Жизнь среди людей E-Book

Алиса Веспер

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Выпускной класс
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 504

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Друзья нужны даже тем, кто не подает вида. «Я просто хочу быть как все. Хочу общаться с людьми, дружить, смеяться над чьими-то шутками, говорить впопад. Хочу быть частью чего-то. Чего-то большего, чем я сам». Необычный ученик в обычной средней школе. Правила игры известны всем... кроме него. Пронзительная история о буллинге, аутизме, сложных отношениях со сверстниками и родителями, о любви и поиске себя.

Leseprobe

Алиса Веспер Жизнь среди людей. [Не]научно-исследовательская работа

© Веспер Алиса, текст, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Тσθретическая часть

1. В лоб

В моей голове говорящий огромный китБьется о лобные, теменные, височные кости.Он открывает рот и беззвучно кричитОт несвободы, нехватки пространства и злости.

Если бы случился конец света, я бы вряд ли заметил. Кому-то пришлось бы мне об этом сказать.

Во-первых, я никогда ничего не замечаю. Во-вторых, мой личный конец света случился восемьдесят три дня назад. Вряд ли что-то может быть хуже.

В новую школу в первый день не стоит опаздывать. Но я опоздал.

Я потратил на глажку рубашки и брюк сорок четыре минуты вместо отведенных двадцати. И я бы опоздал на пятнадцать минут, но вспомнил, что надо подарить новой классной руководительнице букет цветов. Бессмысленный ритуал – дарить на праздники половые органы покрытосеменных растений. Но что поделать? Люди любят странные вещи.

В холле новой школы я был в 10:27. Если округлить, я опоздал на полчаса.

Я поднялся на второй этаж и подошел к своему новому классу. Выключил айпод, который на повторе проигрывал Симфонию № 5 Людвига ван Бетховена. «Так судьба стучится в дверь».

Вот и я подошел к своей двери.

В классе слышались голоса. Кто-то говорил, кто-то смеялся. Я пригладил волосы и протянул руку, но не смог открыть дверь. Просто не смог.

Мне не хотелось проходить все это заново. Не хотелось снова быть новеньким.

В такие моменты люди говорят, что их сковал страх. И я действительно не мог пошевелиться. Но я знал, что страх – это древнейшая реакция, передающаяся из поколения в поколение и помогающая выжить. Неподвижность. Тогда хищник тебя не заметит. Включение симпатической нервной системы. Учащение сердцебиения, мобилизация организма, подготовка к активной физической деятельности.

Один вопрос, на который нужно найти ответ: бить или бежать?

Если бы я был древним человеком, я бы обязательно убежал. Но я знал, что должен войти. Должен произвести хорошее первое впечатление. Должен открыть эту…

Дверь с размаху ударила меня по лбу.

Я отступил на шаг, а перед глазами пошли фракталы.

– Ой, – услышал я и попытался сфокусировать взгляд.

Передо мной стояла корпулентная особь женского пола с обесцвеченными волосами. На ней было яркое ультрамариновое платье. Очень яркое.

Раньше никто не бил меня. Ну, случайно не бил.

– Ой, – повторила она. – Я тебя шибанула, да?

Класс засмеялся, и этот смех болезненно отозвался у меня в ушах.

Вот и хорошее первое впечатление.

Вопрос был явно риторическим, поэтому я не ответил.

– А ты новенький, да? – спросила она снова и повернулась к остальным: – Зоя Викторовна, я тут, кажется, новенькому по лбу заехала.

Мои новые одноклассники снова засмеялись.

– Тихо, – услышал я.

Смех тут же затих.

– Прости, – шепнула она.

Я кивнул ей.

Ко мне подошла моя новая и очень молодая классная руководительница. Зоя Викторовна. Я уже видел ее в августе.

У нее были светлые кудрявые волосы и блузка, через которую немного просвечивал лифчик. Я не разбирался в размерах, но грудь у нее была большая.

Тяжело быть подростком на пике полового созревания. Сразу обращаешь внимание на то, на что не следует смотреть.

– Это вам, – я вручил цветы Зое Викторовне.

– Спасибо большое, – она улыбнулась и положила их на учительский стол рядом с остальными букетами.

Зоя Викторовна обняла меня за плечи.

– А вот и Леша Самохин. Женя тебя сильно ударила? Может, хочешь зайти в медкабинет?

Я помотал головой, чувствуя, как болит лоб.

– Алиночка, сходите все-таки с Лешей к завхозу, у него есть ключ от медкабинета. Пусть он даст что-нибудь от головной боли и компресс достанет из морозилки.

Из-за парты во втором ряду встала представительница женского пола. Первое, на что я обратил внимание, были ее ноги. Длинные, красивые, прямые. На ней была короткая юбка, поэтому не обратить внимания было невозможно. Поэтому я смотрел на ноги. Только поэтому, разумеется.

– Пойдем, – сказала она.

И мы пошли. В коридоре никого не было. Она шла впереди, а я думал только о том, что она сантиметров на пять выше меня. Причем без каблуков.

– Меня зовут Алина.

– Приятно познакомиться. Меня зовут Алексей.

– Ага. Я слышала. Самохин.

Алина зашла в кабинет завхоза и вышла с ключом в руках.

Мы зашли в медкабинет вдвоем. Он был раза в три меньше, чем в моей прошлой школе. У стены стояла кровать, в углу мойка и зеркало, а вдоль другой стены – ящики и два стола: письменный и медицинский, на котором стояли всякие приборы.

Ситуация показалась мне странной по двум причинам. Во-первых, я оказался наедине с человеком противоположного пола, который не был моим родственником. Такое со мной произошло только один раз. Во-вторых, Алине дали ключ и отпустили в медкабинет без взрослых. В моей прошлой школе такого бы никогда не случилось. Очевидно, здесь ученикам доверяли больше.

– Садись, – сказала она и начала осматривать наклеенные на ящиках бирки.

Я сел на кровать и стал разглядывать плакат, на котором был нарисован человеческий мозг.

– Так, обезболивающие. Тебе что? «Нурофен» или «Аспирин»?

– Можно «Нурофен», если он не в капсулах.

– Почему не в капсулах?

– У меня на него аллергия.

– Хреново.

– Да можно без таблеток. Не очень болит.

– Точно? – Алина повернулась ко мне. – Ой, блин.

Она подбежала к маленькому холодильнику и достала оттуда синий герметичный пакет.

– Приложи.

Я приложил пакет ко лбу. Стало лучше.

Алина села рядом со мной.

– Извини. Смольникова такая дура, – она хихикнула. – Все время какую-нибудь такую фигню вытворяет. Ну, она вообще странная. Увлекается японскими мультиками и вообще всякой хренью.

Я не стал спрашивать, что плохого в аниме. Просто молча разглядывал Алину из-под компресса.

У нее были длинные светлые волосы. Даже светлее, чем у меня.

Рецессивный генетический признак.

У меня у самого есть рецессивные признаки. Я бледный и могу писать обеими руками. До начала полового созревания я был светло-рыжим, но после того, как клетки Лейдига в моих семенниках стали вырабатывать тестостерон, мои волосы потемнели. Теперь я стал просто русым. Это оказалось лучше, чем быть рыжим. Над таким цветом люди обычно не смеются.

– А ты откуда к нам перешел? – спросила Алина.

– Я из Санкт-Петербурга переехал.

– Правда? Круто. Я там была один раз в детстве. Мне очень понравился Невский и Эрмитаж. Слушай, а сколько… – она отвела глаза и замолчала.

– Что?

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – признался я.

– Правда? – она приподняла одну бровь.

– Ну, я пропустил два класса.

– Круто. Ты, наверное, жутко умный.

Я пожал плечами. Я вовсе не считал себя жутко умным.

– Ты как этот… Уилл Хантинг, да?

Меня очень удивило, что она смотрела «Умницу Уилла Хантинга».

– Да нет, я не настолько…

Алина встала и прошлась по кабинету, разглядывая ящики.

В коридоре послышались шаги.

– О, все идут на линейку, – улыбнулась Алина.

Это слово всегда казалось мне странным. Почему именно линейка? Почему не циркуль?

– Нам тоже пора, наверное, – сказал я.

– Да ну. Че там делать? Слушать Ушастого нашего, что ли?

– Ушастого?

– Ага. Дирика. Все равно ничего умного он не скажет. Будет втирать про то, что надо стараться, потому что мы должны показывать результаты. Да ну на фиг. Лучше здесь посидим.

