Мой любимый негодяй E-Book

Эви Данмор

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Лига выдающихся женщин
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 517

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Эви Данмор создала свой дебютный роман «Мой любимый герцог», вдохновленная волшебными пейзажами Оксфорда и страстью к романтике, интересом к судьбам женщинам с передовыми взглядами и викторианской эпохе. В обычной жизни она консультант в сфере дипломатии, имеет степень магистра, которую получила в Оксфорде. Эви Данмор является членом Британской ассоциации романтических прозаиков (RNA). Писательница живет в Берлине и свое увлечение Англией XIX века отражает в своих произведениях. Есть вещи, которые женщине свойственно делать лишь потому, что она женщина. Например, падать в обморок по любому ничтожному поводу. И есть вещи, которые делать женщине несвойственно лишь потому, что она женщина. Вероятно, женщина не может просто так взять и купить пятьдесят процентов акций издательского дома. Или может? Люси Тедбери — лидер суфражистского движения. Она давно поставила крест на личной жизни, а в лучшие подруги выбрала кошку Боудикку. Чтобы пролить свет на бесправное положение женщин, Люси с соратницами решаются взять под контроль работу крупнейшего лондонского издательства. Но идеальный план рушится, когда на их пути встает известный плут и ловелас, красавец лорд Баллентайн. Он готов отойти в сторону, если Люси проведет ночь (как не стыдно?) в его постели. Люси принимает предложение лорда, и в разгорающемся пламени страсти Тристан очень скоро понимает, что рискует попасть в свою же любовную ловушку.

Leseprobe

Эви Данмор Мой любимый негодяй

Посвящается Брэду и Джуди, по-настоящему замечательным людям, которые всегда выявляют во мне самое лучшее

© Селифонова С., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Глава 1

Бакингэмшир, лето 1865 года

Юные леди не лежат плашмя на ковре за диваном в библиотеке и не играют сами с собой в шахматы. И не набивают рот леденцами до завтрака. Люси знала это прекрасно. Однако таких тоскливых летних каникул у нее еще не было: Томми явился домой из Итона самодовольным зазнайкой и больше не желал играть с девчонками, недавно появившаяся в семье кузина Сесиль плакала по любому поводу, а Люси в свои неполные тринадцать лет находила себя слишком молодой, чтобы умереть от скуки, как подобает приличной девушке. Хотя ее мама, вероятно, сочла бы такую смерть достаточно благородной. Впрочем, для графини Уиклифф почти все было бы предпочтительнее мальчишеских проделок дочери.

В библиотеке царила благоговейная тишина, а ноздри Люси щекотало от запаха кожи и пыли. Лучи утреннего солнца пролились на шахматную доску, и белая королева вспыхнула, подобно маяку. Королева находилась в опасности – коварный конь заманил ее в ловушку, и перед Ее Величеством теперь стоял выбор: либо пожертвовать собой ради короля, либо позволить ему пасть. Люси занесла кисть руки над блестящей короной из слоновой кости, не решаясь сделать ход.

Из холла донеслось эхо торопливых шагов.

Похоже на острые мамины каблуки. Но ведь мама обычно не бегает…

Дверь распахнулась.

– Как ты мог? Как ты мог?

Люси замерла. Мамин голос дрожал от негодования.

Дверь снова захлопнулась, причем с такой силой, что дрогнули стены.

– Прямо перед всеми, на балу…

– Ну и что? Тебя это так разозлило?

Люси ощутила пустоту в животе. Отец говорил тоном надменным и язвительным.

– Все знают. Одна я лежу дома больная и ни о чем не подозреваю!

– Боже правый! Это выше моего понимания – почему жена Рочестера называет себя твоей подругой? Кормит тебя сплетнями, а ты и распаляешься. Зря я вчера не отослал ее обратно; лишь такая сумасбродка могла заявиться в гости незваной.

– Она останется! – выкрикнула мама. – Она должна остаться как единственный честный человек в этом гадюшнике!

Отец расхохотался:

– Леди Рочестер – честная? А ты видела ее сына? Этого огненно-рыжего сорванца? Я бы поставил тысячу фунтов на то, что он не потомок Рочестеров!

– А как насчет тебя, Уиклифф? Сколько твоих отпрысков бегает по округе?

– Опять… Нельзя так падать, женщина.

Повисла пауза – тяжелая, как свинцовое одеяло.

Сердце Люси колотилось в груди гулко и болезненно; наверное, родители слышат его удары.

Тишина взорвалась рыданием. Люси словно ударили под дых. Мама плакала.

– Умоляю тебя, Томас! Что я сделала не так, если ты даже отказываешься считать меня здравомыслящей?

– Здравомыслящей? Да твой визг за несколько миль слышен!

– Я подарила тебе Томми, – заскулила мама сквозь рыдания. – Едва не умерла, производя его на свет, а ты выставляешь напоказ эту… эту особу…

– Боже праведный, дай мне терпение! За что ты наказал меня, послав в жены сварливую бабу?

– Я очень люблю тебя, Томас. Почему, ну почему ты не можешь любить меня?

Стон, полный раздражения.

– Я люблю тебя в достаточной мере, жена. Хотя, учитывая твои истерики, это настоящий подвиг.

– Почему? – причитала мама. – Почему я тебя не устраиваю?

– Потому что, дорогая, я мужчина. И пожалуйста, дай мне возможность спокойно отдохнуть у себя в библиотеке.

Молчание. Затем судорожный вздох, засвидетельствовавший капитуляцию.

Снова с шумом хлопнула тяжелая дверь. Грохот ударил Люси по ушам. Леденцы застряли в горле; придется дышать через рот. Однако тогда ее услышит отец.

Нужно задержать дыхание. Вообще не дышать.

Чиркнула спичка: Уиклифф зажег сигарету. Скрип половиц, затем хруст кожаной обивки – отец опустился в кресло.

Легкие Люси горели. Пальцы побелели и на фоне ковра с причудливым орнаментом походили на когти; они будто уже ей не принадлежали.

Однако она не издала ни звука. Король и королева померкли перед глазами.

Люси выдержала.

По краям поля зрения возникла черная рамка. А вдруг Люси больше никогда не сможет дышать?

Зашелестела газета. Граф читал утренние новости.

В миле от библиотеки, под сенью зеленых ветвей второй сын графа Рочестера Тристан Баллентайн только что решил, что отныне он будет проводить в Уиклифф-холле каждое лето. Конечно, чтобы воплотить этот план в действие, придется подружиться с Томми, самым большим зазнайкой Итона, однако утренние прогулки в одиночку того стоили. В отличие от фамильного владения Рочестеров, где каждый куст подстрижен и поставлен на учет, парк Уиклифф-холла не старался вмешиваться в замысел природы. Деревья ветвились, кустарники выбрасывали побеги, в воздухе стоял сладковатый аромат лесных цветов. Тристан нашел место, идеальное для чтения Вордсворта: округлую лужайку в самом конце тропы. В центре лужайки торчком стоял большой валун.

Тристан обошел вокруг монолита. Обветренный конусообразный валун подозрительно смахивал на магический камень, воздвигнутый в незапамятные времена. Вообще-то двенадцатилетнему молодому человеку не подобает верить в фей и других сказочных героев – отец ясно дал ему это понять. Стихи в Эшдаунском замке также были под запретом; романтические бредни противоречили девизу рода Баллентайнов – «Сила и доблесть». Однако здесь Тристана никто не отыщет. Никто не увидит в его руках томик поэзии: Вордсворт и Кольридж, «Лирические баллады».

Тристан сбросил плащ, расстелил на траве и лег на живот. На ягодицах, где кожа была содрана, тонкая ткань брюк натянулась, подобно кольчуге, и Тристан охнул от боли. Отец вбивал в сына знания при помощи палки; вчера снова переусердствовал. Именно поэтому мама схватила Тристана – а он в свою очередь книги – и сорвалась на лето в гости к подруге, леди Уиклифф.

Тристан поерзал на животе, пытаясь найти удобную позу, однако быстро сдался, отцепил подтяжки и начал расстегивать причиняющие неудобства брюки. А в следующую секунду земля задрожала.

Тристан замер на месте.

Затем схватил плащ и нырнул за валун – как раз в то мгновение, когда на тропе показался вороной конь. Великолепный жеребец блестел от пота, с морды стекала пена. Такие достойны носить в седле королей и героев. На лужайке всадник резко осадил жеребца; с копыт, размером с тарелку, полетели комья грязи.

Тристан ахнул от изумления.

Всадник не был ни королем, ни героем. Он вообще не был мужчиной.

В седле сидела девушка.

Несмотря на сапоги, бриджи и мужское седло. Грива блестящих светлых волос струилась по спине и развевалась на скаку, словно шелковая вуаль.

Тристан не смог бы пошевелиться, даже если бы попытался. Ошеломленный, он был не в силах оторвать взгляд от ее лица. Неужели она реальна? Лицо девушки – само совершенство: изящное, в форме сердечка; тонкие брови вразлет, упрямый маленький подбородок. Фея!

Однако на ее щеках проступали красные пятна гнева, а губы были сжаты в струнку. Складывалось впечатление, что девушка готовилась вступить в схватку с огромным страшным зверем…

Она спешилась, и Тристан вновь отскочил за камень. У него пересохло во рту. Нужно выйти. Нужно завести разговор. О чем беседуют с такими прекрасными и темпераментными созданиями?

