23,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Animedia Co.
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: Хроники разрушенного королевства
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2020
Главным событием в жизни юношей королевства Ангенор является тавромахия — поединок с бешеным шестирогим быком. Победитель получает деньги, славу и право присоединиться к элитной части армии — королевским кирасирам. Но наследники трона проходят обряд с иной целью — показать, что они достойны носить альмандиновую корону — венец воинов.
Смерть единственного наследника престола во время обряда приводит к ожесточенной борьбе за корону между его отцом — королем Осе, дядей Теабраном и принцессой Вечерой — старшей кузиной, которую считают виновной в гибели принца.
Пестрое полотно Хроник наполнено кровавыми битвами, дворцовыми интригами, предательством и жестокостью. Короли, наследники, северные правители самраты, графы южных земель, дикие горные племена — их всех объединит желание обладать той самой альмандиновой короной.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 474
Ähnliche
Анастасия Соболевская
Книга первая из серии«Хроники разрушенного королевства»
Оглавление
Глава 1
Резня
В то утро солнце последний раз поднялось над рыжими крышами Негерда.
Альфред сидел на перилах Колокольной башни и, подставив лицо ласковым лучам летнего солнца, напевал себе под нос запрещённую аббатом песенку о пастухе и сборщице фруктов, которую услышал на площади два дня назад. Конечно, услышь старик его неразборчивые напевы о «сладких персиках» и «красном кнуте», он бы вмиг показал мальчишке цену мирских развлечений, но здесь, на самой высокой точке Негерда, Альфред находился на безопасном расстоянии от знаменитых перчёных розог настоятеля Монастыря-на-Руне, а посему мог позволить себе небольшие вольности.
Солнце в северо-западных широтах Ангенора редко выглядывало из-за толстых туч, но сегодня оно решило порадовать жителей этого маленького уютного городка Приграничья и светило посередине глубокого, неестественно синего неба, лишённого любых облаков. Воздух тяжёлой плитой лежал на раскалённой земле и был тягуч и пахуч, как свежий липовый мёд.
Сутки до поста на верхушке Колокольной башни юный послушник безвылазно провёл в своей тесной тёмной келье в старом монастырском крыле близ башни и, не разгибая спины, завитушка за завитушкой старых ангенорских рун копировал тексты полуистлевших фолиантов, что две недели назад привезли из столицы кирасиры. И сейчас Альфред был счастлив сделать долгожданный перерыв и подставить лицо летнему солнцу.
Альфред сам себе не верил — ещё год назад он не умел ни читать, ни писать, но с тех пор, как старый аббат взял мальчика под своё крыло, он не только смог выучить то, что написано в священном семикнижии, хранившемся на аналое, но ему ещё и доверили копировать эти великие книги.
В этих пыльных фолиантах, старых, как сам мир, рунами размером с ячменные зёрнышки, были изложены трактаты о бытии, много лет назад написанные рукой безымянных приверженцев Святой благодати — новой религии, что пришла в эти земли с далёкого севера, и руки послушника всё ещё хранили запах старой бумаги и чернил, с которым в его кожу впиталась их мудрость. Во всём монастыре только ему и ещё паре послушников хватало усидчивости и аккуратности долгими часами выводить перьями святые писания на шероховатом пергаменте. Это дело было кропотливым и требовало огромного внимания, и потому аббат в качестве награды иногда разрешал Альфреду и другим писарям съедать по яблоку на ужин, что, по сравнению с пресной монастырской едой, было сродни настоящему лакомству. Старик называл Альфреда удивительно способным для простого мальчишки из глуши, но розги за малейшую оплошность не давали ему этим возгордиться.
Но как бы Альфреду ни нравилось переписывать руну за руной, увековечивая законы для новых последователей истинной, как говаривал аббат, веры, он был рад, когда старый священник попросил его весь день провести здесь, наедине с набатным колоколом, рядом с солнцем и ветром. У этого юноши во всём монастыре были самые зоркие глаза, а потому в важные для города дни его чаще других оставляли вглядываться в даль всех четырёх сторон.
Колокольная башня ещё при возведении считалась собственностью монастыря, так как именно на его деньги была когда-то построена, а потому службу на ней несли исключительно послушники, да и то только те, кто не боялся высоты. В монастыре таких было немного: личный служка аббата, младший поварёнок, Альфред да дьякон, но тот уже два дня как уехал в Паденброг просить короля о ссуде на починку старой часовни, а служка и поварёнок были заняты подготовкой к ежегодной ярмарке, и потому, кроме Альфреда, нести дозор больше было некому.
Король Огасовар, Осè, последний из династии Роксбургов, как и подавляющее число жителей Ангенора, поклонялся Перламутровым горам, что на западе крутыми хребтами уходили далеко за горизонт, — там, если верить старым легендам, живут боги. Но Святая благодать с каждым днём становилась сильнее и всё увереннее набирала паству на просторах королевства среди всех слоёв общества, от крестьян до графов, и потому королю, тем более находящемуся в шатком положении, не прислушиваться к народным настроениям было бы опрометчиво. Даже сама Суаве, любимая королева ангенорцев от Керестайских холмов до покрытых пышными лесами гор Ла Верн Кантамбрии, также стала исповедовать Святую благодать. Говорили, что именно по этой причине король весьма снисходительно начал относиться к новым верованиям, которые всё настойчивее прокрадывались на его территории. Любой из его предшественников — Магнар Законодатель, Эссегрид Растратчик или даже Дитман Укротитель — не моргнув глазом приказал бы вздёрнуть на площади Агерат тех, кто несет заразу в души его народа, но ни у одного из них не было Суаве. И было ли это к добру или худу, каждый решал сам.
Религиозные распри были лишь каплей в море общего недовольства королём. К Осе Кровавому в народе относились прохладно. Как к тени, отброшенной гением царственного Эдгара Роксбурга, почившего восемнадцать лет назад. Особенно это было заметно среди старшего поколения, кто ещё помнил Короля Жезлов благодаря его походам в Дикие горы и Пустодол. Младшее же поколение, особенно воцерковленное, чтило его лишь как ментора и покровителя, коими были все его предки. Выросшие на законах Святой благодати, они не видели в мягкости Осе слабости, скорее многогранность и невозможность поступать так, как поступали его предшественники в условиях слишком изменившегося мира. И всё же эта нелюбовь к последнему Роксбургу витала в воздухе и, приправленная сплетнями и толками, постепенно отравляла умы людей всех возрастов и социального статуса. И потому многие перестали обращать внимание на заслуги Осе перед своим народом, начав укоренять в головах народа образ слабого и трусливого короля, отгородившегося от мира высокими стенами Туренсворда, чьим уделом было лишь взирать на свой народ с высоты балкона тронного зала в окружении по-собачьи преданных короне северных головорезов. Кто-то оправдывал его, кто-то усугублял его недостатки, возводя их в абсолют, кто-то его жалел, сам же Альфред благоволил королю хотя бы за то, что прошлой зимой тот выделил их монастырю деньги на новые рясы и послушникам не пришлось мёрзнуть, как бывало раньше.
Но признательность молодых монахов королю не разделяли прочие жители Ангенора, которые вменяли ему в вину бездействие на пороге большой беды. Времена сейчас были непростые — выстоять мог только тот, кто не боялся показать силу, что едва ли относилось к Осе. Злые ветры дули с далёкого севера, и оттуда всё чаще и чаще доносилось тревожное эхо возможной войны.
Так, несколько лет назад люди, прибывшие в Негерд с залива Горящего неба, рассказывали, что княжество, расположенное на севере в долине Гирифор, полностью разграбила и истребила армия самозваного короля Теабрана.
«Там теперь ни городов, ни деревень не осталось, — говорили люди. — Всех, кто попадался на пути, резали как скотину. Даже замок князя Ээрдели Ровенну разграбили и сожгли дотла, а княжескую семью перерезали, всех до единого, как свиней».
Говорили, что с тех пор в тех краях больше никто не живёт, и земли те прозвали Долиной чёрных деревьев из-за покрывающего всю округу пепла как символа полного уничтожения, разорения и смерти.
Послушник много раз слышал леденящие душу истории, как вырезались целые города, как почва пропитывалась человеческой кровью, и ему не верилось, что можно вот так просто уничтожить целое княжество, пусть даже маленькое.
— Ведь так же не бывает, — возражал он. — Старый аббат говорил, что Бог помогает всем страждущим. Разве те люди не пострадали? Разве Он не мог помочь им спастись?
— Влàхосу об этом скажи, — отвечали ему. — Ему ли не знать, как быстро теряешь веру, когда бродишь по развалинам своего дома?
Альфред бы никогда не стал спрашивать об этом Влахоса из Ровенны. Он бы никогда даже не подошёл к нему ближе, чем на пушечный выстрел.
Внизу пёстрой массой копошились люди — готовилась летняя ярмарка. Послушник ждал её ещё с прошлого года. Только был он тогда простым пятнадцатилетним парнишкой, сыном дубильщика, который дрался за право первым забраться на парафиновый столб и хватал местных девчушек за юбки, а теперь он мог наблюдать за праздником только со стороны. Но всё же его положение отличалось некоторой выгодой — остальные послушники не могли присутствовать на ярмарке вовсе. Их уделом было прислуживать на кухне, помогать монахам в коровнике да учить псалмы и древние языки в тесных, сырых, душных кельях с крошечными отверстиями под потолком вместо окон, и потому все они страшно завидовали Альфреду, который удостоился чести вырваться из благочестивого плена.
