Ночная музыка E-Book

Jojo Moyes

NIGHT MUSIC

Copyright © Jojo Moyes 2008

All rights reserved

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency LLC

Перевод с английскогоОльги Александровой

Оформление обложкиВиктории Манацковой

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Мойес Дж.

Ночная музыка : роман / Джоджо Мойес ; пер. с англ. О. Александровой. — М. :  Иностранка, Азбука-Аттикус, 2015.

ISBN 978-5-389-10380-1

16+

Старый обветшавший особняк расположен на берегу озера в живописном местечке недалеко от Лондона. И вокруг этого особняка, который местные жители называют Испанским домом, разгораются страсти.

Для Изабеллы Деланси, молодой вдовы с двумя детьми, — это убежище от бурь и невзгод жизни, обрушившихся на неепосле неожиданной смерти горячо любимого мужа. Для Мэт­та Маккарти, который занимается ремонтом дома и одновременно пытается, безумно завышая свои расценки, выжить Изабеллу, — это шанс получить Испанский дом в собственность. Для Николаса Трента, застройщика, — это возможность создать на месте старого дома роскошный поселок для элиты. А Байрон Ферт пытается хотя бы временно обрести крышу над головой. Желания героев не совпадают. Как далеко они готовы зайти, чтобы добиться своего?..

Впервые на русском языке!

© О. Александрова, перевод, 2015

© Иaдание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015 Издательство Иностранка®

Посвящается Чарльзу и каждому, когда-либо впускавшему в свой дом строителей

И дракон сожрал всех нас: с этими непристойно огромными домами, с этим ненасытным желанием обладать, обладать всегда и несмотря ни на что, с этой потребностью стать собственником или, по крайней мере, чьей-то собственностью.

Д. Г. Лоуренс

Мы никогда не ощущали своей принадлежности к Испанскому дому. Хотя чисто формально, полагаю, мы были владельцами этого дома, но право владения подразумевает некий уровень контроля, однако ни у кого из тех, кто знал нас или наш дом, не возникало и мысли, что мы можем хоть как-то контролировать происходившее там.

И несмотря на то что было написано в бумагах, мы никогда не чувствовали, что дом по праву принадлежит нам. С самого начала он казался слишком уж на виду. Мы буквально кожей ощущали устремленные к нему мечты других людей, а еще волны зависти, недоверия, желания, проникающие сквозь стены. История дома не была нашей историей. Не было ничего — даже наших грез, — связывающего нас с ним.

Когда я была совсем маленькой, то думала, что дом — это просто дом. Место, где мы ели, играли, ссорились испали, — словом, четыре стены, в которых мы пытались обу­читься такому непростому делу, как жизнь. И я особо не задумывалась.

Уже гораздо позже я поняла, что дом — это нечто гораздо большее, что он может быть предметом чьих-то желаний, отражением того, какими эти люди себя видят и какими они хотели бы себя видеть, что он может толкать их на самые неблаговидные и постыдные поступки. Я поняла, что дом — просто кирпичи, известковый раствор, дерево, возможно, клочок земли — может стать наваждением.

Когда я покину родной дом, то буду снимать жилье.

1

Лора Маккарти закрыла за собой заднюю дверь, переступила через спящую собаку, мирно пускавшую­ слюни на гравий, и энергичной походкой направилась через сад в сторону калитки. С трудом удерживая одной рукой нагруженный поднос, она открыла калитку и, проворно проскользнув через проем, углубилась в лес, а затем спустилась к ручью, который, как всегда к концу лета, снова пересох.

Раз, два — и она уже прошла по мосткам, которые Мэтт год назад перекинул через ручей. Правда, скоро пой­дут дожди, а значит дощечки снова станут предательски скользкими. В прошлом году она несколько раз падала с них, а однажды все содержимое подноса оказалось в воде, настоящее пиршество для невидимых обитателей ручья. Перебравшись на другой берег, она, не обращая внимания на налипшую на подметки жидкую грязь, направилась в сторону лужайки.

Еще теплое вечернее солнце окутывало долину тонкой­ золотой пыльцой. Где-то впереди мелькнул дрозд, прон­зительно кричали скворцы, темным облаком взлетевшие в небо и снова опустившиеся на деревья в соседней роще. Лора поправила крышку на одной из кастрюлек, откуда исходил такой густой и вкусный томатный дух, что женщина невольно ускорила шаг и поспешила к дому.

Дом не всегда был столь ветхим, столь непростительно мрачным. Отец Мэтта рассказывал ему об охотниках, собиравшихся на лужайках, о летних вечерах, когда из белых шатров плыла музыка и элегантно одетые пары, примостившись на каменной балюстраде, пили пунш, а их смех тонул в густой листве. Мэтт еще помнил те времена, когда в конюшнях били копытом лоснящиеся лошади,причем некоторые из них содержались исключительно дляувеселения приезжавших на уик-энды гостей, а на берегу озера стоял эллинг, специально для любителей гребного спорта. Когда-то Мэтт часто рассказывал ей эти истории, будто желая поставить знак равенства между тамошней жизнью и той, к которой она привыкла в родительскомдоме, и обещая в будущем компенсировать ей все, что онаоставила позади. Возможно, таким образом он хотел нарисовать их будущее. Ей нравились эти истории. Она абсолютно точно знала, как будет выглядеть дом, если придет ее час. Не было окна, которого бы она мысленно не задрапировала, или кусочка пола, которого бы она не покрыла новым ковром. И она твердо знала, какой именно вид на озеро открывается из каждого окна на восточной стороне дома.

Лора остановилась у боковой двери и чисто по привычке полезла в карман за ключом. В свое время дверь по­стоянно запиралась, но сейчас нужда в этом отпала, ведь все отлично знали: в доме было хоть шаром покати. Домпокосился, а краска облупилась, точно стыдясь говорить ославном прошлом стен, которые она некогда покрывала. Обшивка отвалилась, ее заменили разномастными досками. Гравия на дорожке почти не осталось, а сами дорожки заросли крапивой, немилосердно обжигавшей икры.

— Мистер Поттисворт, это я... Лора. — Она прислушалась.

Сверху донеслось хриплое ворчание. Лора извещала старика о своем приходе исключительно для подстраховки. Притолока до сих пор хранила следы пороха как свидетельство ее забывчивости. К счастью, как говаривал ее муж, старый негодяй был подслеповат.

— Я принесла ваш обед.

Дождавшись ответного ворчания, она поднялась по скрипучей лестнице.

Будучи в самом расцвете сил, она вряд ли нуждалась в передышке после нескольких лестничных пролетов и всеже на секунду остановилась перед дверью хозяйской спаль­ни. Но затем, набравшись смелости, со вздохом прикосну­лась к дверной ручке.

Окно было приоткрыто, однако уже с порога ей в носударило отвратительное амбре немытого старческого тела,­смешанное с затхлыми запахами пыльной мебели, камфары­и засохшего пчелиного воска. К изголовью кровати было прислонено старое ружье, на маленьком столике стоял цветной телевизор, который они купили ему два года назад. И все же, несмотря на царящее здесь многолетнее запустение, элегантные пропорции и изящные эркерные окна придавали комнате удивительное величие. Хотя посетителям, как правило, редко удавалось оценить ее эстетические достоинства.

— Ты опоздала, — произнес человек, лежавший на рез­ной кровати красного дерева.

— Всего на несколько минут, — с напускной беззабот­ностью отозвалась Лора. Она поставила поднос на прикроватный столик и выпрямилась. — Мне не сразу удалось освободиться. Мама звонила.

— И чего ей было нужно? Разве ты не сказала ей, что я тут один и умираю с голода?

Лора ответила ему слабой улыбкой:

— Мистер Поттисворт, хотите верьте, хотите нет, но, кроме вас, у нас есть и другие темы для разговоров.

— Спорим, о Мэтте вы наверняка говорите. Типа что там еще у него на уме. Она небось позвонила сообщить тебе, что ты совершила мезальянс, разве нет?

Лора повернулась к своему подносу. Если ее спина немного и напряглась, то мистер Поттисворт вряд ли это заметил.

— Я замужем уже восемнадцать лет, — сказала она. — И не думаю, что мое замужество — это горячие новости.

С кровати донеслось громкое сопение.

— А что там у тебя такое? Спорим, все холодное.

— Куриная запеканка с картофелем. И ничуть не холодная. Она была под крышкой.

— Спорим, она уже успела остыть. Ланч определенно был холодным.

— На ланч был салат.

Из-под одеяла показалась голова в пигментных пятнах,­покрытая редкими седыми волосами. На Лору уставились два прищуренных змеиных глаза.

— И зачем тебе такие обтягивающие штаны? Собира­ешься продемонстрировать мне свои прелести?

— Это джинсы. Сейчас все так ходят.

