Софист E-Book

Platón

• Herausgeber: Strelbytskyy Multimedia Publishing
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Serie: История политических и правовых учений
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 127

Veröffentlichungsjahr: 2017

Beschreibung

«Софист» – диалог древнегреческого философа и мыслителя Платона (427–347 до н. э.). *** Беседа Сократа о том, что софистика и ее приверженцы – лжецы; также вводится идея о движении. Платон размышлял об устройстве и управлении государством, был основоположником теории идей, блага, а также дуализма души и тела, сформулировал учение о познании. Платон – автор множества философских трудов: «Теэтет», «Тимей», «Феаг», «Федр», «Флеб», «Хармид», «Эвтидем», «Эвтифрон», «Критиас» и других.

Leseprobe

Оглавление

Платон

Софист

Примечания

Платон

Софист

«Софист» — диалог древнегреческого философа и мыслителя Платона (427–347 до н. э.). Беседа Сократа о том, что софистика и ее приверженцы — лжецы; также вводится идея о движении. Платон размышлял об устройстве и управлении государством, был основоположником теории идей, блага, а также дуализма души и тела, сформулировал учение о познании. Платон — автор множества философских трудов: «Теэтет», «Тимей», «Феаг», «Федр», «Флеб», «Хармид», «Эвтидем», «Эвтифрон», «Критиас» и других.

ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩИЕ:

ФЕОДОР, СОКРАТ, ЗЕНОН ЭЛЕЙСКИЙ, ТЕЭТЕТ.

Феод. По вчерашнему[1] условию, Сократ, мы и сами с готовностью[2] пришли, и привели с собой этого иностранца, родом из Элеи, друга последователей Парменидовых и Зеноновых, большего философа.

Сокр. Уж не бога ли какого, под видом иностранца, как говорит Омир, привел ты невзначай, Феодор[3]? По словам Омира, людям, хранящим справедливый стыд, сопутствуют и другие боги, но особенно сопровождает их бог — покровитель иностранцев, с намерением видеть правды и неправды людей. Так, может быть, и с тобою пришел кто-нибудь из существ высших, какой-нибудь бог-обличитель, чтобы взглянуть на нас, слабых в слове, и обличить нас.

Феод. Не такой нрав у этого иностранца, Сократ; он умереннее тех, которые любят заниматься спорами. И мне кажется, этот муж — никак не бог, хотя божественный; потому что такими я объявляю всех философов.

Сокр. Да и прекрасно, друг мой. Впрочем, распознавание этого рода, правду сказать, должно быть не многим легче, как и рода божьего. По невежеству прочих людей, они представляются мужами очень разновидными; часто посещают города, — говорю не о поддельных философах, а о действительных, которые на жизнь дольнюю смотрят сверху, — и одним кажутся людьми ничего не стоющими, а другим — достойными всего; иные воображают их, как политиков, иные — как софистов, а иные думают о них, как о людях совершенно сумасшедших. Впрочем приятно было бы получить сведение от нашего иностранца, если ему угодно: чем почитают и как называют это в тех местах[4]?

Феод. Что такое?

Сокр. Софиста, политика, философа.

Феод. В чем же собственно и какое на этот счет у тебя сомнение, что ты вздумал предложить такой вопрос?

Сокр. Вот что: за одно ли все это принималось, или за два, или, так как здесь три имени, то различаемы были и три рода, и каждому согласно с одним из имен приписывался род?

Феод. Я думаю, он отнюдь не откажется объяснить это. Или как скажем, иностранец?

Ин. Так, Феодор, — отнюдь не откажусь; да и не трудно сказать, что эти-то почитаются тремя, — хотя ясно определить значение каждого порознь, — что такое он, — дело не малое и не легкое.

Феод. К тому же, по счастливому, конечно, случаю, Сократ, ты попал почти на тот самый вопрос, который мы предлагали ему, прежде чем пришли сюда, — и он, что теперь тебе, то именно отвечал тогда и нам: слыхал я об этом, говорит, довольно, и не забыл.

Сокр. Так не откажись же, иностранец; мы просим первого опыта твоей услуги. Скажи нам только: как ты привык, — сам ли по себе, одиночно, длинною речью раскрывать то, что хочешь доказать, или посредством вопросов, — которыми пользуясь, предлагал некогда прекрасные свои рассуждения и Парменид, когда я слушал его, быв еще юношею, а он уже глубоким стариком?

