Варварин свет E-Book

Яна Ветрова

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Подземелья и тролли
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 304

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

В некотором царстве, где царевичи волком воют, а царевны колдовству обучены, Варвара стала одной из сестер-ведьм, охраняющих царство мертвых от незваных гостей. Только надоело ей сиднем сидеть между реками с кисельными берегами – Кощей не так страшен, как описывают, былинные богатыри перевелись, заклинания не даются... И тут как тут проблемы! Придется спасать и царевича, и Кощея – и полцарства в придачу!

Leseprobe

Яна Ветрова Варварин свет

© Яна Ветрова, текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

⁂

Пролог

– Никитка, вот ты где! Насилу нашёл.

Никита вздохнул – не получилось уединиться. Думал, что плакучая ива надёжно защищает от посторонних глаз. Да и место такое, на бывшей границе двух земель, помнит горе это место – мало кто тут просто так ходит. А отец, значит, людей следить приставил.

– Да, ваше величество… Зачем искали? – обречённо спросил Никита.

– Да будет тебе! Нет никого, давай по-семейному! – проговорил Михей Никитич, усаживаясь рядом на берег речушки.

Посмотрит кто – сидит мужик в летах. Одет совсем не по-царски, в простую рубаху и коричневые штаны против обыкновенных пышных красно-белых одежд. Русую бороду с проседью как будто специально растрепал, соломенную шляпу по самые брови нацепил, только забранные в хвост белоснежные волосы выглядывают – ни дать ни взять крестьянин. Михей Никитич любил повторять, что скромнее быть надо. Никита, впрочем, знал, что даже под домашней одеждой у отца всегда кольчужка из болотного серебра, а где-то недалеко притаилась охрана с самострельными луками.

Поплавок задёргался, и царь закричал:

– Ну-ну! Упустишь же!

Никита подался вперёд, потянул за нить слишком резко, и рыба сорвалась, напоследок плеснув по воде алым хвостом. Царь Михей разочарованно махнул рукой и передвинул удочку поближе к себе.

– Вот скажи, Никитка, тебе годочков-то сколько?

«А то тебе неведомо!» – раздражённо подумал Никита, понимая, к чему отец ведёт, а вслух сказал:

– Восемнадцать на днях исполнилось, батюшка.

– И что, скажи, у тебя в твои восемнадцать есть, а, Никитка?

Юноша промолчал, зная, что за этим последует, – разговор который раз шёл по одной и той же узкой тропке среди острых скал.

– Молчишь, – покивал царь. – И правильно. Нет у тебя ничего. Святозар в твоём возрасте уже старика внуком порадовал!

Никита это прекрасно знал: песни слагали о любви Святозара Михеевича и Ульяны Тихомировны, дочери соседнего царька, с которым не только войны удалось избежать, а ещё и землями разжиться получилось – не было больше у Ульяны ни братьев, ни сестёр, всё ей в наследство пошло. С тех пор царь Тихомир в местных байках и песенках перестал изображаться злокозненным крысоликим существом и превратился в дородного и щедрого красавца-мужчину. Даже о его договоре с Кощеем как-то подзабыли. Впрочем, чья бы корова мычала…

– А Третьян, Никитка? Третьяшик из-за тебя жениться не может, не положено младшенькому раньше среднего жену брать. Милка уже на других женихов заглядывается! Говорят, как гулять идёт, в косу ленточку едва заметную вплетает – намекает, понимаешь, соседям, что замужество под вопросом. Я бы уже и сам передумал, да у Третьяшика душа к ней лежит. Он уже извёлся весь! Я ему говорю – погоди, никуда твоя Милорада не денется, это она тебя по-женски терзает! А он уже который день в комнате запершись сидит, песни заунывные сочиняет. Все прислужницы подхватили, поют, вой во дворце стоит невыносимый. До чего дошло – шепчутся, что царевич топиться со дня на день пойдёт! Ты-то днюешь и ночуешь в своём шалаше, ничего не знаешь. Мать лицом побледнела, от еды отказывается. Выходит, Никита Михеич, нечего делать – надо жениться!

– Да я бы рад, батюшка, – покривил душой Никита, – но невесты подходящей нет!

– Как нет! – воскликнул царь. – А Светислава, дочь купеческая! А Цветана, что с южных озёр! Обе счастливы будут, если ты на них хоть посмотришь! Людмила Степановна, казначеева дочь, тоже в возраст вошла, если тебе кто попроще по нраву… Я сватов хоть сегодня пошлю!

Никита сморщился, поплескал босой ногой в речке, мальков распугал.

– Опять тебе в лесу лесу мало, как я погляжу! – разозлился царь. – Судьба брата безразлична, на здоровье матери с высокого дуба плевал, доброе имя отца запачкать решил! Гордыня из тебя так и прёт!

– Да нет же, батюшка! Была бы по мне невеста, я бы сразу…

– Запряг прямо, а поехал криво… Всё, надоело! Сколько тебя уговаривать! – Царь Михей вскочил на ноги, затрепетали ивовые листочки. – Даю тебе трижды по дюжине дней. Не женишься – не сын ты мне боле! Хоть из-под земли невесту доставай! Хоть в царстве Кощеевом ищи! Там, говорят, девиц свободных вдоволь!

Никита в смятении тоже поднялся на ноги.

– Царь-батюшка, да как же так!

– Всему бывает перемена, – сказал царь Михей. – Царским сыном быть – это не только карасей ловить да штаны просиживать.

Никита опустил голову. Вдруг и любимые птичьи песни показались издёвкой, и ручей как будто насмехался над средним сыном.

