремщики используют в моем запущенном случае, но стопроцентной уверенности у меня не было. Выдержу ли я новые? Уберегу ли собственный разум или меня настроят против всех моих принципов и против тех, кого я люблю? Вот в чем заключался риск ухода из камеры. Кроме того, я не сомневалась, что у алхимиков есть препараты и методы, давящие на мозг, и подопытный просто усваивает все, что нужно. Хотя я, пожалуй, защищена от этой опасности, поскольку еще на свободе я регулярно колдовала… но какой-то риск в моем случае все-таки имелся. А еще меня очень беспокоило, что я окажусь уязвимой. Единственный известный мне способ защититься от принуждения заключался в изготовленном мною снадобье. Я успешно применила средство на одном человеке – но не на себе.

Дальнейшие размышления мне пришлось отложить: меня затопила усталость. Видимо, на сей раз разговор был закончен. Я понимала, что сопротивляться бесполезно, и растянулась на полу, отдаваясь во власть вязкого сна, погребающего мысли о свободе. Но прежде чем препарат меня отключил, я мысленно произнесла любимое имя, используя его в качестве талисмана, дарующего мне силу и надежду.

Адриан!..

* * *

Когда я очнулась, то обнаружила в камере еду. Это была обычная овсянка, которая продается в коробках и заливается кипятком. Думаю, в ней содержались витамины и микроэлементы, снабжавшие мой организм небольшим количеством энергии. Однако назвать еду горячей было бы преувеличением: овсянка оказалась чуть-чуть теплой. Вероятно, алхимики решили, что заключенному незачем наслаждаться аппетитными блюдами. Но, несмотря на всю безвкусность кашицы, я механически ее хлебала, помня, что мне понадобятся силы, когда я обрету свободу.

«Если я выберусь отсюда».

Предательская мысль возникла прежде, чем я успела ее подавить. Давнишний страх незаметно подтачивал меня изнутри. Меня снедала пугающая вероятность того, что меня будут держать здесь вечно и я никогда не увижу тех, кого люблю: Адриана, Эдди, Джилл… никого из них. И я никогда не буду колдовать. Никогда не прочту ни единой книжки. Вот что причинило мне сегодня особенно сильную боль: хотя мечты об Адриане и скрашивали мое существование, я готова была пойти на убийство, лишь бы получить возможность почитать! Все, что угодно, даже глупый макулатурный романчик! Я бы с радостью проглотила журнал или брошюру – тогда тьма и стальной женский голос были бы мне нипочем.

«Соберись, Сидни, – приказала я себе. – Ради себя. Вытерпи – ради Адриана. И подумай, на что бы он пошел ради тебя?»

Верно! Где бы он ни находился – оставался ли в Палм-Спрингсе или куда-то переехал – я не сомневалась, что Адриан никогда меня не предаст. Значит, мне необходимо ответить ему тем же. Надо готовиться к тому моменту, когда мы будем вместе, – и надеяться на воссоединение.

«Centrum permanebit». Латинские слова прозвучали у меня в голове, укрепляя меня. В переводе они означали «центр устоит» – и были отголоском стихотворения, которое мы с Адрианом однажды прочли вместе. «Теперь центр – это мы, – подумала я. – И я устою во что бы то ни стало».

Я завершила свою скудную трапезу и попыталась ополоснуться над крохотной раковиной в углу камеры, ощупью найдя место, где она располагалась – как раз рядом с унитазом. Настоящая ванна или душ были исключены (хотя мои тюремщики пытались использовать их как приманку), и я ежедневно (по крайней мере, убеждая себя, что уже наступил день) обтиралась грубым куском ткани, намоченным в ледяной воде, от которой пахло ржавчиной. Какое унижение! Я знала, что алхимики наблюдают за мной через инфракрасные камеры, но тешила мыслью, что сохраняю человеческий облик и не зарастаю грязью. Я не доставлю своим тюремщикам такого удовольствия. Я останусь человеком, хоть именно этот пункт и служил основой для всех обвинений, которые против меня выдвигались.

Приведя себя в относительный порядок, я свернулась у стены калачиком, стуча зубами и дрожа от холода. Моя мокрая кожа еще не высохла. Смогу ли я когда-нибудь согреться?

– Мы побеседовали с твоим отцом и сестрой, Сидни, – внезапно объявил голос. – Они очень переживали из-за того, что ты не пожелала с ними встретиться. Зоя плакала. Ты причинила им боль, Сидни.

Я поморщилась, жалея о том, что подыграла алхимикам. Теперь они вообразили, что тактика с использованием моих родных дала веский результат. С чего они предположили, будто мне захочется сближаться с людьми, которые меня здесь заперли? Единственная родня, с которой я хотела бы увидеться, – мама и старшая сестра. Но они наверняка не числились в списке избранных, допущенных к алхимическим тайнам, особенно если мой папа добился своего в процедуре развода. Вот о разрешении этой проблемы мне действительно хотелось бы что-то узнать, но я не собиралась демонстрировать свою слабость.

– Разве ты не сожалеешь о том, что причинила им боль, Сидни? – бубнил голос.

– По-моему, Зое и папе следует сожалеть о той боли, которую они причинили мне, – вырвалось у меня.

– Ты ошибаешься, Сидни, – утешительным тоном произнес голос.

Я промолчала. Теперь мне захотелось дать по физиономии алхимическому начальству, хоть мне и не свойственно прибегать к грубой силе.

– Твои родные поступили так, чтобы помочь тебе, Сидни. Мы все стараемся тебе помочь. Они были бы рады объясниться с тобой.

– Ага, – проворчала я. – Если вы вообще с ними говорили.

Я уже презирала себя. Почему я им подыграла? А сейчас я расплачиваюсь.

Надо полагать, они ликуют.

– Зоя спросила, можно ли принести тебе ванильный латте с обезжиренным молоком, когда она придет тебя навещать. Мы ей, разумеется, разрешили. Мы целиком за цивилизованную встречу: чтобы вы сели и по-настоящему побеседовали. Тогда твои близкие успокоятся, а твоя душа исцелится.

Мое сердце отчаянно колотилось, но это никак не было связано с обещанием кофе. Голос вновь подтвердил свое заманчивое предложение.

Настоящее свидание – за столом, с кофе… Оно должно состояться вне камеры. Если допустить толику истины в моей фантазии, то я уверена лишь в одном: алхимики, конечно, не приведут папу и Зою в тюремные застенки.

Не то чтобы моей целью была встреча с родными, но я намеревалась вырваться отсюда. И я по-прежнему считала, что смогла бы оставаться здесь вечно – выдержать все алхимические испытания. И не обманывала себя. Но что мне даст подобное упрямство? Я докажу свою выносливость и непокорность… Я ими горжусь, а они никак не приближают меня к Адриану. Чтобы попасть к Адриану и моим друзьям… мне необходимо видеть сны. Поэтому сейчас – в первую очередь – мне важно избавиться от дурмана и дремотного состояния.

И это еще не все. Если я окажусь вне тесной камеры, мне, возможно, удастся использовать магию. Кто знает, может, я даже догадаюсь, куда они меня спрятали. И тогда-то я освобожусь.

Но сначала мне надо выйти отсюда – хотя бы ненадолго. Я считала, что пребывание в клетке являлось испытанием моего мужества, но неожиданно я подумала, что подлинным испытанием моей отваги станет выход из нее.