Ин. Если собеседник бывает не раздражителен и сговорчив, то легче говорить с другим, а когда напротив, — самому по себе.

Сокр. Так ты можешь избрать кого угодно из присутствующих; потому что все будут слушать тебя кротко. Впрочем, если послушаешься моего совета, то изберешь кого-нибудь из юношей: Теэтета, например, или кого иного, кто тебе по мысли.

Ин. Ах, Сократ! стыдно только мне что-то, вступая в беседу с вами в первый раз, говорить не понемногу, не слово за словом, а широко повести непрерывную речь, самому по себе, — хотя бы говорил и с другим, — как будто бы, то есть, я хочу показать себя. Ведь на самом деле теперешний вопрос предложен не так просто, как может казаться кому-нибудь, но требует рассуждения очень длинного. С другой стороны, и то опять: не сделать, что угодно тебе и этим, особенно когда ты уже сказал, что сказал, — представляется мне, гостю, неприличием и грубостью. А Теэтета-то я принимаю в собеседники тем более, что и прежде говорил с ним, да и ты теперь велишь мне.

Теэт. Так угодишь ли ты, иностранец, всем, если сделаешь так[5], как сказал Сократ?

Ин. На это-то, должно быть, еще ничего нельзя сказать, Теэтет; а надобно уже, после сего, как видно, обратить свою речь к тебе. Если же от продолжительности труда ты несколько утомишься, вини в этом не меня, а этих своих друзей.

Теат. Но пока пусть будет так, — я не думаю отказываться. Если же случилось бы что такое, — примем этого Сократа; Сократова соименника[6], а моего сверстника и товарища, которому не новость разделять со мною труды.

Ин. Ты хорошо говоришь; но к его помощи в продолжение разговора будешь обращаться особо, а теперь тебе надобно рассматривать дело сообща вместе со мною, и на первый раз начать, как мне представляется, софистом, исследуя и выражая словом, что такое софист. Ведь в настоящее-то время ты и я относительно этого сходимся только в имени, а о самом предмете, который им называется, каждый из нас, может быть, имеет свое особое понятие. Между тем всегда и во всем надобно скорее соглашаться касательно самого предмета, определяя его словами, чем касательно одного имени, без слов. Понять род людей, который мы думаем теперь исследовать, — понять, что такое софист, — не так легко. И опять, чтобы с успехом трудиться в делах великих, все и в древности постановили — сперва заниматься в том же отношении делами малыми и легкими, прежде чем приступать к великим. Поэтому теперь, Теэтет, такой мой совет и нам: находя трудным и неудобопонятным род софиста, наперед предварить его рассмотрением другого, легчайшего, — если ты не укажешь на путь иной, более удобный.

Теэт. Я не укажу.

Ин. Что же? хочешь ли, попытаемся взять пример от одной из вещей маловажных и приложить его к большей?

Теэт. Да.

Ин. Что же бы такое предложить, хотя удобопознаваемое и маловажное, однако ж, требующее не меньшего объяснения, как и предметы великие? Например, рыболов-удочник[7]: не всем ли известно это дело, и не правда ли, что не стоит оно особенно большего и серьезного внимания?

Теэт. Так.

Ин. Между тем самое дело и его объяснение, надеюсь, пригодны будут нам к тому, чего хотим.

Теэт. Это было бы хорошо.

Ин. Пускай. Начнем же так: скажи мне, искусником ли признаем мы его, Или каким-нибудь человеком, чуждым искусства, который, однако ж, имеет иную силу?

Теэт. Всего менее — чуждым искусства.

Ин. Но ведь искусств-то всех почти два вида.

Теэт. Как?

Ин. Земледелие, какое бы то ни было попечение о всяком смертном теле, и о теле сложном, формованном, которое мы назвали сосудом, также искусство подражательное, — все это вместе очень справедливо можно назвать одним именем.

Теэт. Как, и каким?

Ин. Все, чего прежде не было и что потом приводит кто-нибудь к бытию; таково, что приводящее, говорим, производит, и приводимое к бытию производится.

