Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Strelbytskyy Multimedia Publishing
- Kategorie: Geisteswissenschaft
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2024
Эта книга — для тех, кто даже в самые недобрые времена стремятся преумножать так нужную нам всем мудрость. Ведь без мудрости недобрые времена не превратить в добрые. Никак.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 53
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Борис Поломошнов
Егор Поломошнов
Стенограмма перепалки Иммануила Канта с Сократом
Мистерия
Эта книга — для тех, кто даже в самые недобрые времена стремятся преумножать так нужную нам всем мудрость.
Ведь без мудрости недобрые времена не превратить в добрые. Никак.
От авторов
Все, события, что тут изложены, не имеют ни места, ни времени быть — в силу вполне естественных обстоятельств.
Однако, если у нас в руках уже была бы машина времени, то все, описанное здесь, мы вполне могли бы организовать, устроить и обеспечить. Тем более, что ни Кант, ни Сократ никоим образом не были бы против: скорее, даже наоборот — категорически за.
Поскольку же машины времени у нас в наличии не имеется, приходится довольствоваться тем, что есть: то есть, представлением о наиболее вероятном поведении героев нашего повествования, погруженных в предлагаемые им обстоятельства.
Итак, внемлем им.
Глава I. Обвинение Сократа Кантом
Кант: Герр Сократ! Вы — хитрец!
Сократ: Возможно. Впрочем, быть хитрецом совершенно не обязательно означает быть подлецом: второе в любом случае не совместимо с человеческим статусом, первое же — в зависимости от конкретных обстоятельств, например, если хитрость применяется не при отражении неспровоцированной агрессии. А чем, собственно говоря, вызвано Ваше, так преисполненное праведного гнева и негодования, якобы обвинение в мой адрес?
Кант: Тем, что Вы, будучи философом, как говорится, до мозга костей, тем не менее, не написали за всю свою жизнь ни строчки, повергая таким способом в замешательство и недоумение не только своих оппонентов и недоброжелателей, но и самых преданных и верных своих почитателей, которые, безусловно, хотели бы почитать написанное Вами.
Сократ: И…?
Кант: И что значит это Ваше «И…?»
Сократ: Оно значит вопрос. О том, как эти люди сами себе пытаются объяснить, почему, зачем, для чего и отчего мною не написано ни строчки? Ведь их же это беспокоит, а спросить им у меня никак не получается, не так ли?
Кант: Они вот уже две тысячи лет фантазируют по данному поводу.
Сократ: И успешно?
Кант: Да как вам сказать… Одна фантазия получается нелепее другой.
Сократ: Вы можете привести примеры?
Кант: Да, конечно. Начиная от предположения, что Вы — Сократ — не умели ни читать, ни писать, и заканчивая утверждением, что Ваша жена Ксантиппа не давала Вам денег на письменные принадлежностыи, а свох собственных финансовых ресурсов Вы не имели.
Сократ: Забавно… А еще есть? Подобные?
Кант: Да хоть пруд пруди! Тут и пространные рассуждения о Вашей хронической, чуть ли не патологической занятости, которая якобы не позволяла Вам заниматься какой-либо писаниной, и слезливо-сочувственные ремарки по поводу отсутствия среди Вашей мебели письменного стола или какого-нибудь его подобия, и всякая прочая белиберда.
Сократ: Ну, а сами-то Вы — какой версии придерживаетесь?
Кант: А у меня — не версия: у меня — разгадка инспирированной Вами коварной загадки.
Сократ: Нутес-нутес?
Кант: Как человеку образованному Вам, безусловно, был известен тезис Вашего почти современника Хилона из Спарты: «О мертвых или хорошо, или — ничего, кроме правды».
Сократ: Вы решили мне польстить? Бог Вам судья, но приведенный Вами тезис Хилона мне действительно знаком. И что из сего следует?
Кант: А то, что Вы заранее предполагали, что далеко не все сформулированные Вами мысли будут гениальными и даже просто не глупыми, ведь людям же свойственно заблуждаться, а Вы — в конце-то концов — тоже человек.
Сократ: И…?
Кант: И Вы решили всех обхитрить: не оставлять после себя ни одного написанного Вами слова, ведь в них могут затаиться ошибки и заблуждения, которые станут известны Вашим читателям, в том числе — и Вашим почитателям, а Вам этого ох как не хотелось бы, не так ли?
