Девочка-лед. Ветер перемен E-Book

Анна Джолос

• Herausgeber: Жанры
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: ALL IN. Любовь без компромиссов
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 341

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Меня растоптали морально и физически, потому что я посмела влюбиться не в того парня. Сможет ли Он собрать осколки моего сердца? Или для нас уже слишком поздно?... Теперь Он готов мстить за меня, а я лишь хочу убежать от всего. Мои чувства к Роме крепнут с каждым днём, но пережитые страх и боль слишком сильны.

Leseprobe

Анна Джолос Девочка-лёд. Ветер перемен

ALL IN.

Любовь без компромиссов

Оформление обложки – Леонид Балацкий

Иллюстрация на обложке – ZAP

© Джолос А., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

1

Алёна

Страх. К этому мерзкому чувству невозможно привыкнуть. Оно почти всегда приходит внезапно, сжимает невидимыми пальцами горло и крадёт дыхание. Вот и сейчас, дверь за моей спиной закрывается, тьма поглощает, а голос, что раздаётся у самого уха заставляет вздрогнуть от неожиданности.

Прямо в лицо по команде бьёт луч света. Я, щурясь, пытаюсь попятиться назад.

– Куда собралась? – звучит насмешливо.

– Отпусти! Ай! – Дёргаюсь, но теперь страдают мои волосы, которыми так долго и тщательно занималась Сонечка.

– Не рыпайся, дрянь, – предупреждает тот, кто решил устроить мне это вечернее рандеву.

– Так и так целой-невредимой не останется, – гогочет Сивова. Только она умеет делать это так мерзко.

– Это точно. На пол села, – раздаётся холодный приказ. – Дёрнешься – порежу. Чувствуешь лезвие? Это нож, чтобы ты понимала. Мой любимый.

Я сглатываю комок, вставший в горле. В висках пульсирует кровь, тело немеет.

– Села, я сказала! – ледяной тон. – Иначе пожалеешь.

И вот я уже в прямом смысле слова ощущаю, что она не шутит. Остриё ножа упирается прямо в шею. Приходится подчиниться, пока мысли лихорадочно бьются друг о друга.

– Марин, рот…

Сивова, словно покорный пёс, кладёт фонарик на пол и вынимает из кармана скотч.

– Это, чтобы ты не орала, – поясняет заботливо и тянет ко мне свои ручищи, которыми днями напролёт толкает ядро. – Вы-ы-ырядилась, ущербная, ты посмотри, Ник. И достала же где-то! Небось долго пришлось стоять у дороги. Зарабатывать.

Марина брезгливо морщит нос, окидывая меня пренебрежительным взглядом.

– Пошла ты, – отвечаю я ей. От той мерзости, что она озвучивает, меня тошнит.

– Заклеивай уже. Говорю здесь только я, – торопит свою подругу Грановская.

– А как же лыжи? Неужто ради меня осталась? – успеваю всё-таки спросить я до того, как моих губ касается противная клейкая лента.

Зато не успеваю закричать, к сожалению. Хотя, кто же меня услышит? Вероятность того, что кто-нибудь сейчас прогуливается в этих «подземельях» – точно равна нулю.

– Не переживай. Это ты в своей занюханной пятиэтажке будешь мечтать об оливье. А меня за воротами ждёт водитель. Чтобы я успела на самолёт во Внуково. Я свой Новый год буду встречать в Кран-Монтане. Прости, думаю, тебе ни о чём это название не говорит.

Пока она разглагольствует о швейцарском курорте, я, сидя на бетонном полу, размышляю на тему того, как отсюда выбраться. Не привлекая внимания, осматриваюсь по сторонам. Подмечаю детали. Старая плитка сложена пирамидками. Обшарпанные стены, всюду строительный мусор и разбросанные инструменты. Они-то как раз меня интересуют. Неподалёку, очень кстати, замечаю молоток.

– Но ты права, времени в обрез. Так что… сразу к делу. Марин, помнишь, да? Там, где не видно.

– Ага, – воодушевлённо кивает та, и я сразу понимаю, что она собирается сделать.

Понимать-то понимаю, но среагировать и сгруппироваться не успеваю.

Ногой в живот – это очень по-женски, конечно…

– Ммм, – острая боль в желудке заставляет скрючиться и согнуться пополам.

– Я, Лисицына, не люблю, когда кто-то тянет руки к тому, что принадлежит МНЕ, – шипит Грановская. Словно змея. – Марин…

Не успеваю я отойти от первого удара, как Сивова добавляет мне новую порцию боли. Безжалостно. Жестоко. Преданно исполняя приказ своей подруги.

Задыхаюсь. Давлюсь беззвучным кашлем. В этот раз получается отползти в сторону. Ближе к молотку. Снова скручиваюсь, чтобы перетерпеть. Хотя бы немножко…

– Мне тебя жаль, знаешь. – Ника приседает рядом.

Я поворачиваю голову вправо и поднимаю на неё глаза. В полутьме, которую рассеивает луч фонарика, лежащего на полу, замечаю, что Вероника одета в бархатный чёрный костюм. Её волосы собраны в хвост. На лице, как всегда, «полный парад». В руках нож-бабочка¸ который она виртуозно покручивает.

– Рому занесло в этот раз, но ты должна понимать, что тебе с ним ничего не светит. – Она улыбается и качает головой. – Очередной спор. Очередная игрушка. Очередная шлюха. Что поделать – дурные мужские потребности.

– Шваль, нафантазировала уже себе, наверно, с три короба, – поддакивает Сивова.

– Марин, привяжи её к трубе, – равнодушно обращается к ней Вероника.

Нет. Нет. Нет.

Я в панике. Сердце колотится как ненормальное. Привстаю на локтях, пытаюсь уползти.

– Молоток убери. Вон уже настрёмилась. Голову, похоже, решила тебе пробить.

– Сука! – Сивова хватает меня за платье и оттаскивает назад. Мои пальцы, к сожалению, хватают лишь воздух. А я ведь почти дотянулась! – Ну мразь!

– Ммм, – мычу, протестуя.

Мы с ней начинаем бороться. Сивова наваливается сверху и принимается душить меня сгибом локтя. Я хриплю, задыхаюсь. Судорожно тяну воздух носом, но это почти не помогает. Марина хватает меня за волосы. Я цепляюсь за её руку, но она не отпускает. Тащит меня по полу в сторону трубы. Чувствую, как рвутся на коленках колготки. Но разве это имеет какое-то значение?

