Шара E-Book

София Осман

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Книги Софии Осман
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 233

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

В книгу современной писательницы Софии Осман «Шара» вошли три произведения, которые погрузят читателя в атмосферу первой трети XX века. Интригующие и захватывающие сюжеты происходят на фоне интересных исторических событий Российской империи, Франции и Испании. Каждая история уникальна и представлена в своем жанре: лихо закрученный сюжет в эпистолярном стиле происходит в провинции, оживленная жизнь Петербурга отражена в рассказе о модном столичном писателе, а очень трогательная любовная драма разворачивается в пьесе, действие которой перенесено в Париж. Пронзительные истории с неожиданным финалом не оставят равнодушным ни одного читателя.

Leseprobe

София Осман Шара

Серия «Книги Софии Осман»

© Глаголев Ю., дизайн обложки, 2025

© Осман С., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

От автора

Прежде всего хочу похвалить вас, мой дорогой читатель: вы поступили абсолютно верно, выбрав эту книгу.

Я желаю вам самых ярких эмоций и уверяю: за ближайшие сотни страниц вы испытаете самые разнообразные чувства – от веселья до печального удивления.

К окончанию книги, когда ваша грусть станет нестерпимой, а надежда на благополучный исход событий покажется почти напрасной, вы, вероятно, сделаете попытку завершить чтение, возмущенно отбросив книжку со словами: «Это безумие! Дело дрянь!» – но рекомендую от этого удержаться, поверив в то, что я не жестока и чувствую всё то же, что, читая, чувствуете вы, поэтому, пожалуйста, доберитесь до счастливого финала и возрадуйтесь тому, что жизнь на моих страницах отличается от настоящей честной справедливостью.

Дочитав, некоторые из вас могут испытать чувство досады: вам будет казаться, что вам рассказали не всё, – это чувство верное, именно так я и хотела, потому что убеждена: недоговоренность куда сильнее и прекраснее нелепой откровенности, которую часто позволяют себе владеющие пером, – поэтому гоните от себя мысли о том, что вы абсолютно точно поняли сюжет, разобрались во всех его хитростях и смогли поделить его участников на героев, героинь, злодеев и второстепенных действующих лиц, потому что даже автор не уверен, кто из них кто.

Теперь предметно о содержании.

Эта книга состоит из четырех сочинений. Сперва вы найдете три повести, и не льстите мне, называя их романами, – повести!

Три первые истории происходят в дореволюционной России – в эпоху, которая будто бы от нас далека, но пропасть между имперской обителью и нами не так огромна, как может показаться, поэтому не стоит считать героев непохожими на нас и над ними насмехаться.

Присмотревшись к баловню Гулявину, можно с легкостью угадать в нем портрет амбициозного и дерзкого современника, в чертах прославленного господина Салевича – актуальный накал гордости и раскаяния, ну а вечный город С. угадывается без подсказок, над ним нет власти ни у времени, ни у общества.

Поздняя имперская пора – прекрасный период, время культурной удачи, время яркого просветительского мировоззрения.

Понятие интеллекта перестает быть отвлеченной картинкой, становится устойчивым, приобретает формы.

Вот и мои персонажи меняются, начинают размышлять.

В некоторых героях изменения происходят особенно ярко и болезненно – они еще ведут себя по-снобски, еще сохраняют манерность, но уже смело высказываются, напоминая детей, только что переставших картавить и теперь говорящих исключительно те слова, где встречается Р.

Большинство персонажей комичны, поскольку лишь смех обращает внимание читателя на национальный темперамент, ради демонстрации которого я всё и затевала. Я показываю положительные качества славянского типажа, к каким справедливо отношу душевное тепло и отзывчивость (эти свойства просто навязывают славянам их уникальное положение в мире), и отрицательные качества – их немного, но основным я считаю русское буйство!

Однако быть ли русским сердечными людьми, если бы не их мятежная душа? Это так же – как добро и зло – две стороны единого целого! Поэтому я и предполагаю: не бывать нам сердечными, если бы не наша мятежная натура!

Справедливый вопрос о том, как две крайности уживаются в одном рассудке, не имеет ответа, поскольку, на мой взгляд, одно исключает другое. Поэтому очевиден славянский феномен, о чем я и заявляю на первых ста пятидесяти страницах своих письменных упражнений.

Говоря откровенно, я считаю некоторых героев дерзкими негодными выскочками, однако это не мешает мне их любить и воспитывать, особенно тогда, когда они совершают поступки, за которые мне приходится краснеть – в эти моменты я посылаю им новые испытания, чтобы, преодолев их, они стали лучше.

Так я замахиваюсь объяснить, что писателя с его героями связывает болезненный, кропотливый и изнуряющий труд. Труд почти Божий – если хотите – в отдельно взятой книге!

После трех эмоциональных повестей ваше внимание потребуется пьесе – этот жанр в наше подвижное время называют неактуальным, но от этого он не перестает быть современным, понятным и очень живописным.

