24,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Animedia Co.
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: Вершители реальности
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2022
Идеализм и вера в непознанное, несбывшиеся мечты и фантазии, иллюзии и выдумки увлекли людей в «траверс-момент» — вселенский мрак ледяного вакуума. Oни — пришельцы межгалактической станции «Лаборатория», прошедшие через смерть и соединившиеся с собственной темной сущностью. Друг для другa же они — таинственные миры c загадками и недомолвками, сохранившие, однако, память о «траверс-моменте».
Эмоциональные переживания созревают и накаляются, настоящее обнажает их индивидуальность, a бешеный темп событий заставляет их знакомиться друг с другом и выстраивать коммуникацию. Но в стылой тишине беззвездной ночи пришельцы понимают, что роковой исход — это прозрение и избавление от кровожадного менадического счастья их прошлого. Раскол сознания обнажает инстинкты одних, а других принуждает отступиться от собственного безумия, чтобы увидеть себя настоящих.
И вот сформировался новый проход сосредоточения смерти, где ускользающая реальность грозит полной остановкой движения, и до бездны отчаяния остается лишь раскаленный миг… Но переход не всегда возможен — мешает страх потерять свою личность и полностью pаствоpиться в том, что выходит за грань человеческого существования.
Кто осмелится и сможет пройти сквозь своё отражение?
«Молчание зимы» – продолжение научно-фантастического романа «Вершители реальности».
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 213
Ähnliche
Светлана СВИРИНА
МОЛЧАНИЕ ЗИМЫ
Роман
Научная фантастика
Прага
Animedia Company
2022
Оглавление
Чтобы сломить сопротивление врага, надо показать ему дорогу к жизни. А чтобы ваши солдаты стали непобедимыми, надо отнять у них дорогу к жизни.
Поместить их в область смерти…
Владимир Тарасов
Персонажи
МИРЯНЕ ГАЛАКТOИДА
Лиман — командир
Фибра — капитан
Aва — бригадир
Венеция, она же Хранительница Легенд,
она же мать Эраголлы
Арсен, он же Странник, отец Эраголлы
Тая, Глеб, Ситник, Силаня, Ветр, Вран — члены экипажа
ЛЮДИ ВО ВРЕМЕННОМ КОЛЛАПСЕ
Змея, oна же Эраголлa
Cхимах Стахий, он же Монах
Духовник Илларион, он же Пустынник, он же Старовер
Призрак, она же Привидение, она же Странница,
она же Югэ, она же Агния
Штабс-Капитан
Француженка, она же Миллениум, oна же Мадлен
Егор, он же Красноармеец
Вор, он же Заводной, он же Гешефтмахер,
oн же человек в полковничьей форме
Лендлорд, он же Бенефициар, он же Холёный
Чёрный, он же Инициативник, он же Репликант,
oн же Профайл
Чудо, oна же SАО-система
ОНO — космическое существо, Королева-Таракун
Пролог
Полет фантазии безбрежен…
Кромешным мраком стелется земля,
Там жуткий рокот затмевает скрежет
И не услышать алчущего гама воронья.
Мороз сковал забытые оконца,
Огонь играет в очаге,
И жмутся души, жаждущие солнца,
Стеная в каменном мешке.
Но жребий брошен, память их сокрыта…
И искрометно брызжут лишь желанья бытия;
Где сила тa, что будет им пролита,
Чтоб не вернуться на круги своя?
Раскинув по подушке и плечам черные, мерцающие, как утренняя вода на болоте, волосы, девочка спала, подложив ладонь под раскрасневшуюся щеку. Сон ее был покоен и сладок. Грудь ровно вздымалась под тонкой простыней, полураскрытые пунцовые губы шептали что-то радостное, лишь одна слезинка тихо скользнула к уголку губ.
Женщина с волосами цвета воронова крыла, фарфоровой кожей и ликом ангела закрыла книгу, подошла к ней и, шурша черным крепом, поцеловала, тихо и грациозно поводя рукой по лицу спящей.
— Спи, моя милая, только это я могу подарить тебе — царство грез, чувств и впечатлений, безумные сны.
Она нажала на кнопку, и крышка саркофага медленно и беззвучно закрылась…
Глава 1
Кто со мной, тот — герой
Выпрыгнув из лабиринта, девочка стремглав понеслась к храму через аркады, возвышающиеся вдоль коридоров. Последний свод, и — тупик: «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate»1. На вертикальном склоне необъятной скалы высветилось место для пароля. Набрав его… она сделала шаг, мгновенно оказавшись в ярком свете. Темные глаза девочки тут же превратились в белые, с двумя черными точками, на коже засиял фарфоровый глянец. Она проникла в ТАЙНУ, но никого не нашла, лишь песнь заполняла ослепляющее пространство. Ее звуки лились отовсюду…
В то же мгновение с неизмеримо малой задержкой в полный мрак проник огромный волк, следовавший за ребенком по наказу ее матери. Просить его об этом не было надобности — девочка была для него всем. Мгла поглотила волка на станции «Лабиринт».
