Мой проклятый Марс E-Book

Ксана М

• Herausgeber: Жанры
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 343

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Марс - музыкант. Пылкий, горячий, чертовски опасный. Сын влиятельного человека, в чьих руках - будущее моей семьи. А я лишь книжная гусеница, что до сих пор носит розовые пижамы и верит в сказки о вечной любви. Мы из разных миров. Между нами - пропасть. И я изо всех сил держусь от него как можно дальше, но та ночь окончательно и бесповоротно меняет все. А если это настоящие чувства, придется ли за них платить?

Leseprobe

Ксана М Мой проклятый Марс

© Ксана М, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

Ри

Марс. Далекий, притягательный, загадочный. Я никогда не любила астрономию, но на эту таинственную планету готова была пялиться часами.

Днями. Неделями. Месяцами.

И всеми возможными во Вселенной секундами.

– Эй, Марс!

Он поворачивается, и я тут же утыкаюсь в книгу.

Слышу, как смеется. Подглядываю из-под опущенных ресниц.

Мир мгновенно меркнет, и я начинаю воображать, что он смеется так для меня.

Марс. Не знаю, почему фанатки его так прозвали.

Марс. Смакую его «имя», словно шоколад.

Марс. Едва не срывается с губ.

Марс. Марс. Марс…

– Смотрите, наша книжная гусеница снова читает. – насмешливый голос выдергивает и безжалостно опрокидывает в реальность. – В то же время и в том же месте! Какое поразительное совпадение!

Кайли Куинн. Альфа-самка, считающая себя лидершей местной Стаи. На мгновение прикрываю глаза и притворяюсь, что не слышу. Дышу. Сосредотачиваюсь на буквах. Но они расплываются, потому что звонкий смех и издевательства стервы не смолкают.

Каждый день. Я слышу это каждый день. Но никогда не отвечаю.

Порой так хочется поставить сучку на место. Но не могу. По многим причинам.

Поэтому, как и всегда, хватаю сумку и поднимаюсь с понтона.

Сбегаю. Опять.

От резкого движения книга падает из рук. Тянусь за ней, но медлю, ловя в своем фокусе Его. Парень моей мечты наклоняется, тонкие пальцы стискивают корешок. Я замираю, отчетливо слыша, как колотится чертово сердце. Остановись! Ты меня выдашь!

Не двигаюсь, потому что боюсь спугнуть прекрасное.

Марс. Он так невыносимо близко, что ощущаю его запах.

Марс. Боже, почему ты создал его таким идеальным?

Марс. Только бы не прошептать, только бы…

– Терри, верно? – спрашивает, и вскидывая голову, сталкиваюсь с его магнитом.

Ощущаю его на себе.

Глаза цвета жидкой лавы. Взгляд, в котором смешиваются все природные стихии.

– Я… – стоп, он что, знает мое имя? – Да…

– «Грозовой перевал», – читает с обложки, когда тяну руку к книге. – Нравится?

От его вопроса на мгновение теряюсь.

Он сейчас серьезно?

– Нравится. – признаюсь, а затем выдыхаю. – Читал?

Господи, я действительно это спросила? У Марса?

– Макстон, пойдем! Оставь эту чудачку!

– Да, друг, нам пора! Пиво ждать не будет!

Он усмехается и молча возвращает мне книгу.

Молча. Не отвечая на мой вопрос. А затем так же молча поднимается и уходит.

Чудачка. Да, это я.

Тереза Митчелл – единственная здесь, выбивающаяся из Стада.

Здесь – это в элитном коттеджном поселке Оз, расположенном в пригороде Нью-Йорка, в самой северной его части.

В маленьком, обособленном от всего остального мире.

В мире совершенно невероятном, как по мне. Возвышающиеся дома класса люкс. Живописные участки и парки. Огороженные каменной кладкой пруды. Фонтаны. Беседки.

И, конечно, главная гордость Оза – волшебнейшей красоты озеро.

Большое, чистое, спокойное.

Мое особое место силы.

Мой папа главный архитектор, поэтому мы здесь живем.

Но это не наш мир.

И мы – так уж сложилось – будем его частью только одно лето.

Только одно лето рядом с Макстоном Ридом. А затем все вновь станет так, как было ДО.

Наверное.