Пьеса слезлива и прекрасна, особенно та её часть, когда вам покажется, что всё безнадежно плохо, но мы-то с вами отлично понимаем: из отчаянья всегда есть выход, и только из скуки и глупости выхода нет.

Пожалуй, это всё, что я хотела сказать и о чем предостеречь!

Я желаю вам полюбить мою книгу, я желаю вам её перечитывать!

С любовью, ваша София Осман.

Для связи с автором

Записки графа Гулявина

Часть I

Дорогая моя графиня!

Любовная лихорадка не дает мне покоя. Прошлой ночью я метался до утра, мучаясь страшной бессонницей, напоминая самому себе маятник, и… мечтал.

Мечтал о Вас! Вы, Вы – причина моего зыбкого равновесия, симптом моей невыразимой печали. Глубокая и неизлечимая тоска упекла меня в узилище. Я – заключенный. Я обезличен. Я забыт.

Эта ядовитая изоляция изводит меня. Я живу и не живу, я скован пудовыми кандалами безысходности.

Разлюбезная моя графиня, малейшего Вашего намека будет достаточно, чтобы я смог успешно противостоять моей арестантской жизни. Уверен, я смогу покинуть железную клетку, не дожидаясь свершения правосудия.

Милая Александра, я чувствую свою вину и полон хоть и запоздалого, но искреннего раскаяния.

Сквозь туман воспоминаний выхватывается то одно, то другое и прилипает, примиряясь с новым грехом.

Удивленно шепчу: «Тоже мне?» – и виновато соглашаюсь принять от Вас любой упрек.

Пусть так. Готов виниться во всем, на что укажете, желая доказать душевные перемены, к которым Вы так часто меня призываете.

Я мечтаю о Вас как о прелестном пристанище, которого у меня никогда не было.

Вы прекрасны, мудры, восхитительны и горды. Я же ничтожен и, к своему стыду, неутомим.

Мое воображение мучается картинами союза горячих сердец, окрашенных ликованием от невероятных возможностей двух гибких тел.

Всё, что я хочу, – это Вы.

Если на секунду Вы представите всё то же, что и я, наши мысли объединятся в мечте и заменят зыбкую иллюзию жизнью, приблизив нас к совместному будущему.

Отзовитесь моей просьбе! Испытайте этот прием и убедитесь в его результате.

Почувствовав Вашу эмоциональную настроенность, я подхвачу ее и никуда не выпущу, сделаюсь главным героем ваших телесных наслаждений на радость своей тоскующей душе.

Прошлая ночь была ужасна и вместе с тем значима: вместо привычной обстановки собственной спальни, мне представилось что я в темницы, а рядом со мной – палач! Он не колебался: кинулся ко мне, приковал, вырвал из меня все нервные узлы, и развесив их на штанге, возле воротничков, выстиранных Палашкой накануне, достал скрипичный смычок!

Он пилил по моим бедным потрохам до утра и вы знаете, я – дурной музыкант, ничего не смыслю в музыке, замер от звуков собственного адажио – это было восхитительно!

Помню, как лежал на полу у кровати и слушая музыку собственной любви, рассматривал предрассветную серость за окном. Но знали бы Вы, какую неземную благодарность я испытывал тогда к своему истязателю – душа моя ликовала, ведь я всё переосмыслил: уничтожив мое тело, мой мучитель, сам того не ведая, сделал для меня невероятное благо – я понял, что испытываю предвкушение!

Я понял: я испытываю предвкушение! Рождающиеся чувства влекут эмоции, которые более никогда не повторятся, ведь всё прочее я нареку послевкусием.

Я самонадеянно затрепетал и уже собрался поделиться с палачом своими мыслями и поблагодарить.

Однако налаженный было контакт вдруг оказался испорчен Сёмкой, петухом.

Этому известному разбойнику незнакомо примерное поведение. А в этот раз его громкий крик разнесся над имением раньше положенного. В отчаянии я схватился за голову, вскочил и начал нервно прохаживаться по комнате – моя догадка, не получившая подтверждения и поддержки, поблекла.

Ажиотаж не отпускал меня до самого обеда, тело требовало ясности. Как бы я ни пытался отвлечься, мне становилось только хуже.

Я усматривал Вас в любом избытке, любом действе. Всё кругом отзывалось мыслями о Вас. Представьте только: в тиканье часов мне чудилось биение вашего сердца, а оконные портьеры шуршали так же, как Ваши подъюбники.

Вид с балкона был мной проклят, ведь холмистые очертания окрестностей повторяли сладостные изгибы Вашей изящной фигурки.

Я старательно избегал всего, что напоминает о Вас, но, окончательно умаявшись и к тому же иззябнув, я совершил ошибку: взялся за кочергу.

Металлическая палка пронзила меня невообразимым желанием, а разворошенные угли полыхнули жаром, схожим с пылом Ваших ласк.

Вы выжгли меня! Меня почти не осталось!