Сапоги с легким стуком ударились о землю. Девушка ласково прошептала что-то жеребцу. Затем наступила тишина.

Тристан вытянул шею. Девушка исчезла. Он бесшумно прополз вперед и немного приподнялся. Вот она – лежит в траве, широко раскинув руки!

Надо подобраться чуть ближе… А, была не была! Он выпрямился и посмотрел на нее.

Глаза закрыты, темные ресницы отчетливо выделяются на фоне бледных щек. Яркие пряди волос разметались вокруг головы, подобно лучам холодного зимнего солнца.

Сердце Тристана бешено застучало. По телу волнами прокатилось невыносимое томление, сродни благоговейному ужасу, – ему выпал редкий, драгоценный шанс, а он, как ни прискорбно сознавать, понятия не имел, что делать.

Тишину нарушило раздраженное фырканье. Жеребец подошел ближе, прижав к голове уши и выставив зубы.

– Черт! – охнул Тристан.

Девушка резко открыла глаза. Они уставились друг на друга: она – лежа на спине, он – стоя над ней.

Она вскочила как ужаленная:

– Ты! Ты на меня покушаешься!

Теперь, когда они стояли лицом к лицу, девушка выглядела миниатюрной.

Тристан ощутил, как его губы расплываются в глупой ухмылке.

– Нет, я…

Прищуренные глаза не сулили ничего хорошего.

– Я знаю, кто ты. Сын леди Рочестер.

Тристан сообразил, что нужно поклониться. И поклон вышел почти безупречным.

– Тристан Баллентайн. К вашим услугам.

– Ты за мной шпионишь!

– Нет. То есть да. Совсем немного, – вынужденно сознался он.

И в этот момент – самый неподходящий! – вспомнил, что ширинка его брюк наполовину расстегнута. Инстинктивно Тристан схватился за пуговицы, и от взгляда девушки это не ускользнуло.

Она задохнулась от возмущения.

Следующее, что запомнил Тристан, – как девушка взмахнула рукой, и его левую щеку обожгла невыносимая боль. Он отшатнулся, ничего не видя и схватившись за лицо. После такого удара ее ладонь должна быть в крови.

Он посмотрел на нее сквозь растопыренные пальцы:

– Я этого ничем не заслужил.

Проблеск сомнения – а возможно, и раскаяния – ненадолго остудил огонь в глазах девушки. Но затем она вновь решительно вскинула руку и огрызнулась:

– Ты еще мало получил! Оставь меня одну, маленький рыжий негодник!

Его щеки запылали, и не только от пощечины. Тристан знал, что с последнего дня рождения не вырос ни на дюйм, и да, его заботило, что знаменитая фамильная черта Баллентайнов – высокий рост – на нем отдохнула. Маркус называл его коротышкой. Рука Тристана сжалась в кулак. Будь на месте девушки парень, он бы свалил его с ног одним ударом. Однако джентльмен никогда не поднимет руку на девушку, даже если она едва не довела его до слез. Маркус! Маркус наверняка знает, как обращаться с такой норовистой феей. А Тристану оставалось лишь поспешно ретироваться. «Лирические баллады» так и лежали позабытые в сырой траве.

Глава 2

Лондон, 1880 год

Родись она мужчиной, ничего подобного не случилось бы. Ей не пришлось бы ждать в старомодно обставленной приемной, слушая натужное тиканье маятниковых часов. Секретарь за аккуратным столиком не бросал бы на нее подозрительные взгляды. Ей вообще ни к чему было бы приходить сюда сегодня – мистер Барнс, редактор и на данный момент владелец издательства «Лондонский печатный двор», подписал бы контракт на прошлой неделе. Однако, как он выразился, «обнаружились некоторые проблемы», не позволяющие завершить сделку.

Следовало ожидать. Есть вещи, которые женщине свойственно делать лишь потому, что она женщина: например, падать в обморок по любому ничтожному поводу; и есть вещи, которые делать женщине несвойственно лишь потому, что она женщина. Вероятно, женщина не может просто так взять и купить пятьдесят процентов акций издательского дома.

Люси прислонилась к обшитой темными панелями стене, запоздало вспомнив, что надела шляпку, когда та протестующе хрустнула.

А успех был так близок! Они ударили по рукам; Барнсу не терпелось поскорее продать свою долю и уехать в Индию. Как обычно при ее роде занятий, Люси оставалось подождать. К несчастью, терпение не входило в список ее добродетелей.

Она опустила веки, в то время как мысли продолжали вращаться вокруг «Лондонского печатного двора». Если посмотреть со стороны, головной офис издательского дома выглядел привлекательно и современно; к тому же четырехэтажное здание с полированным гранитным фасадом располагалось в одном из тех районов Лондона, где недвижимость неуклонно дорожала. Вполне соответствует издательству, выпускавшему два популярных ежемесячных журнала, которые регулярно читали более восьмидесяти тысяч представительниц среднего и высшего классов. Вот только помещения были так же унылы, как и издательские устремления: маленькие столы, темные комнаты, а обязательным боковым входом для единственной работающей здесь женщины – машинистки, дочери мистера Барнса, – служила затянутая паутиной лестница для прислуги. Если намерения Люси в отношении здания увенчаются успехом, она в первую очередь откажется от бокового входа.

Резкий металлический звонок заставил ее открыть глаза.

Секретарь привстал с места и объявил:

– Леди Люсинда, прошу вас.

Мистер Барнс приступил к переговорам в своей обычной торопливой манере. Он повесил шляпку и твидовый жакет Люси на перегруженную вешалку и предложил посетительнице чай, от которого та отказалась, потому что спешила попасть на поезд до Оксфорда.

А вот мисс Барнс то и дело украдкой поглядывала на нее от столика машинистки в левом углу кабинета, причем без всякой необходимости, с учетом того, что они уже виделись воочию. Люси кивнула ей, и мисс Барнс тут же опустила глаза и снова уткнулась в работу. Черт возьми, Люси – одна из лидеров суфражистского движения, а не какая-нибудь выпущенная на свободу уголовница! Хотя, надо признать, для большинства людей это практически одно и то же.

Мистер Барнс тоже смотрел на нее с опаской.

– Это все правление. В настоящее время члены правления пытаются понять, почему вы заинтересованы стать собственником таких журналов, как еженедельники «Новости ближних графств» и «Взыскательные дамы».

– Не собственником, а совладельцем, – поправила его Люси, – и мои соображения остаются все теми же: у периодики впечатляюще широкий круг читателей, и очевидно, журналы имеют растущий потенциал. Далее, ваше приобретение прав на серию книг «Поэтические россыпи» показало, что «Лондонский печатный двор» способен успешно завоевывать книжный рынок.

Не менее, а то и более важно, что двое других держателей акций, имеющие по двадцать пять процентов, являются пассивными партнерами, причем один из них постоянно проживает за границей. Люси будет принимать решения фактически единолично.

– Все это совершенно верно, – произнес мистер Барнс, – однако до нашей последней встречи правление не было осведомлено, что за Инвестиционным консорциумом стоите вы.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к нашей сделке.

Мистер Барнс вцепился в узел галстука. Его лысина покрылась испариной, что выдавало нервное напряжение. Как всегда! Люси обычно производила на людей один и тот же эффект, а именно заставляла их нервничать. «Дело в твоей прямолинейности, – объясняла Хэтти. – Может, тебе стоит улыбаться почаще, чтобы меньше их пугать?»

Ладно, проведем на мистере Барнсе эксперимент. Люси улыбнулась, обнажив зубы.

Он, кажется, забеспокоился еще больше, ибо сосредоточенно снял очки, положил их в футляр и лишь затем наконец взглянул ей в глаза.

– Леди, позвольте мне быть с вами откровенным.

– Пожалуйста, – с облегчением ответила она.

– Вы проявляете политическую активность, – осмелился высказаться мистер Барнс.

– Я одна из лидеров суфражистского движения Британии.

– Именно. Потому вам, несомненно, известно, что вы… э-э… являетесь несколько сомнительной фигурой. Насколько я помню, недавняя статья в «Таймс» дала вам именно такое определение.

– Насколько помню я, в статье использовались выражения «мерзкая кляча» и «назойливая мегера».

– Пожалуй, – потупился мистер Барнс. – Естественно, правление задумалось: почему персона, задавшаяся целью низвергнуть существующий общественный порядок, заинтересовалась приобретением журналов столь высоконравственного содержания, не говоря уж о серии романтической поэзии?

– Мистер Барнс, похоже, правление подозревает меня в наличии скрытых мотивов, – снисходительно кивнула Люси. – Допустим, я планирую не вести успешный бизнес, а распространять революционные идеи среди респектабельных женщин при помощи «Новостей ближних графств».

– Ха-ха, – рассмеялся мистер Барнс; очевидно, этого он и опасался. – Поймите, ведь так вы начнете в массовом порядке терять читателей.

– Тут вы правы. Оставим революционные воззвания «Гражданке».

При упоминании радикального памфлета о правах женщин мистер Барнс вздрогнул.

– При всем должном уважении издательский процесс требует определенной личной вовлеченности в дело, глубокого знания потребностей читателей. Тематика «Новостей ближних графств» и «Взыскательных дам» отражает интересы женщин, принадлежащих к аристократическим кругам.