– Боже, Сивова, да в ней килограмм пятьдесят, не больше. Справиться не можешь, что ли? – насмешливо произносит Ника, со стороны наблюдая развернувшееся перед ней шоу.

– Щас, – пыхтя, обещает Марина.

Я начинаю активно лягаться ногами и даже попадаю куда-то каблуком. Потому что в ответ слышу нецензурную брань и писк. Пальцами правой руки стараюсь добраться до её глаз. Царапаюсь. Отбиваюсь, как могу, но она такая тяжёлая, что сбросить её с себя просто не представляется возможным.

– Да что за возня, Марин?!

– Ты бы помогла, – гаркает Сивова, тяжело дыша. – Она мне морду расцарапала, тварь!

Грановская недовольно цокает, но марать руки явно не собирается. Всю грязную работу она оставила подруге. Марина почему-то встаёт, позволяя и мне подняться на ноги. Я с сожалением отмечаю, что платье испачкано в строительной пыли и порвано внизу.

Господи, как же мне возвращать его Элеоноре Андреевне в таком виде?

– Ну всё, мразота! – орёт метательница ядра.

Я поднимаю глаза. Сивова бросается вперёд и со всей дури толкает меня в стену. Я сильно ударяюсь головой и от неожиданности теряю ориентацию в пространстве. Сползаю вниз, тихо охая.

– Довыдолбывалась? – смеётся Марина.

Пока я часто-часто моргаю, она уже что-то делает с моими руками.

Внезапно в пугающей тишине туалета раздаётся странный звук. Жужжание.

– Только дёрнись, шваль, – угрожает Марина, привязывая меня за руки к трубе.

Я поплывшим взглядом наблюдаю за тем, как Вероника вытряхивает мою сумку. На пол валятся телефон, расчёска и другие мелкие предметы. Этот дребезжащий звук – не что иное, как вибрация, сопровождающая входящие звонки, которые не прекращаются ни на секунду.

Сивова замирает в ожидании. Вероника поднимает с пола телефон. Смотрит на экран, и подсветки смартфона достаточно для того, чтобы увидеть, как её красивое лицо всего за секунду преображается в дикий, уродливый оскал. Телефон в порыве ярости тут же летит в стену. С грохотом разбивается и перестаёт жужжать.

Я знаю, что это Он. Ищет меня. Ведь я не вернулась…

– Всё, свали, – бросает Ника зло, решительно двигаясь в нашу сторону.

Я дёргаю руками, поднятыми над головой. Привязала стерва…

– Сядь на ноги ей, чтоб не дрыгалась, – недовольно требует Грановская.

Сивова поступает так, как сказали, а я даже думать боюсь о том, что они собираются сделать.

– Можно ей морду разбить, а? – интересуется Марина, глядя на брюнетку. – Прям бесит меня, уродина.

– Я же сказала: нет, – спокойно отвечает Вероника. – Не сегодня.

Мы с ней смотрим друг другу в глаза.

– Пока ты получишь от меня предупреждение. – Она прищуривается. А дальше делает то, отчего у меня мороз по коже.

Тонкая ткань платья трещит от ножа, которым Грановская очень умело орудует. И в этот самый момент страдает не только платье, страдает моя душа. Потому что это – чужая вещь. Вещь, которая принадлежит Элеоноре Андреевне. Это её память. Память о погибшей дочери…

– Возомнила себя Золушкой? – усмехается Ника и резким движением рвёт платье до середины бедра. – Твоя участь – обноски. Запомни это! И чтобы ты не забывала, кто ты есть, я кое-что оставлю тебе. Метку на будущее. Своего рода клеймо.

В полутьме туалета поблёскивает острие её ножа, поднятого вверх. Я качаю головой, мычу что-то нечленораздельное и предпринимаю очередную попытку освободить от захвата ноги. Но, увы, и она заканчивается провалом, ведь Сивова весит, по меньшей мере, около ста килограммов.

Идеальные губы Вероники Грановской расходятся в улыбке. Злой и как никогда жестокой. Я сейчас отлично понимаю: она действительно не шутит. И то, зачем пришла сюда, сделает однозначно.

– Проверим твою устойчивость к боли, Лисицына? Всё, что с нами случается, делает нас сильнее, – чуть склонив голову, издевательски произносит она.

– Щас, у меня тут ремень. Ноги подвяжу, а то дёргается, – влезает со своим комментарием Сивова.

Ника подкатывает глаза. Брызгает на нож спрей. Похоже, антисептик.

– Быстрее давай. Время…

И вот её глаза лихорадочно блестят. Дурное предчувствие накрывает тревожной волной.

Я думала, что разбивающиеся о тело шарики с пейнтбольной краской – это больно. Я считала, что удары ремнём – ещё больнее, но нет… Адову боль и настоящую муку я ощутила именно сегодня. Это отвратительное чувство расползающейся кожи я не забуду никогда.

– Ммм, – кричу. Начинаю хрипеть. В ужасе смотрю на неё. Не веря, что этот кошмар происходит наяву.

– Орёшь как резаная, – недовольно комментирует мою реакцию Ника.

Сивова находит её реплику очень смешной.

Это просто ад… Пекло. Преисподняя. Я едва сознание не теряю в какой-то момент.

Хочется выть, но доставлять такое удовольствие своим мучителям я не собираюсь…

Сжимаю зубы до скрежета. Ещё немного и, кажется, они сотрутся в порошок.

Напрягаю тело. Зажмуриваюсь до пляшущих перед глазами белых точек, сглатываю рыдания, но всё равно помимо воли нет-нет, да и скулю. Непроизвольно. Потому что вытерпеть это издевательство молча – непосильная задача.

– Он сделал больно мне, а я – тебе. ТЫ! ТЫ ВИНОВАТА! Ты влезла. НЕНАВИЖУ! – приговаривает она, видимо, не совсем контролируя свою речь. – Хочу, чтобы он видел это. Каждый раз, когда захочет дотронуться до тебя.

А всё, чего хочу я, – чтобы эта пытка, наконец, кончилась…

– Обработаем.

– Зараза к заразе не липнет, – фыркает Сивова, нервно посмеиваясь.

– Ну так… кровь остановить. Я ж не чудовище, – пожимает плечами Вероника, равнодушно любуясь своим творением.

– Трусы хоть не намочила? – презрительно интересуется Сивова.

Ника усмехается и распыляет на полыхающую огнём кожу спрей. Меня ломает. Трясёт.

Так щиплет, мамочки! Как же больно… как же горит пострадавшая на бедре кожа!

– Заткнись! По хребту настучать? А? – вопит громче меня Марина.

– Да брось, она и так вела себя тихо.