Дома кладу книгу на стол и на несколько секунд задерживаю взгляд на обложке.

Я читаю «Грозовой перевал» уже в четвертый раз. Но до сих пор глупо надеюсь, что Хитклифф обретет свое «долго и счастливо». Простушка без имени и происхождения, беззаветно влюбленная в парня не своего круга, – я напоминаю себе его.

– Наверное, стоило выбрать книгу с более счастливым концом, – шепчу и, падая на кровать, возвожу глаза к потолку.

Если даже у Бронте не получилось, что уж говорить обо мне?

Гном с носом, как картошка, и грязно-ржавыми волосами, которые я скрываю за каштановой краской. Ростом метр пятьдесят семь – да я даже до шкафчиков на кухне не достаю. А рядом с Макстоном и вовсе ощущаю себя ребенком. Против его метра восьмидесяти я просто смешна.

Наверное, он думает так же.

Разворачиваюсь и перевожу взгляд на дом напротив. Окна Макстона видны из моих. Его комната и моя, как две части целого. И пока он не видит, я могу изучать его маленькую вселенную, даже несмотря на то что уже засмотрела ее до дыр.

Он любит мотоциклы. Знаю это, потому что видела, как он гоняет. В его гараже стоит спортивный «Харлей» с мощным двигателем и светодиодным освещением – я гуглила. А на стене висит посвященная байку черно-белая картина.

Ему нравится минимализм. Ну или он просто не успел разобрать вещи.

И черный цвет. Это уже точно.

У Макстона есть как минимум три татуировки. Таинственная символика на плече, напоминающая рисунки древних народов майя. Птица между большим и указательным пальцем. А еще имя под сердцем – Мира.

Я часто размышляю о том, кто такая эта Мира и что их связывает с Макстоном. Хочется думать, что это его младшая сестра, но у Сайруса Рида только сын. Я знаю.

А еще знаю, что эта девушка очень ему дорога. Ведь никто не станет набивать татуировку с именем человека, который безразличен, да еще и у самого сердца.

Никто. Тем более Макстон.

Знаю. Но, как и в истории с «Грозовым перевалом», глупо надеюсь на иной исход.

– Ииихааа!!! – слышу, а затем чувствую, как меня окатывает ледяной водой. Визжу и подскакиваю с кровати. – Пусть свобода будет вечной!

– Итан, прекрати! Итан!

Мой младший брат ржет, продолжая поливать меня, пока я, мокрая почти насквозь, не отнимаю у него пистолет.

– Еще раз выкинешь что-то подобное, уши надеру! – шиплю.

– Думаешь, Марс глупый? Не замечает, как ты беспалевно на него таращишься?

– И вовсе я не таращусь!

– Да ты скоро дыру в нем просверлишь!

– Я предупредила, мелюзга!

– Эй! Просил ведь так меня не называть!

– А я – не нести чушь! – не кричу, хотя очень хочется. – И вообще, кто разрешил тебе вваливаться в мою комнату без стука?

– Над тобой уже все Стадо ржет, Терри. – Он плюхается на кровать и выдыхает. Передо мной вновь мой трусливый тринадцатилетний брат.

Сажусь рядом и мягко говорю:

– Ну и пусть. Что с того?

– Я не хочу быть странным.

– Ты не странный.

– Но не такой, как они, – выдает и поднимает на меня глаза.

– Да, не такой. Но это круто.

Итан усмехается.

– Что крутого в том, чтобы быть изгоем?

– В Стаде любой нормальный человек будет изгоем.

– А как же Марс?

У меня нет ответа, поэтому молчу.

– Прости. Я не хочу быть дерьмовым братом. – Кается, и я притягиваю его к себе.

– Я все равно люблю тебя. Даже если мне приходится быть дерьмовой сестрой.

Он хмыкает, и я улыбаюсь.

Мне не хочется думать, что Макстон такой же. Что он жестокий, беспринципный, подлый. Не хочется думать, что он часть Стада. Кучки избалованных подростков, которые правят в Озе.

Каждый день, смотря в его окно, я вижу парня со стержнем и стремлениями. Сильного, честного, бойкого, пускай и темпераментного.

Марс много дерется. Это знают все.

И если он злится – это слышат все.