— Ты хочешь меня завести, вот и все дела. Хочешь, чтобы я сгорал от желания, хочешь прикончить меня этими своими женскими штучками. Черная вдова, вот как на­зывают женщин вроде тебя. Уж кто-кто, а я точно знаю.

Она пропустила его реплику мимо ушей.

— Я принесла вам немного коричневого соуса для картофеля. Положить на край тарелки?

— Я вижу все твои выпуклости.

— Или лучше тертого сыра?

— Через твою майку. Прекрасно вижу. Ты что, решила меня соблазнить?

— Мистер Поттисворт, если вы не прекратите безоб­разничать, я больше не буду приносить вам обед. Никогда.­И перестаньте глазеть на мои... выпуклости. Сейчас же.

— Тогда не смей надевать просвечивающие бюстгальтеры. Вот в мое время уважающие себя женщины носили сорочки. Да-да, сорочки из тонкого хлопка. — Он приподнялся на подушках, артритные руки задвигались в такт воспоминаниям. — Правда, какое-никакое, а удовольствие я тебе обещаю.

Лора Маккарти повернулась спиной к старику и сосчи­тала до десяти. Она исподтишка осмотрела футболку, пытаясь понять, действительно ли из-под нее так хорошо ви­ден лифчик. На прошлой неделе старик сообщил ей, что у него ухудшается зрение.

— Ты прислала мне ланч с этим своим мальчишкой. Так из него словечка было не вытянуть.

Старик принялся за еду. И комната сразу наполнилась чмокающими звуками, словно где-то рядом засорилась ка­нализация.

— Ну, подростки не слишком-то разговорчивы.

— Грубиян. Вот он кто. Ты должна ему сказать.

— Непременно, — ответила она.

Она кружила по комнате, составляя стаканы и кружки на пустой поднос.

— Днем мне бывает так одиноко. Разве что Байрон приходит после ланча, но он только и умеет, что трендеть о своих треклятых живых изгородях и кроликах.

— Я ведь уже говорила, что к вам могут приходить из социальной службы. Ну, прибирались бы тут чуть-чуть, болтали бы с вами. Хоть каждый день, если захотите.

— Социальная служба, — скривился он, тонкая струй­ка соуса потекла у него по подбородку. — Не хочу, чтобы эти прохиндеи совали нос в мои дела.

— Как вам будет угодно.

— Тебе не понять, я ведь один как перст, а это так тяжело... — завел он свою шарманку, и Лора стала привычно думать о своем.

Она наизусть знала весь длинный перечень его невзгод:­ никто не понимает, как невыносимо жить без семьи, быть прикованным к постели и совершенно беспомощным, от­данным на милость чужих людей... Она столько раз слы­шала вариации на данную тему, что могла продолжить за него сию пространную речь.

— Ведь у такого несчастного старика, как я, никого нет, только ты да Мэтт. И некому передать все свое, лично­ мне давно не нужное добро... Ты даже не представляешь, как тяжело быть таким одиноким. — Он перешел на шепот и, казалось, вот-вот расплачется.

Она сразу смягчилась:

— Я уже говорила вам: вы не одиноки. По крайней мере, пока мы живем по соседству.

— Вы не останетесь обделенными, когда меня не станет. Ты ведь знаешь, да? Та мебель, что в амбаре, после моей смерти будет вашей.

— Мистер Поттисворт, вы не должны так говорить.

— И это еще не все, ведь я человек слова. И я не забуду, что вы делали для меня все эти годы. — Он покосился на поднос. — Это что, мой рисовый пудинг?

— Нет, это чудесная яблочная шарлотка.

Старик положил нож и вилку:

— Но сегодня же вторник.

— Ну, я решила сделать шарлотку. У меня закончился рис для пудинга, а съездить в супермаркет так и не удалось.­

— Не люблю шарлотку.

— Нет любите.

— Спорим, ты здорово порезвилась в моем яблоневом­ саду. — (Лора сделала глубокий вдох.) — Ты только прикидываешься такой славной. И вообще, постоянно врешь, чтобы заполучить то, чего действительно хочешь.

— Я купила яблоки в супермаркете, — процедила Лора сквозь стиснутые зубы.

— Ты же сама говорила, что тебе было туда не выбраться.

— Я купила их три дня назад.

— Тогда ума не приложу, почему ты не могла при этомкупить немного риса для пудинга. Представляю, что дума­ет о тебе твой муженек. Похоже, ты ублажаешь его совсем­ другим способом. — Он похотливо ухмыльнулся мокрыми губами, и она на секунду увидела его челюсти, впившиеся в куриную запеканку.

К приходу мужа Лора уже успела закончить с мыть­ем посуды и теперь стояла за гладильной доской, яростно от­паривая и разглаживая воротнички и манжеты его рубашек.

— Все в порядке, любимая? — Мэтт Маккарти наклонился поцеловать жену и сразу заметил ее пылающие щеки, упрямо выдвинутый вперед подбородок.

— Нет, ничего, черт возьми, не в порядке! С меня довольно.

Он снял рабочую куртку с отвисшими от инструментов карманами и небрежно бросил на спинку стула. Мэтт очень устал, и мысль о том, что ему предстоит утихомиривать Лору, приводила его в крайнее раздражение.

— Мистер Пи пялился на ее сиськи, — ухмыльнулся Энтони.

Сын сидел, положив ноги на кофейный столик, и отец,­ проходя мимо, небрежно спихнул их рукой.

— Он что, и вправду это делал? — напрягся Мэтт. — Придется сходить к нему, сказать пару ласковых...

Лора в сердцах шваркнула утюгом:

— Да сядь ты, не мельтеши, ради всего святого! Ты же его знаешь. В любом случае дело в другом. Он гоняет ­меня туда-сюда, словно свою личную прислугу. Каждый божий день. И на сей раз я сыта по горло. Реально сыта.

Поняв, что старик от нее не отстанет, она вернуласьдомой за консервированным рисовым пудингом и, черты­хаясь про себя, снова прошла через лес к большому дому с миской, накрытой чайным полотенцем.

— Холодный, — заявил он, потрогав пудинг пальцем.

— А вот и нет. Я разогрела его буквально десять минут назад.

— Холодный.

— Ну, мистер Поттисворт, если приходится носить еду из другого дома, то странно рассчитывать, что она будет с пылу с жару.

Он неодобрительно поджал губы с брюзгливой миной:

— Все, ничего не нужно. Нет аппетита. — Он сверк­нул на Лору глазами. От его внимания не ускользнуло, что у нее дергается щека. А она тем временем на секунду задалась вопросом, можно ли убить человека кухонным подносом и десертной ложкой. — Оставь пудинг здесь. Возможно, я съем его позже. — Он скрестил на груди тощие руки. — Когда не будет другого выхода.

— Мама говорит, что собирается позвонить в социальную службу, — сказал Энтони. — Думает, они с ним справятся.

У Мэтта, который уже успел устроиться на диване рядом с сыном, в голове раздался сигнал тревоги.

— Не глупи. Они сразу определят его в богадельню.

— Ну и что с того? Пусть кто-нибудь другой с ним возится, проверяет его несуществующие пролежни, стирает ему простыни и кормит с ложечки по два раза в день. Очень хорошо!

Мэтт, почувствовав внезапный прилив сил, сразу вско­чил на ноги:

— У него ведь нет денег. Ни хрена. Они заставят его отписать им дом, чтобы оплатить их услуги, разве нет? Женщина, включи голову!

Лора резко развернулась к нему. Она была красивой женщиной, стройной и в свои почти сорок весьма проворной, однако сейчас ее лицо, перекошенное и раскрас­невшееся, стало точь-в-точь как у обиженного ребенка.

— А мне плевать! Повторяю, Мэтт, я сыта по горло.

Он быстро шагнул к ней и обнял:

— Да ладно тебе, крошка. Не сегодня завтра он окочурится.

— Девять лет, Мэтт, — уткнувшись ему в грудь, сказа­ла она. — Девять лет я была у него на побегушках. Когда мы здесь поселились, ты утверждал, что он не протянет и года.

— И подумай обо всех этих чудесных акрах, об огоро­женном саде, о конюшне. Подумай о прекрасной столовой, которую ты так хочешь. Подумай о нас, счастливой семье, на пороге этого дома. — Он дал волю фантазии, пытаясь разбудить ее воображение. — Ну послушай же, старый греховодник прикован к постели. Тает не по дням, а по часам. Он точно долго не протянет, разве нет? А кто у него еще есть, кроме нас? — Мэтт чмокнул жену в макушку. — Кредит мы получим, и я уже попросил Свена сделать чертежи перепланировки. Если хочешь, я тебе потом покажу.

— Ну вот, мама. Раз такое дело, можешь демонстриро­вать ему изредка свои сиськи. Убудет от тебя, что ли? — хихикнул Энтони, но сразу заткнулся, получив по уху только что выстиранной футболкой.

