Последнее дело Гвенди E-Book

Richard Chizmar

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Вселенная Стивена Кинга. Гвенди
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 323

Beschreibung

Прошли годы. Теперь Гвенди Питерсон — признанная писательница и успешный политик. Она вполне довольна своей жизнью, пока однажды вечером на ее пороге не появляется Ричард Фаррис, человек в черной шляпе-котелке. В его руках — пульт управления, набравший за последние годы такую силу, что сопротивляться ей становится все сложнее. Есть только один способ избавиться от него раз и навсегда. И для этого Гвенди предстоит отправиться… на международную космическую станцию. Казалось бы, задача не из простых. Однако настоящая опасность ждет Гвенди на корабле, где кто-то из членов экипажа будет упорно пытаться похитить пульт. Кто он, этот новый враг? Откуда знает о пульте и что собирается с ним делать? Слишком много вопросов — и так мало времени, чтобы найти ответы!..

Leseprobe

Стивен Кинг, Ричард Чизмар Последнее дело Гвенди

Марше Дефилиппо, большому другу писателей

Stephen King and Richard Chizmar

GWENDY’S FINAL TASK

© Stephen King and Richard Chizmar, 2022

© Cover Artwork. Ben Baldwin, 2022

© Interior Artwork. Keith Minnion, 2022

© Перевод. Т. Покидаева, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

1

Чудесный апрельский день во Флориде, в местечке Плайялинда неподалеку от мыса Канаверал. Сейчас 2026 год от Рождества Христова, и лишь немногие в толпе зрителей, собравшихся на восточном берегу Макс-Хук-Бэк-Крик, носят маски. В основном это совсем пожилые люди, которые уже привыкли к ним и неохотно меняют привычный уклад. Коронавирус никуда не исчез, как припозднившийся гость, не желающий уходить с вечеринки, и хотя многие боятся, что он снова мутирует и вакцины станут бесполезны, пока что его удается держать в узде.

Кто-то из зрителей – опять же, это совсем пожилые люди, чье зрение уже не такое, как прежде, – смотрят в бинокли, но большинство обходится без них. Космический корабль, стоящий на стартовой площадке космодрома в Плайялинде, – самый крупный из всех пилотируемых кораблей, когда-либо взлетавших с Матери-Земли; при стартовой массе более 4,5 миллиона фунтов он не зря носит имя «Орел-19 Тяжелый». Плотная туманная дымка скрывает последние пятьдесят футов его четырехсотфутового корпуса, но даже самые близорукие зрители видят вертикальную надпись на боку корабля. Три огромные буквы:

И даже те, кто совсем плохо слышит, различают и тут же подхватывают аплодисменты, доносящиеся с космодрома. Один человек – он такой старый, что помнит трескучий голос Нила Армстронга, сообщающий миру, что «“Орел” совершил посадку», – оборачивается к жене. У него в глазах стоят слезы, его загорелые худые руки покрылись мурашками. Это Дуглас Брайхем по прозвищу Дасти. Его жена – Шейла Брайхем. Десять лет назад они вышли на пенсию и переехали в Дестин, но оба родом из Касл-Рока, штат Мэн. Шейла когда-то служила диспетчером в тамошнем полицейском участке.

В полутора милях от них, на космодроме «Тет корпорейшн», продолжаются аплодисменты. Для Дасти и Шейлы они звучат еле слышно, но на другом берегу наверняка гремят громом, потому что цапли срываются с места утреннего отдыха и летят прочь белым кружевным облаком.

– Они выходят, – говорит Дасти своей жене, с которой прожил пятьдесят два года.

– Боже, храни нашу девочку, – шепчет Шейла, перекрестившись. – Боже, храни нашу Гвенди.

2

Восемь мужчин и две женщины идут друг за другом по правому коридору в здании ЦУП. Их защищает стена из прозрачного оргстекла, потому что последние двенадцать дней они провели на карантине. Сотрудники центра отрываются от компьютеров, поднимаются с мест и аплодируют стоя. Это традиция, но сегодня она подкрепляется искренним ликованием. Еще больше аплодисментов и ликующих возгласов будет снаружи, где экипаж встретят полторы тысячи сотрудников «Тет корпорейшн» (они все носят рубашки, комбинезоны и куртки с нашивками, обозначающими принадлежность к братству космических операторов ТЕТ). Любой пилотируемый полет в космос – большое событие, но именно этот полет будет особенным во многих смыслах.

Предпоследней в десятке идет женщина с длинными волосами – уже седыми, – собранными в хвост, спрятанный под высоким воротом скафандра. Ее лицо гладкое, без заметных морщин, по-прежнему выразительное и красивое, хотя вокруг глаз и в уголках рта все же виднеются мелкие морщинки. Ее зовут Гвенди Питерсон, ей шестьдесят четыре года, и меньше чем через час она станет первым в истории действующим сенатором США, который отправится на новую международную космическую станцию МФ-1. (Особо циничные коллеги Гвенди любят шутить, что тут явный намек на кровосмесительный половой акт[1], хотя на самом деле МФ – сокращение от «Много флагов».)

Астронавты несут шлемы в руках, а значит, у девятерых из десяти свободна одна рука и они могут махать в ответ на приветствия. Гвенди, официальный член экипажа, махать не может, потому что в одной руке у нее шлем, а в другой – маленький белый чемоданчик и махать чемоданчиком ей совершенно не хочется.

Поэтому она просто кричит:

– Спасибо всем! Мы вас любим! Это еще один шаг к звездам!

Аплодисменты взрываются с новой силой. Кто-то кричит: «Гвенди в президенты!» Кто-то еще подхватывает призыв, но таких очень немного. Она популярный политик, но все-таки не настолько. И уж точно не здесь, во Флориде, отдавшей абсолютное большинство голосов кандидату от республиканцев (опять) на последних всеобщих выборах.

