Архивы Дрездена. Ведьмин час E-Book

Джим Батчер

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Звезды новой фэнтези
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 510

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Его зовут Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с этим именем — за последствия он не отвечает. Когда дела принимают странный оборот, когда то, чему положено хорониться во мраке, выползает на свет, когда никто больше не может помочь вам, звоните... Кому? Ему, Гарри Дрездену. Имя его есть в «Желтых cтраницах»… Нет, это невероятно! Вроде бы все готовы мирно разрешить разногласия и подтвердить свое участие в Неписаном договоре — и старейшины Белого Совета, и Белая Коллегия вампиров, и свартальвы, и вурдалаки, и даже некоронованный подпольный король Чикаго «джентльмен» Джонни Марконе — и вдруг… В замок, где назначена встреча всех участников намеченной встречи, прибывает последняя из титанов, Этне, владелица самого сокрушительного оружия, которое есть на свете, и объявляет: «Если до ведьмина часа каждый из здесь присутствующих не сделает выбор: отринуть смертный мир или сгореть вместе с ним, — то мир смертных будет разрушен». Гарри Дрезден! Слышишь? Сделай хоть что-нибудь!

Leseprobe

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Примечание

Jim Butcher

PEACE TALKS

Copyright © 2020 by Jim Butcher

Published by permission of the author and his literary agents, Donald Maass Literary Agency (USA)

via Igor Korzhenevskiy of Alexander Korzhenevski Agency (Russia)

All rights reserved

Перевод с английского Андрея Полошака

Серийное оформление и оформление обложки Виктории Манацковой

Батчер Дж.

Архивы Дрездена. Ведьмин час : роман / Джим Батчер ; пер. с англ. А. Полошака. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. (Звезды новой фэнтези).

ISBN 978-5-389-24867-0

16+

Его зовут Гарри Блэкстоун Копперфилд Дрезден. Можете колдовать с этим именем — за последствия он не отвечает. Когда дела принимают странный оборот, когда то, чему положено хорониться во мраке, выползает на свет, когда никто больше не может помочь вам, звоните... Кому? Ему, Гарри Дрездену. Имя его есть в «Желтых cтраницах»…

Нет, это невероятно! Вроде бы все готовы мирно разрешить разногласия и подтвердить свое участие в Неписаном договоре — и старейшины Белого Совета, и Белая Коллегия вампиров, и свартальвы, и вурдалаки, и даже некоронованный подпольный король Чикаго «джентльмен» Джонни Марконе — и вдруг… В замок, где назначена встреча всех участников намеченной встречи, прибывает последняя из титанов, ­Этне, владелица самого сокрушительного оружия, которое есть на свете, и объявляет: «Если до ведьмина часа каждый из здесь присутст­вующих не сделает выбор: отринуть смертный мир или сгореть вместе с ним, — то мир смертных будет разрушен».

Гарри Дрезден! Слышишь? Сделай хоть что-нибудь!

© А. С. Полошак, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление.ООО «ИздательскаяГруппаАзбука-Аттикус», 2023Издательство Азбука®

Глава 1

Пробежка была идеальной, пока брат не сказал, что Жюстина беременна.

Эта новость вытряхнула меня из зоны душевного комфорта, и я вдруг почувствовал жжение в ногах и понял, что дышится все труднее. Выбившись из ритма, я поне­многу сбавил темп до прогулочной ходьбы. В предрассветной июльской синеве Монтроуз-Бич выглядел заброшенным и одичалым. Дневная жара еще не навалилась на город. Ради этого я и встал ни свет ни заря.

Томас тоже замедлил бег, и вскоре мы шагали бок о бок. Подобно мне, сегодня он надел старую футболку, тренировочные штаны и кеды, а темные волосы собрал в конский хвост. Брат у меня из тех красавчиков, при виде кото­рых люди начинают озираться в поисках скрытой камеры.

А еще он вампир.

— Так, — сказал я. — Позволь-ка прояснить ситуацию. Утром ты заехал за мной, мы примчались к озеру, пробежали шесть миль по песку, и никто не произнес ни слова. Во всем городе царит тишина. По-моему, мы даже машин по дороге не встретили.

— И что?

— Зачем ты взял и все испортил? — хмуро спросил я.

Томас дернул уголком рта:

— Ну прости, старик Хемингуэй, что я вклинился ме­ж­ду тобой и морем.

Впечатленный такой поэтикой, я промычал что-то нечле­нораздельное. В любом случае мы уже закончили последний круг и почти вернулись к парковке. Я встал, повернулся к воде, сделал глубокий вдох и сердито поправил давивший на плечо жилет-утяжелитель.

Темно-синее небо вдали над озером понемногу светлело. Скоро встанет солнце.

— Уверен? — спросил я.

— Абсолютно.

Я покосился на него. Образцово-симметричное лицо Томаса выглядело донельзя напряженным. Его глаза, иной раз голубые, но обычно серые, приобрели задумчиво-серебристый оттенок. Знакомая картина. Это давал о себе знать Голод.

— Как это получилось? — спросил я.

Он взглянул на меня, не поворачивая головы, и приподнял брови.

— Тебе что, не рассказывали, как это получается?

Я поморщился.

— Я имею в виду, разве ты не предохранялся?

— Предохранялся, — ответил Томас. — Кроме того, мы, вампиры, почти бесплодны. Но, как бы то ни было, Жюстина забеременела.

— И что теперь?

— Что и всегда. Вот только следующие семь с половиной месяцев Голод ребенка будет непрерывно высасывать из нее жизненную энергию.

— Это опасно? — Я внимательно посмотрел на Томаса.

Тот нервно сглотнул:

— Если верить семейной статистике, чуть больше половины беременных умирают родами или вскоре после них.

— Адские погремушки... — пробормотал я и уставился на воду.

Синева постепенно сменилась голубизной, а затем первыми проблесками золота. Вокруг пробуждался Чикаго. Гул на автострадах помаленьку усиливался, а птицы в заповеднике за пляжем затянули утреннюю распевку.

— Даже не знаю, что делать, — признался Томас. — Если потеряю ее...

Он умолк, поскольку продолжать не было необходимо­сти. В этой недосказанности заключалась вселенская боль.

— Справишься, — пообещал я. — К тому же я помогу.

— Ты? — На мгновение его профиль озарила легкая улыбка.

— Смею напомнить, что я уже почти два месяца работаю папой на полную ставку. И Мэгги жива-здорова. Отсюда следует, что у меня невероятно развиты родительские навыки.

— Точно. Но... — Улыбка померкла. — Гарри...

— Не загоняйся. — Я положил руку ему на плечо. — Незачем выдумывать себе неприятности. Кругом великое множество реальных проблем, и они сами тебя найдут. Без нашей заботы Жюстине не обойтись. Поэтому сделаем все, что придется.

Пару секунд он молча смотрел на меня, а затем ответил единственным кивком.

— Ты, главное, про себя не забывай, — продолжил я. — На тот случай, если понадобится твоя помощь.

— Я в норме, — отмахнулся он.

— По виду не скажешь.

Он судорожно дернул головой и прожег меня свирепым взглядом. Его лицо изменилось, да и сам он стал похож не на человека, а на памятник, высеченный из мрамора. Мрамора, пропитанного лютой злобой. У меня непроизвольно напряглись плечи — ведь я знал, что рядом стоит весьма опасное существо.

Взгляд у него, повторюсь, был свирепый, но направленный снизу вверх. Томас старше меня, но росту в нем примерно шесть футов, а у меня без дюйма семь. Обычно я, глядя на него, чувствую превосходство, но сегодня оно оказалось не таким доминирующим, поскольку мы находились на песчаном берегу и меня угораздило остановиться в ямке.

— Перестань, Гарри, — сказал он с прохладным спокойствием.

— А если не перестану? По уху мне заедешь?

Он сдвинул брови.

— Только не забудь, что теперь я Зимний Рыцарь, само воплощение капитана Уинтерса [1], — напомнил я, — поэтому, возможно, все закончится не так, как ты планируешь.

— Хватит уже, — презрительно усмехнулся он. — Я могу связать тебя по рукам и ногам. Твоими же кишками.

Я покосился на него и осторожно предупредил:

— Если не придешь в себя и не станешь похож на нормального человека, скоро выясним, кто прав.

Он нахмурился пуще прежнего, вконец помрачнел и хотел было ответить, но я незамедлительно продолжил:

— Нет. Только не начинай. Не вздумай уходить в штопор эмо-вампира с его подростковыми терзаниями. Это эгоистично, а отныне эгоизм тебе не к лицу.

Какое-то время он смотрел на меня — поначалу взбешенно, затем задумчиво и, наконец, с тревогой.

На берег накатывали волны.

— Теперь мне надо думать о семье, — сказал Томас.

— Как и всякому приличному человеку, — подтвердил я.

— И все изменится. — Его серые глаза смотрели куда-то вдаль, за озеро.