– А вот тут проблем не будет. Я сама принадлежу к аристократическому роду.

В отличие от вас, мистер Барнс.

Ее собеседник выглядел крайне озадаченным.

– Тем не менее эти журналы поощряют здоровые женские занятия: мода, домашнее хозяйство, семейные ценности. Ты согласна, Беатрикс?

– Да, отец, – наконец подала голос мисс Барнс, до того жадно ловившая каждое слово.

Люси наклонила голову:

– Мисс Барнс, вы читаете «Новости ближних графств» и «Взыскательных дам»?

– Конечно, миледи, каждый номер.

– Вы замужем?

Щеки мисс Барнс зарделись, как того требовали правила приличия.

– Нет, миледи.

– Весьма показательно. – Люси повернулась к мистеру Барнсу: – Мисс Барнс является увлеченной читательницей обоих журналов. Очевидно, то, что она не замужем, не препятствует интересу к здоровым женским занятиям.

Он явно затруднялся с ответом.

– Есть определенная разница. Интересы моей дочери вызваны тем, что в перспективе у нее будет все это. Причем в ближайшее время.

Ого!

Стало быть, она, Люси, подобных перспектив лишена. Дом. Счастливая семейная жизнь. Только что мысли неслись во весь опор – и внезапно поезд сошел с рельсов. Странно. С чего бы это? Ведь Барнс сказал правду. Люси не обладала качествами, способными привлечь мужчину, – ни соблазнительной фигурой, ни томным взглядом мисс Барнс, обещавшим все прелести домашнего очага, какие только пожелает ее супруг. Напротив, Люси – политическая активистка, и ее возраст стремительно приближается к тридцати. Ее мало что задвинули на полку; она сама и есть та полка – ни один джентльмен в Англии не заинтересуется. Да ей и предложить-то нечего. Гостиная предназначена не для гостей, а для печатного станка, жизнь вращается вокруг Дела и привередливой кошки. Для жадного на женское внимание мужчины просто нет места. К тому же самая знаменитая ее кампания – война против Закона о собственности замужних женщин, – по сути, основная причина, по которой она сейчас сидит здесь и обсуждает с мистером Барнсом покупку издательства. Пока в закон не внесут поправки или пока он не будет отменен полностью, в случае замужества Люси лишится своего небольшого трастового фонда вместе с именем и легальной личной свободой – и станет в буквальном смысле собственностью мужа. А следовательно, об избирательном праве можно будет забыть навсегда. Ужасная перспектива! Нет, Люси нужен решающий голос в «Лондонском печатном дворе»!

Люси ненавидела то, что ей предстояло заявить. Однако она не для того лично уговаривала состоятельных женщин вложить деньги в это предприятие, чтобы сообщить о неудаче в шаге от финиша. Известно ли Барнсу, как чертовски трудно отыскать в Британии хотя бы десяток женщин, которые могут самостоятельно распоряжаться своими средствами?

Люси решительно произнесла:

– Возможно, вы в курсе, что в состав консорциума входит герцогиня Монтгомери?

Мистер Барнс подпрыгнул на стуле:

– Несомненно.

Люси направила на него тяжелый взгляд:

– В ближайшее время я проинформирую ее о развитии событий. Опасаюсь, что она будет… крайне огорчена, узнав, что ее инвестициям не нашлось применения.

Огорченная герцогиня – разгневанный герцог! Могущественный, разгневанный герцог, чье влияние простиралось до Индии.

Мистер Барнс извлек из кармана сюртука большой носовой платок и промокнул вспотевший лоб.

– Я готов изложить ваши… э-э… доводы членам правления. Уверен, это в достаточной мере прояснит возникшие вопросы.

– Надеюсь, вы поступите именно так.

– Предлагаю встретиться в начале следующей недели.

– В таком случае, мистер Барнс, до вторника.

Когда Люси сошла с поезда в Оксфорде, шпили и голубоватые свинцовые кровли погружались в сумерки. А вот университетские корпуса из золотистого песчаника все еще излучали теплый свет даже после захода солнца. Как правило, созерцание средневекового города прогоняло привезенную из Лондона хандру. Университетские стены и залы не сильно изменились со времен последнего Крестового похода и навеки вписались в центр города, так же как и глупые студенческие традиции – в его общественный уклад. Именно ради умиротворяющего постоянства Люси и поселилась здесь десять лет назад. Разумеется, у этого выбора имелись и другие очевидные причины: проживание обходилось значительно дешевле, чем в Лондоне, и хотя Оксфорд, к счастью, располагался вдали от любопытных глаз высшего света, оттуда было довольно удобно доехать поездом до Вестминстера. Порой Люси испытывала мимолетное сожаление от того, что колледжи открыли двери женщинам лишь в прошлом году и она уже не в том возрасте и к тому же пользуется дурной славой, чтобы поступить туда; впрочем, в свое время ей удалось заплатить прославленным университетским преподавателям за несколько частных занятий и подтянуть свои познания в алгебре и латыни. Однако прежде всего она выбрала Оксфорд за то, что его не тронуло время. Обычная прогулка по городу приводила мысли в порядок, действуя подобно созерцанию безбрежного океана: ибо что значило изгнание юной девушки из родительского дома перед лицом стен, семь столетий хранящих человеческую мудрость? Менее чем в миле к востоку от ее дома, на улице Норэм-гарденс в свое время трудились гении: Ньютон, Локк, Бентам… В редких случаях, находясь в эксцентричном настроении, она представляла себе, как блестящие умы, давно ушедшие в мир иной, кружились подле нее, подобно духам предков, и шептали слова одобрения – ведь они тоже однажды посвятили себя целям, которые другие люди находили абсурдными.

Сегодня город отказался поднимать настроение. Когда Люси добралась до дома, она по-прежнему вся кипела от неприятных эмоций. В это время суток наносить визиты подругам уже не стоило, хотя Катриона, скорее всего, еще корпит над древним манускриптом в квартире своего отца в колледже Сент-Джонс… Нет, в гости идти нельзя. Люси отперла дверь в дом. Сокрушаться по поводу бесхребетника Барнса нет смысла, так напряжение не снимешь. А вот хорошая поездка верхом отлично помогла бы. Вот только Люси не видела своего коня десять лет, с тех пор как покинула Уиклифф-холл. Само собой, он давно умер. Люси прошла по тускло освещенному коридору. Может, пора перестать пользоваться своим титулом? По сути, ее давно называют леди только формально.

Пересекая холл, Люси поприветствовала портрет тети Гонории и остановилась в дверном проеме, ведущем в гостиную. Ее губы искривились в усмешке. Да уж, не похоже на жилье женщины благородного происхождения. Ветхий стол в центре комнаты, окруженный стульями из разных гарнитуров, был завален картами, пустыми чайными чашками и проспектами суфражистских брошюр. Швейная машинка у стены слева использовалась в основном для изготовления баннеров и лент через плечо. В правом углу стоял горшок с засохшим растением высотой в человеческий рост. Каминную полку не украшало ни одно приглашение от респектабельного семейства; зато стены были оклеены пожелтевшими вырезками из газет и лозунгом с любимой цитатой Мэри Уолстонкрафт[1]: «Мне не нужно, чтобы женщины имели власть над мужчинами; я хочу, чтобы они обладали властью над самими собой».

А самое худшее – эту комнату время от времени посещали проститутки из оксфордских борделей; наслышанные о Люси, они искали помощь по вопросам контрацепции. Порой за помощью приходили и попавшие в затруднительную ситуацию незамужние женщины. Люси держала коробочку с контрацептивами у себя в невинно выглядевшем шкафчике вишневого дерева. Даже подруги не знали о коробочке и подобных визитах – хотя спасение падших женщин было в то время, в правление премьер-министра Гладстона, весьма модным, Люси никого не спасала; она оказывала обратившимся к ней ту помощь, о которой они просили, и это уже считалось позорным. Разумеется, большинство уважаемых леди поспешили бы прочь из ее жилища.

По полу застучали маленькие лапки, и к Люси метнулся черный комок. Боудикка вскарабкалась вверх по юбке и пристроилась на левом плече хозяйки.

– Добрый вечер, киса!

Щеке Люси стало тепло и мягко – к ней прикоснулась гладкая шерстка.

Боудикка ткнулась носом в лоб хозяйки.

– Ну как, не скучала? – проворковала Люси.

Кошка снова потерлась о лоб, и Люси погладила ее от ушек до хвоста. Удовлетворенная Боудикка спрыгнула на пол и важно прошествовала в свой уголок у камина, задрав украшенный белым кончиком хвост.

Люси со стоном сняла с плеча сумку. Сегодня нужно еще поработать, но сначала поесть: день прошел без ланча и чая – и желудок напоминал о себе недовольным урчанием.

Миссис Хит, давно усвоившая привычку Люси скудно питаться, оставила на плите кастрюлю с остывшим рагу, а рядом с кухонной мойкой положила стопку свежих газет.

Люси читала за едой, вслух выражая недовольство заголовками политических статей. В разделе брачных объявлений некий фермер с годовым доходом в двести фунтов подыскивал себе в жены женщину примерно сорока лет, которая должна была заботиться о его свиньях и пятерых детях – именно в таком порядке! Объявление возмутило Люси до глубины души. Наконец она вернулась к своему рабочему столу, сытая и информированная. К тому времени за задернутыми шторами эркера опустилась ночь.