Казалось бы, горячий, как солнце, не имеющий ничего общего с холодной планетой, на которой нет жизни. Красивый, вспыльчивый, опасный. Не для такой, как я. Но что-то в нем непреодолимо меня влечет.

Мне нельзя влюбляться в него.

Но, наверное, я давно опоздала.

Оставшись одна, прикусываю губу и открываю его профиль в социальной сети.

Макстон – музыкант. Барабанщик. Лучший из тех, кого мне доводилось слышать. Не скажу, что этот список огромен… я просто знаю, что права. Чувствую.

Листаю ленту, наверное, в тысячный раз, заучив каждую фотографию, каждое видео наизусть. Я знаю каждую его морщинку, каждую родинку, помню его смех и голос, а еще – шутки. У него фантастическое чувство юмора. И по-настоящему божественный талант. Играть ТАК, как играет Макстон Рид, может не каждый.

И так думаю не только я. Но и его многотысячная армия визжащих, чокнутых фанаток, бросающих на сцену свое нижнее белье и напевающих марш Мендельсона.[1]

Я не такая чокнутая, но тоже фанатка.

Та, о которой он не знает.

Не знает, что каждую неделю по пятницам я прихожу на его концерты и незаметно стою в самом углу. Что по воскресеньям, понедельникам и средам сижу под окнами ночного клуба в Нью-Йорке, слушая, как он репетирует. Что из моих окон слышно, как каждый вечер он играет свои песни в гараже. И что, если не играет, я включаю их на телефоне, потому что уже не засыпаю без них. Привычка. Зависимость. Наверное, и то, и то подходит.

– На репетицию не опоздай! – слышу и осторожно выглядываю в окно.

– А когда я опаздывал?

– Мало ли, фанатка какая отвлечет, – острит Дейтон, и Макстон швыряет в него куртку.

Метьюз ловит ее, и слышу, как ржет.

– Будто я неправду сказал.

– Куртку верни.

– Заберу как трофей.

– Куртку, Дейт.

Перебрасывает кожанку обратно и, уходя, салютует жестянкой.

Макстон усмехается, а после – поднимает взгляд.

Прямо на мое окно.

ЧЕРТ.

Отшатываюсь и вжимаюсь в стенку, жмурясь изо всех сил и жалея, что не могу в нее провалиться. Сердце бьется как сумасшедшее. А душа с грохотом валится в пятки. Чувствую себя пятилетним ребенком, застуканным родителями за поеданием вишневого варенья, которое есть мне запретили.

Глупо, правда?

Но так происходит всегда, когда ОН рядом.

Я творю-говорю-придумываю глупости. И ничего не могу с этим сделать.

И пусть за эти пять недель мы говорили всего дважды, я успеваю прослыть безропотно влюбленной в него чудачкой. Так думает Стадо. А стерва Кайли Куинн не устает брызгать ядом, указывая на мое место.

Когда, наконец, беру себя в руки и поворачиваюсь, Марса во дворе уже нет.

Только тогда решаюсь нараспашку открыть окно, впуская в комнату воздух.

Глава 2

Ри

Если забыть о злобной ведьме Запада и парочке ее приспешников, моя жизнь в Озе напоминает сказку. Вкуснейшие блинчики на завтрак по папиному рецепту – моя любимейшая часть дня. Особенно по таким дням, как сегодня.

– Снова пойдешь слушать, как играют «Волки»? – папа подкладывает мне еще несколько блинчиков, которыми я до отвала набиваю рот.

Он считает, что я – как бы это выразиться? – дружу со Стадом. Ну там, хожу на их тусовки и репетиции группы, гуляю допоздна – в общем, по полной провожу свое лето. Не зная, что все это время я либо сижу на пристани, либо помогаю в книжном клубе.

Не хочу заставлять его волноваться, раскрывая свою маленькую безобидную ложь, поэтому киваю.

– Может, мне сходить разок с тобой? – облокачивается о кухонный шкаф и складывает на груди руки, а я едва не давлюсь любимым завтраком.

– Э-эм… ты ведь не любишь рок, пап.

– Нет, но было бы неплохо проникнуться молодежной музыкой, как считаешь? Во сколько у них репетиция?

– В семь, – сдает меня Итан.

Интересно, сколько дают за убийство младшего брата?