Я знал, что дириком мои сверстники называют директора.

Алина заперла дверь, а потом подошла и села рядом со мной.

Теперь даже холодный компресс мне не помог бы, потому что я пришел в состояние сильного волнения. Люди говорят в такие моменты, что их бросает в жар.

– А летом ты чем занимался?

– Учебой.

– Серьезно? – она покосилась на меня. – Меня летом не заставишь книжку в руки взять. Но зато приходится тренироваться.

– Тренироваться?

– Ага. Я занимаюсь художественной гимнастикой.

– Здорово.

– Ага. Я уже кандидат в мастера.

– Это большое достижение.

Алина засмеялась.

– Что-то не так?

– Ничего. Просто ты так говоришь странно.

– Как?

– Ну, как… взрослый.

– Это плохо?

Алина пожала плечами и улыбнулась, и я подумал, что у нее правильные пропорции лица. Жалко, что я почти не запоминаю лиц.

– А я летом ездила в Вену и Будапешт. Ты там был?

– Нет.

– О, там так красиво. И музеи мне понравились.

– Да, в Вене очень хороший Музей естественной истории. Я про него читал.

– Я там не была. Зато в художественные музеи ходила. Я же еще рисую. Даже в конкурсах участвую.

Она рассказывала о своей художественной школе на Кропоткинской, а я смотрел и слушал.

А потом она замолчала.

– Слышишь? Первый звонок.

Я слышал. Значит, какой-нибудь крупный одиннадцатиклассник посадил на плечо первоклассницу с колокольчиком в руке, и она звонила, пока он нес ее по актовому залу.

Это значило, что начался десятый класс. Мой предпоследний класс.

– Приложи другой стороной, – улыбнулась Алина.

– Что?

– Компресс.

Я перевернул компресс.

– А тебе нравится живопись? – спросила она.

– Да, мне нравится Лионель Фейнингер.

– О, я про него слышала. Но не особо знакома с его творчеством.

В коридоре раздался топот множества ног.

– Так, они возвращаются. Пора идти, – Алина толкнула меня плечом и встала. – Кинь компресс в мойку.

Я положил компресс, и мы направились в класс.

Мы зашли вместе со всеми, и Зоя Викторовна попросила меня задержаться у доски.

Небо заволокли тучи, в классе стало немного темнее, и над доской включили люминесцентную лампу. Не люблю эти лампы. У меня они ассоциируются с пришельцами, которые высасывают у землян мозги. Глупая ассоциация.

Все уже расселись и смотрели на меня.

Я вспомнил о том, что надо произвести хорошее впечатление. Пусть не первое, но хотя бы второе.

Тогда я поднял уголки губ. Было очень непривычно улыбаться.

Никто не улыбался мне в ответ.

Со мной определенно было что-то не так.

Я читал, что обычно всем нравятся красивые люди. Красивым людям приписывают положительные качества: доброту, честность, даже высокий уровень интеллекта. Никогда не мог понять, как люди могут приходить к таким выводам.

Мое лицо соответствует современным канонам красоты, но было во мне что-то такое, что всегда отталкивало людей от меня.

Моя жизнь – вечный тест Тьюринга[1].

Приходится изображать кого-то, кем я не являюсь, притворяться, выводить формулы, решать уравнения, но каждый раз кто-то догадывается, что я какой-то не такой.

Сколько у меня времени на этот раз?

Отсчет пошел.

Парты стояли в три ряда, и за каждой сидело по два человека. Только за первой партой у учительского стола девушка сидела одна. У нее была очень хорошая осанка.

Последняя парта у стены тоже пустовала.

– Тихо-тихо. Давайте наконец-то поприветствуем Лешу Самохина. Он приехал к нам из Питера, – сказала Зоя Викторовна.

Из Санкт-Петербурга, хотел я ее поправить, но ничего не сказал. У меня задрожали руки, поэтому я спрятал их за спину.

– Лешенька у нас вундеркинд.

А вот и он, мой приговор.

Сквозь бежевый тюль я видел, как с неба льется вода.

Мои новые одноклассники начали шептаться. Я не слышал слов, но вряд ли они говорили что-то хорошее. Я ведь…

– Он перепрыгнул через два класса, – закончила Зоя Викторовна.

Никто ничего не спросил. Только представитель мужского пола с первой парты сказал своей соседке слово «подумаешь» так громко, что я его расслышал.

– Леша, ты хочешь про себя что-нибудь рассказать? – спросила Зоя Викторовна.

Я помотал головой.

– Хорошо. Тогда садись. С Викой, наверное, сядешь? Она тоже первый класс пропустила, как и ты.

Я посмотрел на очень прямо сидящую женскую особь за первой партой. Она помотала головой. Что бы это значило?

– Лучше я один.

Я быстро прошел к последней парте и сел.

Двое особей мужского пола с соседней последней парты повернулись ко мне. Один из них был маленьким, а другой очень крупным.

– Я Артем, – представился тот, что поменьше, а потом указал на второго: – А это Гриня.

Гриня улыбнулся, и я увидел, что кусочек зуба у него сколот.

Я кивнул.

– И как там в Питере? – спросил Артем.

Я растерялся, но через четыре секунды (за которые прошла целая геохронологическая эпоха) ответил:

– Нормально.

Он издал звук, который я идентифицировал, как смешок.

– Нам надо выбрать старосту, – улыбнулась Зоя Викторовна. – У кого какие предложения?

– Пусть Соколов, – крикнул Артем.

У него был характерный голос человека, у которого еще не закончилось утолщение голосовых связок. Люди говорят в таком случае, что голос еще не сломался. Такое смешное выражение.

– Не-ет, – раздался женский голос спереди. – Пусть лучше Шишкина, как в прошлом году.

Мои новые одноклассники начали спорить, но Зоя Викторовна их остановила.

– Давайте проголосуем, – предложила она. – Кто за Соколова?

Поднялись две… три… пять… шесть рук. За него проголосовали все лица мужского пола.

– Кто за Шишкину?

На этот раз поднялось десять рук. Все лица женского пола, кроме девушки с хорошей осанкой, проголосовали за Шишкину.

– Встань, Алиночка.

Оказалось, что старостой выбрали именно ее. Значит, Алина очень ответственная.

– Значит, решили. Что ж, на сегодня все. Тогда я пойду. И вы домой собирайтесь. Долго не гуляйте. Не забудьте, завтра первый учебный день.

Зоя Викторовна нахмурилась, а затем улыбнулась.

– До завтра.

– До свидания, – ответили мои новые одноклассники.

Собрав цветы, Зоя Викторовна вышла из класса.

Тогда все начали обсуждать, куда пойти.

– И куда пойдем? Дождь на улице. Не погуляешь. Может, к Шишкиной?

– Иди на фиг, ко мне никто не пойдет.

– На улице дождина.

– Так пойдемте в кафе.

– Ты с дуба рухнула? У нас две бутылки вискаря, какое кафе?

Почти все встали из-за парт, а я остался сидеть. Мне не хотелось вставать, потому что остальные парни крупнее меня. Некоторые девушки тоже были выше, потому что они были на каблуках. Рядом с ними я выглядел слишком мелким.

Хотя чего мне удивляться? Четырнадцать лет, 167 сантиметров, 54 килограмма. Не знаю, что из этого хуже всего.

Я все еще сидел за партой. Мне было страшно, что, если я встану, меня заметят. Я посмотрел в окно. Вода с неба все еще падала.

Кто-то все еще хотел пойти в кафе, но им неизменно отвечали аргументом про «две бутылки вискаря».

– Так что, на улице будем? – спросил высокий светловолосый парень атлетического телосложения. Фенотипически он выглядел идеально, его лицо напоминало лица греческих богов.

Кажется, именно он сказал «подумаешь», когда Зоя Викторовна говорила про меня.

– Вы совсем тупые, что ли? – сказала та девушка с очень хорошей осанкой, которая сидела за партой одна. – А если вас поймают?

– Да заткнись ты, ботанка.

Я напрягся – это слово мне было знакомо слишком уж хорошо.

Мои бывшие одноклассники тоже называли меня ботаником.

Сначала я отвечал им, что я не интересуюсь ботаникой, и надо мной смеялись. Потом я узнал, что они использовали слово «ботаник» как оскорбление. В Википедии я прочитал, что ботаник – это человек, который слишком много занимается самообразованием. И что в этом плохого?