Сегодня в том углу стола, куда Люси складывала материалы на тему женского образования, скопилась угрожающая кипа необработанной корреспонденции. Однако едва Люси занесла перо над листом бумаги, как раздался смех. Она нахмурилась. Пронзительный голос принадлежал Мейбл, леди Хенли, – вдове и коллеге-суфражистке, снимавшей другую половину дома. Условия устраивали обеих – приходилось уважать сложившиеся правила: незамужняя молодая женщина не должна жить совершенно одна. Однако звуки прямо под окном недвусмысленно свидетельствовали, что хихикать как девчонка леди Хенли могла лишь по одной причине. И действительно – вслед за ее смехом послышался приятный мужской баритон.

Люси продолжила писать. Интрижка соседки ее не касается. Снова смех! В меру дерзкая вдова могла втайне позволять себе вольности, на которые ни одна незамужняя женщина не отважится, а судя по тому, что Люси приходилось слышать сквозь общую стену, леди Хенли время от времени кое-что себе позволяла. Глупо! Поведение соседки может бросить тень и на Люси. А с другой стороны, большинство мужчин снимают любовницам роскошные апартаменты и получают удовольствие в любое время, когда заблагорассудится, и все беспечно делают вид, что такой практики не существует…

Сквозь шторы донесся возбужденный женский стон.

Люси положила ручку. Вдова, не вдова, а скандал ни одной женщине не нужен. И хотя леди Хенли сама в университете не обучалась, она общается со студентками в суфражистской ячейке, и, соответственно, все, что порочит ее репутацию, порочит и репутацию женщин из Оксфорда, а они должны вести себя безупречно.

Люси обошла вокруг стола и раздвинула шторы. К ней резко повернулись две головы.

Черт, только не это!

В свете из своей комнаты она различила взбудораженную леди Хенли – что было неудивительно, а вот мужчина… Лишь у одного мужчины в Англии такие высокие, четко очерченные скулы.

Не раздумывая Люси рванула вверх створку окна.

– Ты? – выдохнула она.

Глава 3

Тристан, лорд Баллентайн. Негодяй, распутник, бич ее юности. Галстук наполовину развязан, волосы взъерошены – тут явно поработали шаловливые пальчики. В общем, выступает в своем обычном амплуа. Сердце Люси возбужденно екнуло. Что он делает у ее дома?

Мужчина несколько секунд разглядывал Люси со своим обычным скучающим видом и лишь затем искривил уголки рта и наклонил голову в приветствии:

– Леди Люси! Какая приятная неожиданность.

– Что. Ты. Здесь. Делаешь? – без выражения спросила она.

Он сверкнул белоснежными зубами:

– Да вот, вел увлекательную беседу, пока одна злая кошка не открыла окно.

Они давно не виделись. Тристан вернулся с афганской войны полгода назад; газеты в красках расписали, что его наградили Крестом Виктории за беспримерную храбрость, проявленную на поле боя. А вот более интересный факт: за личные заслуги он получил место в палате лордов.

Все такой же повеса. Люси знала, что он домогался Аннабель на новогоднем балу у Монтгомери. А сейчас демонстрирует искусство соблазнения прямо под окном Люси.

– Как я поняла, вы знакомы? – громко спросила леди Хенли.

Люси удивленно уставилась на соседку. Совсем забыла о присутствии ее светлости…

– Лорд Баллентайн – давний друг моего брата.

– О, как мило.

Женщины готовы были наперегонки бежать, лишь бы заполучить хоть немного любви лорда Баллентайна, – от девушки, впервые представленной в свете, до матроны. Половина обожала его за редкую мужскую красоту – за шелковистые темно-рыжие волосы, идеальную линию подбородка и до неприличия чувственный рот. Другую половину притягивало обещание порочности, скрывавшееся за правильными чертами лица: похотливый контур мягких губ и хитринка в глазах, которые нашептывали: «Признайся мне в своих желаниях, даже самых потаенных, и ни одно из них меня не отвратит». Какая-то черная магия стояла за этим прекрасным, легко увлекающимся мужчиной. Похоже, и леди Хенли вскружило голову мрачное очарование Тристана; женщина очертя голову кинулась в жерло, словно насекомое в ловушку плотоядного растения.

Люси бросила на соседку многозначительный взгляд:

– Простите, что вмешиваюсь, однако с вашей стороны было бы неблагоразумно знакомиться более близко.

– Знакомиться… – повторила леди Хенли.

– С его светлостью. – Люси прочертила круг в воздухе, заключив в него скучающего лорда, делающего вид, что он тут ни при чем.

Лицо леди Хенли вытянулось:

– Как мило с вашей стороны предупредить меня.

– Но вы рискуете привлечь внимание.

– Нас никто не увидит. Кустарник… – Она жестом указала на разросшийся рододендрон и снова невольно выгнулась навстречу красавцу мужчине.

Люси ощутила покалывание в затылке. Неприятное чувство.

– Для суфражистки такое поведение по-прежнему считается неподобающим.

Леди Хенли, упрямое создание, наморщила нос:

– Неужели? А разве не вы говорили, что мы, женщины, должны бороться за свои устремления и желания? Разве не так?

– Пусть она повторит, – заинтригованно поднял бровь Баллентайн.

Люси с некоторым усилием открыла рот:

– В прошлый раз ситуация была немного другой. А в этом году нам достаточно скандалов, которые могут повлечь за собой запрет на обучение женщин в колледжах.

Леди Хенли надула губы, поглядывая на Баллентайна из-под опущенных ресниц.

– Ничего страшного. На мой взгляд, час достаточно поздний.

– Я вас предупредила, – отрезала Люси и закрыла окно. Вернее, попыталась закрыть. Створка не сдвинулась с места. Люси потянула сильнее. Заело!

Его светлость наблюдал за стараниями Люси со всевозрастающим интересом.

Кровь прилила к голове. Как такое могло случиться? Люси стиснула зубы. Черт бы побрал это окно!

– Позволь мне.

– Мне не нужно…

Тристан вытянул вперед длинные пальцы и надавил на раму. Створка медленно и плавно опустилась вниз до подоконника и встала на свое место.

Люси видела свое отражение в стекле – лицо перекошено, глаза прищурены, волосы растрепаны…

Самодовольная ухмылка Баллентайна светилась в темноте по ту сторону стекла, подобно маяку.

Люси ничего не оставалось, как рывком задернуть шторы.

– Не обращайте на нее внимания, – донесся из-за окна приглушенный голос леди Хенли. – Нудная старая дева!

Люси отошла от окна. Сердце колотилось так, словно она пробежала милю. Гипертрофированная физическая реакция! Нет необходимости быть такой эмоциональной. Однако если она не хочет слушать сквозь стенку, как Баллентайн демонстрирует свое мастерство леди Хенли, нужно куда-то уйти. Уловив настроение хозяйки, из угла выбралась Боудикка. В свете газовой лампы ее глаза сверкали желтым. Кошка принялась тереться о юбку Люси, пока та не наклонилась и не погладила ее.

За леди Хенли переживать не стоит; вдова не бросится в реку Исиду [2]ради Баллентайна, как в разное время грозились поступить другие его пассии, – она не неопытная девчонка. А репутация Баллентайна как соблазнителя известна всем; впрочем, он последний, кто пытается скрыть свои намерения. Люси подозревала, что это был расчет: так Тристан подстрекал женщин на перевоспитание животворящей любовью; многие из них попали в ловушку, сплетенную из собственных амбиций.

Люси собрала все необходимое – чернильницу, промокашку, авторучку и записи. Попутно прихватила шаль; в библиотеке колледжа «Леди-Маргарет-Холл» вечные сквозняки. Она приготовилась запереть дверь и спуститься по лестнице, однако остановилась подышать воздухом. Ночная прохлада охладила пылающие щеки подобно бальзаму.

– Решили прогуляться, миледи? – раздался позади все тот же бархатный голос.

Люси медленно обернулась. Ее руки сжались в кулаки.

Тристан стоял у подоконника, в руке дымилась зажженная сигарета. Рядом подпирала стену его трость с громадным янтарным набалдашником, горевшим в свете фонаря, как глаз дьявола. Леди Хенли нигде не было видно.

– Почему так быстро?

– Кое-что случилось и испортило настроение. – Он выпустил дым через нос.

– Какая жалость!

– Ничего страшного. Маленький курьез.

Тристан отделился от подоконника и шагнул к Люси. Внизу ее живота затрепетали бабочки – сотни легких и неистовых крылышек. Ну вот опять! Когда Тристан бывал в отъезде, Люси забывала, насколько он импозантен; однако стоило им где-нибудь пересечься, как острые ощущения возвращались.