– Пойми, сынок, – смягчился царь и погладил юношу по светлым вихрам, – у меня на всех вас надежды были. Святозар, старшенький, должен был великим воеводой стать, да раньше женился. И воевать теперь не с кем… Ну хоть так царство укрепил! Внуки, опять же, нам с царицей на радость. На Третьяшу хотел хозяйские дела оставить, а он весь в мать, трепещет что осиновый лист, чувства у него, понимаешь! Ну а ты-то! Вроде всё в порядке – рослый, сильный, на лицо не урод! Конечно, в лесу пропадаешь немерено, поговаривают, с белками да синицами лучше, чем с людьми, ладишь, но оно-то и ладно… Главное, в бою любого победишь! Но, не обижайся, видом орёл, а умом тетерев! Пора и о семье подумать. Слова свои я назад не заберу – не приведёшь невесту в срок, так вообще не возвращайся.

Никита помыкался ещё у речки, удочку попереставлял, но покой испарился как не бывало. Невидимый глазу с такого расстояния, царский дворец давил, требовал вернуться.

Глава 1

Утром пришла матушка. Она стояла в проходе, сложив руки на груди и гневно сверкая синими глазами. Никита изредка оборачивался от мешка, в который наугад кидал вещи, и такими же синими глазами сверкал в ответ, правда, получалось слегка виновато.

В мужскую часть дворца женщины не ходили, но Искре Святозаровне законы были не писаны. Даже платье она носила неправильное – с коротким подолом чуть ниже колен, с узкими штанами и широким вышитым красно-синим поясом. Волосы хоть и убирала под платок, но из-под него на глаза падала светлая с седыми прядками чёлка. Местные такого никогда не видали, разговоров было, когда Искра только вышла замуж за царя! Но уже спустя пару месяцев девицы одна за другой стали чёлку отрезать, чтобы быть похожей на молодую царицу.

Поговаривали, что, когда юную северную княжну привезли во дворец, мать царя Михея да её подружки-боярыни вздумали девушку присмирить, да не тут-то было. Искра что-то нашептала молодому мужу, и тётки мигом отправились доживать свои деньки в глухой деревне на краю леса. Свекровь осталась. Долго ещё женщины мерились характерами, а потом внезапно подружились, обнаружив, что, несмотря на отличия, одинаково сильно любят две вещи: песни и царя Михея.

Когда родились сыновья, оказалось, что в сердце Искры Святозаровны любви больше, чем звёзд на небе, и царице часто было сложно решить, кто прав, а кто виноват. Поэтому она поровну отвешивала всем не менее сильного, чем её горячая любовь, ледяного северного гнева. Царь Михей на такое говорил: «Снега много выпадает, да скоро тает».

Никита знал, что отцу уже досталось – вчера царицыны гневные крики только глухой не услышал, а кто глухой, тот почувствовал, как сотрясаются брусья деревянного дворца. Впрочем, об упрямстве царя Михея слагали легенды далеко за пределами царства, так что Искра, побеждённая на одном поле боя, перешла на другое. Здесь она тоже потерпела поражение, ведь Никита не проронил ни слова, даже не поприветствовал любимую матушку – отчасти от страха, отчасти по хитрости: знал, что ей надо за что-то зацепиться, чтобы начать метать молнии.

Поэтому спустя полчаса гляделок Искра плюнула угасающим угольком:

– Как дитя малое, честное слово!

На том развернулась и ушла к себе, как можно громче топая каблуками.

Все уже знали, что Никита собрался в Кощеево царство. Он по глупости первым делом, как с рыбалки вернулся, пошёл к Святозару. Когда-то Святозар с Михеем у Кощея оружие выторговывали, а Святозар вроде бы и воинскому делу обучался. Об этом молчали – после случая с Тихомировой младшей дочкой о таких договорах болтать стало зазорно, поэтому Никита только догадывался, что Святозар не на южные озёра учиться ездил. Очень уж диковинные приёмы он Никите и Третьяну показывал. А потом вообще со старшей тихомировской дочкой, Ульяной, сошёлся, и порос его военный путь быльём. Правда, царь Михей и тому был рад – ведь завоёвывать предполагалось как раз-таки земли соседа, царя Тихомира.

В большом зале за длинным столом сидели друг напротив друга Никитины братья. Старший, Святозар, поглаживал аккуратную бороду и изучал доску, на которой были расставлены чёрные и белые агатовые шарики со спиленным основанием. Младший, Третьян, наблюдал и прятал за кружкой с пивом довольную усмешку.

Братья были похожи – все трое светловолосые, синеглазые. Только Святозар крепкий, с волосами по плечи и аккуратно подстриженной густой бородой, Третьян – худой, в мать, волосы тонкие, но зато до пояса, перехваченные на лбу красно-синей лентой, вышитой самой Искрой Святозаровной. А Никита был чем-то средним, как, впрочем, среднему сыну и положено. Иногда стремился походить на старшего брата, отстригал волосы, а они быстро отрастали и лежали крупными кудрями. Борода пока не росла. Иногда хотел длинные волосы, чтобы как у младшего, – но они лезли в лицо, летали по ветру, и он снова отрезал их.

Никита хотел поговорить со старшим братом наедине, но тот отмахнулся и, подняв белый шарик, переставил его по доске от себя:

– Как тебе такое, Трешик?

– Ха! – воскликнул младший, занёс руку, но застыл, задумавшись.

– Ну? – обратился Святозар к Никите.

– Как до Кощея добраться? – выпалил тот.

Третьян выронил чёрный шарик. Тот с грохотом упал и покатился по полу.

