Вся философия для ленивых - Борис Поломошнов - E-Book

Вся философия для ленивых E-Book

Борис Поломошнов

0,0

Beschreibung

«Философия для ленивых» — это уникальный проект известного популяризатора науки Бориса Поломошнова и Мультимедийного издательства Стрельбицкого. Проект вызвал большой резонанс у читающей публики. И отнюдь не только у ленивых. Несмотря на несколько игривое название этой книжной серии, популяризирующей философские концепции и учения, она содержит статьи эссе, по которым можно вполне качественно составить представление и творчески осмыслить наследие таких выдающихся философов, как Альберт Швейцер, Артур Шопенгауэр, Бертран Рассел, Владимир Роменец, Гегель, Гераклит, Д. Белл, Г. Маркузе, Кьеркегор, Камю, Конфуций, Лао-Цзы, Сунь-Цзы, М.Хайдеггер, Макс Вебер, Марк Аврелий, Платон, Сократ, Фалес, Фихте, Эрих Фромм, Фрэнсис Бэкон, Эдмунд Гуссерль, Элвин и Хайди Тоффлер, Т. Адорно и М. Хоркхаймер. Читатель этой книги сможет составить практически полное представление о развитии философских идей от древних греков до двадцатого века, получит увлекательные факты и оригинальные трактовки известнейших, революционных, скандальных и ошеломляющих философских трудов. 

Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:

Android
iOS
von Legimi
zertifizierten E-Readern
Kindle™-E-Readern
(für ausgewählte Pakete)

Seitenzahl: 312

Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:

Android
iOS
Bewertungen
0,0
0
0
0
0
0
Mehr Informationen
Mehr Informationen
Legimi prüft nicht, ob Rezensionen von Nutzern stammen, die den betreffenden Titel tatsächlich gekauft oder gelesen/gehört haben. Wir entfernen aber gefälschte Rezensionen.



Борис Поломошнов

Вся философия для ленивых

«Философия для ленивых» — это уникальный проект известного популяризатора науки Бориса Поломошнова и Мультимедийного издательства Стрельбицкого.

Проект вызвал большой резонанс у читающей публики. И отнюдь не только у ленивых.

Несмотря на несколько игривое название этой книжной серии, популяризирующей философские концепции и учения, она содержит статьи эссе, по которым можно вполне качественно составить представление и творчески осмыслить наследие таких выдающихся философов, как Альберт Швейцер, Артур Шопенгауэр, Бертран Рассел, Владимир Роменец, Гегель, Гераклит, Д. Белл, Г. Маркузе, Кьеркегор, Камю, Конфуций, Лао-Цзы, Сунь-Цзы, М.Хайдеггер, Макс Вебер, Марк Аврелий, Платон, Сократ, Фалес, Фихте, Эрих Фромм, Фрэнсис Бэкон, Эдмунд Гуссерль, Элвин и Хайди Тоффлер, Т. Адорно и М. Хоркхаймер.

Читатель этой книги сможет составить практически полное представление о развитии философских идей от древних греков до двадцатого века, получит увлекательные факты и оригинальные трактовки известнейших, революционных, скандальных и ошеломляющих философских трудов.

Оглавление
Конфуций
Лао-Цзы
Сунь-Цзы
Даршан
Фалес
Гераклит
Платон. Символ пещеры в «Государстве»
Альбер Камю. Бунтующий человек
Френсис Бэкон. Новый Органон
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XLVI
Эрих Фромм. Бегство от свободы
Эрих Фромм. Искусство любить…
Фихте. «Я» и «не-Я»
Френсис Бэкон. Об идолах нашего мышления
Фромм. Человек волк или овца?
Гегель и его «домашнее задание» нам
Гегель. Кто мыслит абстрактно? Часть первая
Ильенков. Откуда берется ум?
Кант. Загадка разгаданной тайны
Лабрюйер
Ларошфуко
1 [2]
2
3
19
27
29
31
39
45
50
66
70
88
93
107
110
116
119
127
131
132
134
147
152
157
158
171
178
201
231
250
314
Макс Вебер. Наука как призвание и профессия
Марк Аврелий
Ортега-и-Гассет. Что такое философия
Сартр. О лжи молчанием
Серен Кьеркегор. Болезнь к смерти
Станислав Ежи Лец. Почти без комментариев
Станислав Лем. Философия случая
Станислав Лем. Мегабитовая бомба
Герберт Маркузе. Одномерный человек
Альберт Швейцер. Добрый Доктор
Эдмунд Гуссерль. Феноменология
Роменец. О человеке
Роменец. О сложном — просто
Роменец. О потребностях
Бертран Рассел. О Мудрости Запада
Часть I
Часть II
Зигмунд Фрейд и его «кастрюля»
Адорно и Хоркхаймер. Диалектика Просвещения
Хайдеггер. О феномене времени
Тоффлер В двух частях
Часть I: Революционное богатство
Часть II: «Третья волна»
Даниэл Белл. Конец идеологии
Даниэл Белл. Грядущее…

Конфуций

Если почитать то, что изложено и напечатано в наших учебниках — по философии ли, по истории философии ли, — невольно складывается впечатление, что этот китайский цзы (мудрец) только тем и занимался, что изрекал морализирующие банальности самого примитивного пошиба. Вроде того, что «нужно уважать старших», что «правитель есть правитель, отец есть отец, а сын есть сын».

Именно в таком свете Конфуция издревле позиционировали проповедники незыблемых устоев в любом государстве — каким бы мерзким и отвратительным оно ни было.

Однако в действительности мысли Конфуция были неизмеримо глубже и точнее их политически выхолощенных интерпретаций.