Астронавты выходят из здания и садятся в трамвайчик на три вагона, который доставит их к кораблю. Гвенди приходится запрокинуть голову и упереться затылком в жесткий ворот скафандра, чтобы увидеть верхушку ракеты. Я действительно полечу в космос? – спрашивает себя Гвенди, и уже не в первый раз.

Рядом с ней сидит высокий светловолосый биолог. Он наклоняется к ее уху и говорит вполголоса:

– Еще есть время отказаться. Никто не подумает о вас плохо.

Гвенди смеется. Смех получается слишком искусственным, слишком нервным.

– Если вы верите, что я откажусь, то, наверное, верите и в Санта-Клауса с Зубной феей.

– Тоже верно, – говорит он. – И все же не стоит переживать, что подумают люди. Если есть хоть малейшее сомнение… если вы не уверены на сто процентов, что не сорветесь и не начнете кричать: «Стойте! Не надо! Я передумала!» – когда включатся двигатели, то лучше все прекратить прямо сейчас. Потому что когда включатся двигатели, пути назад уже не будет, а на борту никому не нужны паникующие политики. Или, уж если на то пошло, паникующие миллиардеры. – Он смотрит вперед, на соседний вагончик, где упомянутый миллиардер что-то втолковывает командиру корабля. В своем белом скафандре он напоминает человечка из теста от компании «Пиллсбери».

Трамвай уже тронулся с места. Вдоль путей стоят люди в комбинезонах и приветствуют астронавтов аплодисментами. Гвенди ставит чемоданчик на пол и придерживает ногами. Теперь можно махать рукой.

– Со мной все будет в порядке. – Она не совсем в этом уверена, но говорит себе, что должна справиться. Да, должна. Из-за этого белого чемоданчика. С рельефными красными надписями по обеим сторонам: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». – А с вами?

Биолог улыбается, и Гвенди вдруг понимает, что не помнит, как его зовут. На протяжении четырех последних недель он был ее напарником во время предполетной подготовки, буквально пару минут назад, перед выходом из зала ожидания, они проверяли друг у друга скафандры, и она совершенно не помнит, как его зовут. Это О. Н., как говорила ее покойная мама: очень нехорошо.

– Со мной тоже. Это мой третий полет, и когда мы начнем набирать высоту и пойдут перегрузки… Скажу за себя: это лучший оргазм из всех возможных.

– Спасибо, что поделились секретом, – говорит Гвенди. – Я обязательно упомяну эту подробность в своем первом докладе на нижний предел.

Так у них принято называть Землю. Нижний предел. Это она помнит, тут все хорошо. Но как, черт возьми, зовут биолога?

В кармане толстовки лежит записная книжка, где хранится вся информация – и особенная закладка. Там записаны имена всех членов экипажа, но сейчас Гвенди точно не сможет достать свою книжку, а даже если бы смогла, это наверняка вызовет подозрения. Она пытается применить мнемонические приемы, которым ее научил доктор Эмброуз. Они не всегда помогают, но на этот раз все получается. Сидящий с ней рядом мужчина – высокий, статный, голубоглазый, с волевым подбородком и густыми светлыми волосами. Этакий горячий красавчик. Что бывает горячим? Огонь. Сунешь руку в огонь – будет ожог…

Берн[2]. Его зовут Берн. Берн Стэплтон. Профессор Берн Стэплтон, а также майор в отставке Берн Стэплтон.

– Лучше не надо, – говорит Берн. Она понимает, что он имеет в виду свое замечание об оргазме. С ее кратковременной памятью все хорошо, по крайней мере пока хорошо.

Скажем так, не особенно плохо.

– Я пошутила, – говорит Гвенди и касается его руки под перчаткой скафандра. – Не волнуйтесь, Берн. Со мной все будет в порядке.

Мысленно она вновь повторяет, что справится. Она должна справиться. Нельзя подводить избирателей, которые в нее верят – а сейчас это вся Америка и почти весь мир, – но это не самое главное. Самое главное – белый стальной чемоданчик, стоящий у ее ног. Вот тут она должна справиться любой ценой. Потому что внутри чемоданчика лежит шкатулка из красного дерева. Около фута в ширину, чуть больше фута в длину и примерно семь дюймов в высоту. На крышке – три ряда кнопок, на боковых сторонах – маленькие рычажки, такие крошечные, что их приходится сдвигать мизинцем.

На этом космическом рейсе к МФ есть только один платный пассажир, и это не Гвенди. Гвенди – полноправный член экипажа, у нее будет своя работа. Работы не так уж и много, в основном надо записывать данные на айпад и передавать их в ЦУП, но это не просто прикрытие для ее настоящего дела на верхнем пределе. Она отвечает за климатический мониторинг, и другие члены экипажа в шутку называют ее девушкой из прогноза погоды и Бурей-Бурей. Последнее – сценический псевдоним известной экдисиастки прошлых лет.

Кто это? – размышляет она. – Я должна знать.

Ей приходится снова прибегнуть к мнемонической технике доктора Эмброуза. Слово, которое надо вспомнить, – оно как слой краски. Нет, не так. Прежде чем красить стену, надо избавиться от старой краски. Как-то ее соскоблить, обнажить штукатурку. Да, «обнажить» уже ближе. Кто обнажается перед публикой?

– Стриптизерша, – бормочет она.

– Что? – оборачивается к ней Берн. Он отвлекался, чтобы помахать аплодирующим врачам, стоявшим рядом с машинами «скорой помощи». Которым, даст бог, не придется включать сирены в этот чудесный апрельский день.

– Нет, ничего, – говорит Гвенди и думает: Экдисиастка – это стриптизерша.

Какое все-таки облегчение, когда вспоминается забытое слово. Она знает, что уже очень скоро память откажет совсем. Ей это не нравится – на самом деле ей страшно, – но таково неизбежное будущее. Сейчас ее главная задача – пережить этот день. Когда корабль взлетит (не в воздух, а в безвоздушное пространство), ее уже не отправят обратно домой, если вдруг станет известно о ее проблеме, верно? Но если об этом станет известно, вся ее миссия окажется под угрозой. И есть еще кое-что, самое страшное. Гвенди не хочется об этом думать, но жуткие мысли лезут в голову сами.