– Зачем? – поднял брови старший, а потом, опомнившись, заявил: – Нам почём знать, да, Трешик?

– И правда, Никита, зачем? – проигнорировал вопрос младший.

Никита сел на свободный стул и всё объяснил. К концу рассказа Третьян уже давился от смеха, а Святозар поглаживал бороду.

– К Кощею, Никитка, не ходят, – наставительно сказал он. – Его зовут и ждут.

– Ты же ходил! – в отчаянии воскликнул Никита.

Третьян не выдержал и расхохотался вслух.

– Братишка, – сказал ему старший. – Ты шарик поищи, а я Никиту на воздух выведу. У него ум за разум зашёл, видать, давно со своими белками не любезничал.

Никита не сопротивлялся, когда Святозар потащил его за локоть по коридорам и вывел на задворки. Там Святозар наклонился к самому уху Никиты и прошептал:

– Первое: докажи. Второе: многословие – не мудрость. Третье: я не ходил. Отец позвал Кощея, и тот сам решил меня на время забрать. А какую цену мы за обучение заплатили – сам догадайся. На свадьбу с миру по нитке собрали. Если бы Ульяна своего отца не уговорила, позор был бы, а не пир.

– Как я его позову? – прошептал в ответ Никита. – Я же у него невесту требовать собрался. Он точно не придёт.

– Дурак ты, – громко сказал Святозар, отстраняясь. – Я иногда диву даюсь: ты словно младший, а не средний. Заканчивай со своей дурью, взрослей и женись – хоть на Людке.

– Я не хочу…

– А тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь – не маленький, – резко ответил старший. – Сам и так и так маяться будешь, а сейчас из-за тебя семья страдает. Третьян-то в чём виноват?

– Я подумаю, – буркнул Никита.

– Воду в ступе толочь – вода и будет, – огрызнулся Святозар и ушёл доигрывать.

Никита и правда собирался подумать. Ушёл в сад и там рисовал палочкой на земле женские лица – чью-то внешность знал, а кого и выдумывал. А когда вечером голод заставил его вернуться во дворец, оказалось, что Трешик всем разболтал новую шутку: Никита отправляется сразиться с Кощеем и отобрать у него самую красивую невесту.

Материнские черты братья разделили поровну, а вот отцовское упрямство почти всё досталось одному Никите. Впрочем, рассудительности у него тоже оказалось некоторое количество, поэтому он решил, что утро вечера мудренее, и лёг спать. Утром он поразмыслил, что можно ещё пару дней погулять на природе, порыбачить в тишине, а потом уже определиться. Но тут пришла служанка, принесла горячую воду для умывания и всё безуспешно пыталась скрыть улыбку. Тогда упрямство победило.

Никита начал собирать мешок, толком и не зная, что туда класть – потому что понятия не имел, куда именно идти. За этим делом его и застала мать. После взаимного прожигания глазами деваться стало некуда – будь Искра Святозаровна мягче, может, села бы рядом с сыном да и уболтала бы жениться. А теперь дороги назад не было. Раз родная мать считает, что средний сын полон непоколебимой решимости – значит, придётся её демонстрировать.

Видимо, с досадой думал Никита, зачем-то взвешивая в руках две рубашки – с вышивкой и без, придётся решительно выйти из дворца с мешком, полным барахла, и решительно направиться куда глаза глядят. Может, сразу позвать Кощея – надо было всё-таки уточнить, как это делается. Кощей, если и появится, посмеётся над Никитой, как и все остальные, и тогда можно будет продолжить решительно идти. Куда?.. Не важно. Главное – от дворца. Там ему точно места больше не будет.

От безрадостных мыслей Никиту отвлёк стук в дверь. Он открыл – никого.

– Пусти, Никита Михеевич!

– Ульяна, ты? – спросил Никита, отступая.

– Нет, Кощей, – язвительно сообщил женский голос. – Ой, прости!

Никита закрыл дверь, а Ульяна, стащив с головы переливающийся рыбьей чешуёй платок, приглаживала растрепавшуюся смоляную косу.

– Не смотри, дай приведу себя в порядок.

Она сунула волшебный платок в карман передника, одновременно выудила другой рукой обыкновенный платок, жёлто-зелёный, в одуванчиках и подсолнухах.

– Нехорошо, Ульяна, зачем пришла! – опустил голову Никита.

– Мне Святозар Михеевич рассказал.

Никита кисло кивнул и поднял голову. Ульяна уже прикрыла волосы платком и чинно сидела на стуле, опустив взгляд чёрных глаз и положив руки на огромный круглый живот – ни дать ни взять луна! Не положено ей у всех на виду разгуливать, вдруг кто косо посмотрит, ребёночек слабый родится. Только платок-невидимка её и спасает. А что было бы, если бы проведала Искра Святозаровна, подумать страшно!

Никита знал, что у Ульяны есть пара-тройка заворожённых вещиц, а остального она добивается только смекалкой и обаянием. Но какой бы покладистой и почтительной невестка ни была – Искре всегда было мало.

Любовь, живущая в сердце Искры Святозаровны, на жену старшего сына не распространялась. Царица даже не пыталась, как со свекровью, найти что-то общее с невесткой. Иногда в сердцах говорила, что лучше бы Кощей Ульяну забрал, а не младшую, Варвару. Эта, говорила пылающая Искра, и самого Кощея переколдовала бы. Впрочем, о Варваре в царствах, ныне подружившихся и породнившихся, старались не вспоминать.

– К Кощею никак не попасть, – сказала девушка. – И от него не возвращаются.

