Любовь в условиях турбулентности E-Book

Дима Зицер

• Herausgeber: MEDUSA PROJECT
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 247

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

«Любовь в условиях турбулентности» — первая книга издательства «Медузы», посвященная проблемам современного родительства. Ее автор Дима Зицер — педагог, ведущий (его программа «Любить нельзя воспитывать» до конца февраля 2022 года выходила на радио «Маяк», теперь — на ютьюбе) и основатель петербургской Школы неформального образования «Апельсин». С начала войны Зицер находится в постоянном контакте с семьями по всему миру: в России, Украине, Беларуси и Израиле, в США и странах Евросоюза. Вопросы, с которыми к нему обращаются, так или иначе связаны с войной. Как говорить с ребенком обо всех ужасах, которые сейчас происходят? Как помочь ему адаптироваться в новой стране? Как противостоять школьной пропаганде? Как быть, если война, эмиграция или смерть близкого глубоко травмировали ребенка? Как его поддержать — и при этом самим не сойти с ума? Зицер убежден, что нельзя отвечать на все эти сложные вопросы назидательно. Правильные ответы рождаются в откровенных разговорах с теми, кому мы доверяем. Эта книга — именно такой разговор. Книга построена в форме диалога. С одной стороны, Димы Зицера и журналистки из Беларуси Надежды Белахвостик. А с другой — Зицера и его читателей, зрителей, слушателей. Проблемы, которые их волнуют, хорошо знакомы всем современным родителям. Автор не предлагает готовых решений — он показывает, как их искать. Быть максимально искренним, даже когда отвечаешь на самый неудобный детский вопрос. Принимать важные решения вместе с ребенком. Дарить детям возможность ничего не делать столько, сколько нужно, — и не бояться, что они «потеряют время» или «упустят возможность». Не опираться на прошлый опыт — потому что новая реальность, в которой все мы оказались, не похожа на то, что мы переживали раньше. Принципы, которыми руководствуется Дима Зицер, могут показаться непривычными, даже парадоксальными. Но в основе каждого из них — любовь. Любовь к ребенку, любовь к семье. Любовь, которая поможет пережить любую турбулентность.

Leseprobe

Дима Зицер«Любовь в условиях турбулентности»

Когда я понял, что необходимо садиться и писать книгу, главным вопросом стало «как?». Как изложить то, чем я занят с 24 февраля 2022 года и по сей день? Как передать идеи, мысли и открытия, боль и отчаяние — свои и тысяч других людей? Как сделать так, чтобы это было не только понятно, но и полезно для вас?

Я убежден, что мой читатель должен стать непосредственным участником живого разговора, частью беседы. Это именно тот случай, когда точно нельзя излагать мысли в виде трактата или монографии. Да и не помогают нам обычно просто «умные мысли». Все, что я осознал в своей профессии в последние годы, рождалось именно в диалоге с вами — читателями, зрителями, слушателями. Я говорю это не для красного словца — это правда, иначе и быть не могло. Это мой главный способ работы в педагогике. Именно данное мне вами право — помогать, искать ответы вместе с вами — держит меня на плаву в последние два с половиной года.

Так вот, чтобы сохранить в своей книге этот живой диалог, я сразу стал искать собеседника. А точнее, никого особо не искал, а сразу подумал о потрясающей беларусской журналистке Надежде Белахвостик — одной из самых ярких и честных журналисток из всех, кого я знаю. С Надеждой (как же ей подходит это имя!) мне уже приходилось работать, и это всегда было увлекательно, глубоко и точно.

Но я признателен Наде не только за то, что она согласилась снова взяться за совместное дело. Благодаря ей в книге появился целый пласт, который до начала нашей работы я, каюсь, не выделял в отдельную тему. Тема эта не просто отдельная, а еще и важнейшая. Имя ей — Беларусь. Беларусь, которая часто даже не упоминается в публичных и не публичных разговорах о том, что творится в нашем рухнувшем мире. Беларусь, из которой многие бежали целыми семьями от кровавого диктатора, а другие были вынуждены остаться и всеми силами постараться сохранить себя и детей в человечности. И тот факт, что я в числе многих просто «проскакивал» эту тему, заставляет остановиться, задуматься и признать собственную недалекость.

Как же устроена эта книга? Надя сделала так, что основа книги — наш диалог с ней о самом важном для родителей прямо сейчас. Разговор этот пронизывает книгу от начала до конца, и в него вплетаются беседы со слушателями и зрителями моей программы «Любить нельзя воспитывать» (многие их реплики анонимны: такие времена), мои размышления и советы. Все это — один большой живой разговор, участниками и участницами которого я и предлагаю вам стать.