Мой разум мутится, а тело стонет от праздности.

Я усердно пытаюсь отрешиться от мыслей, но справиться с внутренним огнем, увы, не могу.

Прошу Вас, сжальтесь. Если в Вас осталась хоть капля сострадания, если Господь, щедро одарив Вас красотой и статью, не забрал взамен сострадательности, умоляю, ответьте мне.

Ваш преданный Родион.

Любезный Родион Алексеевич!

Едва превозмогая себя ввиду дерзких проявлений Вашей страсти, я всё же решила ответить.

Выбранный Вами способ добиться от меня расположения весьма резок, однако Вы употребляете его всякий раз, отчего я догадываюсь, что иного приема для Вас не существует.

Хочу поделиться с Вами внезапной догадкой. Возможно, мое рискованное предположение подтолкнет Вас подозревать иную природу такой бурной увлеченности. Прошу, Вы должны прислушаться.

Следует отметить Вашу правоту: прошлая ночь выдалась на редкость беспокойной. Но причиной этому стало погодное явление, а не Ваше стремление мной овладеть.

Почему я так думаю? Сейчас объясню.

Вчера к ужину прибыл доктор Бронас.

Вы, должно быть, знаете, о ком я говорю, ведь он гостит неподалеку от Вашего имения. Как мне удалось выяснить, он не раз посещал с визитом Вашу матушку и оказывал ей медицинскую помощь. Какая поддержка требовалась графине Гулявиной, он смущенно не уточнил, однако по его лихому виду и пунцовому румянцу на бледных впалых щеках стало понятно, что помощь получилась вполне эффективной.

Вчера в обед моя тетушка отправила Бронасу приглашение отужинать. Она, точно так же как Ваша матушка, иногда нуждается в целительных методиках, о чем ему и было указано в записке. Он с радостью принял приглашение и прибыл на ужин даже раньше положенного времени. Развлекать его пришлось мне.

Однако наше общение не было бестолковым. Бронас оказался весьма эрудирован. Когда я распознала в нем серьезный умственный кругозор, то поинтересовалась его мнением относительно волнующих меня вопросов и увидела искреннее желание пофилософствовать. Выяснилось, что Фредерик – увлекающийся и любознательный человек. Эти качества побуждают его интересоваться медицинскими открытиями в человеческой сфере, хотя по роду профессиональной деятельности он занят животными.

Думаю, он может посмотреть Сёмку и наладить работу его хронографа, чтобы следующая встреча с Вашим истязателем могла завершиться логичным финалом.

Вскоре мы отправились ужинать.

И после запеченной утки Фредерик поведал увлекательную теорию о влиянии погодных перепадов на внутренние процессы, проистекающие в человеческом организме, справедливо заметив совпадение дождливых и пасмурных дней с плохим настроением, угнетенностью и ипохондрией.

Он повествовал о фактах, о которых я, признаюсь, даже не задумывалась. У меня сразу возникло доверие к его словам. Уважаемый доктор сообщил о любопытнейшей взаимосвязи природных явлений и душевного состояния, своевременно предупредив о том, что надвигается непогода.

«Дамы, – сказал он с сильнейшим акцентом, – предстоящая ночь будет непростой!» Голос его дрогнул, а острый взгляд переместился в декольте Ангелины.

Я восхитилась им, ведь моя тетушка с самого утра чувствовала недомогание и жаловалась на морозность в теле, однако после его врачебного взгляда она начала обмахиваться и прикладывать к шее смоченную в шампанском салфетку.

«Окружающая нас среда совершила колебание, – продолжил Бронас и очертил плечами волнообразную дугу, по всей вероятности, для того, чтобы продемонстрировать погодную нестабильность, – это может оказать влияние на людей, чей эмоциональный фон подвержен изменчивости».

«Теперь понятно, отчего я сама не своя сегодня! – воскликнула Ангелина и начала обмахиваться еще интенсивнее. – У меня особая внутренняя восприимчивость, доктор!» – душистая салфетка вновь прошлась по мятежным от погодного перепада выпуклостям белого Ангелининого тела, возвышавшимся над тесным лифом.

«Именно, – Бронас поднял вверх указательный палец, – необходимо предпринять срочные меры для предотвращения опасных осложнений!»

«О боже, – затрепетала Ангелина, – я готова на любые меры». Вероятно, тетушке серьезно нездоровилось.

Понимая, что она в надежных руках, я оставила этих двоих укреплять теткино здоровье, а сама поспешила к себе, чтобы написать Вам и сообщить о новости.

Любезный мой друг, продержитесь еще сутки!

Вы, верно, тоже чувствительны к погодным неурядицам: намедни случилась резкая климатическая волна, задул сильный северный ветер, Вам сделалось зыбко, морозно и оттого неуютно, захотелось зноя, жаркого ритма и пульсации, а Вы, не понимая этого, устремились увязать свой интеллектуальный (хочется в это верить) интерес ко мне с энергичной силой своего бушующего от непогоды нутра.