Никита недоверчиво хмыкнул.

– Муж-то твой вернулся!

– Пообещай, что молчать будешь, – нахмурилась Ульяна.

– Что?!

– Пообещай!

– Обещаю, – удивлённо ответил Никита.

– Ушёл Святозар учиться воинским премудростям и чарам. Но Кощей чарам только девиц учит.

– А ты откуда знаешь?

– Не важно. Святозар Михеевич воевать-то не хотел, особенно с соседями. И Кощей ему предложил другой путь.

– Кощею-то зачем? Он войной дышит…

– Ничего-то ты не знаешь! – огрызнулась Ульяна. – Ой, прости. Чем он там дышит, не имеет значения. Когда Кощей Святозара отпустил, то на пути домой тот меня вроде как случайно в поле повстречал. Мы всё с ним обговорили. Сошлись на том, что войны точно никто не желает, а с остальным разберёмся…

– А как же ваша любовь? Про которую песни поют?.. – удивлённо спросил Никита.

– Любовь потом приходит, Никита Михеевич. А с каждым ребёночком ещё ширится, – улыбнулась Ульяна, поглаживая живот. – Может, и тебе стоит к невестам из Яви присмотреться, прежде чем в пограничье с Навью отправиться?

– Поздно, Ульяна Тихомировна. Откажусь – все надо мной ещё пуще смеяться будут, – ответил Никита. – Да и не хочу я… Скучные они!

– Думаешь, с Кощеевыми невестами веселее? – усмехнулась Ульяна. – Посмотрю я на тебя потом, когда ты постарше станешь! Впрочем, хватит переливать из пустого в порожнее. Решился?

– Неужели поможешь? Как?! – От волнения Никите захотелось прыгать и бегать по комнате, но он сдержался, чтобы Ульяна не утвердилась ещё больше в мнении о его ребячестве.

– Я же сестру провожала, глупый. Ой, прости, Никита Михеевич! В общем-то и не провожала… Бежала в слезах за Кощеевым конём и кричала, пока силы были… Так что направление укажу. А ещё сказки внимательно слушала. Знаешь же про камень на перекрёстке трёх дорог?

Никита помотал головой.

– Небось няньки рассказывали, да ты забыл.

– Конечно, забыл! Я сказками уж дюжину лет не интересуюсь! – возмутился Никита.

– Вот и зря! – заявила Ульяна. – Тогда слушай теперь… Скачет по полям Владимир Книголюб. Сильный, как медведь, смелый, как птица хищная, умный, как лиса. Конь его – с гору размером. За спиной – сума походная, что пещера тёмная. В суме – перо вороново, свиток белоснежный и кошель с секретиком. И книги настоящие, в толстых переплётах, от корешка до корешка разными письменами исписаны. Видит Владимир Книголюб – лес, а у леса плоский камень.

– Это знаю! – воскликнул Никита. – Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя, и коня потеряешь.

– Куда отправился Владимир?

– Прямо, потому что конь ему как друг, они порознь не смогли бы жить – так лучше вместе сгинуть. Я вспомнил, может, не надо всю сказку? – взмолился Никита. – Да и тебя хватятся.

– Твоя правда… Тогда покороче. Переходит Владимир три молочные реки и за каждой встречает Кощееву сестру. У первой оставляет коня, второй книги отдаёт, а у третьей сестры память теряет. После этого попадает Владимир в Кощеево царство, и с собой у него только перо, свиток и кошель. Владимир вытаскивает из кошеля с секретиком три яблока. Кошель-то зачарованный и теперь пустой, а ему обязательно нужно быть полным. Вытягивает кошель из Кощея новый секретик, и обманутый чародей незваного гостя из своего царства выпускать отказывается. Живёт Владимир Книголюб у Кощея, от скуки книгу пишет обо всём, что видит и слышит. Тут приходит к Кощею девушка и говорит: ты моего отца отпусти, а я у тебя останусь. Кощей так и поступает. А Владимир-то и не помнит дочь – поэтому, не заботясь о её судьбе, обманом уносит книгу с секретами Кощея. С тех пор и повелось: лишь девушек забирает чародей, а коль юноша умудрится пробраться в его царство – там и сгинет.

– И какое знание я должен из этого выудить? – серьёзно спросил Никита.

– Выудить ты должен указания и предостережения, конечно, – фыркнула Ульяна и тут же смутилась и покраснела. – Прости! От плакучей ивы пойдёшь по дороге из белых цветов…

– Я там только вчера был, не видел никаких цветов! – перебил Никита девушку.

Ульяна вынула из кармана передника полузакрытый белый цветок с острыми лепестками.

– Горецвет… – прошептал Никита. – Откуда он у тебя?

– С проводов Варвариных. Они не вянут. У меня ещё много, – уж очень легко произнесла Ульяна.

Никита молча протянул ладонь. Цветок был холодный и как будто забирал тепло с кожи.

– Брось под ивой с той стороны, откуда солнце каждый день бежит, и память о дороге из горецвета проявится. Выведет она тебя к плоскому камню с письменами. От камня твой путь лежит прямо. За первой рекой Кощеевой сестре отдашь коня. Дальше вторую реку перейдёшь.

Ульяна извлекла из бездонного, словно зачарованный кошель, кармана свёрточек, перевязанный красной лентой.

– Вот, отдашь второй Кощеевой сестре. – Она протянула свёрток Никите и предостерегающе воскликнула: – Не читай!

Никита всего-то приподнял край ткани – внутри оказалась стопочка записок на бересте.

– А там, как в другой сказке – «подавшего сию бумагу предать страшной смерти»? – поинтересовался Никита.