Что, если она забудет истинную причину всей этой затеи? Истинная причина – шкатулка внутри чемоданчика. Звучит напыщенно, как в плохой мелодраме, но Гвенди Питерсон знает, что так и есть: судьба всего мира зависит от этой шкатулки.

3

Ажурная башня обслуживания из стальных балок, которая стоит рядом с ракетой, одновременно является шахтой для огромного наружного лифта. Гвенди и ее спутники поднимаются по лестнице из девяти ступеней и входят в кабину. Лифт рассчитан на три дюжины человек, так что места достаточно, но Гарет Уинстон встает почти вплотную к Гвенди, из-под его белого скафандра выпирает солидный живот.

Уинстон ей категорически неприятен, но она, разумеется, не проявляет своей неприязни. За четверть века в большой политике Гвенди Питерсон в совершенстве овладела изящным искусством скрывать свои чувства и изображать искреннее восхищение на лице. В самом начале ее карьеры в правительстве – в качестве депутата в конгресс от первого округа штата Мэн – опытный ветеран политических битв Патриция Фоллетт взяла ее под свое покровительство и дала много полезных советов. Один из этих советов касался старого пердуна, долгосрочного представителя штата Миссисипи Милтона Джексона (который теперь заседает в благословенном конференц-зале на небесах), но оказался универсальным, и Гвенди им пользовалась постоянно: «Когда общаешься с идиотами обоего пола, улыбайся им как родным и старайся все время смотреть им в глаза. Женщины решат, что тебе понравились их серьги. Мужчины – что ты сражена их обаянием. И никому даже в голову не придет, что ты просто следишь за каждым их шагом».

– Это будет незабываемое путешествие. Вы готовы, сенатор? – спрашивает Уинстон, когда лифт начинает свой неторопливый подъем на высоту 400 футов.

– Готовность номер один, – отвечает Гвенди, улыбаясь ему, как всегда улыбается идиотам. – А вы?

– Я весь в предвкушении! – объявляет Уинстон, раскинув руки. Гвенди приходится сделать шаг назад, чтобы он ее не задел. Гарет Уинстон любит широкие, экспансивные жесты; видимо, он убежден, что его состояние в сто двадцать миллиардов долларов (меньше, чем у Джеффа Безоса, но ненамного) дает ему право на экспансивность. – Весь в предвкушении и восторге!

Надо ли говорить, что он и есть платный пассажир, а туристический полет в космос стоит бешеных денег. Официально Уинстон выложил за билет 2,2 миллиона долларов, но Гвенди знает, что была и другая цена. Многомиллиардное состояние неизбежно предполагает немалое политическое влияние, а поскольку «Тет корпорейшн» активно готовится к пилотируемому полету на Марс, им нужны политические союзники – и чем больше, тем лучше. Остается надеяться, что Уинстон переживет путешествие и все-таки сможет использовать свое влияние. Он страдает избыточным весом, и на последнем медицинском осмотре его кровяное давление было на крайнем пределе нормы. Другие члены экипажа об этом не знают, но Гвенди знает. У нее есть на него досье. Знает ли он, что она знает? Гвенди бы не удивилась.

– Сказать, что это путешествие всей жизни, значит ничего не сказать. – Уинстон говорит достаточно громко, и все остальные оборачиваются в его сторону. Кэти Лундгрен, командир корабля, украдкой подмигивает Гвенди и улыбается уголком рта. Не обязательно уметь читать мысли, чтобы догадаться, что это значит: Не завидую тебе, сестренка.

Когда медленный лифт проезжает нижнюю «Т» в надписи «ТЕТ», Уинстон переходит к делу. Уже не в первый раз.

– Вы же летите не только для того, чтобы слать космические приветы своим восторженным почитателям и наблюдать за большим голубым шаром, выясняя, как пожары в лесах Амазонии влияют на ветровые потоки в Азии. – Он выразительно смотрит на чемоданчик с красной надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

– Не надо меня недооценивать, Гарет. Я изучала метеорологию в университете и прошлой зимой прошла курс повышения квалификации, – говорит Гвенди, игнорируя и сам комментарий, и подразумеваемый в нем вопрос. Не то чтобы Уинстон стеснялся спросить прямо; он уже спрашивал – и не раз – во время четырехнедельной подготовки к полету и двенадцатидневного карантина. – Боб Дилан, как выясняется, был не прав.

Уинстон озадаченно морщит лоб.

– Я не совсем понимаю, сенатор…

– Чтобы знать, куда дует ветер, все-таки нужен метеоролог. Лесные пожары в Южной Америке и Австралии вносят фундаментальные изменения в общий климат Земли. Некоторые из них явно неблагоприятны, а некоторые, как ни странно, идут планете на пользу. Замедляют глобальное потепление.

– Я сам никогда в это не верил. В лучшем случае – надуманная проблема, в худшем – несуществующая.

Они уже проезжают «Е». Уберите от меня этого идиота, думает Гвенди… а потом понимает, что если ей так противен Гарет Уинстон, тогда и вовсе не стоило затевать этот полет.

Но это точно не вариант.

Она смотрит на Уинстона, удерживая на лице лучезарную улыбку, которую про себя называет улыбкой Патси Фоллетт.

– Антарктида тает, как мороженое на солнце, а вы не верите в глобальное потепление?

Но Уинстон не даст увести разговор в сторону от интересующей его темы. При всем его самодовольном бахвальстве он далеко не дурак, раз уж сделал свои миллиарды. И хватка у него будь здоров.

– Я бы многое отдал, сенатор, чтобы узнать, что вы прячете в этом маленьком чемоданчике. А мне, как вы знаете, есть что отдать.

– Что это было? Попытка подкупа должностного лица?