Совсем скоро прогноз обещает солнечную неделю. Убеждена: с наступлением климатического баланса Ваше неуверенное состояние забудется, и Вы вновь обретете вожделенную крепость!

Графиня Александра Добронравова.

Дорогая Александра!

Я выждал порядочно и понял: вся рассказанная Вами история – чистейший вымысел.

Вероятно, Бронас подшутил. Вы же этого не поняли и приняли его слова на веру, без критики.

Моя страсть не может иметь и не имеет под собой атмосферно-погодной основы. В солнечный день вожделение лишь крепчает. В пасмурный моя готовность отдается сжимающей болью в тоскующем организме, а в ясную погоду тело мое еще и нестерпимо ноет.

Я отказываюсь верить в Вашу застенчивость, поскольку в моем «воздушном замке» Вы проделываете со мной невероятные вещи, не имеющие ничего общего со стыдливостью или же робостью.

Представляя все это, я начинаю еле слышно шептать Ваше имя, как будто надеюсь установить между нами мысленную связь и передать Вам свои яркие грезы.

Саша, позвольте мне помочь Вам!

Увидев двусмысленную картинку, не гоните ее, молю, досмотрите до конца.

Уверен, так мы вместе сможем одолеть скованность и пробудить Вас настоящую.

Ведь я подлинную Сашу уже знаю, а Вам еще только предстоит с ней познакомиться.

Но покуда от этого мгновения нас отделяет время, мне остается лишь читать Ваши язвительные отказы, каждый раз становясь всё более тревожным и горестным.

Я пытаюсь собраться и убедить себя в скорых переменах, однако, пока я не приложу особых усилий, душевное равновесие и не подумает возвращаться.

Вы можете вновь упрекнуть меня в непристойности, но, чтобы владеть собой как следует, я просто обязан применять различные методики, о которых Вам, уважаемая графиня, знать не следует.

Придумка доктора Бронаса обошлась мне дорого. Следуя его совету, я пытался соотнести свое состояние с погодой и не пользовался тем, что обычно позволяет мне оставаться расслабленным.

Это привело к острой напряженности и ощущению тяжести.

Не подумайте, я Вас ни в чем не упрекаю, напротив, хотел отметить Вашу работу над собой, ведь Вы интересуетесь вещами, которых хорошенькой барышне знать не пристало.

Шуточная теория Бронаса о природных влияниях пуста в сравнении с правдивой концепцией, доказанной компетентными людьми. Согласно ей, думающая барышня делается угрюмой, что влияет и на ее красоту, и на ее милосердие, поскольку любая наша мысль мгновенно напрягает внутренности.

Что за сим следует, Александра? Вероятно, Вы уже поняли и сами. Напряжение в голове влечет мимическую отдачу. Вы, того не замечая сами, напрягаете лицевые мышцы! Ваш организм запоминает гримасу мудрости, которую Вы так прилежно укрепляете, и даже в моменты, когда Вы, казалось, не думаете ни о чем, выражение это не желает покидать привычное место на Вашем хорошеньком личике.

В этой новости есть элемент оптимизма.

Потому что верно и обратное. Чем чаще Вы останавливаете мысли, тем чище и глаже становится Ваш лик.

Саша! Я знаю о том, что Вы много читаете и размышляете. Не вправе утверждать, но допускаю у Вас серьезные мимические изменения!

Не могу Вас не предостеречь: дальше может быть только хуже. Но я готов помочь! Не могу поступить иначе, ведь я предан Вам и обещал служить, покуда во мне горит пламя. Мне известен способ, после применения которого Ваше лицо вновь сделается божественным. Вы сможете устранить последствия вызванной литературными думами мышечной напряженности.

Сейчас Вы в который раз укорите меня, но иного способа расслабиться лицом нет! Если бы был, поверьте, я бы с Вами им поделился.

Читать Вы не перестаете, а следовательно, и размышлять, поэтому, Саша, для Вас спасение только во мне!

Я заведомо лишь намекаю на то, что имею в виду, надеясь Вас заинтриговать. Если Вас заинтересует мой секрет, дайте мне знать об этом, и я с удовольствием поделюсь им, а еще лучше продемонстрирую, чтобы Вы смогли немедленно ощутить его эффективность.

Навеки Ваш, Родион.

Здравствуйте, уважаемый граф Гулявин.

С любопытством прочитала Вашу новую записку. Спешу поблагодарить Вас. Вы так кропотливо разъяснили мне что к чему, что я ненадолго восхитилась Вашей способностью выстраивать причинно-следственные связи. Вы ухватили саму суть и выстроили логические рассуждения, снабдив их выводами.

Признаюсь, мне это очень понравилось.

Неведомо мне, хмурились ли Вы при таком вдумчивом описании, но если опасаетесь того, о чем так настоятельно меня предупреждаете, и морщины для Вас настолько пугающи, то спешу Вас успокоить: Вам не грозит мимическая скованность, потому как Вы в совершенстве овладели способом расслабления, о котором тактично умалчиваете.