— Ну еще немножечко, — вкрадчиво произнес Мэтт. — Да ладно тебе, любимая. Походи к нему еще чуток, а?

Она явно смягчилась, и он понял, что взял над ней верх.

Он сжал ее талию, его пальцы словно намекали, что позже вечером ее ждет некоторая компенсация, уже более интимного характера. Он почувствовал ответное пожатие­ ее руки и горько пожалел о том, что, перед тем как ехать домой, сделал заход налево, к барменше из «Длинного свистка». Что б ты скорее сдох, старый прохвост! — мыс­ленно пожелал он мистеру Поттисворту. А то мне долго не продержаться.

А в большом доме, неподалеку от жилища Маккарти, в хозяйской спальне, старик, фыркая от смеха, смотрел ко­медийную программу. Но когда пошли титры, он взглянул на часы и швырнул газету в изножье кровати.

За окном ухала сова, а вдалеке тявкала лисица, должно быть, охраняла нору. Что люди, что животные — все они испокон веков стремятся застолбить свою территорию, безучастно подумал он. Лора Маккарти, с этими ее обедами два раза в день, возней с чистым бельем, ну и все прочее, ничуть не лучше той самой лисицы. Обе так или иначе метят свой клочок земли.

Ему вдруг страшно захотелось шоколаду. С неожиданной прытью, которая явно удивила бы его соседей, он вылез из кровати и прошлепал через всю комнату к буфету, где прятал лакомства — конфеты и разные вкусности. Он специально давал на них деньги Байрону, и тот от случая к случаю привозил их из магазина. Открыв дверцы, старик долго шарил за книгами и папками, пока не нащупал гладкие целлофановые обертки. Его цепкие пальцы ухватились за что-то, похожее на «КитКэт»; он уже предвкушал вкус тающего шоколада во рту и раздумывал, стоит ли ради такого дела надеть вставные челюсти.

Но сперва он закрыл дверцы буфета. Лоре ни к чему это знать, подумал он. Пусть лучше считает его беспомощ­ным инвалидом. Женщинам ее типа просто необходимо чувствовать, что в них нуждаются. С довольной ухмылкой­ он вспомнил, как покраснели кончики ее ушей, когда он обратил внимание на ее джинсы в обтяжку. Ее было крайне легко завести. Самый приятный, можно сказать, кульминационный момент его унылого дня. Завтра, пожалуй,­ стоит пройтись по поводу ее верховой езды, типа она делает это исключительно ради острых ощущений, ведь подобные замечания всегда задевали ее за живое.

Продолжая глупо улыбаться, старик пошел обратно и неожиданно услышал музыкальную заставку к другому своему любимому шоу. Он поднял голову. И, увлекшись музыкой, не заметил миску с застывшим рисовым пудингом на полу, именно в том месте, куда сам ее и поставил. Наступил старой костлявой пяткой на пудинг, поскольз­нулся и грохнулся оземь.

По крайней мере, примерно так коронер, по крупинкам реконструировавший последние часы жизни Сэмюеля Поттисворта, изложил дело в суде. Должно быть, его голова стукнулась об пол с таким грохотом, что шум этот можно было бы услышать на первом этаже. Но как справедливо заметила миссис Маккарти, лес поглощает все звуки, а потому многие вещи остаются незамеченными. Ведь в подобном месте может произойти что угодно.

2

-Скажи «пожалуйста».

Тереза сверкнула на него гла­зами. Мэтт напрягся. И поймал ее взгляд. Размазанная по щекам тушь придавала ей неряшливый вид. Хотя опять же, Тереза все­гда выглядела немного неряшливо, да­же в своих лучших нарядах. И это в том числе ему тоже нравилось.

— Скажи «пожалуйста».

Она зажмурилась, у нее в душе явно шла внутренняя борьба.

— Мэтт...

— Скажи. «Пожалуйста». — Он приподнялся на локтях, стараясь не прикасаться к ней. — Ну давай не стесняй­ся, — спокойно произнес он. — Тебе придется попросить.­

— Мэтт, я просто...

— «Пожалуйста».

Тереза вильнула бедрами в отчаянной попытке прижаться к нему, но он резко отодвинулся.

— Ну давай говори.

— О, ты... — Тереза задохнулась, когда он, наклонившись, провел губами по ее шее и дальше по ключицам, его тело, нависшее над ней, словно искушало.

Ее было до смешного легко завести и гораздо легче, чем всех прочих, удерживать на пике страсти. Она закрыла глаза и застонала. Он чувствовал вкус пота, холодной пленкой покрывавшего ее тело. И она оставалась на таком­ взводе уже почти сорок пять минут.

— Мэтт...

— Скажи это. — Его губы щекотали ей ухо, он буквально замурлыкал, почувствовав аромат ее надушенных волос и мускусный запах любви. Ему хотелось перестать сдерживаться и плыть по волнам страсти. Но еще сладост­нее было держать ее под контролем. — Ну скажи.

Тереза приподняла веки, и он понял, что она сдалась. Ее губы раскрылись.

— Пожалуйста, — прошептала она, а затем обхватила его руками, отбросив приличия. — О-о...Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Сорок пять минут.Мэтт взглянул на наручные часы. А затем одним гибким движением соскочил с кровати:

— Господи помилуй, неужто прошло столько времени? — Он обшаривал глазами пол в поисках джинсов. — Извини, крошка, но мне сейчас надо кое-где быть.

Волосы упали Терезе на лицо.

— Что? Ты не можешь уйти!

— Где мои ботинки? Могу поклясться, что оставил их тут.

Она ошеломленно уставилась на него, ее кожа по-прежнему пылала.

— Мэтт! Ты не можешь меня вот так оставить.

— А! Вон они где. — Мэтт натянул рабочие ботинки, затем потрепал ее по щеке. — Надо бежать. Ты даже не представляешь, насколько это будет неприлично с моей стороны опоздать.

— Опоздать? Опоздать куда? Мэтт!

Он мог растянуть удовольствие еще на две минуты. Хотя мало кто из мужчин был способен это понять. Но иногда осознание, что ты можешь чем-то обладать, прият­нее самого обладания. Мэтт, продолжая ухмыляться, легко сбежал по лестнице. И всю дорогу до входной двери ему в спину сыпались проклятия.

Панихида по Сэмюелю Фредерику Поттисворту проходила в деревенской церкви в полдень, небо было затянуто грозовыми тучами настолько плотно, что казалось, будто уже вечер. Сэмюель был последним из рода Поттис­вортов. И поэтому, а возможно, потому, что покойный был не самым приятным человеком, народу собралось не­много. Семья Маккарти, врач мистера Поттисворта, пат­ронажный работник и стряпчий расположились перед алтарем, слегка рассредоточившись, чтобы длинная деревян­ная скамья не казалась полупустой.

А через несколько рядов от них, чтобы соблюсти дис­танцию, Байрон Ферт, с неподвижно лежащими у его ног собаками, демонстративно игнорировал ­пристальные взгля­ды и бормотание сидевших впереди старух. Такое ему было не впервой. Он привык к остракизму общества, с чем сталкивался всякий раз, когда появлялся в деревне, однако со временем научился встречать косые взгляды и перешептывания с каменным лицом. А кроме того, ему сейчас и без того было о чем подумать. Перед выходом из дома он подслушал телефонный разговор своей сестры с ее бойфрендом, и у него возникло стойкое ощущение, будто они с Лили собираются съезжать. В одиночку ему было явно не потянуть арендной платы за дом, а в деревне вряд ли найдется много желающих разделить с ним и его собаками кров. Более того, после смерти старика, похоже, он, Байрон, остался без работы. До сих пор поместье­ обеспечивало ему постоянный заработок, но все хорошее когда-нибудь кончается. Он заглянул в газету проверить, не найдется ли случайно какой работы.

Ну а по зову сердца в церковь пришли очень немногие.­ Миссис Линнет, местная уборщица, взяла себе за правило никогда не пропускать хорошие похороны. Она могла расположить их по рангу, в зависимости от уровня присутствующих, выбора гимнов, качества пирожков с мясом­ и ветчины, начиная с 1955 года. Она даже пригласила с со­бой двух женщин, у которых убиралась; и хотя они, собственно, не были знакомы с мистером Поттисвортом, им должна понравиться сама церемония, сказала она викарию.­ Тем более что Маккарти наверняка выставят хорошее угощение, поскольку миссис Маккарти знает толк в этом деле. Женщины ее типа умеют достойно принять гостей.

Ну и наконец, на задней скамье, делая вид, будто читают сборник церковных гимнов, бок о бок сидели Асад и Генри.

— Нет, ты только посмотри на них! Ишь вырядились и уселись на переднюю скамью, точно они члены семьи, — едва слышно произнес Генри.