— Угу.

— Мне страшно, — признался он.

— Еще бы.

По языку тела я понял, что он расслабился и вдруг снова превратился в моего брата.

— Прости, что я на взводе. Не люблю обсуждать с тобой... вампирские дела.

— Предпочитаешь делать вид, что мы обычные братья, — покивал я. — С обычными проблемами.

— А ты? Не предпочитаешь? — спросил он.

— Может быть. — Какое-то время я рассматривал свои кеды. — Но нельзя игнорировать реальность только по­тому, что она тебя не устраивает. Если надо, я силой ­приведу тебя в чувство. Хотя правильнее будет, если ты сам образумишься. Так честнее по отношению к окру­жающим.

— Пожалуй, — согласился он. — Есть у меня на уме один вариант... Короче, разберусь. Ну что, доволен?

— Я не твой отец, — примирительно заметил я, приняв защитную стойку: руки подняты, ладони повернуты к собеседнику. Затем пришла моя очередь хмуриться. — Кстати, не будет ли проблем с твоими родственниками по отцовской линии?

— А когда с ними не было проблем?

— Хех, — понимающе отозвался я.

Молчание затянулось. Над озером проступил первый темно-оранжевый обод, уже коснувшийся небоскребов у нас за спиной. По стенам из стекла и бетона неуклонно взбирался свет.

— Бывает, я сам себя ненавижу, — сказал Томас. — В смысле ненавижу, что я вампир.

— Может, настало время проработать этот вопрос? — спросил я. — Малыш будет брать с тебя пример, а ненависть — не совсем то, что ему нужно.

Брат сердито взглянул на меня:

— Какого черта? Когда ты успел стать психологом?

— Опыта посредством мудрость обрел я, — проскрипел я голосом Йоды [2], отчего в горле запершило так, что я согнулся пополам и долго кашлял, а когда распрямился, Томас натянуто произнес:

— Гарри.

Я поднял глаза и увидел, что к нам приближается Карлос Рамирес, молодой человек среднего роста, но покрепче, чем средний парень его возраста. Он набрал вес и стал похож на солидного взрослого мужчину, хотя почему-то я, встречаясь с ним, всегда ожидаю увидеть нескладного мальчишку слегка за двадцать. Его темные волосы стали еще длиннее, а смуглая от рождения кожа забронзовела от загара. Одетый в джинсы и майку под легкой ветровкой, он шел с трудом, хромая и опираясь на толстую трость, изрезанную знаками и символами. То был его чародейский посох. Рамирес — проверенный боец и надежный ­парень, которому не страшно доверить тыл; кроме то­го, я считаю его своим другом, а в Белом Совете таких людей раз-два и обчелся.

— Гарри, — сказал он, после чего настороженно кивнул Томасу. — Рейт.

— Давненько не виделись, — кивнул брат ему в ответ.

— Со времен Провала, — согласился Рамирес.

— Как спина, Карлос? — осведомился я.

— Теперь могу дождь предсказывать, — коротко усмехнулся он. — Какое-то время мне будет не до танцев. Но по треклятой каталке тосковать не стану.

Он поднял руку, и я стукнул кулаком о его кулак.

— Ты вроде был на побережье. А здесь какими судь­бами?

— По делам Совета, — ответил он.

— Пойду, пожалуй, — взглянул на меня Томас.

— Можешь остаться, — разрешил Рамирес. — Поутру эта информация станет общеизвестной. Но Маккой решил, что правильнее будет, если тебя, Гарри, введет в курс дела кто-то из знакомых.

Я хмыкнул и расстегнул этот чертов жилет-утяжелитель. Обычно от дел Белого Совета у меня голова кругом идет.

— Что на этот раз?

— Мирные переговоры, — сказал Рамирес.

Я изогнул бровь:

— Что, серьезно? С фоморами? [3]

С недавних пор в сверхъестественном мире сам черт ногу сломит. Некий псих умудрился стереть с лица земли всю Красную Коллегию вампиров, и образовавшийся вакуум нарушил многовековое равновесие власти. Что важнее всего, фоморы — подводный народ, о котором я за всю жизнь почти ничего не слышал, — решили, что пора мстить за свое давнее поражение и возвыситься, после чего стали отжимать территорию у других наций и сеять несчастья среди обычных людей, по большей части бедняков и мигрантов, до которых мало кому есть дело.

— Грядет собрание подписантов Неписаного договора, — подтвердил Рамирес, — где будут представлены основные силы. Встречи, разумеется, потребовали фоморы. Хотят урегулировать разногласия. Так что все пришлют своих делегатов.

Я присвистнул. Это будет нечто. Собрание влиятельных членов самых могущественных фракций сверхъестественного мира во времена высокой напряженности и вспыльчивых настроений? Жаль тот бедный городок, где состоится сей званый ужин. Вообще-то...

И тут у меня отвисла челюсть.

— Погоди-ка. Встреча пройдет здесь? В Чикаго?

— Ну да, — пожал плечами Рамирес. — Потому-то Маккой и прислал меня.

— В чьей же голове родилась такая дурацкая мысль? — спросил я.

— Это уже вторая причина, по которой меня прислал Маккой, — ухмыльнулся Рамирес. — Ваш местный барон — само гостеприимство.

— Марконе? — осведомился я.

Джентльмен Джонни Марконе, в прошлом барон-разбойник чикагской мафии, теперь именовался бароном Мар­коне и был единственным подписантом договора, имевшим чисто человеческую родословную. Такого положения он добился несколько лет назад и с тех пор заметно упрочил фундамент своей власти.

— Тот фокус, что он по весне провернул с Мэб... — поморщился я, но Рамирес только руками развел.

— Марконе загнал Никодимуса Архлеона в угол и забрал у него все, что было, не нарушив при этом ни одного из положений Неписаного договора. Кто бы что ни говорил, многие впечатлены его компетентностью.

— Угу, — мрачно сказал я. — Это Джонни умеет. Только не говори, что Совет выбрал меня эмиссаром.

— Что? Погоди, — оторопел Рамирес. — Господи! Конечно нет, Гарри. То есть... Нет. Просто «нет».

Томас прикрыл рот рукой и кашлянул. Я решил проигнорировать морщинки в углах его глаз. Рамирес тоже прочистил горло, а затем продолжил:

— Но ожидается, что при необходимости ты выступишь в роли посредника между Советом и Зимой, а также обеспечишь безопасность представителей Совета Старейшин. Все будут под защитой гостевых прав, но приведут собственных бойцов.

— Доверяй, но проверяй, — подытожил я.

Наконец-то я снял жилет и с отвращением бросил его на песок. При падении утяжелитель издал чрезвычайно гулкий стук.

— Господи Иисусе, Гарри! — поднял брови Рамирес. — Сколько весит эта штуковина?

— Двести двадцать, — ответил я.

Рамирес покачал головой, пристально взглянул на меня и на мгновение задумался. Я научился распознавать это выражение на лицах: «Интересно, Гарри Дрезден — все тот же Гарри Дрезден или Королева Воздуха и Тьмы сделала его своим персональным монстром?»

В последнее время я часто вижу подобные гримасы. Иногда в зеркале.

Я снова уставился на кеды. Потом стал рассматривать песок; теперь, когда солнце подобралось к горизонту, было видно каждую песчинку. Наконец я спросил:

— Ты уверен, что Совет Старейшин планирует включить меня в список охранников?

— Информация из первых уст, — твердо кивнул Рамирес. — Я возглавляю охрану всего мероприятия, и мне разрешили собрать собственную команду. Так вот, я выбираю тебя. Хочу, чтобы ты присутствовал на встрече.

— Где ты сможешь за ним присмотреть, — пробурчал Томас.

Рамирес улыбнулся и склонил голову к плечу:

— Как вариант. Или я просто хочу полюбоваться очередным пожаром. — Он кивнул в мою сторону. — Гарри, будем на связи.

— Рад встрече, Лос, — кивнул я в ответ.

— Рейт, — повернулся к брату Карлос.

— Страж Рамирес, — отозвался тот.

Смуглый чародей, опираясь на трость, ухромал прочь — довольно-таки прытко, хотя и без особой грации.

— Ну-ну. — Томас задумчиво щурился ему вслед. — Похоже, мне и впрямь пора. Пока ситуация не усложнилась. А она непременно усложнится.

— Откуда такая уверенность? — спросил я. — Может, все премило отужинают, а по завершении трапезы обнимутся и споют «Кумбайя» [4].

Он молча посмотрел на меня, и я в очередной раз опус­тил взгляд на кеды.

— Ну или не споют.

Он хмыкнул, хлопнул меня по плечу и, не сказав больше ни слова, отправился к машине. Я знал, что он меня дождется.

Когда Томас скрылся из вида, я поднял жилет-утяжелитель и выбрался из ямки в песке, после чего стал рассматривать, что это за ямка, а солнце, взошедшее теперь по-настоящему, любезно помогало мне в этом деле.