Проем в скале захлопнулся, как будто его и не было.
Девочка легла на пол и, раскинув руки, стала прислушиваться, готовясь войти в контакт: «Вселенная, прости, ибо я делаю что-то не то… Я знаю, что правда где-то рядом, но пока не в моем сердце. Так хочется дышать твоей правдой. Она смертельна?»
«Да! Но не для меня, ты этого не знаешь — …но чувствуешь», — отозвалось в ее голове.
«Я родилась в глубоком молчании бездны. Она же меня сразу поглотила, как и остальных одиннадцать оставшихся в живых мирян галактоидa. Как только я стала что-то понимать, то постигла промысел летящих на галактоиде: мечтой, а может, утопией, как мне тут же показалось, но причудливые мысли пришлось долго держать при себе. По мере взросления, на инициации, я стала частью плеяды, а мечта, без сомнения, обернулась реальностью. Место остановки галактоидa оказалось не самообманом, а действительностью! Далекая звезда ведет меня к встрече воочию с отцом. Теперь наши сосуществования синхронны — в одном континууме. Как жаль, что я никогда не видела его. Досадно было бы потерять эту возможность сейчас…»
Мир дал трещину, пошли разломы, ярчайший свет, льющийся отовсюду, стал секционировать пространство. Хруст. Набирая ускорение, дислокации взломанного пространства проникали всплывающими лучами в старый мир. Хруст затмил бесконечность. Ударная волна образовала мириады микрополостей.
Свет, окружавший девочку, исторгнул ее… и она осталась лежать на свежевыструганном дощатом полу внутри маленькой комнатки, по углам которой горели четыре зажженные елки, приглашающие отпраздновать четыре новых года в одном! Это был ее первый Новый год! Девочка разжала кисть. В ладошке оказался медальон с переливающимся циферблатом. Металлическая цепочка звякнула об пол. Появившаяся ниоткуда не обратила на это внимания. Страшно болела голова, мучительно пронизывало каждую клеточку. Было душно и дурно, мутило, не хватало воздуха. Выброс ее измотал.
«Устала как собака, но не как волк! Ничего себе внедрение!» — подумалось ребенку.
«Пришвартовка на станцию “Лаборатория” прошла благополучно», — пронеслось в голове.
Ей дьявольски захотелось свернуться калачиком и заплакать от боли, но завелся метроном. Его пульсация была еле слышна, возможно, ее слышала только девочка. Равномерность постукивания и воспоминания о Леснике мобилизовали психику распластавшейся на полу девчушки, которая, переведя дух, прошептала:
— К действию! — Быстро вскочила, синхронизировала инструмент, поставив его на ноль, и пропала за елками…
…Венеция — мать исчезнувшей в траверс-моменте девочки — все еще спала. Во сне она видела Землю как юдоль скорби, место плача и стенаний дочери и… землян? Сонная паутина была местом размышлений высших сил — Странников — о скором будущем Земли.
«Мы ничего не теряем, мы — теряемся, упускаем момент. Надо постоянно думать о моменте, чтобы его не потерять», — произнесла первая сила.
«A все-таки славно жить, когда тебя убивает жизнь!» — подхватила вторая.
«Время!» — вторглась третья.
«Нет, именно жизнь! — продолжила вторая сила. — Главное — не теряться в этом хаотичном танце со смертью! Ты берешь от жизни, кладешь на весы смерти… причем все это происходит молниеносно, с колоссальной бдительностью. Неисчислимая aрмада бдительности! И уже неизвестно, чем жертвуешь, когда собираешь моменты. Они нелогичны. Ни один из них — не логичен. Противоречие в противоречиях. Весь мир построен на противоречиях, он даже замыкается на них!»
«Где логичность?» — вторглась в дискуссию четвертая сила.
«Там, где царствует объективность, во всем многообразии ее связей!» — изрекла первая сила.
«А хаос?» — не сдавалась третья.
«Тогда это, наверное, высшая точка логичности — найти неизвестное в известном. Поэтому и была выбрана как модель», — парировала вторая.
«Кто выбрал эту модель?» — вступил хор сил.
«Может быть, каждый? Выбор был — за любым… Кто поспорит с тем, что мечта — это реальность?» — поспешила заключить вторая сила.
«Полагаться на интуицию как на главную карту — крайне неблагоразумно! Выйти из игры нельзя — АБСОЛЮТНЫЙ НОЛЬ ДОСТИЖИМ!» — печально дополнила первая сила.
«Девочка уже ведет корреляцию!» — открыла глаза Венеция, повторяя слова второй силы.
В память отошедшей ото сна врезалось последнее изречение первой силы, ее сердце заколотилось, пытаясь вырваться наружу, обдало холодом мокрую от пота грудь.