И еще один человек сделал так, чтобы эта кни га состоялась. Это самый главный человек в моей жизни — Наташа Зицер. Она не просто помогала мне, она вместе со мной придумывала, направляла, выверяла, корректировала, расшифровывала, организовывала материал. Без нее этой книги просто не было бы, как не было бы и многого другого в моей жизни.

Дима Зицер

В этой книге вы встретите несколько матерных слов — там, где, по мнению авторов, это действительно необходимо. Но таких слов очень мало, и каждое мы закрыли звездочками.

Этой книги не должно было быть. Странно такое писать, но я бы предпочла, чтобы именно этой книги Димы Зицера не было, чтобы он написал десятки других — о любви, воспитании, поисках радости родительства, счастье открытия новых возможностей для наших детей. Да мало ли тем, в которых талантливый и способный увлечь своими идеями педагог может помочь нам всем, родителям и детям, жить счастливо!

Турбулентность, эпоха турбулентности. Лет через двадцать или пятьдесят мы будем понимать, какой она все-таки была? И когда эта книга потеряет актуальность? Мне бы хотелось, чтобы уже завтра. Но сколько лет понадобится, чтобы залечить раны, образовавшиеся от этой турбулентности? А ведь какие-то останутся неизлеченными навсегда.

И все же главное для меня в названии этой книги, да и в самой книге, — любовь. Кажется, слишком пафосно? Но только любовь позволяет нам не сойти с ума от происходящего, не отчаяться, не озлобиться. С любовью у нас есть шанс пережить эпоху турбулентности.

Надежда Белахвостик

Предисловие

Все я, Боже, получил сполна, Где, в которой расписаться ведомости?Об одном прошу: спаси от ненависти,Мне не причитается она.

Александр Галич

24 февраля 2022 года на рассвете я получил СМС от близкой подруги и коллеги из Киева: «Дима, нас бомбят».

До этого я чувствовал подобное лишь дважды в жизни — когда умирали мои родители. Вдруг накатывает холод, земля уходит из-под ног, и за один миг понимаешь: это непоправимо, жизнь изменилась навсегда.

А дальше — череда страшных, похожих друг на друга дней. Когда с утра до ночи я узнавал об убийствах детей и взрослых в Украине. Когда с ужасом осознавал вновь и вновь, что произошло. Когда искал и не находил ответа на единственно важный, единственно значимый вопрос: что я могу сделать, чтобы это прекратилось? Когда не мог вдохнуть в прямом смысле слова и понимал — я даже отдаленно не могу себе представить, что же тогда чувствуют люди в Украине. Люди, которых предали, на глазах которых убивают все, что им дорого, все, что составляло их жизнь, — убивают их самих. И жутко от холодной простоты этих слов.

А еще — ежесекундный ужас от собственного бессилия, неотпускающее чувство вины за происходящее. Вины, которую пока не можешь отрефлексировать и даже сформулировать понятными словами. Да что тут говорить, я знаю точно: большинство тех, к кому я сейчас обращаюсь, понимают все это без слов. Впервые мне удалось по-человечески вдохнуть (снова — в прямом смысле), только когда я приехал в Украину, без которой не представляю своей жизни, и встретился с сотнями знакомых и незнакомых людей в Киеве и Одессе. Только тогда чувство собственной никчемности стало потихоньку отпускать.

Однако путь к этой книге начался почти сразу после полномасштабного вторжения преступной российской армии в Украину. Спустя два дня, 26 февраля, мне написала одесситка Саша Захарова. С ее позволения цитирую это сообщение.

«Дима, прошу вас, напишите пост о том, как говорить про все это с детьми. Как объяснить, как поддержать? Вся наша Украина в страшном аду под воем воздушной тревоги. И когда стихает паника и разжимаются объятия, нужно говорить с детьми. Хочется передать эту информацию всем, кто из-за паники не может связать слова в предложения. Какие фразы произносить? Какие слова? Говорить ли правду — что это ПВО, а не салют? Что мы не в путешествии, а бежим от бомбежки? Спасибо, я знаю, что вы сопереживаете. Если такой пост неуместен публично, я все понимаю. Мы бы тогда разместили его анонимно, например по личным каналам и группам поддержки, — я на связи со многими и координирую тех, кто уже в условной безопасности, чтобы помогать всем, кто еще не в ней. Нам так страшно, Дима. Нам очень страшно. Помогите нам найти слова, чтобы не усугубить и так пожизненные травмы малышей».

И тогда стало понятно, что нужно брать себя в руки и работать. Уже к вечеру 26 февраля вышла моя первая большая практическая статья (материал опубликовали не только в Украине, но и на нескольких российских ресурсах; но, естественно, уже на следующий день в России его отовсюду удалили).