Я наконец-то понял, что довольно долго простоял в отпечатке ступни, похожей на человеческую.

Разве что след был больше трех футов длиной.

А еще я увидел перед собой целый ряд этих следов. Каждый последующий располагался в нескольких ярдах от предыдущего. Следы вели к воде, и прибрежный бриз уже начал ворошить песок, стирая их очертания.

Может, эти следы появились здесь по случайности.

Или не по случайности.

Я закинул жилет на плечо и побрел к машине, изводясь от предчувствия, что моя жизнь вот-вот пойдет кувырком. Снова.

Глава 2

Вдвоем с братом мы отправились ко мне на квартиру, чтобы позавтракать после пробежки.

Хорошо. Строго говоря, квартира не моя. Она принадлежит Молли. Но Молли тут почти не бывает, и поэтому в квартире живу я.

Посольство Свартальвхейма [5] в Чикаго — миленькое здание в деловом районе, а если взглянуть на размеры прилегающего к нему газона и вспомнить, сколько стоит земля в черте города, то непременно разинешь рот от изумления. Дом выглядит так, словно в нем полно людей в стро­гих деловых костюмах и все эти люди заняты манипуляциями с деньгами и цифрами, невероятно сложными и не менее скучными, а оттого малопонятными широкой пуб­лике.

Что, кстати говоря, недалеко от истины.

В сторожке у подъезда — ее поставили в относительно недалеком прошлом — читал книгу самый обычный мужчина в самом обычном, но дорогом костюме и темных очках. Завидев нас, он оторвался от чтения. Мы остановились у оконца, и я сказал:

— Ночью вылетает пурпурный мустанг.

Охранник продолжал смотреть на меня.

— Э-э... Погоди-ка. — Я порылся в закоулках памяти. — Грустный вторник [6] — не проблема для местных влас­тей?

— Представьтесь, пожалуйста. — Человек в костюме не сводил с меня глаз.

— Ну хватит уже, Аустри! — взмолился я. — Неужели обязательно каждое утро заводить эту шарманку? Ты же знаешь, кто я такой. Черт возьми, вчера вечером мы целый час смотрели, как играют наши дети!

— Вчера вечером я не был на дежурстве. — Тон бе­зучастный, взгляд совершенно пустой. — Представьтесь, пожалуйста.

— Хотя бы разок, — попросил я. — Ты же не умрешь, если мы хотя бы разок забудем о правилах безопасности?

Он еще немного побуравил меня пустым взглядом, а затем медленно опустил и поднял веки:

— Нельзя исключать, что умру. Эти правила написаны кровью.

Я бросил на него один из своих самых гневно-чародейских взглядов. Бесполезно. Поэтому я забурчал себе под нос нечто неопределенное — по большей части а-ля Йозе­мит Сэм [7] — и стал рыться в спортивной сумке.

— Разрешите представиться: Гарри Дрезден, Рыцарь Зимы, вассал Молли Карпентер, Леди Зимы при дворе сид­хе, под чьей защитой нахожусь здесь по праву гостя. А это Томас Рейт, тоже гость Молли и друг леди Эванны.

— Один из ее любовников, — педантично поправил меня Аустри и кивнул Томасу.

— Как житуха, Аустри? — спросил тот.

— Я на дежурстве, — мрачно ответил Аустри, раскрыл папку и стал перелистывать страницы с фотогра­фиями в верхнем углу. На одной задержался, тщательно сверил изображение с моей физиономией, затем долистал до другой, изучил Томаса и кивнул. — Теперь пароль, пожалуйста.

— Угу, секундочку. — Я наконец-то выудил из недр спортивной сумки сложенный листок с паролями на эту неделю. Развернул, стряхнул с него песок и прочитал: — «Все моя база принадлежать мне» [8]. Что это вообще значит?

Какое-то время Аустри разочарованно смотрел на меня, а затем со вздохом перевел взгляд на Томаса:

— А ваш?

— «Наш малютка-паучок вверх ползет на водосток» [9], — мигом отчеканил Томас, не прибегая к помощи листка с подсказками. Потому что ему время некуда девать. Вот и зубрит всякие бессмысленные парольные фразочки.

Аустри одобрительно склонил голову, захлопнул папку и, положив ее на место, сказал «ожидайте, пожалуйста». Затем нажал на кнопку и еле-еле слышно прошептал какое-то слово. Насколько мне известно, это слово обезвреживает что-то около двух тысяч смертоносных магических­ ловушек между нами и входной дверью. Затем Аустри кивнул мне:

— Проезжайте.

— Благодарю вас, — ответил я.

Свартальв откинулся на спинку стула, слегка расслабил­ся, и личина неприметного человека раскололась, поплыла­ и сделалась полупрозрачной. У Аустри была серая кожа, обтягивающая мускулы тренированного гимнаста, крупноватая — если сравнивать с телом — голова и невероятно большие черные глаза, как в ролике про вскрытие пришельца. Лицо, совсем недавно спрятанное за поверхностной иллюзией, лучилось спокойным дружелюбием.

— Моей Ингри хотелось бы снова поиграть с Мэгги и сэром Мышем.

— Мэгги тоже этого хотелось бы. Значит, переговорю с миссис Аустри?

— Эта сфера ответственности закреплена за ней, — под­твердил Аустри. — Вечером, как обычно, играем в карты?

— Я бы с радостью, но обещать не могу, — ответил я.

Он слегка помрачнел:

— Я предпочитаю заранее планировать вечерний досуг.

— Мне надо исполнить долг, — объяснил я.

Недовольство как ветром сдуло, и Аустри снова взял книгу:

— Это, разумеется, меняет дело. Прошу, дайте знать, ко­гда у вас появится окно, свободное от исполнения долга.

Я торжественно кивнул и поехал к дому.

Аустри — свартальв до мозга костей. Мелочно-дотошный, неукоснительно соблюдающий всевозможные правила, нечеловечески дисциплинированный и безгранично преданный своим представлениям о долге и чести. Но в целом свартальвы — отличные ребята, если познакомиться с ними поближе. Как говорится, в мире всякому есть место — верно?

Мы прошли еще через два контрольно-пропускных пункта: один в вестибюле здания и другой у лифта, ведущего в обширный подземный комплекс посольства. Очередной свартальв-охранник внимательно изучил мои водительские права, а затем меня, после чего настоял на измерении моего роста и снятии отпечатков пальцев: мало ли, вдруг я — это не я, а самозванец под маской Гарри Дрездена.

Наверное, зря мне все это так не нравилось. Как ни крути, дополнительные КПП и впрямь добавляют безопас­ности, даже если время от времени ими злоупотребляют парни вроде этого Гедвига. Присущая свартальвам комбинация щепетильности и паранойи означала, что под этой крышей моя дочь будет в целости и сохранности. Но это был один из дней, когда система довела меня до белого каления.

Не привлекая лишнего внимания, мы просочились ко мне в квартиру, где по-прежнему царили темнота и прохлада. Пару секунд я повосхищался чудом под названием «кондиционер в летнюю жару». Технология плохо ужи­вается с магией, и энергетическая аура такого чародея, как я, играет злые шутки с подавляющим большинством устройств, разработанных после Второй мировой войны. Где бы я ни жил, кондиционер отказывал через два-три дня, но эту квартиру сконструировали специально для Молли. Здесь работало все — кондиционер, свет, радио, горячая вода, — и я понятия не имел, каким образом свартальвам это удалось. Неглупый народец и мастеровитый при этом. Говорят, если надо создать что-то заковыристое, свартальвы в лепешку расшибутся, но доведут дело до конца.

Наверное, стоит переговорить с Молли, чтобы она попросила телевизор. Или интернет... штуковину. Приспособление. Одну из этих интернет-вещиц. Раз уж все так любят интернет, в нем обязательно найдется что-нибудь интересное.

Ну да ладно. Когда мы наконец добрались до гостиной,­ подбежал Мистер — мой громадный серый кот — и, по обык­новению, ткнулся мне в ноги: дескать, добро пожаловать домой. Я нагнулся и почесал ему за ушами — так, как он любит, — и он воспринял эти почесывания с исключительным благородством, после чего позволил мне и дальше жить своей жизнью, а сам переключился на Томаса: прошел мимо него и разок коснулся щекой его лодыжки, обозначив, что этот человек является собственностью Мистера, а затем удалился, напустив на себя царственно-равнодушный вид. Мистер уже немолод, но прекрасно помнит, кто в доме хозяин.

Дочь еще спала на диване, накрытая тяжелым одеялом, а рядом с ней развалилось косматое серое чудище раз­мером с будвайзеровскую лошадь [10] — мой храмовый пес по кличке Мыш. Когда мы вошли, он ни головы не поднял, ни даже глаз не открыл. Только зевнул и поерзал в по­исках чуть более удобной позы, а затем шумно выдохнул и опять погрузился в сон. Дыхание Мэгги едва заметно сбилось с ритма; она выпростала руку из-под одеяла и запустила ее в собачью шерсть. Они оба вздохнули во сне и опять перестали шевелиться.