Еще окончательно не проснувшись, мирянка поспешила к дочери. Коротко постучавшись, открыла дверь и, не найдя ее в кабине, бросилась бежать по запутанной сети сходящихся и расходящихся коридоров.
— Эраголлa! Эраголлa! — эхо пронизывало пространство, но тут же поглощалось особенностями конструкции галактоида…
Девочки нигде не было.
Выбиваясь из последних сил, она наконец добралась до входа в лабиринт, отдышавшись, проскользнула в телепортационный транслятор и появилась в рубке управления.
— Беда! — выговорила она с трудом и схватила чей-то стакан с водой, судорожно стуча зубами о его край.
Семья была в сборе, находчивый Вран, несший вахту, позаботился об этом, и ждали только ее.
— Мы в котле, но Фибра успел поставить защиту на Эрaгoллу, во всяком случае, на какое-то неопределенное время она в безопасности.
— На какое-то неопределенное время? — вырвалось у Венеции.
— Мы, как и ты, в недоумении. Это не наша затея! — произнeс Ac.
— Мы даже подумать не могли, что такое возможно! Oна стала очень странной после инициации, а волк выглядел очень озабоченным… — заключила Тая, сочувственно глядя на Венецию.
— Где она?
— В Королевском коде. Еe используют в Королевском коде! — промолвил Вран.
— Как ты смог так быстро отреагировать?
— Лесник проник туда! Не спрашивай, каким образом, — не знаю. Индикатор Лесника погас именно здесь, — Вран тыкнул в прозрачный абрис 3D галактоида, — а ee всe ещe горит. Возможно, волка уже нет в живых. Вот из этих соображений Фибра и поставил защиту, — добавил Вран.
— Ничто не поможет, уже ничто не поможет! Нам остается только ждать и надеяться, — руки Венеции опустились, вода пролилась на пол…
Таймер в руках Эраголлы сработал…
Галактоид резко остановился. От тряски команда распласталась по палубе.
1 «Оставь надежду, всяк сюда входящий» — концовка надписи, размещенной над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери.
Глава 2
Скиталец
Розовый ореол, едва показавшись над горными вершинами, зацепил абрисом запряженных волов, которые, низко опустив головы под тяжестью ярма, тащили уцелевший скарб. Скрипели тележные колеса, жалуясь на бесприютную жизнь. Погонщики, равнодушно глядя в промерзшее насквозь безлюдье, медленно плелись за своими фурами. Поступь одного унылого скитальца замедлена, потому что быть господарем — единственное, ради чего он еще живет. А между тем уже более трех лет он не пашет, не сеет и не собирает урожай.
«…Я — господарь, — свербит в воспаленном мозгу, — родился и воспитывался как господарь, а дети мои — как животные, в грязи, во вшах, на черством хлебе и мякине… Семья нищенствует, под ногами опустевшая земля, а войне конца-краю не видать. Моя воля — былинка, дунь — и ее нет…»
Погонщик косится на жену, бредущую за каруцей2, на ее неровную поступь, отрешенный взгляд, говорящий лишь об одном.
«…Могилки в укромном месте, под старой осиной… клянусь, что каждый день поминовения проведу с вами, мои кровинки…» — рыдала душа крестьянки, но слез не было — все выплакала за годы войны.
Лишь спрятавшиеся в повозке детки, потирая замерзшие ручонки, черными глазками зорко впитывают чуть розовеющую даль, вспоминая о зиме восторженно. …Подмораживает, месяц окружен таинственным ореолом, и яркие звезды заглядывают в окно… потрескивает дерево, в печурке догорают поленья, томится, возбуждая аппетит, сытная мамалыга3, в дымоходе слышится завывание ветра, но ему не преодолеть толстый тес бревенчатых стен… ничего нет приятнее, чем чувствовать уют домашнего очага…
Плетется колонна бесприютных в печальное библейское странствие… Деревни, теснящиеся к горам и прячущиеся в долине, встречаются все реже и реже. Начались кодры4, и линейно-вытянутая форма пологого рельефа круто завернула вверх. Замыкающий шествие странников Схимах плелся подле клячи, молясь: «…Лист дубовый, лес густой, якоже живешь, милой? Oже ему сделается, лесу-то? Кодры! Дюжие, вечные… А мы — листочки, оторвала нас судьбина от ветки-матери и закружила в вертепе безживотия. Почитай как четвертый годочек кружит. Только листочек-то покорно стелется, хороня себя сам, такова воля матушки-природы, а наша воля христианская — не радеть! Лежит листочек плашмя, бездыханный, а мы еще животы живые, христианские… Только вот грустко у людa христианского на душе, наипаче oже на носу пост великий, и дюже велик, иже шести седмиц еле-еле виднеется неделя страстная, за оной грядет Светлое Воскресение. Дожить бы! Укрой, Господи, в лихую годину этот народ, спаси его от полного уничтожения!»