После этого меня накрыло настоящим вихрем сообщений. Писали со всех уголков Украины, с каждым днем все чаще — на украинском языке (который, спасибо детству, я неплохо понимаю). Письма были разными, но в основном с очень конкретными и страшными вопросами — не упоминаю их тут, потому что буду часто цитировать ниже. Чуть позже стали обращаться и те украинцы, которые вынуждены были покинуть дом и уехать в другие страны.

А потом начали писать «с другой стороны» — и те, кто выбрали отъезд из России, и те, кто остались внутри.

Тогда я понял, что должен заново открыть свою программу «Любить нельзя воспитывать», которую сам же закрыл на радио «Маяк» 25 февраля, сообщив, что не готов работать с любыми российскими СМИ. Программа возобновилась на ютьюбе и подкаст-платформах в мае 2022 года. И я оказался в усиливающемся с каждым днем потоке обращений, вопросов и просьб; в постоянном диалоге с людьми из самых разных стран.

Почти все эти разговоры и переписки объединены войной. Стало очевидно, что даже самые «мирные» вопросы — и про учебу, и про еду, и про отношения, и про сон — теперь в первую очередь о войне. Огромной тенью она накрывает все, что с нами происходит, проникает во все сферы нашей жизни, диктует свои правила и законы.

А потом на нас обрушилось 7 октября 2023-го. И еще одна страна, без которой я не был бы самим собой, без которой я не представляю своей жизни (да, я писал эти же слова об Украине — и то, и это правда), оказалась на грани бездны. Больно писать, но на этот раз я знал, что делать, и уже через неделю приехал в Израиль. И знаете, большинство вопросов, с которыми ко мне там обращались, были очень похожи на те, что мне задавали уже полтора года. И чем больше я встречался с людьми, чем больше мы говорили о происходящем, тем яснее становилось: в том, как война влияет на нас и наших детей, на отношения, привычки и поведение, существуют понятные закономерности.

Все мы очутились внутри действительности, к которой нас никто не готовил, наступление которой мы не могли предвидеть. Значит, то, как жить в этой действительности, как взаимодействовать с нашими детьми, как не разрушить их и себя, как, несмотря ни на что, развиваться, мы должны осознать и систематизировать. Должны — как ни сложно, ни больно этим заниматься. Должны.

И еще об одном я хотел бы сказать с самого начала. Знаете, какой сейчас самый частый вопрос от родителей (однажды в моей программе, впрочем, этот вопрос прозвучал от 15-летней девочки)? «Как нам быть с ненавистью? Как сделать так, чтобы она не разрушила наших детей? Как сохранить любовь?» Спрашивать об этом люди из Украины начали с конца февраля 2022 года. А потом такие вопросы стали звучать чаще и чаще — в том числе от родителей из других стран.

Это потрясает и дает надежду. Потому что самое главное — сохранить любовь, в самом практическом смысле этого слова. Не только в моей профессии — вообще. В любых условиях.

Как говорить с детьми о войне

«Как это, б****, возможно?»

Надежда Белахвостик: Недавно одна моя знакомая сказала: «Не в такой мир я рожала детей». И мне это показалось очень точным. В XXI веке принять войну, то, что кто-то может прийти в твой дом, разрушить его, убить соседей или друзей, решить, что теперь именно он будет указывать, как тебе жить, просто невозможно. К этому невозможно подготовиться. В фильме «20 дней в Мариуполе» ⓘ кроме всех ужасов, свалившихся на жителей города, меня потрясла одна деталь. У всех его героинь — молодых и пожилых, растерянных и горюющих, оказавшихся в подвалах, на больничных каталках и в разрушенных домах — был маникюр. Яркий, иногда даже вычурный. Он оттуда, из вчерашней — буквально вчерашней — жизни. Еще не сколько часов назад твоя жизнь была абсолютно нормальной, а сегодня ты лишился всего.

— Да, все так. Люди ощутили, что под ними в одну секунду разверзлась земля, почувствовали, что летят в пропасть. У них исчезла опора в жизни. И таких людей множество.

На страницах этой книги мы будем много говорить о том, что турбулентность бывает разной степени — и разная по своей сути. Могу даже сказать, перефразируя Льва Толстого, что «каждая семья турбулентна по-своему». Изначально эта книга посвящена именно людям Украины, в одну секунду оказавшимся в другой, страшной и жуткой реальности. Но по ходу моей работы — встреч с людьми, лекций, выступлений, консультаций — становилось понятно, что круг тех, для кого эта книга будет актуальной, может расшириться в любой момент. Внезапно и ужасно — как внезапно и ужасно пришли 24 февраля и 7 октября.