Впервые Люси почувствовала бабочек много лет назад, в коридоре Вестминстера, куда она явилась подать петицию. Тристан отправлялся на военную службу – по приказу отца, как предположила она, у него самого армейской дисциплинированности кот наплакал. Однако едва Баллентайн возник перед ней, сквозь тело Люси словно пронесся разряд молнии. Она буквально приросла к месту. Перед глазами все еще стояла морковная шевелюра, обладатель которой причинил ей столько беспокойства. Теперь же Люси атаковала та версия Тристана, которую знали все: точеное красивое лицо, широкие плечи, стройные бедра. Истинный Баллентайн в безупречно пошитом мундире, достойный продолжатель семейных традиций. Его необузданный шарм вызвал у Люси неодолимое желание нервно пригладить волосы. Как унизительно! Это вообще выше ее понимания – испытывать эстетическое наслаждение при виде хорошо сложенного мужского тела! И ладно бы кого другого, но Тристана? Целых шесть лет каждые каникулы этот мальчишка изводил Люси в ее же доме своими розыгрышами и взглядами искоса. А она ненавидела розыгрыши. Мало того, он расположил к себе ее брата, ее кузин и кузенов, ее маму, – при том что Люси и без того чувствовала себя лишней за обеденным столом. И, судя по скандальным заголовкам, которые появлялись в газетах всякий раз, когда Тристан ступал на землю Британии в перерывах между военными кампаниями, он ничуть не исправился.

Сейчас он стоял совсем рядом, и Люси задрала голову. По иронии судьбы, после их первой стычки в парке Уиклифф-холла она прибавила в росте едва ли на дюйм.

– Тебе не стоит тратить время, простаивая у нас на пороге, – сказала она.

– А тебе не стоит ночами гулять в одиночку.

В его правом ухе звездочкой сверкала бриллиантовая сережка-гвоздик.

Люси скривила губы и двинулась дальше.

– Не утруждай себя.

– Я бы с радостью. – Он шел рядом. Два шага Люси равнялись его одному. – Однако все же я обязан проводить тебя.

– Серьезно, оставь джентльменские прелюдии.

– Джентльмен настоял бы на том, чтобы нести твою сумку. Тебе тяжело, даже перекосилась вся.

Примечательно, что отдать сумку ему он не предложил.

Люси с ужасом обнаружила, что идет не в том направлении. Вот досада! А назад повернуть нельзя; это будет выглядеть так, словно она убегает от Тристана, что само по себе оскорбительно.

– Когда леди идет в компании с тобой, ее репутация подвергается большему риску, чем если бы она гуляла вечерами в одиночку.

– Меня поражает твоя вера в силу моей порочности.

– Она отлично сработала на леди Хенли.

– На ком?

– Не важно, – фыркнула она. И добавила: – Полагаю, если целью является охота, имя преследуемой – всего лишь незначительная деталь.

– Откуда мне знать, – озадаченно проговорил Тристан. – Я никогда не преследую женщин.

– Тяжелый случай самообмана.

– Вот как? Почитай Дарвина! Самец распускает перья, самка выбирает. Так было и так будет всегда. Берегись самца, который сделал ставку на преследование – таким образом он надеется скрыть, что его оперение не на должном уровне.

– Твое оперение, несомненно, самое пышное и переливается всеми цветами радуги.

– Уверяю тебя, оно не радужное, – равнодушно ответил Тристан.

Досада горячим клубком поднималась вверх по шее.

– А дамам, кажется, все равно.

– Дорогая, что я слышу? Ты ревнуешь!

Люси крепче вцепилась в ремень сумки. Как бы придумать, чтобы неверно выбранное направление выглядело заранее спланированным? Если не свернуть, они попадут в центр города.

– Конечно, все дело в ревности, – продолжил Тристан. – Это естественным образом объясняет, почему ты постоянно уклоняешься от встреч.

– Знаю, ты находишь свои шутки крайне остроумными, только сегодня они до меня не доходят. И вообще, припоминаю случай с леди Уорвик… – Невольно у Люси в памяти вспыхнуло видение: две фигуры в тени деревьев. Тристану тогда было не больше семнадцати. – Как мерзко! Она только что вернулась из свадебного путешествия.

– И уже успела безумно заскучать.

– Конечно, она проявила безрассудство. И все же не заслужила, чтобы ею насильно овладели прямо на садовом столе.

– Насильно? Боже мой!

Тристан, похоже, оскорбился. Отлично. Они находились уже в середине Парк-роуд, и Люси хотела избавиться от него.

– Кто бы мог подумать! Печально известный развратник помнит свои связи!

– О, не все, – снисходительно ответил он. – Помню только тех, которые меня отшили.

Вряд ли таковых насчитывается много. Люси развернулась и посмотрела ему в глаза:

– И именно их ты больше всех желал?

Глаза Тристана в свете фонаря сверкнули желтым. Прямо как у Боудикки.

– Да не сказать чтобы больше всех, – понизив голос, ответил он. Почти промурлыкал.

Люси задрала голову и смотрела на него не мигая. Ее пульс участился. Порой он проделывал такое – говорил что-нибудь в подобной манере, словно воображал себя наедине с ней, причем неодетой. Она предполагала, что так он разговаривал со всеми женщинами: с намерением соблазнить. А с ней – с намерением позлить.

Тристан собрался что-то добавить, однако вдруг передумал. Его следующие слова удивили ее больше:

– Я как раз собирался оставить тебе визитку, чтобы назначить встречу, когда увидел твою соседку.

Назначить встречу? С ней? Но зачем?

– Послезавтра в новом кафе, над книжным магазином «Блэкуэллз», – продолжил Тристан, не дождавшись ответа. – Впрочем, выбор места встречи за тобой.

– Что ты хочешь обсудить со мной, Баллентайн?

– По слухам, ты у нас эксперт в британском издательском деле. Нужен твой совет.

– Кто тебе сказал? – Люси напугалась.

– Объясню, когда встретимся, – улыбнулся он.

Вот настырный! Трудно спорить с таким, да еще и в темноте.

– Допустим, я соглашусь на встречу с тобой – хотя я не соглашусь. Но есть десятки других достойных людей, которые могут дать совет.

– Я заинтересован в читательницах, принадлежащих к среднему и высшему классам. Вполне логично обратиться с просьбой к женщине, которая вращается в этом кругу.

Люси прищурилась и окинула его взглядом. Мужчина перед ней выглядел как Тристан – бордовый бархатный пиджак, помпезная трость с янтарным набалдашником. Однако слова, которые он произносил, были Тристану несвойственны. Люси никогда бы не подумала, что он интересуется подобными вещами, и, в частности, не подозревала в нем способностей к логике. Хотя… он интересуется читателями-женщинами, что вполне соответствует его характеру и образу мыслей.

– Ну, право же, Люси! – Баллентайн понизил голос, обогатив его теплыми насыщенными нотками, способными проникать любой женщине под кожу и склонять ее к совершению всяких глупостей. – Согласись на встречу. Ради старой дружбы.

Тристан отступил на шаг, наблюдая, как в глазах Люси зарождается смятение. Эльфийское личико заострилось от досады: две сильные эмоции растягивали Люси в противоположных направлениях – любопытство и глубочайшее презрение к его, Тристана, персоне.

А ведь были времена в Уиклифф-холле, полные наслаждения и муки, когда он жил ради того, чтобы спровоцировать неприступную леди Люсинду Тедбери хоть на какую-то ответную реакцию. Проделки были незначительны; разве что окунуть ее косу в чернила – единственный раз, когда он коснулся волос Люси! – или поставить на полку вместо коллекции первого издания Уолстонкрафт журналы непристойного содержания.

А еще позволить застукать себя в саду целующимся с леди Уорвик.

Хоть что-нибудь, лишь бы спровоцировать ее.

И теперь, когда он давно уже не тощий мальчишка, жадно старающийся урвать толику ее внимания, вдруг оказалось, что Люси по-прежнему имеет над ним некую власть. Это, без сомнения, ностальгия. Люси излучает раздражение и таит обиды, уходящие корнями к тем далеким годам. Однако она здесь, живая и дышащая; сквозь дым сигареты он улавливает знакомые нотки ее мыла со свежим ароматом лимона и вербены, и от этого под пиджак проникает тепло.

– Ради старой дружбы? Там не было ничего, чем тебе стоит гордиться, – сдержанно ответила Люси.

– Тогда придется взывать к твоей филантропической душе.

Луна висела высоко в ночном небе, и в ее рассеянном свете волосы Люси сияли подобно новенькой серебряной монете. Тристан вспомнил, как много лет назад, в те украденные мгновения, потрогал эти волосы, свежие и гладкие, как тончайший шелк. «Вся глубь небес и звезды все в ее очах заключены…»[3]

Он замер, почувствовав озноб. А ветерок совсем летний… Эти строки дождались своего часа и как будто напали из засады. Счастье, что это всего лишь известные строки Байрона. Однако давно в его голове не звучали стихи, очень давно… Интересно.

Он внезапно вздрогнул.

Реальные мотивы Люси попробовать себя в издательском бизнесе почти не имели отношения к издательскому делу как таковому – в таких делах инстинкт редко подводил Тристана. И если подозрения верны, ему придется ее остановить.

– Я буду в кафе «Блэкуэллз» в половине одиннадцатого. Послезавтра. Говорят, кофе там довольно приличный; предлагаю составить мне компанию. – Тристан щелчком отправил окурок в темноту. – Кстати, дорогая, библиотека находится в другой стороне.

Глава 4

Днем позже в замке Эшдаун

Мрачный, холодный, гасящий все звуки кабинет отца напоминал крипту, подземную усыпальницу. Такое впечатление отчасти создавалось благодаря массивной мебели из эбенового дерева и плотным, в палец толщиной, шторам, однако в большей степени самому хранителю крипты: везде, куда ступала нога графа Рочестера, окружающие предметы теряли яркость, а звуки гасли.