Желаете получить доказательства?

Извольте.

Из книги «Луньюй» (в одних переводах — «Изречения», в других — «Беседы и суждения», глава 1 «Сюэ», что означает «Учиться»): «К молодым людям нельзя относиться свысока. Очень может быть, что, повзрослев, они станут выдающимися мужами».

Дело же Учителя при этом — помогать ученику в его становлении как Человека, даже отдаленным знакомством с которым можно будет гордиться.

Главный принцип Конфуция как Учителя можно сформулировать двумя словами: «Помогать, понимая».

Как сейчас бы сказали, деликатно, ненавязчиво, без надрыва, без постоянных одергиваний и всегда избыточных нравоучений, с учетом индивидуальных особенностей каждого ученика.

Например: «Гунси Хуа спросил у Учителя, почему он по-разному ответил двум своим ученикам на один и тот же вопрос. Учитель сказал: „Цю медлителен, вот почему я его подбадриваю, Ю — порывист, вот почему я его сдерживаю“» (Глава 11. «Сянь цзинь» («Когда-то люди, постигая…»).

Секрет своих успехов в каждом деле, за которое он брался, Конфуций объяснял предельно просто, но при этом — далеко не примитивно: «Зная многое, отбираю в нем лучшее» (Глава 7. «Шу эр» («Я продолжаю, я передаю»).

«Как ему это удавалось?», — спрóсите Вы, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница.

Отвечаем: «Учитель избегал четырех вещей: пустых домыслов (сплетен, слухов); категоричности в оценках; упрямства и тщеславия» (Глава 9. «Цзы хань» («Учитель редко говорил о…»).

Впрочем, было бы заблуждением считать, что все мыслительные устремления были направлены на, как сейчас бы сказали, оптимизацию взаимодействия между учителем и учеником.

Следует отметить, что три слова: воспитание; образование и просвещение — в китайском языке (как традиционном, так и упрощенном) обозначаются одним и тем же сочетанием двух иероглифов, звучащем примерно как Jiàoyù.

Так что не всегда без дополнительных уточнений можно однозначно понять, о каком именно из этих трех слов идет речь в том или ином случае.

Зато можно без риска впасть в заблуждение утверждать: многие идеи и принципы, заложенные и изложенные Конфуцием, были — вольно или невольно — заимствованы у него впоследствии выдающимися мыслителями и политическими деятелями.

Так, в частности, мысль о том, что «я совершенствуюсь, если мне указывают на мои недостатки» (Глава 7. «Шу эр» («Я продолжаю, я передаю»), была «взята на вооружение» и автором «Похвалы глупости» Эразмом Роттердамским, и Бенедиктом Спинозой, и четырехкратным президентом США Франклином Делано Рузвельтом. Безотносительно к тому, читал кто-то из них трех «Луньюй» Конфуция или же не читал.

Особенно поразителен факт из биографии ФДР, как его сокращенно называли его соратники: тридцать второй президент США коллекционировал… карикатуры на себя.

Если таковых в СМИ становилось мало, то ФДР воспринимал это как то, что он проводит недостаточно активную политику.

По содержанию же их он делал выводы о том, какие ошибки он, возможно, совершает, и оперативно вносил коррективы в проводимую им политику, будь то внешняя или же внутренняя.

Причем делал он это именно в то время, когда в его стране бушевала The Great Depression, как ее тогда называли, и когда, казалось бы, как никогда более «ответственному лицу», каковым является, хотя бы и номинально, президент любой страны, следовало бы беспокоиться о своем «имидже».

Тем не менее, великая депрессия была преодолена, страна сначала «стала на ноги», а затем — превратилась в государство с самыми высокими темпами экономического развития, несмотря на то, что ее президент коллекционировал карикатуры на себя. А может быть, в какой-то мере благодаря таким экстравагантным действиям, в принципе рекомендованным в свое время Конфуцием, как Вы считаете, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница?

Как видим, умные мысли не пропадают втуне, и иногда становятся востребованными спустя тысячи лет после смерти их автора.

По поводу приписываемой Конфуцию апологетизации любой существующей власти, сам Кун-цзы заявил в свое время без каких бы то ни было обиняков и экивоков, например (см: гл. 13 — «Цзилу»): «Цзыгун спросил: „А что можно сказать о тех, кто в нынешнее время занят управлением государством?“. „Это те, о ком не стоит говорить“, — ответил Учитель».

Как говорится, коротко и ясно.

Как диагноз квалифицированного врача больному «стыдной болезнью» в крайне запущенной ее форме.

Нам же с Вами, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница, задача.

От Конфуция.

Определить, какой правитель хуже для своей страны и ее народа: тот, который обижается и злится, если ему говорят о нем неприятную ему правду, и пытается — явно или же исподтишка мстить своему «обидчику», или же тот, кто живет и действует по «принципу»: «Плюй ему в глаза — скажет, что божья роса».

Ответ от Конфуция на эту задачу от него же: «Хуже оба».

Возмущало Конфуция в правителях многое.

Однако больше всего — «отправлять необученных людей сражаться на войну — это значит посылать их на верную гибель» (Глава 13. «Цзилу»).

По поводу таких «полководцев-правителей» Кун-цзы сказал крайне жестко: «Своей смертью не должен умереть Чжун Ю». (Глава 11. «Сянь цзинь» («Когда-то люди, постигая…»).

Был ли жесток Конфуций в своих суждениях?

Решать, опять-таки Вам.

И — вот Вам подсказка.

Даже — две.

Пользуйтесь!