– Тебе этого хотелось бы, Сидни? – Теперь в голосе появились явные нотки возбуждения, почти нетерпения, которые совершенно не вязались с тем высокомерным и властным тоном, к которому я привыкла. Им еще никогда не удавалось добиться от меня такого жаркого интереса. – Тебе хотелось бы сделать первые шаги к очищению своей души – и встрече с родными?

Сколько времени я прозябала к одиночной камере, то проваливаясь в забытье, то разлепляя веки и таращась в темноту? Щупая свой торс и руки, я чувствовала свою худобу: такая сильная потеря веса должна занимать недели. Или месяцы… я понятия не имела. А пока я здесь, мир живет без меня: мои друзья и масса других людей… они просто во мне нуждаются.

– Сидни?

Не желая показаться слишком заинтересованной, я решила тянуть время.

– А можно ли вам доверять? Откуда я знаю, позволите ли вы мне увидеться с моими близкими, если я… встану на путь очищения?

– Зло и обман нам чужды, – ответил голос. – Мы любим свет и честность.

«Опять ложь!» – мысленно возмутилась я. Они врали мне много лет, представляя хороших людей чудовищами, пытаясь диктовать мне свои жизненные правила и установки. Но это не имеет значения. Мне плевать, сдержат ли они свое слово относительно моих родственников.

– А у меня будет… настоящая кровать? – спросила я чуть дрогнувшим голосом.

Да… алхимики сделали из меня превосходную актрису, и сейчас обучение работало против них.

– Да, Сидни. И кровать, и одежда, и вкусная еда. И люди, с которыми можно будет общаться, – они помогут тебе, если только ты прислушаешься к ним.

Эти слова помогли мне принять решение. Если я буду регулярно видеться с другими людьми (хотя бы и здесь), алхимики не смогут распылять свои препараты через вентиляцию. Внезапно я почувствовала прилив бодрости. Теперь меня даже трясло от возбуждения. А затем я предположила, что они просто закачивают в камеру стимулирующее средство, которое должно вызвать у меня беспокойство и готовность поступать необдуманно. Что ж, их прием отлично срабатывает в отношении утомленного и затуманенного сознания, и сейчас он тоже работал – но не так, как они ожидали.

По давней привычке я поднесла руку к ключицам, прикасаясь к кресту, которого больше не было. «Не позволь им меня изменить, – мысленно молилась я. – Дай мне сохранить разум. Дай вынести все испытания».

– Сидни?

– Что я должна сделать? – спросила я.

– Ты знаешь, Сидни, – монотонно произнес голос. – Знаешь, что тебе надо сказать.

Я положила ладони на сердце и безмолвно призвала Адриана.

«Жди меня. Будь сильным, и я тоже буду сильной. Я найду выход из ловушки, в которую они меня загнали. Я тебя не забуду. Я никогда не отвернусь от тебя, как бы мне ни пришлось им лгать. Наш центр устоит».

– Ты знаешь, что тебе надо сказать, – повторил голос.

У него буквально слюнки текли.

Я откашлялась.

– Я согрешила против своего рода и позволила извратить свою душу. Я готова к изгнанию тьмы.

– А в чем ты согрешила? – вопросил голос. – Покайся в содеянном.

Вот что оказалось действительно трудным! Я сглотнула и сосредоточилась. Я смогу! Если ответ приблизит меня к Адриану и свободе, я скажу что угодно.

– Я полюбила вампира, – выдавила я.

И меня ослепил свет.

Глава 2

Адриан

– Пойми меня правильно: выглядишь ты погано.

Я оторвал голову от стола и с трудом открыл глаза. Даже в темных очках – и в помещении – свет был почти невыносимым для моей гудящей головы.

– Неужели? – осведомился я. – А можно поподробней?

Ровена Кларк пригвоздила меня к месту величественным взглядом, который безумно походил на тот, который могла бы изобразить Сидни.

– Ты мог бы принять мой конструктивный совет. – Ровена наморщила носик. – У тебя ведь похмелье, да? Но это подразумевает, что в какой-то момент ты был трезв. А ощущаемый мной мощный запах джина заставляет меня принять меры.

– Я трезв. По большей части. – Я осторожно снял темные очки, чтобы лучше ее рассмотреть. – У тебя волосы голубые.

– Бирюзовые, – уточнила она, смущенно к ним прикасаясь. – Ты их видел два дня назад.

– Правда?

Два дня назад – значит, на нашем общем занятии по медийным технологиям здесь, в колледже. Но я едва мог вспомнить то, что произошло два часа назад.

– Ага. Возможно, как раз тогда я был… навеселе. Цвет смотрится мило, – добавил я, надеясь, что комплимент немного уменьшит ее осуждение.

Зря надеялся.

Если честно, в последнее время я бывал трезвым весьма редко. Однако если учесть, что я каким-то загадочным образом добирался до колледжа, то, наверное, заслуживал хоть какой-то похвалы. Когда Сидни исчезла – нет, когда ее захватили, – я забросил учебу. Я не мог никуда ходить или что-то делать – я хотел только найти ее. Сперва лежал на кровати пластом, выжидая и ища ее духом через мир снов. Однако я не смог с ней связаться. В какое бы время дня я ни пытался ее найти, я не заставал ее спящей. Я ничего не понимал. Никто не способен бодрствовать настолько долго. С пьяными связаться сложно, поскольку алкоголь подавлял дух и блокировал разум, но почему-то я сомневался в том, что Сидни со своими дружками-алхимиками непрерывно поглощает коктейли.

Я смог бы усомниться в себе и в своем таланте, особенно после того, как использовал лекарственные препараты, чтобы временно «отключить» дух. Но спустя несколько дней моя магия вернулась ко мне в полной мере, и я с легкостью дотягивался до других, когда они спали. Возможно, многие вещи я плохо освоил, но я по-прежнему оставался самым умелым «ходоком по снам» среди всех моих приятелей, владеющих техниками духа. Проблема заключалась в том, что мне приходилось встречаться с очень небольшим количеством пользователей духа, поэтому мне не у кого было узнать, почему я не могу связаться с Сидни. Все вампиры-морои используют стихийную магию. В основном они специализируются на одной из четырех физических стихий: земле, воздухе, воде или огне. Но лишь некоторые применяют дух, и, в отличие от стихий, документальных свидетельств этому маловато. Хотя теорий существует множество, никто толком не понимал, почему у меня нет контакта с Сидни.

Ассистент моего профессора выложила передо мной пачку скрепленных листов. Точно такая же легла перед Ровеной, что резко вывело меня из задумчивости.

– А это что?

– Твой финальный экзамен, – ответила Ровена, картинно закатив глаза. – Попробую угадать. Ты про него забыл? И о том, что я предложила с тобой готовиться?

– Похоже, был не в форме, – напряженно пробормотал я и начал листать страницы.

На лице у Ровены осуждение сменилось сочувствием, но если она что-то и собиралась сказать, ей помешало требование профессора замолчать и приступить к работе. Я уставился на вопросы, гадая, смогу ли продраться через вопросы и сдать экзамен. Отчасти я выбрался из постели и вернулся к занятиям именно из-за Сидни. Я знал, как высоко она ценит образование. Она всегда завидовала тому, что я получил шанс, которого она лишилась по воле своего властного кретина-отца. Когда я сообразил, что не смогу сразу же ее отыскать – а я перебрал массу обычных способов, а не только магических, – то принял решение. Я не сдамся и сделаю то, чего хотела бы она: закончу текущий семестр.