– Отлично, думаю, к этому времени я смогу закончить свои дела.

– Ну-у… это ведь только репетиция, – хватаюсь за соломинку, – концерт намного масштабнее…

– И многолюднее, – перебивает. – Не люблю толпу, ты ведь знаешь.

Ага. Знаю.

– А можно я тоже пойду? – Итан улыбается, а мне так хочется отвесить ему смачный подзатыльник, что едва сдерживаюсь.

– Нет. Я уже говорил, подобные мероприятия – не для детей.

– Мне уже тринадцать!

– Итан.

– Вот вечно так, – бурчит, а я облегченно выдыхаю.

Хоть с чем-то повезло.

– Ладно, мне пора, – вскакиваю со стула, на ходу дожевывая последний кусок.

– Идешь гулять?

– Мм-м, вроде того. Сегодня книжный клуб.

– Верно. Что обсуждаете?

– «Грозовой перевал», – отвечаю, но в который раз ловлю себя на мысли, что было бы неплохо начать читать учебники. Ту кучу умных книг по психиатрии, которую Нью-Йоркский университет рекомендует всем своим студентам прочитать к началу обучения и которую я, поступив, притащила с собой в Оз.

– Я рад, что ты нашла здесь друзей, Бэмби.

– Пап. – смущаюсь. – Ну договаривались же.

– Еще пять лет назад тебе нравилось, когда я так тебя называл, – смеется.

– А еще пять лет назад я играла в куклы и думала, что стану модельером.

Притягивает меня к себе и крепко обнимает. Дышит прямо в волосы так, что я расслабляюсь, забывая обо всем на свете. В его объятиях всегда как в коконе – безопасно.

– Иногда я забываю, что ты уже такая взрослая. И мне страшно тебя терять.

– Не потеряешь. Потому что я никуда от тебя не уеду.

– Иди, – целует в волосы и отпускает, – повеселись, ладно?

– Как всегда! – обещаю, практически вылетая из дома.

Вдыхаю влажный утренний воздух и улыбаюсь, поправляя за спиной рюкзак.

Оз – огромная территория с многочисленными дорожками, улицами и кварталами, но мне нравится прогуливаться по нему пешком. Узнавать, исследовать, наблюдать.

Проект поселка официально еще не завершен. Папа планировал сдать его в июне полностью доделанным: как привык, до мелочи. Но запущенная заказчиком реклама дала настолько ошеломительный результат, что покупатели начали съезжаться толпами. Никто не хотел ждать. Участки скупали с еще недостроенными домами, причем, насколько я знаю, по просто баснословным ценам. В итоге, так как остались больше косметические работы, нежели капитальные, было решено разрешить заселение.

Собственно, так Стадо здесь и оказалось.

Ну и мы вместе с ним.

Но знаете что?

Не все в Озе такие.

Есть и простые, добродушные люди, нашедшие здесь не только тихое пристанище, но и работу. Не испорченные деньгами и влиянием. Обычные. Как мы.

Добредаю до небольшого книжного магазинчика, спроектированного по моему детскому рисунку, в который папа словно вдохнул новую жизнь. Это уютный домик в стиле прованс, окруженный лавандовым полем, летними скамейками и волшебными огнями. После пристани это еще одно место в Озе, где я чувствую себя своей. Особенно ночью, когда все вокруг будто бы оживает.

Толкаю калитку и вдыхаю пьянящий пряный запах, смешанный с ароматом свежей выпечки и книг. Один из моих любимых.

– Доброе утро, дедушка!

– Ри, милая, это ты?

– Как и всегда в это время, – широко улыбаюсь, когда большие медвежьи лапы заключают меня в свои объятия.

– Грейс испекла твой любимый пирог.

– Не терпится попробовать.

Дедушка Эл смеется, а затем машет в сторону дома.

– Иди, дочка, иди. До открытия еще целых полчаса.

У меня нет родных дедушки и бабушки. Я потеряла их рано. Точнее, папа потерял, а я просто их не знала. И так уж вышло, что за какие-то несколько недель эти люди сумели подарить мне целую семью. Наверное, глупо, но я люблю их, как если бы знала всю свою жизнь. И они так же любят меня.

– О, детка, я так рада, что ты пришла! Помоги-ка мне скорее.