– Тварь…

– Плачешь всё-таки, – довольно констатирует Грановская, замечая в моих глазах слёзы. – Но держалась прям молодцом! Достойно! Давай отрепья снимем, чтоб эпичнее смотрелось.

Я дёргаюсь, не желая, чтобы она снова ко мне прикасалась. Ника хохочет и начинает рвать платье. Ей это приносит какое-то странное, извращённое удовольствие.

– Ник, надо ноги делать, – обеспокоенно прерывает её нездоровое веселье Сивова.

– Да, валим. Иди проверь форточку, а я пару слов скажу нашей Золушке.

Марина кивает. Отпускает мои затёкшие ноги.

– Фонарик забери, у меня телефон есть. – Вероника встаёт и подсвечивает им мою ногу. Довольно улыбается. – Недурно вышло. Думаю, Рома заценит.

Что там – я даже смотреть не хочу. Неприятная пульсация и жжение – свидетельство того, что постаралась она на славу.

– Я надеюсь, ты меня поняла, – чеканит гневно, когда мы остаёмся наедине.

Господи, сколько же в ней ненависти. Сколько злобы…

– Не вздумай даже пытаться свой рот открывать насчёт нашей… «аудиенции». Это бессмысленно. Марина вернулась в зал, весь вечер она была с друзьями и никуда не отходила. Они подтвердят, будь уверена. Что касается меня – я в аэропорту с предками. Чистое алиби. Так что… увы.

Уходи, просто уходи.

Она убирает ножик в карман, включает кран и моет руки.

– Сказки придумали для таких, как ты. Не верь в них. Гадкий утёнок никогда не станет прекрасным лебедем.

Ника делает тяжёлый вздох. Словно она очень устала.

– Ну пока, – уже разворачивается и собирается уходить, но внезапно останавливается. – В следующий раз плесну кислотой в лицо. И потом не то что Рома… от тебя любой парень шарахаться будет. Так что не испытывай судьбу, сука!

Под её сапогами хрустят остатки плиточной крошки. Этот звук эхом отскакивает от стен и режет слух.

Фигура Грановской удаляется в сторону кабинок, а я по-прежнему не могу надышаться кислородом через нос. Только сейчас вспоминаю, что там наверху есть широкая форточка, через которую, должно быть, они и залезли с улицы.

– Я тебе окошко оставлю, – последнее, что Ника кричит мне. Продолжая издеваться.

И всё. Спустя минуту я остаюсь одна. Живая, но раздавленная морально. Позволившая растоптать себя. В очередной раз.

Слабачка…

Почему, почему я? Что я делаю не так в этой жизни? Можно просто умереть, пожалуйста? Я больше не могу. Больше не могу…

Даю волю слезам. Просто рыдаю и рыдаю. От боли. Не столько физической, сколько внутренней. От унижения, словно гранитной плитой, придавившей меня к пыльному полу.

Мои всхлипы затихают не сразу… Дрожу. Температура в полуподвальном помещении на порядок ниже, а с открытым окном и вовсе стремительно падает. Нужно вставать, но я по-прежнему лежу на полу. Пустая оболочка…

Промозглый сквозняк противно лижет полуобнажённое тело. Зловещую тишину нарушает лишь вода, капающая из крана.

Холод. Кромешная тьма. Я так боялась её в детстве… Всё время хотелось спать при свете. Мне казалось, что существует какой-то потусторонний мир. Привидения или злые духи. А баба Маша, слушая глупости, сказанные мною, всегда повторяла лишь одну фразу: «Бояться нужно не мёртвых, Ляль, бояться нужно живых».

Права ты, ба. Так и есть…

Странно, но я вдруг думаю о Роме. Вспоминаю отравленные ядом слова, брошенные Вероникой в запале.

Спор? Игрушка? Чего же ты тогда так испугалась, Ника?

Вспоминаю его горящие глаза. Горячий шёпот у виска. Мягкие губы на своей коже. Его руки, с трепетом сжимающие меня в пылком объятии. «Моя девочка-лёд» – сказанное непроизвольно, в порыве отчаяния. «Хочу, чтобы ты доверяла мне».

И ведь Он звонил мне. Искал…

Нет, Вероника, это гораздо больше, чем то, о чём ты говорила…

Иначе, Он бы не оставил тебя.

Иначе, ты бы не устроила всё это.

2

Роман

Хочется разбить к чертям этот дурацкий телефон. Монотонные гудки начинают неистово бесить. Вот какого лешего она не берёт трубку?

Долбаный Князев! Не надо было вообще отпускать её с ним!

Бросаю быстрый взгляд на часы. Двадцать минут прошло, а её всё нет. Оба, я так понимаю, испытывают моё терпение.

Зло толкаю дверь кабинета и выхожу в коридор. Направляюсь в сторону зала. Найду – не знаю, что с ней сделаю. Но сначала пусть целует. Ввиду последних новостей подгорает невыносимо.

Вот же кретин!

Вспоминаю всю ту пошлятину, которую нёс в её сторону на протяжении двух с половиной лет и, к собственному удивлению, ощущаю самый настоящий стыд.

Не всё ещё потеряно для твоей душонки?

Если б знал, что Лисица – такое сокровище, не вёл бы себя как полный олух! Давно зажал бы её в тёмном коридоре и научил всему, что умею. Рехнуться можно! Никто, кроме меня, её не целовал. Мысли теперь крутятся только на эту тему.

Я резко притормаживаю.

– Где она? – спрашиваю громко.

Князев стоит у стеклянной стены, спиной ко мне. Не пойму, чем занят. Не то разглядывает школьный двор, не то на своё отражение пялится. Павлин недоделанный.

– Оглох, что ли? Лисицына где? – повторяю, с трудом сохраняя спокойствие.

– Ушла, – равнодушно бросает он через плечо.

– Куда? – нетерпеливо тяну из него слова будто клещами.

– Отвали…

– Слушай, не беси меня! – иду по направлению к нему, доставая руки из карманов брюк.

– Она не будет с тобой, понял? – заявляет мне он ни с того ни с сего.

– Будет, но с тобой это обсуждать я точно не намерен, – останавливаюсь в шаге от него.

– Думаешь, её бабло твоё заинтересует? – щурится Данила, хмыкая. – Так она не из таких. Не надейся!

– Своего бабла у меня пока не так уж много. Харизма, обаяние и настойчивость, Князев.

– Тоже мне неотразимый нашёлся, – кривится, поджимая губы.

– Заметь, не мои слова, – улыбаюсь нагло. – Ладно, хватит лирики, дятел, Алёна моя где?