Какое-то время я стоял и любовался этой идиллической картиной.

В такие моменты Томас обычно уходил на кухню варить кофе. Но сегодня встал рядом со мной и тоже уставился на девочку и пса.

— Проклятье, — наконец сказал он.

— Большая ответственность, — подтвердил я.

— Угу.

— Ты справишься.

Я взглянул на брата и прочел у него на лице нечто среднее между беззлобной завистью, вселенской тоской и гримасой, которая бывает при острой боли. В общем, мину он скроил неописуемую.

— Сомневаюсь, Гарри.

— Не дури, — сказал я. — Ты любишь ее. И ребенка полюбишь. Ясное дело, справишься.

К неописуемой мине добавилась легкая печальная улыбка, и наши взгляды снова устремились к спящей девочке.

Бывает покой, о котором я и знать не знал, пока не взял Мэгги под свою опеку. Неведомое мне прежде чувство... полного удовлетворения. Вот она, спит, счастливая, здоровая — и в полной безопасности.

Я глубоко подышал, чтобы унять эмоции, и усталость улетучилась — не из моего тела, а из каких-то неизмеримо более важных глубин моего существа. Брат тоже выдохнул,­ легонько стукнул меня кулаком по плечу и ушел на кухню, а я направился в душ.

Я варился под горячей водой, пока не надоело, а когда одевался, с кухни донеслись голоса.

— Молоко ничего не чувствует, — говорила Мэгги.

— Почему? — пропищал кто-то еще более юным го­лосом.

— Потому что оно неодушевленное, — бодро объяснила Мэгги.

— А... — Пауза. — Но оно шевелится!

— Это я его пошевелила, — сказала Мэгги. — А потом оно какое-то время плещется.

— Почему?

— Думаю, из-за силы тяжести, — предположила Мэгги. — Или энирции.

— Ты имеешь в виду инерцию? — спросил тоненький голос.

— Не исключено, — самым серьезным тоном подтвердила Мэгги.

— Откуда ты знаешь?

— Когда тебе исполнится десять лет, ты тоже много чего узнаешь, — сообщила Мэгги.

— Почему?

В этот момент я вошел в нашу кухоньку, где облаченная в пижаму Мэгги наводила беспорядок — в этом ей заботливо помогали Мыш и резная деревянная черепушка, в чьих глазницах тусклыми угольями неземного пожара светились крошечные зеленые огни. На столешнице громоздилась примерно половина наших продуктовых запасов, извлеченных из кладовки.

Я посмотрел на Томаса. Он сидел за столом с кружкой кофе, а вторую кружку налил для меня. Забирая ее, я шепнул:

— Тебе не пришло в голову, что пора бы вмешаться в процесс готовки?

— Не припомню всего, что приходило мне в голову за сто лет, проведенных тобою в ванной, — не задержался он с ответом.

— Как она? — спросил я тише прежнего.

— Вроде бы неплохо, — ответил он таким же тоном. — Мы обменялись пожеланиями доброго утра, пересеклись взглядами, и мне показалось, что она вполне довольна. А еще она спросила, буду ли я оладьи.

— И ты ответил, что будешь?

— Гарри, будь реалистом. Кто откажется от тарелки оладий, если кто-нибудь приготовит их специально для нас? Просто мы уже взрослые, вот и не хотим этого признавать.

С такой логикой не поспоришь, поэтому я отхлебнул кофе. Брат сделал то же самое.

— Планируешь ее остановить?

Прежде чем ответить, я насладился первым глотком кофе. В моем понимании этот напиток — само совершенство.

— Пожалуй, правильнее будет посмотреть, что у нее получится.

С этими словами я забрал кружку, переместился к столешнице и услышал, что Томас следует за мной. Как только я оказался в поле зрения деревянной черепушки, она стрельнула на меня глазами и с гордостью объявила:

— Оладьи неодушевленные!

— Совершенно верно, — подтвердил я.

Она... Скажем так: пусть лучше Бонни обитает в деревянной черепушке, а не в моей. Возникнув у меня в сознании, этот дух интеллекта так разросся, причем в самые кратчайшие сроки, что ему — а точнее, ей — стало тесно. Мы сумели успешно пересадить ее из моей головы в специально подготовленный резной деревянный череп. С тех пор мы учим эту малютку уму-разуму, отвечая на бесконечный поток вопросов.

— Доброе утро, Бонеа, — поздоровался я.

— Утро начинается, когда восходит солнце! — сообщила черепушка. — А заканчивается в полдень!

Наша Бонни — просто кладезь бессвязной информации.­ Готова рассказать о подробностях любых аспектов мироздания, но понятия не имеет, как они соотносятся с реальным миром. Коли уж связался с ней, будь добр соблюдать осторожность, а поэтому я сказал:

— И снова совершенно верно. — После чего добавил: — Доброе утро, Мэгги.

— Привет, пап. Я тут оладьи на завтрак готовлю.

— И это будет объедение, — подхватил Томас.

Братец ткнул меня в поясницу, а Мэгги бросила на него быстрый взгляд и застенчиво улыбнулась.

Оборачиваться не было нужды: и без того ясно, что ­Томас подмигнул ей в ответ.

— О да. — Я поднял брови. — Оладьи. Это что-то новенькое.

— Если хочешь повзрослеть, не бойся экспериментировать, — назидательно продолжила Мэгги. — Так Молли говорит. А Томас говорит, что всем нравятся оладьи.

— Всем без исключения, — подтвердил Томас.

Я хмуро глянул за плечо — мол, без тебя разберемся, — и брат ответил невинной улыбкой.

— Ну что ж... Оладьи — не самый плохой вариант, — заключил я. — Тебе помочь?

— Сама справлюсь, — ответила Мэгги. — Плиту я включать умею, а Бонни знает рецепт.

— Мне известны двести двадцать семь совершенно разных способов приготовить оладьи! — провозгласила черепушка. — Для шестнадцати из них сгодится наш кухонный инвентарь!

— Остановимся на седьмом рецепте, — решила Мэгги. — Правильнее готовить c нуля, из простейших ингредиентов.

Тут я понял, что вскоре на кухне устроят страшный кавардак. Мыш бросил в мою сторону самодовольный взгляд и облизнулся. В общем, за готовкой последует нешуточная уборка... но, пожалуй, это пойдет Мэгги на пользу. Поэтому я наклонился и чмокнул ее в макушку:

— Ты поосторожнее с плитой, хозяюшка. Понадобится помощь — зови.

— Видишь, мисс Мэгги? — добавил Томас. — Я же говорил!

Я обмер и уставился на него:

— Так это ты все подстроил? Потому что тебе оладий захотелось?

Томас сделал серьезное лицо и предостерегающе глянул на Мэгги:

— Я мог бы сказать, что это не так. Но не стану.

Я закатил глаза, а дочка хихикнула:

— Не сердись на дядю Томаса, пап. Он хороший!

— А ты еще маленькая. Знаешь что? Я сам с ним разберусь. А ты сосредоточься на оладьях. И давай-ка поаккуратнее.

— Лады, — согласилась она.

Хотя глаза ее оставались припухшими от сна, Мэгги вернулась к готовке с той утренней энергией, что свойственна людям, еще не заработавшим зависимость от кофеина, а я устроился на стоявшем неподалеку диванчике.

Наша квартира, по сути, представляла собой одну большую комнату — кухню, столовую и гостиную без разделительных стен — с двумя дверьми в наши с Молли спальни. Хотя, строго говоря, вторая спальня тоже принадлежала Молли. Насколько я знал, после моего переезда она тут не жила, хотя забегала пару раз, чесала Мыша, обнимала Мэгги, весело щебетала со мной о каких-то пустяках и снова убегала.

Давненько мы с ней не разговаривали по-настоящему.

Эта квартира напоминала мое старое жилище на цокольном этаже пансиона миссис Спанкелкриф. Разве что здесь не пахло старым подвалом с его пылью и плесенью и было попросторнее. И посветлее. И почище. И это казалось неправильным.

Мое прежнее мрачноватое жилище, может, и выгля­дело убого, но в нем я чувствовал себя как дома. Будь ­прокляты вампиры, спалившие этот дом дотла, и будь про­клят Марконе, выкупивший этот участок под свою штаб-квартиру.

Я скучал по своему подвалу.

Ну да ладно. Какой смысл горевать о прошлом? Жизнь постоянно меняется, и к тебе из раза в раз летит крученая подача. Делать нечего, надо отбивать.

Томас выбрал место, откуда было видно кухню, прислонился к стене и стал потягивать кофе, не отводя напряженно-задумчивых глаз от Мэгги.

— Риск — благородное дело, да?

