Алексей Козлов E-Book

Александр Бондаренко

• Herausgeber: Molodaya Gvardiya Publishing House
• Kategorie: Sachliteratur, Reportagen, Biografien
• Serie: Жизнь замечательных людей
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 438

Beschreibung

Из всей ярчайшей биографии разведчика-нелегала Героя Российской Федерации Алексея Михайловича Козлова (1934–2015) рассекречен всего лишь один период: в конце 1970-х годов он сумел получить информацию о тайном создании в Южно-Африканской Республике ядерного оружия. В 1980 году, из-за предательства, разведчик оказался в юаровской тюрьме, где ему прошлось пройти через нечеловеческие испытания — но он не сломился, не сдался. Более того, возвратившись после обмена на Родину, Алексей Михайлович вскоре вновь был направлен на нелегальную работу за границу, что стало случаем воистину уникальным: в любой разведке карьера «провалившегося» разведчика заканчивается. В книге впервые достаточно подробно рассказывается и о других страницах биографии легендарного разведчика, а также – о том человеке, который его предал, изменив воинской присяге и своему Отечеству.

Leseprobe

Александр Бондаренко

АЛЕКСЕЙ КОЗЛОВ

ПРЕДАННЫЙ РАЗВЕДЧИК

МОСКВАМОЛОДАЯ ГВАРДИЯ2023

Информацияот издательства

Бондаренко А. Ю.

Алексей Козлов. Преданный разведчик / Александр Бондаренко. — М.: Молодая гвардия, 2022. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1927).

ISBN 978-5-235-04756-3

Из всей ярчайшей биографии разведчика-нелегала Героя Российской Федерации Алексея Михайловича Козлова (1934–2015) рассекречен всего лишь один период: в конце 1970-х годов он сумел получить информацию о тайном создании в Южно-Африканской Республике ядерного оружия. В 1980 году, из-за предательства, разведчик оказался в юаровской тюрьме, где ему прошлось пройти через нечеловеческие испытания — но он не сломился, не сдался. Более того, возвратившись после обмена на Родину, Алексей Михайлович вскоре вновь был направлен на нелегальную работу за границу, что стало случаем воистину уникальным: в любой разведке карьера «провалившегося» разведчика заканчивается. В книге впервые достаточно подробно рассказывается и о других страницах биографии легендарного разведчика, а также – о том человеке, который его предал, изменив воинской присяге и своему Отечеству.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

16+

© Бондаренко А. Ю., 2022

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2022

НЕСКОЛЬКО СЛОВ К ЧИТАТЕЛЮ

Книга, которую вы держите в руках, не просто художественно-биографическое повествование о знаменитом ныне разведчике. Это рассказ о подвиге и подлости, о героизме и предательстве, о пламенном патриотизме одного человека и откровенном шкурничестве другого. К сожалению, чей-то подвиг в мирное время обычно оказывается следствием проступка, халатности, а то и преступления кого-то иного.

Вот так же получилось и в данном случае: по причине предательства герой нашей книги полковник внешней разведки Алексей Михайлович Козлов был заключён в тюрьму в южноафриканском городе Претория, где провёл долгих два года, пройдя воистину все «семь кругов ада» — если даже не ещё больше. Поэтому, рассказывая о нём, мы вынуждены также говорить и о человеке, его предавшем, некогда — его соученике и даже бывшем его коллеге, хотя, разумеется, в книге ему уделено гораздо меньше внимания, нежели самому Алексею Михайловичу. Но всё-таки обойти вниманием этого Иуду, фамилию которого мы назовём несколько позже, нам нельзя, а потому приходится даже исследовать мотивацию его поступков, как бы покопаться в его душе, что, честно скажем, было не очень приятно… Однако мы же понимаем, что если бы не было этого предательства, то, скорее всего, имя Алексея Михайловича так бы и осталось неизвестным для «непосвящённых», потому как разведка тщательно скрывает не только свои тайны, но и своих героев. А в результате он, как сказал нам один сотрудник Управления «С», оказался на сегодняшний день «человеком одного эпизода» — как, например, бывают актёры, получившие всенародную известность благодаря одной-единственной реплике, всем запомнившейся. Но если актёр «одного эпизода» никогда не станет считаться великим артистом, то Козлов — действительно замечательный человек и по праву принадлежит к когорте тех, кого называют «легендарными разведчиками».

Причин тому мы видим как минимум две. Во-первых, он сумел проникнуть в тайну южноафриканской атомной бомбы и оповестить о её создании весь мир, что не только поставило большой и жирный крест на всей ядерной программе Южно-Африканской Республики, но и привело в конце концов к крушению тамошнего режима апартеида, о чём мы расскажем ниже. Во-вторых, было бы просто наивно думать, что человек, проникший в эту тайну, не имел более никаких оперативных успехов. Явно, что имел, и можно полагать, что успехи эти были весьма и весьма серьёзные, о чём читатель также кое-что узнает из нашей книги. Вот только по-настоящему работа его ещё не рассекречена, а потому удастся узнать очень немногое…

…И вдруг представилось: лет этак через двести или триста, когда, в конце концов, человечество образумилось и весь мир стал жить под лозунгом «всё для блага человека» (человека вообще, как такового, а не одной какой-то конкретной личности с высоким положением и её ближайшего окружения), так что понятие «спецслужба» ушло в прошлое за ненадобностью, все упразднённые разведки раскрыли напоследок свои самые секретные материалы и назвали имена своих самых засекреченных сотрудников. И только тогда некий автор, решивший написать бестселлер о легендарном разведчике Герое Российской Федерации Алексее Михайловиче Козлове, сумеет ознакомиться с его личным делом, а затем возьмёт в руки ту самую книгу, которую только что раскрыли вы, уважаемый читатель. (Обойдёмся без штампов про «ветхие пожелтевшие страницы», как принято описывать фолианты минувших веков: высокое полиграфическое качество издания книг серии ЖЗЛ гарантирует их сохранность в неизменности в течение многих столетий.) Так вот, ознакомившись с нашей книгой, будущий автор скажет разочарованно: «Оказывается, этот писатель ничего не знает про работу своего героя! Как же он мог взяться за такую интереснейшую тему — и не сказать, в частности, что Алексеем Михайловичем были завербованы такие-то высокопоставленные политические деятели таких-то стран?! Что он провёл такие-то операции, которые в конечном итоге оказали определённое влияние на судьбы мира?! Что Козлов узнал…» — ну и в том же духе! Затем он отложит книгу в сторону с намерением никогда более к ней не возвращаться…

В принципе, этот гипотетический будущий автор будет прав: исчерпывающе и правдиво написать о работе нелегального разведчика сегодня практически невозможно, за исключением, разумеется, тех случаев, когда контрразведка противника смогла получить о нём самую подробную информацию. Примерно так произошло с нелегалом «Беном» — К.Т. Молодым1, «источник» которого Гарри Хоутон, сотрудник Портлендского центра разработки подводного вооружения, был выдан польским перебежчиком Михалом Голеневским и вывел затем британскую контрразведку на резидента. В результате MИ-5 более полугода разрабатывала резидентуру «Бена», после чего как бы и подвела итоги её блистательной работы: «На суде было обнародовано заключение Королевской комиссии по делу Лонсдейла, в котором подчёркивалось, что в результате деятельности разведчиков “сколько-нибудь важных секретов в британском Адмиралтействе более не осталось”»1.

Ну, после этого кажется, что про Конона Молодого известно всё и, соответственно, всё о его работе можно написать. Так ведь нет! Как ни старались опытнейшие британские контрразведчики, но им удалось разузнать только лишь про какую-то малую часть сделанного «Беном», в чём они сами невольно признались. В сборнике очерков «История Российской внешней разведки» приведён такой эпизод: «После ареста и доставки в Скотленд-Ярд, рассказывал Молодый, состоялся первый допрос, который проводил суперинтендант Смит. Он настойчиво добивался, чтобы разведчик сделал добровольное заявление и признался в шпионской деятельности. “Мы знаем всё, — говорил он, — что вы делали здесь за все шесть месяцев, что вы были в Англии”. На что я ответил, что это очень хорошо, так как в данном случае нет необходимости делать заявление, и добавил, что вообще-то я был в Англии шесть лет. Это его буквально потрясло, и он ушёл, не сказав ни слова»2. Это к тому, что в случае с Лонсдейлом англичанам только казалось, что им всё известно — а на самом деле не известно было почти ничего. Точнее, известного оказалось очень и очень мало.

Ну а наш герой, Алексей Михайлович Козлов, в общем-то, и не был в разработке контрразведки, сдавшему его предателю (об этой «личности» мы, как уже говорили, расскажем в своё время, сейчас его и упоминать не хочется) был известен лишь сам факт его существования, а на допросах «с пристрастием» — о них мы также расскажем, и очень даже подробно — полковник ни в чём не признавался. Так что в итоге противник (и даже целых семь противников!) о его работе реально ничего не узнал, а потому и наш читатель сегодня не может получить никакой конкретной информации по этой теме… Что ж, недаром девизом нелегальной разведки являются слова «Без права на славу — во славу Державы».

