Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Poesie und Drama
- Sprache: Russisch
Давид Самойлов – крупнейший советский поэт «из поздней пушкинской плеяды», один из самых ярких представителей поколения фронтовиков, творческий путь которого во многом определила Великая Отечественная война. Однако значительная часть стихов, написанных в годы войны, увидела свет лишь после смерти автора, открыв новые грани в творчестве поэта. Первый стихотворный сборник был опубликован только в 1958 году и с интересом принят читателями. За ним последовали и другие книги, и имя Давида Самойлова прочно утвердилось в ряду наиболее значительных поэтов эпохи. Пушкинская глубина и прозрачность в его творчестве соединились с безупречной отточенностью формы и мысли, а тема внутренней свободы и лирико-философское звучание многих стихов определили их связь с классической русской поэзией. В настоящем сборнике представлены избранные стихотворения, написанные в разные годы; в издание также включен раздел поэтических произведений, которые при жизни автора не публиковались.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 167
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Оформление обложки Вадима Пожидаева-мл.
Самойлов Д.
«Ты моей никогда не будешь...» : стихотворения / Давид Самойлов. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (Азбука-поэзия).
ISBN 978-5-389-27362-7
16+
Давид Самойлов — крупнейший советский поэт «из поздней пушкинской плеяды» и один из самых ярких представителей поколения фронтовиков, творческий путь которого во многом определила Великая Отечественная война. Однако значительная часть стихов, написанных в годы войны, увидела свет лишь после смерти автора, открыв новые грани в творчестве поэта. Первый стихотворный сборник был опубликован только в 1958 году и с интересом принят читателями. За ним последовали и другие книги, и имя Давида Самойлова прочно утвердилось в ряду наиболее значительных поэтов эпохи. Пушкинская глубина и прозрачность в его творчестве соединились с безупречной отточенностью формы и мысли, а тема внутренней свободы и лирико-философское звучание многих стихов определили их связь с классической русской поэзией. В настоящем сборнике представлены избранные стихотворения, написанные в разные годы; в издание также включен раздел поэтических произведений, которые при жизни автора не публиковались.
© Д. Самойлов (наследники), 2024
© Оформление.ООО «Издательская Группа«Азбука-Аттикус», 2024Издательство Азбука®
РУБЕЖ
Свет фар упирается в ливень.И куст приседает, испуган.И белый, отточенный бивеньТаранит дорогу за Бутом.Рубеж был почти неприметен.Он был только словом и вздрогом.Все те же висячие плетиДождя. И все та же дорога.Все та же дорога. ДощатыйМосток через речку. Не больше.И едут, и едут солдатыКуда-то по Польше, по Польше.
Август 1944
КАТЕРИНА
1
Баян спасает от тоски,Но не спасает от печали,Когда поет, как казакиДружка убитого встречали.Есть где-то в мире Бах и властьВысокой музыки над сором.Органа ледяная страстьКолючим восстает собором.Той музыке не до любви!Она светла и постоянна!О руки белые твои,О скомороший визг баяна!Кривляется горбатый мех,Дробится в зеркальце лучина.И только твой счастливый смехЯ вдруг услышал, Катерина.
2
В стихах господствует закономерность,Как в подвижном строении светил,Как будто с мерным замыслом ГомераГосподь свое создание сличил.И облака российского ненастьяТеряют вид нестираных рубах,И горький ветер зла и разногласьяПриобретает старость на губах.И бытия растерзанная глинаЗа столько лет, наверное, впервойВ твоем саду, родная Катерина,Неосторожной поросла травой...
1944
* * *
Берлин в просветах стен без стеколОпять преследует меняОскалом сползшего на цоколь,Как труп, зеленого коня.Продуты смертным сквознякомКривые пальцы мертвых сучьев.Над чем смеешься, страшный конь,По уши тучи нахлобучив!..