Сократ: А память? Человеческая?
Кант: А с ней Вы тоже все точно просчитали: человеческая память такова, что каков человек, такова и память о нем. О хорошем человеке плохое проходит сквозь людскую память, как талая вода сквозь песок, не оставляя на нем никаких следов. В том числе, и следов глупых или — скажем так — не совсем умных мыслей, не зафиксированных письменно. В отличие от написанных: как говорится, «что написано пером, не вырубишь топором».
Сократ: У Вас есть примеры подобных случаев?
Кант: Да сколько угодно! Взять того же Аристотеля…
Сократ: А кто это?
Кант: Вы его не знаете: он родился через пятнадцать лет после Вашей смерти. Именно ему принадлежит самое феноменальное определение мудрости.
Сократ: Вот как? И как же оно звучит?
Кант: Мудрость — это способность постигать трудное. А еще он — самый выдающийся ученик Вашего самого выдающегося ученика — Платона.
Сократ: Ну, и что же начудил сей высокочтимый выдающийся юноша?
Кант: Да уж начудил так начудил. Причем — во всяком возрасте: то он написал, что вьюны рождаются из ила; то — что все глухонемые по природе своей беспросветно глупы; то — что рабу быть рабом и полезно, и справедливо, ибо — якобы — тело раба предназначено для выполнения трудов физических, а тело свободного человека — видите ли — для трудов исключительно умственных.
Сократ: Позвольте, но ведь тело раба при рождении никоим образом НЕ отличается от тела свободного человека!
Кант: Действительно. И если было бы иначе, то, как в свое время заметил Вольтер, одни люди рождались бы с седлами на спинах, а другие — со шпорами на ногах.
Сократ: А, может быть, Аристотель имел в виду не сугубо телесные различия между рабом и свободным человеком, а, как сейчас принято говорить, ментальные?
Кант: А ментальные различия существуют. Весьма существенные. Между… рабами.
Сократ: Извольте пояснить.
Кант: Пожалуйста: одна категория рабов признает унизительность своего положения и борется против него; другая — просто терпит все безропотно до самой своей смерти, не предпринимая никаких попыток что-либо изменить в своем положении; третья же мечтает не о том, чтобы стать свободным человеком, а о том, чтобы стать старшим рабом, и, получив в руки кнут, вдоволь измываться над просто рабами. Не унижающим человеческого достоинства рабство может быть, но только в момент его уничтожения бывшими рабами, ставшими борцами. Соответственно, репутация каждого человека определяется не только и не столько его социальным статусом, но и его — в первую очередь — отношением к своему социальному статусу.
Сократ: Да уж, подмочил Аристотель свою репутацию. Изрядно. Ладно бы только вьюнами — куда ни шло, но с глухонемыми и с рабами — явный конфуз.
Кант: Причем — с далековедущими последствиями: тотальной дискриминацией глухонемых и столь же тотальным стремлением рабовладельцев увековечить свой статус.
Сократ: Интересно, а у них это получилось?
Кант: Получилось возвести Аристотеля в ранг «отца идеи» увековечения господства одних людей над другими. Как, опираясь на тезис Аристотеля о пользе и справедливости рабства, написал главный теософ средневековой Европы — Фома Аквинский — вóйны были всегда и везде, и — всегда и везде — в войнах были победители и побежденные, и — всегда и везде — побежденные становились рабами победителей, и — поскольку так было всегда и везде, то такое положение вещей должно быть возведено в ранг принципа универсального государственного законодательства и международного права. Ни больше и ни меньше.
Сократ: Да уж, поупражнялся один человек в философии. Людям последующих поколений на голову. Наверное, сейчас в гробу ворочается, бедняга, став одновременно и гордостью, и позором своего учителя. Хотя…
Кант: ???
Сократ: Да вот сейчас я подумал, что и у того, кто был учителем Аристотеля — у Платона — был свой «скелет в шкафу» — те письменно зафиксированные высказывания, за которые ему должно было бы стать стыдно.
Кант: О чем речь?
Сократ: О его отношении к главному постулату философии Гераклита.
Кант:
