Смерть E-Book

Лора Таласса

• Herausgeber: Mainstreem
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Миры Лоры Талассы
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 597

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Четыре Всадника пришли в наш мир, чтобы уничтожить человечество. Мор, в надвинутой на лоб короне. Война, высоко вздымающий стальной клинок. Голод, с косой и весами в руках. Смерть — мрачный, со сложенными за спиной темными крыльями, с факелом, что курится ядовитым дымом. Они пришли, чтобы убить всех нас. Когда Смерть приходит в город Лазарии Гомоны и убивает всех одним махом, он не ожидает увидеть женщину, оставшуюся в живых. Но Лазария владеет необыкновенным даром: ее нельзя убить — ни людям, ни стихиям, ни самой Смерти. Она — единственная душа, которую Смерть не может вырвать из плоти. Единственная душа, к которой испытывает неодолимое желание. Взять ее — вот чего он отчаянно хочет. И с каждым мигом это желание становится сильнее. Конец близок. Человечество обречено на гибель, и даже всадники не могут помешать Смерти выполнить свою последнюю задачу. Усмирить его способна только Лазария.

Leseprobe

Лора Таласса Смерть

Дэну.

И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными.

Откровение Иоанна Богослова, 6:7–8

Но у другой [у Смерти] из железа душа и в груди беспощадной —

Истинно медное сердце. Кого из людей она схватит,

Тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.

Гесиод. Теогония

Copyright (c) 2021. DEATH by Laura Thalassa

© Cover design by Jeff Miller/Faceout Studio

© Мигунова Е. Я., Двинина В. В., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Часть I

Глава 1

Темпл, Джорджия

Июль, год Всадников двадцать шестой

В первый раз, когда я встречаю Смерть, я… не готова.

Чувствуя, как течет между лопатками струйка пота, я изучаю список вещей, которые должна привезти сегодня к вечеру на пикник по случаю дня рождения моей племянницы. Вокруг стоит глухой гул: люди на рынке смотрят, торгуются, покупают что-то.

Помидоры – есть.

Зелень – есть.

Дыня – есть.

Пробегаю глазами список. Кажется, осталось купить только яблоки.

Сунув листок в задний карман, я оглядываю фермерскую ярмарку под открытым небом, ища на прилавках то, что мне нужно. Заметив палатку Тима, пробираюсь к ней. Тим – сварливый старик, но только у него, я знаю, всегда можно найти несезонный товар.

Подозреваю, что тут не обходится без колдовства.

Я уже подхожу к палатке Тима, когда животные на ярмарке вдруг ни с того ни с сего шарахаются. И главное – они все сходят с ума. Лошади, привязанные к ближайшим столбикам, храпят и рвут поводья, десятки птиц одновременно взмывают в воздух, а собаки со всей округи воют и заходятся испуганным лаем.

Мул старого Бейли, еще не выпряженный из телеги, несется к шоссе рядом с ярмаркой, а жеребец шерифа, сбросив седока, галопом скачет прочь.

Остальные звери мечутся по рядам, задевая и сбрасывая корзины, опрокидывая столы, заставляя людей бежать врассыпную. Мне видны белки их вытаращенных в панике глаз. Они сами и их страх смерчем проносятся по ярмарке.

Наконец топот стихает, оставив за собой зловещую тишину, от которой у меня по спине бегут мурашки.

Что… это было?

Я озираюсь. Окружающие тоже в недоумении.

– Что за черт? – раздается голос.

– Сколько живу, а не видел, чтобы зверье так себя вело, – говорит еще кто-то. Но свою мысль он подкрепляет смешком; тот подхватывают, и напряжение спадает.

Люди помогают друг другу ставить на место перевернутые ящики и стулья, продавцы поправляют товар на лотках, снова слышатся разговоры. Небольшая группка отправляется на поиски разбежавшихся животных, а какой-то пожилой мужчина помогает шерифу подняться с земли.

Кажется, все стараются стряхнуть с себя воспоминание о странном происшествии, как дурной сон.

Повернувшись к Тиму, я опускаю взгляд на яблоки. Пытаюсь сосредоточиться, хотя та нервирующая тишина все еще звенит в ушах. Наконец мне удается сконцентрироваться.

Я смотрю на цену, зажмуриваюсь, потом смотрю еще раз.

– Полтора доллара за одно яблоко? – Я потрясена. Это, наверное, ошибка.

– Не по нраву цена – не покупай, – заявляет Тим.

Стало быть, не ошибка.

– Я же еще даже не сказала, что цена слишком высока, – отвечаю я, хотя это именно так. – А по вашей реакции понятно: вы знаете, что она непомерная.

– Ничего не попишешь.

Это грабеж средь бела дня. Он с тем же успехом мог вырвать у меня кошелек.

– Это же просто яблоко, – медленно и неуверенно говорю я. Все-таки, наверное, он шутит.

– Не по нраву – купи у кого другого.

Черт бы побрал этого мужика. Знает же, что ни у кого больше в это время года нет яблок. А Бриана, моя племянница, очень ясно дала понять, что на день рождения ждет именно яблочный пирог.

– Доллар, – пробую я. Даже эта цена баснословна, но все же лучше, чем полтора доллара за яблоко, бог ты мой.

– Нет, – бесстрастно бросает он и переводит взгляд с меня на другую женщину – та изучает кукурузу в соседней корзине.

– Доллар двадцать пять, – делаю я еще одну попытку, уже начиная прикидывать, у кого еще из продавцов могут быть яблоки. Возможно, у Марты…

Тим смотрит на меня раздраженно.

– Все, разговор окончен.

– Но это же ерунда какая-то! Вы серьезно хотите за яблоко полтора доллара? Это же просто яблоко! – повторяю я.

– Сейчас не сезон, – ворчливо бурчит он.

Я вздыхаю.

– Я заплачу2. – Все же это невозможно глупо: одиннадцать долларов за восемь штук.

И пусть только они посмеют не оказаться самыми вкусными яблоками в моей жизни! Если только их вкус не будет неземным…

Тим складывает руки на груди и буквально испепеляет меня взглядом, хотя я всего-навсего прошу его скинуть один несчастный доллар.

– Или плати полную цену, или ищи товар в другом ме…

Внезапно прямо посреди фразы его глаза закатываются.

– Тим? – окликаю я, а он уже падает. – Тим! – Я бросаюсь к нему, но недостаточно быстро.

Мягкий стук его тела, упавшего на траву, тонет в общем шуме множества крупных предметов, упавших на землю одновременно. И только тогда я замечаю, что тревожная тишина никуда не ушла – та самая, что воцарилась, когда удирали животные. Только сейчас она стала куда более всеобъемлющей, чем прежде.

Ничего не понимая, я оглядываюсь. Повсюду вокруг меня неподвижно лежат люди. Большинство на траве, но есть и такие, кто рухнул прямо на прилавок.

Никто не шевелится.

Проходит секунда, две, три.

Слушая собственное судорожное дыхание и безумный стук сердца, я пытаюсь осознать, что сейчас произошло.

И главное, я ведь знаю, что это. Это кажется невозможным, немыслимым, и голова отказывается верить, но что-то подобное уже случалось раньше. Это случалось раньше со мной.

Все же я опускаюсь на колени рядом с женщиной, которая присматривалась к кукурузе Тима. Ее застывшие глаза вперились в облака.

Кладу пальцы ей на шею, пытаюсь прощупать пульс – ничего.

Внутри все сжимается от какого-то тошнотворного предчувствия. Я встаю, еще раз осматриваю прилавки и палатки, десятки застывших тел.

Никто не двигается. Я слышу негромкий шепот ветра, играющего в полотняных навесах, нежный шелест деревьев и даже отдаленное бульканье жидкости, льющейся из опрокинутой бутылки. Но ни словечка, ни смешка, ни криков, ни жужжания насекомых, ни птичьего щебета.

Абсолютная тишина.

Неожиданно для себя я беру Тима за запястье – пульса нет. Задыхаясь от волнения, я хватаю руку другого человека, и еще одного, и еще.

Ничего.

Ничего.

Ничего.

Все мертвы – все, кроме меня.

Я тихо всхлипываю, все тело сотрясает дрожь, но в голове странная пустота.

Так, должно быть, выглядит шок?

Я неуверенно бреду по ярмарке в сторону 78-й автострады. Не в силах справиться с растущим ужасом, я прокладываю путь между мертвецами.

Как далеко простирается это опустошение?

Миновав последний ряд палаток, я вижу прямо перед собой шоссе, и вдруг в мое сознание врывается топот копыт. Решаю, что мне почудилось, но звук становится все громче.