В этом году земля была плодоносной как никогда. Даже аббат на проповедях всех уверял, что это божья благодать, ибо никогда ранее, пока не был вбит последний гвоздь в крышу монастыря, земля не давала такого богатого урожая. Староверы же не сомневались, что помогла богиня Беркана и духи земли и воды Ситри и Ллер, и с благодарностью сыпали зерно в Чистый ручей да подносили свежий хлеб к статуям богов у леса.
«До чего же хорошо», — думал Альфред, нежась в лучах доброго солнышка и потирая висевший на груди четырёхлистный чистотел — символ его нового Бога. У всех монахов были такие же, но у старших — больше и из золота, а цветок Альфреда был сделан из меди.
Он ещё не дал ни одного обета, потому как послушником был всего год, и его положение пока не мешало ему смотреть с высоты на стайку местных девушек, которые стирали в речке бельё. Раньше они стирали чуть ниже по течению, но монахи начали жаловаться, что девушки в мокрых одеждах мешали им читать молитвы и вдумываться в Слово Господне, и потому был вырыт небольшой канал на окраине, откуда девушек было видно только с Колокольной башни. С такого расстояния их фигурки казались маленькими-маленькими, почти и не разглядеть, но богатое воображение послушника позволяло ему дорисовать всё, не видимое глазу, и оно же позже рисовало ему все адовы муки, кои обрушатся на его голову после смерти за осквернение души монаха.
К полудню солнце уже пекло что есть сил и жара стояла несусветная. Послушнику хотелось раздеться, но, если его снизу увидит кто-то из монахов и доложит аббату, он снова получит десять ударов розгами. Подумав об этом, Альфред поёжился. Монахи, глубоко верующие люди, били с такой же силой, с которой из лучших побуждений желали наставить на путь истинный не чтящего монашеский уклад мальчишку. Их поучения обычно заживали на его коже по несколько дней.
Альфред наблюдал за людьми внизу, как вдруг заметил среди них ту, что совсем недавно оставила в его душе особенный след. Он не знал, как её зовут, да и видел всего один раз, когда настоятель выгнал его из кухни к колодцу за ведром чистой воды, но отдал бы что угодно, чтобы снова увидеть её простое улыбчивое лицо и золотые кудряшки. Альфред грустно вздохнул, любуясь красавицей.
Была бы его воля, он бы никогда не стал монахом, но его отец, человек жёсткий и прагматичный, проводивший в едких щелочах больше времени, чем монахи в молитвах, посчитал, что не хочет сыну такой же участи, а вот труд в монастыре, чья власть в городе крепла с каждым днем, вполне мог сослужить его наследнику хорошую службу. Одно только печалило сердца обоих — священники Святой благодати давали обет безбрачия, и потому Альфред смотрел на золотые кудри и обнажённые конопатые плечи красавицы и пытался смириться с тем, что никогда не почувствует ласку её рук.
Внизу на небольшой площади, рядом с полем для боя мешками, пятеро потных мужиков ставили большие навесы для главной распродажи. Послушник слышал, что там будут танцы и музыка и станут продавать фрукты и северное вино из пшеничного солода, мёда, клюквы и болотного мирта, который добавляли для крепости. Оно, конечно, было не таким сладким и терпким, как южное виноградное из Кантамбрии, но было незаменимо при похмелье, а горьковатый привкус оставлял приятное послевкусие. Мама Альфреда добавляла его в тесто вместо уксуса, и у её выпечки появлялся приятный горько-сладкий, чуть землистый аромат. Самое дорогое северное вино, что разливали близ Мангрового леса, настаивалось в кедровых бочках по пять-шесть лет, но его могли себе позволить только богачи, такие как местные купцы или торговцы из крупных деревень и городков округи, остальные же крестьяне и ремесленники довольствовались вином куда проще — годичной или двухгодичной выдержки. Местные виноделы уже предвкушали наплыв южан, готовых скупать вино бочками на целый год вперёд. Если их будет столько же, как в прошлом году, то каждый из них, выставив цену чуть больше прошлогодней, сразу набьёт карманы деньгами. Южане по отношению к северным винам никогда не скупились.
По приказу местных властей жители украшали дома. Те, в чьих карманах звенела серебряная и золотая монета, чинил черепицу и просмаливал швы, а кто в своей жизни видел только медяки — просто кидал на крыши слой нового сена и траву, которую сам же и накосил. Дети и женщины собирали в полях цветы и складывали в букеты, чтобы украсить окна и двери. Извилистые улочки посыпали песком, чтобы скрыть грязь после дождя.
Посередине площади стоял высоченный, натёртый парафином столб, на верхушке которого уже висели мешочки с готовыми угощениями и подарками. Вчера Альфред и другие послушники лично раскладывали в них фрукты и пряники. У подножия столба, собравшись дружной стайкой, чирикала местная детвора. Один из мальчуганов, самый смелый и задиристый, шустро растолкал конкурентов и попытался забраться наверх, но заскользил на парафине и свалился на землю, а остальные окружили его и засмеяли. Бедолага только сурово посмотрел наверх и погрозил угощениям кулаком.
Послушник заскучал. Колокольная башня была самым бесполезным сооружением в Негерде — на город никто не нападал ни разу за всю историю его существования. А если бы кто и напал, что с того? В городе не было ни одного солдата. Они были здесь ещё с месяц назад, ходили, гордо сверкая начищенными железными латами с грифоном, гербом графа Корбела, к чьим землям примыкал Негерд. Но потом их хозяин почему-то приказал всем вернуться в Озёрный замок, что царапал высокими башнями небо на горизонте. Да и что здесь брать? Только товар торговцев шерстью да вином или зерно в местном амбаре.
Иногда, конечно, случались стычки между староверами и нововерами, но они решались быстро и по большей части почти без насилия. Хотя так было не везде. Например, в соседней деревне развернулась настоящая религиозная война, из-за которой едва не погибла половина населения. Но такие случаи были редки, потому как большая часть ремесленников решила быть терпимой по отношению к новым религиозным веяниям. У них были проблемы куда серьёзнее: как вырастить пшеницу, когда корни пожирают черви, чем кормить скот да как расплатиться с местным кузнецом за новые подковы для кобылы, чем решать, чья вера правильнее. А монахи Святой благодати предпочитали осторожничать, наученные горьким опытом соседей, и старались быть в своих речах убедительными, но не настолько настойчивыми, чтобы вызвать к себе неприязнь и желание народа схватиться за вилы и факелы.
Ещё через час изнывающему от безделья Альфреду стало совсем невмоготу всматриваться в недвижимый горизонт и уже в который раз перечитывать выученный наизусть псалтырь — лучше бы его отправили прислуживать на кухне. К ярмарке там сегодня пеклись самые вкусные пирожки с картошкой, и можно было бы что-то украсть. А тут? Что тут? Одно — смотреть сверху на людей, что кажутся ползающими по земле муравьями, любоваться сверкающей золотой звездой на главной башне монастыря да ворон считать. И почему их сегодня так много? Будто кто выгнал их с насиженных мест, и все они не нашли ничего лучше, чем летать вокруг колокольни и громко каркать.
— Какие же лужёные глотки. — Послушник заткнул уши. — И кар! И кар! А ну, пошла! — Он замахнулся псалтырём на особенно крикливую птицу. Та в ответ лишь так же отчаянно каркнула, взлетела и села на соседние перила, глядя на человека без страха.
Издалека нестерпимо тянуло гарью — наверное, где-то охотники опять поджаривают на костре свежую дичь, или в пекарне что-то сгорело. В животе заурчало.
— Я бы сейчас съел целую лошадь… — вздохнул Альфред.
Но день только начинался, а потому узнику колокольни оставалось ещё долго нести свой дозор.
Когда площадь наполнилась торговцами, а из-под навеса начали доноситься задорные, как детский смех, звуки свирели, с северной стороны быстро, как ураганный порыв перед грозой, налетел ветер и сдул две опоры шатра. Тот покосился, но не упал. До уха Альфреда донеслось эхо мужицкой брани, и к поломке поспешили работники с молотками. Отовсюду начали стягиваться горожане, готовые оставить на прилавках с тканями, посудой, вином и прочей снедью хорошие деньги. Последовал ещё один ледяной порыв и спугнул с Колокольной башни всех ворон — они, потревоженные вихрем, громко галдя, чёрной беспорядочной массой взмыли вверх и пропали. Какое-то непонятное движение рядом с деревьями у излучины привлекло внимание юноши, будто клубы дыма вздымались над землёй вдалеке, на юго-востоке. Он пригляделся. Туча двигалась к городу по песчаной дороге.
«Торговцы из Паденброга», — решил Альфред. Они всегда приезжали в Негерд по этому тракту. Странно, что в этом году они решили явиться так рано — ярмарка ещё только началась, а они прибывали обычно к вечеру, когда, сбросив первую партию товара, торговцы выкладывали на прилавки всё самое лучшее. Альфред пожал плечами: «И ладно. Чем больше людей, тем лучше. Всё равно половину из них прямой дорогой приведёт в часовню к мироточащим статуям. Вот бы дали больше денег, тогда аббат разрешит кормить нас чем-то повкуснее жидкой просяной каши». Мальчишка сам прервал свои мечты, вызванные воспоминаниями о вкусной маминой стряпне, храни боги… Господь её душу, настолько теперь для него они были нелепы.
«А если нет, то, может быть, я куплю для монастыря хотя бы половину мешка соли». Мечтая о солёном привкусе еды, который ему когда-то всё-таки удалось ощутить, утащив щепотку соли из личного мешка аббата, Альфред просидел на перилах ещё несколько минут, потом вздохнул по несбыточному и уткнулся носом в свой потрёпанный псалтырь. Снова повеяло гарью.
— Что за невыносимая вонь? — Альфред высунулся из-под крыши наружу и снова устремил взгляд вдаль. Всадники остановились, но рядом с ними появилось странное сооружение непонятной формы, чем-то похожее на огромную катапульту, камнем из которой, если верить преданиям, король Дитман II когда-то победил Зло Серебряной горы. Или нет? Странно. Ничего не видно. Люди сгрудились вокруг — Альфреду было непонятно, что они делают. Он напряг глаза, стараясь различить действие вдалеке.
«Они будто… будто… Погодите…» Противный холодок скользнул по спине послушника. Ему удалось разглядеть их одежду. Все они были в доспехах, и кони их тоже. Первой мыслью Альфреда было, что это возвращаются воины графа Корбела, но его солдаты носили обычные железные латы и синие плащи, а эти были сплошь в чёрном с серебром, и плащи их были алыми, как у Ловчих. Но что отряд личной охраны короля делает так далеко от столицы? Хотя Альфред и жил в изоляции в келье монастыря, едва ли его стены могли оградить юного монаха от сплетен. Он слышал о Ловчих и об их предводителе, Влахосе Бродяге из Ровенны, чья рука исполняла любые приказы короля. И если этому человеку что-то понадобилось в их краях — жди беды. Ловчих боялись как огня, как чумы. Они, как ищейки, выискивали заговорщиков против короны и устраивали кровавые облавы, за пять лет существования вымарав свои имена в людской крови. Неужели в Негерде готовился бунт против короны? Но кем?
И что у всадников в руках?
И тут ледяные лапы испуга вцепились в горло мальчишки. Луки и факелы! Началось движение, и из того странного устройства, у которого суетились солдаты, в сторону Негерда полетели три серых предмета. Люди внизу зажгли на-конечники стрел и прицелились в брошенные мишени. Послушник растерялся и отпрянул в сторону. Он никогда в жизни не видел нападения, и страх перед надвигающейся опасностью, которая вдруг возникла из ниоткуда и оказалась совсем близко, ударил его в самое сердце. Он вцепился в язык набатного колокола, и протяжный гулкий звон накрыл Негерд.
Привыкшие к спокойной жизни жители не сразу поняли, что за звон разносится по округе, начали лениво оглядываться, возникла какая-то суета. Кто-то посмотрел наверх и увидел, как мальчишка-послушник суматошно дёргает язык набата, всё громче предупреждая об опасности. Три странных предмета, похожие на камни или набитые доверху мешки, уже оказались над крышами. Все замерли, словно застигнутые врасплох нерасторопные звери. Раздался оглушительный хлопок, похожий на взрыв. Снаряды полыхнули в небесной выси и пропали в яркой вспышке, ослепляющей, как тысячи солнц. Внезапно свет погас, и с неба посыпались капли. Они падали на землю беззвучным дождём, искрящимся на солнце серебряной паутиной. Ослеплённые люди сквозь пальцы глядели, как он опускается на них, подобно туману.
Через секунду совсем рядом раздался чей-то вопль. Кричал человек, чьей кожи коснулось это невесомое серебро. Крик нарастал, и вот уже кричали двое, трое, дюжина, десятки людей. Люди со страшным воем, будто отбиваясь от налетевшей стаи пчёл, метались из стороны в сторону, толкая друг друга. Их кожа начала покрываться кровавыми язвами. Ядовитое серебро прожигало тело всякого, на кого попадало, проходило сквозь тела, как раскалённый нож сквозь масло. Люди кинулись к шатру, началась давка. С краёв крыши, под которой всё ещё бил в набатный колокол испуганный послушник, капали сверкающие смертоносные капли, с шипением проедая старую черепицу. Альфред видел, как изъеденные язвами люди сдирают с себя кровоточащую кожу, и зажмурился. Внезапно дождь прекратился.
И тут сверху посыпались горящие стрелы. Сухое сено на кровлях вспыхнуло в ту же секунду. Одна из стрел угодила в крышу навеса и прошила его насквозь, найдя свою конечную цель в груди подмастерья торговца. Ткань вспыхнула, как сухая трава. Люди бросились врассыпную. Под натиском толпы столы опрокинулись, и все товары погибали под ногами испуганных людей, стремящихся найти безопасное место. Горящие ярмарочные шатры накренились и повалились на затоптанную траву. Люди спешили укрыться в домах, что были ещё не тронуты пламенем, кто-то бежал к монастырским воротам. На шум из монастыря выбежал всполошённый аббат. Земля под ногами уже дрожала от топота приближающейся конницы, и люди бежали к спасителю с мольбами о помощи. Священник поспешил раскрыть ворота шире, позвав на помощь нескольких подоспевших монахов. Люди же бежали и бежали, наступая на тех, кого до смерти или полусмерти сжёг огненный дождь. Кто похватал свои пожитки, а кто бежал налегке. Мужчины толкали женщин, дети спотыкались и падали. Аббату удалось протиснуться сквозь наступающую толпу, чтобы помочь одной женщине, каждое воскресенье посещавшей его мессы, но она шла к спасительному убежищу так медленно, что монах, грешным делом, подумал, что из-за неё сам не успеет в укрытие.
Всадники вторглись в город, чёрно-красной массой вгрызлись в Негерд, мечами и огнём пробивая себе путь вперёд по узким изломанным улочкам, и уже жгли, кололи, рубили всё живое и неживое на своём пути. Несколько человек спрыгнули с лошадей и принялись выбивать двери домов. Они за шиворот выволакивали оттуда людей, не делая различий между мужчинами, женщинами, стариками и детьми, и казнили на месте. Альфред спрятался за перилами, где, не в силах отвести глаз от страшной картины, продолжал смотреть сквозь щели между балками, как убийцы разоряли дома. Опустошающее чувство вины сдавило его сердце. Ловчие были подобны стихии — как вода, они заполняли все улочки, неся за собой огонь и металлический блеск окровавленного оружия. Обречённый Негерд возопил десятками голосов. Альфред забился в угол и зажал уши, чтобы не слышать этого визга, будто там, внизу, резали сотню свиней. Раздался мужской крик и сразу прервался, Альфреду показалось, что кричал его отец, и к его горлу подкатил рвотный ком. Небо наполнилось чернотой и смрадом. Мальчик не хотел думать о том, успел ли кто-то спрятаться за монастырскими воротами и успел ли старик их закрыть, прежде чем войско добралось до убежища.
Аббат говорил: «Если ты веришь, то не будешь бояться смерти, потому что там, за чертой, тебя ждёт другая жизнь без бед и страха», но все эти мудрые слова уже вылетели из головы Альфреда. Он боялся, как затравленный зверь, и вжимался в деревянную стенку Колокольной башни. Ему было плевать на слова старика — всё его существо хотело жить.
Между щелей в полу потянуло серым дымом, и Альфред в испуге отпрянул в сторону — Колокольная башня горела. Он знал ещё не все молитвы, но и они в тот же миг куда-то исчезли, уступив место впитанным с молоком матери старым напевам древних богов, которым поклонялись все его предки. Мальчик схватился за голову и зашептал себе под нос сбивчивые мольбы о спасении. Раздался громкий удар, звон искорёженного металла и грохот. Воздух наполнила новая волна криков и плача — всадники сломали монастырские ворота. Теперь жителям некуда было деваться. Затявкали какие-то псы, но их лай мгновенно сменился побеждённым визгом. На улицу выбежало несколько человек, но всадники догнали их и зарубили на месте.
Альфред не знал, как долго это продолжалось: полчаса, час, шесть часов или несколько минут, — он потерял счёт времени, — но, когда смолкли последние крики, убийцы исчезли так же стихийно, как появились, чёрной толпой уносясь обратно на юго-восток. Только тогда послушник смог выйти из укрытия.
Пол дымил чернотой и душил угаром. Отовсюду лезли языки пламени. Трясущимися руками Альфред вцепился в перила. Он осмотрелся в поисках места, куда ему можно было бы деться от наступающего огня, и его глаза остановились на соседней башенке монастырского амбара. Он горел — почерневшее дерево облизывали языки пламени, и крыша, казалось, вот-вот рухнет, но всё ещё держалась на балках. Послушник, собрав всю волю в кулак, перелез через перила и прыгнул на сожжённую крышу. От удара его тела она треснула и обвалилась. Мальчишка отлетел от неё и кубарем свалился вниз, приземлившись на груду хлама, который остался от сожжённой телеги. При падении он задел головой торчащий откуда-то гвоздь и распорол себе щёку, но боли не почувствовал. Подол его одежды загорелся, и он затушил его голыми руками. Вытерев лицо, он увидел кровь, но не придал этому значения. Альфред встал и бросился к дому. Всё, что он видел вокруг, было разрушено и горело, повсюду лежали тела. Но больше вывернутого наизнанку уродства осквернённой обгоревшей человеческой плоти, послушника пугала звенящая тишина. Только ветер трепал сено да смердело сгоревшим мясом. Всюду на дорогах валялось людское добро: тюки с разорванной тканью, еда, шерсть, лежали пустые сундуки. Всадники забрали всё, что смогли увезти.
— Отец! — закричал мальчик, подбегая к родному крыльцу. — Отец!