— Если возникнут проблемы, Мыш даст мне знать, — ответил я.

— Хороший у тебя пес.

— Только попроси, и я напишу брату Вану. Скажу, что ты хочешь взять щенка.

— Одного щенка ты у него уже украл, — усмехнулся Томас.

— Непреднамеренно. К тому же я думаю, что этот пушистик прибился ко мне нарочно. И даже если брату Вану это не по нраву, в собаке он тебе не откажет.

— Что ж, — задумался Томас, — пес у тебя и впрямь ­замечательный.

— Не то слово, — поддакнул я.

— Надо обмозговать это дело. Слишком круто жизнь меняется. — Он по-прежнему не отводил глаз от Мэгги.

— Эй, братишка, — сказал я. — С тобой все в порядке?

Он бросил на меня косой взгляд и скупо улыбнулся:

— Просто... ушел в мысли о будущем.

— Оно и понятно.

Я закрыл глаза, прислушался к тупой боли, пульси­рующей в руках и ногах в такт с ударами сердца, и вдруг оглушительно чихнул.

— Будь здоров! — тут же отозвалась из кухни Мэгги.

— Обязательно! — крикнул я. — Спасибо!

Из-за чиханья боль прихлынула в тело и не унималась несколько секунд. Я открыл один глаз. Что-то было не так.

Энергетическая мантия Зимнего Рыцаря позволяет мне не отставать от брата-вампира во время пробежек по песчаному берегу озера, причем с двухсотфунтовым ­отягощением. Помимо прочего, мантия приглушает боль, превращая ее в кристальное чувство едва заметного напряжения. Переломы, конечно, время от времени причиняют легкие неудобства, а кровоточащие раны требуют некоторого внимания, но про обычную боль я и думать ­забыл.

А теперь вспомнил.

Эта идиотская Зимняя мантия беспрерывно накачивает меня первобытными эмоциями и нецивилизованными желаниями — проще сказать, отражениями моих инстинк­тов, возведенных во вторую степень. По утрам я выхожу на изнурительную пробежку вовсе не потому, что мне это нравится. Дело в том, что дисциплина и распорядок дня помогают держать основные инстинкты в узде. Благодаря ежедневным физическим нагрузкам энергия тратится на поддержку организма в функциональном состоянии — по моему расписанию и в соответствии с моими желаниями, — и в результате мантия уже не так давит на психику. Она помогает забыть о физической боли и выйти далеко за границы нормальной человеческой выносливости, но не перестает причинять мне ощутимые неудобства, и приходится постоянно сдерживать себя, чтобы она оставалась застегнута на все пуговки.

— Вот это чихнул так чихнул, — заметил Томас. — Ты в норме, умник?

— Самочувствие какое-то странное, — признался я.

Мистер запрыгнул на диван, устроился у меня на коленях и сунул голову мне под руку. Я машинально погладил его, и кот завибрировал от мурлыканья, неотличимого от звука, который издает закипающая в кастрюле вода.

Через секунду-другую после того, как у меня мелькнуло в голове это сравнение, я снова чихнул, теперь сильнее, и на сей раз за волной боли последовал прилив изнеможения — такого всепоглощающего, что я едва не свалился с дивана.

Одновременно с чиханьем что-то громыхнуло и расплескалось. Мистер спрыгнул с моего колена и удрал в укрытие. С третьей попытки я сфокусировал взгляд и увидел, что на ковре передо мной лежит металлическая кастрюля с черными пластмассовыми ручками, а вокруг растекается закипевшая вода.

Я оторопело посмотрел на Томаса, он — на меня, и по его лицу я понял, что брат понятия не имеет, что произо­шло. Мы оба снова уставились на кастрюлю.

Чуть погодя я сдвинул брови, потянулся вперед и провел пальцами по металлу. Кастрюля была горячей, но не настолько, чтобы обжечься до волдырей. Я непонимающе посмотрел на нее и взялся за пластмассовые ручки. Пару секунд они казались на удивление податливыми, а затем вдруг пластмасса, металл и вода одновременно содрогнулись и растаяли, превратившись в прозрачную студенистую жидкость, а та просочилась меж пальцев и шлепнулась на ковер. Эктоплазма. Базовое вещество мира духов.

Что за чертовщина?

Эктоплазма — весьма необычная субстанция. Ей придают форму с помощью магии, а напитывают энергией, и, покуда ее поток не иссякнет, эктоплазма сохраняет нуж­ные очертания. Так духи Небывальщины создают физические тела и разгуливают по материальному миру, словно космонавты в открытом космосе. Но стоит потоку энергии прерваться, и тело конструкта вернется к первозданной фор­ме — слизистой эктоплазме, которая, в свою очередь, испа­рившись из материального мира, вернется в Небывальщину, и на все про все понадобится несколько секунд.

Итак, черт возьми, откуда взялась эта кастрюля?

Происки местных Стражей? Мелкие фэйри, что сло­няются по моей квартире, склонны к озорству. Вернее ­сказать, эти создания жить без него не могут. Допустим, кто-то из них решил надо мной подшутить?

Допустим. Но если так, откуда шутник узнал, что я думаю о кастрюле с кипящей водой?

Чертовски своеобразная ситуация.

— Гарри? — окликнул меня Томас.

— Чертовски своеобразная, — сказал я вслух и вытер переполненный слизью нос. — Даже для меня.

— Пап? — позвала Мэгги.

— Да-да?

— Бонни говорит, что нельзя переворачивать оладьи, пока не зажарятся до золотисто-коричневой корочки. Но как узнать, появилась корочка или нет? Ее же не видно!

Я заставил себя встать с дивана, вооружился пригорш­ней бумажных салфеток и подошел к плите.

— Есть один фокус. О корочке судят по виду непропеченного теста. Сейчас покажу.

— Показывай.

Я начал посвящать дочку в тонкости переворачивания оладий, но едва мы стали жарить вторую порцию, где-то в стене затренькал крошечный колокольчик. Сработала тревожная сигнализация.

Мыш тут же повернул морду к источнику звука и тихонько зарычал. Мэгги растерянно взглянула на меня.

Томас уже не стоял спиной к стене. Он превратился в тугой комок концентрированной энергии. Взглянул на меня, переместился на кухню и выхватил из стойки большой поварской нож.

— Сюда кто-то идет, — сказал я. — Давайте сперва выясним, что происходит. Такое мы уже репетировали: ступай ко мне в комнату, спрячь Бонни в коробку, пригнись к полу и веди себя тихо. Договорились?

— Договорились. — Вид у Мэгги был неуверенный, но она кивнула.

— Беги давай.

Я закрыл за ней дверь спальни и схватил стоявший у камина чародейский посох. И вдруг пожалел, что в недавнем прошлом не удосужился потратить несколько лиш­них часов на совершенствование своего магического арсенала. Впрочем, лишних часов у меня не было, поскольку все свободное время занимала роль отца, оказавшаяся куда более хлопотной, чем я предполагал. Поэтому времени для активной работы над снаряжением — а это очень трудоемкое дело — оставалось всего ничего. Все, что у меня имелось, — это посох, собственноручно вырезанный на затерянном посреди озера Мичиган острове под названием Духоприют, боевой жезл и собранная на скорую руку копия моего старого защитного браслета. Ими и придется обойтись.

Кто бы ни активировал сигнал тревоги, маловероятно, что это существо могло запросто миновать систему безопас­ности свартальвов. Но если его пропустили через КПП, почему затренькал тревожный колокольчик?

— Что скажешь? — спросил Томас.

— Скажу, что любое создание, проходящее через оборонительный периметр свартальвов, чтобы попасть в эту квартиру, вызывает у меня легкую дрожь.

— Значит, тебя нервирую не только я. Приятно слышать.

Несколькими секундами позже в дверь постучали тяжелой рукой.

Я убедился, что дверь в комнату, где находилась моя дочь, крепко закрыта, после чего перехватил посох так, как принято держать винтовку, и бесшумно приблизился к две­ри, а брат сделал то же самое.

Глава 3

Я собрал волю в кулак, и посох наполнился энергией. Спираль рун по всей его длине затлела изумрудным огнем, и от резьбы потянулись тонкие струйки дыма. В воз­духе повис дымный аромат свежеопаленного дерева. На стенах зажглись зеленые руны и символы.

Чародейский посох — универсальный инструмент. При необходимости он развязывает мне руки, и я получаю ­доступ к разнообразным силам, а конкретно этот посох я сконструировал так, чтобы сеять разрушение или отражать атаку — смотря что потребуется. Не издавая ни звука, Томас переместился к стене у двери — так, чтобы дотянуться до любого, кто войдет в квартиру. Он опустил нож к бедру и кивнул мне: дескать, готов.

Без лишней суеты я открыл дверь.