– Это наши семейные женские секреты – второй Кощеевой сестре понравится, а тебе знать не положено, – обиженно произнесла Ульяна и добавила: – Нашёл, над чем смеяться! Сам идёшь к смерти в объятия.

Шутить сразу расхотелось.

– Ну вот, уже и нос повесил! Лучше слушай да на ус мотай. С сёстрами Кощеевыми шутки плохи, особенно с третьей – ведь за её домом вход во дворец. Если две сестры тебя не удержат, то третья изо всех сил постарается! Что с ней делать – не знаю. – Ульяна развела руками, и Никита постарался не смотреть так открыто на её живот. – Видать, надо не забыть, кто ты есть и зачем пришёл. Хитростью и умом победишь. Но, послушай меня, попробуй со второй договориться… Она – самая умная из трёх, подскажет, посоветует.

– Очень воодушевляет, – пробурчал юноша едва слышно. – А там точно книги второй, коня первой, память третьей? Я, кажется, другое слышал.

– Я тоже сомневаюсь, – призналась Ульяна. – Что-то муж рассказал… Каким-то сказкам сотня лет, а другим вся тысяча. Вот сейчас я тебе рассказала, что-то перепутала, а до меня перепутала нянька, а раньше – её бабка. Да ты на месте сообразишь – чай, не дурак из сказки!

Вот тебе и указания, подумал Никита, но не стал ничего говорить девушке, которая ради него нарушила все правила, да ещё как маленькому разжёвывает… Ей уж идти пора, точно заметят! Ульяна тоже поняла, что задержалась, и вновь принялась копаться в кармане – на этот раз в поисках платка.

– А тебе какой интерес, Ульяна Тихомировна?

– Первое: ты мне не чужой, хоть чем помогу. Второе: Третьяну помогу… – сказала Ульяна и почему-то замолчала.

– А третье? – спросил Никита, догадавшись, что Ульяна от мужа научилась обозначать числами мысли и что «третье» будет самым важным.

Ульяна встала, обернула голову волшебным платком прямо поверх цветочного. Стоило девушке завязать узелок под подбородком, как она исчезла. Никита по звуку шагов проследил её путь по комнате. Скрипнула, открываясь, дверь.

– Ульяна?

– Третье… Вдруг ты Варвару вытащишь, Никитушка? Никита Михеевич то есть…

Глава 2

Царь Михей вышел на балкон нарядный, в короне-ободе с рубинами и сапфирами. Царица Искра в лучшем платье, вышитом цветами и листьями кислицы – на счастье – стояла рядом и до последнего держала каменное лицо, а потом вдруг разрыдалась и убежала. Её примеру последовали несколько девиц из тех, что высовывались из окошек женской половины. Никита вроде заметил и Ульяну – показалось, что мелькнул жёлто-зелёный платок. Мужчины же вышли к самим воротам. Никто не проронил ни слова – словно и не потешались вчера над царевичем. Один Третьян широко улыбался и легкомысленно махал рукой.

– Как договорились, сын. В добрый путь! – крикнул царь с балкона.

Никита поднял вверх маленький круглый щит с изображением улыбающегося солнца и развернул коня, напоследок попытавшись заставить его прогарцевать. Горошек то ли не смог, то ли не захотел. Никита по глупости признался конюху, что коня придётся оставить. Вряд ли на обратном пути Кощеева сестра расстанется с подарком – если будет обратный путь. Поэтому конюх резонно заключил, что племенных коней для такого дела жалко, и выделил царскому сыну Горошка – серого в яблоках молодого жеребца.

– С придурью, – отрезал немногословный конюх, передавая поводья, и Никита усомнился, о коне ли это он.

Никита позволил Горошку самому выбирать темп. К его радости, конь скакал ровно, и юноша любовался знакомыми полями, где ровные ряды зелёной ещё пшеницы клонились по ветру; сочной травой лугов, которую топтали пятнистые коровы; речушкой, искрящейся от солнечных лучей, и наслаждался ароматным летним ветерком. От деревушек тянуло костром и свежим хлебом, от леса – влажной почвой, а от дороги под копытами – пылью.

И вдруг всё это разнообразие стало досаждать, давить на голову. Даже звуки, и те показались слишком сложными – птицы поют, грачи орут, пастушок в поле насвистывает, мушки гудят, копыта… Цок-цок, цок-цок… Никита сжал ногами лошадиные бока, и Горошек понял, помчался так, что только ветер в ушах свистит!

Едва завидев иву, Никита натянул поводья. Сразу приближаться не стал – спрыгнул с коня, подвёл к реке напоить и напился сам. Рёбра как будто сузились, дышать стало тяжко. Кожаный пояс стиснул живот, а рубашка такой тяжёлой показалась, словно бы не из льна соткана, а из железа сплавлена. А это он ещё кольчугу решил пока не надевать!

Карп проплыл, алой чешуёй блеснул, и Никита, сам не зная почему, посчитал это хорошим знаком. Не дав Горошку пощипать траву, Никита потянул его за поводья к иве. Ноги едва шли, словно мышцы разом превратились в кисель.

«Ну что ты, Никитка, на днях тут сидел и ничего не боялся! – думал юноша. – Это даже не царство Кощеево, это знакомая ива, речка почти что родная. Карп вон, и тот вроде как подмигнул… Всё получится!»

