3,99 €
Конармия: Сборник рассказов. Исаак Бабель. Русское издание. Электронная книга ISKU 8583990000016, совместимая с печатной книгой в мягкой обложке ISKU 8583990000008, ASIN B09FS72HPG, в твердой обложке ISKU 8583990000014, ASIN B09GZKRPC8. Исаак Бабель под именем Кирилла Васильевича Лютова был направлен в 1-ю Конную Армию под командованием Семена Буденного во время Советско-польской войны 1919−1921 годов. В качестве военного корреспондента Бабель принимал личное участие в боевых действиях. Свои наблюдения от происходящих событий он фиксировал в дневнике, ставшем основой для создания сборника раскрывающего изнанку гражданской войны.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Veröffentlichungsjahr: 2024
СБОРНИК РАССКАЗОВ
ИСААК БАБЕЛЬ
ISKU 8583990000016
Imclaim™
«Конармия: Сборник рассказов». Исаак Бабель. Русское издание. Электронная книга ISKU 8583990000016, совместимая с печатной книгой в мягкой обложке ISKU 8583990000008, ASIN B09FS72HPG, в твердой обложке ISKU 8583990000014, ASIN B09GZKRPC8
© Исаак Бабель (1817–1862), автор
© Дарья Агоева, иллюстратор
© Imclaim, издатель, публикация в соответствии с Договором об авторском праве Всемирной организации интеллектуальной собственности (WIPO CopyrightTreaty) и Законом об авторском праве в цифровую эпоху (DMCA).
Книжный магазин на Amazon—amazon.com/imclaim
Электронная книга:
Amazon—amazon.com/dp/B07D473DPS
Apple—books.apple.com/book/id6449686239
Google —play.google.com/store/books/details?id=e0UCEAAAQBAJ
Печатная книга:
Amazon—amazon.com/dp/B09FS72HPG
Amazon—amazon.com/dp/B09GZKRPC8
Stripe—buy.stripe.com/bIYbJObPx6uh4TecN7
КОНАРМИЯ
КОПИРАЙТ И ДИСТРИБУЦИЯ
АННОТАЦИЯ
ОБ АВТОРЕ
ГЛАВА 1. ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ЗБРУЧ
ГЛАВА 2. КОСТЕЛ В НОВОГРАДЕ
ГЛАВА 3. ПИСЬМО
ГЛАВА 4. НАЧАЛЬНИК КОНЗАПАСА
ГЛАВА 5. ПАН АПОЛЕК
ГЛАВА 6. СОЛНЦЕ ИТАЛИИ
ГЛАВА 7. ГЕДАЛИ
ГЛАВА 8. МОЙ ПЕРВЫЙ ГУСЬ
ГЛАВА 9. РАББИ
ГЛАВА 10. ПУТЬ В БРОДЫ
ГЛАВА 11. УЧЕНИЕ О ТАЧАНКЕ
ГЛАВА 12. СМЕРТЬ ДОЛГУШОВА
ГЛАВА 13. КОМБРИГ ДВА
ГЛАВА 14. САШКА ХРИСТОС
ГЛАВА 15. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МАТВЕЯ ПАВЛИЧЕНКИ
ГЛАВА 16. КЛАДБИЩЕ В КОЗИНЕ
ГЛАВА 17. ПРИЩЕПА
ГЛАВА 18. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛОШАДИ
ГЛАВА 19. КОНКИН
ГЛАВА 20. БЕРЕСТЕЧКО
ГЛАВА 21. СОЛЬ
ГЛАВА 22. ВЕЧЕР
ГЛАВА 23. АФОНЬКА БИДА
ГЛАВА 24. У СВЯТОГО ВАЛЕНТА
ГЛАВА 25. ЭСКАДРОННЫЙ ТРУНОВ
ГЛАВА 26. ИВАНЫ
ГЛАВА 27. ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ОДНОЙ ЛОШАДИ
ГЛАВА 28. ВДОВА
ГЛАВА 29. ЗАМОСТЬЕ
ГЛАВА 30. ИЗМЕНА
ГЛАВА 31. ЧЕСНИКИ
ГЛАВА 32. ПОСЛЕ БОЯ
ГЛАВА 33. ПЕСНЯ
ГЛАВА 34. СЫН РАББИ
ГЛАВА 35. АРГАМАК
ГЛАВА 36. ПОЦЕЛУЙ
ГЛАВА 37. ГРИЩУК
ГЛАВА 38. ИХ БЫЛО ДЕВЯТЬ
«Конармия» – авторский сборник из 38 рассказов Исаака Бабеля. Автобиографическое произведение. Сейчас, спустя более чем век от событий, описываемых в коротких рассказах, входящих в сборник, оно вызывает противоречивые чувства. Исаак Бабель под именем Кирилла Васильевича Лютова был направлен в 1-ю Конную Армию под командованием Семена Буденного во время Советско-польской войны 1919−1921 годов. В качестве военного корреспондента Бабель принимал личное участие в боевых действиях. Свои наблюдения и впечатления от происходящих событий он фиксировал в дневнике, ставшем основой для создания сборника раскрывающего изнанку гражданской войны.