Внутри был только огонь. Альфреду вдруг почудилось, что в ответ он услышал своё имя, и он попытался войти в дом, но его лицо лизнули языки пламени, и Альфреда откинуло назад. Поднявшись на четвереньки, он увидел за углом тело мужчины, лежащее поперёк коромысла. Всадники обезглавили его отца, когда тот пытался укрыться в дубильне. Альфред повалился на землю, зажав рот рукой, и завыл, как зверёныш.
Вдруг как из-под земли перед послушником выросла какая-то девушка.
— Альфред! — Рыдая, она бросилась к мальчишке, упала рядом и прижалась к нему всем телом. — Альфред!
Он не знал, кто она, или не узнал из-за синяков и грязи на её лице, но обнял. Её платье было разорвано, а по лицу и ногам текла кровь.
— Они всех убили, Альфред! — едва слышно шептала она разбитыми губами. — Всех! Они только убивали. Они убили всех…
Ужас ознобом скользнул по спине юноши. Он обернулся и посмотрел в сторону монастыря. Ворота, сорванные с петель, валялись на земле, а внутри не было ничего, кроме пламени.
Глава 2
Кровавый король Ангенора
Король Осе не спал вторые сутки. Всё время с вечерних сумерек до первых лучей солнца он стоял у окна своей опочивальни в самой глубине замка Туренсворд и размышлял о последних новостях, принесённых лазутчиками.
Тучи сгущались над его головой. Человек, которого он никогда в жизни не видел, но о котором многое слышал, его кровный враг, набирал силы.
Королю сообщили, что один из городов Приграничья был полностью вырезан несколько дней назад. У него не было никаких сомнений, что это сделали солдаты его вассала, графа Корбела, с недавних пор перешедшего на сторону человека, который провозгласил себя истинным королём Ангенора. Лазутчики сообщали, что предатель уже присягнул новому королю и даровал ему свою армию. Причины внезапной лояльности графа к самозванцу умалчивались, но король Осе в них и не нуждался. Он знал, что рано или поздно протектер Приграничья переступит черту, ища способ отомстить короне, но он не думал, что их личные счёты приведут к началу гражданской войны.
Если граф примкнул к Теабрану, то его владения, пусть незаконно, но присоединились к владениям Ложного короля, близ руин печально известного замка Лит, тем самым расширив его территории до реки Руна, служившей границей между центральной частью Ангенора и северными землями. Но что настораживало короля больше всего, так это то, что, по словам доносчиков, всадники напали на Негерд с юго-востока, тогда как Озёрный замок находился севернее. В таком случае солдатам Адариха Корбела необходимо было пересечь тракт между двумя сторожевыми башнями, Столпами, а это уже отбрасывало тень на несущих там дозор касарийских наёмников, которые в своё время были изгнаны самратом Ютгейром и присягнули королю Эдгару.
Осе тряхнул головой, отгоняя скверные мысли. Как эти воины могли перейти Приграничье и остаться незамеченными? Целый отряд на скакунах с катапультой пересёк часть Ангенора, и никто ничего не видел! Никто! Где были глаза у его шпионов? Налицо была измена. Измена!
Король видел в случившемся и свою вину, отчего ему становилось ещё горше думать о произошедшем. Несколько месяцев назад Осе поступился своим единственным принципом — решать проблемы путём переговоров — и отказал Теабрану в аудиенции, и теперь ему было жутко из-за того, что его отказ спровоцировал гибель невинных людей. Наученный горьким опытом король больше не хотел, чтобы проливалась чья-то кровь.
Он знал этот город. Будучи ещё ребёнком, он вместе со своим отцом, королём Эссегридом, и старшим братом Эдгаром останавливался там на пути в Озёрный замок, когда отец собирался нанести визит графу Эрхарду Корбелу, отцу нынешнего хозяина замка. Отчего-то ему запомнился тот уголок, где дети играли у речки, а монахи, ведомые верой в Святую благодать, строили для себя небольшой монастырь.
Негерд был тихим уголком, где кроме ремесленников, которые ещё могли защититься — кто лопатой, кто молотом — из воинов были только люди графа. Если бы Осе знал, к чему приведёт его упрямство, под влиянием испуга перепутанное с решимостью, он бы принял этого ублюдка Теабрана и не пролились бы реки крови. Теперь же, когда бывший друг примкнул к его врагу, самопровозглашённый король северных земель принялся откусывать по кусочку от Ангенора, начиная с самых беззащитных уголков. Осе вдруг представилась страшная картина пылающего города.
Но, как бы ни грызло Огасовара изнутри чувство вины, король корил себя недолго. Очень скоро разум его начал искать доказательства того, что начало войне было положено гораздо раньше, чем он отказал Теабрану в личной аудиенции, а именно в тот день, когда он и его отец переступили порог Озёрного замка.
Именно тогда король Эссегрид «Золотой Щит» Роксбург, гордо сидя на могучей спине облачённого в доспехи боевого ангенорского быка, увидел ту служанку, чьего имени и лица Осе не помнил, но которой было суждено сыграть главную роль в истории Ангенора. У короля ушло мало времени на то, чтобы увлечься этой девушкой и снова позабыть данную королеве клятву верности. По обоюдному желанию это произошло или же нет, но, когда королевское семейство покинуло замок, та девушка уехала домой, на север, в крошечный рыбацкий городок близ Голой башни на острове Валевор, чтобы родить того, кто через несколько лет наберётся силы и власти, дабы претендовать на трон самого могущественного из существующих государств.
Будучи незаконнорождённым сыном короля, а потому имея весьма спорные права на ангенорский престол, Теабран всё это время не показывал носа с Холодных островов, но смерть единственного законного наследника Осе развязала ему руки.
Были ещё две принцессы, но женщины наследовать альмандиновую корону не могли, и этот закон теперь только усугублял положение короля как единственного человека, который теперь стоял между самозванцем и троном. И если в младшей Ясне, родной дочке, Осе души не чаял и мечтал увидеть сияющую алыми искрами корону на её белокурой головке, то про дочь старшего брата Осе и думать не хотел. Ему становилось дурно, даже когда королева Суаве просто упоминала о ней.
Вече́ра… Когда-то он назвал её в честь первой звезды, что появляется на небосводе с наступлением сумерек, именем, звенящим, как ночной хрустальный колокольчик, но теперь в этом имени ему слышался рокот надвигающейся бури. Когда-то он пытался полюбить её, но теперь всей душой желал, чтобы она умерла. Как же он хотел, чтобы она умерла, она, а не его сын!
Каждый раз, проходя мимо портрета Вечеры в Красной галерее, Осе останавливался и глядел на неё, как люди смотрят на пожар, уничтожающий их дом. Жестокая, лицемерная дрянь! И никто не мог убедить его в том, что она невиновна.
Когда король узнал, что Негерд разграблен, первым его импульсом было всё бросить и исчезнуть. Слишком страшно ему стало нести ответственность за искалеченные жизни, и только тень умершего брата не дала ему сдаться. Если бы только в нём была хоть толика храбрости Эдгара! Тревога не отпускала. Что же будет дальше?
Вчера он приказал привести к себе Гезу. Это была странная женщина, прозванная в народе Леди Полудня. Люди говорили, что она происходила из рода древних полулюдей-полубогов эллари, которые живут в глубине Перламутровых гор. Говорили даже, что Леди Полудня лично знала богов. Она жила за городской стеной, в глубине Редколесья, в небольшой хижине под сикомором, которую, как она утверждала, построил её покойный муж, и всегда заходила в город через Ворота Мира — самые громоздкие и тяжёлые, отделанные железом, с многочисленными замками. Чтобы открыть их, необходимо было больше всего времени и усилий смотрителей, а потому кроме особ королевской крови ворота не открывали ни перед кем. Кроме неё.
Эта совершенно седая, неестественно высокая женщина, которой на вид было чуть больше тридцати, но в чьих серебряных глазах читались несколько столетий прожитой жизни, всегда носила только белую одежду и никогда не надевала обувь, даже зимой. Она говорила, что её сила в земле, и потому она никогда не должна терять с нею связь. Она раскрашивала руки древними узорами с помощью красящих трав и готовила отвары и настои от многих болезней. Только она знала правильный рецепт приготовления «Слёз Скаки» — снадобья из дурман-травы, где всего одна лишняя капля одного из ингредиентов превращала снотворное в яд, а недостаток одной капли другого туманил разум людям, и безумный бог Глуас овладевал ими уже навсегда. И только она знала сотни рецептов ядов из солянума, которыми травили кто — крыс, кто — нежелательный плод, зарождённый в утробе женщины вне брака.
Но главный её дар заключался не в этом. Геза умела общаться с камнями, как люди общаются друг с другом, и будто бы этим даром её наградила сама богиня магии Чарна. Геза задавала вопрос, и камни рассказывали ей всю правду. За это её уважали и боялись. Ответы камней никогда не расходились с истиной. Именно Геза однажды, сжимая в руках два бурых граната, как безумная, закричала на всю рыночную площадь, что Паденброг будет обезглавлен, а уже на следующий день город узнал, что принцесса Вечера ранила наследника трона.
Осе очень боялся услышать ответ на свой вопрос, но надежда на то, что боги скажут через камни, как ему поступить, билась в его груди раненой птицей.
Гезу нашли на площади Агерат, когда она натирала ступни статуй богов благоуханными маслами. Она знала, что король пошлёт за ней, и заранее взяла с собой мешочек с гадальными камнями. Услышав просьбу короля, она села на пол тронного зала и, нашёптывая что-то тихо-тихо, высыпала камни перед собой. Красный альмандин, камень династии Роксбургов, разбился на две половинки, едва коснувшись мраморного пола. Необычайно длинными и тонкими пальцами Геза бережно подняла их и выложила на разрисованной ангенорскими рунами ладони. Её лицо ничего не выражало, будто всё, что она видит в камнях, ей глубоко безразлично.