Первая: «Кто ненавидит то, что лишено милосердия, тот проявляет милосердие» (Конфуций. «Афоризмы»).

Вторая: «Некто спросил: „Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?“ Учитель сказал: „А чем же тогда платить за добро? За добро надо платить добром. За зло — справедливостью“» (Там же).

В любом случае следует признать, что современная концепция справедливости как воздаяния, адекватного содеянному, восходит именно к Конфуцию — Мудрецу по имени Кун.

Лао-Цзы

Пожалуй, самой загадочной фигурой во всей Всемирной истории философской мысли был и остается китайский мудрец (цзы) по имени Лао.

Вокруг его имени и его авторства «Дао» роится такое обилие домыслов, вымыслов и пересуд, что оно сопоставимо лишь с тем, что окружает имя Гомера.

Нет, безусловно, вопрос о том, «а был ли мальчик?», — в данном случае не обсуждается.

Да, скорее всего, в 579-м году до н. э. действительно родился мальчик по имени Лао, а вот написал ли он трактат под названием «Дао дэ цзин», и, соответственно, заслуживает ли он почетной приставки «цзы» к своему имени — «вот в чем вопрос!».

Может быть, именно для того, чтобы подобного рода вопросы не возникали, древнеиндийские мудрецы (см. предпредыдущий выпуск настоящей серии) записывали свои мысли фактически на скрижалях Истории сознательно анонимно: во избежание ненужных разнотолков, а фактически — кривотолков, как Вы считаете, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница?

В любом случае мы с Вами поступим предельно просто: будем исходить из того, что текст «Дао дэ цзин» (чаще всего переводится как «Канон Пути и Благодати») есть, и есть предполагаемый его автор, а именно — Лао-цзы.

От этой отправной точки и будем делать свой первый шаг по Пути к проникновению в суть действительно интереснейшего — во всех отношениях текста.

Итак, как говорится в «Дао дэ цзин», «путешествие даже в тысячу ли начинается с одного шага» (книга вторая, § 62).

Ну, и куда же мы направляемся по дороге Дао?

Как и надлежит, в Царство Понимания.

Того, что мы с Вами — просвещенные обитатели Цивилизованного Мира понимаем далеко не всегда и не совсем так, как следовало бы.

Что ж, будем учиться.

У цзы — мудреца по имени Лао.

Ведь «мудрец идет впереди, но не вредит народу» (там же, § 66).

А кто же или что же «вредит народу»?

И тут нас с Вами подстерегает первый по-настоящему большой сюрприз: «Не знать и при этом думать, что знаешь — это и ведет к затруднениям» (там же § 71).

Человечеству пришлось прожить почти две с половиной тысячи лет после смерти Лао-цзы, прежде чем его мысль, как боевое знамя, оказалась подхваченной: «Логика — великий преследователь темного и запутанного мышления. Она рассеивает туман нашего невежества, заставляющий нас думать, что мы понимаем то, чего на самом деле не понимаем» (Джон Стюарт Милль. «Логика силлогистическая и индуктивная»).

Вот так-так!

А мы-то с Вами, по нашей простоте душевной, думали, что невежество это незнание. А что оказалось? Думать, что знаешь и что понимаешь то, чего на самом-то деле и не знаешь, и не понимаешь — вот что такое настоящее невежество, стóящее того, чтобы его знали и понимали, и — не только в лицо, но и, что называется, «с тылу», ведь, как сказал бы Сунь-цзы, «незнание и непонимание нами нашего врага приближает нас к гибели».

Вот из этого-то давайте с Вами и будем исходить, преодолевая то, что мы думали, что мы знаем и понимаем, а на самом деле, — мягко говоря, не очень.

Примеры?

Извольте.

Мы думаем, что мы знаем, что лучшие правители — это те, кого мы любим, не так ли?

А что по этому поводу говорит Лао-цзы?

Читаем: «Лучший правитель — это тот, о существовании которого никто не знает: все действуют надлежащим образом, а он не вмешивается» (книга первая § 17). То есть, как лучший футбольный судья, которого никто — ни игроки, ни зрители — не замечают, а порядок на футбольном поле, тем не менее, обеспечивается.

«А какой же правитель — худший?», — спросите Вы, конечно же.

Терпение, и еще раз — терпение.

Не все сразу.

Точь-в-точь, как у Лао-цзы: «Следом за ним (лучшим — Б.П.) идут те правители, которых… любят» (!!!) (там же).

Посмотрите сейчас на себя в зеркало: копия картины «Не ждали», не правда ли?

Точно такая же правда, как то, что совершенно недавно — по меркам Истории — на похоронах кровавого тирана люди давили друг друга, стремясь — совершенно искренне! — приобщиться к проявлению всеобщего горя от его смерти.

Что же пишет далее Лао-цзы?

«Далее следуют правители, которых боятся» (иногда «вторые» и «третьи» — одни и те же лица — Б.П.).

«За ними — те, которых ненавидят, и — в самом конце — те правители, которых презирают» (там же).

Как нет для мужчины более жестокой пытки, чем презрение к нему со стороны желанной ему женщины, так нет для правителя более страшной кары, чем презрение к нему его подданных.

Что же нужно для того, чтобы не попадать правителю в столь неприятную для него ситуацию?

Не так уж много, хотя, если хорошенько разобраться, не так уж и мало.

Всего две вещи: человеколюбие и мудрость.

Ведь «когда утрачивается человеколюбие, приходит справедливость» (книга вторая § 38).

То есть, там, где есть человеколюбие, проявляемое с обеих сторон возникающего очага напряжения, там справедливость становится избыточной.