Надо признать: я не был в числе усердных студентов. Большинство курсов оказались вводными, и преподаватели обычно ставили зачеты при условии, что ты хоть что-то сдашь. Данный факт оказался мне на руку, поскольку «что-то» было, наверное, самой снисходительной характеристикой того кошмара, в который я угодил. В целом я со скрипом набирал нужное количество баллов, но этот экзамен мог пустить меня ко дну. Вопросы требовали четкого ответа – правильного или ошибочного. Я не мог нарисовать нечто идиотское и рассчитывать, что мне поставят зачет за студенческое усердие.

В итоге я с трудом собрался с мыслями, чтобы ответить на вопросы о контурной графике и деконструкции пейзажа, ощущая, как на меня наваливается черная депрессия. И дело было не в том, что я, скорее всего, завалю предмет. Я еще и подведу Сидни, которая имеет по-настоящему высокое мнение обо мне. Но, с другой стороны, что значит какой-то жалкий предмет, когда я подвел Сидни уже в гораздо более серьезных вещах? Если бы наши роли поменялись, она наверняка давно бы меня нашла. Она более смышленая и предприимчивая. Она сделала бы нечто необыкновенное. А я даже с обыкновенным не справляюсь.

Через час я сдал экзаменационную работу, надеясь, что семестр не улетит в мусорное ведро. Ровена закончила немного раньше и дожидалась меня за дверью аудитории.

– Не хочешь перекусить? – спросила она. – Я угощаю.

– Нет, спасибо. Я встречаюсь с кузиной.

Ровена настороженно посмотрела на меня:

– Надеюсь, ты не за рулем?

– Я сейчас трезв, спасибо огромное, – ответил я. – И могу тебя успокоить – я еду на автобусе.

– Тогда, наверное, уже все? Последний день занятий.

Я удивленно подумал, что она права. У меня есть еще пара предметов, но этот – единственный, который был у нас с ней общим.

– Уверен, что мы с тобой увидимся, – храбро пообещал я.

– Ага, – отозвалась она, глядя на меня с тревогой. – Ты знаешь мой телефон. По крайней мере, знал раньше. Кстати, летом я никуда не уезжаю. Позвони нам с Касси, если захочешь развеяться… или тебе надо будет поговорить. Я в курсе, что у тебя… серьезные проблемы…

– Бывали переделки и посерьезнее, – соврал я.

Она мало что знала. Как обычного человека, ее следовало держать в неведении. По-моему, Ровена решила, что Сидни меня бросила, и теперь ее жалость меня просто убивала. А развеивать ее заблуждения было нельзя!

– Я обязательно проявлюсь и звякну тебе. До встречи, Ро.

Она вяло помахала мне рукой, и я направился к ближайшей остановке автобуса. До нее было не слишком далеко, но пока я добирался, то вымок от пота. В Палм-Спрингсе настал май – и нашу мимолетную весну вколачивало в землю приближение жаркого и душного лета. Я нацепил темные очки и постарался не обращать внимания на парочку хипстеров, куривших рядом со мной. Сигареты стали слабостью, которой я после исчезновения Сидни не поддался, но порой мне было тяжело. Очень тяжело.

Чтобы отвлечься, я открыл сумку и посмотрел на статуэтку золотистого дракона. Я положил ладонь на его спинку, ощущая текстуру крохотных чешуек. Ни один художник не смог бы создать столь совершенное произведение искусства – ведь в действительно это была не скульптура, а настоящий дракон, точнее, каллистана: разновидность дружелюбного демона, призванного Сидни. Каллистан привязался к нам обоим, но лишь Сидни была способна совершать трансформации между живой плотью и заледеневшей формой Прыгуна. К несчастью для Прыгуна, в момент ее похищения он находился в «заторможенном» состоянии и оказался заперт в собственном теле. По словам магической наставницы Сидни, Джеки Тервиллигер, Прыгун формально оставался жив, но влачил довольно жалкое существование, будучи лишен пищи и движения. Я брал его с собой повсюду, хоть и не знал, нужен ли ему такой контакт со мной. Прыгун нуждался в Сидни, и я не мог его за это осуждать. Я тоже в ней отчаянно нуждался.

Я не солгал Ровене: сейчас я оказался трезв. И это было намеренно. Долгая поездка на автобусе предоставляла мне идеальную возможность поискать Сидни. Хотя я уже не пытался дотянуться до нее во сне с такой неутомимостью, как раньше, я неукоснительно трезвел несколько раз в день ради этого поиска. Когда автобус тронулся и я устроился на сиденье, я прикоснулся к магии духа, таившейся во мне. Мгновение я наслаждался тем, какое дивное ощущение она мне дарила. Однако радость моя была недолговечной: ее умеряло понимание того, что дух постепенно толкает меня к безумию.

«Безумие! Что за гадкое слово, – заявил голос у меня в голове. – Относись к ситуации, как к новому взгляду на реальность».

Я поморщился. Голос не был ни голосом совести – правильным и нравоучительным. Он принадлежал моей умершей тетке Татьяне, бывшей королеве мороев. Или… ее духу, устраивающему мне подобные галлюцинации. Как правило, я слышал Татьяну в минуты депрессии, когда мое настроение падало особенно низко. Теперь, после исчезновения Сидни, призрачная тетя превратилась в мою почти постоянную спутницу. Положительной стороной (если здесь можно найти нечто в принципе положительное) было то, что биполярные побочные эффекты стали менее частыми. Казалось, что безумие духа изменило свою форму. Что лучше: вести мысленный разговор с вымышленной умершей родственницей или испытывать резкие перемены настроения? Я мог только гадать.

«Убирайся, – приказал я Татьяне. – Ты ненастоящая. Кроме того, мне пора искать Сидни».

Войдя в контакт с магическим миром, я нацелил свою интуицию на местопребывание Сидни: ведь именно ее я знал на Земле лучше всех остальных. Войти в контакт с сонным сознанием того, с кем я слабо знаком, было бы элементарно. Найти Сидни – если бы она спала – я смог бы вообще без всяких усилий. Но связь не установилась, и я с сожалением отпустил магию. Либо Сидни бодрствует, либо ее от меня отрезают. В очередной раз потерпев неудачу, я вытащил из сумки фляжку и принялся коротать время до Виста Азул.

Находясь в приятном опьянении, я был отрезан от магии – но не от лютой тоски – и в таком состоянии приехал в подготовительную школу Амбервуд. Уроки закончились, и ученики в стильной форме сновали между зданий: они шли заниматься, обниматься, или чем там еще занимаются старшеклассники ближе к концу учебного года. Я побрел к девчачьему корпусу и решил ждать снаружи, надеясь увидеть Джилл Мастрано Драгомир.

Ровена могла лишь догадываться о том, что меня тревожит, а вот Джилл оказалась прекрасно осведомлена о моих невзгодах. Суть в том, что пятнадцатилетняя Джилл обладала «преимуществом» и могла читать мои мысли. В прошлом году на нее напали убийцы, решившие свергнуть ее сестру – королеву мороев и, между прочим, мою хорошую приятельницу. Формально убийцам удалось осуществить свое черное дело, но я все-таки вернул Джилл к жизни – благодаря экстраординарным способностям духа. Ее исцеление далось мне очень нелегко и вдобавок создало психическую связь, позволявшую Джилл ощущать мои мысли и чувства. Я понимал, что депрессия и пьянство тяжело на ней сказались… хотя алкоголь порой притуплял нашу связь. Будь Сидни рядом, она устроила бы мне выволочку за эгоизм и за то, что я не щажу подростковые чувства Джилл. Но Сидни рядом не было. Бремя ответственности лежало на мне одном, и, похоже, я слишком ослабел, чтобы его нести с гордо поднятой головой.