– Не твоя она ещё, – выплёвывает, раздувая ноздри как носорог.

– Ещё как моя! – заявляю решительно.

– Да твоя самоуверенность, Беркутов, просто зашкаливает, – смеётся он. – Аж до блевоты!

– Просто в отличие от тебя, я умею здраво оценивать свои силы.

– Ты переоцениваешь скорее…

– У нас с Лисицей всё серьёзно, чтоб ты понимал. Так что не вздумай больше соваться к ней со своими конфетами. Иначе засуну их тебе в глотку вместе с коробкой.

– Два года травил её, а теперь вдруг проснулся! «Моя Алёна», – кривляется он, будто ему не семнадцать, а пять.

– Так пока я травил, у тебя возможностей было выше крыши. Ты ими, однако, не воспользовался, в рыцаря доблестного заигрался, – целенаправленно давлю на больную мозоль.

Морда Князя стремительно покрывается красными пятнами. Губы складываются в тонкую линию. Пыхтит, тяжело дыша.

– А знаешь почему? – смотрю на него с презрением сверху-вниз. – Потому что мужского, как показала жизнь, в тебе ноль.

Его кулачки сжимаются. Желваки ходят туда-сюда. Да он прямо-таки на грани!

– Нормально спится, «друг»? – всё же зачем-то интересуюсь я.

– Нормально, – кивает он.

– Ну дай бог, но признай, слился ты, Данечка, очень некрасиво, – напоминаю я ему.

Просто чтобы увидеть ЭТО в его глазах. Осознание того, что он – полное ничтожество.

– Ты ведь и сам знаешь, что поступил как самое настоящее чмо.

На секунду передо мной встаёт картинка той ночи. Рыдающий Даня, сидящий на земле, раскачивающийся взад-вперёд словно душевнобольной. И Абрамов, который, махнув на него рукой, решил всё сам.

– Пошёл ты! – толкает меня в грудь, провоцируя. – Ты, Рома, сам свой выбор сделал! А я в дерьме вариться не хотел, ясно?

– Ясно. А чего ж терпел так долго, правильный ты наш? – толкаю в ответ.

– Дурак был, что маму не слушал, – выдаёт философское признание.

– Маму не слушал, – закатываюсь смехом. – Насчёт дурака не знаю, но трусом и крысой ты точно был.

Он матерится и резко бросается в мою сторону. Пытается меня ударить. В этом году у него прямо идея фикс: любой ценой однажды навалять мне как следует. Поговаривают, что Данилка даже на уроки самообороны записываться ходил. Шапитошник. Машет граблями неумело, но грудь выпячивает… Рокки Бальбоа недобитый.

Сам напросился, честное слово. За то и получил в очередной раз по мордасам.

– Сууука, – гундосит, не очень красиво падая задницей на пол.

– Некогда мне тут с тобой… – закатываю рукав рубашки и собираюсь уходить. Как обычно, наш «недоразговор» ни к чему не привёл.

– Лисицыну не трогай, понял? – орёт он мне вслед истерично.

– Буду трогать, Князев. Всё что захочу с ней делать буду. Слово тебе даю! – шагая по безлюдному коридору в сторону зала, громко обещаю я.

– Она, с таким как ты, никогда не будет! – прилетает ядовито мне в спину.

– Посмотрим…

Разозлил. И всё-таки да, сбить моё настроение в минус этому говнистому упырю удалось. В зал я возвращаюсь хмурым и сердитым. Пытаюсь отыскать среди присутствующих Лисицыну, но, увы, её и здесь нет. Как сквозь землю провалилась!

Снова набираю её, но в ответ – только длинные гудки. Звоню ещё раз. А потом ещё. И раз на четвёртый с удивлением слышу это: «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Вот так номер! Выключила или заблокировала.

– У тебя от гнева аж фейс перекосило, – слышу хорошо знакомый голос справа.

– Отвали.

– Джульетту свою потерял, что ли?

Я резко разворачиваюсь.

– ГДЕ ОНА? – ору и на него тоже.

– С хера ли мне знать? – жестом долбаного обольстителя вскидывает бровь Абрамов и подносит к губам бокал. Подозреваю, что там ни черта не сок.

Смотрю на него очень внимательно. Вроде по глазам похоже, что не врёт. Но я уже никому не верю, честное слово. А ему тем более. Не после того, что он себе позволил!

– Если ты хоть пальцем…

– Да, Ромео, я смотрю, ты поехал капитально, – качает головой. – Она для челяди ничего так, конечно, но не прям, чтобы очень.

– Ой, Абрамов, может, хватит уже? – накрываюсь психом я.

– Может, – прищуривается он. – Я ещё не решил.

– Тогда смело записывайся на очередной приём к своему стоматологу! – предупреждаю его я, зверея с каждой секундой всё больше.

– Ну нет, Ромыч, тогда за дело отгрёб, согласен, но в следующий раз тебе прилетит в ответ, ты же меня знаешь, – скалится дьявол во плоти.

Я стреляю глазами по залу. Улыбающиеся и дрыгающиеся под музыку выпускники сейчас бесят до невозможного.

– Отгрёб, потому что поступил как мразь.

– Кто ж знал, что тебя так штырить будет из-за убогой, – насмехается надо мной он.

– Не называй её так! – стискиваю зубы до скрежета.

– Когда-то ты сам придумал это погоняло для неё, – напоминает мне ухмыляющаяся скотина.

И ведь реально так. Ляпнул однажды при одноклассниках. А они и рады подхватить были. Стрёмно вышло. Сам-то это слово в своём арсенале почти никогда в отношении Лисицыной не использовал, но вот ребята – с большим удовольствием.

– Так и будешь бесконечно мстить мне за Арсеньеву? – спрашиваю его в лоб.

Почему именно сейчас? Да сам не знаю… Наверное, моё состояние – тому причина. Либо момент настал подходящий.

Абрамов аж меняется в лице.

О да! Уж я-то знаю, как зацепить этого бездушного! Вон даже костяшки пальцев, сжимающих бокал, побелели. Про глаза вообще молчу. Если бы можно было сжечь взглядом – я бы уже превратился в труху и пепел.

– Не думай, что мне не ясны твои мотивы, – прямо заявляю я.

– При чём тут твоя шалава и Арсеньева? – цедит он.

– Шалава – твой Макар. Лисицина – не такая! Всё брехнёй оказалось. Я ещё доберусь до него и настучу по башке за небылицы.

– НЕ ТАКАЯ, – тянет Ян насмешливо. – Проверил уже, что ли? Неужто так быстро ноги раздвинула?