Но я усвоил, что в представлении большинства сверстников это неправильно. Очевидно, здесь считают так же.

А ведь это частная школа, нацеленная на высокую успеваемость. Здесь даже были не уроки, а пары, и длились они до четырех часов дня.

– Да давайте здесь останемся, – предложил кто-то.

– А давайте.

– Да вы с дуба рухнули? – спросила девушка, которую назвали ботанкой. – Вас же спалят.

– Да тебя никто не держит. Вали-вали.

– Да я и не собиралась с вами тут тусить.

Она встала и вышла из класса.

Я тоже решил, что мне пора, и пошел к выходу.

Проходя мимо оставшихся, я подумал, что никогда ни с кем не общался вне школы. Я даже не пошел на выпускной в 9 классе, хотя мама просила.

И все же…

Сейчас все изменилось. Здесь у меня появился шанс начать все сначала. Начать новую жизнь в другом городе, в другой школе, в другом составе семьи.

Мне было страшно.

Всегда страшно начинать что-то новое.

Но что я терял?

Я развернулся к новым одноклассникам и, четко выговаривая слова, произнес:

– Можно пойти ко мне в гости.

2. Я никогда не…

В неизвестных морях я мечтал о далекой родной земле,Встречал встающее из глубин бесконечное солнце. Я вдруг осознал. Оно будет жить,а мы все превратимся в тлен.Я вдруг осознал, мы уже никогда никуда не вернемся.

Может ли разум осознать себя, если не встретился с другим разумом? Могу ли я считать себя разумным? Я даже не всегда понимаю, что есть я.

Иногда мне кажется, что я сплю и никак не могу проснуться. Иногда мне кажется, что я сплю тысячу лет или даже больше. Я так далек от всего.

Я так далек от людей.

Все смотрели на меня.

– Только от метро до моего дома минут двадцать пешком, – сказал я.

Мне показалось, что прошло так много времени, что за окном мог бы наступить очередной ледниковый период.

– А что? Пойдемте, – сказал Артем и подошел ко мне. Очень близко. – А у тебя родаков дома нет?

У него немного пахло изо рта, и я осторожно отодвинулся.

– Нет, – ответил я. – Мама только в конце недели приедет.

– О’кей. Тогда двинем к Лехе, – сказал он всем и хлопнул меня по плечу. Последнее, на мой взгляд, было лишним.

Раздались одобрительные возгласы, а кто-то тоже похлопал меня по плечу.

Я вспомнил, что надо улыбаться.

– Кстати, я Саша Соколов, – фенотипически идеальный парень, который сказал обо мне «подумаешь», протянул мне руку.

Мне очень не нравился этот бессмысленный ритуал, но я все же пожал ему руку.

Так. Алина, Артем, Гриша, Саша Соколов. Надо запомнить. Имена я запоминал гораздо легче, чем лица.

Ко мне подошла Алина и спросила:

– Можно моя подруга из девятого тоже пойдет?

Я кивнул.

– Отлично, – она улыбнулась и вышла из класса.

А я смотрел ей вслед. У нее были прямые волосы до середины спины.

– Что, крутая задница? – спросил Артем.

Он говорил очень громко. Наверное, боялся, что его не услышат.

– Заткнись, Хвостов, – она обернулась к Артему и показала средний палец.

Он захихикал.

– Сами так одеваются, чтобы все пялились, а потом еще нас обвиняют.

– Может, она так оделась для себя, а не для того, чтобы на нее смотрели, – сказал я.

– Да ладно. Телки так не делают. В общем, двинули.

– Куда двинули?

– Куда, куда? К тебе.

И мы двинули.

По пути к метро под дождем со мной познакомились остальные одноклассники, имен которых я не знал. Другая новенькая – Надя Соловьева. Стройная, изящная, похожая на эльфа. Только не толкиновского, а какого-то кельтского. На фейри. Только волосы темные. Ее мне представил Артем Хвостов и, когда она отошла, сообщил, что вдул бы ей.

Самый длинный парень в классе – Юра Бережков. Друг Артема Хвостова Гриня шепнул мне на ухо, что Юрка стремный пацан, но терпеть можно.

А Алина позвала с собой подругу из девятого класса, миниатюрную и очень похожую на Белоснежку. У нее было красивое имя – Соня Ильвес.

Осталось только их всех запомнить. Умная, красивая и с длинными волосами – Алина Шишкина. Громкий и мелкий – Артем Хвостов. Идеальный фенотипически – Саша Соколов. Крупный, похожий на тролля – Гриша. Фейри – Надя Соловьева. Самый длинный – Юра Бережков. Белоснежка – Соня Ильвес.

Гриша нес рюкзак, в котором звякали бутылки. Очевидно, те самые «две бутылки вискаря».

Нас восемь человек. Непривычно много.

Мы ехали в метро с «Сухаревской» на «Ленинский проспект», и уровень моего энтузиазма понижался с каждой станцией. А что будет, если они что-нибудь сломают? А что, если придет Людмила Сергеевна? Конечно, она обещала прийти только через два дня, но она могла решить, что я один не справляюсь.

Но деваться было некуда. Я уже пригласил их.

Но я очень надеялся, что на этот раз все будет по-другому. Может, хоть в этой школе я найду друзей?

Когда мы вышли из метро, с неба все еще лилась вода.

Люди говорят в таких случаях, что идет дождь. Но куда он идет? Он не идет, он падает. Капли диаметром от 0,5 до 7 миллиметров выпадают из облаков, летят вниз и разбиваются о поверхность земли.

Когда мы ехали в троллейбусе, мои одноклассники разговаривали друг с другом, а я молчал. Они постоянно меняли тему разговора. Сначала про школу, потом про кино, про музыку, про алкоголь. Я даже не успевал формулировать ответы, как они начинали говорить на другую тему.

Они были такие непринужденные. Словно кто-то выдал им сценарий, и они легко его выучили.

Но все обстояло гораздо проще – им не нужен был сценарий. Он был нужен только мне.

Мы вышли из троллейбуса и пошли ко мне домой.

– А ты на Ленинском прямо живешь? – спросил Саша Соколов.

Я кивнул.

– Круто, – ответил он. – У нас Веревкина тоже на Ленинском живет. Ну, ботанка которая. Сидит на первой парте в гордом одиночестве.

Я снова кивнул.

– А магаз где? – толкнул меня в плечо Гриша. – Надо запивку купить.

– Магазин есть прямо в моем доме, – сказал я и показал рукой на небольшую пристройку к дому.

– Круто, – ответил он и отошел.

Мы зашли в магазин, и мои одноклассники купили чипсов, сухариков и газированных напитков. А потом я повел их к себе. В лифте нам пришлось ехать двумя группами. Я ехал с первой.

У меня снова задрожали руки, а сердцебиение участилось. Раньше я никогда не водил одноклассников к себе домой.

Один раз, еще в Санкт-Петербурге, я пригласил домой девочку из параллельного класса, но это был неудачный опыт. Я не знал, о чем с ней говорить, и мы весь вечер смотрели мультсериал про пони, дружбу и магию. Мне не понравилось, потому что там были очень яркие цвета.

Я попал в замок ключом только со второго раза, потому что у меня тряслись руки. Мы зашли в шлюз (некоторые называют это место карманом, тамбуром или предбанником, но правильного названия я так и не узнал), а потом в квартиру.

В прихожей было не очень много места, и мне пришлось сойти с коврика на пол прямо в уличной обуви. Остальные тоже прошли дальше.

– Пожалуйста, разувайтесь на коврике, – попросил я.

Мои новые одноклассники разулись и разбрелись по квартире.

Я хотел собрать их в гостиной, но тут приехали остальные. Их я тоже попросил разуться на коврике в прихожей, но почти все прошли в коридор прямо в обуви.

– А куда теперь проходить? – спросила Алина.

– В зал, – ответил я. – Направо.

Но оказалось, что Артем и Гриша зашли в мою комнату. С ними был Юра Бережков. И они втроем разглядывали стены.

Я не хотел, чтобы кто-то заходил в мою комнату, но было поздно. Почему-то я почувствовал себя голым.

Надо было заранее снять все, что висело у меня на стенах.

На одной стене висела подробная схема геохронологических эпох, длинный список человеческих открытий (от укрощения огня до изобретения протезов конечностей), таблица событий от Большого взрыва до полета человека в космос и генеалогическое древо предков человека разумного (с картинками), начиная с первого гоминида, который встал на две ноги три с половиной миллиона лет назад. Оно было моей гордостью, потому что я следил за новостями в этой области и добавлял новые виды. Сначала у меня не было Homo denisova и Homo floresiensis, но потом я вписал и их.