Наша жизнь — это в том числе умение и возможность планировать (пусть ковид и научил нас тому, что планировать сложнее, чем нам казалось раньше). Мы пытаемся представить, куда поедем в отпуск. К кому пойдем в конце недели в гости или кого позовем к себе. Когда и на что сходим в театр или в кино. Как славно проведем вечер дома и почитаем. Что будем есть на ужин. Что наденем завтра.

И вдруг возможность планировать, предвидеть самое ближайшее будущее отменяется. А еще вы ясняется, что, даже если Всевышний меня миловал и мой дом уцелел, у меня не осталось практически ничего из прошлой жизни. Я не знаю, что делать со школой собственного ребенка. Я не знаю, куда мне идти завтра утром. Я не знаю, что будет с моей работой, с моими близкими. Мой муж уходит в ВСУ защищать нас и нашу страну — и я не знаю, что будет с моей семьей, да и с самой моей жизнью.

Так в один миг меняется вся система координат. И возникает совсем другая реальность, требующая новых и очень конкретных ответов. Помогать искать их — это и есть моя работа в последние месяцы и годы.

Я долго думал, как правильно построить первую главу этой книги: переставлял материал местами, перекомпоновывал, писал новые абзацы и стирал их. Но вот сейчас прямо кожей ощутил: эта книга должна открываться вашим голосом, начинаться с ваших слов, с тех вопросов, с которыми обращались ко мне все эти месяцы вы, мои дорогие читатели, зрители, слушатели. С тяжелых ситуаций, с которыми вы столкнулись.

Война в этой книге должна сразу заявить о себе. Прямо и страшно, как она делает это каждый день. Вот отрывок из письма, пришедшего мне в самом начале марта 2022 года, — от Ярославы из Украины.

«Нас не учили, как жить на войне. Как отбросить гуманное человеческое воспитание? Что делать, к примеру, если мама увидела взрывоопасный предмет? Ведь нет времени на обсуждение, даже на объяснение. Необходимо дать ребенку указание, которое должно быть немедленно выполнено».

Это правильный и жесткий вопрос, без которого сегодня никак не обойтись. И ответ на него тоже прямой и жесткий. Нам придется подготовиться к максимуму ситуаций заранее. Здесь точно тот случай, когда ребенок должен быть готов. Это создаст для него ощущение стабильности и уверенности. Да, вот такие нынче стабильность и уверенность.

Когда у вас есть лишние полчаса — сорок минут, нужно поговорить с ребенком о том, что происходит в нашем мире. Придется сказать правду — о войне, о том, что наша жизнь резко поменялась и в ней в одну секунду появились новые правила. О том, что вы делаете все необходимое, чтобы и ребенок, и вы были в безопасности. Но для обеспечения безопасности придется выполнять правила. Это часть осознания новой реальности, будь она проклята!

Придется объяснить ребенку, что родители могут вести себя неожиданно, очень странно на первый взгляд. Раньше я часто говорил, что, когда мы, взрослые, повели себя не так, как нам самим хотелось бы, нужно обязательно объясниться с ребенком задним числом: что с нами произошло, почему наше поведение было таким. Здесь обратная ситуация. Нам нужно заранее предупредить ребенка: мы можем действовать неожиданно, не так, как действовали раньше.

Еще нам нужно поговорить с ребенком о том, что мы сами можем испугаться, — и рассказать, что в ситуации опасности мы ведем себя определенным образом. Стоит очень понятно объяснить, что наше будущее возможное поведение ни в коем случае не связано с тем, что мы недовольны ребенком, что мы хотим испугать или отругать его.

Можно добавить специальное слово, которое переводит нас в другую систему координат. Скажем, говорим «Пиноккио» — значит, начали действовать другие правила. Согласно им, мама может и крикнуть, и приказать, и схватить за руку. А потом — слово «отбой», которое означает возвращение к обычной жизни и обычным отношениям.

Если есть силы, можно поиграть в ситуацию опасности. Буквально — устроить маленькую ролевую игру. Особенно она будет полезна младшим, тем, для кого игра — важнейшее средство знакомства с миром. Это совершенно точно облегчит им сложную ситуацию в будущем, отделит ее от всей жизни человека. Ведь такую ситуацию легче принять, когда понимаешь, что она конечна, как и любая игра. И правила поведения в ней понятны. Да, нам может быть страшно, мама может прикрикнуть на меня, но это гарантированно закончится. Гарантированно.

А вот письмо, которое пришло в мою программу в октябре 2023 года — тогда в один день все изменилось и в Израиле.