– Ни в коем случае. Просто фигура речи. И кстати, раз уж мы с вами товарищи по космическому приключению, можно мне вас называть просто Гвенди?

Она стоически держит улыбку, хотя у нее уже сводит мышцы лица.

– Безусловно. А что касается содержимого… – Гвенди приподнимает руку, в которой держит белый чемоданчик. – Если я вам скажу, у нас обоих будут большие проблемы, и вы попадете в федеральную тюрьму, а оно правда того не стоит. Вы будете разочарованы, а мне не хотелось бы огорчать четвертого богатейшего человека в мире.

– Третьего, – поправляет он и улыбается не менее лучезарно, чем сама Гвенди. Он шутливо грозит ей пальцем. – Я не отступлюсь, так и знайте. Я очень упорный. И никто не посадит меня в тюрьму, дорогуша. – О боже, думает Гвенди. Мы продвинулись от «сенатора» к «Гвенди» и «дорогуше» за время одной-единственной поездки в лифте. Хотя лифт действительно очень медленный. – Иначе вся экономика рухнет.

Гвенди не отвечает, а сама думает, что если спрятанная в чемоданчике шкатулка – пульт управления – попадет не в те руки, тогда рухнет всё.

Возможно, у Солнца появится новый астероидный пояс. Между Марсом и Венерой.

4

На верхней площадке располагается просторная белая кабина, где астронавты стоят с поднятыми руками и медленно кружатся на месте, пока на них распыляют дезинфицирующий раствор, запах которого подозрительно напоминает хлорку.

Раньше здесь размещалась еще одна крошечная кабинка с надписью на двери: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПОСЛЕДНИЙ ТУАЛЕТ НА ЗЕМЛЕ». Но «Орел-19», космический лайнер класса люкс, оснащен бортовым туалетом. Который, как и три личных каюты, размером чуть больше капсулы. Одна из личных кают досталась Гарету Уинстону, и Гвенди считает, что это справедливо: он заплатил немалые деньги. Вторую каюту выделили самой Гвенди. При иных обстоятельствах она была бы категорически против особого отношения к своей персоне, но, помня основную причину участия в этой миссии, согласилась без возражений. Судьбу третьей каюты руководитель ЦУП Айлин Брэддок предложила решить жеребьевкой – разыграть между шестью астронавтами, не входящими в летный экипаж (то есть всеми, кроме командира корабля Кэти Лундгрен и второго пилота Сэма Дринкуотера), – но все причастные единогласно решили отдать кабину энтомологу Адешу Пателю. Всю его живность уже загрузили на борт. Адеш будет спать на крошечной койке в окружении жучков-паучков. Включая (брр, думает Гвенди) тарантула по имени Оливия и скорпиона Бориса.

Туалет общий, и больше всех этому радуется Кэти Лундгрен. «Никаких больше подгузников, – сказала она Гвенди еще на карантине. – Вот это, мой милый сенатор, я называю огромным скачком для всего человечества. Особенно для женской его половины».

– Внимание, – гремит голос в динамике связи с ЦУП. – До старта два часа пятнадцать минут. Все системы готовы. Показатели в норме.

Кэти Лундгрен и второй пилот Сэм Дринкуотер оборачиваются к остальным. Кэти – в ее золотисто-каштановых волосах блестят мелкие капельки дезинфицирующего раствора – обращается сразу ко всем, но Гвенди уверена, что ее речь адресована в первую очередь сенатору и миллиардеру.

– Прежде чем мы приступим к предстартовой подготовке, я повторю вкратце график полета. Вы все его знаете, но таков регламент, установленный «Тет корпорейшн»: проговорить все еще раз непосредственно перед посадкой на борт. Мы выйдем на околоземную орбиту через восемь минут и двадцать секунд после старта и останемся на орбите на двое суток. За это время мы совершим тридцать два или тридцать три полных витка вокруг Земли, в зависимости от скорректированной траектории. Мы с Сэмом составим карту космического орбитального мусора для последующей санитарной миссии. Сенатор Питерсон – Гвенди – приступит к своим обязанностям по наблюдению за погодой. Адеш, как я понимаю, будет лелеять и холить своих жучков-паучков.

Все смеются. Дэвид Грейвс, статистик и айтишник, говорит:

– И если кто-то из них сбежит из каюты, то мгновенно отправится за борт, Адеш. И ты вместе с ним.

Все снова смеются. Это хороший, расслабленный смех. Гвенди надеется, что ее собственный смех звучит так же непринужденно.

– На третьи сутки полета мы стыкуемся с «МФ-один». Сейчас на станции почти пусто, не считая китайского экипажа…

– Жу-у-у-ть, – говорит Уинстон, изображая испуг.

Скользнув по нему ровным взглядом, Кэти продолжает:

– Китайцы держатся особняком, в своем девятом отсеке. Наши отсеки – первый, второй и третий. Отсеки с четвертого по восьмой в настоящее время не заняты. Если мы вообще увидим китайцев, то только во время пробежек на внешнем кольце. Бегают они часто. У нас будет достаточно места. На станции нам предстоит провести девятнадцать суток, и «достаточно места» – это невероятная роскошь. Особенно после сорока восьми часов в «Орле». Сейчас я скажу самое главное, поэтому слушайте очень внимательно. Берн Стэплтон – ветеран космических перелетов, это его третья миссия. Дэйв Грейвс летит во второй раз. Сэм, мой первый помощник, совершил пять полетов, я сама совершила семь. Все остальные у нас новички, и я скажу то, что всегда говорю всем новичкам. У вас еще есть шанс передумать. Последний шанс. Если у кого-то из вас есть хоть малейшие сомнения, что вы сможете выдержать этот полет, лучше скажите об этом сейчас.

Все молчат.

Кэти кивает:

– Отлично. Тогда вперед!