— У вас чистое сердце. Такие, как вы, становятся хорошими королями, но проигрывают войну. Королевство будет расколото, и произойдёт это быстро, мой король. — Её нежный, как шенойский шёлк, голос бабочкой порхнул над тронным залом и эхом отразился от белоснежных гладких стен.
— Оно уже расколото. — Осе потёр аккуратную рыжую бородку. — Мраморная долина всё реже интересуется делами королевства, полностью сосредоточив внимание на своих рынках и банках. Шеной уже полгода как прибрал к рукам Крак Виа де Монте и Скорпионью нору и считает себя отдельным государством, а не частью Кантамбрии. Они даже достали из сундуков старые знамёна — зелёное полотно с тремя белыми шелкопрядами! Проклятые торгаши! Север тоже потерян до самого Приграничья стараниями графа Корбела. Куда уж королевству быть более расколотым?
Геза, казалось, не заметила его раздражения. Она кротко покивала, опустила лицо и провела рукой по камням.
— Наследник династии сможет победить врага.
— Королева сможет ещё родить? — поднял бровь Осе, памятуя о последних тяжёлых родах королевы, когда она более суток не могла разродиться Ясной и, по словам повитухи, больше рожать не могла.
Геза раздвинула смешавшиеся в кучу обсидианы и янтарь и посмотрела на короля своими огромными серебряными глазами в обрамлении длинных белых ресниц. Её необычное узкое лицо одновременно пугало Осе и заставляло зачарованно смотреть на него.
— Нет, — сказала она, будто произнося приговор королевской семье. — Я не вижу продолжения рода королей по вашей крови.
И сердце короля будто пропустило удар.
— Но в ваших силах найти наследника.
— Я не отдам трон кому бы то ни было не из моего рода, — стукнул по подлокотнику Осе. — Мои предки передавали корону от отца к сыну с самого начала династии. Кто я такой, чтобы нарушать эту традицию?
— Камни не говорят о безвозвратной потере вами королевской власти, но в вашем роду должен быть наследник. Я вижу обсидиан рядом с вашим камнем. Это молодой, смелый мужчина, юноша, благородной крови. Рубин говорит о том, что он, возможно, уже воевал или ещё только собирается.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал король. — Его зовут Роланд. Это жених моей Ясны. Но даже когда они поженятся, всё равно прямой наследник появится не раньше, чем Ясна родит, а это значит, что нам нужно минимум три года. И то это только в случае, если её первенцем будет мальчик — и если самозванец даст нам ещё лет семнадцать. Но война уже на нашем пороге. Как наследник трона, по-твоему, может помочь нам, будучи младенцем?
— Я говорю не о младенце — малыш Ясны едва ли может спасти королевство. И я говорю не о Роланде. — Геза при-кусила тонкую губу и призадумалась. — Хотя, безусловно, его камни я тоже вижу. Лунный камень, туманная яшма. Мой король, вы уверены, что хотите, чтобы этот человек стал мужем вашей дочери?
— А что говорят камни?
— Что вы колеблетесь, но всё равно не послушаете моего совета.
— Родители Роланда — мои друзья. Они помогли мне, когда я только взошёл на престол после брата. Тогда против меня были почти все графы, потому что я не походил на Эдгара ни в чём. Если бы не эти люди, произошло бы восстание, а их поддержка помогла мне остаться у власти. Я обещал им, что наши дети поженятся. Я не могу нарушить обещание.
— Но почему не наследник южных земель? Его отец также поддержал вас и предлагал соединить в браке своего сына и вашу дочь. И его сын — юноша с чистыми помыслами и душой.
— Лаэтан? Сын этого двуличного безумца? — горько усмехнулся король. — Побойся богов, Геза! Этот мальчик живёт в мире иллюзий, которые ему внушил его отец. Спроси у камней, каков Эрнан Монтонари, и ты меня поймёшь. Родители Роланда богаты, влиятельны и, что бывает редко, совершенно бесхитростны, до смешного предсказуемы и верны. В то время как Эрнан — интриган, ведомый только ему понятными мотивами. Он самовлюблён, азартен и непредсказуем. Я никогда не отдам свою дочь за сына этого кантамбрийца. Роланд — лучший вариант для моей Ясны, — король запнулся. — Они поженятся. Я так решил, а Ясна согласилась. Да, этот юноша вспыльчив, как его дед, иногда эгоистичен и заносчив, и, возможно, я бы предпочёл для своей дочери другого мужа, но этот молодой человек также силён, умён и обещает стать прекрасным воином.
— Вы убеждаете себя в том, что не соответствует истине, мой король.
Король тяжело вздохнул и задумался. Любого другого человека, который бы осмелился бросить правду ему в лицо, Осе в ту же секунду приказал бы кинуть в темницу. Но Геза знала, что к ней он и пальцем притронуться не посмеет.
— Я знаю, — обронил он, сжав губы. — Но, если выбирать между Роландом и Лаэтаном, я отдаю предпочтение первому, потому что поступки его родителей я вижу наперёд, а второй — стихия. Ни предсказать, ни усмирить. Даже наш казначей сбежал в Паденброг, подальше от власти Эрнана. Я не желаю, чтобы в наследниках моего трона текла хотя бы капля этой дикой крови. Роланд станет мужем Ясны. Я поселю их в замке, и он позаботится о ней и их будущем сыне, пока тот не вырастет и не унаследует мою корону.
— Тогда, если вы для себя всё решили, мой король, зачем же вы позвали меня? Чтобы я развеяла ваши сомнения? Но не эти ли сомнения уберегают вас от опрометчивого шага? Хотите знать, что боги хотят ответить вам на самый важный вопрос?
— Хочу.
Геза поднялась с пола и подошла к королю.
Подходить к Осе так близко имели право только приближённые к трону, но этой женщине он не посмел бы перечить, даже коснись она его.
— Возьмите. — Геза протянула ему мешочек с оставшимися камнями.
Король послушно взял мешок.
— Теперь подумайте, что спасёт королевство, какая сила окажется на вашей стороне и объединит его, и достаньте оттуда любой камень.
Осе не хотел принимать участие в гаданиях, потому что при всех своих регалиях правящего короля всё же не считал себя достойным личного общения с богами, но не посмел отказать Гезе. Он сунул тонкие пальцы в мешочек и вытянул оттуда первый же попавшийся камень.
Это был огненный опал.
— Вы знаете, чей это камень, мой король? — Ласковый голос ведьмы проникал королю в самую душу.
— Нет.
— Скоро узнаете. Очень скоро. Этот камень холоден, но этот холод лишь видимость — он обманчив. В нём хранится пламя, что бушует в душе этого человека. Его приведут сюда сами боги. Этот камень недавно нашёл своего обладателя и покинет его лишь со смертью. Он поведёт за собой народ на борьбу с тем, кто угрожает королевству, и люди пойдут за ним. Пойдут, потому что поверят. Вы сами только что своей рукой выбрали его. Это ваша судьба и его судьба.
Спокойствие этой женщины с серебряными глазами и её убеждённость в сказанном пробирали короля до костей, как лютый зимний мороз. Он более не мог выносить её присутствия, как если бы за спиной Гезы стояли и глядели ему в душу все боги и духи незримого мира.
Король приказал увести эту женщину.
Глава 3
Пурпурное сердце влюблённой принцессы
В день, когда Влахос должен был вернуться из Приграничья, служанка разбудила Ясну ни свет ни заря.
— Принцесса, вставайте! Уже утро! — полушёпотом произнесла она, склонившись над усыпанной золотыми волосами бархатной подушкой, и легонько тронула белоснежное плечико. — Принцесса Ясна!
— Что? — пробубнила сквозь сон девочка и лениво повернула светленькую головку. — Что случилось?
— Вы просили меня разбудить вас, когда дозорный скажет, что Ловчие уже близко…
Не успела служанка договорить, как принцесса вскочила, будто её окатили ушатом ледяной воды, и откинула шёлковое одеяло.
— Что-что?! Уже? Почему ты меня раньше не разбудила, глупая ты служанка?! — по-детски смешно возмутилась она и потёрла заспанные глаза.
— Всадники ещё на горизонте, — поспешила та оправдаться. — Мне смотрящий на башне сказал, что они ещё там… — растерянно лепетала Ирма. — Не быстрее, чем через полчаса, они доберутся до Сумеречных Ворот, потом пересекут город и окажутся в замке…
— Ладно-ладно. — Ясна замахала руками, будто прогоняя назойливую муху. — Принеси мне воды.
Для всего двора этот день был самым обычным, но для младшей принцессы он обещал стать особенным, ведь сегодня после важного задания в Приграничье в замок возвращался Влахос, и Ясна уже порхала, как бабочка, в ожидании встречи. Она не видела его уже больше недели, и теперь её душа пела счастливыми трелями жемчужных скворцов.