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Меня зовут Лара, я живу в Израиле. У меня вопрос — как сейчас вести себя? Ребенок спрашивает: почему началась война? Кто такой ХАМАС? А Палестина — это что? Я стараюсь, я ползаю по карте, давя в себе слезы… Я не хочу так учить географию! Что делать? Уходить от вопроса или отвечать сухо и без подробностей? А если в этот момент никак не можешь просто ответить?

— Нет, не уходить от вопроса. Далее вы сами даете ответ: отвечать максимально просто. И отвечать поначалу довольно сухо и без подробностей.

Это тот случай, когда стоит подождать инициативы ребенка к продолжению разговора. Иначе может получиться как в анекдотах — когда родители рассказывают детям больше, чем стоит. Ну, просто, так сказать, в порыве. Это качество, характерное для многих родителей: нам задали простой вопрос, и мы начинаем вываливать информацию — чем больше, тем лучше. А здесь, возможно, тот случай, когда нужно чуть-чуть потерпеть, ограничить себя, остановить. Подождать продолжения.

Когда оно случится, отвечайте — и отвечайте просто. Кто такой ХАМАС? Это террористы, враги Израиля. Как ни странно, есть огромная вероятность, что следующего вопроса не будет. Не подумайте — я не предлагаю способ ухода от сложного разговора. Дело в том, что нам нужно нащупать, о чем именно ребенок хочет поговорить, что для него важно. А если (или когда) будет следующий вопрос, то ребенок сам проведет вас необходимой ему дорожкой.

Есть и такая возможность: а может быть, для ребенка такой разговор с вами — это способ сохранить себя сейчас? Вот так: прийти к маме, задать простой вопрос и получить простой ответ. Простой. Это — про ХАМАС, это — про Палестину. Вокруг ребенка ведь много всего происходит, он в информационном потоке, как и все мы.

Нет причины пугаться заранее. Действительно не исключено, что он ищет простых ответов и так себя сохраняет. А что, если поискать ответы вместе? Поверьте, я хорошо понимаю, что происходит вокруг, и понимаю, что на такое действие понадобятся силы. Но процесс поиска ответов сам по себе почти всегда создает ощущение уверенности, в определенном смысле — покоя. И за одно снимает с нас, взрослых, необходимость немедленно доставать ответ из кармана. А еще это позволит вам хоть немного расслабиться и сказать: «Я и сама не все понимаю, давай поищем ответ вместе».

Вы пишете: «Я не хочу так учить географию». Но вы ведь не географию учите — вы поддерживаете разговором любимого человека. И, я абсолютно уверен, также поддерживаете себя. Это и есть рутина. Новая рутина, которая возникла — ненадолго, надеюсь, но возникла. Нам в ней жить.

Давайте я вам еще один инструмент предложу. Заведите новую традицию: каждый день у нас есть пятиминутка любых вопросов — причем в обе стороны. Так у вас с ребенком появится специальное время, в которое вы друг друга о чем-то спрашиваете, разговариваете, даже немного дурачитесь — и он точно не останется со своими вопросами один на один.

Я просто не могу не познакомить вас со следующей историей. Кто-то скажет: «В Беларуси нет войны». Нет, в Беларуси идет война, самая настоящая. У вас есть возможность это почувствовать прямо сейчас.

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Меня зовут Анна, у нас в семье один ребенок, живем в Польше. Так получилось, что мы с ребенком поехали на нашу родину, в Беларусь, обновить документы. Ребенку на тот момент было два с половиной года. И в одно раннее утро к нам домой ворвалась группа захвата. Это произошло 24 февраля 2024 года, дома также были мои родители. И вот ворвались люди: маски, щиты, автоматы. Стробоскопами светили. Я выбежала, испугалась за ребенка, и меня взяли, надели на ручники. Самого момента задержания ребенок не видел. Но он слышал весь этот шум. Наш дом начали обыскивать, кричали: «Чисто! Чисто!» Ребенок вышел из комнаты, прошел мимо всех этих людей, залез ко мне на руки и смотрел. Он сонный еще был, и я тоже не очень понимала, что происходит. Потом мне сказали, что надо одеваться, и ребенок начал плакать: «Мама! Мама!» Я сказала очень твердо: «Вова, иди к бабушке». Меня увели, и мы не виделись два месяца.

— То есть два месяца ребенок был с бабушкой?

— Да. Когда я вернулась, стала замечать, что ребенок часто просыпается ночью, плачет и зовет меня. Он иногда с нами спит, но все равно просыпается и зовет. Еще ребенок не хочет укладываться спать без меня. Например, если я ушла на пробежку и ребенка укладывает папа. Однажды муж даже позвонил мне и сказал: «Возвращайся, сын очень сильно плачет, не успокаивается». Я вернулась, уложила.

— А бабушка с вами живет?