У меня тоже есть свои методы борьбы с последствиями чтения. Уверяю Вас, и они вполне действенны. Я не стану призывать пробовать то, что делаю я, поскольку понимаю: Ваша версия куда приятней и привычней и в отличие от моей вовсе не требует специфической подготовки.

Вы-то можете успокоиться, в любой момент уединившись, а мне приходится обращаться за помощью, вовлекать в свои забавы множество лиц, поэтому мое утешенье дается мне много тяжелее.

Я не стану делать тайны из своего увлечения, ведь этим боюсь пробудить в Вас желание слишком вольно трактовать мои слова, поэтому поясню: чтобы расслабиться, мне нужно сперва облачиться в свою амазонку, затем приказать седлать моего любимого жеребца Лучезара, следом распорядиться вывести его во двор и помочь мне усесться верхом.

Часового упражнения мне обычно бывает достаточно, чтобы сменить лицевую хмурость на благожелательность и истребить возникающие кожные заломы и полосы.

Вы убеждаете меня в том, что Ваш способ сохранения молодости единственный, но это не так! Кроме того, существует и ряд других мною проверенных методик.

Например, мой кучер Степан в то время, когда его Фёкла уезжает к дочери, усердно колет дрова и таскает коровий навоз.

Упражнения помогают ему не думать, не хмуриться, спасаться от морщин и избавлять себя от внутреннего накала.

Вполне вероятно, Вам тоже подойдет вышеописанная мной метода. Попробуйте упражнения Степана! Полагаю, это дополнит Ваши самодеятельные забавы чем-то полезным.

С уважением, Саша Добронравова.

Александра!

Я старательно усмиряю себя, сдерживая гнев!

Всё сказанное Вами всегда принимается мной безоговорочно и серьезно!

Совет про колку дров и транспортировку навоза стал руководством к действию и возымел мгновенное воплощение. Сейчас-то я понимаю: рекомендация была очередной Вашей шуткой, Вы так развлекались! Вы снова высмеяли мою неконтролируемую болезненную одержимость.

Ну что ж, я принял это и зарекся! Обещаю, Александра, впредь надежнее руководить собой и не принуждать Вас выискивать средства, чтобы помочь мне справляться с моим необузданным нравом.

Когда я прочитал Ваши рекомендации, то немедленно кинулся во двор. Там уже вовсю действовал Васька, но я был непримирим и решителен.

Я отстранил слугу и сам взялся за колун. Я был так успешен и энергичен, что ничем не занятый Васька растерянно сел на скамейку, скрутил цигарку и назидательно изрек одно из своих самых ярких словарных непотребств, призывая меня быть половчей.

Я помню, как посмеялся его простоте, однако быстро уловил в суждении скептицизм и повелительно вскрикнул: «Что за площадная брань, Василий? Неси мне новых чурбаков, да поживее!»

Вы бы слышали меня в тот момент! Я был так тверд и авторитетен, так убедителен и важен. Я намеренно запомню эту интонацию и смогу ее применять, когда между нами установится доверительная теплота и мы будем с Вами исполнять любые фантазии друг друга.

Услышав властные нотки в моем голосе, Вы восхититесь, сделаетесь покорной и искренне исполните мною приказанное. Так же поступил и Василий.

Он тут же натаскал деревяшек.

Он ставил – я колол.

Я долго орудовал инструментом. Я наслаждался. Время будто делало петлю за петлей, повторяясь целехонькими поленьями.

Даже Васька стал участником литературного сюжета, который сомкнулся в кольцо и не желал нас выпускать.

Всё остановилась в одно мгновенье. В очередном рывке я вдруг узрел темноту. Последнее, что помню перед тем, как меня сковала невыносимая боль в спине: я вонзил железо в деревяшку. Не знаю, знакома ли Вам техника раскалывания чурбаков. Поверьте, для успешной работы требуется недюжинная сила и ловкость, ведь расколоть деревянный обрубок можно, лишь порядочно замахнувшись увесистым топором. Но в очередной раз приземлив железяку на деревянную площадку, я понял: заело.

Пальцы разжались, выпустив топорище, голова дернулась и велела глазам пересчитывать летающие кругом звезды.

Саша, когда весной я молил Вас стать моей Планидой, я имел в виду судьбу, а не небесное тело. Вы же поняли меня как всегда по-своему: взамен того, чтобы одарить меня собой и стать частью моей судьбы, Вы преподнесли мне таким хитрым способом… целое созвездие.

Я впал в состояние, типичное для кислородного голодания и нарушения водного баланса. Я пошатнулся. Окровавленными натруженными руками я стал хвататься то за спину, то за горло.

Василий кинулся мне на помощь. Ощутив в его плече хлипкую опору, я произнес: «Неси в покои да держи рот на замке, дабы маман ничего не узнала».