Три школьных автобуса прибыли и умчались прочь, а Джилл ни в одном из них не оказалось. Мы с ней традиционно встречались в этот день недели, и я нашего неписаного правила не нарушал, даже когда, образно говоря, разваливался на куски.

Я вытащил мобильник и написал Джилл эсэмэс: «Эй, я приехал. Ты в норме?»

Ответа не было, и я ощутил тревогу. После покушения Джилл отправили сюда, спрятав среди обычных горожан Палм-Спрингса, потому что пустыня – совсем не подходящее место для мороев или даже стригоев: злобных немертвых вампиров. Алхимики – тайное сообщество людей, целью которых являлось исключение любых контактов простых смертных с вампирами, – отправили Сидни к нам в качестве посредника. Сидни должна была проследить за ситуацией. Алхимики стремились не допустить, чтобы морои начали гражданскую войну, и Сидни помогала Джилл во всяческих передрягах. Однако Сидни допустила промашку и вступила в романтическую связь с вампиром. Такое шло вразрез с генеральной линией алхимиков, направленной на разделение людей и вампиров, и эти ребята отреагировали – жестко и успешно.

Даже когда Сидни исчезла и ее сменила бесстрастная Маура, у Джилл не оставалось поводов для беспокойства. Стригои и прочая нечисть как в воду канули, и поступили указания, что Джилл может вернуться в общество мороев через месяц – когда закончится учебный год.

А сейчас я недоумевал, куда она запропастилась? Такое исчезновение было не в ее характере, и когда я не получил от нее ответа, то написал Эдди Кастилю.

Мы с Джилл – морои, а Эдди – дампир, в жилах которого смешалась человеческая и вампирская кровь. Эдди и ему подобных готовили для особой миссии. Дампиры являлись нашими защитниками, а Эдди слыл одним из лучших. К несчастью, дампирских боевых навыков не хватило, и Сидни обманом заставила его покинуть ее в тот самый момент, когда к ней заявились алхимики. Она пожертвовала собой, чтобы спасти Эдди, но парень не мог этого забыть. Унижение даже убило зарождавшееся между ним и Джилл чувство, поскольку теперь он считал себя недостойным принцессы мороев. Но Эдди по-прежнему тщательно исполнял роль ее телохранителя, и я понимал: если с ней что-то случилось, то первым обо всем узнал бы Эдди.

Эдди тоже не ответил на мое сообщение, как и еще два дампира, которые под прикрытием играли роль ее защитников. Расклад получался крайне странный, но я убедил себя, что молчание просто означает, что вампирскую компанию что-то отвлекло и они в полном порядке. Ладно, Джилл когда-нибудь появится.

Теперь меня стало беспокоить солнце, поэтому я обошел здание и отыскал скамейку, стоящую в тени пальм. Я устроился на ней поудобнее и вскоре заснул: этому способствовало и то, что накануне я засиделся в баре, и выпитая фляжка водки.

Меня разбудили негромкие голоса, и, открыв глаза, я обнаружил, что солнце проделало в небе немалый путь. Надо мной стояли Джилл, Эдди и другие мои друзья: Ангелина, Трей и Нейл.

– Эй, – хрипло выдавил я, с трудом принимая сидячее положение. – Вы где пропадали?

– А ты где был? – многозначительно осведомился Эдди.

Устремленные на меня зеленые глаза Джилл смягчились.

– Ничего. Он был здесь все это время. Он забыл… Извинительно, потому что… у парня сложный период.

– Что я забыл? – выпалил я и заморгал.

Ангелина Доуз, одна из защищающих Джилл дампиров, как обычно не стала вилять.

– Семестровую выставку Джилл.

Я тупо уставился на нее – и только потом вспомнил. В качестве внеклассных занятий Джилл выбрала клуб модной одежды и вышивания. Она начала с роли модели, но оказалось, что таким образом она привлекает к себе избыточное внимание, что в ее положении было крайне рискованно. Потому Джилл переквалифицировалась и попробовала свои силы в дизайне, «прячась» за кулисами. Выяснилось, что талантом кутюрье Джилл вовсе не была обделена. В прошлом месяце она без конца трещала о крупном показе мод и выставке, которые ее клуб готовил в качестве завершающего проекта семестра. Я искренне радовался, видя Джилл столь оживленной. Она тревожилась из-за Сидни, а в сочетании с моей транслируемой депрессией и несостоявшимся романом с Эдди очутилась на краю мрачной пропасти, где с некоторых пор балансировал я. Модное шоу и возможность продемонстрировать свои работы стали для нее отдушиной – крошечной, но дающей ей глоток свежего воздуха.

Показ был исключительно важным для Джилл. Она хоть и морой, но, как всякая юная девчонка, нуждалась хоть в чем-то нормальном.

А теперь я опять все испортил.

Мне вспоминались обрывки разговоров: она называла мне точную дату, я кивал и обещал прийти и поболеть. Джилл даже еще раз напомнила мне о показе, когда я в последний раз виделся с ней на этой неделе. Я выслушал ее, а потом отправился отмечать «Вторник текилы» в баре рядом с домом. Сказать, что ее шоу забылось, означало бы выразиться чересчур мягко.

– Извини, малышка. Я пытался списаться…

Я поднял свой телефон, чтобы оправдаться, но случайно схватил вместо него фляжку из-под водки. Я поспешно кинул ее в сумку.

– Нам пришлось отключить мобильники во время показа, – объяснил Нейл.

Нейл – третий дампир в нашей группе, недавно появившийся в Палм-Спрингсе. Я постепенно его оценил, может, потому, что у него тоже было горе. Он оказался по уши влюблен в дампирку, которая непостижимым образом исчезла, правда, не так, как Сидни. Молчание Оливии Синклер скорее всего было связано с ее личными проблемами, а не с похищением алхимиков.

– И как все прошло? – промямлил я. – Готов поспорить, что твои работы потрясающие, да, Джилл?

Я чувствовал себя непроходимым тупицей и хотел сквозь землю провалиться. Я не способен справиться с оравой алхимиков, похитивших Сидни. Я завалил экзамен. Но, господи, я мог бы явиться на показ мод и подбадривать Джилл! Мне следовало приехать, посидеть в зале и похлопать. Я не справился даже с этим – и груз, свалившийся на меня, внезапно придавил меня к скамейке. Черный туман окутал мой мозг, наваливаясь на меня, заставляя ненавидеть все живое, а сильнее всего – самого себя. Неудивительно, что я не спас Сидни. Я даже о себе не в состоянии позаботиться.

«А тебе и не нужно, – прошептала у меня в голове тетя Татьяна. – Я о тебе позабочусь».

Искра сочувствия зажглась в глазах Джилл, почувствовавшей мое мрачное настроение.

– Было здорово. Не волнуйся, мы покажем тебе снимки. У нас работал профессиональный фотограф, и все будет вывешено в Интернете.

Я попытался отогнать морок и с трудом выдавил улыбку.