Я поворачиваюсь. Сначала ничего не вижу из-за навеса справа, он все загораживает. Делаю еще несколько шагов к дороге – и неожиданно вижу его.

Освещенный сзади утренним солнцем, он кажется каким-то темным богом: всадник в серебряных доспехах и с черными крыльями за спиной.

В первый момент я ничего больше не вижу, кроме этих ужасных крыльев. В них так же невозможно поверить, как в море трупов за моей спиной.

Есть четыре существа, наделенные силой убивать все живое в мгновение ока, и только у одного из них есть крылья.

Последний посланник Бога.

Смерть.

Глава 2

Когда я это понимаю, у меня буквально подгибаются колени.

Бог ты мой, я смотрю на Смерть, Смерть собственной персоной, одного из четырех всадников Апокалипсиса.

Я никогда не видела никого – ничего – подобного ему.

Он одет как воин, готовый к битве, хотя кто мог бы выстоять против него? Доспехи его сияют, будто недавно отполированные, а за спиной сложены гигантские черные крылья, такие громадные, что их концы почти касаются земли. Всадник едет, и его взгляд устремлен куда-то вдаль.

Его лицо торжественно, оно поражает воображение. Клянусь, эту линию бровей и горбинку на носу я раньше уже видела в своих снах. А изгиб губ, высокие скулы и волевые черты лица я воображала, когда читала трагические поэмы при свете свечи.

Он настолько прекрасен, что в голове не укладывается; и гораздо страшнее, чем я могла бы себе представить.

Застыв на месте, я, видимо, издаю какой-то звук, потому что всадник отрывает взгляд от горизонта и переводит на меня. Его черные волосы немного колышутся, едва касаясь плеч. Секунда – и наши глаза встречаются.

У него древние глаза. Даже на таком расстоянии я вижу в них его возраст. Это существо видело столько представителей рода человеческого, что я даже не пытаюсь это осмыслить. Чем дольше он смотрит на меня, тем сильнее я ощущаю тяжесть всей его истории. Плотно сжав губы, он изучает меня, а я чувствую, как покалывает кожу под его пристальным взглядом.

Возможно, потому что я все еще в шоке, а может, потому что прятаться уже поздно – как бы то ни было, я выхожу на шоссе прямо перед всадником.

Смерть хмурится и останавливает коня. Тогда я тоже останавливаюсь. Мы стоим и продолжаем пронзать друг друга взглядами.

Спустя мгновение он соскакивает с коня и шагает вперед, сокращая расстояние между нами. Стук его сапог по разбитому асфальту отдается эхом, а мое сердце колотится все громче и громче. Надо бежать, почему я не убегаю?

Смерть останавливается передо мной.

Он разглядывает меня – всю меня, – переводя взгляд с моего лица на винтажную футболку, обрезанные джинсы, кроссовки из секонд-хенда, а потом так же неторопливо назад, к лицу. В этом осмотре нет ничего сального. Мне даже кажется, что он вообще изучает не мое тело, потому что взгляд его немного расфокусирован.

– Я не узнаю тебя, – произносит он, и крылья его шуршат и колышутся. Он хмурится, морща лоб. – Кто ты?

Глава 3

Смерть

Всё во мне требует, чтобы я взял ее.

Всё.

Возможно, из-за того, что я не могу этого сделать – по крайней мере в буквальном смысле. Ее душа прилипла к плоти, и ни моя рука, ни моя сила не могут их разделить.

И все же потребность забрать, унести ее меня не оставляет. Это так чуждо мне, так настораживает, что крылья мои распахиваются, то ли от потрясения, то ли готовясь к полету.

Я ощутил это в то самое мгновение, когда увидел ее, и чувство до сих пор не стихает.

Я пристально гляжу на женщину, и та размыкает губы.

– Я… – Грудь ее вздымается чаще, чем до2лжно. – Я не знаю, как на это ответить, – продолжает она с потерянным и немного оторопелым видом.

Меня поражает напевность ее голоса. Даже это влечет меня к ней.

Твои братья обрели женщин. Эта – твоя, возьми ее.

Я борюсь с настойчивым желанием.

Такое же происходило и с братьями? И их противостояние было столь же… беспощадным?

Это просто ужасно.

Я выпрямляюсь.

Люди – вот кто импульсивен, не всадники. И уж определенно не я, Смерть.

И я не стану похожим на них.

Не оборачиваясь, я свистом подзываю своего коня, хотя и не могу собраться и заставить себя отвести взгляд от женщины. Не понимаю, отчего мне хочется смотреть на нее. Никогда еще человек не привлекал моего внимания, и одно это уже нервирует.

Мой жеребец подходит и останавливается рядом. Неуверенно я отрываю взгляд от смертной и принуждаю себя вскочить на коня, подавляя низменные инстинкты, требующие, чтобы я перегнулся и сорвал с женщины рубаху, а потом втащил ее сюда, к себе.

Следует избавиться от этих мыслей.

Уезжай, командую себе. Убирайся от нее как можно дальше. У тебя есть долг, и ничто не должно помешать тебе его исполнить.

И все же, почти сами собой, глаза обращаются к ней, как будто должны видеть ее во что бы то ни стало. Крылья за спиной то расправляются, то складываются, выдавая мое волнение, но я игнорирую переполняющие меня странные ощущения.

– Ты не должна быть живой, – отрывисто произношу я, голос мой звучит враждебно.

И прежде чем женщина успевает что-либо сказать, я пришпориваю коня и уношусь прочь.

Лазария

Потрясенная удивительной встречей, я провожаю глазами уносящегося прочь всадника.

Смерть.

Меня пробирает озноб от одной мысли о кошмарном всаднике.

Наконец он скрывается из виду, а я принимаюсь часто-часто моргать, приходя в себя. С уходом Смерти с меня словно спадают какие-то чары.

Я снова оглядываюсь и вижу людей, которые всего несколько минут назад были живы.

А затем шестеренки в моем мозгу начинают вращаться. Смерть пришел в Темпл, штат Джорджия. Он уже уничтожил кучу народу, оказавшегося на ярмарке (за исключением меня, конечно), а сейчас направляется в сам город.

В мой город. Город, где живут мои родные и друзья. Где сегодня, в частности, они соберутся в честь дня рождения моей племяшки.

Ох, черт!

Как только эта мысль вспыхивает в голове, я мчусь по шоссе, перепрыгивая через тела, а сердце скачет в груди со скоростью мили в минуту.

О-боже-о-боже-о-боже-о-боже!

Пожалуйста, только не моя мама! Пожалуйста-только-не-моя-мама!!! Сначала я могу думать только о ней. Она была для меня целым миром с тех пор, как нашла меня два десятка лет назад, одну в другом городе, полном трупов.

Но потом на память приходят другие люди, которых я люблю, – мои братья и сестры: Николетта и Ривер, Итан, Оуэн и Робин и Джунипер. А еще их мужья и жены, и…

Я задыхаюсь. При мысли обо всех малышах, моих племянниках, становится дурно. Мне уже приходилось видеть тела детей среди лежащих на улицах.

Каким надо быть чудовищем, чтобы не пощадить детей?..

Я пытаюсь отбросить мысли о семье, но вспоминаю о Хейли и Джанне, моих ближайших подругах, а потом о Джексоне, с которым мы только-только начали встречаться.

Все они живут в нашем городке.

Ужас и смятение душат меня.

Пожалуйста, Господи, не будь таким жестоким!

Отсюда до дома недалеко, но в моей голове, охваченной паникой, путь кажется вечностью. Лежащие повсюду мертвецы не помогают успокоиться. Ужас от происходящего смешивается с моими страхами.

Легкие горят, а ноги вот-вот откажут, когда я, наконец, замечаю светло-зеленый дом, который всегда звала родным. Для нас, семерых детей, выросших в нем, он всегда был уютным. Прибавьте друзей и соседей, которые на протяжении многих лет входили и выходили через вот эту дверь, и вы поймете: тут всегда было шумно и весело, тут вы всегда могли выдохнуть и расслабиться, конечно, если не обращать внимания на то, что мы фактически живем друг у друга на голове.

Я пробегаю по дорожке и врываюсь в дом. Первое, что я замечаю, – это запах гари, но мысль о том, что что-то горит, мгновенно забывается.

С моих губ срывается крик. Ривер, мой брат, сидит на диване, всем телом навалившись на гитару, а его медиатор валяется на полу.