Третьи сутки я лежу в постели и думаю только о Вас. Сегодня мои пальцы обрели возможность держать перо, и я немедленно решил Вам написать. Я все еще очень слаб. Вдобавок мне приходится таиться, переносить боль беззвучно, ведь, выдай я правду, маман разволнуется и применит ко мне свои решительные методы лечения.

Графиня Гулявина славится умением отгонять любую хворь крайне мучительными способами, поэтому все наши домочадцы и слуги отличаются хорошим здоровьем и прекрасным настроением.

Вероятно, письмом я хочу подтолкнуть Вас к сочувствию и ласке, а может быть, даже к визиту. Не поверю, что Вас не тронет моя немочь, потому как именно Вы явились ее причиной.

Кроме того, мои мозолистые руки потеряли должную нежность и не позволяют мне успокаиваться привычным способом. Я не скрываю, я пробовал. Это было похоже на черновую работу рашпиля. Страдания мои лишь усугубились!

К душевным мукам прибавился радикулит с колкими откликами в шейном отделе. Мышечная сила моя вздыбилась и разлила по телу боль, как будто от истязаний. Руки мои трясутся, ноги содрогаются, голову сжимают мучительные спазмы и распирают неспокойные мысли.

Я чувствую, что еще сутки – и мои недуги приобретут хроническую форму. Поэтому вчера Васька озаботился поиском доктора. В этой трагической пьесе мы с Василием вдвоем, мы – заговорщики. Случайным образом именно ему выпала роль моего ассистента. До врача 33 версты. Ведя за собой Бронаса, Василий пояснил, что выбора у нас нет. Фредерик прибыл так спешно, как смог. Он внимательно осмотрел меня и поцокал.

«Томитесь, Родион?» – прищурившись, спросил он. Талантливый доктор, он сразу уловил что к чему.

Я не ответил и отвернулся.

«Что есть из лекарств?» – осведомился он, и вновь я не удостоил его ответом.

«А из питья?»

Вопросом он доказал мне: три месяца деревенской жизни сделали из парижского эскулапа русского человека!

Услышав это, я приподнялся: «А поможет?»

«Не повредит!» – он многозначительно погрозил мне пальцем и шепотом спросил: «Где?»

Тут я вспомнил: Бронас авторитетен для Вас, это и заставило меня ему довериться.

«Там», – я кивнул тяжелой головой в сторону тумбы и вновь обессиленно рухнул на подушки.

Его выдержка мне понравилась. Он неторопливо встал, достал настойку, вытер полой своего сюртука ложку и накапал в нее лечебное средство.

«Один не лечусь», – из последних сил выдавил я.

Бронас понимающе кивнул и приложился к горлышку бутылки. Его решительность и отвага пришлись мне по душе. Следом и я выпил «микстуру».

Мы выправляли здоровье до глубокой ночи. Васька раздобыл для нас правильные емкости и снабдил целительной закусью. Под утро Бронас уснул на половике возле моей кровати со словами: «Буду караулить, вдруг что?»

Все-таки Ваш Бронас и правда сострадательный и жертвенный человек.

Я проснулся от крика и не сразу понял, что произошло. Палашка волокла Фредерика за ногу вон из спальни и громко оповещала о приближении маман.

Я вскочил и тут же пожалел о резком движении: меня пронзила невыносимая мышечная боль, я не удержался и рухнул на половик рядом с постелью.

О том, что было после, умолчу.

Знайте только: теперь я страдаю много существеннее.

Ваш Родион.

Родион!

Дорогой мой, бедный мой Родион… Нельзя пить с Бронасом! Нельзя!

Об этом знают все деревенские. Как Вас угораздило отозваться на его лукавый призыв?

Это с виду он тощ и иностранен, но, как Вы верно подметили, прижился в России и успел наполниться национальным духом.

А за нашими разве угонишься? Поспеть ли за настоящим русским мужиком в потреблении спиртного? Ведь крепкая выпивка для русских имеет огромное значение: кто-то ею заглушает собственную лихость, а кто-то, напротив, с ее помощью выстраивает основу для удали.

Куда Вы-то полезли со своими титулами да регалиями? Вы – дворянин благородных кровей, оттого имеете шаткое здоровье, душевную неустойчивость и поспешную возбудимость.

И при всем при этом Вы решили лечиться таким сумасшедше-отчаянным способом, да еще и с ложки Бронаса?

Это мне теперь совершенно непонятно.

Вам надо было решительно отвергнуть его коварные обращения и объяснить, что боль Ваша имеет душевную основу, а это, как известно, лечится исключительно поэзией и природой.

Бронас послушен – он усадил бы Вас напротив распахнутого окна и стал бы Вам читать.

Вам оставалось бы только вдыхать поэтическую музыку, выправляться и крепнуть!

А Вы?! Заслышав булыжное словцо, поспешили излечиться спиртным от душевных тягот! Тем, что отозвались на его предложение и испытали алкогольный энтузиазм, Вы лишь подтвердили Бронасу, что имеете тайну и тайна эта связана с вашей страстью.