— Так им легче демонстрировать скорбь, — ответил Асад, которому из-за высокого роста приходилось сгибать­ся в три погибели над книгой. — Что ж, она выглядит просто великолепно. И у нее вроде бы новое пальто.

И действительно, красное шерстяное пальто в стиле милитари несколько оживляло мрачные пределы маленькой церкви.

— Они, должно быть, рассчитывают получить кое-ка­кие денежки. Вчера Лора сказала мне, что Мэтт внес первый взнос за одну из этих навороченных тачек с полным приводом.

— Что ж, она заслужила. Быть все эти годы на побегушках у этого негодяя! Я бы не выдержал! — покачал головой Асад.

У Асада было печальное лицо с тонкими чертами, выдававшими его сомалийское происхождение. По словам Генри, его друг при любых обстоятельствах держался с ред­костным достоинством. Даже одетый в пижаму с паровозиком Томасом.

— Какого именно негодяя ты имеешь в виду? — пробормотал Генри.

И вот гимн закончился. Старые книжки гимнов с глухим стуком шлепнулись на деревянные подставки, а паства, поерзав ягодицами по скамье, приготовилась к заключительной части службы.

— Сэмюель Поттисворт, — произнес викарий, — был... человеком... до конца остававшимся верным себе. — Викарий, похоже, слегка запинался. — Он был одним из старейших членов нашего прихода.

— Маккарти давным-давно положил глаз на дом, — тихо сказал Генри и, скривившись, добавил: — Ты только посмотри на него! Сияет как блин масленый. — (Асад бросил на Генри вопросительный взгляд и перевел глаза на сидевшую впереди пару.) — А ты в курсе, что буквально за полчаса до своего появления в церкви он был у той самой Терезы из паба? Перед закрытием Тед Гарнер заходил в магазин за фруктовым мармеладом. Говорил, будто видел его минивэн перед ее домом.

— Может, у нее была для него какая-никакая работа? — Асад явно не желал терять веру в людей.

— А я вот слыхал, что он частенько к ней наведыва­ется, — надев очки для чтения, заявил Генри.

— Может, ей всего-навсего надо было прочистить трубы.

— Что ж, он известный мастак прочищать чужие дырки.

И они дружно захихикали, но, когда викарий, оторвав­шись от своих записей, укоризненно посмотрел на них, сразу же постарались принять приличествующий ситуации смиренный вид. Вас бы на мое место, словно говорил взгляд священника.

— Но мы вовсе не из тех, кто разносит сплетни, — выпрямившись, произнес Асад.

— Нет. Именно так я и сказал миссис Линнет, когдаона зашла за таблетками от головной боли. Старушка при­ходит за этим добром раз в три дня. Нет уж, увольте, никаких сплетен в моем магазине.

Несмотря на скорбную церемонию, Мэтту Маккарти было трудно сохранять печальное выражение лица. Ему хотелось улыбаться. Ему хотелось петь. Еще утром один из кровельщиков дважды поинтересовался, чего это он, черт возьми, так развеселился.

«В лотерею, что ли, выиграл?» — спросил он.

«Типа того», — ответил Мэтт и со свернутыми в трубочку планами в руках ушел в очередной раз поглядеть на фасад дома.

Все вышло как нельзя лучше. Лора наконец-то переста­ла тянуть лямку на старого козла, причем надо признаться,­ в тот вечер Мэтт не на шутку забеспокоился. Если бы она отказалась носить еду мистеру Поттисворту, ему, Мэтту, точно была бы крышка. И действительно, получилось очень удачно. Когда Лора ему позвонила, ее голос прерывался и дрожал от испуга. К счастью, он успел оказатьсярядом с ней к моменту прибытия доктора, который и кон­статировал смерть мистера Поттисворта. Лора прильнула к мужу, искренне считая, что тот захотел поддержать ее в час испытаний, хотя, по правде говоря, в глубине души Мэтт — в чем он бы никогда в жизни не признался — просто не мог до конца поверить, что старый хрыч наконец отбросил коньки.

Служба закончилась. Скорбящие, сбившись в небольшую кучку, вышли в сгустившиеся сумерки. Все явно при­кидывали в уме, что же будет дальше. Было ясно как божий­ день, что никто не собирается проводить старика в последний путь на кладбище.

— Я считаю очень благородным со стороны вашей семьи устроить похороны мистера Поттисворта. — Миссис Линнет дотронулась сухонькой лапкой до руки Мэтта.­

— Это самое малое, что мы могли сделать, — ответил Мэтт. — Мистер Пи был нам почти как родной. Особенно для моей жены. Уверен, она будет по нему скучать.

— Да уж, мало кто из людей в преклонном возрасте может рассчитывать на подобное великодушие со стороны­ соседей, — вздохнула миссис Линнет.

— Интересно, а чем это он заслужил такое отношение?­ Похоже, Поттисворт действительно был везунчиком.

К разговору присоединился Асад Сулейман, один из немногих мужчин в округе, рядом с которым Мэтт чувствовал себя коротышкой. Помимо всего прочего. При этих словах Мэтт мгновенно встрепенулся, но лицо Асада, как всегда, оставалось непроницаемым.

— Ну, вы же знаете Лору, — сказал он. — Ее семья любит, чтобы все делалось как положено. Для Лоры очень важно соблюсти этикет.

— Мы вот тут гадаем... мистер Маккарти... собираетесь ли вы сегодня, так сказать, помянуть мистера Поттис­ворта... — Миссис Линнет бросила на Мэтта пытливый взгляд из-под полей фетровой шляпы, две другие старушки стояли с выжидающим видом, прижимая к груди сумочки.

— Э-э... Помянуть?.. Конечно-конечно. Приходите, дорогие дамы. Мы ведь хотим достойно помянуть мистера Пи. А как насчет вас, мистер Сулейман? Вам надо возвращаться в магазин, да?

— Нет. — Рядом возник Генри Росс. — По средам мы закрываемся раньше обычного. Мистер Маккарти, вы буд­то специально для нас все спланировали. Мы с удовольствием... э-э-э... помянем.

— Мы целиком и полностью в вашем распоряжении, — просиял Асад.

Но никто и ничто не могло омрачить Мэтту сей знаменательный день.

— Отлично, — бросил он. — Соберемся у нас и выпьем за упокой его души. Пойду скажу викарию. Дамы, если подождете меня возле машины, я вас подброшу.

Дом, что построил Мэтт Маккарти — или, точнее, произвел его реновацию на деньги жены, — раньше был небольшим каретным сараем, возведенным на опушке леса­ в те далекие времена, когда главная дорога, ведущая к Испанскому дому, еще не имела ответвлений. Перестроенный каретный сарай, с его неогеоргианским фасадом, высокими элегантными окнами и мощенным камнем перед­ним двором, был выдержан в том же стиле, что и остальные­ дома в округе. Однако изнутри бывший каретный сарай выглядел вполне современно: со встроенной подсветкой, полами из ламината, просторной гостиной свободной планировки, а также игровой комнатой, где Мэтт с сыном­ еще несколько лет тому назад играли в бильярд.

Дом Мэтта был расположен на открытой местности, и от Испанского дома его отделял только лес. Деревушка Литл-Бартон, с ее пабом, школой и магазином, находилась­ в полутора милях оттуда. Однако длинная извилистая дорожка, по которой некогда можно было проехать до ближайшей главной дороги, теперь — заросшая травой, вся в ямах и рытвинах — пребывала в полнейшем запустении, в связи с чем Мэтту с женой требовались хорошие внедорожники, не скребущие брюхом по земле. Время отвреме­ни Мэтту приходилось специально преодолевать са­мый разбитый участок дороги длиной в четверть мили, чтобы встретить посетителей; пару раз элегантные машины с низкой посадкой в результате лишались глушителя, а Мэтт, отнюдь не дурак, когда дело касалось бизнеса, прекрасно понимал: негоже начинать встречи с ­извинений.

Он едва не поддался порыву засыпать дорожку щебенкой, но Лора уговорила его не искушать судьбу: «Делай что пожелаешь, когда дом будет наш. Но зачем тратить столько денег ради чьей-то выгоды».

Теперь стол был уставлен бутылками хорошего вина, причем, учитывая количество гостей, хозяева явно перестарались, но Мэтт Маккарти отнюдь не желал прослыть скупердяем. И вообще, не подмажешь — не поедешь. Мэтт знал это не хуже других.

— Ты видел, как закопали старика?

— Кто-то ведь должен был удостовериться, что он не восстал из мертвых. — Мэтт протянул Майку Тодду, мест­ному риелтору, большой стакан красного вина.

— Скажи, а Дерек еще тут? Я полагал, он предложит мне выставить дом на продажу, как только прояснится дело с завещанием. И хочу тебе сказать, из этой старой развалины можно сделать просто конфетку, правда, понадобится адская уйма денег. Последний раз я был там... э-э... четыре года назад. И дом уже тогда, казалось, вот-вот рассыпется.