За ней стоял старик. Плотный, на пару дюймов ниже среднего роста. В руке посох — примерно как мой, но покороче и потолще, под стать владельцу. Сияющую лысину обрамляли завитки серебристо-белых волос, хотя с нашей последней встречи на коже у старика добавилось печеночных пятен. Несмотря на возраст, темные глаза за стеклами очков лучились ясным огнем. Одетый в белую футболку, синие джинсы и рабочие ботинки с металлическими вставками, на пороге стоял Эбинизер Маккой, старейшина Белого Совета чародеев.

Мой наставник. И к тому же мой дед.

Задумчиво наморщив лоб, старик поизучал меня, а затем перевел взгляд на посох и заметил:

— Новая вещица. Резьба хорошая, убористая. Правда, сработана грубовато.

— У меня не было ничего, кроме перочинного ножа, — стал оправдываться я. — Наждачки, естественно, тоже. При­шлось шлифовать камнями.

— Понятно, — сказал он. — Можно войти?

Я взглянул ему за спину. В коридоре стоял Аустри: одна рука под пиджаком, два пальца другой прижаты к ушной раковине. Его губы шевелились, но слов я не слышал.

— Аустри? Почему сработала тревога?

По всей видимости, свартальв прислушивался к че­му-то, вещавшему ему прямо в ухо. Дослушав, он кивнул и ответил, не вынимая руки из-под пиджака:

— Свартальвам известен этот человек. Он из Белого Совета чародеев, силен и чрезвычайно опасен. Кроме того, он отказался соблюдать пропускные правила.

— Как будто у меня есть лишние двое суток на анализ ДНК. Даже если бы я сдал образец, — проворчал Эбинизер. — Говорю же, мы с Этри знакомы. И он готов за меня поручиться.

Тут раздался странный звук, чем-то напоминающий журчание, и в коридоре материализовался десяток свартальвов — таких же, как Аустри. Они просто взяли и выскользнули из пола, как пловцы выныривают из воды. В ру­ках они сжимали разнообразное оружие, как современное, так и древнее, но атаковать не спешили. Импульсивность свартальвам несвойственна. Лица у них были непроницаемые, но определенно недружелюбные.

Аустри долго рассматривал Эбинизера, а затем перевел взгляд на меня:

— Чародей Дрезден. Можно ли считать этого человека гостем мисс Карпентер?

— Пожалуй, так будет проще для всех присутствующих, — ответил я.

— Проще? — переспросил Аустри. — Простота или сложность никоим образом не относятся к делу. Так является ли он гостем мисс Карпентер? Или нет?

— Является, — согласился я. — Позвольте ему войти. Пока он здесь, я отвечаю за его поведение.

Аустри довольно долго хмурился, и на лице у него ­отражались разнообразные стадии сомнения. Однако он вынул руку из-под пиджака, кивнул мне и подал знак остальным, после чего охранники-свартальвы промар­шировали по коридору с глаз долой.

— Зануды, да? — заметил я.

— Это еще очень мягко сказано, — отозвался Эби­низер.

— Вы нарочно заартачились, — предположил я.

— Поначалу нет, но потом один из них стал дерзить.

— И вы перестали обращать на них внимание?

— Время от времени им полезно напоминать, что нельзя контролировать все на свете. И что член Совета Старейшин имеет право ходить там, где ему заблагорассудится. — В углах его глаз появились морщинки, а во взгляде блеснула озорная искорка. — Последний парень меня реально достал.

— Это Гедвиг, — подсказал я. — Ворчун. И конченый параноик.

Я выпустил энергию из посоха. Руны перестали сиять, и свет погас. Свободной рукой я махнул Томасу, и тот отступил от двери. Затем я тоже отошел в сторону, раскрыл дверь нараспашку и сказал деду:

— Милости прошу.

Старик мало что упускал. Вошел с настороженным, но спокойным видом человека, сосредоточенного сразу на всем окружающем, и моментально направил посох на Томаса.

— Что тут забыла эта тварь? — осведомился он.

— Тварь? — приподнял брови Томас. — И это я слышу от штатного головореза Белого Совета? Не слишком ли громко сказано, да еще и с претензией на праведный гнев?

Насколько мне было известно, дед не знал, что мы с Томасом братья по матери — то есть его дочери. И понятия не имел, что у него имеется еще один внук. У Эбинизера есть... пунктик насчет вампиров из Белой Коллегии.

В Паранете их величают инкубами и суккубами, но я склонен игнорировать эти глупейшие названия, покуда они не станут общеупотребительными.

— Вампир, — глухо пророкотал дед, — до сей поры ты был полезным союзником юного Дрездена, но не советую нарываться, привлекая мое внимание.

Глаза Томаса загорелись чуть ярче, и он улыбнулся так, как всегда улыбался, когда был крайне разъярен.

— Смелое заявление из уст человека, рискнувшего приблизиться к кому-то вроде меня, даже не выставив защитный экран.

— Ах ты, скользкий сопляк... — начал дед.

И тут воздух наполнился запахом горелого теста. Я метнулся к плите, перевернул оладью, за время перебранки успевшую хорошенько подгореть, а затем с излишней силой шмякнул лопаткой о столешницу и произнес с едким сарказмом:

— Джентльмены, я уверен, нет нужды напоминать вам, что вы оба — гости в моем доме.

Эти слова подействовали на них как ушат ледяной воды.

Если в нашем мире и существуют неколебимые законы, один из них — древняя традиция соблюдать право гостя и право хозяина. По этим правилам гостя чтут, уважают и относятся к нему как к родственнику. А гость, в свою очередь, должен вести себя прилично — так, будто он и впрямь твой родственник.

Кроме того, всех нас действительно связывали родственные узы. Вот только дед об этом не знал.

Но брат слегка расслабился, приняв чуть менее хищную позу, а дед опустил посох и встал вполоборота к Томасу.

— Прости, Гарри, — сказал брат. — Больше такое не повторится.

Я кивнул ему и бросил взгляд на старика.

— Я должен извиниться. Перед тобой, — произнес дед, делая акцент на местоимении. — Не следовало так себя вести у тебя дома. Прошу прощения.

Одно можно было сказать наверняка: это утро не попадет в семейные фотоальбомы. Но и похоронами не закончится. Как говорится, довольствуйся тем, что имеешь, и ло­ви удачу за хвост.

— Спасибо, — поблагодарил я, обращаясь к обоим, после чего протянул руку, и Томас вложил в нее рукоятку кухонного ножа.

Я убрал нож, посмотрел на деда и многозначительно покашлял.

Какое-то время старик грозно смотрел на Томаса, а затем вдруг расслабился, поставил посох в угол у двери и про­изнес самым обычным тоном:

— Чем это пахнет? Оладьями?

— Ага. — Мой посох отправился в тот же угол. — Зав­трак готовим.

— Гарри, — сказал Томас, — я, наверное, пойду.

— Можешь остаться, — возразил я.

— Нет. — Он посмотрел на Эбинизера, крепко сжав губы. — Не могу.

— Томас... — начал я.

Брат поднял руку — мол, это не обсуждается — и вышел из квартиры. Лицо у него было мрачнее тучи.

Дед дождался, пока закроется дверь, а потом зыркнул на меня из-под кустистых бровей.

— И на том спасибо, — сказал я.

— Благодарность весьма уместна, — беззлобно ответил он. — Не устану повторять, что ты знаешь вампиров хуже, чем тебе кажется.

— В общем и целом Белая Коллегия — тот еще гадюшник, — согласился я, — но Томас — нормальный парень.

— Именно так скажет любой, кого он охмурил, — на­супился дед, но тут же поднял руку и продолжил примирительным тоном: — Пойми, Хосс, я в твои дела не лезу. Не подумай, что я сплю и вижу, как бы ворваться в твою жизнь, чтобы рулить ею. И я, конечно, зря ставлю палки в колеса, когда речь заходит о твоих отношениях с этим вампиром. Но ты молод, а у меня побольше опыта. Я знаю о них то, чего не знаешь ты, и не хочу, чтобы ты наступал на те же грабли. Только и всего.

Я сдвинул брови.

Если старик пускается в объяснения вместо того, чтобы предоставить мне самому делать выводы, его что-то тревожит.

— А вот и он! — с улыбкой воскликнул Эбинизер, ко­гда Мыш подошел здороваться, и любовно потрепал собачьи уши. — Времени у меня в обрез, поэтому перейду к делу. Ты в беде.

— Оно и видно. — Я ушел на кухню и плеснул на сковородку жидкого теста. — Первый разговор с глазу на глаз после Чичен-Ицы, и сразу быка за рога — да, сэр?

Он слегка прищурился, обдумал мои слова и произнес:

— С той ночи у нас хватало забот. Гибли люди. Ты понятия не имеешь, каково нам пришлось.

— Я тоже по вам скучал, — отозвался я. — И тоже рад узнать, что вы целы и невредимы.

— Сейчас не время, — сказал он.

— Для оладий? — спросил я. — После утренней зарядки мне всегда есть хочется.