А знаете ли Вы, что Фредерик бесхитростен, а за это многими принимаем и любим? Он непременно использует эту Вашу историю, хотя бы для того, чтобы показать еще большую духовную близость к местному этносу.

Вскоре вся губерния будет судачить о Ваших душевных метаниях. Немедленно придумайте способ донести до Бронаса необходимость и важность хранить в строжайшей тайне сведения, полученные той распутной ночью.

Обвинения и упреки в свой адрес я не принимаю. Причиной Вашего провала стали Вы сами.

Впрочем, я не снимаю с себя ответственности за все сказанное. Но Ваша вольная трактовка моих доброжелательных советов сгубила все их значение.

Когда я велела Вам колоть дрова и таскать навоз, то усматривала в указанной последовательности смысл. Вам всего-то надо было рубить и таскать, таскать и рубить, чтобы тем самым давать правильное распределение нагрузки в мышечных тканях и не допускать излишнего тонуса.

Вы же поступили по-своему! Результатом этой вот самодеятельности стало приключившееся с Вами…

Я прошу – нет, требую, Родион – соответствовать Вашему благородному происхождению.

С уважением, графиня Добронравова.

Графиня!

Прочитал послание и укололся противу воли. Меня душит обида.

Я и так повсюду виновен, но высказанная Вами досада трогает больше, чем все прочие обвинения в безнравственности и лжи.

Злиться на Вас мне невыносимо. Вы – мой идеал, а это, как известно, выбор неосознанный.

Лишь с усилием я рассмотрел в Вашем посыле заботу! Здравомыслие вернулось ко мне осознанием: Ваши упреки – это покровительство!

Стали бы Вы тратить силы в пустоту, если бы не находили тому причин?

Нет, не стали бы.

Значит, и в Вас присутствует элемент буйства.

По всей видимости, Вы, сами того не желая, ухватили частичку моих фантазий, а потом, растерявшись от красочности, откликнулись на них. Мой вымысел – это лишь трафарет, Вы же разукрасили получившуюся картинку тем, что порождаете сами.

Теперь она бередит Вас так же, как и меня, требуя выхода.

Потому-то Вы и злитесь, но я-то знаю: так Вы проявляете свою любовь.

Способ весьма своеобразен, однако если выбирать между ним и тишиной, то я позволю Вам гневаться, поскольку рано или поздно негодование обернется страстью.

С благодарностью я принял Ваше предупреждение о болтливости Бронаса.

При этом немало порадовался тому, что Вы аттестуете его как стремительно обрусевшего иностранца, а не как засланного агента. Мне тоже показалось, что его бесхитростная и словоохотливая сущность не может принадлежать ушлому шпиону.

Но и правда: еще немного, и наша связь стала бы достоянием общества.

Признаюсь, в предыдущем письме я покаялся Вам лишь отчасти.

Той ночью Бронас невольно стал свидетелем моих любовных метаний.

Не помню, говорил я Вам или нет о своей тайне: в изголовье кровати я храню дощечку, на которой искусно выведено Ваше полное имя.

Когда мне одиноко, а это состояние последнее время меня почти не покидает, я смотрю на надпись и представляю Вас.

Вероятно, Вы спросите, отчего я не имею Вашего портрета. Безусловно, я снабдил свою страсть всем необходимым ассортиментом, однако я заметил странность: текст проникает в меня глубже, чем изобразительный объект. Я долго не находил этому объяснений, пока не прочитал про деление людей на категории в зависимости от того, каким образом воспринимается ими действительность.

Я вынужден отнести себя к тем, кто реагирует на слово и звук быстрее, чем на изображение. Сейчас мои объяснения сумбурны, но когда я глубоко изучу тему, то буду готов рассуждать и об этом.

Той ночью, желая позабыть о боли, я усердно лечился предложенным Бронасом лекарством. В какой-то момент я достал свою табличку, чем вызвал у Фредерика интерес. Бронас к тому времени полностью принял на себя роль моего лечащего врача и, конечно, не пропускал ни одного моего жеста. Он поинтересовался, отчего мой взгляд сделался мученическим и тусклым.

Влекомый его искренним вниманием, я рассказал всё как есть, начав историю с того февральского вечера в Санкт-Петербурге.

Фредерик сердечно отозвался на мою печаль! Лучшего слушателя у меня еще не было!

В основном он молчал, иногда кивал, а в паузах задавал очень точные вопросы. Отвечая на них, я понял себя лучше и открыл новые грани чувств. Я проникся к доктору благодарностью и испытывал ее ровно до того момента, пока не прочитал Ваши слова о его пагубной наклонности к сплетням.

Поехать к Фредерику немедля я не мог, потому что еще слаб. Позвать его в гости тоже невозможно, ибо тем утром маман отнеслась к нему неприязненно и обозлилась: он пробыл всю ночь в ее доме, никак не обозначив ей своего присутствия.