– Отлично. Может, тогда нам стоит пойти и отметить успех? Я угощаю.

У Джилл вытянулось лицо.

– Мы с Ангелиной обедаем с группой подготовки. То есть… наверное, я могу отменить встречу. До экзаменов еще месяц, и я…

– Забудь, – произнес я, поднимаясь на ноги. – Хорошо, что кто-то из нашего семейства готов к экзаменам. А пока развлекайся. Я найду тебя попозже.

Меня никто не попытался задержать, но Трей Хуарес вскоре меня нагнал. Наверное, он – самый странный парень в нашем кругу: ведь раньше он входил в группу охотников на вампиров. Трей вовремя порвал с психованными типами и успел – вопреки всему – влюбиться в Ангелину. Кстати, эта парочка в нашей пестрой компании была единственной, которая могла похвастаться удачно складывающимся романом. Поразительно, но Трей и Ангелина проявляли тактичность и старались не демонстрировать свое счастье, жалея остальных страдальцев.

– И как ты собираешься добираться домой? – поинтересовался Трей.

– А кто сказал, что я отправляюсь домой? – парировал я.

– Я. Тебе не надо идти веселиться. Вид у тебя паршивый.

– Сегодня ты уже второй мне это говоришь.

– Может, ты ко мне прислушаешься, – проворчал он, разворачивая меня к школьной парковке. – Я тебя отвезу.

Ему-то легко предлагать: мы с ним жили вместе.

Изначально ситуация складывалась совершенно иначе. Трей был пансионером Амбервуда и жил в студенческом кампусе. Его прежняя группа, «Воины Света», имела те же предрассудки относительно контактов людей и вампиров, что и алхимики. Но если последние просто скрывали существование вампиров от обычных людей, то воины придерживались гораздо более кровожадного подхода и охотились на «кровососов». Они утверждали, будто преследуют только стригоев, но и с мороями и дампирами тоже якшаться не желали.

Когда отец Трея узнал про Ангелину, он действовал не так, как папочка Сидни. Вместо того чтобы заняться перевоспитанием сына, мистер Хуарес отрекся от Трея и прекратил его финансировать. К счастью для Трея, обучение оказалось оплаченным до конца учебного года. Однако с жильем и питанием намечались серьезные проблемы, и пару месяцев назад Трея выселили из кампуса. Он появился на пороге моей квартиры, предложив платить мне за аренду из своего скудного приработка в кофейне. Как ни крути, а Трей все-таки хотел окончить учебу в Амбервуде. Я согласился, поселил Трея у себя, но отказался брать у него деньги: ведь Сидни хотелось бы именно этого.

Я поставил ему одно-единственное условие: чтобы, возвратившись домой, я не застал бы его вместе с Ангелиной обжимающимися у меня на диване.

– Ну, я и тварь! – нарушил я долгое и неловкое молчание.

– Ты напоминаешь мне, что ты вампир? – фыркнул Трей.

Я бросил на него возмущенный взгляд.

– Ты меня прекрасно понял. Я облажался. Никто от меня ничего особенного не ждет. Мне надо было не забыть прийти к Джилл на показ мод! Я неудачник!

– У тебя сейчас столько всего накопилось… – дипломатично начал он.

– Как и у всех. Посмотри хоть на себя. Твоя родня тебя вычеркнула из списка живых и постаралась добиться, чтобы тебя вышибли из школы. Ты нашел выход, не снизил успеваемость и спортивные результаты и даже ухитрился заполучить стипендию, – выпалил я и вздохнул. – А я, похоже, завалил «Введение в искусствоведение». А может, и еще что-то, если на этой неделе будут другие экзамены. Кто знает?.. У меня вообще нет никакого расписания.

– Ага, но не забудь – у меня осталась Ангелина. И она помогает терпеть весь этот кошмар. А у тебя, приятель…

Трей не договорил. Я заметил, что в его глазах промелькнула боль.

Мои друзья в Палм-Спрингсе знали насчет Сидни и меня. Они – единственные в мире мороев (или – людей, который являлся теневым отражением мира мороев), кто был в курсе нашего романа. Они переживали из-за меня и из-за Сидни. Они любили Сидни. Конечно, не так, как я, но она была беззаветно предана своим друзьям и заслужила их глубокую привязанность.

– Мне без нее плохо, – тихо произнес Трей.

– Я должен был сделать больше, – пробормотал я, сгорбившись на сиденье.

– Ты очень много сделал. Я бы такого не смог придумать. И ты не только ходил по снам. Ты приставал к ее отцу, давил на мороев, устроил настоящий ад той девице, Мауре… Ты все перепробовал.

– Досаждать я умею, – согласился я.

– А сейчас ты в тупике, вот и все. Им слишком хорошо удается скрывать ее тюрьму. Но однажды они допустят ошибку, и ты ее обязательно просечешь. А я буду с тобой. И остальные ребята – тоже.

Столь ободряющие речи были не в его характере и, разумеется, ни на йоту не подняли мне настроение.

– А как мне найти эту ошибку…

Трей широко распахнул глаза.

– Маркус!

Я покачал головой:

– Он уже исчерпал свои возможности. Я виделся с ним целый месяц.

– Нет. – Притормаживая у нашего дома, Трей ткнул пальцем куда-то в сторону. – Вон он. Маркус.

Верно, на ступеньках нашего дома сидел Маркус Финч, мятежный экс-алхимик. Он учил Сидни думать самостоятельно и пытался – увы, безуспешно – помочь мне ее найти. Я распахнул дверцу машины, не дожидаясь, чтобы она притормозила.

– Он сам сюда не пришел бы, не будь у него новостей! – возбужденно воскликнул я.

Я выскочил из автомобиля и побежал по газону: моя недавняя вялость сменилась новой целеустремленностью. Наверняка Маркус чего-то добился. Конечно, он что-то узнал.

– Ну? – нетерпеливо рявкнул я. – Ты ее нашел?

– Не совсем. – Маркус встал и пригладил свои светлые волосы. – Давай зайдем в дом и поговорим.

Трей разделял мое нетерпение: мы поспешно завели Маркуса в гостиную и встали напротив него в совершенно одинаковых позах, со скрещенными на груди руками.

– Ну? – опять спросил я.

– Я добыл список мест, которые алхимики могли использовать как пункты для заключения перевоспитываемых, – заявил Маркус.

В его голосе не было слышно энтузиазма, которого подобная новость заслуживала. Я схватил его за локоть.

– Потрясающе! Мы будем их проверять и…

– Их тридцать, – резко перебил он меня.

Моя рука разжалась.

– Сколько?

– Тридцать, – повторил он. – И мы точно не знаем, где конкретно они находятся.

– Но ты только что сказал…

Маркус прищурился.

– Позволь, я расскажу все по порядку. А потом предоставлю слово тебе. В бумагах, которые мне дали осведомители, упомянуты те города США, в которых алхимики ведут активную деятельность. Там же они основали свои центры по перевоспитанию непокорных. Одно из таких учреждений работает уже несколько лет. И хотя мои осведомители подтверждают, что алхимики действительно построили свой нынешний центр в одном из городов секретного списка, нам точно не известно, какой из них был, в конце концов, выбран и где его расположили. Нам придется проверять один город за другим, и на каждый потребуется время.

Надежда и энтузиазм, которые я ощутил при виде Маркуса, молниеносно испарились.