Один за другим они проходят по посадочному рукаву и забираются в люк с помощью четырех техников в белых (тщательно продезинфицированных) комбинезонах. Лундгрен, Дринкуотер и Грейвс – который будет вести наблюдение за полетом по компьютерным мониторам – заходят первыми.

На втором уровне, сразу под ними, рассаживаются в один ряд врач Дейл Глен, физик Реджи Блэк и биолог Берн Стэплтон.

На третьем, самом широком уровне, где когда-нибудь будут сидеть многочисленные платные пассажиры (во всяком случае, в «Тет корпорейшн» на это надеются), располагаются астроном Джафари Банколе, чья работа начнется уже на станции, энтомолог Адеш Патель, пассажир Гарет Уинстон и последняя в списке, но не последняя по значимости, младший сенатор от штата Мэн, Гвенди Питерсон.

5

Гвенди садится между Банколе и Пателем. Ее летное кресло напоминает футуристический шезлонг. Над каждым сиденьем располагаются три пустых темных экрана, и на секунду Гвенди впадает в панику, потому что не может вспомнить, как их включать. Что-то для этого надо сделать, но что?

Она смотрит вправо и успевает увидеть, как Джафари Банколе вставляет кабель в порт подключения на груди своего скафандра. В голове все проясняется. Соберись, Гвенди. Не раскисай.

Она подсоединяет кабель, и экраны над ее креслом включаются. На одном идет видеотрансляция с космодрома: корабль на стартовой площадке в реальном времени. На втором отражаются показатели жизненно важных функций (кровяное давление чуть повышено, пульс в норме). По третьему ползет снизу вверх непрерывный столбец информации и цифр. Бекки, бортовой компьютер, проводит предстартовую самопроверку систем. Эти данные ничего не значат для Гвенди, но для Кэти Лундгрен они, безусловно, имеют значение, как и для Сэма и Дэйва Грейвса. Но именно Кэти и Айлин Брэддок, директор ЦУП, наблюдают за показаниями приборов с величайшим вниманием, потому что только у них двоих есть полномочия отменить старт, если им что-нибудь не понравится. Гвенди знает, что такое решение будет стоить компании больше семнадцати миллионов долларов.

Пока что все цифры зеленые. Обратный отсчет в верхней части экрана тоже горит зеленым.

– Люк задраен, – объявляет Бекки своим мягким, почти человеческим голосом. – Все системы в порядке. До старта один час сорок восемь минут.

– Проверка внешних условий, – говорит Кэти.

– Погодные условия… – начинает Бекки.

– Отставить, Бекки. – Скафандр мешает Кэти обернуться, но она машет рукой. – Жду доклада от Гвенди.

На один жуткий миг Гвенди теряется, совершенно не представляя, что делать и как отвечать. В голове – необъятная пустота. Но потом она видит, как Адеш Патель указывает пальцем под ее кресло, и все снова встает на свои места. Уже понятно, что из-за стресса ее состояние ухудшается, и Гвенди опять говорит себе: успокойся. Ты должна успокоиться. Мысль о том, что она в прямом смысле слова сидит на мегатоннах легковоспламеняющегося ракетного топлива, пугает ее не так сильно, как непрестанное разрушение нейронных связей, происходящее в серой губке внутри ее черепной коробки.

Она снимает с креплений под креслом айпад, на чехле которого оттиснуто: «ПИТЕРСОН». Включает его, приложив палец к сканеру, и открывает погодное приложение. Переключение по внутреннему корабельному вайфаю происходит само собой, и на диагностическом экране над креслом Гвенди появляется карта погоды, точно такая же, как в телевизионных прогнозах.

– Условия отличные, – говорит Гвенди. – Давление высокое, облачность нулевая, ветра нет. – Она, разумеется, знает, что как только корабль стартует, его сможет сбить с курса разве что ураган. Погода снаружи имеет значение только на взлете и в момент возвращения в атмосферу.

– Что на верхнем пределе? – спрашивает Сэм Дринкуотер. В его голосе явственно слышится улыбка.

– Грозы на высоте семьдесят миль, с небольшой вероятностью метеоритных дождей, – говорит Гвенди, и все смеются. Она выключает планшет, и на экран возвращаются данные диагностики.

Джафари Банколе говорит:

– Если хотите сесть у иллюминатора, сенатор, еще есть время поменяться местами.

На третьем уровне имеется два иллюминатора – опять же, с прицелом на будущий космический туризм. Место у одного из них, разумеется, досталось Гарету Уинстону. Гвенди качает головой.

– Как астроном нашего экипажа вы не должны покидать свой наблюдательный пост. И сколько раз я вас просила называть меня просто Гвенди?

Банколе улыбается.

– Много раз. Просто мне все равно как-то неловко.

– Я понимаю. Но раз уж мы с вами теснимся в самой дорогой в мире консервной банке, может, вы все же сумеете себя пересилить?

– Хорошо. Отныне вы Гвенди. По крайней мере, до стыковки со станцией.

Они ждут. Минуты тянутся и утекают (как утекает мой разум, думает Гвенди и не может отделаться от этой мысли). За сорок минут до старта Бекки сообщает про отстыковку обслуживающей башни. За тридцать пять минут до старта Бекки объявляет:

– Приступаем к заправке баков. Все системы в порядке.

Давным-давно, в незапамятные времена – на самом деле лет десять-двенадцать назад, но в двадцать первом веке все меняется с бешеной скоростью, – заправка ракеты производилась до посадки на борт экипажа, однако с появлением «Спейс-Икс» многое изменилось. В кабине больше нет никаких средств управления полетом, кроме вездесущих сенсорных панелей, и по-настоящему всем рулит Бекки (Гвенди очень надеется, что их Бекстер не окажется женской версией ЭАЛ-9000). Лундгрен и Дринкуотер нужны в основном только «на случай внештатного трындеца», как говорит сама Кэти. По факту самый важный человек на борту – это Дэйв Грейвс. Если у Бекки случится нервный срыв, Дэйв сумеет ее подлечить. Наверное. Будем надеяться.