Со стоном «не-е-ет» я подбегаю к нему. Там еще тела – Николетта со своим мужем Стивеном на кухне, их младшая дочурка в высоком стульчике, который моя мама держит специально для внуков…

При виде своей малышки-племянницы я вынуждена зажать ладонью рот, чтобы сдержать подступившую тошноту. По щеке стекает горячая, обжигающая слеза.

Я не могу собраться с духом, чтобы дотронуться до родных. Знаю, все они уже умерли, но прикосновение к мертвой плоти сделает это реальностью, а я… я пока просто не могу.

Другой мой брат, Итан, лежит на полу перед плитой, а вот и источник дыма – на сковороде тлеет обугленный завтрак, который он готовил.

Не знаю, зачем мне понадобилось снимать сковородку с плиты – все здесь были уже мертвы.

Я ковыляю по коридору к своей комнате. Там Робин, вытянулась на кровати, где она спала раньше, до того как уехала от нас. Бриана, моя племянница, свернулась калачиком рядом с ней, под ее тельцем книжка с картинками, которую они, видимо, читали. Их глаза незряче смотрят в пустоту, и я задыхаюсь от ужаса.

Сегодня мы собирались праздновать день рождения Брианы, а не… не это.

Оуэн и Джунипер со своими семьями пока не приехали, так что единственный человек, кого я недосчитываюсь, это…

– Мама! – кричу я.

Нет ответа.

Нет, нет, нет, умоляю, нет! Она не могла умереть!

– Мамочка! – Сердце колотится с такой силой, будто решило вырваться из груди.

Я перебегаю из комнаты в комнату, ищу ее всюду. Утром, когда я уходила, она хлопотала по дому, готовясь к празднику, но сейчас я нигде ее не вижу.

Ушла — это лучше, чем умерла, уговариваю я себя.

Но тут я выглядываю в окно гостиной, выходящее во двор. Сперва замечаю, что длинный деревянный стол уже накрыт, тарелки, приборы и украшения расставлены. За ним я вижу большой дуб, по которому, бывало, лазила в детстве. На миг я ухитряюсь обмануть себя мыслью, что она, как я, тоже стала исключением, но тут взгляд падает на высокие огородные грядки.

Нет…

У меня подкашиваются ноги.

– Мамочка… – Собственный голос кажется чужим, слишком он хриплый и полный боли.

Она лежит рядом с грядками, сбоку валяются стебельки сорванных травок.

С неимоверным трудом я встаю и бреду к задней двери. Не знаю, как мне удается ее открыть: я почти ничего не вижу, слезы застилают глаза.

Не хочу верить в ее смерть. Эта женщина спасла меня и приняла в свою семью. Она показала мне, что такое милость и храбрость, сочувствие и любовь. Цитируя мое сочинение, написанное во втором классе, моя мама – это мой герой.

И, неизвестно почему, ее невероятная жизнь только что закончилась.

Я не знаю, как мне удается проделать оставшиеся шаги и добраться до нее. Все кажется чужим. Я падаю на землю рядом с мамой. Оказавшись близко, я вижу, что ее глаза тоже открыты и бездумно смотрят в небо, как будто в нем есть ответы.

Со сдавленным криком я взваливаю ее тело себе на колени. Кожа у нее странная на ощупь – теплая там, куда падали лучи солнца, но прохладная там, где она касалась земли.

Я все еще прижимаю пальцы к ее шее, мне невыносимо страшно перестать это делать.

Ничего. Биения пульса нет – ничего такого, что опровергло бы очевидное.

Я закрываю глаза и склоняюсь к ней. Слезы заливают все лицо.

Не может быть, чтобы все мои родные ушли. Не может быть.

Я рыдаю, я разбита и не могу это переварить.

Вот так же, наверное, все было много лет назад, когда Джилл Гомон, моя мама, ехала в Атланту искать своего мужа, сколько ее ни уговаривали не делать этого. Наверное, ей тоже трудно было поверить, видя город мертвых и ее любимого среди них, – всех их тогда унес Мор. Но тогда по крайней мере остальная ее семья была в Темпле, штат Джорджия, и им не грозила жуткая мессианская лихорадка.

Сейчас не тот случай. Рядом со мной не осталось никого.

Чем дольше я обнимаю маму, тем холоднее становится ее кожа. Я все еще плачу и осознаю.

Осознаю.

Осознаю.

Знаю.

Они действительно все умерли. Мама и Ривер, Робин и Итан, Николетта и Стивен, и именинница Бриана, и маленькая Анджелина. Все умерли в тот же миг, когда забрали и остальных. Они не вернутся, и этого не изменить, сколько ни мечтай.

– Я люблю тебя, – говорю я маме, гладя ее по волосам. Это кажется неправильным, недостаточным, неуместным. И мой мозг по-прежнему кипит, и скорбь пока не овладела мной в полной мере, потому что это выглядит бессмысленным, и я в полном недоумении от того, как могли все вот так просто… уйти.

И почему, даже встретив Смерть лицом к лицу, я все еще жива.

Глава 4

Мы со Смертью давние враги.

Ну, по крайней мере я считала его своим врагом. А он, очевидно, и знать не знает, кто я такая.

Штука в том, что я никогда не могла умереть; или не так: я могу умирать, просто из этого ничего не получается.

Ни в тот раз, когда я упала с дерева и сломала шею. Ни тогда, когда меня ограбили и перерезали горло.

Ни даже, самое показательное, когда в давние годы Мор пронесся по Атланте, унеся жизни людей, включая моих биологических родителей.

Тогда я не должна была выжить – смертельными были и сама эпидемия чумы, и время после нее, когда я, совсем малышка, провела не один день без воды и еды.

Мама рассказывает – рассказывала, – что она ехала верхом домой, после того как нашла мужа мертвым в больнице, где он работал, как вдруг услышала мой плач.

«Вхожу я в дом, а там ты: перепуганная, голодная, а уж завывала так, как будто не ты продержалась два дня без помощи. Ты сразу заковыляла ко мне, как только увидела, а я подхватила тебя на ручки – и все. Такие дела. Я потеряла мужа, но нашла дочку».

Даже сейчас я слышу мамин голос, и у меня сжимается горло. Именно такое странное происхождение и подарило мне имя Лазария.

Та, кого воскресили.

Внутри меня тошнотворный толчок зависти, зависти к мертвым. Кто и когда завидовал мертвым? И вот я завидую, я желаю, чтобы смерть забрала меня вместе со всей семьей, а не принуждала страдать в одиночестве от невыносимой скорби.

Среди всех вариантов будущего, какие мне рисовались, такого никогда не было. А следовало бы предвидеть. Мир, в котором мы живем, – мир, где ничто больше не работает, а люди хватаются за религию как за некий талисман, способный сдерживать монстров, хотя это явно не так.

Я отпускаю мамино тело и, встав, отворачиваюсь от нее. И тут до меня вдруг доходит: я окружена мертвыми. Не только в этом доме, но и во всем городе. Клянусь, я это даже чувствую – смерть давит со всех сторон.

Почва под ногами начинает дрожать. Я смотрю вниз, на землю, нахмурившись. Издалека идет низкий гул, стон… чего-то большого. Следом раздаются пронзительные звуки, а потом…

Бум-м-м!

Земля содрогается, будто что-то сильно по ней ударило.

Я все еще пытаюсь собраться с мыслями, когда тот же самый рокот начинает звучать снова, только теперь он исходит от стен моего дома.

Я смотрю на него, и в груди плещется ужас. Отступаю, хотя почва под ногами продолжает сотрясаться.

Уходи, Лазария.

Я направляюсь к растущему в глубине двора дубу, и в этот момент дом моего детства издает протяжный и резкий скрип. Оглянувшись, я успеваю увидеть, как он проседает. Левая сторона обрушивается первой, но сразу же за ней следует и правая.

БУМ-М-М!

Неожиданный толчок меня отбрасывает, и я валюсь на землю. Вырастает облако пыли, летят обломки, я закрываю глаза, вдыхая едкий воздух. Падают последние обломки, а потом вновь становится тихо.

Я поднимаюсь, рукой разгоняю пыль и снова гляжу на дом.

Только дома больше нет. Теперь и он, и все мертвые внутри – не более чем груда мусора.

______

Весь городок Темпл лежит в руинах. Я вижу тела и развалины, ничего больше. Приметные ориентиры – кофейня, куда я заходила, магазин, где покупала продукты, моя старая школа – все исчезло.

Ушло, ушло, ушло…

При виде этого опустошения – и всех людей, лежащих на улицах, – я плачу. Плачу, пока от рыданий не садится голос. Тогда я просто смотрю на море тел.

Мне нельзя здесь оставаться – понимаю я. Не осталось ни убежища, ни людей.