– И позволь мне сказать: ты намекаешь на несколько дней?

Он поморщился.

– Всегда по-разному, в зависимости от проблем, связанных с проверкой городов. Может, что-нибудь вычеркнем из списка за несколько дней… или недель.

Я думал, что хуже, чем после экзамена и Джилл, я себя уже не почувствую. Я глубоко ошибался.

Я сдался, плюхнувшись на диван.

– Несколько недель, помноженные на тридцать. Проверка займет больше года.

– Если нам не повезет и Сидни не окажется в одном из первых городов, идущих по списку.

Однако я догадался, что сам Маркус не считает это вероятным.

– Ясно. Но события, которые с нами происходили, удачей не назовешь, – пробурчал я. – С чего нам вдруг сразу повезет?

– Это лучше, чем ничего, – возразил Трей. – Список – наша первая реальная зацепка.

– Надо поговорить с ее папашей, – пробормотал я. – Надо ему на мозги надавить, чтобы он мне признался, где Сидни.

Стоит отметить, что наши старания в поиске Джареда Сейджа были безуспешными. Однажды я смог ему дозвониться, но он тотчас же отключился. По телефону внушение плохо работает.

– Допустим, что ты его обнаружишь, Адриан, – произнес Маркус. – Ну и что? Ему, вероятно, известно не больше, чем тебе. Алхимики почти все держат в тайне и даже своим людям не доверяют. Так они защищаются от принудительного признания.

– Ага. – Я встал и направился на кухню, чтобы налить себе горячительного. – Мы пробуксовываем. Загляни ко мне через год, когда сможешь убедиться, что твой список завел тебя в тупик.

– Адриан… – начал Маркус.

Таким растерянным я его еще не видел. Обычно он был воплощением нахальной самоуверенности.

Реакция Трея оказалась весьма прагматичной.

– Хватит! Никакого спиртного. Ты сегодня изрядно набрался, старик.

– Это мне решать! – огрызнулся я.

И вместо того чтобы плеснуть алкоголь в стакан, я схватил наугад пару бутылок и ушел к себе в комнату, хлопнув дверью. Никто меня даже не остановил.

Перед тем как начать свою одинокую попойку, я сделал очередную попытку дотянуться до Сидни. Это было очень непросто: водка, которую я хлебал из фляжки, еще не полностью выветрилась, но мне удалось ухватиться за дух. Разумеется, ничего не обнаружилось, однако уверенность Маркуса в том, что Сидни находится на территории США, придала мне решимости. На Восточном побережье уже наступил вечер, и я захотел проверить – вдруг она легла спать пораньше. Оказалось, что нет.

Вскоре я утонул в бутылке, отчаянно нуждаясь в забытье. Я мечтал забыть про все. Про учебу. Про Джилл. Про Сидни. Я не знал, что способен впасть в такое черное уныние! Эмоции были настолько мрачными, что я потерял возможность ухватиться хоть за что-то конструктивное. После моего разрыва с Розой я считал, что ужасней той потери просто быть не может. Нет. У нас с Розой никогда не было ничего настоящего. С ней я лишился возможности, существующей только в моем воображении…

А Сидни?.. С ней у меня было все – и я все разом потерял. Любовь, понимание, уважение. Ощущение, что благодаря друг другу мы оба стали лучше и пока мы вместе, мы может справиться с чем угодно. А теперь мы были не вместе. Они нас разлучили – и я не знал, что мне делать.

«Центр устоит». Это выражение Сидни составила для нас обоих, основываясь на «Втором пришествии», стихотворении Уильяма Батлера Йейтса. Иногда, в самые безнадежные часы, меня тревожила мысль о том, что верны именно исходные слова: «Все рушится, и центр не устоит».

Я допился до беспамятства, но в результате проснулся посреди ночи с раскалывающейся головой. Вдобавок меня тошнило, но когда я доковылял до ванной, рвоты не было. Мне стало совсем паршиво. Может, дело было в том, что принадлежавшая Сидни щетка для волос до сих пор лежала на полочке и напоминала мне о хозяйке. Или в том, что я не поужинал – и не смог вспомнить, когда я в последний раз пил кровь. Неудивительно, что я в таком жутком состоянии. Постепенно моя сопротивляемость спиртному настолько выросла, что мне редко было нехорошо – а значит, на сей раз я действительно облажался. Разумно было бы начать восстанавливать баланс жидкости в организме, пить воду литрами, но я лишь порадовался саморазрушению. Я вернулся в комнату за добавкой и добился только того, что почувствовал себя еще хуже.

К рассвету голова и желудок у меня успокоились, и мне удалось провалиться в беспокойный сон. Меня разбудил стук в дверь. Наверное, стучали тихо, но из-за не прошедшей до конца головой боли ощущался этот звук, как удары кувалды.

– Убирайтесь! – завыл я, устремив заплывшие глаза на дверь.

Трей заглянул в комнату.

– Адриан, тебе надо кое с кем поговорить.

– Я выслушал все, что изрек милейший Маркус, – заявил я. – Мне не интересно.

Дверь открылась пошире, и кто-то переступил порог моей спальни. Я сел, и хотя мир вокруг меня завертелся, как безумный, я сумел рассмотреть вошедшего. У меня буквально отвисла челюсть и возникло подозрение, что я галлюцинирую. Похоже, я докатился и перешел черту. Вообще-то, я только представлял себе тетю Татьяну, но это видение (не моей тетки, а другой женщины!) казалось реальным и по-настоящему прекрасным – утреннее солнце освещало изящные черты ее лица и бросало блики на золотые волосы.

Но она не могла здесь находиться!

– Ма? – прохрипел я.

– Адриан! – Она скользнула ближе и села на кровать, нежно прикоснувшись к моей щеке. Ее рука приятно холодила мою горящую кожу. – Адриан, пора возвращаться домой.

Глава 3

Сидни

Пожалуй, я могла бы простить алхимикам шоковый удар светом: ведь когда я смогла более-менее нормально видеть, мне предложили принять душ.

Стенка камеры отъехала в сторону, и со мной поздоровалась женщина лет на пять старше меня. На ней был излюбленный алхимиками элегантный костюм, а черные волосы оказались туго стянуты назад и уложены в аккуратный пучок. Макияж у нее был безупречный, и от нее пахло лавандой. Золотистая лилия на щеке сияла. Зрение у меня еще не полностью восстановилось, но стоя рядом с ней, я остро ощутила свое нынешнее состояние: и то, что я толком не мылась уже невесть сколько времени, и прочие неудобства. К ним относилась и моя рубашка, более всего напоминающая половую тряпку.

– Я – Шеридан, – холодновато объявила она, не уточнив, имя это или фамилия.

Мне стало любопытно: а не принимала ли Шеридан прямого участия в моих допросах? Я почти не сомневалась в том, что тюремщики работали посменно и использовали компьютерную программу, которая синтезировала женский голос, чтобы он всегда звучал одинаково…

Мои раздумья перебила Шеридан.

– Сейчас я здесь директор. Иди за мной, пожалуйста.

И Шеридан пошла по коридору, постукивая по полу высокими каблучками черных туфель, а я безмолвно последовала за ней. Я решила держать язык за зубами. Хотя в камере у меня была некоторая свобода движений, она оставалась ограниченной, и ходила я мало. Мои одеревеневшие мышцы сопротивлялись, и в результате я вяло плелась за Шеридан, причем каждый шаг давался моим босым ногам мучительно больно. По пути мы миновали много немаркированных дверей, и я гадала, кто за ними скрывается. Другие темные камеры и механические голоса? Ни единой таблички «ВЫХОД» я не увидела, а сейчас меня волновало именно это. А еще здесь напрочь отсутствовали окна или какие-то иные подсказки на то, как отсюда выбраться.