Как она наивно полагала, никто в Туренсворде не догадывался о её увлечении Ловчим. И отчасти она была в этом права — разве что отец пребывал в блаженном неведении, почему его любимая дочка иногда бывает особенно взволнована и рассеяна, и никак не связывал это с моментами, когда Влахос Бродяга появлялся в её поле зрения. Придворные же лишь в самом начале забили тревогу из-за её пылкого увлечения наёмником, но сам виновник смутных домыслов, услышав озвученные подозрения, лишь засмеялся и по-прежнему оставался подчёркнуто вежливым с влюблённой в него дочерью короля, не скрывая своего к ней полного равнодушия. Кто-то молчал, кто-то снисходительно ухмылялся её очевидным знакам внимания безродному солдату, кто-то понимающе качал головой, но все признавали одно — в этом увлечении не было ничего серьёзного, как и в предыдущих, и принцесса едва ли в последний момент наберётся смелости и отвергнет наследника Алого утёса.
Но Ясна была влюбчива и любила мечтать, пребывая в томительном ожидании Влахоса, и чем чаще реальность напоминала ей о женихе, тем отчаяннее она мечтала, что однажды Влахос из Ровенны украдёт её и увезёт туда, где её никто не заставит выходить замуж за заносчивого Роланда. Пусть в Перевёртыши, пусть в Долину чёрных деревьев, лишь бы подальше от её клятвы отцу. И пусть этим мечтам не было суждено стать явью, в них Ясна находила своё маленькое надёжное убежище, где она часто укрывалась от реального мира.
Служанка помогла ей умыться, расчесала её длинные, едва тронутые рыжиной волосы и заново вплела в них белые ленты. Ясна долго перебирала сундуки с платьями, выбирая между атласом и бархатом, золотой вышивкой и серебряным кружевом, пока не остановилась на нежно-голубом шёлковом платье с белыми кружевными рукавами до пола. «Ему должно понравиться», — решила она. Это было её самое лучшее платье, подаренное на прошлый день рождения графом южных земель; к тому же в нём, как говорили льстивые придворные, Ясна походила на богиню ветра Доран.
Аккуратно зашнуровав корсет, Ирма помогла своей принцессе перетянуть талию красным кушаком, который украшали серебряные цветочные узоры. В Ангеноре до своего расцвета девушки не носили пояса, но в день, когда они переставали быть детьми, им повязывали на талию алый кушак — знак созревшей красоты. Ясна расцвела поздно, почти в четырнадцать. Мама очень из-за этого переживала, а Геза говорила, что если богине-матери Беркане угодно, чтобы принцесса вступила в пору расцвета поздно, то так тому и быть. Однажды до короля дошёл слух о порче, и перепуганный отец приказал принести в жертву богу здоровья Веньё одну пятую урожая хлопка за месяц. Такого огромного костра Ясна ещё не видела никогда в жизни. Языки этого пламени, казалось, лизали небеса над площадью Агерат, будто на землю упала и продолжала полыхать огромная комета. А через два дня Ясна узнала, что она уже больше не ребёнок. Когда мама впервые надела на неё алый кушак, Ясне казалось, что все придворные смотрят на неё, и ей становилось стыдно, как если бы она прошла по Туренсворду в плаще из окровавленной простыни. Но позже она привыкла и теперь смиренно ожидала того момента, когда после свадьбы сменит красный кушак на зелёный.
— Вы выглядите чудесно, — любовалась принцессой служанка, когда та придирчиво разглядывала своё отражение в зеркале. От бабушки по материнской линии Лейветты Ферро Ясне досталось простое открытое лицо, главным украшением которого служили юность и свежесть, но, как все девушки её возраста, младшая принцесса находила в нём массу несуществующих недостатков. Втайне она мечтала быть похожей на Вечеру, которая, в отличие от сестры, унаследовала скульптурную внешность Роксбургов. Ясна считала её красивее себя и тайно завидовала сестре. Она видела, как мужчины заворожённо смотрят на Вечеру, и ей хотелось, чтобы они смотрели на неё точно так же. Ясна чувствовала себя каплями росы рядом с пригоршней бриллиантов.
Из окна её спальни был виден внутренний замковый двор и Сумеречные Ворота в городской стене, выходящие на подъездную дорогу, по которой должен был приехать Влахос. Он никогда не возвращался в замок через Ворота Воина, через которые обычно проходили Королевские кирасиры или пешая армия Паденброга. Влахос и его люди, в отличие от солдат, редко покидали город, а служили по два-три человека, патрулируя ночные улицы. Когда они нет-нет, да и покидали пределы Паденброга по распоряжению короля, открывать из-за пары-тройки всадников массивные ворота было слишком долго и сложно, а Сумеречные ворота были меньше и легче даже Ворот Воина. И, в конце концов, Ловчие не были Гезой, чтобы даровать им особые привилегии.
Туренсворд был полон солдат. По всему периметру зубчатой настенной галереи располагались пушки и онагры, ярусом ниже — ряд катапульт, во всех бойницах каждой из караулен, выстроенных в форме многоугольников, стояли арбалетчики, а на верху открытых надвратных башен ждали своего времени бочки для кипящего масла — король буквально наводнил замок охраной после известий о предательстве графа Корбела. В самом большом внутреннем дворе между бычьим загоном и северной частью донжона ещё при короле Эдгаре пристроили Ласскую башню, предназначавшуюся для жителей замка, которые бы спрятались в ней в случае нападения. Над землёй виднелась лишь одна треть сооружения, в то время как большая часть башни уходила глубоко под землю. Сейчас там располагались казармы Королевских кирасиров, арсеналы и большая кухня. Сама башня соединялась с донжоном длинной открытой галереей.
Пока служанка застилала постель, Ясна стояла у окна и глаз не сводила с замковых ворот, ведущих во внутренний двор. Приятное волнение томило грудь. Одна минута тянулась как десять, а десять — как целый час. Ясна вся извелась в ожидании и терзала кружевной рукав. Служанка предложила принцессе скоротать время за вышивкой, но Ясна от волнения не смогла даже вдеть нитку в иголку. Замок начал просыпаться, и коридоры за дверью наполнялись звуками шагов, разговорами и смехом. И тут с улицы донёсся знакомый цокот. Ясна белкой бросилась к окну. Подъездные ворота отворили двое слуг, и внутрь, гордо восседая на вороном жеребце, въехал всадник в чёрных доспехах, за его спиной развевался алый плащ из тяжёлого шёлка. Отсюда было плохо видно его лицо, но длинные, совершенно седые волосы, забранные кожаным шнуром в хвост на затылке, выдавали в нём Сеара, старшего из отряда Ловчих. Ясна разочарованно вздохнула. Этот поджарый наёмник был вовсе не тем, кого она ожидала увидеть. Перед собой Сеар держал неизвестного юношу в чёрной одежде. Ясна уже видела такую на отце Ноэ, который несколько лет назад пришёл в Паденброг из самого Пустодола и теперь служил духовником королевы Суаве.
«Это, наверное, выживший из Негерда…» — подумала она.
Не успела принцесса закончить свою мысль, как в ворота стрелой ворвался другой, такой же вороной и тонконогий скакун. Ясна узнала всадника — это был Влахос, — и её сердце застучало быстрее. Перед ним, вцепившись в поводья, закутанная в плащ, красным коконом сидела девушка, и Ясну уколола ревность. Молодой наёмник подозвал к себе одного из слуг, сказал ему что-то, и тот помог девушке выбраться из седла. Слуга повел её в сторону донжона, а сам Влахос направил своего коня к небольшому, выложенному бело-красной мозаикой, фонтану у стены, чтобы напиться чистой воды после долгого пути по ангенорским долинам. Принцессе понадобилось всего несколько минут, чтобы выбежать из спальни и, распугивая стремительным бегом придворных, оказаться у входа в королевские конюшни.
Там, в глубине, находились стойла для скакунов северных наёмников. Ясна точно знала, что Влахос придёт сначала сюда, чтобы оставить своего коня, и лишь потом поднимется к королю. Юркнув в глубину пропахшей конским потом и сеном конюшни, Ясна притаилась за дальней колонной, на которой на крюках висели сёдла и стремена. В далёком детстве, когда они с `Инто, сыном конюха, ещё не совсем понимали, насколько глубока пропасть между ними, они часто прятались здесь от слуг и хрустели яблоками, покатываясь со смеху, когда те вместе с няньками сбивалась с ног в поисках принцессы. Теперь же, повзрослев и полностью игнорируя существование старого друга, принцесса появлялась здесь только тогда, когда хотела проследить из-за укрытия за Ловчими.
Отсюда был хорошо виден вход, и Ясна замерла в ожидании.
Меньше чем через минуту в конюшне появился Влахос.
Ясне было шестнадцать, и она уже давно начала обращать внимание на окружающих её мужчин. Ни о каком фривольном общении с ними речи не шло, как не шло речи и о недостойном флирте, который себе позволяли придворные дамы, но и она всеми силами старалась обратить на себя внимание сильного пола не как принцесса крови, с которой принято быть обходительным, а как девушка.
Ясна часто влюблялась. Первым её избранником стал придворный художник, что несколько лет назад писал её детский портрет для Красной галереи, но с окончанием его работы куда-то пропало и её увлечение. Вторым был кто-то из стражи, его имя Ясна забыла в тот же день, когда узнала, что он женился. Третьим был кто-то из торговцев шёлком из Кантамбрии, потом Альвгред, сын легата Королевских кирасиров, пятым стал менестрель, который часто пел на площади Агерат, пока его не поймали на воровстве и не казнили, и вот теперь её взор пал на молодого командира Ловчих.