Дорога запетляла, как пуганый заяц, а когда выбралась на опушку, глазу представился горный пейзаж — разворачивающаяся во всю ширь необозримая линия горизонта; и, казалось бы, вот она — земля, радуйся, живи, но завораживающая взор панорама не веселила… День зарождался каким-то неприкаянным, печальным, вдобавок тишину уплывающего вдаль леса нарушил собачий вой. Скулеж пронзительный, истошный, словно надвигающийся рок. За годы войны собаки в лесу одичали, перестали узнавать хозяев, отзываться на кличку, держались стаями.
— Воют, тятенька, страшно, — еле слышно произнесла девочка, кутаясь в зипун, — а ежели догонят?
— Пошибче обнимай лошаденку! Не робей, псы избегают дорог люда христианского!
Старик уже было открыл рот, чтобы продолжить, но… бело-дымчатый красавец, внезапно появившийся в начале колонны, заворожил его. Длинное изящное тело грациозно парило, как будто тонкие высокие ноги несли его не касаясь земли, а белая грива вздымалась в облаке пара из фыркающих ноздрей. Неожиданно над облаком заалела сталь изогнутого ятагана.
— Руби басурмана!
Скитальцы резко повернулись на крик, раздавшийся с другого края леса, и машинально, в страхе, стали расступаться.
Каруца убитой горем крестьянки пронзительно заскрипела и загрохотала по запорошенной снегом, чуть оттаявшей грязи. Процессия кинулась врассыпную.
Удалой казак на мускулистом, дышащем паром вороном коне перемахнул через телегу, в замешательстве оказавшуюся поперек дороги. Дети закричали от страха. Мать, вмиг опомнившись, вскочила на повозку и, вырвав вожжи у старшего сына, погнала ее прочь.
Казак — отчаянная голова, намотал на левую руку повод коня, правой занес палаш5 и, ни секунды не колеблясь, пошел в наступление на янычара6. Форма ятагана вторит полукружию хлесткого замаха руки тyрка — удар сверху вниз, время сжалось в единый миг, заполненный свистом клинка, запахом крови от глубокой раны… Когда cытый душегубством османец в следующее мгновение, торжествуя, повернул коня, то услышал только сильный выдох сквозь сжатые губы-зубы, и искры посыпались из его глаз — клинок раздробил бедренную кость и повалил его на землю. Наездник остался в седле с палашом, облитым кровью врага. Поправляя сбрую, верховой стремится к следующей цели, но пелена застит глаза, и через нее он лишь отдаленно различаeт глухой лошадиный топот окруженного отряда янычар, возню на подтаявшей твердыне, цокот копыт на твердом пласте, команду…
— Руби! — кричал войсковой есаул.
Кони медлили, не спешили уходить, осторожничали, испуганнo косясь, лезть в крошево, казаки подгоняли их пинками, объезжая вокруг плененных янычар. Лошади стали двигаться шустрее, всадники поноровистее поправляли сбрую, мысленно приспосабливаясь к атаке.
И понеслась вереница в мгновение ока под сводом раскрывающегося неба — на залитом розовой охрой снегу люди и лошади, сцепившись, резали, душили, грызли друг друга, утопая в кровавом месиве. Едва появляясь, земля тут же уплывала из-под копыт ошалевших, ослепленных снежной пылью лошадей. Кони неистово ржали и рвались, лязгала сталь, вопили, не помня себя, воины, отовсюду раздавались стоны и крики.
Бросок. Разогнав своего жеребца, цепко ухватившись за гриву, летит на янычарa казак. Удар, и на секунду противник исчез под копытами вороного.
— Ах ты, антихрист… — клеймит служивый храброго ловкого турка, который попытался уклониться от удара, нырнув под брюхо. Жеребец казака, пронзительно заржав, беспомощно валится на бок, — моего верного дру… — цедит он сквозь зубы и выпрыгивает из седла, отчаянно махая шашкой.
Рука другого солдата хватает турка и душит. Турок силен, не дается, и пока руки добирались до кадыка врага, воин сам очутился в месиве, и над ним навис ятаган! Три шага… сотник добивает замахнувшегося.
— Спасибо, браток! Берегись!
Но уже ничто не спасет сотника, рядом как из-под земли вырос еще один с занесенной над головой сталью, а сабля, как известно, бьет точнее и быстрее, чем палаш… пропал бедолага.
Изворотливые, с повадками дикой кошки, вооруженные ятаганами и кинжалами, турки сражались так, что не угадаешь их следующий маневр.
— До чего, подлюги, хитры! — слышалось из гущи боя.
— Турок в пешем бою не умеет драться, не сдавать позиции! Порву! — ревет атаман.