Я хватаю его за рубашку.

– Тихо, Беркутов, угомонись, – не моргнув и глазом, произносит спокойно. – Все они НЕ ТАКИЕ. А потом идёшь однажды мимо – и вот твоя ненаглядная с лучшим другом зажимается.

– Кретин, – резко отпускаю его, и скулы непроизвольно вспыхивают. Потому что совестно. Нехорошо тогда вышло.

– Я уже не раз объяснял тебе, КАК всё было, – устало тру висок. Голова разболелась адски. А ещё какое-то неприятное предчувствие покоя не даёт.

Случайно цепляю взглядом пёструю, рыжую шевелюру, промелькнувшую в толпе. Харитон. Она-то мне и нужна.

– Пусть в аду горит твоя Арсеньева, – зло гаркает Ян, оставляя пустой бокал на столике.

– Там она благодаря тебе уже побывала, – замечаю я мрачно.

Абрамов мою реплику никак не комментирует. Пялится в одну точку. Скулы напряжены. Выглядит как статуя сейчас. Не моргает даже.

Полагаю, ему нечего возразить. Потому что я озвучил правду.

Направляюсь в сторону Сашки, и она, завидев меня, идёт навстречу…

3

Роман

Рыжая озадаченно сводит брови.

– Лиса где? – спрашиваю, даже не поздоровавшись.

– Так я думала с тобой, – удивлённо лупится на меня своими огромными глазищами Харитонова.

– Думала она… Звони давай. Я в чёрном списке.

Харитонова, доставая из сумки телефон, откровенно смеётся.

– Косяк на косяке, Беркутов! – театрально возмущается. – Что ж ты, Повелитель Цифр, глупенький такой!

Фу, как меня бесит это сюсюканье с уменьшительно-ласкательными!

– С Лисицыной как с хрустальной вазой надо обращаться, а ты танком прёшь на васильковое поле! – недовольно поучает конопатая.

Чё несёт…

– Слушай, конопля, оставь эти свои советы для кого-нибудь другого.

– Вне зоны доступа, – закусывает губу, в растерянности глядя на экран. – Странно. Может, ушла?

– Что значит ушла? Я не отпускал её никуда! – дико ору, пытаясь перекричать музыку.

– Ой, забавный такой!

Эта дурочка широко лыбится и пытается потрепать меня за щёку. Совсем рехнулась, похоже.

Забавный… Как по мне, так себе качество.

– Пойдём проверим пальто. Если его нет в гардеробе – значит, сбежала от тебя лисичка лесными тропами, – хохочет девчонка, а я закатываю глаза и послушно шагаю за ней.

Если Лисица и впрямь решила в прятки поиграть, то ей однозначно конец. Я ведь предупреждал, что у неё есть только десять минут. Потешается надо мной, ты погляди!

Спускаемся вниз и Сашка болтает с вечно ворчащей гардеробщицей. Номерок не возвращали. Пальто висит себе смирно на вешалке. И, кажется, именно это становится сигналом к тому, что происходит нечто нездоровое. Потому что Лисицыной нет нигде. Ни в зале, ни в холле, ни в переходах, ни даже в девичьих туалетах. Мы уже и Юнусова для поисков привлекли. Обшарили все этажи и углы с первого по пятый. Посмотрели незапертые кабинеты. Но Алёны там, увы, нет. И с каждой секундой тревога всё стремительнее разливается по телу. Не могла она вот так пропасть! Просто не могла!

Уже и долбаный праздник закончился. Недовольную и возмущающуюся молодёжь гонят прочь. Мы же втроём стоим на первом этаже. Лисицыну так до сих пор и не нашли. Я, заведённый до предела, лихорадочно соображаю, что делать дальше.

– Рома, где же она? – ревёт Харитонова, даже не пытаясь сдерживать скатывающиеся по щекам слёзы.

Размазывает по лицу косметику. Уже на панду похожа, ей-богу!

– Саш, найдётся, не переживай, – Камиль гладит её по плечу, но она лишь машет головой и воет пуще прежнего.

– Алёна бы не стала нас так пугать! Что-то случилось! ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ, РОМ!

Вот эта её паника не даёт сосредоточиться совсем! Я и сам уже ничего хорошего не жду. Пропала Алёна. Только найти бы…

Подхожу к охраннику: седовласому и немногословному пожилому дядьке. Сперва он просто отказывается нам помогать. Потом и вовсе чуть ли не посылает меня, предлагающего ему взятку. А в довершение ко всему, вызванивает Пельш, чтобы ей на меня пожаловаться. И вот, спустя пару минут, в её присутствии, наконец соглашается показать записи с видеокамер.

Пока все пялятся на экран, мне вдруг словно кирпич на голову падает. До меня вдруг доходит, что мы не проверили только два места в школе: выход на крышу, где вечно прячутся желающие покурить, и цокольный этаж.

Не говоря ни слова, срываюсь с места и решаю спуститься именно туда.

Пролёт. Холл. Шаги – эхом от стен.

Свет не везде горит. А где включается – не помню.

Иду по коридору, дёргая на себя все двери подряд. Лаборатории физики и химии закрыты. Спортзал и раздевалки тоже. Пётр всегда тщательно следит за этим. Да тут в принципе всё закрыто и опечатано!

Где же ты, Лисица? Душа не на месте. Где?

Сажусь у стены и сжимаю виски. Лампа дурацкая гудит и моргает. Тишина: мерзкая, оглушающая. На куски рвёт меня. Сердце грохочет как барабан. Хочется орать от нахлынувшего отчаяния. От того, что не могу найти её. Не могу и всё…

Встаю и, когда уже решаю вернуться в холл к остальным, вдруг замираю. Моё внимание привлекает дверь женского туалета. Вот вроде ничего особенного, но пульс резко учащается. Табличка, оповещающая о ремонте, красная клейкая лента…

Я отталкиваюсь от стены, встаю и подхожу к деревянной двери. Дёргаю за ручку. Дверь приоткрывается, но с той стороны словно что-то мешает. Пробую ещё раз. Не поддаётся. Хмурю брови.

Что за дела?

– Лиса? – спрашиваю обеспокоенно, потому что мне вдруг кажется, что я слышал какой-то шорох внутри. – Лисица, ты там?

Когда в ответ доносится что-то страшное, просто застываю на месте.

Только бы с ней всё было в порядке… Только бы.

Именно эта мысль последней мелькает в голове. А потом я вышибаю долбаную дверь ногой. Она ударяется о стену. Что-то падает с глухим стуком. Так и есть, закрыли изнутри.