Первая конная армия (Конармия), 1 КА – высшее оперативное объединение кавалерии РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия), действующее во время Гражданской войны в России 1917−1922 годов. Являлась основным маневренным средством Главного командования РККА для решения боевых задач. Конная армия была создана по решению РВС Южного фронта и при непосредственном участии И. В. Сталина.
Выпускник юридического факультета, представляющий жизнь как набор правил, наивный очкарик, с трудом набирающийся мужества, чтобы убить хозяйского гуся, попадает в самое пекло гражданской войны. Трудно представить более неподходящего человека в подобной ситуации. Несмотря на ироничные нотки в некоторых эпизодах, на попытку отстраниться или оправдать происходящее безумие, в основном рассказы неосознанно жестокие, и желание посмеяться над предельным абсурдом не возникает – слишком это похоже на горькую правду.
От чувства омерзения к «законам войны» и поступкам героев не спасает даже вычурно-цветастый язык Исаака Бабеля, его точная передача лексики, говоров казаков и других участников происходящих событий. Контраст между описаниями прекрасной природы и чудовищными проявлениями войны лишь подчеркивает дикость и мерзость времени революционных социальных преобразований.
Публикация сборника «Конармия» оказались в явном контрасте с революционной пропагандой того времени, создававшей героические мифы о красноармейцах. У Бабеля появились недоброжелатели: так, Семен Буденный был в ярости от того, как Бабель описал жизнь и быт конармейцев, и в своей статье «Бабизм Бабеля» в «Красной нови» (1924) назвал его «дегенератом от литературы».
Климент Ворошилов в том же 1924 году жаловался Дмитрию Мануильскому, члену ЦК, а позже главе Коминтерна, что стиль произведения о Конармии был «неприемлемым». Сталин же считал, что Бабель писал о «вещах, которые не понимал». Своеобразно выразился Виктор Шкловский: «Бабель увидел Россию так, как мог увидеть ее французский писатель, прикомандированный к армии Наполеона».
Исаак Эммануилович Бабель (первоначальная фамилия Бобель, 30 июня 1894 года, Одесса) – советский писатель, переводчик, сценарист и драматург, журналист, военный корреспондент. Биография имеет ряд пробелов и неточностей, связанных с тем, что соответствующие заметки, оставленные писателем, во многом, вероятно являются измененными, в соответствии с политическим курсом времени.
Свободно владея идишем, русским и французским языками, Бабель первые свои произведения писал на французском языке. В 1911 году, получив аттестат об окончании Одесского коммерческого училища, стал студентом Киевского коммерческого института, где учился на экономическом отделении.