Ива щекотала речную гладь ветвями, а капельки воды подпрыгивали, как будто хотели достать и верхние листочки. Никита отпустил поводья, достал из заплечного мешка тканевую сумку, а из неё – горецвет. Свежий, ничуть не смятый – наоборот, распустился. Покуда есть в мире горе, пока льются слёзы – не завянет горецвет. Белые цветы – плохой знак, так говорят? Но горецвет только следует за бедой, обращая слёзы в прекрасные бутоны, которые распускаются на глазах, растопыривая лепестки-лезвия.

– Ах ты злодей! – Никита сунул порезанный палец в рот. Кровь быстро впиталась в лепесток и окрасила его в неприятно-розовый цвет.

Никита обошёл иву, уклоняясь от игривых веток, норовивших оставить листья в его кудрях.

Откуда солнце каждый день бежит – так странно Ульяна сказала. Ведь говорят: солнце встаёт, восходит, поднимается, рождается. Бежит… Сбегает. Должно быть, от Кощея подальше.

Ещё не поздно передумать, уйти… Никогда не возвращаться во дворец. Кто знает, вдруг Никита так бы и поступил, только чтобы жить свободной жизнью, рыбачить, грибы да ягоды собирать, птиц вольных слушать… Всё бы бросил, всё забыл – и материны глаза, то ледяные, то тёплые, как летнее небо; и поучения отца на рыбалке; и дружеские перепалки с братьями… Но теперь, после того как Ульяна приходила, нельзя. Как теперь не вызволить Варвару!

Никита встал лицом к востоку и спиной к стволу. Постойте-ка, а вдруг наоборот! Он развернулся к стволу, потом опять от него. Горошек зафыркал, заржал.

– Ты ещё надо мной потешаться будешь! – прикрикнул Никита и решил остаться спиной к иве. Вдруг всё затихло – и ветерок, и птицы. Горошек поднял голову от сочной травы и смотрел на Никиту карим глазом из-под густых ресниц.

Страшно. Никита никогда не видел настоящего колдовства. Ульянин платочек не в счёт. А уж тем более самому!.. Ветер толкнул ветку Никите в спину, и само получилось, что юноша встал на одно колено и прошептал горецвету, сжатому в кулаке:

– Покажи путь в Кощеево царство! Покажи, куда Варвара ушла!

Ладонь обожгло холодом, Никита охнул и разжал пальцы. Не было больше цветка – с ладони текло белоснежное молоко, и Никита готов был поклясться, что на вкус оно солёное, как кровь. С каждой упавшей каплей из земли стремительно вырывалась стрелка, тянулась к солнцу, как будто хотела высосать и его тепло. Стрелки вытягивались выше травы, набухали и лопались, обнажая белые лезвия. Распускались всё новые и новые горецветы, убегала вперёд дорога, а у ног царевича уже таяла…

Как же так?! Ведь они не вянут! И тут Никита вспомнил, что это лишь память о пути, которым Кощей увёл Варвару.

– Горошек! Быстрее! За невестой! Спасать Варвару! Побеждать Кощея! – Никита едва успел вскочить в седло, как конь понёсся прямо по острым лепесткам, по белой дороге горецвета.

Под ивой остался лежать круглый щит. Неряшливо нарисованное солнце ухмылялось вслед юноше.

Сколько они так скакали, Никита не смог бы сказать. Небо затянуло дымкой, как крышкой накрыло – солнца не видать, туман нитями стелется по густой траве, пронзённой острыми горецветами, которых, впрочем, становилось всё меньше. Никита спешился. Горошек недовольно фыркал – хотелось снова скакать быстрее ветра, а хозяин вместо этого плёлся, глядя под ноги…

Никита и правда не поднимал голову, выискивая белые цветы, поэтому заметил огромный плоский булыжник, лишь едва не споткнувшись о него. Горошек глумливо заржал, по крайней мере, так Никите показалось.

– Что ты смеёшься! – обиженно проговорил Никита. – Смотри, он же весь зарос, я бы его издалека не увидел.

Розовый вьюнок, словно неряшливое гнездо, охватил чёрный блестящий камень, вросший в землю. Как ни странно, не было на нём ни следа мха, который прекрасно себя чувствовал на обычных камушках помельче, разбросанных вокруг. Никита раздвинул хрупкие веточки и цветки, цветом напомнившие ему о лепестке, впитавшем кровь. Камень оказался горячим, как будто на солнце лежал – но не было солнца. Вместо надписей и стрелок, которых ожидал Никита, гладкую поверхность прочерчивали три параллельные царапины, неровные, словно когтями оставленные – никакого «направо» и «налево». Только «прямо». И себя, и коня потеряешь. Никиту пробрала дрожь.

Он развязал мешок, достал со дна кольчужку и преувеличенно долго приглаживал колечки и застёгивал пояс. Меч пришлось перецепить, и тут только юноша понял, что потерял щит.

– Пойдём, Горошек, – позвал Никита и взял поводья.

Туман приблизился, облизывал сапоги Никиты, но по сторонам был неплотным, позволял разглядеть редкие сосны, которые и запахом давали о себе знать. А вот звуков не было, лишь далёкое карканье и глухой стук копыт да шаги самого Никиты. Впереди туман стоял плотной стеной и странно шевелился: подрагивал от ветра, волновался, как поверхность воды – если бы вода могла встать стеной.

– Смотри, Горошек, – молочная река, – прошептал юноша.

Многоголосый вороний крик пронзил воздух, Горошек дёрнулся в сторону от неожиданности, а Никита, едва не выпустив поводья, задержал дыхание, когда первый ворон камнем упал в клубящийся туман. За ним летели остальные, и река пошла кругами. Сталкиваясь, они образовывали завораживающие зыбкие узоры. Молочная вода быстро успокоилась, и Никита решился подойти ближе, ступая осторожно – а то вдруг земля под ним провалится? Но земля оставалась твёрдой.