— Я не шучу, внук, — твердо заявил старик. — К старейшинам поступило предложение лишить тебя членства в Белом Совете.

— Ого! — Я вскинул брови. — Сперва требуют, чтобы я носил треклятый серый плащ, не спрашивая, нравится мне это или нет, а теперь собираются меня вышвырнуть? Как вижу, кто-то надумал устроить показательную порку.

— Если предложению дадут ход, поркой дело не закончится, — зловеще произнес дед, после чего не без труда взял себя в руки. — Гарри, мне тоже хочется поговорить. Наверстать упущенное. Разрядить атмосферу. И мы непременно поговорим. Но прямо сейчас нельзя давать волю эмоциям.

Я хмуро уставился на сковородку. Последнее время я много работаю над тем, чтобы держать эмоции под кон­т­ролем.

— Ну хорошо. Перемирие. На сегодня. Под каким предлогом меня хотят исключить?

— Их несколько, — ответил дед. — К примеру, твое нестандартное повышение до полноправного чародея. Множество случаев, когда ты встревал в громкие дела. Упорство, с которым ты уже больше десяти лет чародействуешь в открытую. И, что немаловажно, конфликт интересов — по их мнению, спровоцированный твоей службой у королевы Мэб, из-за чего под ее влияние попал еще один известный колдун, не считая тебя.

— Все это правда, — подтвердил я. — И я ничего не утаи­вал. Все эти сведения открыты для публики. Так в чем проблема?

— В том, что Белый Совет становится все более недоверчивым, — объяснил Эбинизер. — А ты благодаря своим поступкам превратился в постороннее лицо. В непростые времена подозрение падает на таких, как ты. И это вполне естественно.

Я перевернул оладью — как раз вовремя, поскольку она поджарилась до золотисто-коричневого цвета, — и задумался вслух:

— Если мне дадут пинка, с официальной точки зрения я перестану быть чародеем и лишусь протекции Совета.

— За долгие годы ты нажил немало врагов, — сказал Эбинизер. — Как и я. Случись тебе покинуть Совет, и недруги — что твои, что мои — не преминут этим восполь­зоваться. Какую защиту гарантирует тебе Мэб?

— Мэб, — ответил я, — не слишком заморачивается ­вопросами моей защиты. Скорее наоборот. С ее точки зрения, правильнее раскроить мне горло, а тело заключить в янтарной глыбе. Тогда-то — и только тогда — я окажусь в полной безопасности.

Это была шутка, но старик не улыбнулся. Лишь мрачно смотрел на меня, давая понять, что ему не до веселья.

— Защита Рыцаря не входит в обязанности Мэб, — вздохнул я. — Наоборот, принято считать, что это Рыцарь должен защищать королеву. А если меня прикончат, будет ясно, что я с самого начала не годился на эту должность.

— Ты не понимаешь всей серьезности дела, — сказал дед.

Я переложил готовую оладью к остальным и снова плес­нул теста на сковородку.

— Если совсем припрет, всегда можно отступить на Духоприют.

— Господи, кто бы знал всю правду про этот остров... — проворчал Эбинизер. — И что дальше? Сидеть там до самой смерти и ежиться от страха?

— Значит, нельзя допустить, чтобы по этому предложению проголосовали в общем порядке, — сказал я. — Вы же входите в Совет Старейшин. Вот и злоупотребите служебным положением. Возьмите дело в свои руки.

— Не могу, — заявил Эбинизер. — За неимением кворума голосование будет общим и пройдет без четверых старейшин, обязанных присутствовать на мирных пере­говорах.

— Без четверых? — У меня слегка скрутило живот. — Это которых?

— Без меня, Кристоса, Слушающего Ветер и Марты Либерти.

— Ох ты, — выдохнул я.

Мой дед — стреляный воробей с завидной сетью союзников в Белом Совете, да и врагов у него немногим меньше. Сам Мерлин терпеть его не может, а из троих старейшин, которые будут председательствовать на следующем заседании Совета, только Привратник проявлял ко мне хоть что-то похожее на благосклонность. Даже если го­лосование состоится в Совете Старейшин, я проиграю со счетом «один к двум».

Более того, я толком не знал, как котируюсь среди ­общей популяции Белого Совета. Чародеи живут подол­гу — и вовсе не потому, что рискуют направо и налево. Если поискать в словаре Белого Совета выражение «не­оправданный риск», на соответствующей странице вы найдете только одно имя. Мое. И мой адрес. И всю персональную информацию. И биографию — начиная со средних классов средней школы. И еще на фотоснимок полюбуетесь.

— Надо бы тебе переговорить с кем-то из них в личном порядке, — продолжил Эбинизер. — Руку пожать. Напо­м­нить, кто ты такой. Добавить людям уверенности. У тебя всего-то несколько дней, но если подсуетишься — есть шанс заручиться поддержкой и сделать так, чтобы предложение не прошло.

— Нет, — отказался я. — Не могу. Для этого придется пренебречь обязанностями Стража и Зимнего Рыцаря.

— Что? — спросил он.

Я рассказал об утренней встрече с Рамиресом.

— Мне поручено присматривать за вами на переговорах, а также поддерживать связь с Зимой.

Старик выплюнул проклятие.

— Вот именно, — подтвердил я.

Почти всех моих сторонников в Совете Старейшин ­отсылают прочь и одновременно мне дают важнейшее задание: обеспечивать безопасность на мирных переговорах. Между тем из всех знакомых со мной чародеев только Рамирес и его компания могли бы выступить в мою поддерж­ку — и их тоже отправили в Чикаго.

— Меня хотят подставить.

— И не говори, — согласился Эбинизер.

— Но кто? Мерлин? Чувствуется его стиль.

— Может быть, — сказал дед. — С другой стороны, в последнее время Кристос тоже раскомандовался. Трудно сказать, откуда ветер дует.

Я перевернул оладью. Не проведи я с этим стариком много лет, не заметил бы в его тоне той специфической интонации, что заставила меня поднять глаза. Он назвал имя Кристоса, но имел в виду...

— Черный Совет, — сказал я.

Старик хмуро посмотрел на меня, а потом окинул взгля­дом стены.

Черный Совет — секретная организация. Какие-то ­неведомые личности из чародейского сообщества портят мне кровь уже лет десять, а то и больше. Неведомыми также остаются их цели и задачи, но очевидно, что эти люди чертовски опасны. Чародей Кристос вошел в Совет Старейшин при странных обстоятельствах, намекающих, что могущество Черного Совета распространяется даже на верхний эшелон власти. Привычный мне Белый Совет, то неповоротливый, то суетливый и не интересующийся ничем, кроме внутренних политических игр, — жутко­ватая, но вполне обыкновенная организация. Но Белый Совет, управляемый людьми, с которыми мне довелось схлестнуться за последние годы, — это кошмар, о котором и подумать страшно.

Поэтому несколько человек, включая меня, собрались вместе и прикинули, нельзя ли помешать этой трансформации. Поскольку образование тайных чародейских обществ расценивается Белым Советом как доказательство заговора по его свержению, нам пришлось соблюдать максимальную осторожность во всем, что касалось нашей скромной группы. Тем более что мы на самом деле вынаши­вали замыслы против Белого Совета, хоть и делали это исключительно для его пользы.

— Я чищу квартиру трижды в день, а маленький народец обеспечивает защиту от прослушки, — сообщил я. — Так что нас никто не услышит.

— Это хорошо, — кивнул Эбинизер. — Да. Независимо от того, кем является Кристос — явным прислужником Черного Совета или всего лишь его марионеткой, — думаю, напрашивается вывод, что Черные хотят тебя убрать.

— Что еще новенького? — съязвил я.

— Ты хвост-то не распускай, — одернул меня дед. — Бывало, ты вмешивался в их дела, но эти люди никогда еще не атаковали тебя напрямую.

— Похоже, я причинил им слишком много неприят­ностей.

— В общем, имей в виду: что бы ни происходило, твое устранение стало для них вопросом первостепенной важности.

Я перевернул очередную оладью. Неаккуратно. Тесто размазалось по сковороде. Не то чтобы я испугался... Но временами Черный Совет творил страшные вещи.

— Что думаете? — спросил я у старика.

— Думаю, что эти люди не намерены раскрывать своих планов. Они не попрут против тебя в открытую, не полезут на рожон, но и не отступятся. — Эбинизер искоса глянул на меня. — Это пресловутое голосование — всего лишь отвлекающий маневр. Буря, которую они раздувают.

— Предлагаете не обращать на нее внимания?

— Бурю можно игнорировать, но от этого она не станет менее смертоносной. Так что мы вынуждены с ней разобраться. Потому-то эта буря и является великолепным отвлекающим маневром.

— Тогда что будем делать?

— Не зацикливаться на подставе и помнить, что тебя хотят отвлечь от реальной проблемы.