Как мы уже сказали, сколь это ни печально, но из всей обширной и интереснейшей биографии «Дубравина» — таков был оперативный псевдоним нашего героя — реально открыт лишь один эпизод: то, что он получил информацию о ядерных испытаниях в Южно-Африканской Республике. Ну и с этим неразрывно связаны его последующий арест и тюремное заключение. Вот уж эти «страницы биографии» Алексея Михайловича исписаны-переписаны. А что было до того? А что происходило после? Это те самые вопросы, на которые ответа практически нет…

Хотя, думается, примерно то же самое можно говорить и про большинство других ставших ныне известными разведчиков. Примеры? Пожалуйста! Герой Советского Союза Г.А. Вартанян2 — события «Тегерана-43» и ничего более; Герой Российской Федерации Ю.А. Шевченко3 — получение информации о грядущей «Революции гвоздик» в Португалии, которой к тому же ещё и не поверили; В.Г. Фишер, он же Рудольф Абель4, — в общем-то, доподлинно известно лишь о его аресте в Соединённых Штатах и его пребывании в тюрьме. Список можно продолжить…

Вернёмся, однако, к тому самому гипотетическому будущему автору, далёкому нашему потомку. Пережив неизбежный приступ разочарования — мол, здесь нет ничего конкретного о боевой работе героя, — он вдруг задумается и опять возьмёт в руки старинную (по тому времени) книгу серии «ЖЗЛ» «Алексей Козлов. Преданный разведчик». И вот тут, посмотрев на это издание чуть-чуть иными глазами, он вдруг позавидует писателю, то есть мне, которому довелось встречаться и беседовать и с самим героем своей будущей книги (хотя тогда ни о какой книге ещё не думалось), и с людьми, хорошо знавшими Алексея Михайловича.

А эти люди мне такого понарассказывали, что, как говорится, хотите верьте, хотите нет! Впрочем, так как товарищи эти все очень серьёзные и ответственные, то лучше, разумеется, им верить. Часть этих рассказов отразилась в газетных публикациях и даже в книгах, на что мы добросовестно делаем ссылки… Хотя и многое из того, о чём говорится в нашей книге, никогда не было ни в каких документах и теперь, так сказать, предаётся гласности впервые. Известно, конечно, что разведчику-нелегалу врать в своих докладах Центру категорически нельзя, но ведь случались и какие-то такие моменты, докладывать о которых было бы просто излишним… Ведь это, насколько помнится, ещё мудрый фельдмаршал граф Гельмут фон Мольтке-старший рекомендовал: «Говорите правду, только правду, но не всю правду». Впоследствии это повторялось различными людьми и в разных вариантах.

Поэтому представляется, что товарищам из Центра совсем не обязательно было знать, как во время так называемой моментальной передачи разведчикам удавалось совместить необходимое, скажем так, с приятным или что ошибка в одной букве на магазинной вывеске могла заставить сотрудника легальной резидентуры семь раз выходить на явку с нелегалом, выставившим сигнал тревоги. Но даже и о том, как за счёт мастерства оперативного водителя был исправлен «косяк» Центра, в Центр сразу же докладывать не стали — зачем лишний раз беспокоить уважаемых людей, тревожить любимое начальство, говоря, что и оно может по-человечески ошибаться?

При всём при этом, как и положено в разведке, своих «источников» — то есть людей, которые предоставили нам данную информацию, — мы по тем или иным причинам раскрывать не стали. (Конечно, главная тому причина — исключительно в плохой памяти автора книги, которому не удаётся сразу «ухватить» имя и отчество собеседника, а потом как-то неудобно переспрашивать.) Утешает лишь то, что если в подавляющем своём большинстве эти имена всё равно ничего не скажут читателю, то какая разница, представим ли мы нашего собеседника Семёном Семёновичем Горбунковым или Геннадием Петровичем Козодоевым? Всё равно ведь его не зовут ни так, ни этак… А вот тех людей, которые сейчас широко известны, мы называем с искренним уважением и удовольствием.

Ну а теперь будем говорить серьёзно: того, что называется «тайнами разведки» — в смысле, каких-либо не рассекреченных ранее материалов государственной важности — в этой книге нет и быть не может. То есть оперативная, разведывательная деятельность Героя Российской Федерации полковника Козлова как была, так и остаётся и надолго ещё останется «тайной за семью печатями». В разведке подобные тайны хранятся настолько бережно, что о реальных делах сотрудника не знают даже его ближайшие друзья по той самой Службе, если они сами не принимают в них непосредственного участия. Сложно себе представить, но вот ведь сидят люди в одном кабинете, и ни один из них не знает, чем занимается его товарищ.

Кстати, о том, к чему приводит нарушение подобного правила, в нашей книге также рассказывается, и этим рассказом лишний раз подтверждается истинность старой пословицы: «Болтун — находка для шпиона».

По этой причине даже из многочисленных интервью с Героем, из очерков и документальных фильмов о нём мы до сих пор фактически только и знаем один-единственный эпизод — пребывание Козлова в южноафриканской тюрьме. Ну, ещё непосредственно связанный с этим фактом последующий обмен нелегала — и, в общем-то, ничего более. Вскользь также что-то говорится о его возвращении на нелегальную работу, но только в очень общих чертах, буквально сквозь зубы. Мол, было такое, всем правилам и традициям вопреки, и он опять выезжал «за кордон» — и это всё! Нам, однако, удалось получить объём информации немногим больше общеизвестного.

Так что есть надежда, что всё-таки читатель найдёт в нашей книге немало эксклюзивного, ранее неизвестного ему материала о жизни и службе Алексея Михайловича и, что самое важное, получит достаточно подробное представление о его биографии и о его личности. Биографии интереснейшей и личности неординарной. Недаром же этот замечательный человек был удостоен звания Героя Российской Федерации.

Кстати, именно о личном. Как и подавляющее большинство разведчиков, Алексей Михайлович был человеком с юмором — умел пошутить и подколоть кого-то, любил анекдоты. Поэтому, чтобы как-то оживить наш текст, мы вспомнили несколько тех анекдотов, что некогда пользовались популярность в чекистской среде и которые, вне всякого сомнения, знал Козлов. Несмотря на то что мы прекрасно знаем, что Отелло задушил Дездемону именно за рассказанный «бородатый» анекдот (в своей известной пьесе Вильям Шекспир в определённой степени приукрасил события тех лет), но ничего нового мы в данном случае предложить не можем, а потому заранее просим прощения у строгого читателя. В конце концов, анекдоты — это тоже своеобразные чёрточки на портрете эпохи, делающие его более достоверным и жизненным.

И последнее. В предисловии к одной из своих книг я уже писал, что в научной литературе авторы обычно заменяют местоимение «я» на «мы», и в данном случае я вновь прибегаю к тому же, ранее мною испытанному, приёму. Читательский опыт подсказывает, что слишком частое упоминание автором «себя любимого» (а в данной книге оно неизбежно: «мне рассказали», «я встречался» и т. д.) утомляет и раздражает. Более общее «мы» будет восприниматься гораздо лучше.

Ну вот и всё то немногое, что хотелось сказать, предваряя наше повествование…

Глава 1

«ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗЕЛЬМАН»

Это было великое и противоречивое время в истории нашей Великой державы.

На прошедшем 25–28 ноября 1934 года Пленуме ЦК ВКП(б) было принято решение отменить с 1 января следующего года карточную систему снабжения населения хлебом, мукой и крупой, расширить торговлю продовольственными товарами и ввести единые розничные цены на хлеб, муку и крупу применительно к несколькими территориальным поясам. 1 декабря в Смольном — здании Ленсовета — был убит член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров. В тот же день ЦИК СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», упрощавшее процедуру судебного разбирательства дел «о террористических организациях и террористических актах» против работников советской власти. 25 декабря на экраны страны вышла кинокомедия режиссёра Григория Александрова «Весёлые ребята», до сих пор не оставляющая зрителей равнодушными и вызывающая добрые улыбки. 29 декабря Военной коллегией Верховного Суда СССР был вынесен приговор по делу так называемого «Ленинградского центра»: убийца Кирова Леонид Николаев и тринадцать его знакомых, объявленные вдруг «контрреволюционной организацией», были расстреляны в тот же день, унеся на тот свет тайну произошедшего…

И вот в это самое время, 21 декабря 1934 года, в селе Опарине Вологодской области родился мальчик, которого нарекли Алексеем, по имени деда, — Алексей Михайлович Козлов. Понятно, что замечательное это событие заметили лишь несколько человек — ведь не наследный принц какой-нибудь появился на свет, чтобы одним фактом своего рождения войти в историю, — а между тем через какие-нибудь сорок пять лет именно этот мальчик на несколько румбов изменит движение всей нашей планеты, сделав такое, чего не смогут сделать все наследные принцы, даже вместе взятые и, в подавляющем своём большинстве, давно уже успешно позабытые…