Когда Тристан вошел, граф восседал за столом на фоне своего самого драгоценного сокровища: огромного гобелена с изображением генеалогического древа Баллентайнов, берущего начало с 1066 года. Гобелен был дарован дому Рочестеров лично Генрихом Восьмым. Традиции, родовое имя, покровительство королевской семьи – все, что Рочестер ценил больше всего, олицетворял покрытый плесенью отрез вышитого шелка. Если бы графу пришлось выбирать, что спасать при пожаре – беспомощного младенца или кусок ткани, – он не задумываясь позволил бы погибнуть ребенку. И когда Рочестер сидел за столом, ветви генеалогического древа тянулись прямо из его головы; создавалось впечатление, что у графа выросли ветвистые рога. Впервые Тристан заметил это в восемь лет и не смог удержаться от смеха. Секундой позже из его разбитой губы шла кровь, а Рочестер как ни в чем не бывало опять сидел в своем кресле.

– Твоей матери нездоровится, – сказал Рочестер. В голосе прозвучало недовольство, но не озабоченность.

– Я очень огорчен, – таким же тоном отреагировал Тристан.

– Будь это так, ты бы навестил ее. А ты после возвращения вообще не удосужился заехать в дом.

Тристан кивнул. Разумеется, именно граф решил записать сына в армию Ее Величества и отправить подальше – например в Гиндукуш. Отец с удовольствием его там бы и оставил – да вот только Маркус, непогрешимый Маркус, сломал шею.

– Я проведаю маму после нашего разговора.

Независимо от его содержания. Отец до сих пор не раскрыл цель их встречи.

Рочестер вытянул вперед длинные бледные пальцы – так он делал всегда, когда переходил к сути вопроса, – и устремил на сына холодный взгляд:

– Ты должен жениться.

Жениться.

Тристан покрутил слово в голове так и этак, словно заковыристую фразу на пушту или дари, понять истинное значение которой требовало определенных усилий.

– Жениться, – повторил он. Собственный голос доносился словно издалека.

– Да, Тристан. Ты должен взять себе жену.

– Прямо сейчас?

– Не изощряйся в остроумии. Я даю тебе три месяца. Через три месяца ты объявишь о помолвке с женщиной, достойной нашего титула.

Первая волна холодного возмущения схлынула. Жена. Тристан был не в том положении, чтобы связывать себя подобными обязательствами. Разумеется, с тех пор как титул наследника перешел к нему, на горизонте замаячили матримониальные проблемы. Однако стоило ему лишь чуть приблизиться, они исчезали вдалеке. Как бы Тристан ни любил женщин – их мягкость, их аромат, их остроумие, – всякая женщина в роли жены станет другим существом. Сразу появятся запросы и обязанности. Появятся… маленькие отпрыски. Появятся… ожидания.

По спине Тристана пробежал холодок.

– Почему сейчас? – спросил он тоном, который испугал бы любого другого мужчину.

Рочестер прищурил глаза:

– Как я вижу, даже военная служба не смогла побороть твою умственную ограниченность. Придется объяснять на пальцах: тебе двадцать семь лет. Ты наследник титула и, поскольку Маркус оставил свою вдову бездетной, последний прямой наследник по линии Баллентайнов. Твоя главная задача на сегодня – произвести на свет наследника. Если ты этого не сделаешь, четыреста лет господства Баллентайнов завершатся и право носить титул Рочестеров перейдет к Уинтерборнам. А ты уже почти год увиливаешь от своих обязанностей.

– Вообще-то я вынужден был задержаться в Индии, чтобы оправиться от пулевых ранений, потенциально смертельных.

Рочестер покачал головой:

– Ты вернулся полгода назад. И что же, усердно добивался расположения потенциальных невест? Нет, попадал на первые полосы газет, превращая пэров в рогоносцев. К тому же ходят слухи о твоих… заслуживающих наказания проступках.

– Неужели? – искренне удивился Тристан.

Рочестер поджал губы и на миг стал похож на себя более молодого, занятого поиском инструмента для очередного наказания. За то, что сын доставлял одни неприятности. За любовь к поэзии и красивым вещам, за «девчоночью» привязанность к домашним животным. Должно быть, Рочестера злило, что единственным доступным ему инструментом контроля оставалась лишь финансовая удавка, на которой он держал сына. И она не приносила немедленного удовлетворения.

– Не имею привычки читать всякие сплетни. Полагаю, лучше находиться в блаженном неведении относительно слухов, касающихся моей персоны.

Граф медленно подался вперед:

– Тебя видели в одном заведении.

– Вполне возможно.

– С младшим сыном маркиза Донкастера.

Вот так сюрприз! Тристан усмехнулся про себя.

– Значит, слухи касаются лорда Артура?

Небрежность, с которой он произнес эти слова, заставила Рочестера побледнеть. Занятно.

Не беспокойтесь по поводу лорда Артура Сеймура, отец. Я кое-кому вставил и позволил ему смотреть, однако на острие был не он.

Эти слова едва не сорвались у Тристана с языка. Вместо этого он сказал:

– Общество, как всегда, фабрикует сенсацию из ничего. Вряд ли газеты отважатся обнародовать что-либо конкретное.

Под левым глазом отца дернулся мускул.

– Фактов хватит, чтобы Донкастер быстренько состряпал иск по обвинению в клевете.

– Против кого?.. Глупейшая затея! Так каждый на британских островах узнает о любовных предпочтениях Артура.

– И вполне возможно, о твоих, – пробурчал Рочестер. – Малейший намек на подобные вещи сделает твое положение в свете весьма шатким. Союз с женщиной, репутация которой безупречна, может поправить дело; однако, само собой, отцы девушек в настоящее время не расположены отдать их такому, как ты, – разве что я выложу кругленькую сумму.

Тристан стиснул зубы:

– Не тратьте деньги. Я не нуждаюсь в жене.

Существовала лишь одна женщина, с которой он в перспективе мог надеяться на нечто большее, чем мимолетные отношения, однако на ярмарке невест она не присутствовала.

– Учитывая сложившиеся обстоятельства, мы должны действовать быстро.

Тристан пожал плечами:

– Откровенно говоря, я не возражаю против кузена Уинтерборна. Добро пожаловать! – Он беспечно махнул рукой, словно обводя круг, включающий в себя весь дом Рочестеров: такое легкомыслие непременно разозлит отца.

Глаза Рочестера потемнели:

– Тристан, я не шучу.

– Сэр, вы предположили, что я, вследствие своей ужасной репутации, не смогу найти за три месяца достойную и не возражающую против брака со мной женщину. Поэтому, – Тристана вдруг осенило, – вы, вероятно, уже выбрали для меня подходящую невесту?

– Само собой, выбрал. Тем не менее возможный скандал вынудил ее опекуна отложить на время заключение контракта.

– Скажите мне, кто эта счастливица?

Рочестер покачал головой:

– Зачем? Чтобы подтолкнуть тебя к очередным шутовским проделкам, в то время как дело не улажено? Нет. Сейчас перед тобой стоит простая задача: завоевать симпатии уважаемых в обществе матрон, а еще одеваться и вести себя, как подобает мужчине твоего круга. Для начала сними с себя… это.

Граф щелкнул пальцами у правого уха сына. Тристан проколол ухо и вставил бриллиантовую сережку-гвоздик.

Он холодно взглянул на отца и встал:

– Я пережил осаду Шерпура. Я добрался до Кандагара, неся на себе полумертвого капитана. Я повидал множество смертей, крови и мерзостей – больше, чем в состоянии запомнить. Так что простите, если проблема выбора идеальной жены и газетные сплетни кажутся мне ничтожными.

Он был уже у дверей, когда граф бросил вдогонку:

– Если ты хочешь, чтобы твоя мать осталась в Эшдауне, предлагаю задуматься, насколько серьезны эти проблемы.

Тристан застыл на месте. На него навалилось все сразу: жар и холод, бешеный пульс, гул крови в ушах. Часть мозга лихорадочно размышляла; другая же часть пребывала в оцепенении.

Он обернулся, нарочито медленно. Тело было по-прежнему готово к бою – что полезно на вражеской территории, но не там, где территория ужалась до кабинета знатного дворянина. «Убить или быть убитым». Или в британских родовых владениях это всего лишь фигура речи?

– Какое отношение все это имеет к маме?

Лицо Рочестера состояло из одних только теней и острых углов.

– Как я уже сказал, она нездорова. Возможно, ей обеспечат лучший уход в другом месте.

Тристан сжал трость так, что пальцы побелели.

– А точнее?

– Есть места, более подходящие для людей с ее странностями…

– Мы говорим о Бедламе?

Граф наклонил голову:

– Бедлам? Нет. Есть специализированные частные заведения, более приспособленные для ухода…

Частные заведения. Места, куда находящихся в здравом рассудке, однако причиняющих неудобства жен и дочерей до сих пор отправляют умирать.

Когда Тристан вернулся к столу, в глазах Рочестера мелькнула тревога – он зашел слишком далеко. Однако же граф решился; а значит, черт возьми, что-то его на это подвигло?

– Мама очень переживает. – Тристан сверлил отца взглядом. – Ее сын погиб.

– Мой тоже, – отрывисто бросил граф. Еще один проблеск эмоций.

В другой день и в другой жизни Тристан мог бы выразить сочувствие.