1945
СЕМЕН АНДРЕИЧ
С. А. Косову
Помню! Синявинские высотыБрали курсанты три раза подряд.Еле уволокли пулеметы.А три батальона — там и лежат.Помню! Расстреливали перед строемСолдатика девятнадцати летЗа то, что парнишка не был героем.Бежал. А этого делать не след.Помню! Мальчик простерт на таломСнегу с простреленным животом.Помню еще — о большом и малом,Об очень сложном и очень простом.И все же были такие минуты,Когда, головой упав на мешок,Думал, что именно так почему-тоЖить особенно хорошо.И ясно мне все без лишних вопросов,И правильно все и просто вокруг.А рядом — Семен Андреевич Косов,Алтайский пахарь, до смерти друг.Да, он был мне друг, неподкупный и кровный,И мне доверяла дружба святаяПисьма писать Пелагее Петровне.Он их отсылал не читая.— Да что там читать, — говорил Семен,Сворачивая самокрутку на ужин, —Сам ты грамотен да умен,Пропишешь как надо — живем, не тужим.Семен Андреич! Алтайский пахарь!С тобой мы полгода друг друга грели.Семь раз в атаку ходил без страха.И пули тебя, как святого, жалели.Мы знали до пятнышка друг о друге,И ты рассказывал, как о любви,Что кони, тонкие, словно руки,Скачут среди степной травы.И кабы раньше про то узнать бы,Что жизнь текла, как по лугу, ровно,Какие бывали крестины и свадьбы,Как в девках жила Пелагея Петровна.Зори — красными петухами.Ветер в болоте осоку режет.А я молчал, что брежу стихами.Ты б не поверил, подумал — брешет.Ты думал, что книги пишут не люди,Ты думал, что песни живут, как кони,Что так оно было, так и будет,Как в детстве думал про звон колокольный...Семен Андреич! Алтайский пахарь!Счастлив ли ты? Здоровый? Живой ли?Помнишь, как ты разорвал рубахуИ руку мне перетянул до боли!Помнишь? Была побита пехота,И мы были двое у пулемета.И ты сказал, по-обычному просто,Ленту новую заложив:— Ступай. Ты ранен. (Вот нынче мороз-то!)А я останусь, покуда жив.Мой друг Семен, неподкупный и кровный,Век не забуду наше прощанье.Я напишу Пелагее Петровне,Выполню клятвенное обещанье.Девушки в золотистых косахСпоют, придя с весенней работы,Про то, как Семен Андреич КосовОдин остался у пулемета.И песни будут ходить, как кони,По пышным травам, по майскому лугу.И рощи, белые, как колокольни,Листвою раззвонят на всю округу.И полетят от рощи к роще,От ветки к ветке по белу свету.Писать те песни — простого прощеИ хитрости в этом особой нету.
10 января 1946
* * *
Ты не торопи меня, не трогай.Пусть перегорит, переболит.Я пойду своей простой дорогой,Только так, как сердце повелит.Только так. До той предельной грани,Где безверьем не томит молва,Где перегорают расстояньяИ ложатся пеплом на слова.Горький пепел! Он стихами правит,Зная, что придет его черед,Даже если женщина оставит,Друг осудит, слава обойдет.
1946
* * *
Извечно покорны слепому труду,Небесные звезды несутся в кругу.Беззвучно вращаясь на тонких осях,Плывут по вселенной, как рыбий косяк.В раздумье стоит на земле человек,И звезды на щеки ложатся, как снег.И в тесном его человечьем мозгуТакие же звезды мятутся в кругу.В нас мир отражен, как в воде и стекле,То щеки уколет, подобно игле,То шоркнет по коже, как мерзлый рукав,То скользкою рыбкой трепещет в руках.Но разум людской — не вода и стекло,В нем наше дыханье и наше тепло.К нам в ноги летит, как птенец из гнезда,Продрогшая маленькая звезда.Берем ее в руки. Над нею стоим,И греем, и греем дыханьем своим.
1946
* * *
Город зимний,Город дивный,Снег, как с яблонь,Лепестками.Словно крыльевЛебединыхОсторожное дыханье.Дворники,Как пчеловоды,Смотрят снежное роенье.И заснеженной природыПринимают настроенье.
7 января 1947
КРЫЛЬЯ ХОЛОПА
Стоишь, плечами небо тронув,Превыше помыслов людских,Превыше зол, превыше тронов,Превыше башен городских.Раскрыты крылья слюдяные,Стрекозьим трепетом шурша.И ветры дуют ледяные,А люди смотрят, чуть дыша.Ты ощутишь в своем полетеНеодолимый вес земли,Бессмысленную тяжесть плоти,Себя, простертого в пыли.И гогот злобного базара,И горожанок робкий страх...И Божья, и людская кара.О человек! О пыль! О прах!Но будет славить век железныйТвои высокие мечты,Тебя, взлетевшего над безднойС бессильным чувством высоты.