– Шлемы, – говорит Сэм Дринкуотер и надевает свой. – Всем подтвердить выполнение.

Все отвечают один за другим. В первый миг Гвенди не может вспомнить, где располагаются защелки, потом вспоминает и закрепляет шлем.

– До старта двадцать семь минут, – сообщает Бекки. – Все системы в порядке.

Взглянув на Уинстона, Гвенди не без злорадства отмечает, что его фамильярность богатого дядюшки испарилась. Он смотрит в иллюминатор на синее небо и угол здания ЦУП. На его пухлой щеке, которая видна Гвенди, горит красное пятно, а сам он бледный как мел. Наверное, думает, что затея с полетом была не такая уж и прекрасная.

Словно уловив ее мысли, он оборачивается к ней и поднимает вверх большой палец. Гвенди отвечает тем же.

– Ваш сверхсекретный багаж закреплен надежно? – спрашивает Уинстон.

Гвенди держит чемоданчик под коленом, чтобы тот не уплыл, когда наступит невесомость. Если он улетит, то только вместе с ней, а ее держат в кресле накрепко зафиксированные ремни, как у пилота военного истребителя.

– Все отлично, – говорит она и добавляет, хотя не помнит, что это значит – и значит ли что-то вообще: – На пять из пяти.

Уинстон хмыкает и отворачивается обратно к иллюминатору.

Адеш, сидящий слева от Гвенди, закрывает глаза. Его губы беззвучно шевелятся, почти наверняка – в молитве. Гвенди тоже хотелось бы помолиться, но она уже очень давно перестала по-настоящему верить в Бога. Но что-то все-таки есть. В этом Гвенди уверена, потому что невозможно поверить, что на Земле существует сила, способная создать непостижимое устройство, спрятанное сейчас в белом стальном чемоданчике с кодовым замком, который можно открыть только заданной комбинацией из семи цифр. Ей кажется, она знает или хотя бы догадывается, почему это устройство вновь оказалось в ее руках. Но почему оно было доверено ей при явных симптомах болезни Альцгеймера с ранним началом – это уже непонятно. К тому же несправедливо – и вовсе абсурдно, – но жизнь человеческая изначально устроена несправедливо. Когда Иов воззвал к Господу, всемогущий Господь ответил неласково: Где был ты, когда Я полагал основания земли?[3]

Не бери в голову, думает Гвенди. Как говорится, Бог троицу любит, и третий раз волшебный. Я сделаю, что должна сделать, и удержу свой угасающий разум на месте до тех пор, пока все не будет закончено. Я обещала Фаррису, и я всегда выполняю свои обещания.

По крайней мере, всегда выполняла.

Если бы рядом со мной сейчас не было ни в чем не повинных людей, размышляет она, хороших, самоотверженных, смелых людей, преданных своему делу (разве что за исключением Гарета Уинстона), я бы, наверное, пожелала, чтобы корабль взорвался на старте или милях в пятидесяти от Земли. И тогда все решилось бы само собой…

Нет, не решилось бы; ненадежная память чуть было снова не подвела Гвенди. По словам Ричарда Фарриса, виновника всех ее бед, никакой взрыв не поможет. И ничто не поможет. Даже если утяжелить проклятый пульт управления камнями и бросить его в Марианскую впадину, проблема останется.

Это должен быть космос. Не просто последний предел, а запредельная вселенская пустота.

Дай мне сил, молится Гвенди Богу, чье существование представляется ей крайне сомнительным. Словно в ответ на ее мысленную молитву Бекки – бог «Орла-19» – объявляет, что до старта остается десять минут и все системы по-прежнему в норме.

Сэм Дринкуотер говорит:

– Фиксируем смотровые щитки. Всем подтвердить выполнение.

Все опускают щитки и рапортуют о выполнении приказа. В первый миг Гвенди теряется, не понимая, почему так темно; потом вспоминает, что вместе с основным щитком опустился и солнцезащитный. Она сдвигает его наверх основанием ладони.

– Переходим на автономный кислород. Всем подтвердить выполнение.

Клапан где-то на шлеме, но Гвенди не помнит, где именно. Боже, как ей сейчас не хватает записной книжки! Она смотрит на Адеша и успевает заметить, как тот повернул маленькую рукоятку на левой стороне шлема, сразу над верхним краем воротника скафандра. Гвенди повторяет за ним и слышит тихое шипение воздуха, входящего в шлем.

Не забудь отключить кислород, когда корабль выйдет на орбиту, напоминает она себе. На орбите мы дышим бортовым воздухом.

Адеш вопросительно глядит на нее. Гвенди неловко складывает колечко из большого и указательного пальцев. Адеш улыбается, но Гвенди боится, что он заметил ее неуверенность. Она опять вспоминает о мамином О.Н.: очень нехорошо.

6

Время при подготовке к полету тянулось медленно. Время на карантине тянулось медленно. Выход наружу, подъем в лифте, посадка, предстартовое ожидание – все было медленно. Но теперь, на последних минутах до старта, время стремительно ускоряется.

В динамике шлема – очень громко, но Гвенди не помнит, как уменьшить громкость, – звучит голос Айлин Брэддок, руководителя ЦУП:

– До старта пять минут. Начинаем обратный отсчет.

Кэти Лундгрен:

– Вас понял, ЦУП. Конечный обратный отсчет.

Возьми айпад, думает Гвенди. Все управление скафандром происходит через айпад.

Она прикасается к иконке скафандра, находит в меню регулятор уровня громкости и убавляет звук. Видишь, как много ты помнишь? – говорит она себе. – Он бы тобой гордился.

Кто именно?

Любимый муж. Приходится напрячь память, чтобы вспомнить его имя, и это ее пугает.

Райан, конечно же. Райан Браен, ее замечательный муж.

Сэм Дринкуотер:

– «Орел» в режиме ожидания. Давление в баках штатное.