По тем временам семья была, в общем-то, достаточно обыкновенная, хотя и не совсем из простых: отец, Михаил Алексеевич, до войны был директором МТС, мама, Лидия Васильевна, — бухгалтером в совхозе. Однако сегодня уже следует объяснить, что такое МТС. В соответствующей статье «Политического словаря» 1940 года издания сказано так:

«Машинно-тракторные станции (МТС) — государственные производственные предприятия в деревне, обслуживающие колхозы новой, передовой техникой (тракторами, прицепными машинами и орудиями, автомашинами, комбайнами и т. д.). МТС — важнейший рычаг социалистической перестройки сельского хозяйства. Массовая организация МТС начата в 1929 г. по предложению товарища Сталина. Они помогают колхозам лучше организовать труд, повысить его производительность и поднять доходность колхозов. С колхозами МТС работают на договорных началах». Можно уточнить, что в 1938 году в стране насчитывалось почти шесть с половиной тысяч МТС, «на вооружении» которых состояло 394 тысячи тракторов, более 127 тысяч комбайнов и 74 с половиной тысячи грузовиков. Прикидываете, сколько в среднем на одну станцию единиц получается? Так что сегодня это было бы воистину «золотое дно» (вдаваться в подробности не будем), а вот в те строгие времена понятия были несколько иные, так что семье Козловых явно приходилось несладко. Иначе почему годовалого Алексея передали на прокорм и воспитание дедушке и бабушке, проживавшим в Вологде? Да потому, что кроме него в семье было ещё четверо ребятишек и, как можно понять, директору МТС не так-то и просто было сводить концы с концами.

Вот, пожалуй, и всё, что мы знаем о детстве Алексея Михайловича. Закончилось оно, как и у подавляющего большинства ребят того поколения, в июне 1941-го — с началом войны.

…Люди, хорошо его знавшие, говорили, что человеком он был «закрытым», не очень к себе подпускал, а уж насчёт того, чтобы «впустить в душу», так и тем более. Так что никаких «детских воспоминаний» Козлова, личных и тёплых, нам у наших собеседников найти не удалось.

Один замечательный человек, совсем недавно, к сожалению, ушедший из жизни — его звали, насколько помнится, Юрий Иванович (не генерал Дроздов, имя которого не раз встретится на страницах нашего повествования, но, скажем так, близко), — говорил нам так: «Мы с ним оба родились в городе Вологде. Меня увезли оттуда в четырёх-пятилетнем возрасте, его — чуток попозже. Но Вологду мы никогда не вспоминали — мы знали, что мы из одного города, и всё, этого было достаточно, это создавало комфортность в отношениях».

В этом — весь Алексей Михайлович: «знали, ну и достаточно». Без лишних разговоров и каких-либо сантиментов.

А вот нам теперь приходится по крупицам, по многоразличным разговорам с хорошими людьми восстанавливать то, что восстановить ещё возможно. И всё только потому, что промысел Божий нам неведом. Ведь помнится, как познакомились мы в 2009 году, в Пресс-бюро Службы внешней разведки, — но кто бы тогда мог предполагать, что нам следовало самым подробным образом выспросить Алексея Михайловича обо всей его жизни — с самого её начала. А то и здесь — информация минимальная, пожалуй, даже меньше, чем о его службе в разведке…

Вот, мы можем только предполагать, что его отец, Михаил Алексеевич Козлов, ушёл на фронт в 41-м. Но что и как у него там было, где он воевал — сказать опять-таки не можем. Зафиксировано лишь то, что в 1943-м, во время сражения на Курской дуге, Михаил Алексеевич исполнял обязанности комиссара танкового батальона. Впрочем, хотя об этом везде пишется, но оно не совсем так, потому что в 1943 году комиссаров в армии заменили политработники, которые были уже не неким «противовесом» для командиров — традиция, сохранявшаяся со времён Гражданской войны, — но их заместителями по политической части. Хотя «комиссарами» замполитов называли ещё и в 1980-е годы.

Известно также, что он служил в 5-й гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова5. Но это войсковое объединение было сформировано только в феврале 1943-го — а что было до этого? И танковых батальонов в этой армии было гораздо более полусотни. И где там конкретно искать майора (а точно его звания мы не знаем) Козлова? 5-я танковая участвовала в Курской битве и, в частности, в крупнейшем в истории танковом сражении под Прохоровкой, произошедшем 12 июля 1943-го.

С фронта Михаил Алексеевич возвратился без ноги, которой лишился в результате ранения (где и когда — это опять-таки вопрос), однако службу продолжил: был назначен заместителем по политчасти начальника лагеря военнопленных в Вологде.

Вот только напрягаться не стоит: речь идёт не о «воспетой» Солженицыным системе ГУЛАГа — Главного управления лагерей, а о системе ГУПВИ — Главного управления по делам военнопленных и интернированных. И то, и другое главные управления относились к системе НКВД, но в лагеря по линии ГУЛАГа из числа военнопленных отправляли только военных преступников, а лагеря ГУПВИ существовали именно для военнопленных. И тут, очевидно, была достаточно большая разница даже по отношению к заключённым.

Тому в подтверждение — очень интересный эпизод, рассказанный нам генерал-майором Сергеем Сергеевичем Яковлевым, сотрудником Службы внешней разведки, прекрасно знавшим А. М. Козлова. На страницах нашей книги он не раз будет говорить о своём коллеге и старшем товарище, а в данный момент Яковлев рассказывает про свою срочную службу, ведь в далёкие советские времена в Высшую школу КГБ СССР, которую он оканчивал, обычно принимали ребят, прошедших армию. То есть молодых людей вполне уже зрелых и соображающих, получивших соответствующую закалку и к тому же не «папенькиных сынков», потому как таковые «срочку» обыкновенно избегали.

Вот и будущий генерал поступил в «Вышку» в звании старшего сержанта, с должности заместителя командира взвода в танковом полку.

«Служил я в Венгрии, в Дебрецене, — вспоминает Сергей Сергеевич, — и был у нас КПП с выходом на улицу города. Дежурил я как-то, и вдруг подходит ко мне пожилой мадьяр, заговаривает со мной по-русски. “Я воевал против вас, — рассказывает он, — меня в плен взяли, а потом направили в Вологодскую область, лес валить. Я думал, мне там будет совсем плохо!” Но оказалось, что всё не так-то и страшно. Кормили достаточно сытно, одевали тепло — телогрейка, ватные штаны, рукавицы, валенки, шапка тёплая… Мадьяр сказал, что он благодарен Советскому Союзу, ведь сначала, когда его взяли в плен с оружием в руках, он думал, что его просто расстреляют, но нет — в конце концов, его отпустили домой, он возвратился к своим близким».

Очень даже возможно, что этот нечаянный собеседник тогдашнего старшего сержанта Яковлева содержался именно в том лагере, где замполитом был Михаил Алексеевич. Мир ведь тесен! А русские люди, прошедшие фронт, с военнопленными потом не воевали: искупил ты свою вину добросовестным трудом, ну и отправляйся восвояси в родные края, врагом тебя больше никто не считает. Это к «врагам народа» было иное отношение…

Основная масса лагерей для военнопленных прекратила своё существование к началу 1950 года, когда территорию СССР покинули практически все не осуждённые военнопленные. Так что где-то в то время Михаил Алексеевич стал начальником стройуправления на строительстве Волго-Балтийского канала, потом — начальником транспортного отдела стройки металлургического комбината «Северсталь» в Череповце, затем был директором нефтебазы в Шексне…

«В своё время у нас с Алексеем Михайловичем наладилось очень такое хорошее общение, — рассказывает Сергей Сергеевич. — Мы тогда вместе в одном кабинете находились — ну и выяснилось, что я служил в танковых войсках, а его отец его во время войны был танкистом… Алексей Михайлович, естественно, относился к нему с большим уважением, тем более что, как я понимаю, отец и там, на месте, пользовался уважением — и в силу своего служебного положения, и, определённо, как человек… Да тут ещё вспомнилось, что я в студенческом стройотряде работал на строительстве Шекснинской птицефабрики, и отец его в той самой Шексне работал, всё это та же Вологодская область… Кстати, я тогда мог имитировать вологодской говорок — там ведь в магазин зайдёшь, и ничего не понятно, о чём люди говорят. В общем, мы с Алексеем как-то легко познакомились и общались легко — и в жизни, и по работе так складывалось. Но это был последний период его работы…»

Сергей Сергеевич Яковлев, так уж получилось, оказался одним из очень немногих людей, к Козлову достаточно близких.

Ну а нам, как сказано ранее, просто довелось с Алексеем Михайловичем общаться. И первый наш разговор, как помнится, начался с воспоминаний про «школьные годы чудесные» — так некогда пелось в популярной песне, — которые у нашего героя как начались в 1943 году, так и прошли в течение десяти последующих лет в стенах Вологодской мужской школы № 1.