— Нет, уже не с нами. Когда сыну плохо или если у нас с ним какие-то конфликты, он всегда зовет бабушку. Он ни с кем не готов оставаться, кроме бабушки, а иногда уходит и прячется в темное место. Например, когда меня не было и он был у бабушки, приезжали родственники его развлекать. Он залезал под стол и звал: «Мама! Мама!» Теперь так тоже бывает: сын залезает под стол и скулит. Он был очень контактный ребенок, его можно было оставить с кем угодно. А теперь я не могу оставить его даже с моей сестрой. Как ему помочь прожить это? Чтобы он понимал: если я ухожу куда-то, я обязательно вернусь.

— Сколько времени вы в Польше?

— Три месяца.

— А как устроена ваша жизнь?

— Все неплохо: есть работа, мы нашли частный садик. Сын любит ходить в садик.

— А как именно он в садик ходит?

— Чаще отводит муж. Иногда, конечно, и слезы бывают, но в основном спокойно. Я даже мужу писала, как это приятно, — когда сын говорит: «Пока, мама» — и спокойно идет играть.

— Во-первых, вы в компании большинства мам. То есть вне зависимости от всех этих страшных обстоятельств, о которых вы говорите, 90% мам сталкиваются с подобным поведением. А во-вторых, история, которую вы рассказали, совершен но жуткая! Такая у меня смесь гнева и сочувствия, не передать. Но напугайте меня чем-нибудь, расскажите о каких-то вопиющих моментах в поведении сына. Что вас больше всего волнует?

— Я боюсь, что он не чувствует — мама точно вернется. Переживаю, что он скулит (правда, не со мной), плачет ночью (хотя уже реже). Про все говорит: «Хочу только с мамой». А иногда, если у нас с мужем какие-то конфликты или разногласия, он даже кидается на папу.

— У меня для вас хорошее сообщение: я бы ничего со всем этим не делал. Ребенку три года, это возраст кризиса. И в вашем случае, совершенно трагическом, не исключено, что это вас и спасет.

Три года — тот возраст, когда человек впервые осознанно переворачивает страницу, впервые осознает, что его жизнь меняется. Не исключено, что все происходящее перевернется вместе с этой страницей. Шансы довольно большие.

Очень важно, что ребенок отпускает вас, когда уходит в садик, — значит, он готов отпустить. Он стал реже просыпаться — это очень хорошо, значит, есть положительная динамика. Все его реакции нормальные. Все сто процентов реакций.

Но произошедшее, безусловно, стало для сына травмой. И для вас тоже. Как эту травму «лечить»? Быть с ним там, где вы можете. Ожидать от него чуть меньше, чем вы бы ожидали, если бы всего этого кошмара не было. Помнить, что ему на все нужно чуть больше времени — например, чтобы отпустить вас из дома.

Следующий пункт: делайте что хотите, но вы с мужем не должны конфликтовать при ребенке. Потому что у сына во время ваших ссор случается неприятный флешбэк. Я прекрасно понимаю, что между мужем и женой бывают конфликты. Но в вашем случае поступайте так: вы записали на бумажке: «Не забыть сказать мужу, что он идиот», он записал на бумажке: «Не забыть сказать Ане, что я ее ненавижу», вечером сели на кухне чайку попить и обменялись этими бумажками.

Про бумажки я шучу, конечно, но не стоит конфликтовать при ребенке. Не переживайте, что из-за этого он будет расти в бесконфликтном мире и не подготовится к реальной жизни. Ведь он ходит в садик, а там неизбежно случаются ссоры.

А вот разговор о том, как могут воспринимать войну пятилетние дети. Это к разговору о том, что «война детей не касается».

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Меня зовут Елизавета, я из Киева, несколько лет мы с моей пятилетней дочерью живем в Германии. И у меня нет ответов на вопросы, которые задает мне дочь. Вернее, те ответы, которые у меня есть, не подходят для ее возраста. Она постоянно спрашивает: «Почему война?», «Правда, что там умирают люди?» Все бытовые вопросы она тоже сводит к этому. На прошлой неделе мы делаем окрошку, и дочь говорит: «Мама, а в Украине теперь такое не едят». Спрашиваю почему — «Там война». И так постоянно.

— Елизавета, я понимаю, что для вас это тяжелейшая, эмоциональная и очень-очень больная тема. Но для того, чтобы найти ответы, нам придется в эту боль войти.

Во-первых, если человек пяти лет все время выводит к одной и той же теме, это не обязательно означает, что он думает об этом день и ночь. Это означает, что тема для него, вероятнее всего, эмоционально заряжена. И поэтому для начала надо попробовать снять эту эмоциональную заряженность. Поверьте, есть способы эмоционально не заряжать вашу пятилетнюю деточку.