Осенью 1917 года Бабель, отслужив несколько месяцев рядовым на румынском фронте, дезертировал и пробрался в Петроград, где в начале 1918 года пошел работать переводчиком в иностранный отдел ЧК, а затем в Наркомпрос и в продовольственные экспедиции.
Печатался в газете «Новая жизнь». Весной 1920 года по рекомендации Михаила Кольцова был направлен в 1-ю Конную Армию под командованием Буденного в качестве военного корреспондента Юг-РОСТа, затем служил бойцом и политработником шестой дивизии. В рядах 1-й Конной он стал участником Советско-польской войны 1920 года. Писатель вел записи («Конармейский дневник», 1920 год), послужившие основой для будущего сборника рассказов «Конармия». Печатался в газете Политотдела 1-й Конармии «Красный кавалерист».
15 мая 1939 года Бабель был арестован на даче в Переделкине по обвинению в «антисоветской заговорщической террористической деятельности» и шпионаже (дело № 419). При аресте у него изъяли несколько рукописей, которые оказались навсегда утраченными (15 папок, 11 записных книжек, 7 блокнотов с записями). Судьба его романа о ЧК остается неизвестной. В 1939 году Арам Ванециан начал писать портрет Бабеля, оказавшийся последним прижизненным портретом писателя.
На допросах Бабеля подвергали пыткам. Его вынудили признать связь с троцкистами, а также их тлетворное влияние на свое творчество и факт того, что он, якобы руководствуясь их наставлениями, намеренно искажал действительность и умалял роль партии. Писатель также «подтвердил», что вел «антисоветские разговоры» среди других литераторов, артистов и кинорежиссеров (в т.ч. Ю. Олеша, В. Катаев, С. Михоэлс, Г. Александров, С. Эйзенштейн), «шпионил» в пользу Франции.
Военной коллегией Верховного Суда СССР он был приговорен к высшей мере наказания и был расстрелян на следующий день, 27 января 1940 года. Расстрельный список был подписан Секретарем ЦК ВКП(б) И. В. Сталиным. Прах писателя захоронен в Общей могиле № 1 Донского кладбища. С 1939 года имя Бабеля было изъято из советской литературы.
Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете. Штаб выступил из Крапивно, и наш обоз шумливым арьергардом растянулся по шоссе, идущему от Бреста до Варшавы и построенному на мужичьих костях Николаем Первым.
Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря. Тихая Волынь изгибается, Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ, она вползает в цветистые пригорки и ослабевшими руками путается в зарослях хмеля.
Оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова, нежный свет загорается в ущельях туч, штандарты заката веют над нашими головами. Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу. Почерневший Збруч шумит и закручивает пенистые узлы своих порогов. Мосты разрушены, и мы переезжаем реку вброд. Величавая луна лежит на волнах. Лошади по спину уходят в воду, звучные потоки сочатся между сотнями лошадиных ног. Кто-то тонет и звонко порочит богородицу. Река усеяна черными квадратами телег, она полна гула, свиста и песен, гремящих поверх лунных змей и сияющих ям.
Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене. Я нахожу развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году – на пасху.
– Уберите, – говорю я женщине. – Как вы грязно живете, хозяева…
Два еврея снимаются с места. Они прыгают на войлочных подошвах и убирают обломки с полу, они прыгают в безмолвии, по-обезьяньи, как японцы в цирке, их шеи пухнут и вертятся. Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим ложем.
Все убито тишиной, и только луна, обхватив синими руками свою круглую, блещущую, беспечную голову, бродяжит под окном. Я разминаю затекшие ноги, я лежу на распоротой перине и засыпаю. Начдив шесть снится мне.
Он гонится на тяжелом жеребце за комбригом и всаживает ему две пули в глаза. Пули пробивают голову комбрига, и оба глаза его падают наземь. «Зачем ты поворотил бригаду?» – кричит раненому Савицкий, начдив шесть, – и тут я просыпаюсь, потому что беременная женщина шарит пальцами по моему лицу.