«Хоть у меня пятерки и были, — рассказывал Козлов, — я ненавидел все такие предметы, как физика, математика… Зато очень любил немецкий язык. У меня был очень хороший преподаватель — польский еврей, который в 1939 году, когда в Польшу пришли немцы, переплыл через Буг на нашу сторону. В конце концов он оказался в Вологде и обучал немецкому языку детишек. Он страшно любил немецкий язык, был буквально влюблён в него, цитировал Шиллера, Гёте, Лессинга — и требовал, чтобы мы их в подлиннике читали. От меня, во всяком случае, требовал и называл меня “Бэздэльник!”. Он жив и сейчас, ему около 90 лет — живёт в Вологде, в очень хорошей квартире… Его родственники были уничтожены гитлеровцами, но брат сумел бежать на запад, живет в Канаде — миллионер»3.

Педагог, о котором рассказывал Алексей Михайлович, — Зельман Шмульевич Щерцовский, «Железный Зельман», как прозвали его ученики. Что характерно, все, кто хоть чуточку знакомился с биографией Козлова, накрепко запомнили это имя.

«Алексей Михайлович его почему-то “Шмулéвичем” называл, — уточняет Яковлев. — Он говорил: “Зельман Шмулевич”. Так этот Зельман его здорово научил немецкому языку! Если преподаватель видит, что ученик тянется к его предмету, то и внимания больше ему уделяет…»

«Зельман Шмульевич научил его “Hochdeutsch” — отличному немецкому языку», — уточняет нам другой сотрудник, для которого немецкий — второй родной. «Хохдойч», говоря по-русски, — это «высокий», в общем, классический, литературный немецкий язык. Откуда у Щерцовского, выходца из Польши, оказался прекрасный хохдойч, остаётся только гадать: возможно, сказалось его знание идиша, эти языки достаточно близки. К тому же в Лодзи он учился в очень хорошей гимназии, не случайно, видимо, носившей имя Юзефа Пилсудского — первого маршала Польши и «начальника государства», как его официально величали.

Что интересно, обычно советским нелегальным разведчикам приходилось изучать в качестве «родного» совсем не тот иностранный язык, которым они увлеклись и занимались в школе, потому как вместе с познаниями в рамках школьной программы они приобретали и неистребимый русский акцент. Известно к тому же, что знание иностранных языков было у большинства из нас примерно, как в том анекдоте: «Я уже полгода изучаю английский!» — «Здорово! Теперь ты можешь разговаривать с настоящим англичанином?» — «Нет! Но я могу поговорить с тем, кто также полгода занимался на курсах!»

Относительно языковой подготовки в неязыковых вузах картина примерно такая же.

«Я знаю по опыту, что тот язык, который выучен в советском вузе, если он выучен неправильно, уже не переделать, потому что формируется голосовой аппарат соответствующим образом», — уточнил генерал Яковлев.

А ведь разведчикам нужно было разговаривать с подлинными носителями языка, да ещё и на их уровне, ничуть не хуже. И вот, благодаря Зельману Шмульевичу, немецкий язык стал для Алексея Михайловича «родным». Точнее — станет, и это ещё будет в далёком будущем.

Но, прежде всего, кто же это такой, Зельман Щерцовский? Независимая ежемесячная газета «Еврейская панорама» от 10 октября 2019 года в очерке, так и названном «Зельман Щерцовский», предлагает следующий вариант:

«По поводу прежней жизни Щерцовского ходили разные слухи. Наиболее правдоподобной считалась версия, согласно которой он в 1939 г. бежал из Польши в СССР, спасаясь от немцев. Сам Зельман Шмульевич предпочитал не распространяться о пережитом, а коллеги и не расспрашивали его, дабы не бередить раны.

Ему на самом деле больно было вспоминать о родителях, брате и сестрах, оставшихся в родной Лодзи, когда её заняли немцы. Сам Зельман вынужден был покинуть город и страну, чтобы не попасть в плен. После безуспешных попыток противостоять силам вермахта польские войска предпочли отойти в Венгрию, Румынию и СССР. Подпоручик Зельман Щерцовский ненадолго заскочил домой, в Лодзь. Родители не имели сведений о нём с первых дней войны, когда Зельман вступил добровольцем в ряды Польской армии. Он считал своим долгом повидаться с ними, прежде чем покинет Польшу. Оставаться в стране он не мог: в округе все хорошо знали, что он воевал, а ранее активно участвовал в движении еврейских бойскаутов»4.

Примерно так — но не совсем. И в этом очерке, и также в одном из документальных фильмов про Алексея Михайловича звучит совершенно фантастическое утверждение, что Щерцовский был офицером Польской армии. Звучит оно, конечно, красиво, но никак не соответствует истине.

Вот, например, будущий Герой Российской Федерации А.Н. Ботян6, родившийся и проживавший на территории Западной Белоруссии, отошедшей к Польше в 1920 году, был призван на срочную службу в Польскую армию в возрасте 22 лет — это был призывной возраст — и, успев пройти в первой половине 1939 года соответствующую подготовку, перед самой войной получил звание капрала. Так что понятно, что 18-летний доброволец Зельман никак не мог сразу стать офицером. К тому же, предлагая читателю эту легенду, её авторы не совсем понимают, что в подобном случае «офицерство» отнюдь бы не украсило героя: настоящий командир должен оставаться со своими бойцами до последнего, а не спасаться бегством, что в определённых обстоятельствах вполне оправданно для рядового солдата.

Ну а по всей той информации, что мы собрали — в том числе из опубликованных и телевизионных интервью Козлова, его разговоров с коллегами, — можно понять, что вся история Зельмана Щерцовского была менее романтична, но более трагична.

Когда гитлеровская армия напала на Польшу, развязав тем самым Вторую мировую войну, он, движимый патриотическим порывом 18-летний юноша, сын сапожника из города Лодзи, записался в армию. Не знаем, сделал ли он хотя бы один выстрел по врагу, но явно, что таковой порыв продолжался недолго: очень скоро Щерцовский понял, что война — это совсем не так красиво и романтично, как представлялось ранее, и что ежели у одних она раскрывает лучшие качества, то у других — совсем даже наоборот. Зельману стало ясно, что нужно бежать, и как можно скорее, причём не только от приближающихся немцев, но и от находящихся вокруг поляков, своих соотечественников, которые порой срывали на евреях собственную бессильную злобу. Тем более что вечером 17 сентября — через две с половиной недели после начала войны — польское правительство спешно покинуло страну, перебравшись в Румынию.

Статья известного нам уже «Политического словаря», озаглавленная «Вторая империалистическая война», так описывает эти события: «Польское государство — уродливое создание Версальской системы, основанное на жестоком угнетении населявших его национальных меньшинств и на зверской эксплуатации трудящихся масс, было разгромлено и развалилось в течение каких-нибудь десяти дней»5. Словарь вышел в свет в начале 1940 года, когда было совсем ещё не ясно, как станут развиваться события той самой войны…

Зато Зельман, ещё до развала несчастного Польского государства, сумел переплыть через пограничную реку Буг и оказался на советской территории. Он хотел было отправиться к дальним родственникам в город Ковель7, но так как в то время из Польши на сопредельную территорию хлынул огромный поток беженцев, большую часть из которых составляли евреи (по данным «Еврейской панорамы», только в сентябре 1939 года таковых было порядка 300 тысяч), то этот наплыв, как бы сегодня сказали, «мигрантов» следовало регулировать. К тому же распустить этих беженцев в разные стороны без всякой проверки означало наводнить советскую территорию германскими шпионами, которых и без того в начале Великой Отечественной войны в наших приграничных районах оказалось немало. (Только не нужно думать, что тогда все германские, гитлеровские шпионы были «чистокровные арийцы» — с «нордическим», соответственно, характером.)

Возникает вопрос, почему этот момент — с толпами беженцев — не берут во внимание те, кто именует Освободительный поход РККА 1939 года на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии агрессией и оккупацией? Где это видано, чтобы беженцы бежали не от агрессора, а на его территорию?

А вот родители Зельмана Щерцовского и его старший брат остались на своей территории, в Польше, «под немцем». Через некоторое время они оказались в жутких условиях Лодзинского гетто, откуда потом были отправлены в один из многочисленных гитлеровских лагерей, что располагались на польской территории, там и погибли в безвестности.

Ну а Зельман, в числе многих других, был отправлен в Вологодскую область. Там ему пришлось работать и на лесозаготовках — валить лес, и в кочегарке — помощником кочегара, когда за смену приходилось забрасывать в топку полторы-две тонны угля; попутно ещё он изучал русский язык, в котором, как говорится, он изначально был «ни бум-бум». Молодой, физически крепкий, сильный — недаром потом ученики окрестили его «Железным Зельманом», — он скоро зарекомендовал себя в числе лучших работников, ударников труда, тех, кого тогда называли «стахановцами». Так что вскоре он был повышен в должности до кочегара, потом работал и механиком. К тому же, определённо имея способности к языкам, Зельман очень быстро заговорил по-русски, пускай и с сильным акцентом. Ну и, разумеется, тем временем он успешно прошёл проверку (а с чего ему было её не пройти?), а потому вскоре поступил на учительские курсы.