Юра Бережков рассматривал мой стеллаж. На одной полке лежали окаменелости (трилобит, аммонит и древнее дерево), на другой тектит и метеориты (лунный, марсианский, три хондрита, ахондрит и палласит), а на остальных – книги, которые я привез из Санкт-Петербурга.

– А это что? – спросил Гриша, указывая на эволюционное древо человека.

Вопрос был странным, потому что и так было понятно, что это. Но я все же ответил.

– Генеалогическое древо человека разумного.

– Гинекологическое древо, – сказал Гриша и засмеялся. – Эй, Темыч, зацени.

– И че? – спросил Артем.

– Смотри, хомо эректус. Это, наверное, педик, у которого всегда стоит.

Они оба засмеялись. Юра Бережков тоже подошел и засмеялся.

– Homo erectus – это человек прямоходящий, – сказал я.

– А зачем ему ходить? – спросил Артем и снова засмеялся.

– Ну, вы идете? – в комнату зашла Алина. – Там всё уже на столе.

Я подождал, пока все выйдут, и закрыл дверь в комнату.

В зале действительно все оказалось готово. Мои одноклассники купили одноразовую посуду – тарелки и стаканчики и расставили их на столе. В стаканах была темная жидкость с пузырьками, а в тарелках чипсы и сухарики.

– А где телик? – громко спросил Артем.

– Мы не смотрим телевизор, – ответил я.

У нас в зале все было просто – большое окно, светлые стены, диван, журнальный столик, банкетка и барная стойка у стены.

– Как это так? А чем вы занимаетесь?

– Ну… разным. Мама в основном работает, а я читаю. Если нужно что-то посмотреть, то я могу на компьютер скачать и посмотреть.

Мне вручили стакан.

– Ну, давайте, – Гриша Зыбин дал мне стакан. – За первое сентября.

Все подняли свои стаканы и чокнулись.

Чокаться – такое странное слово. Значита – сходить с ума. Почему оно используется таким образом?

Пока все пили, я просто понюхал напиток. Он мне не понравился, и я только сделал вид, что выпил.

Тогда остальные уселись на диван и кресла. Сам я сел на банкетку, держа в руках стакан.

– А музычка у тебя есть? – спросила Надя Соловьева, похожая на фейри.

– Нет. Прости, – ответил я.

– Ясно, – сказала она и поджала губы.

Мои новые одноклассники расселись и начали говорить друг с другом. Они снова говорили обо всем подряд, постоянно меняя тему разговора.

Я молчал и наблюдал. Подруга Алины, похожая на Белоснежку, тоже молчала. Она сидела рядом с Алиной и смотрела в окно. Периодически она отпивала из своего стакана и морщила нос.

Я не пил то, что мне налили, потому что никогда не любил газированные напитки. Я просто смотрел на остальных, и это не так уж плохо. Мои одноклассники у меня дома, мы сидим вместе почти как… как друзья.

Раньше я иногда закрывал глаза и представлял, что у меня есть друзья. А сейчас мне даже глаза закрывать не надо было.

Гриша обошел остальных и налил им еще виски и кока-колы. Я старался не морщиться, представляя вкус этой смеси. Но остальные пили, даже Алина.

А я смотрел. Просто смотрел.

Мне было хорошо.

– Давайте играть в «Я никогда не…» – громко сказал Артем.

– Давайте. А как это? – спросила Надя Соловьева.

Они сидели рядом, и Артем обнимал ее за плечи.

И как у людей так быстро получается начать неформальное общение?

– Ну, короче, кто-нибудь говорит: я никогда не пил вискарь. А если он пил, то должен выпить.

– Я не поняла, – нахмурилась Надя Соловьева.

С другой стороны от нее сел Саша Соколов и продолжил объяснять:

– Ну, смотри, Надь. Например, я говорю: я никогда не прогуливал. Те, кто никогда не прогуливал, не пьют. А те, кто прогуливал, делают глоток. Так понятнее?

– Кажется, да, – она улыбнулась.

Саша Соколов улыбнулся ей в ответ. Они смотрели друг на друга около трех секунд. Дольше, чем обычный обмен взглядами. Артем в это время хмурился.

Кажется, я наблюдал начальную стадию ухаживания. И это почти ничем не отличалось от того, что происходит в животном мире. Особь женского пола выбирает из двух самцов.

Логичнее было бы выбрать Сашу Соколова. У него широкие плечи и атлетическое сложение, а у Артема еще даже голос не до конца сломался.

Забавно все-таки люди говорят: «сломался голос».

– Ну, начнем, – сказал Артем. – Я никогда не курил.

Все представители мужского пола выпили, а из девушек выпила только Соня Ильвес.

– Да ладно, – со смехом сказал Саша Соколов. – Ильвес курила?

– Пробовала на даче, – она криво улыбнулась.

– А что ты еще на даче пробовала?

– Играй дальше и узнаешь.

– Ладно. Ну, например, я никогда не целовался.

На этот раз выпили все, кроме меня и длинного Юры Бережкова.

– Становится интереснее, – Саша Соколов засмеялся. – Теперь пусть Надя что-нибудь скажет.

Надя Соловьева похлопала глазами.

– Я не знаю, что придумать.

– Да что угодно.

– Ну, например, я никогда не прогуливала.

Выпили все, кроме меня.

– Ты серьезно никогда не прогуливал? – спросил Саша Соколов.

Я помотал головой.

– Да ладно. Такие еще остались? Ты просто вымирающий вид.

Я заставил себя улыбнуться. Если бы вид. Так я же совсем один.

– Пусть Леха скажет теперь.

Мне стало не по себе.

Очевидно, я молчал слишком долго, потому что Артем сказал:

– Да придумай что угодно. Ты можешь сказать что-нибудь, что уже делал. Просто выпьешь.

– Э-э… Я никогда не нырял с аквалангом, – сказал я.

На этот раз не выпил никто.

– Ну, так не интересно, – Артем махнул рукой. – Надо говорить всякое такое… ну, понятно какое.

Мне не было понятно, какое такое.

– Пусть Шишка теперь говорит, – сказал он.

Алина подняла глаза и еле заметно улыбнулась. У нее были очень красивые губы.

– Я никогда не играла в бутылочку.

Оказалось, что она играла в бутылочку. Не играли только я и Юра Бережков.

– Пф, – нахмурился Артем. – А я никогда… не трахался.

И сразу выпил.

Саша Соколов тоже выпил. Последней выпила подруга Алины.

– Ильвес? Когда ты успела? – спросил он.

– Сашка, отвянь, – она махнула рукой в его сторону.

– Это все твоя дача, я знаю. Совсем от рук отбилась, – Саша Соколов подмигнул ей.

Подруга Алины показала ему средний палец.

– О да, детка, я никогда не против, ты же знаешь.

Она хмыкнула и снова отвернулась к окну.

– Ильвес, а Ильвес? – сказал Саша.

– Чего тебе?

– Давай теперь ты говори.

– Хм. Ну, я никогда не влюблялась.

Никто не выпил, кроме Алины.

Мое сердце забилось быстрее.

Интересно, а в кого она влюблялась? И любит ли она до сих пор? Почему-то от этой мысли стало немного грустно.

– Ладно, моя очередь, – сказала Алина. – Я никогда не смотрела порнуху.

Выпили все, кроме нее и Нади Соловьевой. Даже я сделал маленький глоток.

– Вау, – сказал Саша, показав в меня пальцем. – Мы зна-а-али.

– Ага, – засмеялся Гриша. – Он еще руки под парту прятал. Понятно почему.

И все засмеялись.

Только мне не было смешно.

– А что ты смотришь? – спросил Артем. – Любишь пожестче, да? Сисястых девочек?

Я почувствовал, как к моим щекам начала приливать кровь.

– Кажется, на кухне был пирог, – сказал я и встал. – Пойду посмотрю.

И я ушел. Открыл дверь холодильника, отгородившись ею от остальных, и прислонился лбом к ледяной полке.

Через двадцать три секунды я услышал, что дверь в кухню открылась и кто-то вошел.

Мне хотелось, чтобы это была Алина. Я закрыл дверь холодильника.

Передо мной стояла Соня Ильвес. Бледная, волосы черные и глаза очень-очень большие.

– Они придурки, не обращай внимания, – сказала она и улыбнулась.