В помещении очень холодно и темно. Из крана с промежутком в пару секунд капает вода. Я слышу не то всхлип, не то судорожный вздох, и предчувствие чего-то жуткого накатывает ледяной волной.

Подсвечиваю фонарём айфона окружающее пространство полуразрушенного туалета, а когда вижу Алёну – теряю дар речи.

Полуголая. В одном белье. Сидит на бетонном полу, у трубы. Волосы спутаны, взлохмачены. Рот заклеен строительным скотчем.

Триллер воочию. Я не успел… Смотрит на меня заплаканными глазами – и сердце горячей кровью обливается.

– Лисица, – не узнаю собственный голос, севший до хрипоты.

Кидаюсь к ней, опускаюсь рядом. Кладу на пол телефон. Пытаюсь развязать верёвку, сковывающую тонкие запястья, но пальцы словно меня не слушаются, и получается не так быстро, как хотелось бы.

– Алён, – тянусь к её ногам, чтобы освободить их от ремня.

Какая мразь это сделала? Похороню живьём! Гниды…

Я стараюсь сохранять показное спокойствие, но у меня ничего не выходит. Сердце неистово колошматится под рёбрами. Громко и тяжело дышу, на секунду сжимая от гнева кулаки, когда она дёргается.

Губы, мои прекрасные губы безжалостно заклеены скотчем. Что за садист? Какого дьявола вообще тут произошло? Почему она без платья?

Я даже думать отказываюсь об этом. Боюсь думать. Боюсь представлять, чего натерпелась здесь моя Лисица.

Нет. Пожалуйста…

– Ммм. – Она зажмуривается от боли, и я вместе с ней перестаю дышать.

– Потерпи, котёнок, пожалуйста, потерпи, – прошу её, а самому выть хочется.

Отпустил её. Ты отпустил!

– Рооом. – Она судорожно хватает ртом воздух, размыкая пострадавшие губы.

Этот отчаянный полушёпот мне не забыть никогда…

– Вот так, иди ко мне, милая. Кто это сделал скажи. Кто? ПРОШУ ТЕБЯ, только скажи, КТО?! – Качаю головой, сжимаю её ледяные пальчики. Целую, пытаясь хоть немного согреть. Опускаю взгляд. Всего на долю секунды.

Твою мать…

Мне словно кипятка на шею вылили. Потому что совершенно точно я вижу кровь.

– Алёна…

Она снова дёргается, когда я трогаю её лодыжку.

Нет, нет.

– Алён… Тут очень холодно, нам нужно тебя одеть. Давай встанем. – Протягиваю ей руку, а самому дурно от тех отвратительных мыслей, которые закрадываются в мою голову.

– Оставь меня, пожалуйста. – Качает головой, прижимая к груди острые коленки.

– Что там? – подыхая от боли, спрашиваю тихо. – Дай я посмотрю, слышишь? Лисица…

– Нет. – Упрямо жмётся спиной к батарее, опускает голову.

– Алён! – повышаю на девчонку голос, снимая с себя рубашку.

Ни черта с собой нет, а она ведь вся продрогла! Сквозняк гуляет страшный. Здесь от силы градусов пять! Пар изо рта идёт.

– Вставай, моя девочка, пожалуйста, прошу тебя, – почти молю. Касаюсь её худеньких плеч, но она только мотает головой из стороны в сторону.

Поднимаю с пола против воли. Ледяная. Околела здесь совсем. Сопротивляется, что есть сил. Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная… Но как же отчаянно она со мной борется! Как будто в агонии бьётся. Меня уже и самого всего трясёт. Нервы на пределе.

– Рома, оставь меня, – отворачивается, а я не могу понять в чём дело. – Уходи. Уходи, пожалуйста, уходи!

– Алён, – крепко обнимаю, настойчиво прижимая к себе. – Куда же я уйду, глупая!

Быстро накидываю на худенькие плечи свою рубашку, заворачивая девчонку будто в кокон. Приговариваю какую-то ерунду, успокаиваю. Сжимаю маленькое девичье тело в руках.

Она беззвучно плачет, робко обхватив меня за шею, и внутри, в это самое мгновенье, что-то надламывается. Безвозвратно.

Кто бы это ни был, он заплатит за всё… За каждую её слезу.

– Ааай, – содрогается вдруг, и я, пользуясь моментом, отодвигаю её от себя. Прикрыться рубашкой она просто не успевает.

Рваный вдох.

И господи… её нога. Передняя часть бедра.

Засохшая кровь: тёмная, сильно контрастирующая с белизной её кожи.

И да, я вижу их… Порезы. Так отчётливо, что это определённо станет худшим из моих кошмаров.

– Убью её, – повторяю вслух, сжимая до хруста челюсти. Так сильно, что скрипят зубы. Так сильно, что скулы сводит судорогой.

Сука. Сволочь бессердечная.

Зажмуриваюсь, желая прогнать навязчивую картинку. Но увы.

Смотри, что ты наделал…

Пять букв. На её нежном теле.

Они ранят словно пули. Отравляют будто яд.

Растаптывают. Размазывают. Уничтожают.

Лисица дрожащей ладонью закрывает от меня рану. Опускает глаза. А я поверить не могу, что всё это происходит наяву.

Г Р Я З Ь

Я никогда себе этого не прощу. Никогда, клянусь…

Провожу трясущимися пальцами по волосам, едва не выдирая их. Мне больно даже просто смотреть на это, а ей каково? Каково ей?

Страшная правда тупыми осколками дерёт сердце.

Это Твоя бывшая девушка.

Это Твой нож.

Это ты виноват.

Только ты…

4

Роман

Плачущие женщины – это, прямо скажем, кошмар для мужика. Харитонова воет. Пельш ревёт, прижимая платок к щекам. Алёна стоит молча, но глаза полны прозрачных слёз. Она тихо извиняется за платье, а я слышать это не могу…

Какое платье? Разве можно думать об этом сейчас?

Циркуль отмахивается, с беспокойством смотрит на девчонку и бежит встречать Бориса Ефимовича. Директора, не так давно отправившегося домой. Что ж, пришлось ему вернуться и отложить отдых на потом.

Медсестра шмыгает носом и начинает складывать свои причиндалы в аптечку. Она обрабатывала ногу Алёне, и я в этот момент, клянусь, погибал вместе с ней. Смотреть на это было невыносимо больно…

Медработник сказала, что порезы достаточно глубокие, но шить не придётся. При этом добавила тихо, что шрамы… останутся. Вот зачем ляпнула? Не останутся. Сейчас столько технологий разных. Я всё сделаю, чтобы стереть это проклятое клеймо. И не только с её кожи…

– Ты как? – осторожно касаюсь ладонью скулы Лисицы.