Шеридан продефилировала до лифта и терпеливо замерла. Когда мы зашли в кабину, то поднялись на один этаж выше и очутились в таком же безликом коридоре.

Шеридан распахнула совершенно неброскую дверь, и перед моим взором предстало нечто вроде душевой при спортзале: кафельный пол и открытые кабинки. Шеридан указала на ближайшую, где были приготовлены мыло и шампунь.

– После включения вода будет литься пять минут, – предупредила она меня. – Расходуй ее с умом. Когда закончишь, оденешься. Я буду в коридоре.

Она покинула помещение, якобы предоставляя мне возможность уединиться, но я точно знала, что за мной продолжают наблюдать. Однако я уже лишилась иллюзии стыда. Я принялась стаскивать с себя рубашку и заметила зеркало на боковой стене… и вздрогнула, увидев собственное отражение.

Я и раньше понимала, что состояние у меня плохое, но взглянуть в лицо реальности было совершенно другим делом. Первое, что меня поразило, – это то, сколько килограмм я потеряла! Забавно: я ведь всю жизнь заботилась о том, чтобы оставаться худой! Цели я определенно достигла и зашла гораздо дальше. Из худой я превратилась в истощенную – с костлявой фигурой и ввалившимися щеками. Болезненный вид усиливали темные круги вокруг глаз и бледная от отсутствия солнца кожа. Казалось, будто я только что справилась со смертельно опасным недугом.

Волосы у меня тоже выглядели отвратительно. Я думала, что в темноте камеры-одиночки я моюсь, в принципе, прилично… увы, я опять заблуждалась! Нелепо висящие пряди были безжизненными и сальными и превратились в жалкие и неопрятные колтуны. Несомненно, я оставалась блондинкой, но волосы потускнели и даже потемнели от пота и грязи, которые мне не удавалось оттирать тряпицей. Адриан всегда говорил, что они у меня как золото, и поддразнивал, называя их нимбом. Что бы он сейчас сказал?

«Адриан любит меня не за прическу», – сказала я, глядя себе в глаза. К счастью, они были теми же – карими и спокойными.

«Это все – внешнее. Моя душа, аура, характер… они не изменились».

Подбодрив себя, я начала отворачиваться от зеркала, но увидела кое-что еще. С тех пор как я в последний раз видела свои волосы, они отросли почти на три сантиметра! Хоть я и чувствовала, что ноги мне давно пора побрить, в камере я не замечала, что творится с моими волосами. Сейчас я пыталась сообразить, насколько быстро они растут. Примерно на полтора сантиметра в месяц? Тогда их новая длина указывала как минимум на два месяца, а может, и на три, если принять во внимание скудное питание. Это потрясало меня сильнее моего внешнего вида.

«Они отняли у меня три месяца, держа под наркотиками в темноте!»

Что с Адрианом? С Джилл? С Эдди? У них могло столько всего произойти! Как они – целы и здоровы? По-прежнему ли в Палм-Спрингсе? Паника захлестнула меня, но я решительно постаралась ее подавить. Да, прошло немало времени, но я не могу допустить, чтобы данный факт на меня повлиял. Алхимики ведут со мной психологическую игру, и я не собираюсь им помогать.

Но… три месяца!

Я сбросила с себя жалкую пародию на одежду и зашла в кабинку, задернув занавеску. Когда я включила воду и полилась горячая, я с трудом удержалась, чтобы в экстазе не рухнуть на пол. В камере я вечно тряслась от холода, а теперь могу получить столько тепла, сколько я пожелаю. Ну… не настолько много. Делая воду максимально горячей, я втайне жалела, что у меня нет ванны, чтобы погрузиться в блаженный жар целиком. Однако душ тоже был великолепен. Я зажмурилась и вздохнула, впервые за долгие месяцы испытывая удовлетворение.

А потом я вспомнила предупреждение Шеридан и, открыв глаза, нашла шампунь. Я намыливала и промывала волосы три раза, надеясь, что удалю хотя бы основную грязь. Наверное, чтобы до конца отмыться, мне понадобится еще раза три принимать душ. Закончив с волосами, я терла тело мылом, пока кожа у меня не стала розовой и раздраженной, слегка пропахнув антисептиком, а потом просто наслаждалась, стоя под струями воды, пока она не отключилась.

Выйдя из запотевшей кабинки, я увидела на скамейке тщательно сложенную одежду. Это был обычный костюм – широкие штаны и рубашка: такие носят больничные работники или, что более уместно в моем случае, заключенные. Бежевый, конечно: ведь алхимики всегда должны были придерживаться некого уровня хорошего вкуса. А еще мне выдали носки и пару коричневых туфель, нечто среднее между мокасинами и балетками, и я нисколько не удивилась, обнаружив, что они именно моего размера. Подарочный набор завершала расческа, что тоже меня несказанно порадовало. Правда, отражение, глазевшее на меня из зеркала, выглядело не особенно хорошо, но улучшения все-таки присутствовали.

– Чувствуешь себя лучше? – осведомилась Шеридан, изобразив на лице улыбку и пронзая меня пристальным взглядом.

Каких бы успехов я ни добилась в улучшении своей внешности, все померкло рядом с ее стильной ухоженностью, но я утешилась мыслью о том, что со мной до сих пор мое самоуважение и способность рассуждать самостоятельно.

– Да, – ответила я. – Спасибо.

– Тебе нужно вот это, – вымолвила она, вручая мне маленькую карточку.

На пластиковом прямоугольнике были мое имя, штрихкод и фотография, сделанная в лучшие времена. Прищепка позволила мне прикрепить карточку себе на воротник.

А затем Шеридан повела меня обратно к лифту.

– Мы рады, что ты выбрала путь к искуплению. Искренне рады. Я предвкушаю, как буду помогать тебе обрести свет.

Лифт поднял нас на следующий этаж. Мы очутились в комнате, где сидел специалист по татуажу. Удовольствие, которое мне принесли горячий душ и настоящая одежда, моментально испарилось. Меня снова разрисуют? Разумеется! Зачем полагаться на физические и психические пытки, когда можно добавить еще и элемент магического контроля?

– Нужно лишь немного подновить твою лилию, – жизнерадостно объяснила Шеридан. – Она ведь уже давняя.

Вообще-то ей было чуть больше года, но я прекрасно понимала, чего добиваются мои тюремщики. Татуировки алхимиков содержали тушь с зачарованной кровью вампиров, напитанной чарами принуждения, которые подкрепляли нашу преданность. Понятно, что моя не работала. Принуждение, как магическое, так и психологическое, – это просто мощное внушение, которое можно побороть, если хватит силы воли. Видимо, они собрались удвоить дозу в надежде сделать меня податливой – чтобы я приняла на веру все разглагольствования, которыми меня собрались пичкать.