– Маме не место в лечебнице для душевнобольных. Там она не выживет, и вам это известно.

– Тристан, я могу терпеть лишь определенное количество странностей в своем доме. Тебе решать, чьи это будут странности – либо твои, либо ее.

Это был шантаж, и такой, которому придется подчиниться. Все жилы в теле Тристана напряглись в порыве немедленно устранить угрозу свободе. Он сделал глубокий вдох, затем второй. Наконец пламя гнева в крови утихло.

Рочестер кивнул и добавил почти дружелюбно:

– Я призываю тебя выполнить свой долг. Женись, роди наследника, роди еще нескольких отпрысков. У тебя есть три месяца на восстановление достаточно приемлемой репутации. Докажи, что ты не полностью бесполезен.

Бесполезен. Еще один глубокий вдох. «Бесполезен» – любимое оскорбление Рочестера. Всякий, кто в должной мере не удовлетворял запросам графа, попадал в эту категорию, и даже когда Тристан повзрослел, это слово наносило ему глубочайшую рану.

С него хватит. Визит к матери в западное крыло дома придется отложить.

Когда Тристан сел в карету и свернул на подъездную аллею, он сформулировал для себя ответ, почему Рочестер использовал для давления на сына графиню, а не свой банковский счет, как бывало обычно. Во-первых, отец осознал, что Тристан близок к достижению минимально необходимой финансовой независимости. Во-вторых, женитьба – дело серьезное, и Рочестер справедливо допускал, что очередное урезание денежного содержания сына может не принести результатов. Чтобы тот взял в жены выбранную Рочестером девушку и пусть рожденные в браке дети до конца дней напоминают о графе? Ну уж нет. Отсюда и шантаж: жизнь за жизнь. Либо собственная жизнь, либо жизнь матери.

Если Тристан уступит, Рочестер сделает маму петлей на шее сына. А значит, нужно что-то придумать. Что, если послать письмо в Дели, генералу Фостеру – возможно, тот согласится приютить ненадолго двоих гостей из Англии, не задавая лишних вопросов? Конечно, это потребует времени. Проклятие! Письма на такие расстояния идут неделями! Или попробовать отправить сообщение в Бомбей телеграфом, по подводному кабелю? Вот только соединяющие Англию и Нью-Дели кабели часто повреждаются. Тристан немного поиграл с идеей пуститься в дорогу с больной матерью, увезти ее в никуда; к черту планы и к черту Фостера. Увы, подобная импульсивность обычно ни к чему хорошему не приводит.

Ясно одно: нужно увеличить и обезопасить свои финансы, и как можно скорее. Перед мысленным взором вспыхнуло лицо Люси, и Тристана захлестнула новая волна негодования. Эта женщина невольно оказалась на грани того, чтобы сломать планы, которые он строил, – планы на новую, оседлую жизнь в Англии. И как четверть часа назад, препятствие в ее лице означало угрозу свободе.

Тристан смотрел в окно кареты, однако ничего не видел – Люси заняла все его мысли. Добравшись до станции, он задумался: стремилась ли та часть сознания, которая порой заполняла долгие восточные ночи воспоминаниями о Люси и летних днях в Англии, снова оказаться в одной стране с ней?

Он сидел в пустом вагоне; тишина казалась оглушающей. Тристан выудил из нагрудного кармана фляжку виски. Пока придется делать вид, что он принял игру Рочестера, – чтобы выиграть время. Но сначала он напьется.

Глава 5

Люси проснулась оттого, что кошка лежала прямо у нее на лице. Зато пальцы на ногах совсем окоченели.

– Черт возьми! Боудикка!

Кошка спрыгнула с кровати на пол.

– Твое место у меня в ногах, и ты это прекрасно знаешь.

Боудикка развернулась и ушла на кухню. В конце концов, она не грелка для ног! Для этих целей пусть леди заводит себе мопса.

Люси со вздохом откинула одеяло и поплелась в угол, где стояли керамическая миска и кувшин. Нужно смыть с себя остатки сна. Веки царапали глаза, словно металлические щетки. Вчера опять заработалась дотемна.

Одного взгляда в маленькое зеркало было достаточно, чтобы подтвердить: вид измученный. Да еще и пепельные круги вокруг носа и губ. Прямо как у женщин на открытках, воткнутых по обе стороны рамы зеркала. Уксусные валентинки[4], тщательно выбранные из кучи посланий от анонимных недоброжелателей, которые сыпались в почтовый ящик каждый февраль. Да и рифмованные куплеты твердили одно и то же: она – падшая женщина, будет мучиться всю жизнь и умрет в одиночестве. Кота завела, канарейку купила, вот только завлечь не сумела мужчину… Тебя поймают, рот заткнут и на потеху поведут… Самая любимая открытка изображала злобную суфражистку, насаженную на вилы. Похожие на проволоку волосы старой девы торчат в разные стороны; красный нос вытянут подобно клюву. Ведьма, да и только.

Отражение в зеркале саркастически усмехнулось. Что-то сегодня у нее ни на что нет сил. Забраться бы снова под одеяла, и не важно, что постель остыла…

Внизу замяукала Боудикка, гремя пустой миской.

Люси смирилась со своей участью и накинула халат.

Неяркий свет раннего утра отражался от белой кафельной плитки и шкафов из полированного дерева. На кухне пахло свежезаваренным чаем. Миссис Хит, лучшая в мире экономка, уже растопила камин, поджарила тосты и открыла банку консервированного лосося.

– Благодари тетушку Гонорию – она оставила мне денег, иначе пришлось бы тебе питаться обрезками со скотобойни, которые разносит мясник, – пожурила Люси Боудикку, под бдительным контролем питомицы попеременно выкладывая ложкой кусочки лосося то в свою тарелку, то в кошачью миску. – Или еще хуже – жить на улице и каждый день ловить мышей, как обычная кошка. Что ты на это скажешь, а?

Боудикка презрительно дернула пушистым, с белым кончиком хвостом.

– Неблагодарное животное. И почему я не оставила тебя в корзине? А ведь могла бы легко выбросить на улицу.

«Блефуешь, хозяйка, – сверкнули в ответ зеленые глаза кошки. – Тебя саму выбросили, как и меня, и ты крайне нуждалась в компании».

Возможно. Однажды утром, десять лет назад, Люси выскочила из дома и чуть не споткнулась о высокую плетеную корзину, стоявшую на ступенях. В корзине пищал черный пушистый комочек. Люси сунула в корзину палец, и комочек тут же предпринял на него яростную атаку. Она решила оставить котенка себе. Люси только что поселилась на улице Норэм-гарденс после изгнания из Уиклифф-холла и чувствовала себя ужасно одинокой. Тем более что никто не пришел и не заявил о своих требованиях на новую подружку.

Часы в гостиной пробили семь тридцать, а чай до сих пор не привел Люси в чувство. Усталость ей сегодня некстати: в ежедневнике отмечено много деловых встреч. Сначала с леди Солсбери в отеле «Рэндольф». Придется сознаться графине в некоторой задержке с приобретением «Лондонского печатного двора». Затем второй завтрак с Аннабель, Хэтти и Катрионой там же, в «Рэндольфе». Люси расскажет подругам о возможных грядущих неприятностях.

А в половине одиннадцатого окно в расписании оккупировал Лорд-преследователь.

Люси ощутила спазм в животе. Причиной беспокойной ночи отчасти была их последняя стычка. Люси вертелась в кровати, не в силах прогнать чувство тревоги, возникшее после встречи с Тристаном. Ради старой дружбы, сказал он. Какое нахальство! Их общение – сплошное противоборство. Впрочем, те дни давно прошли, от былой жизни ничего не осталось, кроме, как ни странно, самого Баллентайна. Порой они случайно сталкивались в Лондоне, куда Люси приезжала по делам, порой до нее доходили газетные заголовки и слухи – по стечению обстоятельств они каким-то образом доходили всегда. Да, лучше бы вообще с ним не встречаться! Однако, если Тристан вынашивает гнусные планы, даже отдаленно касающиеся женщин и издательского дела, Люси должна быть в курсе.

Боудикка под столом завела жалобную песню, словно бедняжку несколько дней не кормили.

– Ах ты мой деспот, – промолвила Люси, выскребая в миску остатки рыбы со своей тарелки.

Леди Солсбери сняла номер в «Рэндольфе» под именем миссис Миллер. Смех, да и только! Графиня была аристократкой до мозга костей и по внешнему виду, и по манерам. Никто не примет ее за заурядную туристку. Однако леди Солсбери, по ее собственному выражению, предпочитала сохранять инкогнито во всем, что касалось ее связей с Делом, особенно в части «особой миссии». Графиня к тому же уговорила нескольких женщин, не принадлежащих к кругу общения Люси, принять участие в Инвестиционном консорциуме и сама пожертвовала значительную сумму. Как же не хочется ее разочаровывать!

Графиня сидела в гостиной отеля на маленьком диванчике с накинутой на плечи черной шалью и изящной чашечкой чая в руке. Когда Люси вошла, она поставила чашку на стол и приподнялась. Графиня упорно поступала так, хотя уже отметила семидесятилетие и ходила с тростью.

– Леди Люсинда, без пяти минут владелица «Лондонского печатного двора»! – воскликнула графиня. Ее округлые щеки сморщились от радостного предвкушения.