— Да уж, он и сейчас не в лучшем состоянии.

— А что там написано над воротами? Сave?1 Будь начеку, да? Умри — лучше не скажешь.

— Пожалуй, не стоит тебя томить, Майк, — наклонился к нему Мэтт.

— Неужели ты знаешь нечто такое, чего не знаю я?

— Скажем так: возможно, тебе придется заняться про­дажей этой недвижимости даже прежде, чем ты успеешь осмотреть ту.

— Что-то в этом роде я и подозревал, — кивнулМайк. —Ладно. Не буду кривить душой, уверяя, будто на твоем доме ничего не наваришь. Тем более таких предложений на рынке не так уж и много. Ты слыхал, что в каком-то из номеров «Санди таймс» наш район был назван одним из самых востребованных у покупателей недвижимости?

— Ну, тогда тебе скучать не придется. Надеюсь, ты оценишь мой дом по максимуму?

— Ты ведь знаешь, Мэтт, я всегда на твоей стороне. Ладно, давай обсудим все позже. Кстати, там одна женщи­на хочет сделать дом из амбара, расположенного прямо за церковью. Будет чертова уйма работы, и я сказал ей, что у меня есть подходящий человек на примете. Прикинул, что мы оба сможем прилично заработать. — Майк сделал большой глоток и облизал губы. — И, кроме того, еслиты задумал восстановить ту старую развалину, тебе понадобятся все деньги, что удастся выручить.

Надо же, а ведь на поминки пришло гораздо больше народу, чем на службу в церкви, подумала Лора. Небо за окном прояснилось, и она почти чувствовала прелый запах леса. Она успела выгулять собаку, отметив про себя, что, хотя на дворе всего лишь сентябрь, в воздухе уже неуловимо пахнет осенью. Затем она вспомнила, что пора подавать фруктовый торт, красовавшийся на подносе пря­мо перед ней. Гости явно обосновались тут всерьез и надолго, и ей, похоже, до вечера придется играть роль радушной хозяйки. Что ж, никуда не денешься. Деревня на то и деревня. Здесь все живут настолько замкнуто, что из любого мало-мальски значимого события стараются полу­чить максимум удовольствия. Ну а если гости засидятся, придется попросить Кузенов открыть специально для нее их магазинчик.

— Как дела, моя красавица? — Мэтт обнял ее за талию. Всю эту неделю он был необычайно мил с ней: веселый, непринужденный, внимательный. И она, к своему стыду, не могла не признать: смерть мистера Пи стала для нее подарком судьбы. — Жду не дождусь, когда их наконец можно будет выставить за дверь, — прошептал Мэтт.

— Старушки, возможно, скоро отправятся по домам. Миссис Линнет совсем развезло после третьей порции джина, а миссис Беллами храпит на сваленных в кучу пальто на втором этаже.

— Значит, еще немного — и они начнут клеить Ку­зенов.

Лора улыбнулась и положила на поднос нож для торта. Затем повернулась к Мэтту. Он был так же красив, как в тот памятный день, когда они познакомились. Обвет­ренное лицо и морщинки в уголках глаз делали его еще привлекательнее. Временами это немного напрягало, но сегодня Лоре, захмелевшей от вина и ощущения свободы,­ было приятно осознавать, что у нее такой красивый муж.

— Теперь все будет по-другому, ведь так? — спросила она.

— О да.

Он наклонился ее поцеловать, а она обвила его обеими­ руками, скользнув ладонями по накачанному на тяжелой физической работе мускулистому телу. И в очередной раз поняла: его объятия неизменно будят в ней дремлющее желание. А затем ответила на его поцелуй с невольным­ самодовольством собственницы. У нее возникло странное­ чувство, будто ей снова удалось вернуть мужа, а значит она мучилась не зря. И то, что случилось в прошлом, было временным помрачением рассудка.

— Я вам, случайно, не помешал?

Мэтт поднял голову:

— Энтони, если ты сам не способен этого понять, считай, мы просто выкинули на ветер деньги, потраченные на твои уроки биологии.

Лора высвободилась из объятий мужа и взяла поднос с тортом.

— Мы с твоим отцом говорили о будущем, — сказала она. — О нашем чудесном будущем.

Мэтт незаметно привел себя в порядок. Иногда он даже был рад, что у него такая жена. Он проводил ее взглядом до дверей гостиной, с удовольствием отметив, что всепри ней: тонкая талия, точеные ножки, шикарная походка. В общем, старая кошелка еще вполне хоть куда.

— А ты что, решил остаться дома? Я-то думал, ты уже давным-давно усвистал, — сказал Мэтт и не сразу понял, что на лице Энтони сегодня нет привычной заговорщицкой ухмылки.

— Шейн подвез меня домой после футбола.

— Ну, тебе повезло.

— Я видел твой минивэн у дома Терезы Диллон.

— И что? — слегка замявшись, бросил Мэтт.

— А то. Ты ведь знаешь, я не идиот. Да и мама тоже, хотя она иногда и косит под дурочку.

Благодушное настроение Мэтта моментально испарилось.

— Понятия не имею, о чем ты, — с напускной небрежностью ответил он.

— Вот и хорошо.

— Ты что, меня в чем-то обвиняешь?

— Ты сказал маме, что приедешь на похороны сразупосле стройбазы. А база совсем в другой стороне, в четыр­надцати километрах отсюда.

Ну и дела, подумал Мэтт. И его злость сменилась чем-то вроде гордости, что у него такой смышленый мальчонка,­который, кстати, не боится своего отца. Парень-то, оказы­вается, с характером.

— Слушай сюда, инспектор Клузо недоделанный. Я заехал к Терезе, так как она позвонила и попросила срочно дать ей расценки на новые окна для дома, а вообще не суй свой нос в чужой вопрос.

Энтони ничего не ответил. Он просто стоял и смот­рел, и Мэтт по его глазам сразу понял: тот ему не верит. На мальчике была дурацкая вязаная шапка, натянутая до бровей.

— А после ее звонка я решил, что на стройбазе нет ни­чего такого, за чем я не мог бы заехать завтра, — добавил Мэтт, но Энтони продолжал мрачно смотреть в пол. — Неужто ты и впрямь думаешь, будто я могу поступить так с твоей матерью? После всего, что она сделала для нашей семьи и этого старика?

Похоже, ему удалось пронять сына — в глазах маль­чика промелькнула растерянность. Мэтт действовал чис­то инстинктивно, руководствуясь принципом никогда не признаваться, никогда не оправдываться, который, видит бог, не раз выручал его из беды.

— Ну, я не знаю.

— Вот то-то же. А в следующий раз сперва думай, а потом говори. — Ага, похоже, он опять победил. —И вообще, ты слишком много времени проводишь в дерев­не. Я уже сказал твоей матери, что нечего тебе болтаться без дела, — хлопнув себя по лбу, произнес Мэтт. —У людей в нашей округе ничегошеньки в жизни не про­исхо­дит, вот они и дают волю воображению, выдумывая всякие бредни. Черт возьми, ты сам-то слышишь, что говоришь? Ты ничуть не лучше этих деревенских старух.

— Я уже видел ее с тобой, забыл, что ли? — огрызнулся Энтони.

— И что? По-твоему, мне теперь и пофлиртовать ни с кем нельзя, так? Просто поболтать с хорошенькой женщиной? Мне теперь что, вечно ходить, опустив глаза, чтобы, упаси боже, не встретиться с кем-нибудь взглядом, да?Может, попросить миссис Линнет сшить мне паранджу? — (Энтони молча покачал головой.) — Послушай, сынок, даже если тебе сейчас и шестнадцать, придется все же не­множко подрасти. И если ты думаешь, что твоей маме по­нравится иметь мужа подкаблучника, значит ты ничего в жизни не смыслишь. А теперь иди и постарайся найти бо­лее достойное занятие, чем строить из себя мисс Марпл. И подстриги, наконец, свои чертовы волосы!

Мэтт хлопнул за собой дверью, а Энтони остался сидеть, сгорбившись от унижения.

Тем временем за окном сгустились сумерки, а затем и вовсе стемнело, ночь накрыла все вокруг плотным покрывалом, включая и дом, и лес, и поля. Однако скорбящие­ в ярко освещенной гостиной Лоры Маккарти явно не выказывали особого желания уходить. Правда, особого желания скорбеть они тоже не выказывали. И по мере продолжения возлияний рассказы о Сэмюеле Поттисворте становились все менее почтительными, пока наконец разговор не перешел на столь пикантные темы, как посеревшие от грязи шерстяные штаны покойного, которые тот не снимал даже летом, и непристойные предложения, что он делал навещавшей его хорошенькой медсестричке.