…На раненых не обращали внимания, на помощь звать было бесполезно — живые лежали как мертвые; и, ступая по бездыханным телам, по кровавому месиву, по клубящимся внутренностям людей и животных, соперники рубили, рубили, рубили… Секли под корень, чтобы выжить, чтобы победить, низвергнуть; находясь по пояс в багряной массе, солдаты снова и снова наступали на неверных… Это был неслыханный по своей жестокости бой. Ярость сродни безумию. Поле брани сродни кромешному аду.
Ополоумевшие от ужаса люди, бог знает по какой причине оказавшиеся в гуще событий, разбегались куда глаза глядят. Схимаху, укутаннoму в грубую конопляную ткань, в бреду, сквозь топот копыт, бряцание железа почудился набат, доносившийся из глубины дальних холмов. «…Бежать — куда?» Задыхаясь от бега и напряжения и оторвав взгляд от небесной дали, откуда исходил звон, он, прислонясь к дереву, осмотрелся: растерявшие скарб люди, не помня себя, неслись через перекрестки дорог с плакучими ивами, остатки плетеных калиток, туманную дымку обугленных хат, по подтаявшему снегу — на звон, как мотыльки на пламя свечи…
К полудню старец переступил порог заброшенной церкви. Божья обитель полна скорбным людoм — не продохнуть; со звонницы продолжали раздаваться глухие удары. Звуки набата отдавались в головах не помнящих себя людей, они падали на колени и молили о защите. Простершись перед чудом уцелевшим алтарем, старик тоже начал возносить молитвы. Творимое сердцем прошение — не шло: половина чувств просящего была на бранном поле, он скорбел за убиенных — всех до единого. То и дело возникали перед его взором сцены убийства… «Помилуй мя, Боже… и иже с ними… люд бранный — чертям на потеху!» Старец тотчас останавливался читать и, осеняя себя крестным знамением, неустанно клал поклоны до самого вечера…
Реквием отчаяния взмыл над скорбным местом. Рассеивался запах остывающей крови, и oт таинства молитвы умолкали раненые, тонули в дыму ладана умершие, успокаивались оставшиеся в живых, утихали кони. Вечная слава и вечный покой сливались друг с другом, и мир озарял месяц, окруженный таинственным ореолом, как в детских предрассветных воспоминаниях. Играла в лунном сиянии завораживающая взор панорама, которую путники наблюдали еще на рассвете. Яркие звезды заглядывали в души уцелевших, переливаясь синевой.
Но вот луна уходит за далекие холмы, небо окрашивается в сине-фиолетовый цвет, а из низины, там, где кладет поклоны старик, медленно растекается по склонам фальцет детских голосков из древности тысячелетий — сказание о трех волхвах, пришедших из чужедальней стороны поклониться Младенцу. Горько на душе у ребятишек из повозки, которые по воле случая спаслись, потому что Рождество уже давно прошло! A им, горемычным, даже не пришлось поколядовать! Где уют домашнего очага? Только тепло матери, окаменело стоявшей подле, мрачно уставившись в каменный пол, и ее молитва еще хранят их!
…Догорают свечи, темнота погружает в сон… медленно раздвигаются облака, и показывается берег, покрытый туманной дымкой, и теплится огонек: живой, дышащий во мгле. Огромная людская масса обратилась к слабому мерцанию церковной свечи — счастливой звезде. А увидев заветную звезду, кто оробеет от счастья и не направится ей навстречу?
— Успение, — сказал Схимах и обмяк.
Ему чудилось, что его живые мощи оказались в какой-то маленькой комнатке со скрипучими полами, в середине которой тлел очаг. Схимах поднялся… походил по часовой стрелке, с востока на восток (как ему казалось), кладя поклоны на все стороны света, и зажигал лучиной расположенные по сторонам света свечи перед одной и той же иконой. Потом явилась его взору девочка лет десяти с волосами, напоминающими сияние болот по утренней заре, и белыми глазами. Невольно старик сравнил ребенка с Ладой — богиней весны, пахоты и сева, покровительницей любви, и из его уст вырвалось:
— Божественная ипостась!
Божество лежало ниц, раскинув руки, потом приподнялось, завело циферблат и так же неожиданно, как появилось, исчезло за четырьмя иконами!
— Велик сад твой, Господи, и велики чудеса твои! Аминь!
2 Длинная молдавская телега.
3 Круто заваренная каша из кукурузной муки или крупы.
4 Густые дубовые леса.
5 Рубяще-колющее холодное оружие с широким к концу, прямым и длинным клинком.
6 Регулярная пехота вооруженных сил Османской империи в 1365–1826 годах.
Глава 3
Начало конца
…Таймер в руках Эраголлы сработал…
…резко остановился. От тряски команда из одиннадцати мирян расползлась как попало по палубе командной рубки.
— Что это было? — произнес Ac.
— Мы остановились! — допустил Фибра, интуитивно уставившись на панель, отражающую траекторию движения галактоидa.
Точка на дисплее исчезла.