«Когда же утрачивается справедливость (при уже утраченном или же так и не пришедшем человеколюбии — Б.П.), — читаем далее в „Дао дэ цзин“ — приходят ритуалы. Ведь ритуалы — это тончайшая ширма для „преданности“ и „искренности“ и предвестник смуты» (там же).

А что же такое быть мудрым — для правителя?

Читаем.

В «Дао дэ цзин».

«Мудрец не имеет постоянного сердца. Его сердце — сердца людей» (книга первая, § 49).

Только при соблюдении этих условий — как утверждает Лао-цзы — возможно достижение Пути Неба.

А сам «Путь Неба — в принесении пользы без причинения вреда» (книга вторая, § 81).

Не: «Себе и своим — лучшее, остальным — остальное»; не «хотели как лучше, а получилось — как всегда», а просто — быть полезным людям и не причинять им вреда.

У Вас, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница есть вопросы?

К Лао-цзы?

Нет?

В таком случае, вопрос к Вам.

Не кажется ли Вам странным, что люди жили себе, жили — безо всякой философии — тысячи лет: и в Европе, и в Индии, и в Китае, и вдруг, как «с бухты-барахты» — появляется философия практически одновременно: и в греческих городах-полисах; и на долинах Индии; и на холмах Китая.

Ведь — присмотритесь: еще не умер Фалес из Милета, как уже родились Лао-цзы и Кун-цзы; они еще были живы, когда на свет появились Гераклит и Парменид, не говоря уже о навеки анонимных и, судя по всему, многочисленных авторах артхи и дхармы, мокши и камы. Что это за философско-демографический взрыв такой произошел практически одновременно в местах, столь отдаленных друг от друга?

Самое, казалось бы, логичное объяснение этому феномену попытался дать в XX-м веке Альфред Вебер — философ, социолог, экономист и притом — родной брат Макса Вебера — одного из «трех святых социологии» (определение по Уильяму Аутвейту).

Читаем: «В период IX–VI в.в. до н. э. три сложившиеся культурные сферы мира, переднеазиатско-греческая, индийская и китайская странным образом почти одновременно… пришли к универсальным по своей направленности понятиям в области… философии, к общим ответам и решениям». (Weber A. Kulturgeschichte alt Kultursoziologie. Leiden, 1935, S. 7–8).

Альфред Вебер ищет и — находит (?) единственное — на его взгляд — рациональное объяснение этому «странному» феномену: практически одновременное вторжение индоевропейских народов (ариев) из центральной Азии в Индию, Китай и на Запад.

Следует отметить, что такая гипотеза — при всей ее кажущейся логичности — имеет весьма существенный изъян, которым сводилась практически «на нет» вся ее убедительность: для того, чтобы распространять (на Восток и на Запад) нечто ценное, необходимо это ценное у себя иметь.

Однако и по сей день не найдено ни единого доказательства того, что у кочевых «индоевропейских народов» (ариев) — выходцев из Центральной Азии — имелась высокоразвитая философская культура.

«Что же тогда нам со всем этим делать?», — в полном смятении спросите Вы.

Предлагается прислушаться к Карлу Ясперсу — далеко не «последнему» человеку в философии истории и в истории философии.

Вот что он пишет по интересующему нас — здесь и сейчас — вопросу: философ — в отличие от не-философа — «это человек, имеющий мужество искать опору в себе, а не вне себя» (см.: К. Ясперс. Смысл и назначение истории. — М.: Республика, 1994, с. 34).

«Почему же такие мужественные люди — философы — возникли практически одновременно в древних Греции, Индии и Китае?», — с полным для того основанием зададите Вы свой вопрос.

А потому же, почему Татьяна Ларина влюбилась в Евгения Онегина: «Пришла пора — она влюбилась!» (см., соответственно: Пушкин А.С.).

Человечество, как, впрочем, и каждый живой человек, со временем взрослеет.

Признаки взросления юноши или девушки Вы, конечно же, знаете.

Признаком же взросления человечества есть формирование философов, то есть, таких людей, которые ищут и — зачастую — таки находят опору для себя в самих себе, а не вне себя.

Сунь-Цзы

Сегодня ни одна уважающая себя и претендующая на уважение к ней других business school в Мире не позволяет себе не включить в свои учебные программы «Трактаты о военном искусстве» автора по имени Сунь-цзы.

Почему?

Это что — тотальная милитаризация системы престижного образования?

Разберемся.

Сначала — с автором «Трактатов…».

Родился в конце VI-го века, умер в начале V-го.

И то, и, естественно, другое — до н. э.

Известен тем, что, являясь на протяжении многих лет стратегом и военачальником, выиграл все битвы, в которых принимал участие именно в названном качестве.

Так что свои «Трактаты о военном искусстве» он написал со знанием предмета, о котором в них пишется.

Читаем написанное там.

«Война — это путь обмана (те приемы, которые дальше рекомендует Сунь-цзы, частью относятся к тому, что мы охарактеризовали бы как хитрость — прим. переводчика — Николая Конрада). Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто ты не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него все полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если они у него дружны, разъедини их; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает». (Из главы I. «Предварительные расчеты»).

«Никогда еще не бывало, чтобы война продолжалась долго и это было бы выгодно государству». (Из главы II. «Ведение войны»).

«С солдатами же обращайся хорошо и заботься о них. Это и называется: победить противника и увеличить свою силу». (Там же).

«Поэтому сто раз сразиться и сто раз победить — это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего — покорить чужую армию, не сражаясь». (Из главы III. «Стратегическое нападение»).