— Но это вездесущая тема. Ты садишься в машину…

— Нет, это разные вещи. То, что она слышит в машине по радио, — это только повод для разговора. Эмоциональную подпитку она получает от мамы и папы, это точно. А дальше, получив эту эмоциональную подпитку один раз, увидев и почувствовав, что для мамы эта тема чувствительная, она невольно начинает ее эксплуатировать. Не в плохом смысле слова, но эмоции для человека — очень важный фактор, особенно в юном возрасте.

Ваша дочка видит эмоционально заряженную маму и как будто говорит: «Мама, тебе трудно, давай об этом поговорим». То есть она произносит текст, который, вообще-то, скорее мама должна произносить. Что с этим делать? Нет иного решения — маме необходимо взять себя в руки. Выйти в другую комнату, подышать и вернуться эмоционально нейтральной — насколько это возможно.

Естественно, вы не машина. И вы не можете все время делать вид, что все хорошо. И я вовсе не призываю вас обманывать дочь. Но представьте: вы поругались, к примеру, с начальником на работе. Я думаю, что вы сдержитесь, когда придете к пятилетнему ребенку, и не швырнете при нем ручку со словами «Гаденыш какой!». А если швырнете, ребенок моментально считает эту эмоцию и будет к ней возвращать и себя, и вас.

Одним словом, с детьми можно говорить о войне, как и на любые другие темы, — но убирая эмоции, насколько возможно.

Теперь о том, как разговоры на такие страшные темы сделать не эмоциональными, а информативными. Это не значит, что ребенка надо грузить подробностями. Но помочь дочери понять, что именно она хочет узнать, необходимо. Это поможет отпустить эмоцию.

Порядок такой: поволновались, поплакали, по дышали, успокоились — и вернулись к ребенку в нейтральном состоянии. А дальше спрашиваем: «О чем ты хочешь узнать, о чем спросить?» Не бойтесь, но будьте готовы к неожиданным вопросам: дети это умеют. Есть ли окрошка сейчас в Украине? Хороший вопрос — и, заметьте, конкретный. Сам по себе этот вопрос эмоционально не заряжен. Он может казаться таковым вам, но не ей. Однако, если вы дадите эмоциональный ответ — «Боже мой, какой кошмар, не все дети могут есть окрошку», — получится вот эта эмоциональная накрутка. Мы же стараемся отвечать на конкретный вопрос, вот и все. «Мама, мы поедем в Киев?» Какой правильный ответ?

— «Пока нет. Когда-нибудь, я надеюсь, да».

— Как интересно, а я бы дал совсем другой ответ. Я уверен, что вы поедете в Киев. А вы разве не уверены?

— Конечно.

— То есть ответ — да. Вы не знаете когда, это правда. Так давайте предложим ответ позитивный («конечно»), а не полунегативный («надеюсь»). Снова: мы стараемся на такие темы раз говаривать конкретно. Давайте еще попробуем: «Мама, тебе тяжело?»

— «Я справлюсь».

— Вы блестящая ученица. Это дело взрослых. Это дело мамы. «Я классная, сильная у тебя. Давай поговорим. У тебя, наверное, накопились вопросы».

А вот разговор о папе, воюющем за Украину. Обыденность войны.

Из программы «Любить нельзя воспитывать»

— Меня зовут Олеся, я из Украины. Мой муж на фронте, я дома со своим сыном. Как говорить с ним о том, что может что-то случиться? Как не передать сыну свой страх? Как себя вести, если уже случилось самое кошмарное? Как ему объяснить, за что папа погиб?

— Какой глубокий и страшный вопрос. Я понимаю, что эта тема для вас сейчас центральная в жизни. Поэтому постараюсь ответить максимально полно и понятно. Мне кажется, вам не придется передавать сыну свой страх, ведь сын боится так же, как и вы. Возможно, всеми силами скрывает это от вас, но боится, иначе быть не может. Так что я не думаю, что вам нужно стараться оградить его от страха. Не получится, как бы это ни было горько.

Но помочь сыну разобраться со страхом точно можно. Когда мы разговариваем с ребенком, ему намного легче, если мы говорим не о нем, а о себе. То есть говорим не «Тебе страшно», а «Мне страшно». Именно тогда ребенок получает право бояться. А это очень важное право — на свои чувства. Обладая этим правом, ребенок не решит, что он ущербный, потому что боится, — ведь бояться нельзя. Нет, бояться можно: мама испытывает те же чувства. И за папу, конечно, нужно бояться, тревожиться, молиться за него.