В растерянности и отчаянии я озираюсь.

Что мне делать, куда идти?

Глава 5

Истабога, Алабама

Тремя ночами позже, сидя на обочине 78-й автострады, я кручу и кручу на пальце старое мамино обручальное кольцо, а вокруг стрекочут кузнечики. Это единственная вещь, которую мне удалось спасти, и то лишь потому, что тело мамы не было погребено под обломками дома.

Я сняла его с маминого пальца. При мысли об этом у меня становится горько во рту – я чувствую себя каким-то безнравственным осквернителем гробниц. Нужно было похоронить ее с кольцом, оно много для нее значило. Но я так не сделала, и, честно говоря, облегчение от того, что у меня осталась от нее хоть какая-то память, куда сильнее чувства вины.

Кроме этого, при мне только сумка и велосипед – я забыла их на ярмарке, когда все это началось. Так что теперь кольцо официально – самое ценное мое имущество.

Я снова переключаю внимание на простенький золотой ободок, изо всех своих сил пытаясь прогнать образы, которые мозг маниакально прокручивает снова и снова. К этому времени разрушен уже не только мой город. Бремен, Уэйко, Таллапуса, Карроллтон – все города, которые я проехала в поисках убежища, – все они обезлюдели, их жители мертвы, а постройки разрушены.

Я все еще кручу на пальце кольцо, когда в голову приходит одна мысль.

Нужно его остановить.

А раз уж я единственная такая, что не поддаюсь Смерти… значит, кому этим заняться, как не мне.

Глава 6

Лебанон, Теннесси

Октябрь, год Всадников двадцать шестой

Второй раз я встречаю Смерть по собственному желанию, неслучайно.

Я сижу возле дуба, растущего на обочине дороги, на боку лук и колчан.

На это ушло три месяца, а еще много беготни кругами и множество, множество разоренных городов, но наконец я, кажется, сумела опередить Смерть.

Осеннее солнце прячется за тучами, а деревья вдоль дороги меняют цвет. Обычно на это время, когда резко отступает жара, приходится самый разгар футбольного сезона. Тогда же в голове начинают бродить мысли о каникулах, свитерах, теплых напитках и семье.

У меня перехватывает горло. Жить одной – это своего рода ад. Я привыкла к шуму и гаму. Мой дом всегда был наполнен пением, руганью, смехом и болтовней. Во всех этих звуках было утешение. Нельзя было и пяти футов пройти, чтобы не отдавить кому-то ногу. Даже когда братья и сестры разъехались, они всегда были на связи, да и без них постоянно забегали друзья и соседи.

Теперь единственная моя компания – трупы, мимо которых я прохожу, да редкие падальщики, которые ими питаются.

И унылые завывания ветра.

Мне кажется, что я сойду с ума от одиночества.

День клонится к концу, и я начинаю нервничать. Торчать на такой большой дороге небезопасно, того и гляди ограбят, хорошо еще, если ножом не пырнут. Со мной раз было такое. Я ехала домой от пациентки, в тот день мне пришлось пробыть на ногах двадцать с лишним часов, принимая особенно тяжелые осложненные роды. Акушерка, под чьим началом я проходила практику, отправила меня домой отдохнуть. Я буквально засыпала на ходу, когда решила остановиться, сойти на обочину и полежать минутку. А проснулась от того, что по моему горлу чиркнули острым лезвием. Бродяги забрали все мои вещи, пока я истекала кровью. Позднее я пришла в себя, окровавленная. И одна.

Сверкает молния, отвлекая меня от невеселых мыслей.

И в ту же минуту на тихое шоссе выносится куча перепуганного зверья. Я смотрю на них и не верю глазам.

Он приближается.

Господи боже мой, он действительно приближается!

За последние месяцы я уже столько раз ошибалась, стараясь предугадать его маршрут, что почти перестала верить, будто наши с ним пути еще раз пересекутся. Но вот мои старания увенчались успехом.

Резким движением я хватаю лук, который подобрала месяц назад. Стреляю я неважно и оружие прихватила больше для того, чтобы отгонять собак и охотиться на дичь (в этом я пока не преуспела). Но как знать, вдруг этот лук поможет мне остановить Смерть.

Я морщусь. Мне никогда прежде не приходилось намеренно причинять кому-то боль, и хотя сейчас у меня есть причина, я… я совсем не уверена, что готова на это.

Ну вот такая я девушка – люблю вышивать цветочки на своей одежде. Люблю в свободное время спасать зверюшек, а в последние годы училась не на кого-нибудь, а на акушерку. А еще утверждают, что в подпитии я обожаю обнимашки.

Одинокая фигура приобретает более четкие очертания. На фоне грозового неба всадник кажется сгустком черного дыма. Я узнаю его только по чудовищным черным крыльям.

Начинается дождь. Капля, вторая, потом все больше и больше, пока не начинает казаться, что небо разваливается на куски. Ветер сбивает с ног, я дрожу от холода.

Чем ближе всадник, тем сильнее я колеблюсь.

Ты и в самом деле надеешься остановить его, Лазария? Он не станет слушать твои доводы, ты же это понимаешь.

Меня он не замечает, пока я, встав со своего места, не выхожу на середину дороги.

Всадник резко осаживает коня, и хотя это другой город, и день другой, и погода не такая, мне кажется, что я заново переживаю нашу первую встречу.

– Ты, – выдыхает он, но его голос заполняет весь мир вокруг нас.

Он помнит меня.

Кажется, с чего бы мне удивляться: вероятно, на свете не так уж много людей, которых он не может убить, но все-таки. Он меня помнит.

Дождь с каждой секундой льет все сильнее, ветер ерошит мои волосы, а я стою, злобно уставившись на всадника.

Смерть соскакивает с коня, не отрывая от меня глаз. В тусклом свете его лицо кажется особенно трагичным, будто его деяния преследуют его.

Думать так, конечно, значило бы слишком сильно ему польстить. Полагаю, его совершенно не волнуют смерти, за которые он несет ответ.

В небе бушуют молнии. На мгновение ослепительная вспышка изменяет черты всадника. Там, где только что было лицо Смерти, я вижу вдруг череп, а на месте доспехов и крыльев – скелет.

Но как только молния гаснет, видение исчезает, и Смерть опять просто человек.

Господи, да он же и правда смерть. Если мне и нужны были лишние доказательства, я только что их получила.

У меня дрожат коленки. Вот черт, кажется, я начинаю трусить.

Смерть подходит ко мне, и я перестаю дышать. Это существо нельзя подпускать к себе так близко. Он злодейски красив, даже прекрасен.

Всадник замечает мои мокрые волосы и то, что на мне и сухой нитки нет.

– Все создания до единого убегают от меня, кроме тебя, – в его голосе нет ни удивления, ни настороженности. Все-таки этот всадник – полнейшая тайна.

Я поднимаю подбородок выше.

– Предполагается, что я должна тебя бояться? – Потому что да, на самом деле я боюсь. Я в полном ужасе. Но я слишком легкомысленна, чтобы обращать на это внимание.

Он чуть заметно улыбается, а я, должно быть, и в самом деле безрассудно храбрая, потому что не опи2салась при виде этой улыбки, как любой нормальный человек на моем месте.

– Ты всех у меня отнял. – Голос срывается. Я не собиралась начинать с этого, но, заговорив, уже не могу остановиться. – Мою маму, моих братьев и сестер, племянниц и племянников, соседей, друзей. Они все умерли.

Боль, которую я носила в себе, захлестывает меня. Скорбь достаточно ужасна сама по себе, но теперь мне приходится сносить еще и одиночество, о котором я никогда не просила.

Смерть смотрит на меня, а дождь тем временем поливает нас обоих.

– Это то, к чему я призван, кисмет, – говорит он. – Я убиваю.

Тоска впивается в меня острыми когтями, пытаясь выбраться наружу. Вся моя жизнь окончилась в день, когда в наш город явился этот тип, а ему хоть бы хны.

Разумеется, ему плевать, Лазария, – говорит негромкий голос внутри меня. – Он не смог бы разрушать мир, если бы принимал это близко к сердцу.

Всадник тем временем снова окидывает меня беглым взором. В его глазах сквозит что-то древнее и иное.

– Как твое имя? – спрашивает он.

Я колеблюсь. Не следует называть имя человеку, которому не доверяешь, но разве может со мной случиться что-то хуже того, что уже произошло? Мы оба знаем, что убить меня он не может.

– Лазария, – решаюсь я.

– Лазария, – повторяет он, пробуя имя на вкус, катая его на кончике языка. Улыбается, но от этого только сильнее кажется, что он меня сейчас проглотит. – Удачный выбор.

Смерть обходит меня по кругу, кончики крыльев волочатся по земле. Одно из них внешним краем задевает мою руку, и от этого прикосновения я покрываюсь мурашками.

– Так кто ты? – спрашивает он.

– Ты уже задавал этот вопрос. – Я враждебно наблюдаю за ним, когда, описав круг, он останавливается прямо передо мной.

Вдалеке от нас снова ударяет молния, и я опять вижу, как вместо его фигуры проступает скелет.

Это так зловеще, что я вздрагиваю.

– Я должен был одной своей волей убить тебя, – задумчиво говорит он, не обращая внимания на мою реакцию, – но не убил. Мое прикосновение должно было вырвать душу из твоей груди, но не вырвало. Остается одно. – В его древних глазах… печаль?

Всадник движется ошеломительно быстро. Он сдавливает ладонями мою голову и одним неуловимым движением…

Щелк.

______

Я непонимающе моргаю. Надо мной темное небо.

Где я?

Краем глаза замечаю движение какой-то тени и резко перекатываюсь – чтобы оказаться лицом к лицу со Смертью.

Судорожно втянув воздух, я вижу его на коленях рядом со мной, длинные крылья сложены на земле позади него.

– Ты действительно не можешь умереть. – В этих словах слышится нечто вроде затаенного благоговения.

При звуке его голоса меня подбрасывает. Я вспоминаю свои последние секунды.

– Что ты со мной сделал? – воинственно спрашиваю я, садясь, хотя и так уже знаю ответ. Трогаю шею, припоминая вспышку боли.

Смерть нависает надо мной.

– То единственное, для чего я создан, смертная.

Убил.

Всадник продолжает смотреть на меня в упор, и есть в этом взгляде что-то такое, от чего у меня мурашки бегут по коже. Или, может, в этом виновата мертвая тишина, которая, кажется, следует за ним по пятам. Или, знаете ли, тот факт, что он недавно меня прикончил – возможно, из-за этого мне сейчас не по себе.

Я снова со свистом втягиваю воздух, и вот тут-то у меня сносит крышу. Меня охватывают гнев и ярость, тоска и все прочие скверные эмоции, которые не оставляли меня в последние месяцы, сводя с ума.

Вспомни о своей цели. Вспомни. О своей. Цели.

С прерывистым вздохом я отгоняю зарождающуюся панику. Неважно, что2 Смерть только что сделал со мной, – я долго его искала и не хочу упускать этот шанс. Не могу.

– Перестань убивать, – хриплю я.

Длительное молчание.

– Я не могу, – отвечает он наконец.

– Пожалуйста, – прошу я, – не заставляй еще кого-то пройти через то, через что прошла я.

Это трудно, чудовищно трудно – умолять того, кто убил моих родных и друзей. И только что пытался убить меня.

Чувствую на себе мрачный взгляд всадника. В конце концов он встает и отходит.

– Оставь это, Лазария.

Звук моего имени заставляет вздрогнуть.

– Я то, что я есть, и никакие умильные мольбы не могут этого изменить. – Повернувшись ко мне спиной, он возвращается к коню.

Я гляжу ему вслед.

– Что это, неужели Смерть бежит от меня? Значит, не такой уж ты всемогущий? – окликаю его, не скрывая издевки.

Он останавливается.

– Ну и вали тогда. Уходи. И учти, я снова тебя выслежу, – кричу я. – А когда найду, я отыщу способ тебя остановить.

Он смеется и снова оглядывается.

– Я один из того немногого, что нельзя остановить, Лазария. Тем не менее мне будет интересно посмотреть на твои попытки.

Я решаю, что на этом разговор окончен, но нет, он возвращается, снова подходит ближе, молчит, а потом опять опускается рядом со мной на колени.

Сдвинув брови, я отползаю от него.

– Что ты задумал?

Его глаза поблескивают в темноте.

– Начать первым.

И тут, второй раз за день, этот засранец протягивает руки и ломает мою шею.

Смерть

Лазария, обмякнув, повисает на моих руках, и я бережно опускаю ее на землю.

Я заставил ее ненавидеть себя.

Я пытаюсь порадоваться – это к лучшему, мне необходимо остановить это грандиозное препятствие, буквально поставленное на моем пути. Если она меня возненавидит, это все упростит.

Но стоя на коленях рядом с ней, я не чувствую удовлетворения, только отвратительную грусть, как будто я совершил ошибку. Моя низменная природа по-прежнему бушует во мне, требуя, чтобы я бросил Лазарию на коня и увез с собой. Я ожидал этого порыва с того мгновения, как увидел ее снова, и потому мне легче противиться тяге.

Я смотрю на ее неподвижное тело. В этой оболочке из крови и костей заключена ее сущность. Даже сейчас я чувствую ее душу, трепещущую в безжизненном теле, запертую внутри, как птица в клетке. Кажется, это так просто – простереть к ней руку и отпустить эту душу на свободу.

Но нет.

По сути, это единственное, чего я не смог сделать. Еще более странно, что, хотя я и чувствую ее душу, она не воспринимается как моя. Каждое человеческое существо, кроме нее, связано со мною теснейшим образом. С этой женщиной иначе: стоит ей скрыться с моих глаз, и она словно исчезает с Земли. И это, кажется, сведет меня с ума.

Я опускаю голову и вздыхаю.

Мне предстоит освободить еще много, много душ. Она отвлекает меня.

Надеюсь, после сегодняшнего она оставит меня в покое.

Я хмурюсь. Эта мысль не доставляет мне удовольствия.

Я знаю, она послана мне как вызов. Все мои братья получили такие же, и ни один не выдержал испытания, даже Голод. Впрочем, он каким-то образом умудрился провалить свое дело, не считая, что человечество заслуживает шанса.

Махнув рукой, я бросаю на Лазарию еще один взгляд, чувствуя, как ускоряется мое, всегда ровное, сердцебиение. Луна сейчас как раз светит достаточно ярко, чтобы можно было рассмотреть черты девушки. Я задерживаюсь на ресницах, которые будто целуют щеки, перевожу взгляд на губы. Меня охватывает странное желание вернуть ее к жизни, чтобы она могла потянуться ко мне и прижаться своим ртом к моему, – просто чтобы посмотреть, как совпадут их очертания.

При мысли об этом я вздрагиваю.

Я видел миллиарды людей со всевозможными вариациями наружности. Ни одно из этих существ меня не тронуло.

Но она трогает меня. Эта женщина, чью душу я не могу забрать и чьей жизни я не знаю. Эта женщина, чье лицо должно слиться для меня со всеми прочими лицами, какие я когда-либо видел. Вместо этого она надолго застывает перед моим мысленным взором, зачаровывает меня, подобно некоему духу.

Лазария…

Сколько раз это проклятое имя всплывало в моей памяти после того, как она в первый раз назвала его.

У этого человеческого существа нет ангельского слова, но оно ей и не нужно – ей дали слово человеческое, столь же подходящее.

Она способна противостоять смерти, а это означает…

Она творение. Она жизнь.

Лазария

Я прихожу в себя с болезненным стоном, рука тянется к шее. Надо мной бледнеющая ночь, звезды растворяются в сине-сиреневом небе.

В этот раз замешательство длится всего долю секунды, прежде чем я вспоминаю…

Смерть. Противостояние. Сломанную шею.

Вот ублюдок.

За прошедший день он убил меня дважды и оставил валяться здесь, в стороне от шоссе. А сам ушел, не оставив и следа, кроме единственного черного пера, которое слетает с моей груди, когда я сажусь.

Из глубины души поднимается ярость. Поздновато, всадник уже далеко. Но это неважно.

Наша последняя стычка что-то пробудила во мне.

Истинную цель.

Это то же дело, которое я начала уже несколько месяцев назад, но сейчас я ощущаю его иначе, чем вначале. Остановить всадника. Спасти человечество.

Любой ценой.

Глава 7

Лексингтон, Кентукки

Октябрь, год Всадников двадцать шестой

Я наметила себе две цели. Первая – предупредить города о скором появлении грозного всадника. Вторая – остановить его во что бы то ни стало.

Только найти город, еще не уничтоженный Смертью, отнимает у меня почти две недели. Учитывая, как мне не везло поначалу, я и в дальнейшем ожидала проблем с тем, чтобы проследить путь всадника, но теперь получается иначе, как будто нас кто-то сталкивает. Куда бы я ни отправилась, он там уже успел побывать. И он не просто оставляет за собой трупы – сами города лежат в руинах, здания разрушены, а улицы в грудах обломков. Ему как будто мало просто перебить нас – он должен уничтожить любые свидетельства нашего существования.