«Поэтому и говорится: если знаешь противника и знаешь себя, сражайся хоть сто раз, опасности не будет; если знаешь себя, а его не знаешь, один раз победишь, а другой раз потерпишь поражение; если же не знаешь ни себя, ни его, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение». (Там же).

«Поэтому, когда тот, кто умеет заставить противника двигаться, показывает ему его выгоду, противник обязательно идет за ним; когда противнику что-либо дают, он обязательно берет; выгодой заставляют его двигаться, а встречают его неожиданностью» (Из главы V. «Мощь»).

«Если рассуждать так, как я, то пусть у противника войск и много, что это может ему дать для победы? Пусть войск у противника и будет много, можно не дать ему вступить в бой». (Из главы VI. «Полнота и пустота»).

«Поэтому, оценивая противника, узнают его план с его достоинствами и его ошибками; воздействовав на противника, узнают законы, управляющие его движением и покоем; показывая ему ту или иную форму, узнают место его жизни и смерти; столкнувшись с ним, узнают, где у него избыток и где недостаток». (Там же).

«Форма у войска подобна воде: форма у воды — избегать высоты и стремиться вниз; форма у войска — избегать полноты у противника и ударять по его пустоте. Вода устанавливает свое течение в зависимости от места; войско устанавливает свою победу в зависимости от противника» (Там же).

«Поэтому у войска нет неизменной мощи, как у воды нет неизменной формы. Кто умеет в зависимости от противника владеть изменениями и превращениями, тот и будет называться победителем». (Там же).

«Двигаются, взвесив все на весах. Кто заранее знает тактику прямого и обходного пути, тот побеждает. Это и есть закон борьбы на войне». (Глава VII. «Борьба на войне»).

«Если все сосредоточены на одном, храбрый не может один выступить вперед, трусливый не может один отойти назад. Это и есть закон руководства войском». (Там же).

«Поэтому тот, кто умеет вести войну, избегает противника, когда его дух бодр, и ударяет на него, когда его дух вял; это и есть управление духом». (Там же).

«Не идти против знамен противника, когда они в полном порядке; не нападать на стан противника, когда он неприступен; это и есть управление изменениями» (Там же).

«Правило ведения войны заключается в том, чтобы не полагаться на то, что противник не придет, а полагаться на то, с чем я его могу встретить; не полагаться на то, что он не нападет, а полагаться на то, что я сделаю успешное нападение на себя невозможным для него». (Глава VIII. «Девять изменений»).

«Если полководец без счету раздает награды, значит войско в трудном положении. Если он бессчетно прибегает к наказаниям, значит войско в тяжелом положении. Если он сначала жесток, а потом боится своего войска, это означает верх непонимания военного искусства). (Там же).

„Дело не в том, чтобы все более и более увеличивать число солдат. Нельзя идти вперед с одной только воинской силой. Достаточно иметь ее столько, сколько нужно для того, чтобы справиться с противником путем сосредоточения своих сил и правильной оценки противника. Кто не будет так рассуждать и будет относиться к противнику пренебрежительно, тот непременно станет его пленником“. (Там же).

„Если солдаты еще не расположены к тебе, а ты станешь их наказывать, они не будут тебе подчиняться. Если солдаты уже расположены к тебе, а наказания производиться не будут, то ими совсем не следует пользоваться“. (Там же).

„Когда законы вообще исполняются, в этом случае, если преподашь что-нибудь народу, народ тебе повинуется. Когда законы вообще не выполняются, в этом случае, если преподашь что-либо народу, народ тебе не повинуется. Когда законы вообще принимаются с доверием и ясны, значит, ты и народ взаимно обрели друг друга“. (Там же).

„Когда полководец слаб и не строг, когда обучение солдат отличается неопределенностью, когда у командиров и солдат нет ничего постоянного, когда при построении в боевой порядок все идет вкривь и вкось, это значит, что в войске беспорядок. Когда полководец не умеет оценить противника, когда он свои малые силы сводит с большими силами неприятеля, когда он, будучи слаб, нападает на сильного, это значит, что его войско непременно обратится в бегство“. (Глава X. „Формы местности“).

„Если будешь смотреть на своих солдат как на своих детей, сможешь отправиться с ними хоть в самое глубокое ущелье; если будешь смотреть на солдат как на любимых сыновей, сможешь идти с ними хоть на смерть. Но если ты будешь добр к ним, но не сможешь ими распоряжаться; если будешь любить их, но не сумеешь им приказывать; если у них возникнут беспорядки, а ты не сумеешь установить порядок, это значит, что они у тебя — непослушные дети, и управлять ими будет невозможно“ (Там же).

„Поэтому тот, кто хорошо ведет войну, подобен Шуай-жань. Шуайжань — это чаншаньская змея. Когда ее бьют по голове, она бьет хвостом; когда ее ударяют по хвосту, она бьет головой; когда ее ударяют по середине, она бьет и головой, и хвостом“ (Глава XI. „Девять местностей“).

„Государь не должен поднимать оружие из-за своего гнева; полководец не должен вступать в бой из-за своей злобы. Гнев может опять превратиться в радость, злоба может опять превратиться в веселье, но погибшее государство не возродится, а мертвые не оживут. Поэтому мудрый государь очень осторожен по отношению к войне, а хороший полководец очень остерегается ее. Это и есть путь, на котором сохраняешь и государство в мире, и армию в целости“. (Глава XII. „Огневое нападение“).

Вот теперь, ознакомившись, хотя бы и во фрагментах, с текстом „Трактатов о военном искусстве“, можно с уверенностью констатировать следующее.