Сейчас и не вспомнить, кто первым подал идею продол­жить вечеринку в большом доме. Тем не менее, ко­гда весе­лье достигло своего апогея, французские окна под взрывы смеха неожиданно распахнулись. И Лора, которая­ шла следом за мужем, увидела, куда именно направляются гости.

На улице оказалось неожиданно тепло, воздух, наполненный голосами диких животных, прорезали лучи фона­рей; под ногами шелестела первая опавшая листва, а лес буквально ожил от звука шагов и криков переговаривающихся в темноте пожилых дам.

— И он даже имел наглость клеиться к моей жене, — произнес Мэтт. — Старый греховодник. Девушки, вы там поосторожнее на этих дощечках.

— Мэтт, — остановила его Лора. — Не надо.

— Ой, да ладно тебе, дорогая! Ты ведь не собираешься­ объяснять каждому встречному, каким он был ангелом! — Мэтт подмигнул Майку Тодду, который держал стакан в высоко поднятой руке, словно боялся расплескать вино. — Тут все знают, что он из себя представлял. Правда, Майк?

— По-моему, это некрасиво, — сказала Лора.

— Плохо отзываться о покойных, да? Нет, я говорю чистую правду. Как и другие. Это ведь любя, разве нет?

— И тем не менее...

Наконец в лунном свете, причудливо игравшем на поверхности озера, возникли смутные очертания дома. В се­ребристо-синем сиянии он казался призрачным, более воз­душным, чем при дневном освещении, а стелющий­ся по земле туман создавал полную иллюзию того, будто дом парит в воздухе. Если восточная стена была отделана красным кирпичом, то северная и южная, украшенные го­тическими окнами, были облицованы более традиционным норфолкским кремнием. Над обозначавшим хозяйскую спальню огромным эркером с видом на озеро распо­лагался зубчатый парапет. Величественное, но не слишком привлекательное здание, под стать его прежнему владельцу. Однако таящее в себе большой потенциал. Лора поймала себя на том, что едва сдерживает дрожь. Дом с большой буквы. Тот, который она перестроит и в котором будет жить до конца своих дней. Тот, который докажет ее родителям, да и всем остальным тоже, что она не ошиблась,­ выбрав Мэтта в мужья.

— Только посмотри на него, — услышала она голос Мэтта. — Если бы Поттисворт остался жив, то в конце концов был бы погребен под руинами.

— Я еще помню этот дом в бытность его родителей, — подала голос миссис Линнет, вцепившаяся в руку Асада. — О, они прекрасно его содержали. Вон тут, а еще там стояли каменные павлины, по озеру плавали лодки, а по границе участка были высажены розы. Розы с правильным­ запахом, не чета нынешним.

— Вероятно, это действительно было нечто, — заметил Асад.

— Неземная красота. Хотя дом снова может стать таким. Если попадет в хорошие руки.

— Ох, а мне бы не хотелось тут жить. Посреди этого жуткого леса.

Лора взглянула на мужа; тот стоял в стороне от всех, в глубокой задумчивости, слегка запрокинув голову. И ли­цо его выглядело странно умиротворенным. Словно мно­голетнее напряжение начинало постепенно исчезать. Она на секунду задалась вопросом, не написано ли нечто подобное и у нее на лице, но решила, что, скорее всего, нет.

— Извини, Мэтт, — тихо произнес Дерек Уэнделл, поверенный. — Можно тебя на пару слов?

— А я вам рассказывал о том случае, когда он собрался­ продавать поле площадью тридцать акров? То, что за старым амбаром? — В разговор вклинился Майк Тодд, в темноте его голос казался особенно гулким. — Ему предложили хорошую цену, гораздо больше той, что он просил. Дело уже было практически на мази, но затем он встретился с покупателем в офисе адвоката. — Тут Майк сделал драматическую паузу. — Катастрофа.

— Продолжай, Майк, — хихикнула Лора.

Она пила начиная с полудня, чего никогда себе не поз­воляла. Обычно она себя ограничивала. Ведь что за радость с утра мучиться похмельем?

— Он выяснил, что покупатель родом из Франции. Или его родители оттуда приехали. А тот бедняга жил здесь уже двадцать лет. И вот нате выкусите: «Я не собираюсь продавать свою землю чертову коллаборационисту. Ни один лягушатник не наложит свои загребущие лапы на мой фамильный дом...» Но самое смешное — это то, что никто из Поттисвортов в жизни не воевал ни на одной чертовой войне. Они все или были комиссованы по болезни, или служили в чертовых финансовых частях.

— Чего-то я не припомню, чтобы он хоть о ком-нибудь хорошо отзывался, — продолжая разглядывать дом, произнес Мэтт.

— Ну, о миссис Маккарти наверняка. После всего, что она для него сделала...

— Нет, — отрезал Мэтт. — Даже о Лоре. По крайней мере, на моей памяти.

Он сел на окружавшую дом низкую каменную стену; в ней был проход со ступеньками, которые вели к тому, что некогда служило подъездной дорожкой. Мэтт сидел с довольным видом собственника, позирующего фотографу.

— Мэтт! — Дерек Уэнделл подошел к нему вплотную. — Мне действительно надо сказать тебе пару слов.

И Лора сразу, даже раньше, чем Мэтт, заметила нечто такое в его взгляде, отчего она мгновенно протрезвела.

— Это насчет завещания, да? А нельзя ли обсудить де­тали позднее? — Мэтт похлопал поверенного по спине. — Дерек, неужели ты не можешь хоть изредка забыть о работе?

— Я не была в их доме тридцать лет, — заявила миссис­ Линнет, возникшая у них за спиной. — С похорон старого мистера Поттисворта. Катафалк везли две вороные лошади. Я хотела погладить одну, и она меня укусила. — Миссис Линнет вытянула вперед руку и прищурилась. — Поглядите, шрам до сих пор остался.

Никто уже никого толком не слушал, все перебивали друг друга, горя желанием высказаться.

— Помню, помню те похороны, — сказал Мэтт. — Я стоял на обочине со своим стариком. Он не захотел пройти в ворота, а просто стоял и смотрел, как кортеж проезжает мимо. Помню, он даже всплакнул, и это несмотря на то, что случилось. Через десять лет после того, как они вышвырнули его вон, оставив без крыши над головой, вообще без ничего, он плакал по старому Поттис­ворту.

Лора замерла, наблюдая за происходящим. Дерек, бе­зуспешно пытавшийся привлечь внимание Мэтта, повернулся, и она неожиданно догадалась, что именно он соби­рается сказать ее мужу. Мир рухнул. Распался, как разрезан­ный апельсин. Лора отчаянно заморгала, пытаясь убедить себя, будто то, что она сейчас увидела, просто игра света или плод пьяного воображения. Но затем Дерек наклонился и зашептал на ухо Мэтту, и по окаменевшему лицу мужа, по его «Что? Что?», нарушившему этот душистый вечер, она поняла: старик, как и говорил викарий, действительно остался верен себе. Даже после смерти.

3

Ужасно неудобно играть на скрипке и одновременно плакать. При таком наклоне головы слезы сперва­скапливаются в ямке между носом и уголком глаза, затем стекают по лицу и, что еще хуже, капают на скрипку, а значит их следует быстро стирать, чтобы дерево, не дай бог, не деформировалось.

Изабелла схватила белый носовой платок и поспешно вытерла влагу с полированной поверхности. Плакать и играть. Нет, или одно, или другое. Однако только игрой на скрипке она могла выразить то, что творилось у нее вдуше. Лишь в такие моменты не было нужды надевать мас­ку бесстрашной молодой женщины и прикидываться отважной мамочкой, невесткой, уверенным в себе работода­телем и, что самое тяжелое, «стойкой молодой вдовой».

— Мам! — Китти звала ее уже несколько минут.

Она попыталась не обращать внимания на голос до­чери и спокойно доиграть последние такты Пятой симфонии Малера, поскольку была морально не готова спус­тить­ся вниз, чтобы снова включиться в обычную жизнь. Однако призывы Китти становились все громче.

— Мам!

Нет, в таких условиях просто невозможно нормально играть. Она опустила скрипку, вытерла глаза и, постаравшись придать голосу беззаботность, крикнула в ответ:

— Что случилось?

— Мистер Картрайт пришел.

Картрайт... Картрайт... Она положила скрипку в футляр, открыла дверь мансарды и медленно спустилась вниз. Фамилию Картрайт она слышала впервые, хотя, возможно, и знала этого человека. До смерти Лорана у нее не было необходимости запоминать столько имен.

— Уже иду, — ответила она.

Картрайт. Мистер Картрайт. Наверняка по делу. Уж точно не сосед и не один из друзей Лорана, которые по-прежнему иногда заходили, и если узнавали обо всем впервые, то испытывали самый настоящий шок, а потому их приходилось утешать вот на этом самом диване, словно в ее обязанность входило теперь заботиться о чувствах других.