К исходу двух недель я успеваю увидеть десятки городов мертвыми, а карта, которую я подобрала еще в Теннесси, пестрит крестами – каждый обозначает город, захваченный Смертью. Один из них – Нэшвилл, чудесный, обреченный Нэшвилл. Я рыдала в голос, оказавшись в столице Теннесси. Тела уже начали разлагаться, а запах… Смрад, да еще и падальщики-трупоеды выгнали меня из города, не успела я в него войти.

Но, помимо всего этого, я учусь. Например, тому, что Смерть не движется по прямой, нет, он петляет зигзагами по разным районам страны. На карте мне это хорошо видно, хотя к тому времени, как я улавливаю закономерность, встреченные трупы оказываются все более старыми, более разложившимися, а это значит, что Смерть меня основательно опережает.

Еще одна вещь, которую я узнала – точнее, догадалась, – всадник не спит и не останавливается. Из-за этого опередить его хоть на шаг гораздо сложнее.

Поэтому когда я в итоге попадаю в город, лежащий на пути Смерти, полный живых, дышащих людей, это похоже на дурной сон, и я хватаю карту, чтобы свериться с ней.

Лексингтон суетится, шумит как ни в чем не бывало. И он не просто процветает – это громадный город, Смерть не должен был пропустить его.

Или я чего-то не поняла? Всадник изменил свою схему?

У меня возникает паническая потребность встать посреди дороги и прокричать правду так громко, насколько хватит голоса.

За всеми вами придет Смерть!

Вместо этого я направляюсь к полицейскому участку. Найти его удается не сразу, приходится спрашивать дорогу.

Прислонив потрепанный велосипед к стене, я осматриваю здание, кусаю нижнюю губу. Может, надо было пойти на пожарную станцию? Или в мэрию? Я совершенно не знаю, с кем лучше всего поделиться новостями о приближении Смерти.

Вздохнув, я нехотя снимаю с плеча оружие и, поколебавшись, решаюсь оставить его рядом с велосипедом – искренне надеюсь, что здесь не найдется наглецов, способных воровать прямо под носом у полиции, – а потом вхожу внутрь.

В коридоре на стульях сидят несколько человек. Дежурный за столом при входе окидывает меня скучающим взглядом. Вид у него такой, будто он предпочел бы сейчас быть не здесь и заниматься чем-то другим.

Подойдя к нему, я начинаю хрустеть пальцами, пытаясь успокоить нервы.

– Чем могу служить, мисс? – протяжно спрашивает полицейский.

Я делаю глубокий вдох. Эту новость не приукрасишь.

– Один из четырех всадников приближается к вашему городу.

______

Я думала, мне не поверят. Думала, полицейский рассмеется.

Но я ошибалась.

Спустя два часа я сижу у длинного стола. Напротив меня мэр Лексингтона, шеф городской полиции, начальник городской пожарной охраны и еще какой-то чиновник, чей титул я не запомнила, – все мы собрались в переговорной комнате муниципалитета.

В отличие от полицейского, с которым я говорила вначале, не все собравшиеся готовы поверить моему рассказу.

– Лазария Гомон…

– Лазария? – перебивает анонимный чиновник и громко хохочет. – Ее имя Лазария, а вы готовы принять ее слова на веру? – обвиняет он собравшихся. – Да она же просто из этих чокнутых, из Церкви Второго Пришествия.

Шеф полиции сверлит его хмурым взглядом.

– Не стоит подвергать сомнению выводы моего ведомства, Джордж.

– А ты серьезно веришь в то, что всадник вот-вот припрется в наш город? – скептически спрашивает Джордж, поднимая брови. Мельком взглянув на меня, он снова смеется.

Шеф полиции косится на Джорджа, стиснув зубы, но больше ничего не говорит.

– За последние недели было несколько сообщений очевидцев о массовых смертях, – лениво сообщает начальник пожарной охраны. – Ничего немыслимого, особенно если учесть, что нам известны факты появления всадников на Земле.

Пожарный оборачивается ко мне, его небрежно сцепленные руки лежат на столе.

– А расскажите-ка нам все, что знаете, – мягко предлагает он. У него добрые глаза, и на меня он смотрит не как на мешок с дерьмом.

Осматриваю остальных. Я еще ни разу не пробовала сделать это – не пыталась предупредить целый город о прибытии Смерти. Теперь я, мягко говоря, не в своей тарелке – боюсь, что эти люди мне не поверят.

– Смерть продвигается в этом направлении, – запинаясь, начинаю я. – Проедет ли он именно через этот город – пока неизвестно, но вполне возможно. Я… я думаю, города его притягивают.

Это еще одна гипотеза, которая у меня появилась, но она кажется мне верной.

– Какие у вас доказательства, что он идет сюда? – спрашивает пожарный.

Доказательства. От этого слова у меня падает сердце. У меня до смешного мало доказательств, не считая того, что я видела и испытала.

Я тянусь к своей изрядно потрепанной сумке и ставлю ее на стол переговоров. Открываю – из нее выскальзывает кинжал в ножнах. Отодвинув его, вытаскиваю карты. У меня есть карты Теннесси, Кентукки и еще одна большая – Соединенных Штатов. На всех трех – скрупулезные отметки.

Стараясь не обращать внимания на то, как сильно дрожат руки, я разворачиваю карты и одну за другой расправляю на столе.

Думала, ты можешь просто войти в город и предупредить всех, Лазария? Эти люди никогда тебе не поверят. Они так и умрут, не веря тебе.

Все мои тревоги вздымаются снова, а ведь горькая ирония в том, что мне-то лично не о чем беспокоиться. Я-то не умру, а вот люди вокруг меня – да.

Я подвигаю карты к мужчинам.

– Крестики там, где Смерть уже побывал. Эти города разрушены. Если посмотрите на карту всей страны, то увидите, что пометки доходят до Джорджии, я там жила. – Я заикаюсь, но не останавливаюсь. – Пару месяцев назад я потеряла след всадника. Не знаю, где он побывал за это время…

– И это ваши доказательства? – вопрошает Джордж. – Несколько пометок на карте? – Он презрительно фыркает, потом встает, оттолкнув стул. – Все вы полные идиоты, если собрались тратить время, выслушивая бред.

Сверкнув напоследок огненным взором, он трясет головой и выходит из переговорной. Дверь за ним хлопает так, что эхо не смолкает еще долго. На несколько напряженных мгновений повисает тишина.

– Он прав. – Мэр запускает руку в серебристо-седые волосы. – Почему мы должны вам верить? Сдается мне, это отличный способ испугать людей, заставить их побросать свои дома и сбежать на достаточно долгий срок, чтобы кто-нибудь успел дома эти ограбить.

У меня глаза лезут на лоб.

– Вы думаете, я хочу… – Я стараюсь дышать ровно, хотя возмущение переполняет меня.

Поочередно смотрю прямо в глаза каждому из этих людей.

– Я побывала в городах, куда наведывался Смерть. Я видела тела и дышала смрадом разложения. Съездите хоть в один из помеченных городов и сами все увидите. Только, даже если вам плевать, пожалуйста, предупредите свой город ради людей.

В комнате тихо.

– Мертвых поселений будет все больше, особенно когда Смерть подойдет ближе, – говорю я уже мягче, – но ваше время истекает. Это первый живой город, который мне попался за две недели.

Настроение в переговорной мрачнее некуда. Я вижу, как они снова переглядываются, меняя свои первые впечатления обо мне. Я одета в простую белую рубаху, джинсы и стоптанные кожаные сапоги, покрытые дорожной пылью. Они, кстати, еще и не мои. Я уверена, что кажусь им юной и наивной. Но, надеюсь, они заметили мой взгляд – затравленный, полный отчаяния, – и, надеюсь, они услышат правду в моих словах.

Если так, то все еще может получиться.

– Никакие всадники к нам не заглядывали вот уже двадцать лет, – говорит наконец мэр. – С чего бы одному из них теперь вдруг явиться?

Я сдерживаюсь из последних сил. Я никогда не была дипломатом.

– Не знаю с чего, – вздыхаю я. – Нет у меня никаких ответов. Я знаю одно: что я видела человека с черными крыльями, и он называет себя Смертью, и он едет от города к городу, убивая всех на своем пути.

Снова в переговорной повисает недоброе молчание.

– Насколько я смогла понять, этот всадник не спит, как и его конь, – продолжаю я. – Есть одна и только одна вещь, которая им движет: это потребность уничтожить нас. Единственное, что я могу сделать, – попытаться предупредить города вроде вашего. Если вы эвакуируете город, то сможете избежать гнева Смерти.