Если принять во внимание определение войны Карлом фон Клаузевицем, гласящее, что „война есть продолжение политики иными средствами“, и слова Карла Маркса о том, что „политика есть концентрированное выражение экономики“, то пазлы мозаики под названием: „Экзальтированное внимание к Сунь-цзы и к его „Трактатам“ именно сейчас“, — складываются во вполне целостное панно.

С единственным пробелом.

Где мы с Вами, уважаемый Читатель, проставим: „Трактаты…“ Сун-цзы выходят далеко за пределы, обозначенные их названием, ведь в них человеческая Мысль достигает такого уровня проникновения в Сущность исследуемого, что заслуживает быть названной Философией Победы».

Разума.

Над агрессивной Глупостью и остервенелой Подлостью, т. е., над всем тем, что заслуживает участи быть побежденным.

Даршан

В те давние-давние времена, когда в Древней Греции только что появился Первый Философ — Фалес из Милета, — а сама Философия еще лишь обретала — благодаря усилиям Ее «крестного отца» — Пифагора — свое название, в Древней Индии зарождался и начинал себя проявлять Даршан.

В переводе с санскрита это слово означает Прозрение.

Понятно, что никакого отношения к офтальмологии Оно не имеет, поскольку речь здесь идет не о физиологическом, а совсем о другом процессе.

Охарактеризовать который Вы, уважаемый/уважаемая Читатель/Читательница можете сами.

Сообразуясь с Вашим Его разумением.

Мы же не будем вселять в Вас Вселенский Ужас от перечисления сонмища школ и направлений, источников и первоисточников, в лоне, в русле и в текстах которых прорастал, проистекал и проявлял себя Даршан.

Просто вынесем на Ваш непредвзятый суд заимствованные из него суждения: те, что нашли, находят, и — надеемся — будут находить свой отклик у людей, живших, живущих, и — уверены — будут жить через сотни и тысячи лет после смерти навеки безвестных древнеиндийских мудрецов.

Готовы?

Тогда — вперед, и пусть «дорогу осилит идущий» (см.: артха, что в свободном переводе с санскрита на язык современности означает: доктрина достойной цели), ведь «дело стоúт рядом со стоящим, идет за идущим, творит с творящим» (см.: кама, с санскр., — учения о физическом и моральном удовлетворении).

Там же: «Друг познается в беде, родственники — в невзгодах, жена — в бедности».

Через две с половиной тысячи лет после первичного написания этих слов в стихотворении «Дай Бог» Евгения Евтушенко появляются строки:

Дай Бог, чтобы твоя страна

Тебя не пнула сапожищем.

Дай Бог, чтобы твоя жена

Тебя любила даже нищим.

Нам не известно, читал ли написанное в фолиантах древнеиндийской мудрости автор сценария фильма «Поездка в Америку», но в нем герой Эдди Мэрфи, будучи наследным принцем некоей африканской страны, притворяется бедным.

Работает уборщиком мусора.

Для чего, спрашивается?

Для того чтобы та девушка, которой он сделает предложение своей руки и своего сердца, полюбила бы именно его, а не его деньги и не его социальный статус.

Вот такой получился фокус.

То есть, сосредоточенность на главном.

А помните ли Вы вопрос, ставший в свое время почти сакраментальным: «В чем сила, брат?».

Своя версия ответа на него имелась у древнеиндийских мудрецов: «Сила слабого — в царе, сила ребенка — в плаче, сила дурака — в молчании (почти как в „Евгении Онегине“: „С ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре“), сила вора — во лжи» (см., опять-таки, артху).

Хотите получить формулу, по которой можно определить индекс ничтожности любого человека?

Извольте: «Ничтожен тот, кто любит говорить о своих достоинствах и чужих недостатках» (см.: дхарма, в переводе с санскрита — закон, правило, кодекс добродетелей).

Проследите с позиции этого принципа — хоть сегодня! — за выступлением любого политика, и перед Вами — как на ладони — предстанет степень его ничтожности.

А вот это уже — призыв к конкретному действию: «Нагл злодей, чувствующий себя в безопасности. Но как быстро исчезает его наглость при малейшей опасности для него!» (тоже — дхарма).

Встречаются в высказываниях древнеиндийских мудрецов и суждения, нас шокирующие как формой изложения в них Мысли, так и своей парадоксальностью: «Злодея не сделаешь добрым: как ни отмывай задний проход, он все равно не станет глазом» (см., опять-таки, — дхарму).

Сразу же возникает вопрос к навсегда безвестному автору этой фразы: «Позвольте, это что же такое получается? Если человек зол, то он безнадежен в своей злобности?».

Вот уж нет.

Здесь говорится лишь о том, что никого нельзя принудительно сделать добрым.

Однако если человек сам того захочет, то он может сделаться и добрым, и умным, и счастливым.

Самостоятельно.

Лишь привлекая себе на помощь тех, кого следует.

Как сказал две тысячи лет назад Луций Анней Сенека, «боги думают о нас, но не вместо нас».

Когда Альберт Эйнштейн подошел вплотную к формулированию своей общей теории относительности, он решил провести проверку своей тогда еще гипотезы на живом человеке.

Конкретно — на самом себе.

Сначала он пригласил в кафе очень симпатичную девушку, к которой давно испытывал более чем симпатию — неодолимое влечение. Проведя в ее обществе несколько незабываемых часов, он пребывал в полной уверенности в том, что прошло лишь считанное число минут.

Затем он решил проверить, как протекает время, проведенное, сидя на раскаленной сковородке.