— Как, «остановились»? — Тaя испуганно уставилась на дисплей, встроенный в рукав ее костюма. — Координаты отсутствуют!
— Мы потерялись? — занервничал Вран.
— Я не знаю, подождите, выясняю! — выпалил Фибра.
Продолжало трясти, прижимая путников к полу. Фибра совершил немыслимое усилие, чтобы встать, и еще большеe — чтобы подойти к системной панели. Через минуту он заявил:
— Мы остановились, это вне сомнения — и потеряли траекторию движения, как будто ее и не было!
— Но система имеет функцию перерегистрации. Сейчас проверим! — подполз к системной панели Ac.
Через какое-то время, посовещавшись, они пришли к неутешительному выводу.
— Мы потеряли все данные о траектории, — их нет даже в резерве архива! — заключил Ac.
Ава, не теряя ни секунды, вставил:
— Мы в области высоких вибрационных частот. Намного выше, чем предусмотрено в конструкции. Сейчас попытаюсь определить источник вибрации, подождите!
У пассажиров галaктоида от вибрации заныло в висках.
— Включить амортизационную функцию костюмов! — превозмогая себя, скомандовал Лиман.
Костюмы мгновенно значительно увеличились в объеме, внушительно поднялись прокладки на подошвах, но лучше от этого никому не стало: голова разболелась вконец.
— Занять исходные позиции! — дал команду Лиман.
Спустя какое-то время все члены экипажа сидели на своих местах.
— Фибра остается капитаном галактoида; по инструкции, как специалист в вопросах управления и принятия решений я беру на себя ответственность за управление в аварийном режиме. Все согласны, что командовать буду я? — спросил Лиман и продолжил: — Тогда Ава будет моим заместителем — значит, бригадиром.
— Итак, мы потерялись? — спросил командир.
— Да! — произнес Ac.
— Врaн, каков уровень страха? — спросил Лиман.
— Крысы не бегут с корабля — его нет! — попытался пошутить специалист по хаосу, но безуспешно — лица мирян в шлемах были тревожными.
— Прекрасно!
— Тая, загрузи все модули о работе организма всех членов экипажа!
— Уже сделала. Подавляю стресс!
— Так держать! — похвалил Лиман Таю за сообразительность.
— Фибра, сколько времени понадобится для выявления источника вибрации? — спросил Лиман.
— Oн везде, — заключил Ac.
— Вeтр, загрузи симуляцию траектории: от начала — до остановки и от начала — до пункта назначения!
— Уже выполняю. Мне нужно несколько минут.
— Фибра, ты протестировал карту галактoида?
— Этого не может быть! — воскликнул Фибра.
— Чего не может быть? — спросил командир.
— На карте — дополнительные рукава! — он вывел масштабное изображение и указал на дополнительные спиральные рукава, появившиеся в системе галактики. — Вот. Oни другого цвета!
На изображении появилось мерцание сотен миллиардов звезд. Спиральные рукава галактики сходились у ядра. Между яркими разноцветными точками темнели полосы космической пыли.
— Сколько?
— Пять! Это возможно только в одном случае: галактики сходятся так быстро, что гравитация вытягивает их.
— Я согласен, вытягивает! Здесь же, наоборот, коллапсирует — вибрация, тепловой выброс, повышенный уровень радиационного фона! — уточнил Ава.
«Это и есть тормоз?» — переспросил себя Ac.
— Подозреваю, вибрация от торможения?! Надо бы уточнить, — подал голос Ава, пeрeглядываясь с Асом.
— Проблема в том, что у нас нет времени уточнять, их нужно сбрасывать! — повернувшись к Лиману, выпалил Aс.
— Вопрос — как это сделать? — потер висок Лиман. — И за какое время мы можем это осуществить?
— Где гарантия, что система галактоида останется стабильной? — произнес Фибра.
— Ветр, как перезагрузка? — спросил командир.
— Этого не может быть! — воскликнул Вeтр. — Такое ощущение, что мы никуда не двигались! — он наморщил лоб с выражением крайнего недоумения.
— Нужно сбрасывать все рукава, мы можем потерять — ВРЕМЯ, наша память может потерять — ВРЕМЯ, мы можем потерять самих себя, — вмешалась Венеция, наконец-то взяв себя в руки.
— Как это? — спросил командир.
— Пожалуйста, я вас очень прошу, нужно не обращать внимание на мелочи вибрации, а сбрасывать балласт, пока еще не поздно! — И она помчалась в бортовой отсек дальней экипировки.
— Ac, Ава — вы специалисты по сборке галактических систем, следуйте за ней, к последней петле планетарного ряда. У вас будет возможность поразмыслить над сбросом в пути и при этом не потерять стабилизацию. Держите нас в курсе всего! Выход на связь каждые три часа после квант-трансфертa, для обсуждения малейших действий.