Кстати, уже упоминавшийся нами Алексей Ботян, демобилизовавшись, также поступил тогда на учительские курсы — только у себя, в Белоруссии. Советская власть очень заботилась об образовании населения — по всей стране. Потому после курсов и Щерцовский, и Ботян, как и многие тысячи иных молодых людей, приступили к получению высшего образования. Щерцовский поступил в Горьковский институт иностранных языков (позже он ещё обучался на факультете иностранных языков Вологодского пединститута, уже по специальности «учитель английского языка»), Ботян — в Высшую школу НКВД в Москве. Но если затем, во время вскоре начавшейся Великой Отечественной войны, Алексей Николаевич оказался в немецком тылу в составе разведывательно-диверсионного отряда НКВД «Олимп», то Зельмана Шмульевича на фронт просто-напросто не пустили, хотя он и очень просился. Этнических немцев, представителей ряда национальностей Кавказа и кого-то там ещё не только не призывали в ряды РККА и не отправляли на фронт, но и с фронта снимали уже служивших, — возможно, что и Щерцовский попал под эту «гребёнку» как «польскоподданный». Когда же на территории СССР начали формироваться польские воинские части, Зельман хотел поступить туда, но тоже что-то «не срослось», не взяли…

Не будем сейчас обсуждать тогдашние правила и кого-то ругать, но вспомним, что в годы Второй мировой войны в Соединённых Штатах всех тамошних японцев, больше половины из которых имели американское гражданство, после нападения японской авиации на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор отправили за колючую проволоку в так называемые «военные центры перемещения», чтобы не сказать «концентрационные лагеря». И ничего, никто там себе сегодня по этому поводу голову пеплом не посыпает и не кается, никакого общественного движения типа «Yellow Lives Matter»8 не возникает, а союзная Штатам Япония сохраняет гордое молчание, как будто бы её это вообще не касается.

Таким образом, вместо окопов Зельман Щерцовский оказался в Вологодской мужской школе № 1 — преподавателем немецкого языка. А по тем временам учитель немецкого был для многих нечто типа «врага народа», как минимум — «носитель враждебной идеологии», если не замаскированный германский шпион. Ведь немецкий язык был языком врага, фашистов, гитлеровцев — людей, что убивали на фронте отцов и братьев тех самых школьников, которые должны были его изучать. Почти у каждого из этих рано повзрослевших ребят были свои счёты с войной, с Германией, с немцами, а то и лично с самим Гитлером.

Так что учителю на первом же уроке немецкого языка категорически было заявлено: «Язык гитлеровцев мы учить не будем!» О том, что было дальше, рассказывал сам Зельман Шмульевич Щерцовский: его давнее интервью вошло в телефильм «Без права на славу», посвящённый, как мы понимаем, его ученику Алексею Козлову и показанный по 1-му каналу в 2021 году. «Я им стал декламировать Гёте, Шиллера, Гейне. Язык слитный, красивый — стихи. И потом я им сказал краткое содержание таких стихов — ребятки стали слушать… Потом я им объяснил, что именно язык врага надо знать, что иногда один хороший разведчик, знающий язык врага, может значить больше, чем целая армия!»

Стоп! Возможно, для Алёши Козлова эти слова явились неким «первым звоночком», пусть даже, что очень возможно, не услышанным, не замеченным, но отложившимся где-то в глубинах памяти. Да и вообще, не так-то просто было поверить в подобное утверждение… Но ведь пройдёт несколько десятилетий — и он действительно «сработает» за целую армию, если не того больше.

И ещё один «звоночек» прозвучал на том же уроке. Та самая Германия, что «под небом Шиллера и Гёте» — это когда было! Учителю нужно было закрепить сказанное современным примером, подтвердить, что и сейчас среди немцев есть замечательные люди. Конечно, самым правильным, идеологически выдержанным и верным был бы пример вождя германских коммунистов Эрнста Тельмана9, но действительно бы он затронул вологодских ребят за живое? Ведь Тельман — нечто далёкое и непонятное, великое, что-то, можно даже сказать, подобное Сталину, конечно же, его друг… И Зельман приводит пример «советского немца» — нашего главного тогдашнего героя-полярника Отто Юльевича Шмидта10. Выбор безошибочный! Согласившись с этим решающим аргументом, ребята смирились со своей участью — хочешь не хочешь, но придётся изучать немецкий язык. Не все немцы плохие!

Но при чём тут «звоночек»? Да при том, что совершенно не случайно разведчик-нелегал «Дубравин» возьмёт себе для работы на Западе имя Отто Шмидт — так будет значиться в его документах… Подобных совпадений (типа, «А буду я, ну… какой-нибудь Отто Шмидт — звучит энергично!») просто так не бывает. Этот «звоночек» явно был услышан сразу, на том самом первом уроке немецкого языка.

Ну а далее, завоевав доверие учеников и даже, скорее, подчинив их своей воле, Щерцовский начал пользоваться этим в полном объёме.

«Зажимать старшеклассников новый учитель принялся сразу, с первых уроков. Поблажек никому не давал. За невыполнение задания мог выставить в классном журнале 42 единицы одновременно, по количеству учеников. Такого в истории старейшей школы города прежде не водилось. На вопросы администрации, коллег и родителей учеников Зельман Шмульевич отвечал безапелляционно: “Я обязан научить этих бездельников говорить, читать и писать по-немецки. И я этого добьюсь, несмотря на то что пока они в этом ни бе, ни ме, ни кукареку”.

По мнению другой вологодской знаменитости, профессора педагогического университета Исаака Абрамовича Подольного, учитель немецкого языка по праву получил прозвище “Железный Зельман”: “И никакие наши ухищрения и протесты не помогли. Жесточайшая требовательность, абсолютная точность и последовательность в построении урока, предельная загрузка каждой рабочей минуты никому не оставляли надежды отсидеться, что-то списать у соседа. Язык мы вынуждены были учить заново, от нуля. И слово ‘Бездельники!’ было едва ли не единственным русским словом на уроках: общение с учителем шло только на немецком”»6.

Но есть и другая — а может, просто дополняющая первую — версия появления прозвища… нет, скорее даже «почётного наименования» «Железный Зельман» — кстати, по чёткой аналогии с «Железным Феликсом» Дзержинским. Поначалу своей работы в школе Щерцовский и жил при ней, в маленькой комнатке, так что порой ребята, приходившие по утрам, видели через окошко, как он делал зарядку с гантелями и прочим «железом».

Он жил при школе — но он и жил школой. На уроках он учил ребят не только языку, но и манерам, правилам хорошего тона, ко всем школьникам обращался исключительно на «Вы», что поначалу даже смущало, но где-то льстило… В свободное время Зельман также не отпускал учеников от своего немецкого: устраивал поэтические вечера и спектакли, разумеется, на языке, заставляя для этого ребят заучивать и потом воспроизводить на память достаточно объёмные немецкие тексты.

А ведь можно понять, что в послевоенной Вологде у школьников — да, впрочем, как и у всех граждан — развлечений было совсем немного. В основном — двор и друзья, или дружки, кому как повезёт. Сходить в «киношку» уже было событием, но для этого нужны были деньги, пусть и очень небольшие, но всё-таки… Помните, у Высоцкого (то же поколение, что и Козлов, на три года моложе) в «Балладе о детстве», о том самом, послевоенном детстве, есть такое утверждение: «Здесь я доподлинно узнал, почём она — копеечка…»? И ещё там есть такие жёсткие слова: «Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет!» Хотя конкретно у Владимира Семёновича говорится про метростроевские тоннели, но имеется в виду гораздо большее.

В то время именно школа, с действовавшими там пионерской и комсомольской организациями, была главной воспитательной структурой. Особенно, если там были такие учителя, как Зельман Шмульевич Щерцовский, завоевывавший себе непререкаемый авторитет среди мальчишек не только своим прекрасным знанием языка, но и личным примером.

…Вроде бы, и без того про «Железного Зельмана» написано и рассказано немало хорошего, так нет, ещё и «легенды» добавляются. В одной газете читаем: «Любую школьную реформу он начинал с себя. Сначала сагитировал всех учителей-мужчин сшить себе строгие костюмы, чтобы мальчишки-ученики не сопротивлялись школьной форме»7.

Приходится напомнить, что самым строгим учительским костюмом в послевоенное время была гимнастёрка с орденскими планками, потому как пошить «строгие костюмы» в ателье далеко не всем учителям, как и прочим советским гражданам, в то время было по карману. Зато любому мальчишке школьная форма — гимнастёрка с ремнём, брюки навыпуск и фуражка с кокардой из дубовых листочков — казалась гораздо предпочтительнее латаной-перелатаной куртки, заношенного отцовского или братнина пиджака, а то и материной кофты. Введена форма была в 1949 году, делалась из очень добротного материала и продавалась по цене гораздо ниже себестоимости. Но это всё так, для общей информации…

Поэтому не надо сказок! Щерцовский и без того воистину сказочный человек, чуть ли не Провидением направленный в город Вологду для встречи с Алёшей Козловым.