Шеф полиции шумно прочищает горло.

– Во всем этом есть одна неувязочка. Если Смерть убивает всех кого видит, тогда почему вы все еще живы?

Этого вопроса я ждала и боялась. Конечно, они хотят это знать. Никакой убедительной лжи я не смогла придумать, так что выкладываю правду:

– Я не могу умереть.

И вновь нас окутывает тишина, только теперь я отчетливо угадываю в ней скепсис и неверие.

Наконец мэр невесело смеется.

– Джордж был прав. Черт, столько времени зря…

– Я могу это доказать, – не хочу, но могу же. – Мне нужен только нож и еще немного вашего времени.

Глава 8

– Это какая-то нелепость, – протестует мэр после минутного замешательства. – Никто не позволит вам себя резать – или какого еще черта вы задумали.

– Вы хотите доказательств, что я не могу умереть. У меня они есть. Вы правда думаете, что можно доказать это без крови? – с негодованием спрашиваю я. – Мой родной город – не единственный, который я видела в руинах. Посмотрите на все эти кресты: ими обозначена каждая бойня, которую я видела своими глазами. Но тех, которые я не видела, неизмеримо больше. Я не хочу для Лексингтона такой судьбы, не хочу, чтобы он превратился в очередной крестик на карте. Так что если хотите доказательств, вы их получите.

Молчание тянется долго, и я понимаю, что этим мужикам сейчас не по себе от всего, что я им наговорила.

– Пошло оно все на хрен, – бросает шеф полиции, обхватив голову обеими руками. Стул жалобно скрипит под его весом. – Как по мне, если дамочка хочет себя порезать, чтобы доказать свое, пусть режет.

Я вообще ничего не хочу.

Начальник пожарной охраны буравит меня долгим изучающим взглядом, а потом кивает.

– Серьезно? – выдыхает мэр. – Ну что ж, прекрасно.

Я закатываю рукав, а мэр что-то неслышно шепчет себе под нос.

– А что именно вы собираетесь сделать? – интересуется пожарный, сузив глаза.

– Я не собираюсь убивать себя, если вас это волнует. На мне все заживает неестественно быстро, я планирую продемонстрировать именно это.

– И как, интересно, один небольшой порез докажет, что вы не можете умереть? – Голос мэра звучит почти враждебно.

Я шумно выдыхаю.

– Может, мне лучше уйти? – Я чувствую, что потерпела поражение. – Я хочу помочь, но раз вы уверены, что у меня дурное на уме, могу и уйти. – При этой мысли во рту у меня становится горько. Я не хочу уходить, но нужно же уметь вовремя остановиться. Думаю, я представляю, в какую сторону Смерть направится после Лексингтона. Если уйду сейчас, возможно, снова сумею его опередить…

– Если на уме у тебя дурное, – говорит мэр, – ты никуда не пойдешь.

Шеф полиции поднимает руку.

– Никто не предлагает тебе уйти. – Он бросает пронзительный взгляд на мэра. – Делай что нужно, чтобы подтвердить свои слова.

Я вздыхаю с облегчением. Отлично, у меня получается. Я перепугала этих начальников, но это не смертельно.

– Так я возьму нож?

Мужчины снова напрягаются, как будто я только что не говорила, что нож понадобится. Наконец, пожарный кивает первым.

– Валяй.

Я медленно тянусь к своему кинжалу.

– Одно неверное движение, мисс, и я уложу тебя не задумываясь, – предупреждает шеф полиции.

– Ясно, – тихо бормочу я, извлекая ножик.

Не самая скверная ситуация из тех, что я себе представляла. Я предполагала, что разговор либо вообще не состоится, либо все затрещит по швам и я ни за что не доберусь до этого этапа. Но мы живем во времена кошмарных чудес. Представить себе победу над смертью сейчас намного легче, чем было бы, скажем, тридцать лет назад.

Обнажив левое предплечье, я подношу нож к коже. Секунду медлю, глубоко вдыхаю. Я, надо признаться, никогда еще не проделывала такого, и внутри все дрожит от ожидания.

Не давая себе времени передумать, я провожу лезвием по коже. Плоть расходится до ужаса легко. Боль приходит на миг позже, и даже после всего, что я испытала раньше, такое резкое жжение – все равно шок.

Я стараюсь дышать ровнее и роняю нож на стол, а из раны капает кровь.

Сидящий напротив начальник пожарной части вскакивает и протягивает мне носовой платок.

– Чтобы кровь унять, – поясняет он, – платок чистый.

Бросив на него благодарный взгляд, я принимаю платок и стираю кровь. А через секунду огибаю стол и протягиваю руку мужчинам.

– Посмотрите на рану поближе, – предлагаю я, – чтобы точно знать, что это не трюк.

Я промокаю кровь, хотя из пореза струится новая. Трое вокруг меня внимательно осматривают руку, а пожарный даже решается взять ее и повертеть и так и сяк.

– И сколько времени нужно, чтобы все затянулось? – интересуется он, отпуская мою руку.

Я пожимаю плечами.

– Час, может, два.

– Два часа? – Мэр воздевает руки, словно спрашивая: вы о чем вообще?

И я согласна, два часа – это долгое ожидание.

– Если это проблема, – предлагаю я, – посадите меня в камеру, заприте на два часа, а сами начинайте разрабатывать план эвакуации. Если я вру, можете там меня и оставить. Но если нет, – добавляю я стальным голосом, – лучше вам начинать готовиться.

______

В камеру меня не сажают, но отводят в допросную, где и держат два часа, заперев снаружи.

Время ползет, как улитка, но вот наконец щелкает замок и полицейский открывает дверь. Следом за ним в крошечную комнатку входят шеф полиции и мэр.

– Хэнк сейчас занят, – объясняет шеф полиции, затворяя за собою дверь. – Не может подойти.

Видимо, Хэнк – это начальник пожарной части, и я искренне надеюсь, что занят он эвакуацией населения.

Мэр кивает на мою раненую руку, скрытую сейчас под бинтами.

– Как там дела? – спрашивает он настороженно. Кажется, он до сих пор думает, что это какой-то розыгрыш.

Глядя на пришедших мужчин, я разматываю повязку, пока не сваливается последний виток. Под бинтом пятно запекшейся крови на том месте, где был порез. Из стакана, который мне оставляли, я выплескиваю на руку немного воды и бинтом стираю кровь.

Края раны срослись. Даже слабого следа, даже царапины не осталось на том месте, где находился порез.

– Черт меня побери. – Шеф полиции говорит тихо, почти восхищенно. Потом поднимает на меня глаза. – Кто вы такая?

Почти тот же вопрос задал мне и Смерть, и при воспоминании об этом меня пробирает озноб.

– Теперь вы мне верите? – спрашиваю я.

В допросной тихо.

– Потому что если верите, – мягко продолжаю я, сочтя их молчание за «да», – то нам предстоит очень много дел, а времени почти не осталось.

Глава 9

Согнувшись в три погибели, я сижу на чердаке торгового павильона на окраине Лексингтона. Из корзин и ящиков вокруг меня доносятся ароматы табака и пчелиного воска. Тетива лука натянута, стрела смотрит в открытое окно, низко в небе висит вечернее солнце. Отсюда мне хорошо видна 64-я автострада, и я готова поспорить, что всадник собирается войти в город именно по этому шоссе.

Я примеряюсь, поправляю прицел. Стреляю я приемлемо, хотя и небезупречно. Бросаю взгляд на другую сторону улицы, где за конюшней и на ее крыше в ожидании залегла еще горстка лучников. Один из них Джеб Холтон, шеф полиции. Он был непреклонен в том, что надо расположиться именно здесь, на дороге, по которой, в чем я практически уверена, проедет Смерть.

Остальные улицы на въездах и выездах из города тоже охраняются. Жуткая правда состоит в том, что никто из нас понятия не имеет, когда и откуда явится всадник – и явится ли вообще.

Повожу плечами, массирую шею – от долгого сидения мышцы затекли. Кусаю нижнюю губу.

Прошло больше суток с тех пор, как мы познакомились с администрацией Лексингтона, и больше половины этого времени я провела сидя, а спала по очереди с Келли Ормонд, полицейским, которую поставили в пару со мной.

Там, внизу, на дороге оживленное движение – люди покидают свои дома. Были розданы эвакуационные ордера, и уже за прошедший день многие собрались и уехали.

Но многие решили остаться.

У соседнего с моим окна замерла в ожидании офицер Ормонд, тоже с луком наготове.