– Берега-то не кисельные! – попытался пошутить Никита, но Горошек только фыркал, а собственный голос показался каким-то слишком высоким для победителя Кощея.

«Ну, соберись же, Никита-царевич! Как ты себе невесту собрался добывать и Варвару освобождать? Вон, даже твой боевой конь поспокойнее тебя будет, а уж животное опасность раньше учует!» – подбодрил себя юноша и протянул ладонь к молочной реке. Она погрузилась в густую непрозрачную воду. Никита вынул руку – на коже не осталось ни капли, только мурашки побежали до плеча, а потом поползли по позвоночнику.

Никита сжал поводья крепче, глубоко вдохнул, задержал дыхание и, зажмурившись, решительно шагнул в молочную реку. От низкого гула заложило уши. Шаг, второй – как же тяжело! Словно в глине идёшь. Никита запоздало открыл глаза и выдохнул. От дыхания по молоку разошлись ровно очерченные чёрным контуром круги, побеспокоив безмятежный ритм пространства. Белизну пронизывали волны – но не настоящие, а как будто острым пером выведенные. Линии размеренно колебались вверх-вниз, вверх-вниз… Фыркнул Горошек, и круги, пошедшие от его морды, тоже столкнулись с волнистыми линиями, заставив их задрожать.

Никита попытался отмахнуться от чёрной линии, которая летела прямо на него, но она прошла насквозь, вновь заставив забегать по телу мурашки. Никита, испугавшись, схватился за живот, и на ладони осталось что-то чёрно-серебристое и липкое. Таяла кольчуга. Никита дотронулся до меча в ножнах, а тот уже наполовину оплавился, стекал по ноге, капал, отравляя белоснежность металлом и порождая новые и новые круги.

Откуда-то сбоку в белизну ворвалась ворона, за ней следующая, а потом ещё не меньше полудюжины. Стая с силой прорывалась через плотный воздух. Река загудела ещё ниже, невыносимее, затряслась, зарябила чёрными линиями. Горошек заметался, испуганно заржал – так Никита понял хриплые звуки. Не успел юноша успокоить коня – самому бы успокоиться! – как обезумевший Горошек устремился вслед за птицами. Напуганный Никита едва успел ухватиться за луку седла, подтянуться и лечь поперёк, поймав ступнёй стремя, как их вынесло наружу.

Горошек резко остановился, и Никита спрыгнул на землю, но не удержался на ногах и повалился спиной в изумрудную траву под светлым утренним небом без единого облачка. Было спокойно и по-природному тихо – гула не было, только шелест травы и далёкие звуки, которые Никита пока не находил сил понять. Наконец, он вдохнул полной грудью сладкий свежий воздух, словно бы только после грозы, и приподнялся на локтях.

Он лежал на склоне невысокого холма. Не было и в помине стены тумана. Вместо него струилась прозрачная речка, дно которой покрывали белые камни. Поток спотыкался о мелкие серебристые шарики, пинал и нёс дальше, и Никита догадался, что это его меч и кольчуга. Ощупал сапог – маленького ножика в потайном кармашке он тоже лишился.

Горошек уже как ни в чём не бывало щипал странного цвета траву. Изумруд с вкраплениями белых точек – ромашек – и зелёных кочек кустов до горизонта покрывал низкие холмы, которые показались Никите похожими на застывшие волны. В небольшой долине, у очередного изгиба реки с белым руслом, уютно устроилась маленькая избушка из светлого дерева с маленьким оконцем в стене, за ней – ещё несколько сараев побольше и поменьше, окружённых деревцами. Из трубы одного домика уютно шёл дым. Вокруг было видимо-невидимо живности: паслись коровы, козы, овцы, чуть дальше резвились в траве кони…

– Пойдём, Горошек, – мрачно сказал Никита и потянул коня за поводья. Ему пришло в голову, что все эти кони принадлежали когда-то богатырям, отправившимся то ли воевать с Кощеем, то ли учиться у него.

Из кустов то и дело выскакивали кролики и тут же прятались обратно; щебетали птицы; утки и селезни деловито ходили по берегу. В прозрачной воде сновали золотистые рыбёшки. Никита так увлёкся наблюдениями, что разулыбался и почти забыл, где он находится. А что, может, если с невестой не выйдет, попроситься к первой Кощеевой сестре жить? Он за живностью ухаживать поможет, за овцами следить, чтобы не разбегались… Где-то впереди хлопнула дверь, а потом земля вздрогнула, на миг почернело небо. Никита резко остановился, огляделся, но, кажется, животные ничего не заметили, а Горошек уже нетерпеливо тянул его дальше: чего встал, царевич, сам же хотел вперёд!

Когда до избушки оставалось совсем немного, из одного из соседних строений – видимо, конюшни – выбежал огромный вороной жеребец, тряхнул блестящей серебром гривой и поскакал, словно ветер, заставляя других животных разбегаться в стороны. Никита полюбовался пару минут, вздохнул и приблизился к избушке первой Кощеевой сестры. В сказках богатырь обязательно говорил: «Повернись ко мне передом, к лесу задом», – но леса не было, да и куриных ног у домика не наблюдалось, так что Никите пришлось самому обходить избушку. К низкой дверце вели три ступеньки. Получается, вход смотрит на восток… Погодите-ка, а солнце где?! Никита поднял голову, покрутился на месте – и правда, нет и в помине солнца в Кощеевом царстве!

Скрипнула дверь, Никита резко обернулся.