Я кивнул.

– Я сама только в прошлом году пришла в эту школу. Сначала сложно, потом привыкнешь.

– Спасибо, я уже приходил в новый класс. Я знаю, – ответил я, почувствовав раздражение.

Я достал из холодильника медовый пирог, разрезал его и вернулся к гостям.

В «Я никогда не…» мы больше не играли, потому что они снова начали говорить обо всем подряд. На этот раз я решил тоже поучаствовать в беседе. Но каждый раз, когда я придумывал реплику, тема беседы уже менялась.

Только один раз я успел вставить слово, когда они говорили про вино и его сорта.

– Вино – это круто, – заявил Артем Хвостов.

– Есть легенда, что вино придумала одна придворная дама из Персии, – сказал я.

Все замолчали и посмотрели на меня.

– Она была в депрессии и решила покончить с собой. Она хотела отравиться, выпив со дна чаши сок, который остался от перебродивших ягод винограда. Только она не умерла. Наоборот – весело стало. И депрессия у нее закончилась.

Кажется, это была моя самая длинная речь за… все время, сколько я себя помню.

Сначала гости смотрели на меня, а потом продолжили разговаривать.

Они доели пирог, чипсы и сухарики и выпили одну бутылку виски, а потом разошлись. Я остался и убирал в комнате.

Впервые в жизни я проводил время с одноклассниками, и это оказалось не так страшно, как я думал. Если просто молчать, улыбаться, когда другие смеются, то можно сойти за своего. Общение с людьми оказалось даже приятным.

Это было удивительное открытие.

Оставшись в звенящей тишине пустой квартиры, где еще несколько минут назад звучали чужие голоса, я впервые понял, насколько одинок. Я осознал одну простую, но страшную вещь.

Я хотел, чтобы у меня были друзья.

3. 99 дней

Кто говорит, что логика объективна?Мы вновь повторяем все те же и те же ошибки.Кто-то верит, что у Вселенной свои мотивы.Фрактальный Бог сделал этот мир слишком зыбким.

Бывает так, что самые страшные вещи начинаются с какой-нибудь безобидной фразы.

«Нам надо поговорить».

Дальше становится хуже.

«Мы разводимся».

И еще хуже.

«Вы с мамой скоро переедете в Москву, и там ты пойдешь в новую школу».

Миг – и у меня в груди взрывается сверхновая, а на ее месте образуется пустота. Черная дыра, которая начинает поглощать мою жизнь.

Всю мою жизнь.

Первые две недели прошли лучше, чем я думал. Одноклассники меня не замечали. С одной стороны, я был очень рад, потому что никто надо мной не смеялся и не бил. С другой… я поймал себя на очень странном желании. Я хотел, чтобы меня заметили.

Я слушал разговоры, ловил слова, обрывки фраз и смех. Я запоминал их, а потом прокручивал в голове.

Листья желтели, с неба падала вода, город казался серым.

У меня было три основных проблемы.

Первая заключалась в том, что я очень плохо запоминаю лица людей. Иногда мне требуются месяцы, чтобы запомнить чье-то лицо, но иногда хватает и пары недель. Для этого на лице должен быть какой-то изъян. Что бы люди ни говорили про свои лица (я читал в Интернете, что многие недовольны своей внешностью), серьезные изъяны встречаются довольно редко. Хорошо, что у всех людей разное телосложение и одежда. По этим признакам я и ориентируюсь. И еще, как ни странно, по сигналам входящих сообщений и рингтонам. Они у всех разные.

Второй моей проблемой была неспособность определять реакцию человека. Да, я вижу, когда люди хмурятся или улыбаются, но более тонкие нюансы распознать не могу. Это слишком сложно.

Ну, а третьей проблемой оказалась сама учеба. С письменными заданиями и устными сообщениями, которые надо было готовить заранее, все обстояло хорошо. Но если я не должен был устно отвечать, а меня вызывали, то я терялся и ничего не мог сказать.

В прошлой школе меня не вызывали к доске, потому что я и так все знал. Но здесь все изменилось.

Все началось в начале третьей недели. Если быть точным, во вторник. 99-й день с тех пор, как мой мир оказался разрушен.

Первым уроком была литература. Мы изучали поэзию Серебряного века, и каждый должен был выбрать стихотворение, чтобы прочитать его на уроке. Поскольку я отвечал у доски на прошлом уроке литературы (краткий ответ по теме «Трагизм судьбы русской литературы XIX века в XX веке»), то очень удивился, услышав свою фамилию.

– Самохин, к доске. Ты не слышишь, что ли? – спросила Клара Ивановна.

– Слышу, – ответил я.

– Выходи к доске.

– Я же на прошлом уроке отвечал.

– И что? Выходи.

Я встал и вышел. Клара Ивановна смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. Она была очень седая, очень старая и очень худая.

– И какое стихотворение ты подготовил?

Я слышал ее голос, но гораздо громче в ушах стучала кровь, которая бежала по капиллярам. На меня смотрели мои одноклассники и учительница литературы, меня слепил свет люминесцентной лампы над доской, у меня потели ноги и ладони, хотя три с половиной минуты назад все было хорошо.

– Самохин, ты меня слышишь?

– Да.

– Так какое стихотворение ты прочитаешь?

Какое стихотворение я прочитаю?

– Максимилиан Волошин. Четвертый сонет из венка сонетов Corona Astralis.

Я прочитал это стихотворение в детской энциклопедии по астрономии, когда мне было восемь лет. Тогда я понял, что поэзия как математика. Только математика упорядочивает Вселенную, а поэзия – мысли.

– Так начинай. Чего ты ждешь?

Чего я жду? Наверное, чтобы руки перестали дрожать и паника прекратилась. Я отвечал на прошлой неделе, а сейчас не должен был. Но меня все равно вызвали.

– Ну? – сказала Клара Ивановна. – Ты не готов?

– Полночных солнц к себе нас манят светы, – начал я.

– Четче. И громче. Перестань жевать слова.

Жевать слова. Какое интересное выражение. Будто бы правда можно набрать в рот слов и жевать их. Интересно, а проглотить их можно? А какие они на вкус?

– В колодцах труб пытливый тонет взгляд. Алмазный бег Вселенные стремят: Системы звезд, туманности, планеты.

Я замолчал, потому что шум в ушах стал слишком сильным, а свет люминесцентной лампы высасывал мои внутренности.

– Ну? Забыл?

Я не забыл.

– От Альфы Пса до Веги и от Беты Медведицы до трепетных Плеяд Они простор н-небесный бороздят.

О нет. Только не это.

– Творя во тьме свершенья и обеты, – я почти шептал.

– Громче говори, – велела Клара Ивановна.

– О пыль миров, о роль священных пчел.

– Не жуй слова. Произноси внятно.

– Я исследил, измерил, взвесил, счел, Дал имена, составил карты, сметы.

Осталось последнее трехстишье. У меня в горле пересохло, и уши были готовы взорваться.

– Но ужас звезд от знанья н-не потух.

Я замолчал, потому что мне надо было отдышаться.

– Мы помним все: н-наш древний темный дух…

Я спрятал руки за спину, потому что пальцы начали непроизвольно шевелиться. Я почувствовал судорогу. Обычно мои пальцы плохо выглядят, когда их сводит.

– Ах, н-не крещен в глубоких водах Леты, – выдохнул я.

Буква «н». В этот момент я ее просто ненавидел.

Клара Ивановна долго молчала. Кажется, еще дольше, чем я отвечал.

– Ну, что ж? – сказала она. – Видно, что не готовился. Стихотворение только сегодня прочитал первый раз, да?

Не первый, но я решил об этом не говорить.

– Ладно, садись. Придется поставить тройку. В следующий раз готовься заранее.

Я пошел на свое место.

– Вундеркинд, блин, – хмыкнул Саша Соколов.

Он и его соседка по парте Таня захихикали.

То ли Клара Ивановна услышала, то ли просто так совпало, но следующей она вызвала именно его. Саша Соколов вышел и бодро прочитал стихотворение Осипа Мандельштама «Железо». Ему поставили пятерку.

Ему всегда ставили пятерки – он был отличником. У него была только одна четверка – по химии. Учителя говорили, что Саша Соколов и Женя Смольникова получат серебряные медали, а Вика Веревкина – золотую.

Я завидовал. Я тоже хотел бы получить медаль. Но с моими устными ответами это невозможно.