– Боюсь, пока что нет, – с приклеенной улыбкой ответила Люси.

Лицо леди Солсбери вытянулось:

– Пока нет? Но ведь контракт должен был быть подписан пару дней назад! Садитесь, дорогая. Вам чаю или шерри?

Шерри? Часы на каминной полке показывают всего девять утра…

– Чаю, пожалуйста.

Она уселась рядом с леди Солсбери. Графиня налила ей чаю.

– А теперь рассказывайте, что случилось. «Пока нет»! Абсурд!

– У мистера Барнса возникла некоторая задержка с оформлением документов. Вопрос должен решиться на следующей неделе.

Провести графиню оказалось нелегко. Она с пониманием сощурилась. Проницательные голубые глаза были так же остры, как у женщин в возрасте Люси.

– Люди неприязненно относятся к таким, как вы, и потому ставят палки в колеса.

– В задержке нет ничего необычного. Мы добьемся своего.

– Я была бы весьма рада, – вздохнула леди Солсбери. – Моя Афина горит желанием взяться за дело.

Леди Афина, племянница леди Солсбери, намеревалась помогать в затеянном предприятии. Одна из многих женщин ее статуса, жаждущих направить свою энергию на что-то более интересное, чем вышивание салфеток.

– Передавайте ей от меня привет, – сказала Люси. – Вопрос непременно решится через пару дней.

Леди Солсбери покачала головой:

– Как отвратительны политические игры!

– Могло быть хуже. Представьте, что в борьбе за свободу нам пришлось бы вооружиться мечами и вилами вместо бумаги и карандашей.

Леди Солсбери задумчиво разглядывала Люси, пока та помешивала чай.

– А вы, случайно, не задумывались о том, чтобы выглядеть немного привлекательнее? Казаться менее дерзкой, менее радикальной, менее старомодной? Тогда, возможно, вас не воспринимали бы в штыки?

Люси вяло улыбнулась. Как тут не задумаешься, если на это намекают постоянно?

– Если бы модная одежда и очаровательные улыбки обладали значительным влиянием, наши банкиры, герцоги и политики наверняка расхаживали бы безупречно одетыми и улыбались подобно Чеширским котам. Вот только этого не происходит.

– Верно. Однако одинаковое оружие в руках мужчин и женщин – уже не совсем одинаково, – мягко возразила леди Солсбери. – Понимаете, любая женщина, в открытую рвущаяся к власти, воспринимается вульгарной, а вот если она при этом внешне привлекательна… Это сбивает с толку демагогов.

– Мэм, я опасаюсь, что сама идея о том, что женщина, как замужняя, так и одинокая, является личностью, по сути своей настолько радикальна, что не важно, каким способом я ее презентую. Она в любом случае будет воспринята с недовольством.

Нет, больше чем с недовольством. Она будет воспринята как откровенный вызов, несущий угрозу. Ведь если женщину признать личностью по праву рождения, любой придет к выводу, что она также обладает разумом и сердцем и, соответственно, имеет собственные потребности. Однако непрестанно приносящая себя в жертву мать или жена не может иметь собственных потребностей. Не это ли упорно вдалбливает в нас популярная поэма Пэтмора[5]: «Мужчине радость доставлять – вот радость высшая для женщин…»?

– Отвратительные политические игры, – повторила графиня, качая головой. – Вижу, как они вас измучили. Вы выглядите ужасно усталой. Возьмите еще печенья.

– Прошлой ночью я читала письма и потеряла счет времени, – созналась Люси. – А может, просто старею. – Последняя фраза сорвалась с ее губ непреднамеренно.

Графиня откинулась назад; ее брови поползли вверх:

– Стареете? Тогда я уже практически мертвая? Нет, дорогая, поверьте на слово действительно старой женщине: вы находитесь в прекрасном возрасте. И определенно слишком молоды для морщин на лбу. Скажите, у вас есть особый друг?

Люси сдвинула брови:

– У меня есть три близкие подруги. Во время учебного семестра они проживают здесь, в отеле, на первом этаже.

– Чудесно. – Леди Солсбери отпила маленький глоток чаю. – Однако я имела в виду другое: есть ли у вас спутник жизни?

Ого! Люси смущенно потупилась:

– Нет.

– Заметно.

– Я руковожу кампанией против Закона о собственности замужних женщин. Сомневаюсь, что мне будут доверять, если я выйду замуж.

Леди Солсбери пожала плечами:

– Миллисент Фосетт замужем, а она пользуется большим уважением среди наших соратниц.

– Полагаю, тут дело в том, что муж Миллисент стал суфражистом задолго до их знакомства, – пробормотала растерявшаяся Люси. В своем текущем состоянии независимой женщины Люси чувствовала себя редкой птицей. У нее есть скромный, однако надежный доход, плюс к тому она не принадлежит ни отцу, ни мужу. Обычно женщина могла получить такую свободу, лишь овдовев. Почему леди Солсбери решила, что она откажется от этого?

– Я ни в коем случае не имею в виду некий формальный союз. – Леди Солсбери наклонилась к собеседнице. В ее глазах танцевали заговорщические искорки. – Я имею в виду сердечного друга, как это называлось в мое время. Любовника.

Любовника?

Люси с подозрением уставилась на чашку в руке графини. Неужели она предпочитает на завтрак шерри?

Леди тихонько рассмеялась:

– Ну надо же! Я вас напугала? Уверена, вам известно, какое удовольствие иногда можно получить от мужчины. Жизненно важно разграничивать свою личность и политику. И разумеется, вы не старая. Смотрите, даже покраснели при одном упоминании о любовниках.

У Люси пылали щеки. Разговор начинал выходить за рамки приличия. И кроме того, почему-то перед мысленным взором сразу возникло надменное и скучающее лицо Тристана…

Леди Солсбери потянулась через стол и похлопала Люси по руке:

– Не берите в голову. Одиночки – самые храбрые; так было всегда. Надеюсь, мы сумеем приобрести этот издательский дом. Знайте, мы в вас верим. Вы идете впереди и освещаете путь всем нам.

– Да, – рассеянно ответила Люси. – Я сделаю все, что в моих силах.

– Бог свидетель. Жаль, при моей жизни ничего не изменится, – вздохнула леди Солсбери. – Но я возлагаю большие надежды на Афину… Когда имеешь цель, это придает сил. Мой адвокат до сих пор думает, что я потратила деньги на очередную коллекцию шляпок. – Она с ехидцей засмеялась. – Откуда мужчине знать, сколько шляпок нужно женщине?

У входа в апартаменты Хэтти на первом этаже отеля обычно дежурил ее личный охранник, мистер Грейвс. Однако сегодня в тени притаились сразу двое мужчин совершенно неприметной наружности, изображавшие из себя лакеев. Ну конечно. Аннабель тоже пришла с сопровождающим. Брак с герцогом имеет свои недостатки. Надо благодарить Монтгомери уже за то, что он вообще позволил молодой жене продолжить изучение античной литературы.

Люси бесшумно пересекла коридор, устланный плотной ковровой дорожкой, и поразилась встретившей ее тишине. Сквозь открытые распашные двери в гостиную виднелась милая картина: люстра из венецианского стекла заливает ярким светом низкий чайный столик и канапе вокруг него, на столе возвышаются многоярусные блюда с лимонными пирожными и сконами – как ни удивительно, еще осталось несколько штук, – а подруги теснятся рядышком на желтом канапе. Три головы – рыжая, черная и каштановая – склонились над журналом. Вот и причина молчания! Даже слышно, как дрова потрескивают в камине. А над камином висело широкое полотнище с животрепещущим лозунгом:

Внесем поправки в Закон о собственности замужних женщин!

Чтобы найти место для полотнища, пришлось потеснить один из вездесущих портретов пожилого господина в напудренном парике. Сейчас джентльмен стоял, прислоненный к буфету, готовый вернуться на место в случае визита родителей Хэтти – семья состоятельного банкира не одобряла общественную активность дочери. Вместе с Хэтти в отеле проживала сопровождавшая ее везде двоюродная бабушка, однако та была слишком близорука, чтобы обратить внимание на подмену. По-видимому, тетушка как раз прилегла вздремнуть, дав возможность девушкам бесстыдно засидеться в гостях дольше положенных для светского визита пятнадцати минут.

«Какое необычное место – Оксфорд», – подумала Люси, глядя на подруг. С какой легкостью университет объединил на одном диване наследницу банкира, которая занималась живописью, юную леди из Шотландии, помогавшую в научной работе отцу-профессору, и дочь викария – ныне герцогиню, – изучающую античную литературу!

– Боже, Люси, ты нас напугала! Явилась молча, как привидение! – Хэтти вскочила с дивана. Ее рыжие локоны выбились из прически и рассыпались по плечам.

– Контракт пока что не утвержден, – поторопилась объявить Люси.

Аннабель и Катриона, которые тоже начали вставать, снова рухнули на канапе.

– Это правда ты, а не привидение? – Аннабель сверлила Люси своими зелеными глазами.

– А кто же еще? – Люси забралась на диван с ногами, совершенно неподобающим для леди образом. – Как я понимаю, правление обнаружило мое имя в официальных документах консорциума, и теперь они подозревают, что я намерена использовать «Лондонский печатный двор» в преступных целях. Вот и посоветовали мистеру Барнсу не продавать нам свою долю.