И уж точно не один из ее друзей, которые в основном потеряли с ней связь, когда ей пришлось уйти из оркестра.

Картрайт. Она заглянула в гостиную и с некоторым облегчением обнаружила, что сидевший на диване мужчина в темно-сером костюме и галстуке был ей знаком. Она видела его на похоронах. Попытавшись собраться с мыслями, она бросила взгляд в сторону кухни, где Китти заваривала чай.

— А что, Мэри не может этого сделать?

— У нее выходной. Я тебе уже говорила.

— О... — Она вечно все забывала.

Дочь подала чай мистеру Картрайту, который, вытянув­ правую руку, предпринимал героические усилия подняться с низкого дивана. Мистер Картрайт, со своими начищен­ными ботинками и чопорным видом, смотрелся крайне неуместно на фоне царившего в комнате легкого бардака. Она вдруг увидела свою гостиную глазами постороннего человека. На столах кипы книг и журналов. На подлокотнике дивана кто-то оставил маску для Хеллоуина и кипу стираного белья. Ее трусики вывалились из стопки и висели на спинке, явно желая спрятаться между подушками. Тьерри сидел, вперившись в телевизор, безразличный к творившемуся вокруг хаосу.

— Миссис Деланси, простите, если пришел не во­время...

— Нет-нет, — успокаивающе махнула она рукой. — Очень рада вас видеть. Я просто... была наверху.

Китти, поджав под себя ноги, устроилась на стуле, оби­том красным дамастом. Ткань настолько износилась, что серые внутренности стула торчали наружу, и Китти незаметно пыталась засунуть их обратно.

— Мама, мистер Картрайт пришел поговорить насчет денег, — сказала она. — А твой чай вот здесь, сбоку.

— Конечно. Спасибо. — (Бухгалтер? Финансовый консультант? Поверенный? С этими людьми всегда имел дело Лоран.) — Мне необходимо что-то подписать?

Мистер Картрайт наклонился вперед, что было весьма непросто, поскольку в данный момент его зад находился на шесть дюймов ниже коленей.

— Не совсем так. На самом деле... неплохо было бы... найти другое место для нашего разговора. — И он бросил­ многозначительный взгляд сначала на Тьерри, затем — на Китти.

Тьерри с явной неохотой выключил телевизор.

— Дорогой, можешь посмотреть свою программу в комнате Мэри. Уверена, она не будет возражать.

— Там пульт не работает, — сообщила Китти.

— Ну... возможно...

Но Тьерри уже ушел.

— Я останусь здесь, — заявила Китти. — Вдвоем иногда гораздо легче запоминать какие-то вещи.

— Моя дочь... очень толковая для своих лет.

Мистер Картрайт, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, понял, что ему некуда деваться.

— Уже несколько недель я безуспешно пытаюсь связаться с вами, — начал он. — Мне кажется, теперь, когда...­ э-э... пыль немного осела, вы должны иметь полное представление о вашем финансовом положении. — Покрас­нев от натуги, он с трудом подбирал нужные слова.

Щелчком открыв лежавший на коленях портфель, слов­но за весь рабочий день это был для него самый приятный­ момент, мистер Картрайт вытащил оттуда пачку бумаг и стал аккуратно раскладывать их на кофейном столике, но сразу прекратил свое занятие, когда увидел груду неразобранной корреспонденции.

— Мама не разбирает почту, — объяснила Китти. — А мы ждем, пока гора не начнет приобретать угрожающие­ жизни размеры.

— Китти, я непременно разберу почту. Я просто... еще не успела. — Изабелла смущенно улыбнулась мистеру Картрайту, с ужасом взиравшему на груду нераспечатанных­ конвертов, которая могла в любой момент обрушиться.

— Возможно, поэтому мы вам и не отвечали, — доба­вила Китти.

— Возможно, было бы весьма... разумно разобрать письма, — осторожно предложил мистер Картрайт. — Ведь там могут быть счета.

— О, с этим как раз все в порядке, — ответила Китти. — Я открываю все красное, заполняю чеки, а мама их подписывает.

Изабелла заметила тень неодобрения на лице посе­тителя. Она замечала ее на лицах других мамаш, когда говорила, что готовкой занимается няня или что не знает имен школьных друзей своих детей. Неодобрение читалось и на лицах гостей, которые приходили уже после смер­ти Лорана и видели царящий в доме хаос. А однаж­ды даже­Мэри бросила на Изабеллу осуждающий взгляд, поскольку Изабелла вместо того, чтобы собирать детей в школу, лежала в кровати и рыдала навзрыд. Но эта стадия, когда она едва не рехнулась, когда повсюду видела лицо мужа и проклинала Бога за то, что отнял его у нее, уже миновала. И все же дорога из страны печали оказалась не настолько простой.

Мистер Картрайт взял ручку и закрыл портфель.

— То, что я собираюсь вам сообщить, явно не отнесешь к разряду хороших новостей.

Изабелла с трудом сдержала смех. Мой муж умер, думала она. Мой сын в шоке и отказывается говорить. Моя дочь за девять месяцев повзрослела на двадцать лет и нехочет признавать, будто у нас что-то не так. Мне пришлось­бросить любимое дело, которому я клялась посвятить всю свою жизнь, и вы считаете, будто можете сообщить мне плохие новости?

— Теперь, по истечении определенного времени, ко­гда формальности... э-э... улажены, я всесторонне изучилфинансовое состояние Лорана, и, похоже, оно не настоль­ко... прочное, как могло показаться.

— Прочное?

— Боюсь, он, вопреки вашим ожиданиям, не смог вас достаточно хорошо обеспечить.

Ну, это еще не конец света, хотела сказать Изабелла. Деньги никогда не имели для нее особого значения.

— Но у нас есть дом. И его страховка. А это не так уж мало.

Мистер Картрайт внимательно изучал листок бумаги, который держал в руке.

— Вот баланс. Слева его активы, а справа список того,­что мистер Деланси успел задолжать перед тем, как... отошел в мир иной.

— Он умер, — поправила его Изабелла. — Ненавижу это выражение, — пробормотала она, поймав укоризненный взгляд Китти. — Он... умер. Мой муж умер.

И не стоит пытаться завуалировать страшную правду. Не стоит бояться жестоких слов. Изабелла проглотила комок в горле.

Мистер Картрайт сидел молча. Покраснев, Изабелла взяла у него листок бумаги с балансом.

— Простите, — смущенно произнесла она. — Я не слишком сильна в цифрах. Не могли бы вы их объяснить?­

— Выражаясь простым языком, миссис Деланси, вашмуж набрал займов под залог этого дома, чтобы обеспечить­вам соответствующий уровень жизни. Рассчитывая на ростстоимости вашей недвижимости. Что вполне вероятно. И тогда ваша ситуация была бы не настолько плоха. Новся беда в том, что, увеличив размер кредита под залог недвижимости, он не увеличил стоимости страхования жизни, чтобы покрыть эту сумму. На самом деле он воспользовался этими деньгами для финансирования своего проекта.

— Новая работа, — расплывчато объяснила Изабелла. — Он говорил, что новая работа даст большие дивиденды. Я так и не поняла... Я никогда не понимала, чем онна самом деле занимался. — Она виновато улыбнулась. — Что-то относительно развивающихся рынков, да? — (Картрайт посмотрел на нее так, будто все было ясно безслов.) — Я не... Вы можете объяснить, чем это нам ­грозит?

— Кредит за дом до конца не закрыт. Выплаты по страховке вашего мужа покроют меньше половины долга, причем останутся обязательства по выплатам основной суммы кредита, а вот их, по моим соображениям, вам будет не потянуть. До настоящего времени денег на ваших совместном и сберегательном счетах хватало на покрытие долга, но, боюсь, там уже не так много осталось. Конечно,­ вы получите часть пенсии мужа и, возможно, какую-то прибыль, но если вы хотите сохранить дом, вам придется найти другой источник дохода для погашения кредита.

Ей казалось, будто это каркает ворона, неприятный, надоедливый шум. В какой-то момент Изабелла перестала различать слова и слышала лишь бухгалтерские термины. Страховка. Платежи. Финансовые решения. Именно то, к чему она была решительно не способна. Она поду­мала, что у нее сейчас начнется мигрень.

Изабелла сделала глубокий вдох:

— Мистер Картрайт, и что в таком случае я могу пред­принять?

— Предпринять?

— Его инвестиции? Его накопления? Наверняка мож­но что-нибудь продать и выплатить кредит. — Она даже не была до конца уверена, приходилось ли ей употреблять такие слова раньше.

Я ведь никогда не разбиралась в финансах, мысленно упрекнула она Лорана. По идее, это входило в твои обязанности.