Успеваю подхватить пирог прежде, чем он плашмя падает на пол.

Что было бы весьма прискорбно.

Весьма-весьма прискорбно.

– Кажется, я готова съесть его весь, – широко улыбаюсь, и бабушка смеется.

– На здоровье, милая. В духовке еще два подходят.

Через двадцать минут я уже могу похвастаться тремя выпитыми кружками облепихового чая и четырьмя съеденными кусками персиковой сдобы. И не спрашивайте, куда в меня столько влезает (особенно после двойной порции блинчиков на завтрак), но я всегда очень много ем. Это мой бич. Мое проклятие. Называйте, как хотите.

И ах да, я из тех самых злобных ведьм, которые едят и не поправляются.

Теперь можете меня убить.

Закончив уборку, завариваю большой чайник чая и ставлю на стол два оставшихся пирога. Как говорит бабушка – «хорошая книга и выпечка, приправленная щепоткой любви, способны растопить любое сердце». Вообще-то наш книжный клуб не похож на остальные. Да, мы обсуждаем книги, делимся впечатлениями, переживаниями, идеями. Но главное – находим здесь дом. Каждый по-своему и свой. Но дом.

– Итак, сегодня обсуждаем «Грозовой перевал»…

Плюхаюсь в широкое подвесное кресло и рядом, сворачиваясь клубочком, пристраивается Хитклифф – крошечный светло-серый котенок, которого я подобрала в прошлый четверг. У папы аллергия на шерсть, поэтому дедушка с бабушкой оставили его у себя. Так беспризорный уличный дворняжка стал благородным пушистиком с замашками дворянина. Которого, кстати говоря, балуют вкусной едой чаще, чем меня.

Сегодня пришло даже больше людей, чем обычно. Две уже пожилые пары с южной стороны, их внуки – Мейси и Адам: обоим вроде бы лет по шесть. Люси из цветочного. Стив – наш сосед. И еще несколько человек, которых я видела впервые. Наверное, зазывные листовки сработали. Нужно обязательно расклеить еще.

За бабушкиным вступлением и шутками дедушки не замечаю, как расслабляюсь. Настолько, что уже через пять минут не слышу посторонних звуков и голосов. Ни детского смеха, ни топота неугомонных ног – ничего. Абсолютно.

И слишком поздно понимаю почему.

Не без хорошего пинка, конечно.

– Милая, просыпайся, – тепло знакомого голоса обволакивает, и я лишь сильнее проваливаюсь, – нет-нет-нет, не вздумай. Сегодня ведь концерт, помнишь?

Концерт.

Марс!

Меня так резко выбрасывает из сна, что на мгновение даже забываю, где нахожусь.

– Я что, уснула? – О, нет, это плохо, очень-очень плохо. – Я ведь должна была с докладом выступать…

– Ничего страшного, детка. Люси неплохо справилась.

Успокаиваюсь, хотя чувство вины все еще грызет.

Хитклифф растягивается и мурчит сквозь сон, а я по инерции бросаю взгляд на часы.

– Уже три? – ахаю, не понимая, как могла проспать почти пять часов.

В кресле. Сидя.

– Вот так вырубило тебя, сами диву даемся, – смеется дедушка, – поди ночка совсем бессонная была.

– Замолчи ты, старый, – шутливо бьет его по руке.

А я бы смутилась, если бы было чему.

Если бы я, скажем, гуляла с Макстоном, а не пялилась всю ночь в его окно.

Что, наверное, тоже своего рода неловко, но ведь об этом никто никогда не узнает, верно? Кроме Скайлер. Ей я рассказываю все.

– Мне, наверное, пора. Еще переодеться нужно.

– Конечно, милая, иди. О, и захвати несколько кусочков пирога для папы.

Дома ставлю контейнер в холодильник, принимаю душ и выбираю джинсовые шорты и простую белую майку. Как бы ни хотелось надеть платье: а) оно неудобно в долгой дороге; б) так я буду менее заметной, учитывая, что на этот раз мне придется войти…

Может еще не поздно сказать, что я заболела?

Как раз достаю с полки худи, когда звонит мобильник.

Папа.

Черт.

Черт-черт-черт.

Закусываю губу и отвечаю, потому что не сделать этого и довести единственного и любимого родителя до приступа – плохая затея.