Поскольку достаточно крупногабаритной кухонной утвари, нужной для проведения такого эксперимента, у него не нашлось, он зашел к своей соседке, у которой — увы! — тоже не оказалось подходящей сковородки. Зато у нее оказалась большая электровафельница. Включив ее в электросеть и просидев на ней всего несколько секунд, Эйнштейн ощутил, что просидел на ней целую вечность.

Наверное, предвидя нечто подобное, древнеиндийские мудрецы сказали: «В счастье годы текут, как дни; в несчастье дни кажутся годами» (см. мокша — в переводе с санскрита — спасение).

Дни и годы пребывания каждого человека в этом Мире имеют свой предел.

Для кого-то — естественный, для кого-то — не очень.

Кто с чем остается после?

Как вариант для Вашего рассмотрения: «Богатства оставляют умершего на пороге его дома, друзья и родные оставляют его на кладбище, и только добрые и злые дела следуют за ним и после смерти» (см.: кама).

Там же (в каме) раскрываются некоторые секреты супружеского несчастья: «Когда девушкой овладевают поспешно, не овладев вначале ее сердцем, она чувствует страх, трепет, смятение и ненависть. А не испытав удовлетворения в любви и подавления тревоги, она становится ненавистницей мужчин, или же, возненавидев своего супруга, идет к другому».

Не правда ли, что такие изречения древнеиндийских мудрецов вызывают у нас отклик понимания?

Конечно же, правда.

А не-приведенные?

Увы, но придется признать, что не все.

Некоторые вызывают у нас, по меньшей мере, недоумение.

Если не ступор ошарашенности.

Примеры?

Пожалуйста.

«Говори приятное, но не льсти; будь героем, но без хвастовства; будь смелым, но без дерзости; будь щедрым, но не к недостойным» (см.: дхарма).

Вот те-раз!

Как это, как это?

Наш — европейский, или, если угодно — западный менталитет услужливо преподносит нам: «Приятному должно противопоставляеться не-приятное; смелости — трусость; героизму — малодушие и, опять-таки — трусость; щедрости — скаредность».

Восточная же Мудрость, овеществленная в Даршане, ищет и находит не только противостоящее бесценным ценностям, но и границы их действительной применимости, за которыми эти ценности вырождаются в анти-ценности.

Такой мировоззренческий подход к рассмотрению ценностей не только не свойственен традиционной европейской (западной) школе мышления, но и, как правило, не воспринимаем ею.

Попробуйте сегодня на высоком собрании высоколобых педагогов, наделенных престижными титулами и званиями, произнести: «Не учись дурному даже у своих родителей (не говоря уже об учителях — Б.П.), учись хорошему даже у своих врагов» (см.: дхарма).

Вам описать реакцию, неотвратимо последующую за этим со стороны высоколобого собрания, или же Вы представите ее себе самостоятельно?

Не отвечайте — не надо.

Раз Вы дочитали до этого места, то Ваш ответ читается без слов.

Стремясь приобщиться к чему-то действительно стóящему, как это пытаемся сегодня делать мы, неправомерно все ценное сводить лишь к европейским (западным) ценностям, оскорбляя и унижая при этом и тем самым достоинство не менее древних, чем европейская, и при этом — не-европейских (не-западных) культур, пренебрегая их конструктивными наработками и игнорируя их достижения.

Фалес

В европейской, иначе говоря, — в западной традиции Первым — навсегда! — Философом признан Фалес из Милета.

Именно так его называли Платон и Аристотель, Плутарх и Диоген Лаэрций, а — по словам Цицерона — Фалес является еще и отцом науки как таковой.

Известно место рождения этого человека — город Милет — греческая колония на западной оконечности полуострова Малая Азия.

Известны и годы жизни Фалеса: 625-й — 547-й.

Естественно, до нашей эры.

Чем же он наполнил черточку между приведенными здесь двумя датами?

Вот что пишет о нем едва ли не самый широко-известный изо всех древнегреческих философов — Аристотель: «Когда его попрекали бедностью, утверждая, что занятия философией никакой выгоды не приносят, то, рассказывают, он, предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы роздал в задаток имевшуюся у него небольшую сумму денег всем владельцам маслобоен в Милете и на Хиосе, законтрактовав их дешево, так как никто с ним не конкурировал. Когда наступило время сбора оливок, и сразу многим одновременно потребовались маслобойни, он, отдавая маслобойни на откуп на желательных ему условиях и собрав много денег, доказал, что философам при желании легко разбогатеть, но не это является предметом их стремлений» (Аристотель. Политика. Книга первая (А), 1259 а).

Но если не деньги, то — что же тогда являлось «предметом стремлений» Фалеса?

Говоря современным языком, это что-то,

во-первых, — первоосновы всего существующего,

во-вторых, — крайние его состояния и проявления.

Увы, но до наших дней не сохранилось не только ни одного произведения Фалеса из Милета, но даже ни одного их фрагмента.

Все, что мы знаем об этом человеке, о его идеях и его достижениях, известно нам от третьих лиц — его последователей, его учеников, учеников его учеников.

От них к нам пришли высказывания Фалеса о том, что «питание всех вещей влажно», что «семена и зерна всего сущего имеют влажную природу», вследствие чего «высыхание всего есть смерть». Любые формы жизни, по крайней мере, на планете Земля, связаны с наличием воды, а значит — согласно концепции Фалеса — все живущее приходит из воды.

Ни одна из современных наук не претендует на опровержение этих слов.