14 мая 1947
ТРЕВОГА
Долго пахнут порохом слова.А у сосен тоже есть стволы.Пни стоят, как чистые столы,А на них медовая смола.Бабы бьют вальками над прудом —Спящим снится орудийный гром.Как фугаска, ухает подвал,Эхом откликаясь на обвал.К нам война вторгается в постельЗвуками, очнувшимися вдруг,Ломотой простреленных костей,Немотою обожженных рук.Долго будут в памяти словаЦвета орудийного ствола.Долго будут сосны над травойОкисью синеть пороховой.И уже ничем не излечимПропитавший нервы непокой.«Кто идет?» — спросонья мы кричимИ наганы шарим под щекой.
23 октября 1947
СТИХИ О ЦАРЕ ИВАНЕ
<1>. МЕЧТА О МОРЕ
Он видел лес,Где распевают птахиИ где ночами ухают сычи.И этот лес шумел, шумел в ночи.И этот лес лежал до синя моря.Он видел степь,Где ястреб и орелНыряют в травы.Холм за холм и дол за долСвободно уходили на просторе.И эта степь легла до синя моря.А моря он не видел никогда...Ему ночами снилась синяя вода,Над нею пена белая кипела,И, словно степь, дышал ее простор.И море пело, пело, пело,Как по ночам поет дремучий бор.И птицы снились не степные, не лесные,Невиданные, новые, иные —Не желтоглазый сыч,Не серый беркут,А птицы синеглазые морские,Как гуси белокрылые, белыИ с клювами кривыми, как орлы.Подобно морюПростиралась степь.Подобно морюВолновались чащи.И сны его тревожилиВсе чаще.Какие сны!А им свершенья нет!И государь державы сухопутной,Бывало, просыпался.Рядом с нимДышала женщина, как дышит море.Но пахло духом смоляным, лесным,И филин ухал в непроглядном боре.А по лесным дорогам шли войска,Шли ратники, скакали верховые,Везли в санях припасы огневые.И озирал просторы снеговыеСуровый воевода из возка.О море, море — русская мечта!Когда еще тебе дано свершиться!И государю по ночам не спится,А чуть прикроет грозные зеницы,Все чудятся ему морские птицы,И синева, и даль, и высота!
Февраль 1957
<2>. ИВАН И ХОЛОП
Ходит Иван по ночному покою,Бороду гладит узкой рукою.То ль ему совесть спать не дает,То ль его черная дума томит.Слышно — в посаде кочет поет,Ветер, как в бубен, в стекла гремит.Дерзкие очи в Ивана вперя,Ванька-холоп глядит на царя.— Помни, холоп непокорный и вор,Что с государем ведешь разговор!Думаешь, сладко ходить мне в царях,Если повсюду враги да беда:Турок и швед сторожат на морях,С суши — ногаи, да лях, да орда.Мыслят сгубить православных христьян,Русскую землю загнали бы в гроб!Сладко ли мне? — вопрошает Иван.— Горько тебе, — отвечает холоп.— А опереться могу на кого?Лисы — бояре да волки — князья.С младости друга имел одного.Где он, тот друг, и иные друзья?Сын был наследник мне Господом дан.Ведаешь, раб, отчего он усоп?Весело мне? — вопрошает Иван.— Тяжко тебе, — отвечает холоп.— Думаешь, царь-де наш гневен и слеп,Он-де не ведает нашей нужды.Знаю, что потом посолен твой хлеб,Знаю, что терпишь от зла и вражды.Пытан в застенке, клещами ты рван,Царским клеймом опечатан твой лоб.— Худо, — ему отвечает холоп.— Ты ли меня не ругал, не честил,Врал за вином про лихие дела!Я бы тебя, неразумный, простил,Если б повадка другим не была!Косточки хрустнут на дыбе, смутьян!Криком Малюту не вгонишь в озноб!Страшно тебе? — вопрошает Иван.— Страшно! — ему отвечает холоп.— Ты милосердья, холоп, не проси.Нет милосердных царей на Руси.Русь — что корабль. Перед ней — океан.Кормчий — гляди, чтоб корабль не потоп!..Правду ль реку? — вопрошает Иван.— Бог разберет, — отвечает холоп.