Эти северяне были вообще не похожи на ангенорцев. Длинноволосые, как чародеи, с бледной кожей — они больше походили на племя воинственных ночных лесных охотников из легенд о рыцарях и колдунах, чем на людей. Только их чернёные доспехи не сверкали в лунном свете, а вместо изящного лука и стрел они использовали клинки, которые называли «Летучая мышь» из-за особого вида рукояти, напоминавшей раскрытые крылья маленького кровососа, да спрятанную в левом рукаве гарроту. Но, сколько бы дамы не восхищались их тонкими, но мужественными лицами, для Ясны ни один из них не был так же красив, как их предводитель. Она не сомневалась, что имя Влахоса на языке его народа значит что-то такое же гордое, как и его обладатель, но спросить стеснялась — как, впрочем, стеснялась вообще заговорить с личным охранником отца.
Принцесса затруднялась предположить, сколько ему было лет, но Влахос был далеко не самым старшим из своего отряда. Куда старше его был Сеар, но и этот седовласый воин, как и всё их племя, беспрекословно подчинялся молодому командиру. Временами лицо Влахоса казалось Ясне совсем юным, как у Инто или Гарая, королевского лекаря, а временами это было лицо взрослого мужчины, прожившего целую жизнь. Может быть, причиной тому служила ранняя седина, которая то тут, то там серебрила его волнистые чёрные волосы, а может быть, морщины, которые глубокими бороздами рассекали его лицо в уголках глаз, когда редкая улыбка трогала его губы, такие тонкие, что поцелуй он девушку, они бы разрезали ей лицо, как нож — бумагу. Этот смелый мужчина напоминал ей сразу и принца-Сокола, убившего забавы ради любимую соколиху бога леса, и потому обречённого до скончания времён каждую ночь оборачиваться огромной хищной птицей, и воина Ильдерада, который катит в гору каменный щит, чтобы закрыть им солнце и луну и во тьме увидеть свою возлюбленную Одени. И Ясна любовалась иноземцем, отдаваясь иллюзиям и красивым смелым мечтам, краснея, как дурочка, когда Влахос замечал на себе её взгляд.
Ясна боялась представить, что пережил он и его люди, когда войска Теабрана выжгли его город дотла. Однажды она упросила Сеара рассказать ей об этом. Седой наёмник не хотел бередить старые раны и сказал только то, что Влахос был главнокомандующим войск Ровенны, главного замка долина Гирифор, что возвышался над обрывом у Залива горящего неба. Однажды он получил вести с юго-западной границы, что через дельту Скрытой реки к замку князя Ээрдели идёт вражеская армия в несколько десятков тысяч вооружённых солдат, собрал всю армию и повёл остановить врага прежде, чем он подойдёт слишком близко к городу. Но когда Влахос и его люди пришли на место, они увидели лишь голые поля и ни души вокруг. Оказалось, что шпионы Теабрана перехватили его людей и отправили вести о нападении от их лица, направив войско Влахоса по ложному следу. Когда он понял свою ошибку и повернул обратно, было уже поздно — враг прошёл через Керестайские горы и напал. Ровенна была сожжена, а в городе хозяйничали воины Ложного короля. Влахос предпринял попытку отбить город, но войско захватчика превосходило его вдвое, а их страшные машины, которые Сеар раньше никогда не видел, жгли людей живьём, превращая их тела и железные доспехи в обугленные головёшки меньше чем за минуту. Армию Влахоса разбили, и оставшиеся в живых были вынуждены спасаться бегством. После месяцев скитаний по соседним землям северным бродягам повстречались воины под предводительством Согейра — тот вёл своих людей перехватить кочевое войско, о котором королю Осе сообщили лазутчики. Именно легат Королевских кирасиров приказал отвести измождённых скитальцев в Паденброг, где в обмен на помощь, еду и крышу над головой Влахос и все его люди присягнули королю Осе.
Поначалу Влахос был единственным при дворе, кто никогда не кланялся королю, что Огасовар принимал за неуважение, но скоро Влахос, как и все, научился чтить обычаи нового дома. При дворе его люди выполняли разные задачи. Часть наёмников распределили между легатами и отправили в разные части Ангенора для охраны ближайших городов. Часть осталась в Туренсворде обучать ближнему бою молодых кирасиров, часть пополнила войска лучников Гаала. Влахос же и несколько людей, которым он особенно доверял, стали охранниками королевской семьи.
Дело в том, что почти сразу после коронации Осе в городе прошла волна бунтов — народу не нравились новые законы о налогах на содержание армии, которая в последнее время кроме всадников на быках и инженерных войск состояла сплошь из наёмников с юга и запада. Сначала это были мелкие потасовки на рыночной площади, на которые любой правитель на месте Осе посмотрел бы сквозь пальцы, но однажды разгорелось настоящее восстание. Это были дубильщики кожи, не согласные с указанием короля повысить цены на сырьё. Когда король с принцессами и принцем ехал в карете на площадь Агерат возложить дары к ногам богов, толпа напала на них и начала раскачивать карету. Кто-то кинул в окно бутыль с едкими щелочами. В ход пошли топоры и камни, залязгали ножи. В этот момент подоспел Влахос. Пробивая себе путь клинками, ему и его людям с трудом удалось отбить королевскую семью у взбесившейся толпы прежде, чем карету разрубили топорами.
Осе до сих пор помнил безумие в глазах этих людей, которые смотрели на него, как на воплощённое зло, и не хотел больше рисковать. До него ни один из королей не пользовался охраной, теперь для Роксбургов настали совсем иные времена.
Осе доверял Влахосу безоговорочно и абсолютно, а тот был благодарен королю за дом и пропускал мимо ушей обидное прозвище Бродяга, которым его нарекли придворные. В отличие от остальных наёмников, которые довольно быстро обжились на новом месте и уже успели жениться и обзавестись детьми, их предводитель этого делать не спешил, неся бремя одиночества как наказание за смерти тех, кого он когда-то оставил без защиты. И эта добровольная аскеза ещё больше разжигала в груди юной принцессы пылкое желание оказаться той самой, кому он «отдаст своё страдающее сердце».
Сейчас, притаившись за колонной, Ясна во все глаза глядела, как Влахос ухаживает за своим конём. Его скакун был самым высоким из всех. Мощное тело, длинная шея и невероятно тонкие ноги с копытами, по северному обычаю выкрашенными в изумрудный цвет, как полотно флага долины Гирифор, — скакун создавал впечатление невероятной силы и лёгкости, как стрела на натянутой тетиве. Рядом с ним топталась кобыла Ясны Ситри, которая казалась крошечным пони рядом с северным красавцем. Лагор, конь Сеара, уставший и ждущий конюха, который сотрёт с него пену, стоял позади Ясны и тыкался мордой ей в спину. Он хотел получить припрятанное принцессой яблоко, которое унюхал у неё в кармане. Ясна бросала на него грозные взгляды и дёргала плечом. Наконец настырное животное издало обиженное ржание, цапнуло девушку за шею и схватило зубами прядь светлых волос. Ясна испуганно завизжала.
— Кто здесь? — Встревоженный Влахос бросил своего коня и поспешил вглубь загона. Живя в Ангеноре пять лет, он всё ещё говорил с грубым гирифорским акцентом, из-за которого в его словах всё время слышалось шипение змей.
Командир Ловчих мгновенно оценил масштаб бедствия, выругался и принялся оттаскивать вредное животное от жертвы. Лагор упирался и продолжал жевать белокурые волосы.
— Пусти её! Пусти!
— Ай, больно! — Ясна, напуганная возможностью лишиться части головы из-за собственной оплошности, дёргала зажёванные пряди. Лишь через минуту Лагор внял словам предводителя Ловчих, фыркнул, заржал и выплюнул волосы принцессы.
— Вы в порядке? — спросил Влахос, заталкивая коня подальше в стойло.
— Он мне волосы выдрал! — жаловалась принцесса. — Вырвал с корнями!
— Нет, не вырвал. — Влахос взял в руки пожёванные мокрые пряди. — Только пожевал и намочил слюнями. Смотрите.
— Нет?
— Нет. Всё в порядке.
Действительно, все волосы принцессы остались на месте, но выглядели ужасно. Ясна облегчённо выдохнула.
— Слава богам! Я же могла остаться без волос.
Влахос повёл бровью.
— Лучше вам отдать ему угощение, — посоветовал наёмник, — иначе он снова захочет вас укусить.
Ясна замерла, как застигнутая врасплох.
— Яблоко в вашем кармане. — Влахос указал взглядом на её юбку с потайными карманами в складках. — Он всегда так себя ведёт, когда чует их рядом. Это его слабость.
Ясна поджала губы. Она приготовила это яблоко вовсе не для Лагора, она хотела отдать его совсем другому коню.
— А если он откусит мне палец?
— Не откусит. — Аквамариновые глаза мужчины скользнули по её лицу. — Обещаю.
Влахос снял перчатку, обнажив длинные пальцы, исцарапанные мелкими порезами от рукояти Летучей мыши. У его бедра, прямо под поясом, блеснула позолоченная маска в виде змеиной морды с чёрными глазницами. Эти маски Ловчие надевали во время ночного дозора, и они очень пугали впечатлительную Ясну, будто Ловчие вовсе переставали быть людьми.
Ясна смущённо достала из кармана юбки спелое красное яблоко. Лагор заинтересованно затоптался на месте и замотал головой.
— Отдайте вы, — попросила она. — Я его боюсь.
Ясна протянула Влахосу яблоко, но мужчина взял её руку, так что щёки девушки вспыхнули румянцем, и протянул её коню. Тот быстро лизнул пальцы принцессы и жадно проглотил угощение. Это было щекотно и мокро — забавное ощущение. Ясна засмеялась и попыталась убрать руку, но Влахос её удержал.