Тишину нарушают отдаленные крики животных. Я подбираюсь, заметив подвижную густую тьму на горизонте, услышав потрясенные вскрики путников на шоссе. На моих глазах эта темная масса надвигается на нас, как волна.

Блеяние, мычание и вой сотен животных перекрывают крики перепуганных беженцев. Зверье высыпает на шоссе, снося велосипеды и переворачивая повозки, оно несется сквозь толпу по дороге.

Но вот звери скрываются из вида, и за ними остается такая зловещая тишина, что у меня на руках шевелятся волоски.

Напрягая глаза, я всматриваюсь, всматриваюсь…

– Думается, к нам пожаловал всадник? – спрашивает Ормонд.

– Да. – Я уверена, что через считаные минуты снова встречу Смерть лицом к лицу. При мысли о нем в моей груди начинает ворочаться тревога. Даже после всего, что он сотворил со мной и моей семьей, я не уверена в том, что собираюсь сделать, – в том, зачинщицей чего я сама же и стала.

В ушах шумно грохочет сердце. Я стараюсь дышать ровнее.

Я могу это сделать. И сделаю.

Внизу перепуганные путники поднимают сбитых с ног и помогают собрать опрокинутый багаж. Сегодня все происходит как и тогда, в день фермерской ярмарки, только на этот раз полицейский из здания наискосок от нас призывает людей сойти с дороги и вернуться туда, откуда они шли.

Тем, кто уже прошел по шоссе дальше, повезло меньше. Я вижу мужчину, который остановился посреди дороги и яростно отряхивается от пыли, как будто ему ничего не грозит.

– Беги же, – шепчет себе под нос офицер Ормонд, тоже заметившая его.

Я сжимаю губы и морщусь. Не представляю, сколько еще осталось всем этим людям.

И тут слышится цокот стучащих по асфальту копыт.

У меня волосы встают дыбом, а в следующий момент…

Он здесь.

Великий крылатый. Смерть.

На миг я перестаю дышать.

Ненависть – слишком мягкое слово для того, что я чувствую к этому всаднику, и все же при виде его у меня внутри что-то отзывается болью. Он прекрасен и ужасен, он похож на ожившую легенду. Медленно движется он верхом по шоссе. Вокруг него люди падают замертво. Мало кто успевает вскрикнуть, а некоторые даже разворачиваются и бегут к нам, и эти не падают мертвыми. По крайней мере пока.

В первый момент это ошеломляет меня. Там, в Джорджии, Смерть поражал всякого на большом расстоянии впереди себя. И хотя я рада, что все эти беглецы, да и офицеры на своих позициях, пока живы, меня не может не поражать то, что дальность смертоносного воздействия всадника изменилась.

Рядом со мной Келли, скрипнув смазанным луком, натягивает тетиву, и этот еле слышный звук помогает стряхнуть растерянность.

Я прицеливаюсь и, сосредоточившись усилием воли, жду сигнала.

Секунды тянутся как минуты. Вдалеке кто-то свистит. Этого я и ждала.

Только бы не промазать.

Стреляю одновременно с офицером Ормонд и полудюжиной других лучников. Выпущенные стрелы летят против ветра.

Всадник успевает только прикрыться одной рукой, широко раскинув крылья, когда в него впиваются стрелы. Многие отскакивают от его лат, но другие пробивают крылья, а по крайней мере одна пронзает горло. Я слышу хрип, вижу, как он заставляет коня пятиться назад.

Под нашим натиском крылья Смерти поникают, его тело скользит вниз и вскоре с глухим стуком падает на землю.

Несмотря на это, я готовлю и выпускаю следующую стрелу – как и остальные лучники. И следующую, и следующую.

«Стреляйте, пока он не упадет, – говорила я вчера собравшимся в зале людям, – и потом продолжайте его обстреливать. До тех пор, пока стрелы не кончатся».

Так мы и делаем. Методично опустошаем колчаны, пока конь не валится с ног, а Смерть, утыканный стрелами, не начинает походить на дикобраза больше, чем на человека.

За это время последние выжившие беглецы успевают скрыться, и их крики звучат все тише и тише.

Наконец запас стрел иссякает, и тихий свист их полета сменяется тишиной.

– Твою ж, – выдыхает Келли рядом со мной. Выронив лук, она оседает по стенке. – Мы справились.

– Да, – тихо соглашаюсь я, не сводя глаз с неподвижного тела Смерти. Сейчас меня раздирают на части весьма противоречивые чувства.

Мы сразили ангела.

______

Я первой подхожу к телу. Отчасти потому, что остальные ощутимо дрейфят, а отчасти из-за того, что, сбросив оцепенение, я к нему бегу.

Опустившись на колени рядом с всадником, я глотаю вскрик ужаса, готовый вырваться при виде того, что2 мы с ним сделали, на чем я же и настояла. Я изо всех сил стараюсь подавить рвотные позывы.

Никогда в жизни я такого не делала, и это зрелище наполняет меня ужасом и отвращением.

Он убил тебя дважды и наверняка не задумываясь повторил бы это и в третий раз, если бы ты вновь встала на его пути.

При этой мысли тошнота стихает, но ненамного.

Я кладу руку на серебряные доспехи всадника, и взгляд на минуту задерживается на изображении траурной процессии – оно отчеканено на металлической пластине.

Наклонившись к его растерзанной голове, я шепотом зову:

– Смерть?

Ничего. Он не шевелится.

Меня охватывает порыв одну за другой извлечь все стрелы и омыть его тело, но мне не дают такого шанса.

Позади раздаются шаги – это остальные подходят к всаднику. Неожиданно во мне вздымается волна странного желания защитить его. Я отнимаю руку от серебряных лат.

– Не трогайте его, никто, – хрипло требую я, вставая и глядя на подошедших. Я чувствую себя львицей, защищающей свою добычу.

– Кто это сказал? – слышится знакомый голос.

Мой взгляд останавливается на говорившем.

Проклятье, это тот самый тип, который вчера ушел с нашей встречи, тот самый, кто считал мои слова чепухой и абсурдом. Как там его зовут?

Джордж.

Я и не догадывалась, что он окажется здесь. В глаза мне бросается значок шерифа на его груди, и это для меня неожиданность – кто бы мог подумать, что он представляет правоохранительные органы.

– Я сказала. – Я смотрю прямо в его холодные глаза. – А я пока что – единственный человек, которого Смерти не удалось убить.

Собравшимся здесь об этом известно, их посвятили в детали еще вчера вечером.

– Это нелепо, – Джордж подходит ко мне ближе и проходит мимо, и я ничего не могу сделать, чтобы его остановить. – Мы даже толком не знаем, помер он или нет.

Остальные офицеры и растущая толпа зевак стоят вокруг нас полукругом, с любопытством разглядывая крылатое существо, пронизанное стрелами.

– А вы сомневаетесь? – Мне жутко хочется утащить отсюда этого несносного Джорджа. Бесполезные мысли – он раза в два больше меня.

Игнорируя мои слова, Джордж нагибается к всаднику, видимо, чтобы проверить пульс. Как только его пальцы касаются кожи всадника, шериф застывает, а потом падает как подрубленный, частично на Смерть, частично рядом с ним.

У меня замирает сердце.

– Джордж! – зовет один из офицеров, и я не сразу соображаю, что это не просто один из офицеров, это Джеб, шеф полиции. – Джордж, – снова произносит шеф Холтон, уже тверже.

Сдернув с плеча лук и колчан, он шагает вперед.

– Подождите, – я останавливаю его жестом и взглядом. – Дайте мне это сделать.

Джеб колеблется. На скулах его ходят желваки, но наконец он кивает мне.

Я опускаюсь на колени рядом с Джорджем и сжимаю его запястье. Пульса нет.

Медленно поднимаю голову, встречаясь взглядом с Джебом. Качаю головой, потом аккуратно кладу на землю руку мужчины, слыша, как приглушенно ахает толпа. Очевидно, всадник способен убивать даже когда сам мертв.

И снова я гляжу на Смерть.

– Мы ведь обо всем договорились, Джеб, – говорю, обращаясь к шефу полиции.

Вчера, обговаривая все с администрацией Лексингтона, я попросила всего о нескольких вещах, особенно настаивая лишь на одной – чтобы мне разрешили забрать тело Смерти.

Шеф Холтон теребит подбородок, поглядывая на собравшихся. Спустя минуту он прочищает горло.

– Поздравляю, – обращается он к людям. – Сообща мы остановили не кого-нибудь, а Смерть. Сегодня мы остались в живых, потому что