На айпаде Гвенди и на экране над ее креслом цифры обратного предстартового отсчета меняются с 03:00 на 02:59, на 02:58, на 02:57.

Чья-то рука в плотной перчатке хватает Гвенди за руку. Гвенди испуганно вздрагивает и озирается по сторонам. Это Джафари. В его взгляде читается вопрос, можно ли подержать ее за руку или лучше не надо. Она кивает, улыбается и крепче сжимает его руку. Он шепчет одними губами: Все будет хорошо. Уинстон сидит у своего купленного и оплаченного иллюминатора, но сейчас ему не до красот за окном. Он глядит прямо перед собой, сжав губы в тонкую, почти невидимую линию, и Гвенди знает, о чем он думает: Почему это показалось мне хорошей идеей? Видимо, в голове помутилось.

Кэти:

– Ключ на старт.

Сэм:

– Вас понял, ключ на старт. Ребята, мы буквально в одиннадцати минутах от звездного неба средь бела дня.

Кажется, только секундой позже, Айлин из ЦУП:

– Экипаж, все в порядке? Жду ответа от всех.

Они отвечают один за другим. Гарет Уинстон – самым последним, его все в порядке звучит как сдавленный хрип.

Кэти Лундгрен спокойна как слон:

– Система прекращения полета активна. До старта одна минута. К старту готовы?

Сэм Дринкуотер и Айлин Брэддок отвечают в один голос:

– К старту готовы.

Свободной рукой Гвенди тянется к белому чемоданчику. Все хорошо, он на месте. Ему ничто не грозит. А вот пульт управления внутри чемоданчика грозит всему миру. Пульт управления внутри чемоданчика – самая опасная вещь на Земле. Вот почему его надо убрать с Земли.

Айлин Брэддок:

– Командир корабля Лундгрен, птичка в ваших руках.

– Вас поняла. Управление птичкой приняла.

На экране над креслом Гвенди идет отсчет последних десяти секунд.

Она думает: Как меня зовут?

Гвенди. Папа хотел назвать меня Гвендолин, а мама – Венди, как в «Питере Пэне». Чтобы никому не было обидно, они решили объединить оба имени. В результате я – Гвенди Питерсон.

Гвенди думает: Где я?

В Плайялинде, штат Флорида. На космодроме «Тет корпорейшн». По крайней мере, я буду здесь еще пару секунд.

Зачем я здесь?

Прежде чем она успевает ответить на этот вопрос, из нижних отсеков в 450 футах под ней доносится нарастающий грохот. Кабина начинает дрожать – поначалу почти незаметно, потом все сильнее и сильнее. Гвенди смутно припоминает, как лет в пять или шесть сидела на стиральной машине, когда та переходила в режим отжима.

– Все параметры в норме, – говорит Сэм Дринкуотер.

Спустя две секунды Кэти Лундгрен объявляет:

– Старт!

Раскатистый грохот становится громче, кабина трясется еще сильнее. Гвенди не знает, то ли это нормально, то ли что-то пошло не так. На центральном экране над ее креслом здание ЦУП почти скрывается за пеленой красно-оранжевого огня. Далеко ли пламя от кабины? В пятидесяти футах? В ста? Крупная дрожь сотрясает корабль. Джафари еще крепче сжимает ей руку.

Что-то неправильно. Так не должно быть.

Гвенди закрывает глаза и опять задается вопросом, зачем она здесь.

Если вкратце, она здесь потому, что один человек – если он человек – сказал, что так надо. В эти мгновения, когда Гвенди ждет, что сейчас они все погибнут в мощном взрыве жидкого кислорода и ракетного топлива, она не может вспомнить его имя. На дне ее разума образовалась большая щель, и все, что она знала раньше, утекает в черную пустоту. Она помнит только, что он носил шляпу. Маленькую аккуратную шляпу.

Черного цвета.

7

Пульт управления уже в третий раз возник в жизни Гвенди Питерсон. В первый раз ей вручили его лично в руки в холщовом мешке с завязкой. Во второй раз она обнаружила его в нижнем ящике шкафа для бумаг в своем вашингтонском кабинете – в первый год работы в конгрессе в качестве депутата от второго округа штата Мэн. В третий раз пульт появился в 2019 году, когда Гвенди баллотировалась в сенат и проводила предвыборную кампанию, которая даже по мнению членов демократического комитета имела столько же шансов на успех, сколько их было у Легкой бригады во время их знаменитой атаки. Каждый раз пульт приносил человек, всегда одетый в черные джинсы, белую рубашку, черный пиджак и маленькую черную шляпу-котелок. Его звали Ричард Фаррис. В первый раз пульт оставался у Гвенди достаточно долго, несколько лет. Второй срок хранения был гораздо короче, но Гвенди уверена, что пульт спас жизнь ее маме (Алисия Питерсон умерла в 2015 году, спустя многие годы после того, как должна была скончаться от рака).

В третий раз все было… иначе. Сам Фаррис был другим.

Гвенди проработала в палате представителей до 2012 года и вышла в отставку, хотя могла бы переизбираться до восьмидесяти лет, и за восемьдесят, и, может быть, даже за девяносто, если бы захотела.

– Вы как Стром Термонд, – сказал ей однажды Пит Райли, руководитель мэнского отделения демократического комитета. – Вас бы, наверное, переизбрали даже посмертно.

– Не надо сравнивать меня с Термондом, – ответила ему Гвенди.

– Хорошо, пусть будет Джон Льюис. Или взять ту же Маргарет Чейз-Смит из нашего мэнского Скаухигана – тридцать три года в правительстве. С кем бы вас ни сравнить, вся суть в том, что вы – легендарная личность. И вы нам нужны.

Но ей самой было нужно совсем другое. Ей хотелось писать книги. Литература была ее первой любовью. У нее вышло всего пять романов, и время стремительно убывало. После отставки с государственной службы Гвенди полностью посвятила себя любимому делу и была счастлива, как никогда в жизни под куполом Капитолия. В 2013 году у нее вышел роман «Роза с шипами», а в 2015-м – триллер о серийном убийце «Улица одиночества». Действие этой истории об обаятельном маньяке, собирающем зубы убитых женщин, происходит в Вашингтоне, но сама история основана на реальных событиях в родном городе Гвенди.