— Дайте ему доесть, иначе он обидится и в следующий раз пнёт вас копытом.
— Он вас пинал?
— Бывало. Он не трогает только своего хозяина. Никогда.
Расправившись с угощением, Лагор в ту же минуту потерял к принцессе всякий интерес и отошёл в глубину стойла.
— Если честно, это яблоко я приготовила для вашего коня, — призналась Ясна, вытирая руку пучком сена. — Он же любит яблоки?
— Багрян любит есть их из рук принцесс не меньше Лагора. — Интонация, с которой ответил Влахос, не давала принцессе шансов понадеяться, что он не заметил её смущения. — Но, боюсь, он уже сыт. По пути из Негерда мы останавливались на постоялом дворе близ Столпов, благодарю. — Влахос легко поклонился и отошёл к своему скакуну, который терпеливо ждал у своего стойла. Конь повернул к нему голову и начал ласкаться, подставляя нос хозяину.
Влахос прошептал ему что-то так, как если бы конь был не животным, а его другом или братом, и Багрян дёрнул ухом. Как же Ясне хотелось его понимать, но на просьбу научить её их языку все до единого северяне ей отказали.
— Я чем-то ещё могу вам помочь, моя принцесса? — Влахос отвлёкся от скакуна и повернулся к Ясне. Титаническими усилиями воли принцесса загнала девичий трепет перед этим мужчиной в дальний угол своей души и спросила:
— А можно его погладить?
— Он весь в поту — вы испачкаетесь.
— Мои волосы только что жевали, и руки испачканы слюнями. Не думаю, что стану ещё более чумазой.
— Как пожелаете. — Мужчина решил уступить желанию принцессы.
Она подошла к коню, и тот послушно подставил ей голову. Ситри ревниво заржала.
— Он же меня не укусит?
— Багрян не кусается.
Когда ладонь принцессы коснулась гладкого мокрого конского виска, Багрян покосился на неё янтарным умным глазом.
— Вы ему нравитесь.
Под рукой принцессы забилась жилка.
— А что значит имя Багрян?
— Закат, — ответил Влахос и поправил съехавший в сторону хомут, — по-вашему это закат.
— Красивое имя. Вы сами его так назвали?
— Нет.
— А кто?
— Один человек, который был мне когда-то близок.
Она хотела спросить — его ли это невеста, которая, возможно, погибла при нападении Теабрана на Ровенну, но промолчала.
— А что значит имя Лагор?
— Пламя. Так в Ровенне называлось пламя факелов, которые зажигались на горной цепи, когда соседние земли предупреждали о нападении со стороны.
— А что значит ваше имя? — Ясна будто пропустила это объяснение мимо ушей.
— Мм?
— Влахос. Что значит это имя?
— Его значение совсем не так поэтично. Почти как «бродяга».
— Разве? — Ясна удивилась. — Мне интересно.
Мужчина немного поразмыслил.
— Нет-нет, — покачал он головой. — Я слишком долго работал над тем, чтобы впечатлить вас своей отвагой, чтобы всё разрушить единственным словом.
— Мое имя тоже не особенно поэтично. — Принцесса скривила смешную мордочку. — Это имя звезды в созвездии Волка — разве это имя для принцессы? — искренне посетовала она. — А всё потому, что отец в юности увлекался астрономией. Помимо этого, он ещё любил и поэзию. Никогда не понимала, почему он не назвал меня в честь одной из героинь его любимых книг или королев нашей династии? Например, в честь королевы Сегюр. Мне кажется, это имя для настоящей королевы.
— Может быть, потому что королева Сегюр была безумна и после смерти мужа не давала похоронить его в Долине королей, а, когда его всё же у неё забрали, она утопилась в Руне в том месте, где сейчас стоит мост её имени? А все героини книг — лишь плод воображения автора?
— И ими восхищаются.
— Вами тоже. Абсурдно жаловаться, что вас не назвали в честь героини какой-то книги, когда этих героинь называют в вашу честь.
— И они всегда прилежны и нежны, как цветы. Всегда смущаются и задыхаются от прикосновения возлюбленного.
— А вы разве нет?
— Я намного смелее, чем они, и никогда бы не смутилась в присутствии любимого.
— И, надо полагать, в вас живёт дух бунтарства?
Ясна поджала губы. Ещё никогда она не чувствовала себя более глупо. Её смущение вызвало у Влахоса лишь снисходительную улыбку.
— Вы разрешите? — спустя пару секунд тихо спросил он. Умные глаза смотрели в лицо принцессы, и непривычная улыбка играла на его губах.
— Что?
Влахос внимательно посмотрел принцессе в лицо и подался вперёд. Лицо Ясны вспыхнуло краской, когда лицо мужчины вдруг оказалось совсем близко от неё. Он поднял руку, будто желая провести пальцами по её щеке. Это будет самое желанное прикосновение за все шестнадцать лет жизни Ясны, а ведь она совсем не готова к такому проявлению чувств. Так, значит, она ему тоже нравится? А что скажет отец, если узнает? Она никому не скажет, никогда. Сохранит это в тайне… Но Влахос лишь расстегнул защёлку на подпруге Багряна позади принцессы. Он заметил её разочарование и стыд — Ясна не Вечера, все её чувства отражались у неё на лице, и мужчина нашёл в этом странное удовольствие.
— Прошу меня простить, — сказал он, сдерживая ухмылку, — но сейчас меня ждёт ваш отец. Да и ваши слуги, наверное, уже ищут вас по всему дворцу. Идите к ним, иначе все решат, что вы здесь из-за меня. Но мы же с вами знаем, что это не так. Верно, моя принцесса?
С этими словами он легонько шлёпнул Багряна по шее и вышел на улицу, оставив животное подоспевшим конюхам. Они удивились, увидя принцессу в полутьме стойла, и начали кланяться, но Ясна поспешила избежать их учтивости и вернулась к себе в комнату тем же путём, каким и пришла. После встречи с Влахосом её переполняли самые разные чувства, и она с трудом могла устоять на ногах. Он ей нравился гораздо больше, чем позволялось наследнице трона.
Глава 4
Сложное решение
Пока уставшие после долгой дороги дети ожидали в коридоре, Влахос передавал королю не самые приятные вести с окраин Ангенора.
— Боюсь, что мы имеем дело не с изменой, — заключил он, кратко изложив свои наблюдения. — Мы были в Столпах и говорили с Хранителем и его дозорными — они ни при чём.
— То есть как? — удивился Осе. — Ты хочешь сказать, что целое войско прошло перед их носом и никто не увидел в этом ничего удивительного? Если это не измена, тогда что? На всех касарийцев внезапно напала слепота?
— Нет, они не ослепли, мой король. Они были обмануты.
Король ощетинился при слове «обмануты».
— Поясни.
— Помните тот случай после восстания кожевников, когда один известный нам человек, подкупленный Теабраном, сразу после вашего временного отбытия в Мраморную долину передал легатам неверный приказ о казни пойманных подстрекателей?
Осе старался не вспоминать тот ужасный день, который оставил на его имени несмываемое пятно позора. Но слова предводителя Ловчих заставили его мысленно вернуться в то утро, когда гонец донёс ему вести, что все мятежники, согласно его же приказам, были замучены и казнены, а их тела оставлены висеть вдоль стены арены на радость воронам. Конечно, король, как только вернулся в город, распорядился снять покойных и немедля захоронить, так как прекрасно понимал причину, которая побудила этих людей устроить восстание, но ему не давала покоя мысль, кто мог дать его солдатам фальшивый приказ. Предателем оказался помощник Согейра, легата кирасиров, который оценил свою верность короне в один мешок золотых монет с клеймом в виде лилии. Его поймали при попытке бегства из города среди ночи под предлогом патруля, допросили и получили признание, однако и его публичное повешенье не спасло Осе от прозвища Кровавого короля.
— Такое сложно забыть.
Влахос продолжил:
— Так вот, по всей видимости, Теабран и его шайка стали лучше продумывать свои действия. Когда мы с Сеаром прибыли в тот город…
— Негерд, — перебил его король. — Этот город назывался Негерд.
Ловчий исправился:
— Когда мы с Сеаром прибыли в Негерд и нашли в амбаре выживших, они напали на нас. Конечно, они были безоружны, но девчонка так брыкалась, что рассекла Сеару бровь какой-то палкой.
— И что? — пожал плечами король. — Они ведь были напуганы.
Влахос согласно кивнул.
— Безусловно. Но давайте представим себе ситуацию: скажем, на вас среди леса нападают разбойники, но вам удаётся сбежать. Вы стремглав бежите по лесу, выбегаете на просеку и случайно сталкиваетесь с проезжающими мимо благородными всадниками. Вы станете на них нападать?
— Нет, — ответил Осе, хотя приведённая аналогия показалась ему несколько неуместной.
— Верно, вы попросите помощи.
— Скорее всего.
— А если на их месте окажутся оборванцы с топорами и верхом на плешивых клячах?
— Постарался бы спрятаться. Они могли быть такими же разбойниками.
Влахос развёл руками, будто только что объяснил королю что-то и без того очевидное.
— Теперь вы понимаете, о чём я говорю? — Он многозначительно приподнял брови. — Эти двое приняли нас за тех всадников, что сожгли их город и которые якобы вернулись, чтобы добить тех, кто остался в живых.
Король нахмурился и заёрзал на троне.
— Но почему?
— Об этом вам лучше расскажут они сами.
— Где они?
— Ожидают за дверью.
— Введи их.
Влахос прошёл к двери и жестом указал Сеару впустить выживших.