Однако они не знали, что я уже приняла специальные меры, чтобы избавиться от их влияния. До того как меня выкрали, я создала собственную краску на основе человеческой магии, которую алхимики ненавидели столь же сильно, как и вампиров. Судя по найденным мной сведениям, такая магия устраняла любое принуждение, созданное с помощью туши на вампирской крови. К сожалению, я не имела возможности ввести краску в свою татуировку и обеспечить дополнительный слой защиты. Я возлагала надежды на утверждение одной знакомой ведьмы: она уверяла, что сам факт применения магии будет меня оберегать. По ее словам, творимая мной человеческая магия насыщает мою кровь, что станет противодействием вампирской туши в тату алхимиков. Конечно, в камере-одиночке у меня не было возможности применять большое количество чар. Я могла только надеяться, что заклинания, которые я творила в прошлом, оставили на мне неизгладимый след.

– Стань снова одной из нас! – воскликнула Шеридан, пока игла тату-мастера уколола мне щеку. – Отрекись от своих грехов и ищи искупления. Присоединись к нам в борьбе за то, чтобы человечество не было запятнано мерзостями вампиров и дампиров. Они – темные создания, им не место в естественном порядке вещей.

Я напряглась, что не имело никакого отношения к игле, прокалывающей мою кожу. Что, если мне солгали? Вдруг магия не спасет меня от воздействия алхимиков? А может, тушь насыщает клетки моего организма, незаметно изменяя мои мысли? Я страшно боялась вмешательства в собственный разум. Мне стало трудно дышать, и на меня нахлынул ужас, парализующий мышцы. Татуировщик сразу же остановился и спросил, не больно ли мне. Судорожно сглотнув, я мотнула головой и позволила ему продолжить, стараясь скрыть панику.

Когда он закончил, я не заметила никаких трансформаций в своем измученном сознании. Я продолжала любить Адриана и моих друзей, мороев и дампиров. Достаточно ли этого? Или тушь подействует не сразу? Я ведь явно смогла преодолеть предыдущую татуировку! Удастся ли мне сделать это вторично?

А Шеридан увлекла меня за собой, непринужденно болтая, словно меня пригласили на косметические процедуры, а не сделали жертвой проверенного алхимического опыта.

– Я после этого всегда чувствую себя обновленной. А ты?

Мне казалось невероятным, что Шеридан способна вести себя так миролюбиво, будто мы – закадычные подруги, отправившиеся на прогулку! Ведь именно она и ей подобные месяцами держали меня в камере – полуголую и голодную. Неужели она рассчитывала, что я буду настолько рада душу и теплой одежде, что смогу простить остальное? Да, поняла я почти сразу, вероятно, так она и думала. Наверное, множество несчастных, вырвавшихся из тюрьмы, бывают готовы на что угодно, лишь бы им вернули элементарные удобства.

Пока мы поднимались вверх еще на этаж, я отметила, что мысли у меня стали яснее, а чувства – острее, чем раньше. Похоже, по вполне понятной причине: меня ведь не стали бы обрабатывать газом в присутствии Шеридан и, думаю, я впервые за время заключения смогла вдохнуть обычный воздух. До этого момента я не осознавала, насколько громадной оказалась разница. Теперь Адриан смог бы связаться со мной в моих снах – но с этим придется подождать. Зато сейчас, когда мой организм больше не отравлен, я сумею творить магию – и, надо надеяться, справлюсь с алхимической тушью. Правда, найти пару минут, когда за мной не будет наблюдения, скорее всего, будет очень непросто.

В следующем коридоре, куда мы вошли, оказалось несколько одинаковых комнатушек с открытыми дверями, за которыми виднелись узкие койки. Я продолжала запоминать любые мимолетные детали, все этажи и помещения, по-прежнему пытаясь найти выход, которого, похоже, не существовало.

Шеридан переступила через порог комнаты, на двери которой была выбита восьмерка.

– Я считаю «восемь» счастливым числом, – произнесла она. – Напоминает знак бесконечности. – Она кивнула на ближайшую койку. – Устраивайся здесь, Сидни.

Сперва я была ошарашена, удивлена и не поняла подвоха. Мне что, предлагают спать на настоящей кровати? Не то чтобы она выглядела удобно… но все-таки. Даже простенькая постель безумно далека от голого каменного пола в камере. Она, конечно, с явно жестким матрасом и постельным бельем из того же материала, что моя прежняя рубашка, ну и что с того?.. Я смогу спать на кровати, без вопросов! И я увижу во сне Адриана…

– У меня есть соседка? – спросила я, взглянув на соседнюю кровать.

Трудно было определить, живут ли в комнате другие люди: никаких личных вещей здесь не было.

– Да. Ее зовут Эмма. Ты многому могла бы у нее научиться. Мы очень горды ее достижениями. – Шеридан уже выходила из комнаты, и я поняла, что мы здесь задерживаться не будем. – Сидни, сейчас ты с ней познакомишься. И с остальными.

Свернув в другой коридор, мы миновали приоткрытые двери, за которыми маячили пустые помещения вроде обычных классов. С приближением к концу коридора я почуяла нечто соблазнительное, и притупившиеся чувства сразу же всколыхнулись. В воздухе витали запахи пищи. Настоящей, горячей пищи! Шеридан вела меня в столовую. Голод, которого я не осознавала, отозвался в моем животе болезненным спазмом. Я настолько приспособилась к своему жалкому тюремному рациону, что считала состояние истощения нормальным. Только сейчас я осознала, насколько я жажду чего-нибудь, кроме тепловатой кашицы.

Алхимическая столовая не впечатляла – она была на порядок меньше кафетерия Амбервуда. Я насчитала пять столов, за тремя из которых сидели люди в бежевых штанах и рубашках, точь-в-точь похожих на мой костюм. Наверное, здесь обедали мои товарищи по несчастью: все с золотистыми лилиями. Их оказалось двенадцать: значит, я стала «счастливой» тринадцатой. Интересно, что по этому поводу думает Шеридан? Задержанные были разного возраста, пола и цвета кожи, но я была готова биться об заклад, что все они – американцы. Кстати, в некоторых тюрьмах крайне важно создание ощущения, что ты – чужак. Но, поскольку цель этих тюремщиков состояла в том, чтобы вернуть нас в сообщество, я решила, что заключенных будут объединять общие культура и язык. Предполагается, что мы будем стремиться стать похожими на лучших представителей лиги алхимиков, да и вообще стараться изо всех сил. Глядя на них, я гадала, что с ними случилось, не найдется ли среди них моих союзников.

– Это Бакстер, – произнесла Шеридан, кивая в сторону сурового мужчины в белом. Он застыл у раздаточного окошка и внимательно поглядывал на заключенных. – Готовит он невероятно вкусно. Уверена, что ты будешь в восторге. А вот Эддисон. Она следит за обедом и ведет уроки изобразительного искусства.

Если бы не местоимение «она», я бы и не догадалась, что Эддисон – женщина. Ей, наверное, уже перевалило за пятьдесят, и она была облачена в строгий костюм – столь же официальный, как у Шеридан, но чуть менее элегантный. Эддисон вытянулась в струнку возле дальней стены и пристально за всеми наблюдала. Сбритые волосы на голове отросли короткой щетиной, а лицо с резкими чертами странно не сочеталось с тем, что она жует резинку. Единственным украшением служило алхимическое клеймо – неизменная золотистая лилия.

А я… я даже не ожидала, что она окажется преподавателем живописи, и тут мне в голову пришел новый вопрос.

– Я буду заниматься изобразительным искусством?

– Да, конечно, – ответила Шеридан. – Творчество – превосходное подспорье для исцеления души.