1947–1950
<3>. ТОМЛЕНИЕ КУРБСКОГО
Над домами, низко над домамиМедным ликом выплыла луна.Во тумане, близко во туманеБрешут псы, сошедшие с ума.Только совесть бродит под туманом,Как изветник, смотрится в пробой.Недоспорил князь с царем Иваном,Не поладил князь с самим собой...Пишет Курбский в лагере литовском —И перо ломает на куски.Сторожа по деревянным доскамБьют — и то, наверно, от тоски.«Огляди меня, как саблю, на́ свет,Выспроси бессонницу мою.Предаю тебя, проклятый аспид,Но с тобою Русь не предаю.Не иду к льстецам твоим в науку,Не плутаю с хитростью лисы.Награжден за муку, за разлуку,Говорю прямыми словесы.Оглядись! Среди непрочных топейТы столбы трухлявые забил.Воспитал вокруг себя холопей,А высоких духом погубил.Отворил ли правду властью царской?Водворил ли счастье и покой?Времена жестокости татарскойВоцарились под твоей рукой!Годы — суть для вечности минуты,Перейти их мыслями сумей.Гневом Божьим не родятся ль смуты,Царь Иван, за гибелью твоей?..»Оплывая, свечи плачут воском,Под глазами тени-медяки.Пишет Курбский в лагере литовскомИ перо ломает на куски.За домами, низко за домами,Засветилась алая черта.Во тумане, близко во тумане,В час рассвета кличут кочета.
Октябрь 1947
<4>. СМЕРТЬ ИВАНА
Помирает царь, православный царь!Колокол стозвонный раскачал звонарь.От басовой меди облака гудут.Собрались бояре, царской смерти ждут.Слушают бояре колокольный гром:Кто-то будет нынче на Руси царем?А на колокольне, уставленной в зарю,Весело, весело молодому звонарю.Гулкая медь,Звонкая медь,Как он захочет, так и будет греметь!«Где же то, Иване, жены твои?» —«В монастырь отправлены,Зельями отравлены...» —«Где же то, Иване, слуги твои?» —«Пытками загублены,Головы отрублены...» —«Где же то, Иване, дети твои?» —«Вот он старший — чернец,Вот он младший — птенец.Ни тому ни другомуНе по чину венец...» —«Где же, царь-государь, держава твоя?» —«Вот она, Господи, держава моя...»А на колокольне, уставленной в зарю,Весело, весело молодому звонарю.Он по сизой зареРаспугал сизарей.А может, и вовсе не надо царей?Может, так проживем,Безо всяких царей,Что хочешь — твори,Что хошь — говори,Сами себе цари,Сами государи.Лежит Иван, в головах свеча.Лежит Иван, не молитву шепча.Кажется Ивану, что он криком кричит,Кажется боярам, что он молча лежит,Молча лежит, губами ворожит.Думают бояре: хоть бы встал он сейчас,Хоть потешил себя, попугал бы он нас!А на колокольне, уставленной в зарю,Весело, весело молодому звонарю.Раскачалась звонница —Донн-донн!Собирайся, вольница,На Дон, на Дон!Буйная головушка,Хмелю не проси!..Грозный царь преставился на Руси.Господи, душу его спаси...
1950–1952?
ОСЕНЬ СОРОК ПЕРВОГО
Октябрь бульвары дарит рублем...Слушки в подворотнях, что немцы под Вязьмой,И радио марши играет, как в праздник,И осень стомачтовым кораблемНесется навстречу беде, раскинувДеревьев просторные паруса.И холодно ротам. И губы стынут.И однообразно звучат голоса.В тот день начиналась эпоха плакатаС безжалостной правдой: убей и умри!Философ был натуго в скатку закатан,В котомке похрустывали сухари.В тот день начиналась эпоха солдатаИ шли пехотинцы куда-то, куда-то,К заставам, к окраинам с самой зари.Казалось, что Кремль воспарил над Москвой,Как остров летучий, — в просторе, в свеченье.И сухо вышагивали по мостовойОтряды народного ополченья.И кто-то сказал: «Неужели сдадим?»И снова привиделось, как на экране, —Полет корабельный, и город, и дымОсеннего дня, паровозов, окраин.И было так трудно и так хорошоШагать патрулям по притихшим бульварам.И кто-то ответил, что будет недаромСлезами и кровью наш век орошен.И сызнова подвиг нас мучил, как жажда,И снова из бронзы чеканил закатСолдат, революционеров и гражданВ преддверье октябрьских баррикад.
Конец 1947 или 1948