– Да, пап, я уже выхожу.

– Бэмби, прости, на объекте возникли срочные дела, которые необходимо доделать к утру. Боюсь, что не смогу пойти с тобой на репетицию.

– Ничего. Сходим в другой раз.

ГОСПОДИ, СПАСИБО ТЕБЕ!

– Будь осторожна, ладно?

– Пап, до клуба всего несколько километров.

– Тебя подвезут?

– Как и всегда.

– Не забывай звонить.

– Обещаю.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Отключаюсь и сую телефон в боковой карман кожаного рюкзака. До репетиции остается полтора часа. Как раз, чтобы добраться до черты города, а там – и до бара.

Почти всю дорогу болтаю со Скай, моей единственной лучшей подругой и здесь, и в Нью-Йорке. Она поддерживает меня, какие бы глупости я не вытворяла. А еще – разделяет мою страсть к музыке. Как и каждую среду, мы слушаем, как репетируют «Волки». Смеемся, поем и практически без устали говорим о Нем.

Макстон Рид – восходящая звезда.

Уникальный драммер[2], умеющий отбивать сумасшедшие ритмы на барабанах и одновременно быть на бэк-вокале.

Несомненно, ведущим голосом «Волков» остается Дейтон. Однако некоторые песни звучали бы совершенно по-другому, если бы не Макстон. Его резкий хрипловатый голос на фоне гладкого вокала Метьюза формирует собой особую гармонию. А хулиганский стиль исполнения добавляет пикантности в звучании.

Когда Скайлер отключается, прислоняюсь к кирпичной кладке и прикрываю глаза. Стена вибрирует, и мне кажется, что так я становлюсь к Нему ближе. Что не только слышу Его, но и чувствую. Каждой клеточкой тела и каждой потаенной струной души.

Кто бы мог подумать, что голос – простой человеческий голос – может так стремительно пробираться под кожу. Может так воздействовать на мир внутри. Переворачивать мысли, чувства… пробуждать желания.

Так заслушиваюсь, что едва не забываю про время.

Чейз должен вот-вот подъехать. Он работает в городе, поэтому, когда его смены совпадают с репетициями, подхватывает меня у клуба. Сегодня как раз такой день.

Не знаю, сколько жду – пропускаю, наверное, всех, кто присутствовал на репетиции. Заметив Метьюза, отворачиваюсь, хоть в этом и нет никакого смысла. Он так увлечен своими визжащими фанатками, что заметил бы меня, только будь я без верха.

И то не факт.

Клуб довольно быстро пустеет, и я начинаю нервно кусать пересохшие губы.

Если честно, я до коликов боюсь темноты.

И тех чудовищ, которых эта темнота рождает.

Смелость – не моя сильная сторона. Я без страха прихожу на репетиции лишь потому, что на них всегда многолюдно, и потому что, когда Чейз не может меня забрать, я езжу на последнем автобусе, на который сейчас уже опоздала.

Пьяные крики вынуждают вздрогнуть.

Ухожу дальше в тень, но это уже не спасает.

– Эй, малышка, скучаешь? – замираю, и по коже проносится мороз. – Может, присоединишься?

Не реагировать, не реагировать… повторяю, как мантру и, плотнее закутавшись в худи, набрасываю на голову капюшон. Отступаю, но поздно понимаю – некуда.

– Похоже ты ей не нравишься, Рем.

Грязный смех смешивается с тошнотворным запахом алкоголя.

Срываюсь, чтобы убежать, но не успеваю.

– Куда это ты собралась? – самый пьяный хватает за локоть, но я в отвращении отдергиваю руку. – Ты смотри какая недотрога, – ухмыляется. – Нравится, когда к тебе применяют силу? – На этот раз вырваться не удается. Отморозок до синяков стискивает запястья и жмет к себе, дыша в лицо перегаром.

– Зачем тебе эта глухонемая?

– Молчать будет, это даже хорошо, – мерзкая издевка током бьет по перепонкам.

И нужно бы бороться, но вместо этого цепенею, врастая ногами в асфальт.

Еще не зная, какого зверя разбудила.

Глава 3

Ри

– Эй! Закурить не найдется?