Теэт. Правильно.

Ин. Но то-то все, что мы сейчас только перечислили, своею силою относится к этому.

Теэт. Да, относится.

Ин. Так, заключая перечисленное под общим заглавием, назовем этоискусством производительным.

Теэт. Пусть.

Ин. Но после сего весь вид знания научный, барышнический, состязательный, охотнический, — так как он не мастерит ничего вышеупомянутого, а имеет дело с существующим и бывающим, то овладевая им словами и делами, то не допуская других до овладения, — особенно поэтому, во всех своих частях вместе, прилично может быть назван некоторымискусством приобретательным.

Теэт. Да, в самом деле, прилично.

Ин. Если же все искусства разделяются на приобретательные и производительные, то к которому из этих видов, Теэтет, отнесем мы рыболовное?

Теэт. Явно, что к приобретательному.

Ин. Но искусства, приобретательного не два ли вида? Один — меновой, бывающий с обеих сторон по охоте и производимый посредством подарков, наград и продажи; а другой — овладевательный, всем овладевающий посредством дела или слова.

Тевт. Из сказанного, в самом деле, явно.

Ин. Что же? Не разделить ли надвое искусство овладевательное?

Теэт. Как?

Ин. Так, что явное считать всесостязательным, а все скрытное — охотническим.

Теэт. Да.

Ин. Но отходнического-то уже странно было бы не рассечь надвое.

Теэт. Говори, как.

Ин. Не разделить ловли роданеодушевленногоиодушевленного.

Теэт. Апочему же, если оба они действительно есть?

Ин. Да как не быть! Впрочем, род неодушевленный, как род, кроме некоторых частей плавательного искусства, и других подобных им немногих, не имеющий имени, мы оставим; род же, относящийся к ловле животных одушевленных, назовемохотою за животными[8].

Теэт. Пусть.

Ин. А охоты за животными не в праве ли мы указать два рода: один — касающийся животных сухопутных и распадающийся на многие виды и имена, — называя егоохотою сухопутною другой — относящийся к животным плавающим, — давая ему имяохоты жидкостихийной[9]?

Теэт. Конечно.

Ин. Притом, в роде животных плавающих не видим ли мы одной породы летающей, другой водяной?

Теэт. Как не видеть!

Ин. И всякая охота за родом летающим называется у нас некоторым птицеловством.

Теэт. Да, называется так.

Ин. А за родом водяным, почти во всех случаях, — рыболовством.

Теэт. Да.

Ин. Что же? и эту опять охоту не разделить ли мне на две большие части?

Теэт. На какие?

Ин. На те, что производят лов тут же — (одними)сетямииударом.

Теэт. Как это говоришь ты, и чем различаешь то и другое?

Ин. Да вот, все, чем обводят что-нибудь, и что полагают с целью преграды, называется, вероятно, плетнем.

Теэт. Конечно.

Ин. Так и верши, и сети, и вентери, и заколы, и другое такое же — должно ли почитать чем отличным от плетней?

Теэт. Нет.

Ин. Стадо быть, эту часть рыболовства мы назовем от сотой плетневой, или как-нибудь подобно тому.

Теэт. Да.

Ин. А ту, производимую иначе, — ударом, то есть трезубцами и крючками, — следует нам назвать одним именемловли ударной. Или иной, может быть, назовет ее лучше, Теэтет[10]?

Теэт. Не будем заботиться об имени: удовлетворительно и это.

Ин. Но ночная-то, — из ударной, — совершающаяся при свете огня, у самых тех, которые занимаются ею, обыкновенно называется, думаю, огневою.

Теэт. Конечно.

Ин. А дневная, — тан как тогда к концам привязываются крючки и трезубцы, — вся — крючковой.

Теэт. Говорят так.

Ин. И опять из крючковой ударной, одна производится сверху вниз, пользуясь при этом особенно трезубцами, и называется, думаю, какою-то трезубочной.

Теэт. Некоторые, в самом деле, так говорят.

Ин. Посему есть, наконец, и еще один, можно сказать, вид.

Теэт. Какой?