Хотя, и не только с ним. Можно сказать, что Зельман Шмульевич, учитель от Бога, помог многим из своих учеников найти собственные «тоннели» к свету — то есть свой блистательный жизненный путь. Так что совсем не случайно, что, прочитав в какой-то газете о существовании в Москве некоего таинственного Института международных отношений, готовящего загадочных дипломатических работников, Лёша Козлов направил свои стопы к любимому учителю и прямо его спросил: сгодится он в этом институте или нет? Стоит ли ему туда поступать?

Как говорится, ответ был положительный. Более того, Щерцовский предложил Алексею позаниматься с ним дополнительно — естественно, это не было платным репетиторством, как в нынешнюю эпоху ЕГЭ, как бы обеспечивающего равные для всех возможности, но реально уничтожающего образование, а просто общение учителя с одним из любимых его на тот период учеников. Именно на тот период. Не будем лицемерить: настоящий учитель однолюбом быть не может, по каковой причине в его сердце находится место для многих-многих любимых учеников самых разных лет — и какое счастье, когда вдруг чуть ли не полвека спустя к тебе приходит из небытия твой любимый ученик, выпускник какого-то далёкого, «мохнатого» года, как в 2001 году к Зельману Шмульевичу пришёл ещё не рассекреченный, но уже увенчанный Звездой Героя Российской Федерации полковник Службы внешней разведки Алексей Михайлович Козлов — тот самый Лёшка, любимый ученик выпуска 1953 года! «Бэздэльник»…

Но об этой встрече мы расскажем несколько позже.

…Зато сейчас следует сказать ещё и о том, что в школьные годы Алёша Козлов увлёкся филателией — собиранием марок. Точных сведений у нас о том нет, но понятно, что коллекция у него была небольшая и состояла, скорее всего, исключительно из советских «марочек» — откуда вологодскому парнишке было получить заграничные экземпляры? Зато марки Российской империи в его коллекции вполне могли оказаться — с каких-нибудь сохранившихся в семье старых писем или почтовых карточек. Но были они достаточно простые: в основном — двуглавый орёл с различными номиналами.

К чему мы об этом вспомнили, что в том интересного? Пока что — ничего, ибо в те времена буквально все советские мальчишки были «как бы» (именно так!) филателистами. Вот только у большинства из них это увлечение прошло раньше или позже, и те альбомчики, в которые когда-то с такой любовью вклеивались марки (те альбомчики, в которые марки вставлялись были далеко не всем «по зубам»), куда-то потом подевались, где-то потерялись, а в лучшем случае были переданы очередным доморощенным «филателистам» — уже своим детям или внукам…

Но у Алексея Михайловича это увлечение не только осталось на всю его жизнь, стало очень и очень серьёзным, но и потом принесло ему немалую пользу как разведчику.

Глава 2

ПРЕДЛОЖИЛИ ПОЙТИ В РАЗВЕДКУ

Когда-то, когда всё в нашей жизни — вплоть до поступления в вузы — было несколько проще, нежели теперь, в некоторых заинтересованных кругах бытовала такая пословица: «Кому — МИМО, а кому и мѝмо».

Алексей Козлов относительно поступления в этот престижнейший впоследствии вуз мог, в принципе, особенно не беспокоиться. Он мог бы даже написать так: «Мне, как серебряному медалисту, предстояло сдать экзамен по немецкому языку и пройти собеседование»8 — и это полностью соответствовало бы истине.

Но, к огромному сожалению, вышеприведённые строки написал не он, а человек, сыгравший роковую роль в его судьбе, так же как и ещё в целом ряде других судеб, — Олег Антонович Гордиевский, бывший сотрудник разведки и предатель, поступивший в МИМО в 1956 году, на три года позднее Козлова, но достаточно хорошо его знавший. Об этом «Иуде из Ясенева» (так назвал книгу, в которой фигурирует Гордиевский, писатель Б.Н. Григорьев11, и это прозвище навсегда прилепилось к Олегу Антоновичу) и его подлых делах мы расскажем в своё время, но сейчас, с профессиональным цинизмом, повторим сказанное в предисловии: не будь этого мерзавца, не было бы и нашей книги, а имя Алексея Михайловича Козлова оставалось бы известным лишь узкому кругу «посвящённых».

Так что сейчас мы просто отметим нелепое совпадение: и наш герой, и вот этот антигерой — оба они закончили школу с серебряной медалью, что давало им право на поступление в любое высшее учебное заведение страны после успешной сдачи всего одного экзамена и прохождения собеседования. К сожалению, в их биографиях впоследствии оказалось ещё несколько схожих моментов…

Почему мы говорим, что МИМО только потом стал престижнейшем вузом? Да вот что писал по этому поводу в своих воспоминаниях однокурсник и институтский друг Козлова — Ю.А. Квицинский12, выдающийся советский и российский дипломат, рассказывая о том, как он сообщил своим родителям, вузовским преподавателям, о решении поступать в МИМО:

«Моим родителям такой поворот в моих замыслах весьма не понравился. Было начало 1953 года. “Зачем тебе это надо? — спрашивал отец. — Кончишь институт, просидишь несколько лет за запертыми дверями в каком-нибудь нашем посольстве, а потом, скорее всего, тебя посадят или в лучшем случае вышлют на поселение. Всех их рано или поздно на всякий случай сажают”. Попасть в то время на загранработу считалось большой неприятностью. Переполошились и наши близкие друзья и знакомые. Вспоминали о прежних работниках НКИД СССР. Большинство из них плохо кончило. Мать срочно повела меня во Львовский политехнический институт, показала наиболее интересные кафедры, уговаривала выбрать солидную техническую специальность.

Отрицательное отношение к работе за границей было понятно. В то время было достаточно сказать, что кто-либо из твоих родителей когда-то работал за границей, и приём в комсомол автоматически откладывался до выяснения обстоятельств. Спецлагеря были полны всякого рода шпионов самых немыслимых разведок. <…>

С 70-х годов от желающих строить социализм из-за рубежа и открывавших в себе дар к дипломатической деятельности отбоя не стало. Сначала эта эпидемия охватила детей высокопоставленных родителей и вообще людей со связями, потом перекинулась на народных депутатов и новые структуры власти. Но в 50-е годы настрой был иной»9.

Вот так! В общем-то, интересное тогда было время: страна в очередной раз переживала период нагнетания истерии существования в условиях «осаждённой крепости», когда советскому народу упорно внушалось, что только мы одни идём правильным путём, а весь мир — против нас. К сожалению, путь наш был не совсем правильным, да и считать, что все в зарубежье поголовно настроены против нас, тоже было бы нелепо. Однако в том самом 1953 году, 5 марта, скончался Иосиф Виссарионович Сталин, определённо пересидевший в кресле вождя свой разумный срок, что в итоге привело к очередной раскрутке репрессий, а потому новое руководство страны начинало торопливо и не всегда разумно менять приоритеты внутренней и внешней политики нашего государства. К тому же в верхах шла ожесточённая борьба за власть…

Но нашему герою, отправившемуся в столицу поступать в Московский государственный институт международных отношений, до этого не было никакого дела. Вот что он рассказывал про свои тогдашние проблемы: «Чемодана у меня не было. Это тогда большая редкость была. Но разве ж это могло остановить юнца, у которого столько планов на будущее? Так что ящик перевязал и туда вещи свои сложил. Да их-то и было немного. И замок висячий снаружи прикрепил. Чувствовал себя почти Ломоносовым и возвращаться домой не собирался»10.

В Москву Алексей приехал на Северный вокзал — так до 1955 года именовался нынешний Ярославский. В столице он был первый раз — да и вообще, надо полагать, в первый раз выехал за пределы родной своей Вологодской области. Так что где искать институт и как туда добраться, он не имел ни малейшего понятия. Поэтому, сойдя с платформы, Козлов обратился к первому же милиционеру: «Не скажете, дорогой, где находится МИМО?» Страж порядка, обладавший чувством юмора, ответил доброжелательно: «Не знаю, я там не учился! Вот справочное бюро тут находится — пойди и спроси адрес!»

Через несколько минут Алексей уже знал и адрес института, и то, как туда добраться. Это приободрило: во-первых, всё, оказывается, совсем не так сложно, да и, во-вторых, москвичи показались ему людьми достаточно радушными.

Доехать до института оказалось очень даже просто: всего несколько остановок по «красной», Сокольнической линии метро, до остановки «Парк культуры». Прямо у метро — огромное здание, в котором, как потом узнал Козлов, с 1921 года находился Институт красной профессуры. О том, что здесь преподавали Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, Г.Е. Зиновьев, К.Б. Радек и иже с ними — так же как и о том, кто они такие, на ту пору просто вычеркнутые из истории, Алексей Михайлович узнал гораздо позже. До института здание занимал Народный комиссариат просвещения, потом, после упразднения ИКП, оно несколько лет пустовало, а затем тут обосновался МИМО, созданный в 1944 году, когда «в верхах» стало ясно, что стране остро не хватает квалифицированных дипломатов…

Итак, Алексей без труда добрался до нужной станции метро, увидел величественное здание института, а далее всё произошло точь-в-точь как в известной пословице: «По одёжке встречают — по уму провожают».