Теперь надо выждать, пока она забудет о его выходке и вновь сможет радоваться его визитам.

Продумав это, я застопорился.

Как встретиться с ним, чтобы не привлекать излишнего внимания, я не знал.

На счастье, наша Буянка была больна после своего первого отела. При других условиях ее хворь посчиталась бы легким недомоганием, но я стал настаивать на том, что болезнь может иметь критические последствия и велел незамедлительно вызвать Бронаса!

Пишу Вам и жду его приезда!

С любовью, Родион, Ваш будущий муж.

Родион Алексеевич, добрый день.

Сперва намеревалась начать с другого, однако увидела подпись и передумала.

Я в недоумении, Родион. Объясните, какие из моих слов провоцируют Вас, вынуждая так двусмысленно подписываться?

Скажите мне это – я стану внимательно избегать любого слова, побуждающего нелепые выдумки.

Давайте условимся немедленно: Вы более не смеете мне дерзить, иначе я сменю заботливость на враждебность. Результаты перемен могут быть непредсказуемыми.

Всё в Вашем письме – откровенный вызов!

Увы, Родион, если Вы не перемените тон беседы, я продолжу сообщать Вам о Ваших недостатках, коих усматриваю с каждым днем всё больше и больше…

Вы, должно быть, забыли, что, кроме физиологии, человека может заботить его душевное состояние, а оно, в свою очередь, не всегда связано с последствиями телесных мук.

Я давно пытаюсь отыскать в Вас проявления внутренней духовности, но мои попытки тщетны.

Вероятно, для Вас это слово не имеет смысла, но от этого оно не становится менее существенным и сильным, ведь именно духовность отличает зрелую личность от несостоятельной.

Представьте только: есть люди, для которых проявление духа – высшая ценность. Для Вас же любая мораль, кроме своей, искаженной и больной, чужда.

Вы – человек без будничных проблем и могли бы быть гораздо культурнее! Вам доступна возможность обнаружить и развить свой потенциал, отблагодарив небеса за аванс в виде благородного происхождения.

Подобный шанс для многих – несбыточная мечта, поскольку тяготы и бедствования влекут за собой лишь мысли о пропитании и безопасности, не давая возможности думать о чем-то большем.

Вам следует расширить умственный кругозор, начать читать что-то помимо статеек в театральных газетах и «Петербургской жизни». Окунитесь в публицистику, познакомьтесь с мыслями образованных людей, проникнитесь ими, представьте, что они разговаривают с Вами. При Вашем абстрактном мышлении сделать это не составит ровно никакого труда.

Как представите это, постарайтесь им отвечать.

Сперва прием покажется абсурдным или бессмысленным, однако такие тренировки бесценны, поскольку смогут развить речевую функцию, ввести в Ваш оборот умные слова, а со временем и помогут вам уловить их смысл.

Последствия занятий Вы прочувствуете не сразу, но они, несомненно, будут. Память начнет вбирать новое и в нужный момент откликаться на знакомые фразы.

Вернувшись в Петербург, Вы поблагодарите меня за эту науку. Когда при Вас станут философствовать и обсуждать насущные государственные дела, Вы не будете более безмолвствовать и улыбаться. И пусть у Вас не получится участвовать в дискуссиях, но Вы, по крайней мере, сможете многое выразить осмысленным и понимающим взглядом.

Затем Вы начнете формировать свое мнение. Это случится не сразу, но обязательно произойдет! Однажды Вы почувствуете, что не можете больше сдерживать рассуждения, и поймете, что обязаны поделиться ими. Вы начнете излагать.

Запомните этот день, который ознаменует окончание прежней и начало новой жизни. Вы станете полноправным участником разговора.

Сейчас Вы кто угодно: повеса, игрок, дурашливый мальчишка, влюбленный герой, страстный мечтатель, томящийся и нереализованный любовник, но абсолютно точно не мыслитель, не философ и не мудрец.

Вы вправе занять любую позицию, от преданного империи идеалиста до отъявленного вольнодумца, и даже можете неоднократно менять одно на другое, но сформироваться как личность и иметь свои взгляды Вы обязаны.

Теперь вернемся к письму.

Опустив провокации, остановлюсь на следующем моменте: рассказывая про Бронаса, Вы упомянули о нем как о прекрасном собеседнике, отозвались как о наилучшем слушателе. Получается, Бронас – не единственный, кто стал свидетелем Ваших душевных мук? Я требую объяснений!

Кому, когда и в чем Вы успели исповедаться? Если Вы, впадая в уныние, каждый раз прибегаете к откровенности, то я требую рассказать, что из того, чем Вы делитесь, правда, а что вымысел? Зная Ваши буйные абстракции, я не удивлюсь, если Вы разукрасили нашу невинную переписку вымышленными фактами. Но если Вы рассказываете, будто я уже воспитываю нашего сына и прощаю Вам любовные похождения, то этим Вы меня окончательно разгневаете.