— Должен сообщить вам, миссис Деланси, что за несколько месяцев до своей смерти мистер Деланси достаточно много тратил. Он практически опустошил несколь­ко счетов. Поэтому страховые суммы уйдут на покрытие долгов на кредитных картах и уплату — ах! — оставшихся алиментов бывшей жене. Насколько вам известно, вы, как его супруга, не должны платить налога на наследство, но, полагаю, в ближайшее время вам придется сократить расходы до минимума.

— А на что он тратил? — поинтересовалась Китти.

— Боюсь, вам придется проверить распечатку платежей­ по кредитным картам. Большинство корешков чеков не заполнено.

Изабелла попыталась вспомнить, чем они занимались последние месяцы. Но все события слились в памяти в од­но расплывчатое пятно, причем произошло это буквально через несколько недель после его смерти. Годы жизни с Лораном неожиданно стали каким-то аморфным, не­устойчивым банком воспоминаний. У нас была чудесная жизнь, тоскливо подумала она. Каникулы на юге Франции, ужины в ресторанах несколько раз в неделю. Она никогда не спрашивала, откуда у него деньги.

— Значит, никаких платных школ, никак нянь?

Изабелла совсем забыла о присутствии Китти. И толь­ко теперь заметила, что дочь старательно все записывает.

Мистер Картрайт с облегчением повернулся к Китти, словно они говорили на одном языке:

— Да, это было бы весьма желательно.

— Одним словом, вы хотите сказать, что мы потеряем дом.

— Насколько я понимаю, у вас... миссис Деланси, боль­ше нет... стабильного дохода. И если вы переедете в более дешевый район и урежете расходы на домашнее хозяйство, вам, возможно, будет гораздо проще решить финансо­вые проблемы.

— Оставить наш дом?! — ошеломленно спросила Иза­белла. — Но это дом Лорана. Мы вырастили тут наших детей. И он здесь со мной, в каждой комнате. Нет, мы не можем отсюда уехать.

На лице Китти была написана твердая решимость — привычка, приобретенная ею еще в раннем детстве, когда,­ поранившись, она стискивала зубы, чтобы сдержать слезы.­

— Китти, детка, ступай наверх. Не волнуйся. Я все улажу.

После секундного колебания Китти, неестественно выпрямившись, вышла из комнаты. Мистер Картрайт сму­щенно проводил ее глазами, словно чувствовал свою вину за то, что причинил ей боль.

Изабелла подождала, пока дочь не закроет за собой дверь.

— Но ведь должен же быть хоть какой-то выход! — с горячностью произнесла она. — Вы все знаете о деньгах.­ И наверняка можно что-нибудь сделать, чтобы дети остались там, где жил их отец. Они любили его. И видели его, возможно, даже чаще, чем меня, поскольку я постоянно уезжала на гастроли. Мистер Картрайт, я не могу с ними так поступить. — (Мистер Картрайт, слегка порозовев, принялся шелестеть бумагами.) — А вы уверены, что у не­го не осталось активов во Франции?

— Боюсь, там у него остались только долги. Практически за год до смерти он перестал выплачивать алименты бывшей жене. Я абсолютно уверен, что мы имеем полную картину положения дел.

Изабелла вспомнила жалобы Лорана на тяжкое бремя алиментов. У них же не было детей, возмущался он. Он решительно не понимал, почему та женщина не могла самостоятельно найти средства к существованию.

— Послушайте, миссис Деланси, я действительно не вижу никакого способа структуризации ваших долгов. Да­же если вы рассчитаете няню и заберете детей из частной школы, у вас не хватит средств на выплату кредита.

— Я что-нибудь продам, — сказала Изабелла. — Возможно, после него остались дорогие произведения искусства. В книжном шкафу, кажется, было несколько первых экземпляров. — Окинув взглядом неупорядоченную подборку потрепанных книг в мягкой обложке, она поняла тщетность своих надежд. — Я не могу подвергнуть детей такому испытанию. Они уже достаточно настрадались.

— А как насчет того, чтобы вам снова начать работать?­

Вам этого не понять, подумала Изабелла.

— По-моему, детям необходимо, чтобы... хотя бы один родитель... — она прочистила горло, — был рядом. И моих заработков как музыканта оркестра вряд ли хватит на покрытие домашних расходов.

Мистер Картрайт, бормоча себе под нос, снова принялся перебирать бумаги.

— Есть одна возможность, — наконец произнес он.

— Я не сомневалась, вы что-нибудь придумаете, — с готовностью отозвалась Изабелла.

Он пробежал пальцем по списку:

— К сожалению, речь идет не о финансовых активах, из которых вы могли бы извлечь выгоду. Однако, по моему разумению, самое ценное, чем вы располагаете, не счи­тая этого дома... ваша скрипка.

— Что?

Он полез за калькулятором и принялся проворно умно­жать и делить цифры.

— Насколько я понимаю, у вас Гварнери? Вы застраховали ее на шестизначную сумму. Если вы продадите ее по сопоставимой цене, вам не удастся покрыть расходы на обучение детей, но, по крайней мере, вы сможете сохранить дом. — Он протянул ей калькулятор. — Я подсчитал с учетом комиссионных, но вы наверняка сумеете закрыть кредит, и у вас еще кое-что останется. Очень разумное решение.

— Продать мою скрипку?

— Это куча денег. Причем именно тогда, когда вы в них остро нуждаетесь.

После того как мистер Картрайт ушел, Изабелла поднялась наверх и рухнула на кровать. Она смотрела в потолок, вспоминая ночи, когда чувствовала на себе тяжесть тела Лорана, а еще вечера, когда они читали и болтали ни о чем, не осознавая счастья тихих семейных радостей, или когда брали к себе в кровать своих новорожденных детей и восторженно смотрели то на них, то друг на друга.

Она провела рукой по шелковому покрывалу. Однако это чувственное удовольствие показалось ей абсолютно бессмысленным. Ведь покрывало, богато расшитое крас­ным, казалось слишком сексуальным, оно словно насмеха­лось над ее одиночеством. Она обхватила себя руками, пытаясь прогнать подкрадывающийся приступ отчаяния, чувство невозвратной утраты, которое накатывало на нее всякий раз, когда она ложилась на широкое супружеское ложе.

Через стенку она слышала приглушенный звук теле­визора и представляла своего сына, ушедшего с головой в очередную компьютерную игру. В свое время она надеялась, что один из детей, возможно, проявит интерес к музыке, но они, как и их отец, не имели для этого ни таланта, ни особой склонности. Наверное, все правильно, поду­мала она. Наверное, в нашей семье только один человек мог идти за своей мечтой. Лоран меня испортил. Позволил мне стать единственной, кому выпало такое счастье.

Она услышала, как вернувшаяся домой Мэри разговаривает с Китти. Затем, понимая, что больше не имеет пра­ва прохлаждаться, встала с постели, поправила покрывало и медленно спустилась вниз. Китти она застала в гостиной, дочь сидела по-турецки на полу перед кофейным сто­ликом. Гора корреспонденции была разделена на несколько кучек официальных, в коричневых конвертах, или под­писанных вручную писем и рассортирована в зависимости от адресата.

— Мэри ушла в супермаркет. — Дочь отложила в сторону очередной конверт. — Мне кажется, нам следует, по крайней мере, открыть хоть какие-нибудь из этих.

— Я справлюсь. Дорогая, тебе вовсе не обязательномне помогать. — Наклонившись, Изабелла погладила дочьпо голове.

— Вдвоем дело пойдет быстрее.

В голосе девочки не было обиды, она просто проявляла свойственную ей практичность, и Изабеллу охватило чувство вины, смешанной с благодарностью. Лоран звал Китти vieillefemme2. И теперь Изабелла поняла, что ее пятнадцатилетняя дочь в столь нежном возрасте взяла на себя эту роль.

— Тогда я приготовлю нам чай, — сказала Изабелла.

Мэри жила с ними с рождения Китти. Иногда Изабел­ле казалось, что няня знает детей лучше, чем родная мать. Именно спокойная деловитость Мэри помогла им держаться на плаву последние несколько месяцев, ее основательность стала путеводной нитью в сюрреалистической действительности. Изабелле было даже страшно представить, как бы она справилась, не будь рядом Мэри. Однамысль о готовке, глажке, смене постельного белья и так далее — словом, обо всем том, что входило в каждодневные обязанности Мэри, переполняла душу Изабеллы отчаянием.

Я должна быть сильной, твердила она себе. Случаются вещи и похуже этого. Возможно, уже через год мы снова будем смеяться.

Вернувшись с двумя кружками чая, она поцеловаладочь в голову, исполненная благодарности за то, что та ря­дом. Китти рассеянно улыбнулась, затем помахала чем-то перед ее носом.

— Это надо быстренько оплатить. — Она сунула Иза­белле просроченный счет за газ. — Они грозят нам отключением. Но внизу написано, что можно оплатить счетпо телефону, если у тебя есть кредитка.