Я дожарил последнюю оладью, перенес блюдо на стол, разложил завтрак по тарелкам, и мы с дедом молча приступили к еде.

— Вкусно, — наконец похвалил он.

— Спасибо.

Когда тарелки опустели, мой наставник покачал го­ловой:

— Посмотрю, что можно сделать насчет голосования. А ты тем временем прилагай все усилия.

— Чтобы что? — спросил я.

— Чтобы выжить, — ответил он, глядя куда-то в пустоту. — Пока что ты, можно сказать, пороха не нюхал.

— В каком смысле? — оторопел я.

— Проблемы, конечно, были, — объяснил дед, — но ­обычно ты исполнял Ланселота [11]: на полном скаку врывался в битву и одерживал верх.

— Не всегда.

— Чаще, чем другие. Окажись они на твоем месте, — добавил он. — Когда-то я был таким же. Как ты сейчас.

Наступило молчание, и я не рискнул его нарушить.

— Теперь ты, мальчик, лезешь в самую чащобу. Ставки повышаются.

— Что имеется в виду?

— За последние годы недругам стало ясно, что ты не из тех, кого можно убрать через прямую конфронтацию. Поэтому они начнут прибегать к альтернативным ме­тодам.

— Например? — поинтересовался я.

— Будут действовать по старинке, — устало ответил он. — Как всегда. Думаю, Хосс, тебе собираются всадить нож в спину. И это сделает тот, от кого ты совсем не ждешь подобного фокуса.

Глава 4

Тут из глубины квартиры донесся тишайший звук, и старик вскочил на ноги с прытью бездомного кота, но перед тем прошипел какое-то слово, и посох выскользнул из угла и прилетел к нему в руку.

— Э, полегче! — Я тоже встал и развел руками. — Может, расслабитесь? Пожалуйста?

— Кто там? — осведомился он, просверлив меня алмазным взглядом. — Кто?!

— Я же только что накормил вас оладьями... — пробурчал я. Если старик стал такой нервный, дела в его мире и впрямь обстоят не лучшим образом. — Звезды и камни!

— Не говори так. — В его тоне появились брюзгливые модуляции. Вот, так-то попривычнее. — Ты даже не знаешь значения этой фразы.

— Тот, у кого я ее подцепил, в подробности не вдавался, — парировал я. — Ну, расслабитесь? На пять секунд? Пожалуйста!

Он сердито взглянул на меня и приопустил посох — совсем чуть-чуть.

— Зачем мне расслабляться?

— Затем, что мне не хочется, чтобы моя дочь до смерти испугалась своего прадедушки. При первой встрече.

Услышав это, старик моргнул. Дважды. И тут же опус­тил посох — теперь окончательно.

— Что? Она здесь? И была здесь? Все время?

— Общение с незнакомцами дается ей непросто.

Я опустил глаза на Мыша и мотнул подбородком в сторону двери. Пес послушно встал и направился к спальне, чтобы поддержать девочку своим присутствием.

— И ты допустил, чтобы рядом с ней ошивался вампир? — прошептал дед с потрясенным выражением лица.

— Мэгги! — негромко позвал я. — Можешь выходить. У нас гость, и тебе надо бы с ним познакомиться.

Дверь спальни приоткрылась. Я увидел клинышек дочкиного лица и настороженный карий глаз.

— Иди поздоровайся с прадедушкой, — продолжил я, не повышая голоса, и глянул на старика. — Этот момент я представлял себе иначе, но как есть, так есть. Выходи, солнышко.

Дверь приоткрылась чуть шире. Мэгги высунула руку и водила ею в воздухе, пока не нащупала собачью шерсть. Зарылась пальцами в гриву Мыша, а затем медленно-медленно открыла дверь до конца и молча застыла перед Эбинизером.

— Мэгги, — сипло произнес он. — Здравствуй, юная леди.

Она едва заметно кивнула.

Эбинизер кивнул в ответ, после чего повернулся ко мне; в глазах у него тлел гнев, какого я в жизни не видел. Старик хотел что-то сказать, но я предостерегающе зырк­нул на него и предложил:

— Как вам идея подняться в сад, чтобы Мыш размял лапы?

— Давайте, — согласилась Мэгги.

Старик пронзил меня кинжально-острым взглядом. Затем приструнил эмоции, повернулся к моей дочери и мягко улыбнулся.

— Звучит заманчиво.

Вскоре мы с Эбинизером стояли и смотрели, как Мэгги и Мыш играют с детворой свартальвов.

Сад во внутреннем дворе посольства был великолепный: в центре несколько деревьев, а вокруг лужайки и клумбы, разбитые с большим вкусом и оставляющие достаточно места для беготни и игр в прятки. Маленькие свартальвы — существа странной наружности со свойственной родителям серой кожей и прямо-таки громадными глазами. Очаровательные пострелята. Тех, что по возрасту годились Мэгги в друзья, в посольстве жило с полдюжины, и все они без исключения были в восторге от Мыша. Мой пес играл с ними в салки, с легкостью прыгая туда-сюда и, несмотря на внушительную мышечную массу, ловко уклоняясь от детских рук.

В саду находились несколько взрослых свартальвов. Они вежливо держали дистанцию — что физическую, что психологическую, — но определенно чувствовали напряжение между мной и стариком.

— Ты что, сдурел? — осведомился Эбинизер.

— Просто сделал выбор, — ответил я.

— С тем же успехом можешь подарить ей футболку с мишенями на спине и груди. — Старик говорил негромко, чтобы не слышали дети. — Рядом с тобой девочка станет первейшим объектом для атаки. Господи! Вампирам уже известно, кто она и где находится!

— Она долго жила вдали от меня, в надежном доме. И не сказал бы, что это пошло ей на пользу.

— А чем тебе не угодил дом Карпентеров? — спросил дед. — Если не считать штаб-квартиры в Эдинбурге, более безопасного места не сыскать. Почему бы не оставить Мэгги у них?

— Потому что ее отец там не живет, — ответил я.

— Дурень ты, вот ты кто! — Старик поднял глаза к небу, словно умоляя Всемогущего даровать ему терпение.

Я скрежетнул зубами:

— Есть предложения получше?

— Ей надо жить в проверенном убежище. Подальше от тебя. По крайней мере, пока у нее не проявятся скрытые таланты и она не научится защищать себя.

— Если такое вообще произойдет.

— В ином случае ей не выжить в нашем мире.

— Вы-то, конечно, предпочли бы поступить иначе. — Я понял, что начинаю сердиться.

— Я и поступил иначе, — отрезал дед. — Сделал так, что твоя мать выросла вдали от рисков, свойственных моему образу жизни.

— И что из этого вышло? Давайте спросим у мамы. ­Хотя погодите. Спрашивать-то не у кого. Ведь мамы нет в живых.

Вдруг стало очень тихо. Мне показалось — или не ­показалось, — что на пару секунд солнце потускнело. Но готов ручаться, что свартальвы отступили от нас еще дальше.

Старик заговорил, и его голос рокотал, как далекие раскаты грома:

— Что ты сказал мне, мальчик?

— Что мамы нет в живых, — с расстановкой повторил я. — Ваша дочь, которую вы прятали в безопасном месте, уже не с нами. Так что вам нечего мне предъявить.

Старик молчал. Он походил на статую, вырезанную из старинной слоновой кости.

— Да, чудовища уже пытались убить Мэгги. Но я их остановил. И если это повторится, остановлю снова. Ей не надо где-то отсиживаться. Пусть лучше будет рядом с отцом.

— Как ты смеешь... — прошипел старик.

— Может, я не лучший отец на свете, но вот он я, здесь. Я есть в ее жизни. И этого не заменить. Ничем. Ни в про­шлом, ни в настоящем, ни в будущем.

— Идиот, — процедил Эбинизер сквозь стиснутые зубы. — Ты хоть знаешь, на что способны твои хозяева?

— У них хотя бы слова не расходятся с делами, — со злостью сказал я.

— Не нарывайся, мальчик, — предупредил он.

— На что? Что вы сделаете? Сдадите меня в систему патронатных семей? Разумеется, для моего же блага.

Голова старика дернулась назад, словно я отвесил ему пощечину.

— Мамы не стало, когда я родился, — ровным голосом произнес я. — Папы — когда я пошел в детский сад. А вы просто взяли и оставили меня в одиночестве.

Эбинизер отвернулся, и плечи его поникли.

— Может, вы думали, что защищаете меня, — продолжал я без интонации, — но на самом деле вы меня бросили. И мне было больно. У меня остались шрамы. Я даже не знал о вашем существовании и до сих пор на вас сержусь.

Я смотрел, как дети гоняются за Мышем. Он мог бегать часами, и это никак не сказывалось на его дыхалке. Все веселились на полную катушку.

— Моей дочери пришлось несладко, — тихо прого­ворил я. — Хватит. Не хочу, чтобы Мэгги тоже через это прошла.