– Пане, – говорит она мне, – вы кричите со сна и вы бросаетесь. Я постелю вам в другом углу, потому что вы толкаете моего папашу…
Она поднимает с полу худые свои ноги и круглый живот и снимает одеяло с заснувшего человека. Мертвый старик лежит там, закинувшись навзничь. Глотка его вырвана, лицо разрублено пополам, синяя кровь лежите его бороде, как кусок свинца.
– Пане, – говорит еврейка и встряхивает перину, – поляки резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру. Но они сделали так, как им было нужно, – он кончался в этой комнате и думал обо мне… И теперь я хочу знать, – сказала вдруг женщина с ужасной силой, – я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец…
Я отправился вчера с докладом к военкому, остановившемуся в доме бежавшего ксендза. На кухне встретила меня пани Элиза, экономка иезуита. Она дала мне янтарного чаю с бисквитами. Бисквиты ее пахли, как распятие. Лукавый сок был заключен в них и благовонная ярость Ватикана.
Рядом с домом в костеле ревели колокола, заведенные обезумевшим звонарем. Был вечер, полный июльских звезд. Пани Элиза, тряся внимательными сединами, подсыпала мне печенья, я насладился пищей иезуитов.
Старая полька называла меня «паном», у порога стояли навытяжку серые старики с окостеневшими ушами, и где-то в змеином сумраке извивалась сутана монаха. Патер бежал, но он оставил помощника – пана Ромуальда.
Гнусавый скопец с телом исполина, Ромуальд величал нас «товарищами». Желтым пальцем водил он по карте, указывая круги польского разгрома. Охваченный хриплым восторгом, пересчитывал он раны своей родины. Пусть кроткое забвение поглотит память о Ромуальде, предавшем нас без сожаления и расстрелянном мимоходом.
Но в тот вечер его узкая сутана шевелилась у всех портьер, яростно мела все дороги и усмехалась всем, кто хотел пить водку. В тот вечер тень монаха кралась за мной неотступно. Он стал бы епископом – пан Ромуальд, если бы он не был шпионом.
Я пил с ним ром, дыхание невиданного уклада мерцало под развалинами дома ксендза, и вкрадчивые его соблазны обессилили меня. О распятия, крохотные, как талисманы куртизанки, пергамент папских булл и атлас женских писем, истлевших в синем шелку жилетов!.. Я вижу тебя отсюда, неверный монах в лиловой рясе, припухлость твоих рук, твою душу, нежную и безжалостную, как душа кошки, я вижу раны твоего бога, сочащиеся семенем, благоуханным ядом, опьяняющим девственниц.
Мы пили ром, дожидаясь военкома, но он все не возвращался из штаба. Ромуальд упал в углу и заснул. Он спит и трепещет, а за окном в саду под черной страстью неба переливается аллея. Жаждущие розы колышутся во тьме. Зеленые молнии пылают в куполах. Раздетый труп валяется под откосом. И лунный блеск струится по мертвым ногам, торчащим врозь.
Вот Польша, вот надменная скорбь Речи Посполитой! Насильственный пришелец, я раскидываю вшивый тюфяк в храме, оставленном священнослужителем, подкладываю под голову фолианты, в которых напечатана осанна ясновельможному и пресветлому Начальнику Панства, Иозефу Пилсудскому.
Нищие орды катятся на твои древние города, о Польша, песнь об единении всех холопов гремит над ними, и горе тебе. Речь Посполитая, горе тебе, князь Радзивилл, и тебе, князь Сапега, вставшие на час!..
Все нет моего военкома. Я ищу его в штабе, в саду, в костеле. Ворота костела раскрыты, я вхожу, мне навстречу два серебряных черепа разгораются на крышке сломанного гроба. В испуге я бросаюсь вниз, в подземелье. Дубовая лестница ведет оттуда к алтарю. И я вижу множество огней, бегущих в высоте, у самого купола. Я вижу военкома, начальника особого отдела и казаков со свечами в руках. Они отзываются на слабый мой крик и выводят меня из подвала.