Рвано выдыхаю и едва не всхлипываю от облегчения. Этот низкий с хрипотцой голос узнаю из миллиона самых похожих. Подонки расступаются, и я вижу ЕГО.

Макстон Рид расслабленно сидит на своем байке – одна нога на подставке, другая небрежно касается асфальта – и смотрит на происходящее, как на что-то обычное. А я засматриваюсь на его мужественные руки, виднеющиеся из-под спущенной до локтей кожанки, и черную футболку в стиле кэжуал бренда Dsquared.

– Свалил бы ты отсюда, парень, – тот, которого называют Ремом, поворачивается и смотрит в те самые глаза, которые жгут сильнее лавы. – Весь кайф ломаешь.

– Думаю, мы сделаем иначе. Вы свалите, а я заберу девчонку.

Хватка, которой меня держат, тут же ослабевает.

– Повтори-ка, – сплевывает и делает несколько шагов вперед.

Макстон спокойно встает с байка, вырастая над подонком, а у меня сердце с разбега ухает в пятки.

– Девчонку отпусти, – без опаски тянет.

– С какой стати?

– Потому что она моя.

Так просто и естественно, что верю даже я.

– Как сильно ты ее хочешь? – усмехается Рем, а затем неторопливо стягивает с себя куртку.

Макстон все понимает.

Как и я.

Один взгляд в мои глаза – он снимает кожанку и вешает ее на руль.

– Девчонка будет ждать у байка.

– А хотелка не треснет?

– Это мое условие.

Не дыша смотрю на отморозка. Не знаю, что им руководит – жажда победы или глупость, но он соглашается. Понятия не имея, с кем связывается.

Меня практически выталкивают из толпы. И только оказавшись ЗА кругом, наконец, дышу в полную силу. Разумом овладевают инстинкты, и я прячусь за широкую спину, за которой, как и думаю, ощущаю себя в безопасности.

– Ты в порядке? – спрашивает шепотом, и я утвердительно киваю. – У байка жди.

– Но…

– Иди, Ри.

Ри. Он снова называет меня по имени.

Так мягко и заботливо, что почти теряю голову.

Отрезвляет маячащая перед глазами красная кнопка, сигнализирующая об опасности. О той, в которую Макстон попадает из-за меня. Из горла рвутся немые всхлипы, и я до боли в ладонях стискиваю пальцы и кусаю обветренные губы.

Секунда.

И весь мир окрашивается в багровый.

Один удар. Второй. Третий.

Макстон дерется как зверь. Разбрасывает моих обидчиков, будто они пушинки. А я стою как вкопанная, не решаясь пошевелиться. В какой-то момент жмурюсь и отключаю слух – всегда делаю так, когда сильно чего-то боюсь. Знаете это предобморочное состояние, когда в ушах начинает звенеть, а голова напоминает несущуюся по кругу карусель? Я ощущаю его каждый раз, когда подхожу к большой воде ближе, чем на метр.

Вот такой нелепый парадокс.

Озеро в Озе – мое любимое место. Я часами сижу на понтоне, читаю и думаю, но еще ни разу не заходила за начерченную в голове черту.

Я не боюсь воды как таковой. Но боюсь ее глубины.

Испытываю постоянный, неконтролируемый страх перед морями, океанами, бассейнами сколько себя помню. А это очень-очень долго.

– Ри, – знакомый голос проникает в сознание и расплывается в нем каким-то фантастическим теплом. – Ты слышишь меня? Ри.

Открываю глаза, врезаясь ими в любимую жидкую лаву. Тону в ней, горю, а еще вся от кончика носа до пят дрожу.

– Замерзла?

И что мне сказать?

На мне теплый худи с флисом, а его близость – горячее поверхности солнца. Но нужно ведь объяснить, отчего тело прошибает озноб, поэтому киваю, понимая, что лгу.

Макстон снимает с байка кожанку и молча накидывает ее мне на плечи.

– Порядок?

– Да.

С ним разве может быть иначе?

Моргаю и перевожу взгляд на отморозков. Трое все еще валяются на асфальте – пьяные, побитые, жалкие. А самый главный поднимается, вытирая рассеченную губу. У него вообще все лицо в крови, и это определенно пугает.

Меня.

Потому что Макстон Рид хладнокровно спокоен.