Говорить обо всем этом с ребенком нужно честно, я абсолютно в этом уверен. Ведь это ваш общий страх, ваша общая боль. Переживать их друг с другом, вместе, намного легче. И вам, и сыну — причем ему в первую очередь.

— Но я все время боюсь, что мужа убьют, не могу от этого избавиться. Говорить об этом с сыном?

— Дорогая Олеся, я очень хорошо понимаю вас, понимаю, как вам трудно и больно. Но разговоров с вашим сыном на эту тему я бы постарался избежать. Дело в том, что такую страшную мысль ребенок не может постоянно носить в себе. Это разрушает изнутри. У него, в отличие от нас с вами, нет инструментов для того, чтобы с этим жить.

Мы не поможем ни себе, ни папе — никому не поможем, — если будем постоянно говорить, что может произойти трагедия. Да, она может произойти. Так жизнь наша устроена, так устроена гадкая война: с каждым из нас может произойти трагедия. Но это не причина принять позу змеи и замереть. Наоборот, иногда стиснув зубы, а иногда разжав зубы, нужно идти и созидать, помогать тем, кому нужна помощь. Для начала — друг другу. Потому что у нас есть мы. И это очень важно — что обнаружит папа, когда вернется. Поэтому надо верить в то, что папа вернется, а не в то, что папу убьют. Невозможно приказать другому человеку: «Верь!» Но возможно самому говорить: «Я верю!».

— Я все-таки хочу поговорить о том, как вести себя с ребенком, когда умирают близкие.

— Если случилась трагедия, ни в коем случае нельзя скрывать ее от детей. Понятно, что вы можете быть не в состоянии сразу сообщить такую страшную весть. Как только вы почувствовали, что сейчас это возможно — пусть через час-полтора, в конце дня, — сделайте это. Но не через не делю. Не только потому, что, если ребенку не сказать правду, он все равно эмоционально считает, что случилась беда, и останется с этой бедой один на один, угадывая, что произошло. Не только по тому, что, если правда раскроется намного позже, он почувствует, что его предали. Но и потому, что у него есть право знать, что происходит в его семье. Это базисное и важнейшее право.

Нужно помнить, что реакции детей на смерть близкого могут казаться нам странными, даже не адекватными. Бывает, что человек шести лет, услышав страшную весть, кивает головой и отправляется играть дальше. Это не означает, что ребенок бесчувственный. Это просто качество возраста — реакция на шок, которая может быть любой. Нам остается только принять ее и поддержать ребенка.

Я много раз сталкивался с вопросом о том, брать ли ребенка на похороны. И всегда говорю, что с определенного момента это решение ребенка. Нам же нужно с ним честно поговорить — и понять, насколько он готов, насколько ему страшно, какая поддержка ему нужна.

Многие дети, если предложить им выбор, сами честно скажут: «Я не пойду, я боюсь». Или: «Я хочу пойти». Или даже: «Я боюсь, но не могу не пойти». Естественно, каждый ребенок имеет полное право на любой выбор. Если мы лишим его выбора, это останется с ним на всю жизнь.

— А если это будет реакция гнева: «За что погиб мой папа, зачем он пошел на эту войну?» Что отвечать на такое?

— Ничего. Я же не случайно говорю, что реакции могут быть любые. Любые. Мы не сможем предусмотреть даже десятую часть из возможных. В этот момент нам нужно заботиться, чтобы человек был в безопасности в своей реакции: не разбивал руки в кровь, не выбивал головой стекло.

Но переубедить человека в состоянии шока невозможно. И не нужно. Можно чай ему носить горячий, можно водичку холодную. Можно обняться и поплакать вместе с ним. Можно сказать: «Я тебя так хорошо понимаю». Абсолютно точно нужно дать ему возможность высказаться, если у него есть такая необходимость. Но не нужно пускаться с ним ни в какие дискуссии.

Важно понимать, что мы имеем дело с человеком в шоковом состоянии, — помня о том, что и сами мы в шоковом состоянии, в состоянии горя. Нам не нужно рулить друг другом сейчас. Ему, как и нам, ужасно горько, обидно, тяжело. А в такие моменты мы слышим только себя и свою боль. Ничего не поделаешь. Нужно создать, насколько это возможно, комфортную обстановку для нас обоих. А разговаривать будем потом: через день, через два, через неделю. Сейчас важно, что мы вместе, что я рядом с тобой, а ты — со мной. Мне тоже очень-очень плохо, но мне важно, что ты не один, потому что в этот момент и я не одна.

Под конец я еще раз хочу сказать: давайте верить, давайте помогать всем, чем можем, и давайте надеяться.

А вот — о мальчике, вышедшем в России на улицу с плакатом «Нет войне».

Из программы «Любить нельзя воспитывать»