Точно так же, как современной математикой ни в малейшей степени не оспаривается и теорема Фалеса, сформулированная им за полвека до рождения Пифагора: «Если на одной из двух прямых отложить последовательно несколько отрезков и через их концы провести параллельные прямые, пересекающие вторую прямую, то они отсекут на второй прямой пропорциональные отрезки».

Различные авторы, жившие и творившие в эпоху античности (Иероним Родосский, Диоген Лаэрций, Плутарх), свидетельствуют о том, что именно Фалесу принадлежит метод определения высоты любых предметов по их тени.

Измерили Вы длину своей тени и свой рост, соотнесли их между собой, и через полученное соотношение, можете, зная длину тени, допустим, египетской пирамиды, легко рассчитать ее высоту.

Если у Вас есть дедушка или бабушка в селе, а еще лучше — и тот и другая, то в любой солнечный день Вы сможете приятно удивить их, а заодно и их односельчан, сообщив им высоту любого произрастающего в окрýге тополя, не влезая на его верхушку.

И все же не в этом главное из того, что нам всем досталось от Фалеса из Милета.

Самое ценное из его наследия — для всех нас и всех последующих поколений людей — его мысли о самом-самом.

Что самое большое в Мире?

Что в Нем самое быстрое?

Что в Нем самое неотъемлемое для Человека?

Не знаете?

А Фалес узнал.

Самое большое в Мире — это Пространство: ведь оно вмещает в себя все.

Самое быстрое в Мире — это Мысль: свет далекой звезды может добираться до нас многие тысячи лет, а мысленно мы можем долететь до нее мгновенно.

Самое неотъемлемое для человека — это Надежда: по словам самогó Фалеса Она есть даже у того, у кого, кроме Нее, больше ничего нет.

И все это — отнюдь не предмет для заучивания и запоминания, а — по сути — катализатор, побудительный импульс для развития наших мыслительных способностей и для достижения нами — посредством их использования и применения — действительно стóящих для нас результатов.

То есть, таких, каковые нужны в жизни.

Нам.

Например, признавая — вслед за Фалесом из Милета — тот факт, что человеческая мысль может быть быстрее света, мы, не останавливаясь на констатации этого факта, приходим к парадоксальной мысли о том, что, есть нечто, что может быть быстрее человеческой мысли. Это нечто — наш язык: человек порой еще не успеет подумать, как уже скажет.

Отсюда — вполне логически обоснованный вывод: самое быстрое — не всегда самое лучшее.

О Надежде как самом неотъемлемом от человека: да, конечно, «надежда умирает последней».

Однако это отнюдь не означает, что ее нельзя убить.

Кладбище надежд зарастает ядовитым сорняком отчаяния, выкорчевывая который мы таки можем побудить к жизни молодые побеги новых надежд.

Пространство — самое большое, что существует в этом Мире.

С этим нельзя не согласиться.

Но — не самое всеобъмлющее.

Крохотный по своим геометрическим параметрам — по сравнению с Космосом — человек вмещает в своем сознании не только всю Универсальную Вселенную Всех Вещей, но и другую — Уникальную Вселенную Отношений ко Всему.

Такую, каковая не существует иначе как в Человеке.

Вот что не было сказано словами Фалеса из Милета, но что читается в его словах.

Если над ними подумать.

Ведь слова Гения — не только и не столько то, что сказано ими, сколько то, к каким размышлениям, рассуждениям и действиям они побуждают.

Все, что создано гениями до нас, создано для нас.

Спасибо им за это.

Фалесу из Милета — далеко не в последнюю очередь.

Гераклит

Вряд ли в Истории Человеческой Мысли найдется такой Мыслитель, чья судьба была бы столь же трагичной, как та, что пришлось испытать на себе Гераклиту Эфесскому.

Как до, так и после смерти.

Непонятный для современников, и, в конце концов, так и не понятый ими, за что и удостоился он от них издевательской приставки к своему имени — «темный».

Как синонима беспросветности.

Не признанный — на протяжении многих столетий — в качестве носителя и выразителя хоть чего-то путёвого — фактически никем, кроме одного лишь Сократа.

Отринутый своими согражданами.

Умерший в одиночестве.

Преданый забвению всеми уже через каких-то двести лет после своей смерти.

На долгие, долгие годы.

Не востребованный в своих идеях — почти две с половиной тысячи лет.

Если для каждого философа считается нормальным являться признанным основоположником или же — в крайнем случае — представителем той или иной философской школы, быть чьим-то Учеником и чьим-то Учителем, или же, по крайней мере, либо тем, либо другим, то у Гераклита все было по-другому.

Он никогда не считался и не считается ни основоположником, ни представителем какой бы то ни было философской школы.

Никого из философов нельзя с полным основанием назвать ни его Учителем, ни его Учеником.

Самые расхожие мнения о нем: «мизантроп»; «апологет войны»; «враг демократии»; «нелюдимый, высокомерный, заумный зазнайка».

Внутри у него — «водица (в прямом и переносном смысле: умер он от водянки, говорил и писал преимущественно бесформенно), ну как с таким водиться?».

И все же…

Когда Еврипид привез из Эфеса в Афины рукописи Гераклита и дал их почитать Сократу, признанный уже тогда гением Философ, комментируя прочитанное, сказал: «Прекрасно все то, что я у него понял. Догадываюсь, что не менее прекрасно все то, чего я у него не понял».

В какой мере в этих словах Гения Философии содержалась скрытая ирония, в какой — сарказм, в какой — ёрничество, а в какой — плохо замаскированный пиетет — загадка, которую, скорее всего, уже никому не удастся разгадать.

Платон относился к написанному Гераклитом с явно язвительной издевкой.

Аристотель — с холодной неприязнью.