Черепа, оказавшиеся резьбой церковного катафалка, не пугают меня больше, и все вместе мы продолжаем обыск, потому что это был обыск, начатый после того, как в квартире ксендза нашли груды военного обмундирования.
Сверкая расшитыми конскими мордами наших обшлагов, перешептываясь и гремя шпорами, мы кружимся по гулкому зданию с оплывающим воском в руках. Богоматери, унизанные драгоценными камнями, следят наш путь розовыми, как у мышей, зрачками, пламя бьется в наших пальцах, и квадратные тени корчатся на статуях святого Петра, святого Франциска, святого Винцента, на их румяных щечках и курчавых бородах, раскрашенных кармином.
Мы кружимся и ищем. Под нашими пальцами прыгают костяные кнопки, раздвигаются разрезанные пополам иконы, открывая подземелья в зацветающие плесенью пещеры. Храм этот древен и полон тайны. Он скрывает в своих глянцевитых стенах потайные ходы, ниши и створки, распахивающиеся бесшумно.
О глупый ксендз, развесивший на гвоздях спасителя лифчики своих прихожанок. За царскими вратами мы нашли чемодан с золотыми монетами, сафьяновый мешок с кредитками и футляры парижских ювелиров с изумрудными перстнями.
А потом мы считали деньги в комнате военкома.
Столбы золота, ковры из денег, порывистый ветер, дующий на пламя свечей, воронье безумье в глазах пани Элизы, громовый хохот Ромуальда и нескончаемый рев колоколов, заведенных паном Робацким, обезумевшим звонарем.
– Прочь, – сказал я себе, – прочь от этих подмигивающих мадонн, обманутых солдатами…
Вот письмо на родину, продиктованное мне мальчиком нашей экспедиции Курдюковым. Оно не заслуживает забвения. Я переписал его, не приукрашивая, и передаю дословно, в согласии с истиной.
«Любезная мама Евдокия Федоровна. В первых строках сего письма спешу вас уведомить, что, благодаря господа, я есть жив и здоров, чего желаю от вас слыхать то же самое. А также нижающе вам кланяюсь от бела лица до сырой земли…».
(Следует перечисление родственников, крестных, кумовьев. Опустим это. Перейдем ко второму абзацу.).
«Любезная мама Евдокия Федоровна Курдюкова. Спешу вам написать, что я нахожусь в красной Конной армии товарища Буденного, а также тут находится ваш кум Никон Васильич, который есть в настоящее время красный герой.
Они взяли меня к себе, в экспедицию Политотдела, где мы развозим на позиции литературу и газеты – Московские Известия ЦИК, Московская Правда и родную беспощадную газету Красный кавалерист, которую всякий боец на передовой позиции желает прочитать, и опосля этого он с геройским духом рубает подлую шляхту, и я живу при Никон Васильиче очень великолепно.
Любезная мама Евдокия Федоровна. Пришлите чего можете от вашей силы-возможности. Просю вас заколоть рябого кабанчика и сделать мне посылку в Политотдел товарища Буденного, получить Василию Курдюкову. Каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и безо всякой одежды, так что дюже холодно.
Напишите мне письмо за моего Степу, живой он или нет, просю вас досматривайте до него и напишите мне – засекается он еще или перестал, а также насчет чесотки в передних ногах, подковали его или нет?
Просю вас, любезная мама Евдокия Федоровна, обмывайте ему беспременно передние ноги с мылом, которое я оставил за образами, а если папаша мыло истребили, так купите в Краснодаре, и бог вас не оставит. Могу вам описать также, что здеся страна совсем бедная, мужики со своими конями хоронятся от наших красных орлов по лесам, пшеницы, видать, мало и она ужасно мелкая, мы с нее смеемся. Хозяева сеют рожь и то же самое овес. На палках здесь растет хмель, так что выходит очень аккуратно; из него гонют самогон.