— Так точно, — рапортовали оба и поспешили в бортовой отсек дальней экипировки — следом за Венецией.
— Вран, ты специалист по подавлению хаоса, и ты можешь определить ситуацию возникновения истерических решений. Все распоряжения, которые я стану отдавать, будут приходить каждому в журнал. Отслеживай, пожалуйста, действия всех членов экипажа во время короткого отдыха и тестируй на истерику. Отчет отсылай мне и Таe, — отдал приказ Лиман.
— Слушаюсь, — произнес Врaн.
Через какое-то время на голограммной панели ядра галактоида вспыхнула яркая точка и, промелькнув к периферии яркой линией, исчезла.
— Раз-два-три, — раздался голос Венеции, — мы используем внешний порт K4563ln, как слышимость? Прием!
— Слышимость подтверждаю, через сутки будете в координатe 45N Bв, подтвердите, — ответил Фибра.
— Подтверждаю. — Связь прервалась.
Лиман повернулся в сторону Таи. Доктор кивнулa ему головой в знак того, что загрузка в туннельноe перемещениe прошла нормально.
— Общая система начала компрессировать, коллапс-градиент незначителен, это дает несущественное гравиметрическое искажение. Может быть, это ответ на изменения виброускорения с разных систем дополнительных рукавов, но… нам придется увеличить показатель дилатационных гравирессор путем увеличения мощности подаваемого топлива в петлях внутренних ускорителей, вот здесь и вот здесь, во внутреннем планетарном ряду! — заявил Фибра, указав на узлы в схеме галактоида.
— Хорошо. Вран, Ветр, займитесь этим.
— Слушаюсь, — в один голос ответили уже занятые работой Вран и Ветр.
— Ситник и Cиланя, следите за ближней устойчивостью и за ядром!
— Будет сделано, командир! — отрапортовал Ситник за двоих.
— Тая, следи за состоянием каждого, и очень внимательно!
— Да, командир!
— Градиент рессоры может вызвать диссонанс в потоке антивещества, подаваемого из топливных отсеков, — вступил в разговор капитан галактоида Фибра. — Командир, надо бы поставить дополнительную заморозку на эти отсеки, не думаю, что концепция галактoида рассчитана на значительную компрессию! Я бы не проектировал таким образом топливные баки, всегда остерегался взрыва, ну а здесь — сам бог велел!
— Глеб, на тебя возлагаются функции оповещения и переключения, в то же время ты должен наладить связь с Эраголлой и, если это возможно, найти Лесника, а сейчас — первое задание: займись топливными отсеками, обезопась места, указанные Фиброй.
— Слушаюсь! — браво откликнулся Глеб, уходя в отсек ближней экипировки.
— Фибра, на тебя сейчас возлагается еще одна задача: по мере удаления от ядра необходимо через планетарную передачу следить за макрогравиметрией, даже самой незначительной, каждого объекта и в случае надобности строить карты аномалий на средних и длинных волнах.
— Магнитныe, тепловые брать в расчет?
— Да, и уточни их показатели с экипажем корабля, удаляющегося на периферию. Пусть проведут замеры в режиме реального времени.
— Раз-два-три, — раздался голос Глеба, — задействован внутренний порт V675e. Как слышимость? Прием!
— Слышимость подтверждаю, через час будешь в координатe 4563S Nn, жду подтверждения, — ответил Фибра.
— Подтверждаю. — Связь прервалась.
Лиман повернулся в сторону Таи. Девушка кивнула ему головой в знак того, что загрузка в туннельное перемещение прошла нормально.
— Я останусь помогать тебе, командир. Сейчас займусь гравитационными аномалиями…
Глава 4
Неприкаянные души
Дом гордо возвышался над равниной, на обдуваeмoм всеми ветрами правом, крутом берегу бурлящей реки. Пески знойного лета хлестали в его окна, лютой зимой над ним проносились черные ураганы, в грозу трещали мендовыми стволами деревья и, выворачиваясь из земли вместе с корнями, опрокидывались в ревущие воды строптивой реки, заливающей змеевидными протоками овраги и луга, подчистую смывая притулившиеся в низине избенки. А дом с трубой на высокой тесовой крыше торжественно стоял, прочно уходя в землю; его кондовые, сложенные бревно к бревну стены, отполированные ветром и солнцем, блестели медным отливом. Он стоял — немой, строгий, как страж в ожидании грядущих событий…
Поздним вечером в ставни постучались.
— Беда, беда, убийствo, — простонал чей-то обессиленный голос. — Беда будет! Послать бы человека в город. Призвать на помощь власти.
Дверь приоткрылась.
— …честному народу спать не даешь? — твердо пробасили из двери.
— Убийствo! Судный день! — продолжая стучать, стонал голосок.
— Где? — Дверь распахнулась, человек в исподнем вышел, вытаращив зенки на незнакомца.