У нее созрел замысел еще одной книги, где будет большая любовь и семейные тайны, и она уже приступила к работе, когда Дональд Трамп победил на президентских выборах. Многие жители второго округа штата Мэн возликовали, поскольку были уверены, что теперь вашингтонское болото будет осушено, федеральный бюджет – сбалансирован, а поток нелегальных мигрантов из Южной Америки наконец прекратится. Для убежденных демократов – людей, которые избегают смотреть «Фокс ньюз», словно через экран можно подхватить бешенство, – это стало началом четырехлетнего кошмара. Отец Гвенди, наверное, самый аполитичный сторонник демократической партии во всем штате Мэн, сказал ей на следующий день после объявления результатов выборов: «Теперь все изменится, Гвенни. И вряд ли к лучшему».

Она с головой погрузилась в работу над новой книгой, действие которой происходило в штате Мэн в те времена, когда жители Дерри расстреляли бандитов из банды Брэдли, и тут к ней внезапно приехал Пит Райли. Выглядел он неважно и как будто похудел на двадцать фунтов за те два с небольшим года, что прошли после выборов 2016-го. Он говорил коротко, прямо и по существу. Он просил Гвенди баллотироваться в сенат против Пола Магоуэна в 2020 году, который назвал «годом стопроцентного зрения». Сказал, что только у Гвенди есть шанс победить республиканского бизнесмена, убежденного, что его предвыборная кампания – просто формальность на пути к предрешенному результату.

– Как минимум вы замедлите его разгон и подарите надежду хорошим людям, страдающим ТД.

– Что такое ТД?

– Трамп-депрессия. Подумайте, Гвенди, я очень прошу. Подумайте беспристрастно и честно.

Подумайте беспристрастно и честно – это была коронная фраза Гвенди, которую она произносила как минимум один раз на каждом общем собрании на всем протяжении своей политической карьеры. Если Пит Райли рассчитывал, что Гвенди сразу проникнется и смягчится, то он просчитался.

– Вы шутите. Наверняка. Помимо того, что я пишу новую книгу…

– Которая, я уверен, будет такой же прекрасной, как все предыдущие, и даже лучше, – сказал Пит, одарив Гвенди своей самой обворожительной улыбкой под Кларка Гейбла.

– Не пытайтесь мне льстить, – хмыкнула Гвенди. – Все равно бесполезно. Так вот, я хотела сказать, что пишу новую книгу, в которой много жаркого секса, доставляющего мне опосредованное удовольствие, но даже если бы я не была занята, надо учесть, что в две тысячи четырнадцатом этот кретин Магоуэн победил с отрывом в пятнадцать процентных пунктов. И все последние два года он так рьяно вылизывал задницу Дональда Трампа, что теперь уровень его поддержки составляет восемьдесят процентов.

– Ни хрена он не составляет, – возразил Пит. – Это все республиканская пропаганда. Вы сами знаете.

– Я не знаю. Но ладно, допустим. Да, я была популярной на пике карьеры, однако у людей короткая память. Магоуэн сейчас герой дня, а я – какая-то вчерашняя тетенька. В политике есть свои приливы и отливы, и конкретно сейчас идет мощная консервативная волна. Вы сами должны понимать. Может быть, я проиграю не с таким заметным отрывом, как пятнадцать процентных пунктов, но я все равно проиграю.

Пит Райли встал у окна в маленьком кабинете Гвенди и выглянул наружу, держа руки в карманах.

– Хорошо, – сказал он, не глядя на Гвенди. – Если не произойдет чуда, вы проиграете. Думаю, это решенный вопрос. Ну так проиграйте. Произнесите проникновенную речь, поздравьте соперника с победой, скажите, что избиратели сделали выбор, но борьба продолжается, бла-бла-бла. После чего спокойно вернетесь к своему роману о Дерри тридцатых годов. Но сейчас не тридцатые годы, сейчас две тысячи восемнадцатый. И знаете что? – Он обернулся к Гвенди с видом опытного адвоката, обращающегося к присяжным. – «Второе пришествие» Йейтса уже началось. Прибой окрашен кровью, и светопреставленье все ближе. Люди отвергают науку, отвергают борьбу за права женщин, отвергают само понятие равенства. Они всеми силами отворачиваются от правды. Даже если отставить политику в сторону, кто-то должен возвысить голос и ткнуть их носом в те вещи, в которые им удобнее и проще не верить. Вы всегда именно это и делали, всегда. И я прошу, чтобы вы сделали это снова.

– То есть мне надо выступить этакой благородной Жанной д’Арк, чтобы добрые граждане Мэна сожгли меня на костре?

– Никто не станет вас жечь, – сказал Пит… не знавший о том, что спустя восемь лет Гвенди будет сидеть в пламенеющем факеле под названием «Орел-19», всерьез опасаясь, что в любую секунду превратится в перегретые атомы. – Вы проиграете выборы. Но в процессе заставите попотеть этого жирного борова Магоуэна. Даже на стадии предвыборных дебатов уже можно многое сделать. Пусть люди увидят, что он поддерживает идеи, которые не просто плохи, а совершенно несостоятельны и даже опасны. Вот о чем я прошу. А потом вы спокойно вернетесь к работе над книгой.

Гвенди была готова разозлиться на Пита, но она понимала, что хотя бы отчасти он прав. Она действительно чересчур драматизирует, что, наверное, простительно автору книги, где сплошные семейные тайны и жаркий секс.

– Ладно, скажем иначе. Принять удар на себя. Так будет правильнее?

Пит опять ослепительно улыбнулся.

– В лунку одним ударом.

– Мне надо подумать, – сказала она.

Возможно, это была ошибка.