Мне вновь стало стыдно за то, как я прочитал свое любимое стихотворение.

Весь оставшийся день я чувствовал себя космонавтом в вакууме. Все было не так. Слишком яркий свет, слишком громкие голоса, слишком неудобные ботинки, слишком сильно швы свитера впивались в плечи.

На перемене в класс вошла Зоя Викторовна и сказала, что после пар я должен пойти к Ольге Алексеевне, нашему школьному психологу.

Мне было очень страшно, что я сделал что-то не так, и оставшиеся две пары (геометрия и английский) я нервничал.

Почему меня вызвали к психологу?

После пар я собрал рюкзак и пошел к Ольге Алексеевне.

По всему кабинету были развешаны детские стенгазеты про психологию, профессии, экологию и инновации. Сама она сидела, глядя в ноутбук, и заносила какие-то данные.

Для психолога она казалась мне слишком неформальной. На ней не было пиджака, а была кофта с короткими рукавами и джинсы. И носила она не черное с белым, а синее с бежевым.

Но я знал, что Ольга Алексеевна училась на кафедре педагогической психологии в профильном учебном заведении, поскольку спросил, где она училась.

– Привет, – сказала она. – Заходи, садись.

Я сел напротив, и она отодвинула ноутбук.

– Я что-то сделал?

– Почему ты так решил?

– Потому что к психологу обычно отправляют, когда ты что-то сделал.

– Нет, – улыбнулась она. – Ты ничего не сделал. Я просто хотела с тобой поговорить.

Я напрягся от этой фразы. Даже желудок скрутило.

– Как тебе в новой школе? – спросила она, и я вспомнил, что ее зовут Ольгой.

– Нормально. А что?

– Ничего. Просто если у тебя проблемы…

– У меня нет проблем, – поспешно ответил я.

Ольга Алексеевна кивнула. Я заставил себя посмотреть ей в глаза и вдруг заметил, что один глаз у нее немного выше, чем другой. На самом деле это почти незаметно, но если уж начинаешь смотреть, то не замечать невозможно.

– Значит, все в порядке?

– Ну, я немного волнуюсь, конечно.

– По какому поводу?

– Я боюсь, что люди посчитают меня странным, – признался я.

– Почему они должны посчитать тебя странным?

– Потому что так было всегда. Наверное, дело в том, что я младше остальных. Мама говорит, что у меня все получится, потому что я умный. Да, наверное, я умный. Просто…

– Что?

– Иногда этого недостаточно.

Меня потянуло на откровенность, и я еле заставил себя замолчать.

– Да, я понимаю. Тебя сейчас никто не обижает?

– Нет.

– Это замечательно, – Ольга Алексеевна улыбнулась. – Ты ведь приехал в Москву с мамой? У вас здесь есть еще родственники? – спросила она.

– Бабушка по маминой линии. Людмила Сергеевна. Она приходит раз в два дня проверить меня, когда мама уезжает в командировки.

– Значит, ты остаешься один? А твоя мама часто уезжает?

– Нет. Тем более Людмила Сергеевна все время звонит.

Я вспомнил бабушку, и у меня сразу же испортилось настроение. Я подозревал, что Людмила Сергеевна меня не любит.

Она хромала, потому что у нее вместо правой ноги стоял протез. Она рассказывала, что однажды на заводе ей на ногу упала металлическая пластина весом в триста килограмм. Стропальщики плохо закрепили ее, поэтому она сорвалась и упала Людмиле Сергеевне на ногу.

Как-то, когда мне было десять лет, я попросил ее уточнить кое-какие данные, чтобы рассчитать такую возможность, но Людмила Сергеевна накричала на меня и ударила по лицу газетой. Я где-то слышал, что собак можно бить газетой, потому что это не больно, но обидно и унизительно.

Да, это и правда оказалось обидно и унизительно. Но я не уверен, что собаки способны понять, что такое унижение. Может, речь шла не о собаках вовсе?

После того случая я старался не общаться с ней лишний раз. Но мне пришлось.

– А Москва тебе нравится?

Я пожал плечами.

Ольга Алексеевна улыбнулась, и я сразу же смутился.

Все же неудобно быть подростком на пике полового созревания. Сразу думаешь о разных физиологических процессах.

– Ты можешь заходить в любое время, – сказала она. – Если будут какие-то проблемы или если захочешь просто поговорить.

– Спасибо.

– По любому вопросу.

– Хорошо, – я кивнул.

Мы попрощались, и я пошел домой.

Весь вечер я делал домашние задания. Я подготовился ко всем предметам. Вдруг меня спросят снова?

Я решил поднимать руку два раза в неделю. Это поможет мне привыкнуть отвечать устно. И тогда меня не будут спрашивать спонтанно, как сегодня.

Я думал, что ничего не может быть хуже, чем мой ответ по литературе. Но я ошибался. Вечером мама пришла домой не одна.

4. 100 дней

В моем мире не было света много ночей подряд.И не было звезд, и не было лун в вечности декабря.В моем мире не было правды и лжи, истин, небесных сил.В двухмерной плоскости я не ждал, не любил, не просил.

Мне всегда казалось, что моя семья – самая устойчивая экосистема в мире. С ней не могло ничего случиться. Я бы заметил. Я бы обязательно заметил, если бы что-то пошло не так.

Но я не заметил. Как это произошло? Как? Когда? Почему?

Я остался на обломках своей прошлой жизни. Все известные ориентиры утрачены.

Впереди – неизвестность.

Сначала она позвонила и попросила меня навести порядок в квартире. На часах было 19:39.

Я вытер пыль со всех поверхностей, пропылесосил, почистил мойку и плиту на кухне, раковину, ванну и унитаз.

И ждал.

Мама пришла очень поздно, в 23:38.

Я вышел в коридор встретить ее и увидел, что с ней какой-то представитель мужского пола. Довольно крупный и высокий.

– Привет, – он улыбнулся, глядя на меня. – Я Игорь.

– Здравствуйте, – сказал я. – Меня зовут Алексей.

Игорь протянул мне руку. От него пахло алкоголем, но не сильно.

И зачем люди пожимают руки?

Рука у него была огромная и горячая. Поскольку он пришел с улицы, то мне сразу захотелось пойти помыть руки, но я остался, потому что так было положено.

Раньше рукопожатие использовали люди, когда хотели показать, что в их руках нет оружия, либо для заключения договора. Но в наше время никто – ну, почти – не носит с собой оружия. Да и договоры со всеми подряд никто не заключает. И еще руки пожимают в основном мужчины.

Бессмысленный ритуал.

Мама потрепала меня по голове.

На ней было черное обтягивающее платье с треугольным вырезом на спине. Мама и папа купили это платье два года назад. Я запомнил, потому что они весь день таскали меня с собой. Они тогда готовились к новогоднему корпоративу на маминой работе и покупали себе праздничную одежду. Мне тогда купили айпод, папе два костюма, а маме платье.

А сейчас она надела это платье на свидание с другим мужчиной.

Я очень надеялся, что это просто мамин коллега. Но откуда тогда букет цветов? Сегодня ведь не праздник.

– Вы проводили маму домой после работы? – спросил я. – Уже поздно, пора ехать домой.

– Игорь останется у нас, – мама положила ладонь мне на плечо.

– Тогда я разложу диван в зале и принесу постельное белье.

Мама сжала мое плечо пальцами.

– Не надо, Леша.

– Почему? – спросил я.

– Игорь останется в моей комнате.

– Значит, вы будете заниматься сексом? – вырвалось у меня, и хватка маминых пальцев на плече стала еще сильнее. – Мне больно.

– Иди в комнату, – она отпустила меня.

Сначала я помыл руки, а потом пошел в комнату.

Наверное, мама не поняла, в какой день привела в дом нового мужчину.

На часах было 00:02.

День номер сто.

Я решил позвонить папе. Перед тем как мы с мамой уехали в Москву, папа обещал звонить мне два раза в неделю: в четверг и в воскресенье. И он звонил. Почти всегда.

Уже наступил четверг, и я подумал, что это почти по расписанию.

Папа был онлайн в скайпе (он почти всегда онлайн) и почти сразу ответил на мой звонок. Камеру он обычно не включал.

– Привет, старпом, – сказал он.

– Доброй ночи, капитан.

– Чем порадуешь?

Ничем.

– Мама пришла домой не одна.

Папа долго молчал.

– С особью мужского пола, – уточнил я.

– Это я понял.

– И он остался у нас ночевать.

Папа промолчал.