Глава 3

– Фу-фу! Человеком пахнет! – раздался сухой голос, и из приоткрытой двери высунулась старуха с длинным-предлинным носом, вся в морщинах, с маленькими глазками. Из-под ярко-изумрудного платка в цвет местной травы торчали серо-белые пряди. – Чего пожаловал, мальчонка? И чего уставился, ворона в рот залетит!

Старуха издевательски захихикала, а Никита закрыл рот и обиженно сказал:

– Я тебе не мальчонка! Я Никита Михеевич, царский сын!

– Ох-ох! – всплеснула руками старуха. Дверь она открыла настежь, будто лишь для того, чтобы Никита в полной мере оценил этот трагичный жест. На ней оказался надет серо-коричневый балахон, подвязанный мятым коричневым же кушаком с чёрными пятнами. – И чего же тебе, царский сын Никита, понадобилось в Кощеевом царстве?

Никита, который полночи не спал и вспоминал сказки, читанные в детстве, ответил той фразой, которой богатыри всегда начинали разговор:

– Ты бы, старуха, сначала путника напоила, накормила да спать уложила, а потом расспрашивала! – Тут хорошо было бы погрозить ей мечом, но меч остался кучей шариков на дне местной речки. – Спать я, правда, не хочу… – спохватился Никита, а старуха, сложив руки на груди, важно покивала.

– Ну, коли порядок знаешь, то проходи, – ответила она. – Только коня пастись отпусти. Конь-то заморыш какой у тебя… В конюшнях батюшки для младшего сыночка получше не нашлось?

– Я не младший, – буркнул Никита, освобождая Горошка от сбруи и мешка. – А Горошек – не заморыш, он с характером!

– На старшего не похож! – заявила старуха. – Неужели средний? Ну, тогда ждут тебя в пути неудачи да незадачи, неурядицы да несчастья! А коли найдёшь счастье – тут же потеряешь!

– Пф-ф-ф! – фыкнул Никита на её слова и похлопал освобождённого Горошка по крупу.

– Пф-ф-ф! – фыркнул Горошек и погарцевал в сторону от избушки в поисках травки посвежее, распугивая по пути пёстрых кур.

Изнутри размер избушки оценить было трудно – крошечную прихожую отделяла от комнаты цветастая занавеска, а само помещение было также со всех сторон завешано тканью. Где-то за ней прятались окна, а тёплый, почти что солнечный свет шёл от диковинных, каплевидной формы, светильников, подвешенных на разной высоте под низким потолком. Вперемешку с ними болтались сушёные травы, нанизанные на ниточки грибы, кольца яблок… Несколько раз Никите пришлось пригнуться, чтобы не задеть одну из капель. Старуха вела его к дальней стене, где из-за очередной занавески выглядывал край белой печи, а у круглого стола на основании из дубового пня примостились два трёхногих табурета.

– Садись, я сейчас, у меня кухня-то отдельно!

Старуха шмыгнула за входную занавеску, хлопнула дверью и скоро вернулась с парой глиняных горшочков. Тут же метнулась за другую занавеску – миску с овощами вынесла, всколыхнулась третья – несёт старуха самовар, пыхтящий паром. Не успел Никита и глазом моргнуть, как на столе уже лежала белоснежная скатерть, появились металлические приборы, фарфоровая тарелка да тончайшая фарфоровая чашечка, один в один такая, из каких царица Искра ягодный чай пить любила.

– Каша пшённая с тыквой и приправами заморскими, ягнятина с горошком, овощи-фрукты, чай из горных трав, – ворковала Кощеева сестра, накладывая Никите из горшочков в тарелку. – Ой, щи ещё остались!

– Рано для тыквы-то, бабушка! – крикнул Никита вслед метнувшейся за занавеску старухе.

Хлопнула входная дверь. Старуха скоро вернулась, поставила на стол горшок с половником, миску и глиняную ложку.

– У тебя в царстве, может, и рано, – пожала плечами она, устраиваясь напротив.

Она нащупала у шеи прядь, выбившуюся из-под изумрудного платка, так не соответствовавшего ни её внешности, ни всему скромному убранству домика, и начала плести косичку.

Никита оторвал взгляд от её кривых морщинистых пальцев, ловко перебиравших волосы, и принялся за еду. Пока он ел, старуха, напевая тихонько какую-то незнакомую юноше мелодию, расплела и заплела несколько косичек из одной пряди, подёргала кончик изумрудного платка, и Никита подумал, что это, должно быть, Кощеев подарок. Потом старуха подставила кулаки под подбородок и уставилась на Никиту, а локти начали расползаться по столу в стороны, пока подбородок не лёг на скатерть. Казалось, что она умирает от скуки, ещё чуть-чуть – и начнёт по-детски болтать ногами под столом.

– Варенье к чаю достать? – оживилась старуха, стоило Никите потянуться к кружке.

– Я думал, у тебя скатерть-самобранка, – сообщил разомлевший юноша, когда старуха заметалась, убирая одни горшочки и тарелки и извлекая из-за занавесок другие.

– Есть, но ею не пользуюсь. Невкусно… И мне готовить нравится! – воскликнула Кощеева сестра звонким голосом, прикрыла рот рукой и притворно закашлялась.

Никита отломил румяную корочку от половины каравая в форме косы, маслицем сдобрил, отведал одно варенье, другое, нашёл любимое – клубничное. Скрипнула входная дверь, шелохнулась занавеска, и в комнату зашёл серый кот с тремя хвостами. Один хвост торчал трубой и подёргивался, два других покачивались из стороны в сторону параллельно полу.