Встреча была на институтском крыльце, где, говоря современным языком, «тусовались» московские хлыщи, рассчитывающие в обозримом будущем вступить на дипломатическое поприще. Появление «конкурента» в аккуратной, но очень непрезентабельной одёжке, да ещё и с этим самым ящиком или сундучком с навесным замочком, вызвало у них презрительно-насмешливое отношение. «Ты чего? Езжай к себе — в институт сельскохозяйственный! Поступай в Сельхозакадемию — здесь тебе делать нечего!» — высокомерно посоветовал кто-то под громкий хохот окружающих. Впрочем, больше задираться никто не стал, видя, что парень пришёл здоровый, можно и схлопотать. Не обратив внимания на насмешников, Алексей спокойно прошёл в приёмную комиссию.

…А ведь даже в дурацкой шутке может оказаться доля истины! Именно Тимирязевскую сельскохозяйственную академию (а отнюдь не МИМО, которого тогда ещё не было) окончил в 1932 году П.М. Фитин13, возглавлявший советскую внешнюю разведку в годы Великой Отечественной войны…

Очевидно, в Москву Алексей приехал точно к указанному времени, потому как в тот же день сдал свой единственный экзамен. Точнее даже, сдачи-то и не было: он только начал отвечать на первый вопрос билета, как экзаменаторы, услышав его безукоризненный хохдойч, пошептались между собой и сказали: «Хватит!»

«Они просто обалдели! — говорил нам коллега Козлова, хорошо его знавший. — Ведь там приходили ребята из московских спецшкол, но у них немецкий был обычный, а у него, от Зельмана Шмульевича, был разговорный, настоящий. Он спокойно цитировал немецкие стихи — всё знал прекрасно. И вообще, к тому же, он был вышколен, как настоящий немец».

Кратко посовещавшись, педагоги спросили: «Вы откуда?» — «Я 1-ю школу в Вологде закончил», — отвечал Алексей, уверенный, что всем всё будет понятно. И на том его вступительный экзамен был успешно завершён. Из здания, глянув со снисходительным презрением на продолжавших толпиться на крыльце тех самых «остроумных» хлыщей, Козлов вышел уже досрочно зачисленным в вуз студентом. В общем, как в нашей пословице: ему — МИМО, а тем, вполне возможно, и мѝмо… Теперь у него впереди было шесть лет учёбы…

Особых личных воспоминаний Алексея Михайловича о студенческих годах на сохранилось: обычно все интервьюеры — и мы в том не исключение — расспрашивали его о разведывательной работе, хотя именно о ней наш герой говорил очень мало, и ещё выспрашивали о пребывании в южноафриканской тюрьме. Вот это была для него самая любимая тема, потому как скрывать там было нечего и не от кого. Поэтому в рассказе нашем мы ограничимся всего несколькими свидетельствами.

Известный уже нам Юлий Квицинский писал: «Учиться в МИМО было очень интересно. Это был в те времена один из лучших гуманитарных вузов страны. В числе профессоров значились такие имена, как Тарле, Дурденевский, Крылов, Любимов. Была и сильная молодая поросль преподавателей. Прекрасными специалистами отличалась языковая кафедра. Но главное, что определяло атмосферу, было желание студентов учиться. Определённый процент равнодушных и разгильдяев, конечно, был, но он был ниже, чем в других местах. Царил определённый дух корпоративности»11.

Известно, что как раз в то самое время, с 1953 года, в МИМО стали принимать студентов из социалистических стран, которые и учились, «и жили вместе с советскими студентами». Так, Алексей нежданно-негаданно оказался поселён в одну комнату с тремя студентами из ГДР, что дало ему возможность не только постоянно общаться с носителями языка, но и наблюдать их в повседневной жизни, получая при этом такую «бытовую» информацию, которой ни на каких занятиях не дадут.

Хотя, набирая, аккумулируя этот немецкий опыт, Козлов делал это в общем-то подсознательно, никак не думая, что впоследствии ему придётся превратиться в того самого Отто Шмидта, но без отчества «Юльевич». Он, как и все его сокурсники, готовился идти по дипломатической стезе. И ведь большинство из его однокашников по ней не только пошло, но и сделало на ней успешные карьеры. Кажется, все три соседа Алексея по комнате, немецких студента, впоследствии стали послами ГДР в различных странах. Ну и из наших советских студентов, однокурсников Алексея Михайловича, достигли дипломатического ранга чрезвычайного и полномочного посла СССР и/или России Игорь Иванович Яковлев, Валерий Николаевич Попов, Анатолий Федосеевич Тищенко и ещё ряд других. Так что более чем вероятно, что и Козлов мог бы представлять наше государство в какой-нибудь из ведущих стран мира — ну, или где-нибудь в Кабо-Верде, ранее именовавшейся Республикой Острова Зелёного Мыса. Однако, как нам известно, судьба распорядилась по-другому…

С третьего курса будущие дипломаты начали, параллельно с основным, изучать и второй язык. Возможно, какие-то желания и учитывались, но очевидно, что определяющую роль играла точка зрения мидовского руководства — то есть потребности ведомства. Вот и Алексею пришлось вдруг заняться датским языком…

Ну, пришлось — и что тут такого особенного? Ведь способности к языкам у него явно были. На этот вопрос отвечает великий знаток Скандинавии Борис Григорьев — писатель, автор книги «Скандинавия с чёрного хода» и ряда других, а по совместительству (уж так получилось) полковник внешней разведки:

«Могу с полной ответственностью утверждать, что овладеть этим языком в совершенстве, как это удаётся многим иностранцам при изучении английского, французского или итальянского языков, практически невозможно. В датском языке есть несколько звуков и особенностей произношения, которые делают эту сверхзадачу невыполнимой. Датский язык был четвёртым по счёту на моём пути, но я чуть не вывихнул свой язык (который во рту), пока более-менее сносно научился более-менее фонетически грамотно выражать на нём свои мысли. И понимать датчан я научился лишь ко второму году пребывания в стране. Кошмар!

Шутники утверждают, что если хочешь послушать, как звучит датская речь, то возьми в рот горячую картошку и попытайся говорить по-шведски. Получится похоже»12.

А теперь немного о жизни института со слов «младшего товарища» Козлова — того самого Олега Гордиевского. Не очень хочется его цитировать, особого доверия его утверждения не вызывают, и вообще он мерзавец и предатель, однако отбрасывать свидетельства очевидца лишь по той причине, что он тебе глубоко несимпатичен, нельзя. И потом, что ни говори, но без этой личности нам в нашем повествовании, к сожалению, не обойтись. В своей известной нам уже книге, кокетливо названной «Следующая остановка — расстрел», предатель рассказывает о нравах, якобы царивших в МИМО в то время, когда он там обучался одновременно с Алексеем Михайловичем:

«Мне понравился институт с самого первого дня: всё мне было там по душе, не в последнюю очередь потому, что при первом появлении в его стенах я услышал, как студенты открыто обсуждали доклад Хрущёва на ХХ съезде партии…

В институте этот дух умственной и культурной раскованности кружил голову, был заразительным. Студенты могли критиковать, печатать листовки, проводить собрания, вывешивать плакаты, произносить речи. Особенно часто собрания устраивали студенты старших — четвёртого, пятого, шестого — курсов; они, разумеется, были опытнее, образованнее и красноречивее нас. Мы, младшие, взирали на всё это с восторгом, особенно когда происходили своеобразные диспуты — сродни мозговой атаке…»13

Напомним, что в то время, когда Гордиевский поступил на 1-й курс, те же Козлов и Квицинский были уже на 4-м, то есть тут как раз речь идёт о них, на которых, как утверждает Олег Анатольевич, он тогда «взирал с восторгом».

А теперь цитата «из Квицинского», несколько отличающаяся по своей тональности от весьма «либеральных» утверждений Гордиевского: «В институте была сильная комсомольская организация. С её помощью администрация держала довольно строгую дисциплину. Понукать комсомольские комитеты особенно не требовалось. В них работали не за страх, а за совесть: активная деятельность в комсомоле учитывалась при распределении на работу по окончании института. Получить работу по прямой специальности было очень сложно, так как МИД СССР брал не более 10–20 процентов выпускников, остальным приходилось идти в другие организации и учреждения»14.

А вот что говорил нам по этому поводу сам Алексей Михайлович Козлов: «Я с этой сволочью в своё время учился в МГИМО, мы с ним вместе работали в комитете комсомола. Кстати, он очень такой идейный был — любил выступить…»15 О ком же это он? О Гордиевском! О том студенте-первокурснике, кому «дух умственной и культурной раскованности кружил голову»… Однако, как можно понять, окружающие этого «либерального головокружения» не замечали — по крайней мере, во время комсомольских собраний. Между прочим, во фразе Алексея Михайловича, начинающейся словами «я с этой сволочью…», содержится ключ к тем самым трагическим событиям, которые произойдут в 1980 году…

Но пока ещё только начинался 1959 год — и вроде бы здорово начинался. 2 января к Луне отправилась первая автоматическая межпланетная станция «Луна-1»; 27 января в Москве открылся XXI съезд КПСС, на котором первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв уверенно заявил, что СССР приступает к строительству коммунизма (в том самом 1980 году, когда коммунизм намечалось построить окончательно, в народ пошёл жёсткий анекдот: «Ранее объявленный коммунизм заменяется на Олимпиаду-80»); 31 января было опубликовано сообщение ТАСС о выполнении решений правительства о новом сокращении Вооружённых сил СССР на 300 тысяч человек. Резали по живому, ломали судьбы людей, в большинстве своём получивших образование на краткосрочных командирских курсах, прошедших войну и ничего не умевших более, кроме как воевать и учить своих солдат «науке побеждать»…

Той самой зимой 1959 года Алексей Козлов был отправлен на полугодичную преддипломную практику в консульский отдел посольства СССР в Дании, в Копенгаген.