– В маминой комнате.

Папа снова промолчал.

– Думаю, они собираются заниматься сексом.

– Тебе не стоит об этом думать. И тем более говорить.

– Вы хотели, чтобы я поговорил с вами о разводе.

– Но не так, – сказал папа.

– Почему?

– Некоторые вещи обсуждать не принято.

– Почему? – спросил я.

Папа вздохнул.

– Я понимаю, что ты переживаешь. Но ты должен понимать, что наша с мамой жизнь на этом не кончилась. И новый мужчина – это не так страшно. Это закономерно.

– А это не слишком быстро? Прошло сто дней.

Папа ничего не ответил, и внезапно я осознал, что это только для меня прошло сто дней. Мои родители планировали развод раньше.

– Давно вы на самом деле разошлись? – спросил я.

– Это сложный вопрос.

– Почему вы меня обманывали?

– Мы не знали, как ты отреагируешь. Вот и решили подождать.

Я промолчал, и папа продолжил:

– Между мной и мамой всегда были сложные отношения. Ты знаешь, какой она тяжелый человек.

– Знаю.

– Когда-то все было хорошо, но потом появился ты и… нет, я тебя не обвиняю. Но после того как ты родился, она начала становиться невыносимой. Строить меня, воспитывать, учить, пытаться сделать из меня другого человека.

– Она хотела, чтобы ты был серьезным. Как все остальные взрослые.

– Именно. Но мы-то знаем, что и я и ты не как все остальные.

– Это точно, – я закивал и не сразу вспомнил, что папа меня не видит.

– Твою маму жутко бесило, что со мной у тебя отношения лучше, чем с ней.

– Правда? – я удивился. – Почему она мне об этом не сказала?

– Она увезла тебя. Разве этого мало?

Я задумался. Мне говорили, что после института мама переехала в Санкт-Петербург к папе. Они поженились и остались там. Насколько мне известно, она не собиралась возвращаться в Москву.

Неужели сейчас она вернулась в Москву из-за меня? Чтобы увезти меня от папы?

– Зачем она меня увезла? – спросил я. – Зачем ей это нужно?

– Не знаю. Может, мне назло.

Я не понял, вопрос это или нет.

– Я не хотел уезжать от тебя, – сказал я.

– Знаю. Я тоже не хотел, чтобы она тебя увозила. Но ничего не поделаешь.

– Я пойду спать, – сказал я.

– Давай. Поздно уже. Хороших снов, старпом.

– Отбой, капитан.

И я лег спать.

– …плохо переносит перемены.

Я знал, что подслушивать нехорошо, но почему-то не вышел из комнаты. Вместо этого прижал ухо к деревянной поверхности двери.

Голоса доносились с кухни.

– И что? Ты всю жизнь будешь с ним нянькаться? Сколько лет ты не разводилась с мужем для того, чтобы ему было комфортно?

– Дело не только в нем, – сказала мама. – Просто…

Я побоялся услышать, что она скажет дальше, и распахнул дверь.

– Доброе утро, – громко поздоровался я и быстро прошел в ванную комнату.

Руки дрожали.

Значит, мама хотела развестись с папой. Давно. Новый мужчина спросил, сколько лет она не разводилась.

Лет.

Не месяцев.

Лет.

Но почему новый мужчина подумал, что мама не разводилась из-за меня?

Я видел фильмы, где муж и жена не разводились из-за детей. Они хотели, чтобы их дети росли в нуклеарной[2] семье.

Неужели мои родители давно хотели развестись, но не делали этого из-за меня?

От этой мысли у меня заболели виски.

Лет.

Я подставил голову под кран и включил ледяную воду. Прислонился щекой к холодной раковине и закрыл глаза.

Лет.

Что если новый мужчина моей мамы прав?

Не знаю, сколько времени я так простоял, но в какой-то момент в дверь постучали.

Я резко поднял голову, врезавшись затылком в кран.

– Леша, ты скоро? – позвала мама.

– Угу, – сказал я приглушенно. – Семь минут максимум.

Я поранился, и из царапины пошла кровь. Хорошо, что под волосами, иначе мама начала бы спрашивать, что случилось.

Я протер рану перекисью водорода и стал чистить зубы. Мерный звук электрической зубной щетки обычно меня успокаивал, но сегодня раздражал. Я слишком сильно давил на щетку, и из десен пошла кровь.

Я смотрел на себя в зеркало и очень сильно себе не нравился.

Маленький рост, бледная кожа, лоб и подбородок в прыщах, непонятная поросль под носом и эта нездоровая худоба.

Но больше всего мне не нравился мой мозг.

Да что со мной не так?

Раньше мне нравилось, что я отличаюсь, что я умнее других, но я даже не заметил, как моя семья разрушилась. Разве с такими выходными данными я могу считать себя умным?

Этим утром мама предложила отвезти меня в школу на машине. Ее новый мужчина ехал с нами. Пока мы ехали, я молчал, а они о чем-то говорили. Я слушал вальс «На голубом Дунае», думал о смерти в космосе и о том, что надо перечитать «Космическую одиссею 2001 года».

Игорь вышел на «Курской», а я пересел на переднее сиденье.

– Я хочу с тобой поговорить, – сказала мама.

– Хорошо, – я кивнул, чувствуя, как напрягается диафрагма. Помню я эти фразы.

Я ждал.

– Игорь иногда будет оставаться у нас, – сказала мама, и я не сразу понял смысл этих слов.

– Как часто? – спросил я и включил кондиционер, чтобы стало попрохладнее.

– Не знаю я. Когда получится.

Мне не понравился ее ответ, потому что он вносил новую энтропию в мою жизнь.

– Не проще ли составить расписание?

Мама вздохнула.

– И почему тебе хочется, чтобы все шло по расписанию? Леша, не трогай климат-контроль.

– Потому что все в мире очень хаотично, – сказал я, убрав руки от кнопок. – Я хочу внести хоть немного порядка в свою жизнь.

Зазвонил ее телефон.

Одной рукой она достала из сумки свой четвертый айфон и ответила.

Звонили ей, конечно, с работы.

Моя мама инженер, и у нее все время какие-то проекты. Когда мы еще жили все вместе в Санкт-Петербурге, она часто ездила в командировки и мы оставались вдвоем с папой.

Через полторы минуты мама закончила разговор и положила телефон в сумку.

– А как тебе Москва? Нравится здесь?

Не нравится, хотел сказать я. Ужасно не нравится, здесь все по-другому, здесь слишком шумно, слишком много людей, слишком много нового, слишком все далеко.

– Нормально, – ответил я.

– Может, ответишь более по-человечески?

– Более по-человечески? – спросил я. – Разве так можно говорить?

Мама не ответила, и я достал из кармана айпод. Но, очевидно, наш разговор еще не закончился. Мама отобрала у меня наушники и айпод и кинула на заднее сиденье.

– Ты можешь хоть как-нибудь реагировать на других?

– Я…

– Проявлять хоть какие-то эмоции по отношению к людям? Или тебе все равно?

– Мне не все равно.

– Да? Почему-то незаметно. Ты даже не можешь ко мне обратиться. Когда ты последний раз называл меня мамой?

– М-м, – неопределенно сказал я, почувствовав себя виноватым неизвестно в чем.

– Неужели так сложно быть нормальным? – мама повысила голос.

– Это не так просто, как кажется.

– Да неужели? Разве улыбнуться – это сложно?

Я пожал плечами. Если бы знал, когда нужно улыбаться, было бы проще.

– Ты бы на улицу вышел хоть раз. Пообщался с реальными людьми, а то пялишься в свой телефончик.

Мне стало немного обидно, потому что у меня был не телефончик, а смартфон с самым большим экраном из всех.

Это был подарок мамы и папы на окончание основного курса средней школы. Их последний совместный подарок.

– Почему ты просто не можешь завести друзей? – продолжила спрашивать мама.

Я приложил холодные руки к щекам. Слишком много несвязных вопросов.

– Думаешь, тебе все с рук будет сходить, раз ты такой умный?

– Мне ничего не сходит с рук.

– Правда? Мне всю жизнь приходилось вокруг тебя прыгать. Вокруг тебя и твоего отца. Я всю жизнь угробила на его хотелки, а от тебя никакой отдачи не было. Почему ты продолжаешь так себя вести?

У меня заболели виски.

Мама надолго замолчала, и я тоже молчал, потому что любое мое слово могло вывести ее из себя.