Ин. С противоположным этому ударом, — производимый крючком и попадающий не в какую случится часть рыбьего тела, как трезубцами, а всегда в голову и рот ловимой рыбы, притом вытаскивающий ее, прутьями и удилищами, снизу в противную сторону, вверх. Этой охоте, Теэтет, какое, скажем, надобно дать имя?

Теэт. Мне кажется, теперь дело дошло до того, что недавно нашли мы нужным исследовать.

Ин. Стало быть, теперь ты и я не только согласились в имени удочного рыболовства, но и достаточно поняли самый способ производить это дело; потому что половинная часть этого искусства, взятого в целом, была приобретательная, половина приобретательного — овладевательная, половина овладевательного — охотническая, половина охотнического — гоняющаяся за животными, половина гоняющегося за животными — жидкостихийная, половина жидкостихийного, заключающая весь нижний отдел, была рыболовная, половина рыболовного — ударная, половина ударного — крючковая, а половина этого, вытаскивающая чрез удар снизу вверх, получила имя по подобию самого дела, и названа теперьудочным рыболовством.

Теэт. Вез сомнения, так; и это-то достаточно раскрыто.

Ин. Давай же, решимся по этому образцу найти то, что такое софист.

Теэт. Со всею готовностью.

Ин. Но у нас тот ведь был первый вопрос: удочного рыболова простым ли надобно почитать человеком, или некоторым искусником?

Теэт. Да.

Ин. Так вот теперь и этого, Теэтет, простым ли признаем человеком, или непременно истинным софистом[11]?

Теэт. Никак не простым человеком. Ведь я понимаю, что ты говоришь; он всячески должен быть таким, каково его имя-то. Нам надобно только, как видно, определить, какое приписать ему искусство.

Ин. Ну, какое же оно? Ради богов, ужели мы не поняли, что один из этих мужей — родня другому?

Теэт. Какой какому?

Ин. Удочный рыболов софисту.

Теэт. Каким образом?

Ин. Оба они представляются мне некоторыми охотниками.

Теэт. Какой ловли другой из них? Об одном-то мы, конечно, уже сказали.

Ин. Всю ловлю мы разделили, кажется, надвое: рассекли ее на часть плавательную и пешую.

Теэт. Да.

Ин. рассмотрели и то, сколько в роде плавательном видов водяных; а часть пешую оставили не разделенною, сказав, что она многовидна.

Теэт. Конечно.

Ин. И так, софисти удочный рыболов доселе идут вместе, выступая из искусства приобретательного.

Теэт. По-видимому, так.

Ин. А расходятся-то с охоты за животными: один направляется к морю, рекам и озерам, и там ловит животных.

Теэт. Как же.

Ин. А другой — к земле и к рекам иного рода, как бы на роскошные луга богатства и юности, чтобы овладеть пасущимися там стадами.

Теэт. Как ты говоришь?

Ин. Пешей охоты есть две большие некоторые части.

Теэт. Какие две?

Ин. Одна охота закроткими, другая задикимиживотными.

Теэт. Так это — охота за кроткими?

Ин. Если только человек есть животное кроткое. Полагай, как угодно: или нет ничего кроткого; или другое что-нибудь есть кроткое, а человек — дикое; или человек, скажешь опять, есть животное кроткое, но охоты за людьми не признаешь никакой. Из этих положений, которое бы ни понравилось тебе утверждать, то и объяви нам.

Теэт. Но я думаю, иностранец, что мы — животное кроткое, и допускаю охоту за людьми.

Ин. Так за кроткими мы допустим охоту двоякую.

Теэт. Почему же скажем так?

Ин. Допустим одну — хищническую, поработительную, тираническую и вообще воинственную, заключая все это в одном имени охоты насильственной.

Теэт. Хорошо.

Ин. Адругую — судейскую, сходочную и собеседовательную, называя опять все это одним именем некоторого искусства убеждательного.

Теэт. Правильно.

Ин. Да и в убеждательном искусстве укажем два вида.

Теэт. Какие?

Ин. Один — производящийсячастно, другой — публично.

Теэт. Действительно, есть тот и другой.

Ин. А из охоты частной, не есть ли одна — подарочная, другая — мздоимная?

Теэт. Не понимаю.

Ин. Видно, ты не обращал еще внимания на охоту любителей.

Теэт. В каком отношении?

Ин. В том, что пойманным они дают подарки.