Скажем так: командировка прошла скучно — и слава Богу! Нет, «скучно» в том плане, что не было никаких «ярких», экстраординарных событий — была добросовестная работа консульского клерка (в сущность её вдаваться не будем, кому интересно — посмотрите должностные обязанности такового). А вот сама Дания, конечно, впечатление произвела. Тот же Копенгаген, «игрушечный старинный город с улочками, на которые вот-вот, взявшись за руки, выскочат сказочник Андерсен и философ Кьеркегор, все эти уютнейшие каналы, мосты и мостики, дворцы и хижины, пруды с романтическими лебедями…»16.

Заставляем себя уйти от соблазна описывать красоты и достопримечательности очаровательной датской столицы, но всё-таки предоставляем слово нашему другу Борису Григорьеву для одного очень краткого, но весьма яркого свидетельства: «Пожалуй, ни в одной другой стране не приходится столько замков и дворцов на душу населения, сколько в Датском королевстве. Большинство из них, несмотря на преклонный возраст, прекрасно сохранились до наших дней и составляют завидную культурную коллекцию. Ожесточённые войны и сражения, которые на протяжении веков вела Дания, в том числе и на собственной территории, почти не сказались на их состоянии. Разумеется, всё это стало возможным благодаря государству и отдельным частным лицам, не жалеющим денег на поддержание памятников старины в надлежащем состоянии»17.

Честно говоря, после откровенного нашего отечественного наплевательства на все эти «памятники старины», до сих пор успешно продолжающегося, несмотря на все патриотические всхлипы с трибун разной высоты, такое отношение к собственной истории не могло не вызывать уважения. Становилось ясно, что не всё было уж столь неблагополучно в том самом Датском королевстве, как некогда утверждал устами принца Гамлета Вильям Шекспир… Хотя к этому вопросу мы ещё вернёмся…

Вот в такой удивительной стране и оказался вдруг Алексей Козлов.

…Это была его первая загранкомандировка, и мог ли он тогда помыслить, что Дания станет первой из тех 86 стран земного шара, которую ему придётся посетить! И это — тот самый вологодский парнишка с дощатым сундучком с навесным замочком, приехавший в 1953 году «покорять Москву»…

Козлов возвратился в Москву, очевидно, ощущая себя без пяти минут «карьерным дипломатом» и очень надеясь в обозримом будущем поехать вновь в спокойную и уютную сказочную Скандинавию. Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает» — на небесах (точнее, в некоторых «высоких кабинетах») ему была предначертана совершенно иная судьба.

«…Вызвали меня трое людей, одетых в штатское, и предложили мне пойти работать в разведку. Я им сказал, что с удовольствием пойду, но ни в коем случае не буду заниматься писаниной — только оперативной работой.

— Вы что, тогда уже имели некоторое представление о разведывательной работе?

— Никакого! Потому и подумал: раз я в оперативной работе ничего не понимаю, то наверняка меня на писанину посадят…

— Не посадили?

— Вот эта шишка, видите, на этом пальце — у меня как раз от оперативной работы и выросла. Потому что без писанины никогда не обойдёшься — особенно, когда приедешь из командировки. Там только сиди и пиши!

Прошло некоторое время — меня вызвали на Лубянку. Кстати, я там был один-единственный раз за всё время моей работы в разведке. В кадрах спросили: “Ты читал ‘И один в поле воин’14?” Это была очень известная книжка. “Да”, — говорю. “Хочешь так же работать?” — “Хочу”. И все!»18

Есть и ещё одна причина того, почему Алексей сразу же принял предложение «товарищей в штатском». Один из его коллег вспоминал: «Он мне говорил, что с радостью согласился потому, что, несмотря на престижность вуза, далеко не все выпускники попадали в те годы на дипломатическую работу. Некоторые вынуждены были трудиться где-нибудь на границе, в таможне — там, где требовались иностранные языки и те знания, которые они приобретали в своём вузе».

Что ж, к выпускному курсу Козлов уже не был тем наивным провинциальным мальчиком, каким он приехал в Москву, и понимал, что даже самые радужные ожидания могут взять да и не сбыться. Это относительно уверенности в том, что по выпуску он непременно должен был попасть на дипломатическую работу… Конечно, очень хотелось, но…

«Вообще, я не думаю, что для Алексея Михайловича это предложение было такое уж неожиданное, — высказывает свою точку зрения С.С. Яковлев. — У них почему-то в МГИМО эта тема, службы в КГБ, среди студентов циркулировала. У нас, например, в МГУ, на мехмате, где я учился, а потом на вычислительной технике, эта тема не поднималась: никто не говорил, мол, хорошо бы попасть в КГБ. А там эта тема циркулировала — как не самый худший вариант трудоустройства. Предложили ему — и он принял это предложение».

Вслед за генералом разведки мы также наивно удивляемся: и почему это питомцы «дипломатического вуза» думали о перспективах работы в госбезопасности? Словно бы и иностранные посольства на нашей территории не были на достаточно много процентов (точнее не скажем, везде по-разному) укомплектованы кадровыми сотрудниками тамошних спецслужб…

Ну и ещё один очень важный момент, почему-то чаще упускаемый. Это соответствие внешности разведчика его роли. У нас почему-то утвердилось мнение, что разведчик должен быть с виду какой-то незаметный, невзрачный, незапоминающийся. На самом деле — совсем наоборот, он должен вызывать симпатию, привлекать к себе людей, буквально сразу же входить в доверие. При этом, однако, он чаще всего не должен нести на себе ярко выраженных национальных черт. Не говорим про, так скажем, «интернациональные нации», рассеянные по всему миру, типа евреев или армян (кстати, известно, что из тех и из других получались лучшие наши нелегалы), а вот, извините, с «рязанской репой», что называется, в нелегалы вряд ли определят…

Кстати, в своих мемуарах об Отечественной войне 1812 года знаменитый поэт-партизан Денис Васильевич Давыдов15 описывает ситуацию, когда среди французских пленных, взятых его отрядом, один солдат показался слишком похож на русского — та самая «рязанская репа», так сказать. Допросили. Оказалось, что это действительно бывший унтер-офицер одного из гренадерских полков, оставшийся на неприятельской территории после войны 1807 года и затем вступивший во Французскую армию. Расстреляли бедолагу за предательство…

А у нас в своё время бытовал такой анекдот: «Американцы блестяще подготовили своего нелегального разведчика для работы в России: несколько диалектов русского языка и все необходимые оперативные навыки… И вот забрасывают его куда-то в Сибирь, идёт он, типичный русский мужик — небритый, в треухе, в телогрейке, “кирзачах”, “козью ножку” курит — к занесённому снегом селу, останавливается у колодца, просит старуху с ведром: “Бабусь, дай, однако, водички-то напиться!” — “Не дам!” — “Почему?” — “Да шпион ты проклятый!” Американец падает на колени: “Бабка, как же ты узнала?!” — “Да у нас, милок, таких чёрных отродясь не бывало!”»

Примерно вот так…

На том мы и заканчиваем в данной главе рассказ про Алексея Козлова, потому как можно сказать, что как раз сейчас, после того разговора с «товарищами в штатском», и завершился мирный период его жизни, ведь жизнь и деятельность нелегального разведчика именуется «боевой работой».

А вот про его «антагониста» и почти что однокашника Олега Гордиевского нам тут поговорить ещё придётся. Для этого перенесёмся на три года вперёд — в 1962-й, когда член комитета ВЛКСМ института Гордиевский сначала побывал на полугодовой стажировке в том же самом Копенгагене, а затем защитил диплом и сдал государственные экзамены. Рассказ свой мы начнём не по порядку, а с того времени, как Гордиевский завершил стажировку. Почему именно так, читатель скоро поймёт.

…В известном советском фильме «Иван Васильевич меняет профессию» сказано: «Не может же он всё время врать?!»

Тот же самый вопрос стоѝт и перед нами — может или не может?

Вновь обращаемся к книге «Следующая остановка…» (надеемся, что она ещё впереди!):

«Вернувшись в Москву, я узнал, что в институте работают два представителя КГБ. Им отвели небольшой кабинет, и они незаметно входили и выходили через первый этаж, пока студенты находились наверху. Какое-то время я не понимал, чем они занимаются, но постепенно до меня дошло, что они подыскивают потенциальных кандидатов. А потом узнал, что человек, представляющий Первое главное управление16