– Нормально, – шепчет она.

Смотрит на меня своими прекрасными глазами и сдохнуть хочется. Потому что виноват перед ней. Как никто другой виноват.

– Рыжая, – обращаюсь я к Харитоновой, – отвечаешь за неё головой, пока меня нет. Поняла?

Конопатая делает рваный вдох-выдох.

– Хватит ныть, соберись!

Сашка выпрямляет спину, вытягиваясь солдатиком. Послушно кивает.

– Скоро вернусь, хорошо? И найду тебя, – обещаю я своей Лисице, легонько дотрагиваясь губами до холодного лба. Отодвигаюсь.

– Ром, – в её глазах отражается паника.

– Вернусь, слово даю. Всё расскажи Борису, поняла?

Она отрицательно качает головой.

– Не вздумай покрывать её. Ясно тебе? – смотрю на неё сурово.

– Ром. – Она опускает глаза.

Знаю, о чём думает. О безнаказанности. Связях. Деньгах. Но нет. Не в этот раз. Все мы когда-нибудь должны отвечать за свои поступки. И Вероника – не исключение.

– Видит бог, не хочу оставлять тебя сейчас, но мне очень надо уйти. – Обнимаю крепко, зарываясь носом в её волосы.

От всего мира защитить хочу. Такую чистую. Хрупкую. Мою.

С трудом отрываюсь от неё и поправляю тонкий плед, накинутый на ее плечи. Не справившись с собой, всё-таки целую в покрытую румянцем смущения щёку. Стесняется. Робко теребит низ рубашки, но не сопротивляется. Маленькая, но победа.

– Саш, ты отцу дозвонилась? – по-прежнему сжимая пальчики Лисы, спрашиваю Харитонову.

– Да, – утирая слёзы, отвечает она.

– Хорошо.

– Я скоро, – отпускаю руку той, с которой хотел бы быть сейчас рядом.

Мы пару секунд смотрим друг на друга, а затем я всё же удаляюсь из кабинета. Так надо.

– Они не выходят на связь, – слышу взволнованный голос Пельш в холле. – Ни мать, ни отец не поднимают трубку. Они на меня, в принципе, никогда не реагируют. Перезванивают спустя сутки, да и то не всегда.

Вообще не удивлён ни капли. Очень в стиле Грановских.

– Роман…

Едва не сталкиваемся с директором нос к носу.

– Я им сообщу, – бросаю, проходя мимо.

– Рооома, – тут же, хромая, кидается ко мне классный руководитель. – Что значит сообщу?

Я молча иду по коридору. Прохожу мимо гардеробной, чтобы не терять время. Его и так почти нет… Перепрыгиваю через турникет и направляюсь к выходу.

– Рома, стой! – доносится мне вслед. – Глупостей натворишь! Ну-ка остановись!

Что мог, уже натворил, дорогая Элеонора.

– Беркутов! Сейчас нужно мыслить здраво! – и директор предпринимает попытку меня образумить.

Ну уж нет. Я доберусь до неё. И самолично удавлю.

– Роман, немедленно вернись!

Выхожу на улицу. Спускаюсь по ступенькам, иду через двор, мимо парковки. Притормаживаю. Холод тут же пробирается под тонкий джемпер, который одолжил мне Камиль. Темно, и только свет фонарей освещает территорию школы. Дворник, шаркая лопатой, очищает центральную площадку. Снег сыпется с неба крупными хлопьями. Слишком красиво для такого отвратительного дня.

Достаю айфон, захожу в приложение, чтобы вызвать такси. Как назло, когда нужна машина, её нет. Отдал на диагностику ещё вчера. Так некстати!

– Чёрт… Да что ж такое! – выдыхаю зло, в недоумении глядя на экран.

Всё против меня сегодня! Как сговорились! Никто из водителей не торопится принять мой вызов. Я начинаю беситься. Опять трясёт всего. Не могу успокоиться…

Мне надо туда и как можно быстрее!

Замечаю на парковке знакомую тачку. Плевать, сейчас не те обстоятельства! Пересекаю парковку. Решительно иду в сторону «Мерседеса». Стучу костяшками пальцев в тонированное окно, и стекло опускается. Не сразу правда. Кто бы сомневался…

Абрамов вскидывает бровь в своей излюбленной манере.

– Тачку одолжи, – переступая через свою гордость, прошу я. – В долгу не останусь.

Ян усмехается. Смотрит на меня внимательно, и хочется по башке ему дать за этот бесящий хитрый прищур.

– Чем будешь расплачиваться? – интересуется равнодушно.

– Сочтёмся. Подумаешь на досуге.

– Я уже придумал, – ухмыляется он. – Давай сравняем счёт. Закроем гештальт.

Чую ничем хорошим это его предложение не пахнет. Так оно и есть, как выясняется через пару секунд.

– Я твою «не такую» попробую на вкус. Один – один. Идёт?

– ОХРЕНЕЛ?! – ору на него. – ТЫ ПОПУТАЛ СОВСЕМ?

– Воу, воу, не заводись, – смеётся, издеваясь. – Не нравится такой расклад тебе, да?

Нарочно меня цепляет. И, опять же, отсылка к тому случаю, который он всё никак не может мне простить!

– Урод моральный, – качаю головой. – Дашь тачку или будешь и дальше стебаться? Время идёт.

– Сядь, – бросает в ответ ледяным тоном, доставая из пачки сигарету. – Колошматит тебя не по-детски. Разложишься ещё по пути.

– Какая забота! – цежу сквозь зубы.

– Не льсти себе. Тачку жалко.

А вот это уже больше похоже на правду.

Нет у меня времени с ним спорить и требовать ключ. Молча обхожу машину и сажусь на пассажирское сиденье. Меня и впрямь трясёт. Не то от гнева, не то на нервной почве.

– А можно как-то побыстрее уже? – психую, недовольно его поторапливая.

– Конечно, сударь, кучер к вашим услугам, – язвит он, но мы, наконец, выезжаем с парковки.

– Во Внуково.

Вот что мне всегда нравилось в человеке, сидящем в данный момент за рулём, так это отсутствие желания задавать вопросы. Ибо я всё равно не готов обсуждать с ним то, что произошло с Лисицей.