Каждый раз одни и те же вопросы. Одни и те же. И я не могу ответить, не могу возразить. Никогда.

Я становлюсь немым.

Удивительная асимметрия. Родители ругают детей.

Родители и учителя всегда правы. Если ты не согласен, то ты плохо себя ведешь, выпендриваешься или срываешь урок. По-другому не бывает.

Время – годы, дни, минуты. Незаметно жизнь тает.

Мы достигнем абсолюта. По-другому не бывает.

Я пытался отогнать эти слова, но не получалось.

Обычно я слушал музыку, чтобы в голову не лезли строчки и рифмы, но сейчас айпод лежал на заднем сиденье, и маме могло не понравиться, если бы я решил достать его.

Мы ехали медленно из-за пробки на Садовом кольце, было душно, неудобно на сиденье, ремень давил на ключицу, воздух казался спертым.

Обычно я включал музыку, когда мир вокруг становился слишком острым. Когда я слушал музыку, то представлял, что все вокруг – просто видеоклип, который я смотрю. Так восприятие действительно немного притуплялось.

Но сейчас мне некуда было спрятаться.

По-другому не бывает. По-другому не бывает. По-другому не бывает.

Хорошо, что вскоре мы выехали на Сретенку и я наконец-то смог вылезти из машины и пойти в школу.

Я пришел в класс за десять минут до звонка на урок.

Артем Хвостов громко спорил с Алиной. Он просил ее дать списать задачи по физике, но она говорила «нет».

– Да чего ты? У нас один вариант. Ну, Шишка, ну не будь стервой!

Я прошел в раздевалку, повесил куртку и зонт на крючок. Я не мог открыть зонт, потому что тогда все бы увидели, что на нем изображены звезды и корабль Enterprise NC-1701. В прошлой школе над этим зонтом смеялись. Здесь я решил не рисковать.

Артем Хвостов продолжал уговаривать, но Алина не соглашалась. Она сидела, подняв подбородок, и отвечала «нет».

Тогда он подошел к отличнице Вике, которая сидела за первой партой одна.

– Слушай, ботанка…

– Даже не думай, – ответила Вика.

– Да ты дура, – сказал Артем Хвостов и прошел на свое место, рядом со мной. Сел и нахмурился.

Я молча протянул ему свою тетрадь.

– Чё это?

– У нас один вариант, – сказал я.

– А, – Артем Хвостов кивнул и взял тетрадь.

– Кинематика – это не так сложно, – сказал я зачем-то.

Артем Хвостов списывал быстро. По всей видимости, у него была в этом деле практика. Даже в списывании нужна практика. Странный мир.

Он писал и при этом говорил своему соседу Грише Зыбину, как отстойно, что в этом году не уроки, а пары и теперь все по вариантам.

А мне нравилось, что теперь у нас были пары. Правда, в середине пары учителя все же делали перерывы на 3–5 минут. Мне казалось это бессмысленным, но я молчал.

Артем Хвостов вернул мне тетрадь за две минуты до звонка на урок. Не поблагодарил, не улыбнулся, просто кинул мне на парту.

Весь день я хотел с кем-нибудь поговорить. Но я не знал, что можно сказать.

После уроков мои новые одноклассники быстро разошлись, но я остался, потому что должен был дежурить.

Мне надо было подмести в классе, вытереть доску, помыть тряпку и убрать все с парт.

Пока я подметал, в кабинет вошли Алина Шишкина и ее подруга Соня Ильвес. Алина была в плаще.

– Привет, – сказала Алина Шишкина и прошла в раздевалку.

Мое сердце тут же забилось быстрее, а ладони начали потеть. Я украдкой заглянул туда и увидел, что Алина повесила плащ.

– А вы почему еще не ушли? – спросил я, глядя в пол.

– Сегодня факультатив по психологии, – сказала Алина из раздевалки. – Мы поесть ходили.

Факультатив, конечно же.

В школе проводили несколько факультативов. Сначала я хотел пойти на экологию и инновации, но потом подумал, что там будет слишком много людей и удобнее просто почитать книги.

Но сейчас я уже не был так уверен в своем решении. Если там будет Алина…

– А можно?.. – начал я и замолчал.

– Что?

– Можно с вами?

– Ну, наверное, – ответила Алина. – Если интересно.

Я не слишком интересовался психологией, но решил не говорить об этом. Сейчас это было неважно.

Поскольку была среда, я должен был идти в книжный магазин, а потом на Чистые пруды почитать. Но, очевидно, мои планы изменились.

– Во сколько факультатив? – спросил я.

– Да вот сейчас, – сказала Алина. – Мы уже идем.

– Я тоже приду, когда подмету.

Они вышли, а я остался в классе.

Прошло сто дней с тех пор, как все изменилось, а я продолжал цепляться за старую жизнь.

Пора начинать новую.

5. Факультатив по психологии

Властитель мира, создатель зари теряетсяв сновиденьях.Нет, не найти, не найти, не найти множестватех значений.Всех переменных не перебрать, не высмотреть,не переслушать,Создателю мира никак не понять, как в кодпоместить душу.

Как у человека появилось сознание? Почему? Когда?

Я никогда не думал, что психология может ответить на эти вопросы, потому что психология – это очень странная наука. Еще Карл Поппер говорил, что теория не может быть научной, если ее можно верифицировать. Теория может быть научной, только если ее можно попробовать опровергнуть. Психологические теории опровергнуть невозможно.

Стулья были составлены в круг, на них уже сидели люди.

– Привет, Леша. Садись на свободное место, – услышал я голос Ольги Алексеевны.

Я прошел в круг и сел.

Мое место оказалось напротив Алины Шишкиной. С одной стороны от нее села ее подруга Соня Ильвес, а с другой стороны – Ольга Алексеевна.

Слева от меня сидела отличница Вика Веревкина, а справа та самая корпулентная девушка, которая в первый день ударила меня дверью. Женя Смольникова.

Больше никого не было.

Я старался не смотреть на Алину и поэтому уставился на стенгазету, посвященную современному миру. Там были нарисованы компьютеры, космические корабли и роботы.

Ольга Алексеевна немного помолчала, а потом заговорила:

– Давайте представимся. Наверное, начну с себя, если никто не против. Меня зовут Ольга Алексеевна. В этом году у нас новый факультатив – психология. Каждый класс занимается отдельно, но мы сделали исключение для Сони Ильвес.

– Почему, кстати? – спросила отличница Вика Веревкина.

– Потому что они с Алиной дружат и попросили заниматься вместе.

Вика промолчала.

– А теперь давайте познакомимся с вами. Расскажите немного о себе и о том, почему пришли сюда. Какие ожидания? Пожелания? Алин, ты не против, если начнем с тебя? И дальше по кругу продолжим.

– Не против. Меня зовут Алина. В общем, я занимаюсь художественной гимнастикой, сейчас я кандидат в мастера. Езжу на соревнования, получаю медали. Еще хожу в художественную школу и иногда участвую в выставках и конкурсах. В коридоре школы висят две моих картины. Увлекаюсь психологией и люблю разные сериалы.

– Например? – спросила Ольга Алексеевна.

– «Секс в большом городе», «Обмани меня», «Сверхъестественное», «Остаться в живых». А еще мне нравится музыка, и я люблю путешествовать. Я пришла, чтобы больше узнать о психологии личности. Мне кажется, что это очень интересно. Наверное, все.

– А что ты хотела бы узнать?

– Понять себя.

– Хорошо, – улыбнулась Ольга Алексеевна. – Теперь ты, Соня.

– Да. Меня зовут София. Ильвес, – сказала похожая на Белоснежку Соня.

У нее был тихий-тихий голос под стать ей самой. Они с Алиной всегда ходили вместе. Алина всегда говорила, а Соня всегда молчала.

– Я люблю читать. Читаю довольно много. Ну, как мне кажется, – она улыбнулась. – Мне нравится конный спорт, дайвинг, горные лыжи и история Англии. Я хочу изучать психологию, когда поступлю в университет, поэтому решила начать заранее. Вот.

Следующей отвечала отличница Вика, которая и за партой, и сейчас сидела очень ровно.

– Меня зовут Виктория Веревкина. Я собираюсь поступать в Бауманку на факультет вооружения. Люблю математику, потому что считаю, что числа лучше, чем люди.

– Хорошие планы, – улыбнулась Ольга Алексеевна.

– Не хорошие, – сказала корпулентная Женя Смольникова. – Она же нас всех потом поубивает.