Теэт. Ты говоришь весьма справедливо.

Ин. Так пусть ото будет вид искусствалюбительного.

Теэт. Конечно.

Ин. А из подарочной-то, собеседующую даром, приворожающую положительно из удовольствия и находящую вознаграждение только в подносимой себе пище лести все мы, я думаю, назвали бы некоторым искусствомудоволственным.

Теэт. Как не назвать!

Ин. Напротив, ту, которая объявляет, что беседует для добродетели, и требует за то награды денежной, — этот род не следует ли назвать другим именем?

Теэт. Как не следует!

Ин. Каким же именно? попытайся сказать.

Теэт. Это ясно: мне кажется, мы нашли софиста. Говоря это, я называю его, думаю, надлежащим именем.

Ин. Так из теперешнего рассуждения видно, Теэтет, что софистику, как приводиткэтому самое слово, надобно почитать частью искусства усвоятельного, овладевательного, уловляющего, охотящегося за животными ручными, гоняющегося за людьми, убеждательного, частно-ловящего, собирающего деньги, мнимо-образовательного, преследующего богатых и знаменитых юношей[12].

Теэт. Вез сомнения.

Ин. Посмотрим еще и вот каким образом; — ибо искомое теперь причастно не какому-нибудь маловажному искусству, но весьма изворотливому. Ведь и в том, что сказано было прежде, представлялся намек, что это искомое не таково, каким мы называем его теперь, но относится к какому-то другому роду.

Теэт. Каким же образом?

Ин. Искусства приобретательного было у нас два вида: одна часть его — овладевательная, другая — меновая[13].

Теэт. Да, было.

Ин. А менового искусства назовем тоже два вида: одиндаровой, другой — продажный.

Теэт. Пускай будет так.

Ин. Положим опять, что и продажный рассекается надвое.

Теэт. Каким образом?

Ин. Тут различается продажа предметовсамодельныхи продажа, меняющая произведениячужие.

Теэт. Конечно.

Ин. Что же? почти половинная часть искусства меняющего не есть ли в городе такая мена, которая называетсярозничною.

Теэт. Да.

Ин. А та, которая, посредством купли и продажи, отпускает товары из одного города в другой, не есть ли менакупеческая?

Теэт. Какая же иначе.

Ин. Но не знаем ли мы, что купеческая мена обменивает на деньги как все то, чем питается и пользуется тело, так и все другое, что требуется для души?

Теэт. Как это говоришь ты?

Ин. Может быть, мы не знаем этого по отношению к душе: а другое-то, вероятно, разумеем.

Теэт. Да.

Ин. Укажем же вообще на музыку, которая всегда переходит из города в город, — здесь покупается, и отвозимая в другой, продается; тоже и живопись, и фокусничество, и многое другое, что касается души и, перевозимое, продается, — иногда для услаждения, а иногда для серьезного занятия; и того, кто перевозит и продает, ничем не менее, как продавца пищи и питья, можем прямо называть купцом.

Теэт. Весьма справедливо.

Ин. Стадо быть, и этого, кто скупает познания и по городам променивает их на монету, не тем же ли назовешь именем?

Теэт. И очень-таки.

Ин. Но одну часть этого душевного купечества не весьма ли справедливо будет назватьпоказательностью[14], а другой, не менее смешной; как и первая, хотя занимающейся продажею познаний, не необходимо ли дать имя, сродное с ее деятельностью?

Теэт. Конечно.

Ин. И в этой торговле познаниями, одно, относящееся к познаниям в области иных искусств, надобно назвать иначе, а другое, относящееся к познаниям о добродетели, — опять иначе.

Теэт. Как не иначе!

Ин. Относительно к познаниям в области иных искусств, ей прилично именоватьсяискусство-продажничеством, а относительно к этим — постарайся сам приискать имя.

Теэт. Да какое иное имя давая этому, не погрешил бы кто-нибудь, — кроме самого, искомого теперь, родасофистического?

Ин. Никакое иное. Давай же сведем это, и скажем, что софистика в другой раз является частью искусства приобретательного, менового, продажного, купеческого, торгующего товарами душевными и продающего то, что относится к рассуждениям и познаниям о добродетели.

Теэт. И очень.

Ин