Так и едем молча. Он периодически затягивается дорогими сигаретами, а я то и дело написываю Харитоновой, пытаясь узнать, что там у них происходит. Батя рыжей – высокопоставленное лицо в правоохранительных органах. Очень хочется, чтобы он посодействовал.

«Кучера» я выбрал себе, что надо. Ян водит как сумасшедший. Плюс никогда нет проблем с ментами. С такими номерами, как у него, их просто не может быть…

Внуково. Терминал вылета. На часах почти 23:00. Снующие туда-сюда ноги-чемоданы. Электронное табло. Всматриваюсь внимательно. Ищу рейс до Кран-Монтаны. Про этот курорт Грановская мне все уши прожужжала. Даже с собой звала, мол родители не против, а только за. Но это было, конечно, до нашего с ней расставания.

Стойка 16, 17, 21, 22. Идёт регистрация.

Я практически бегом направляюсь туда. Пересекаю зал. Ищу стойки с нужными номерами. В толпе недовольных пассажиров высматриваю Веронику и её родителей. Не вижу, к собственной досаде.

Может, рейс не тот? Или регистрацию они уже прошли? И вот что тогда делать?

Но мне вдруг улыбается удача. Уже отчаявшись, у двадцать второй стойки я замечаю их. Семейство Грановских. Сперва вижу хохочущую Веронику. Её отец, должно быть, как обычно травит байки. Терпеть не могу эти его истории из жизни офисного планктона. «Постыдное прошлое» – Алексей так это называет.

Я застываю на месте. Смотрю. Смотрю. Вот она стоит. Беззаботно смеётся. Пару часов назад безжалостно резала ножом девчонку, а выглядит так, будто ничего особенного не произошло.

Чувствую, как глаза наливаются кровью. От злости и зашкаливающей внутри ненависти меня просто раздирает. Решительным шагом направляюсь в их сторону. Ника, обернувшись к матери, случайно цепляется за меня взглядом. Улыбка тут же сползает с её лица. В глазах мелькает испуг, но правда всего на секунду.

– Рома? – удивляется Виталина.

Я прохожу мимо неё. Хватаю Веронику за плечи и впечатываю прямо в ту самую стойку, что располагается позади.

– Ты зачем это сделала, дрянь? – ору, сжимая глотку этой твари.

– Роман, немедленно отпусти мою дочь! – ревёт её папаша.

– Понравилось? – Губы Грановской расползаются в улыбке, больше похожей на оскал, а в глазах пляшут дикие черти.

Я сильнее сжимаю руки. Встряхиваю её.

– Что ты за человек, Ника? Что ты натворила? – спрашиваю, качая головой.

Как же больно в груди. И в мозгу вспышками всё та же картинка.

Г Р Я З Ь Г Р Я З Ь Г Р Я З Ь

– Молодой человек, что вы себе позволяете? – возмущается работница аэропорта.

– Немедленно отошёл от неё! – доносится за спиной.

– Зачем. Ты. Это. Сделала?

– Так понравилось или нет? – издевается эта вольтанутая, приближаясь к моему лицу. – Это чтобы ты не забывал, кто она. Я старалась, Ром. Делала это медленно, аккуратно.

– Сука больная, – сжимаю челюсти.

– Марин, вызови охрану.

Люди вокруг переговариваются и наверняка на нас пялятся. А я просто смотрю на Веронику и не могу понять: что, где и когда упустил. Я ведь действительно думал, что знаю её… Оказалось, что нет.

Меня кто-то хватает сзади. Должно быть её папаша. Я довольно грубо стряхиваю его руки, хватаю под локоть Нику и тащу её прочь от толпы. Хочется растерзать её. Уничтожить. Её смех – словно тысячи игл под кожу.

– Роман, в чём дело? – пищит Виталина, едва поспевая за нами.

– Щенок! Да я тебя по стенке размажу! – толкая меня, угрожает тот, кто последние полгода постоянно упоминал о том, что я должен буду жениться на его дочери. Потому что мы, согласно его мнению, идеальная пара.

– Объяснись, Роман! Что за поведение?

– Она девчонку порезала! – тяжело дыша, поясняю я ему. – Ножом.

– Что? – в ужасе переспрашивает Виталина.

– Где он? – дёргаю Веронику к себе. – Куда ты его дела?

– Что за чушь ты несёшь? – повышает на меня голос Алексей.

– Доставай его, быстро! – стискиваю её предплечье до синяков. Вырываю из рук рюкзак. Трясу его, не церемонясь.

– Что ты тут устроил, Беркутов-младший? Немедленно прекрати! – возмущается Виталина.

Вытряхиваю всё из рюкзака, игнорируя писклявый голос её матери. На пол падает всякая девичья дребедень. Вероника веселится и крутит пальцем у виска.

– Роман, ты… – начинает Виталина. – Лёша, что происходит?

Ни черта его нет. Выкинула. Продумала всё, стерва.

– Вероника, – обращается к ней отец, но она его будто не слышит.

– Посмотри на себя, Ром. Где ты прежний?! – качает головой она.

– Я не знаю, что с тобой сделаю, клянусь! – трясу её, едва сдерживаясь. – Никогда не прощу тебе этого. Никогда!

Она закусывает губу. Смотрит на меня как-то странно.

– Это всё временные трудности, Ром. Мы справимся, я думаю.

– Чего? – Я даже замираю от этого её заявления. Слишком уж большая перемена.

– Ром, я люблю тебя, – ни с того ни с сего лезет обниматься. Совсем спятила. – Люблю, Ром! Давай я останусь. Поехали к тебе, а?

Эта смена её настроения не похожа на розыгрыш. Жутковато даже.

– Ты с ума сошла?

Она ведь это несерьёзно?

– Я знаю, ты оступился, так бывает, – бормочет полный бред. – Это всё ОНА виновата. Но я наказала её. И теперь всё в порядке, она не будет нам мешать.

– Ника, чёрт побери, о чём речь? – выходит из себя её отец.

– Ромочка, – виснет Грановская на мне. – Скажи, что любишь меня, и я всё забуду.

– Ты ненормальная совсем? – пытаюсь отодрать её от себя.

– Ника, давайте успокоимся, – паникует Виталина. – Лёёёш.

– Зачем ты с ней спутался? Зачем, Рома. Зачем? Мы могли бы. У нас бы… – она трясётся и выдаёт одну бессвязную фразу за другой. – Зачем тебе эта грязь?

Г Р Я З Ь

– ЗАТКНИСЬ! – хватаю её за волосы, но отодрать от себя не получается. Вцепилась намертво.

– Рома, за что ты так со мной? Что в ней такого? Что она умеет… Ром. Что-то особенное?