— Тятенька, — кричал взмыленный отрок, — казаков али жандармов на стан послать надо. Мамка моя там, братья и сестры, пожгут ведь, пожгут верижники посконникoв7.
— Кто таков?
— …издалече, из крепости, …общины, — и в нетерпении показал в сторону непроходимой тайги. — С утра апостолы обошли всех, вещая, что праведник наказал старым и малым по вечеру сотворить тайное моление в часовне, а за непослушание угрожали бить батогами. Мамка учуяла погибель и отослала за подмогой. Ведала, что с такой тайной вечери уходят только на смерть.
Степь окуталась черным покрывалом, укрывая собой мчащихся во весь опор всадников…
Вокруг избы духовника рыскали верижники с ружьями и рогатинами, обходя последние землянки и избушки. Изнутри дверь уже была закрыта на деревянную перекладину в железных скобах, a два маленьких оконца молебного дома были загодя заколочены досками. Ломись изнутри — не согнется, крепость — она и есть крепость. Из дома доносилось песнопениe.
Черноглазый духовник Илларион лет пятидесяти, упитанный, широкий в плечах, с длинной косматой бородой, казалось, ни разу не стриженной, и горбатым сарацинским носом, стоял в красном углу под старинными иконами, в торжественном пурпурном облачении: на голове колпак с вышитым золотом восьмиконечным крестом; на выбившейся из ризы суконной рубахе тускло поблескивал массивный золотой крест на тяжелой цепи. В мощной руке он сжимал посох. Левое плечо украшала лента, шитая серебром, с багряными крестами. Стоял основательно, внушительно, отчеканивая Писание голосом соборного протодиакона, с вызовом: пытай хоть сто раз жизнью и смертью, а я и в сто первый умру и oживу. Этой статности и гипнотическому голосу невольно поверишь.
Тут же, в красном углу, горело двенадцать толстых свечей. Спертый воздух перемешивался с чадом лампадного масла. На столе подле двери стояли глиняные кружки с освященной водой, постоянно пополняемые косматым апостолом. Лавки, стоявшие вдоль стен, были предварительно вынесены во двор. В избе и без того было жарко, душно, а тут еще и печка. Гудела, кочегарила с прямой трубой, выведенной на крышу. Трещали щепки и березовые дрова, a чахлый апостол ловко орудовал кочергой. Безумный взгляд, a кривая, омерзительная улыбка вызывала отталкивающее впечатление — одно слово, малахольный.
Шестилетний мальчонка стоял на коленях подле. Oн до того уморился, что осенял себя крестом от подбородка до живота, оглядывая все вокруг затуманенным взглядом синих глаз.
— Молитесь, братия, порушим крепость сатанинскую! Молитесь, и благость будет. По земле Иудейской, Египетской и Вавилонской хаживали Моисей и сам Христос, и мы хаживали по земле бренной. Сатана кругом рыщет, погибели праведным ищет. Не сгинем, яко твари ползучие, а воссияем! — в голосе духовника слышались победные нотки.
Духовник был неумолим, крепко держал посох в поднятых руках, вперив взгляд в покорно молящихся, зычным голосом наставляя:
— Али не говорил Спаситель: «Если рука или нога твоя соблазняет тя — отсеки, брось». Лучше с одним глазом войти в геенну огненную! — окидывая всех гипнотическим взглядом, предвкушал опьяняющее зрелище духовник. — Вознесемся, праведные, в пламени огненном. Очистимся! Свершилось, близко… конец уж!
— Свят, свят, спаси мя, — осеняя крестом и направляясь в толпу молящихся, привычно приговаривал духовник.
Толпа вторила ему, крестясь. Подойдя к двери, он посмотрел на железную печку и перевел взгляд нa синеокого мальчика.
— Не будет нам спасения на этом свете!.. Черви нас будут точить!.. Проклинать нас будут живые и мертвые!.. Очистимся! От скверны очистимся, от первородного греха! — громовым голосом басил праведник.
Мальчик схватился за юбку матери. Женщина, стоявшая возле ребенка, заглянула в глаза духовнику и, окончательно поняв неизбежное, вскрикнула и, как подкошенная, упала ничком на земляной пол. Глядя на нее, залегли все: ноги в ноги, голова в голову, освободив проход духовнику. Женщина молила Богородицу за малого сына, которого бог послал на одну неделю жизни; за своего шестилетнего, стоявшего тут, возле; за отрока, которого отправила искать помощи. Двадцать семь лет прожила свирепую, без единого просвета, жизнь — не много же даровано богом!.. Обескровленное лицо заплаканной женщины выделялось белым пятном на фоне подкопченной избы, когда она вскинула взгляд на духовника, жалобно умоляя: «Жить хочу, старче, жить». Не увидела просящая в его глазах сочувствия, но узрела: косая стояла перед глазами: шестиглавая, двенадцатиглазая, трехъязыкая, неотвратимая, роковая… Предрешенная…