– На чем ты приехала?

– Эм… на этом, – неуютно переступаю с ноги на ногу, и Марс усмехается.

– То есть пришла пешком?

– Имеешь что-то против? – не знаю, как вообще связываю больше двух слов.

Он снова усмехается, а затем забирается на свой байк и кивает.

– Запрыгивай, подвезу.

Оборачиваюсь, сталкиваясь взглядом с Ремом. Он все еще смотрит, но уже не понтуется. Больше – нет. И точно не сейчас.

Скорость – не моя стихия, и от одного лишь вида мотоцикла душа стремглав сбегает в пятки, но перспектива остаться тут одной кажется хуже той, что ждет меня, если я рискну. Поэтому на все еще ватных ногах подхожу к «Харлею», и Макстон протягивает мне шлем.

Беру его в руки, а затем просто глупо пялюсь, понятия не имея, с чего начать.

Как эту штуковину вообще надевать?

– Давай помогу, – усмехается, но как-то без издевки.

Мило, что ли.

Легко, будто делал это уже миллион раз, помогает мне натянуть на голову шлем, сам регулирует ремешок и застегивает его до щелчка. Кажется, будто рядом с ним и не боюсь ничего, будто все по плечу, даже глубина. Но это ощущение так же обманчиво, как и суровая реальность – страхи не исчезают по такому же простому щелчку.

– Теперь обопрись об меня. – его сексуальный с хрипотцой голос звучит как проклятие. – Не бойся, я не кусаюсь.

Выдыхаю, а затем сжимаю его плечо и перебрасываю ногу через байк.

– Вот так, а теперь держись.

Держаться? Прямо за… него?

Рев двигателя заглушает визг, и я как маленькая тут же обнимаю широкую талию.

Хотя ВЦЕПЛЯЮСЬ подходит к ситуации куда больше.

Раз, два…

Даже испугаться не успеваю, Макстон пинает подножку, и байк резко срывается с места. От неожиданности вскрикиваю, зажмуриваюсь и вжимаюсь в его спину. Вот тут-то меня и накрывает. Дрожь волной прокатывается по позвоночнику, сердце ухает куда-то в пятки, а дыхание едва не останавливается.

Я умираю?

Это смерть?

– Расслабься! И наслаждайся ветром!

Расслабиться? Наслаждаться?

Не знаю, возможно ли это вовсе.

Скорость так пугает, что я мысленно перебираю в голове все варианты возможной катастрофы. Как мы врезаемся в летящий навстречу грузовик. Или переворачиваемся, потому что на дороге появляется лось. И не спрашивайте меня, откуда. Ну или вылетаем куда-нибудь в кювет, внезапно теряя управление. А что, если откажут тормоза?

Представляя все это, цепляюсь за Макстона сильнее. И кажется, что через минуту уже стискиваю его до скелетного хруста. Вот так мне страшно.

Слышу, а после ощущаю, как адский байк сбавляет скорость.

– Так лучше?

Не знаю, чувствует ли он, но киваю.

Так действительно лучше.

Я все еще крепко его обнимаю – не знаю больше потому, что до сих пор страшно, или потому, что, вероятно, это мой первый и последний шанс побыть с ним вот так, очень-очень близко. Но, наверное, и то, и другое вкупе.

Не замечаю ни времени, ни пространства.

Но расслабляюсь.

Невероятно, правда?

Просто доверяюсь ему и ловлю встречный ветер, хоть все еще и не размыкаю глаз. Дышу его ароматом – таким… как воздух в марокканской пустыне. Не знаю, его ли это запах или так раскрываются оставшиеся на коже нотки парфюма, но клянусь, почти физически ощущаю горячий ветер, твердый песок, высушенные травы и пряности. И еще… что-то такое анималистическое, словно дающее намек на то, что пустыня живая и где-то там, неподалеку, обитают бедуины и верблюды.

И эта химия поражает каждую клеточку внутри меня.

– Приехали, – шепчет, когда я едва не засыпаю, уткнувшись ему в футболку.

Заснуть на двигающемся мотоцикле, вы можете себе представить?

Нехотя расцепляю руки, чтобы не выглядеть той самой влюбленной дурочкой, которой, по сути, и являюсь. Ни важничаю и не играю, просто не хочу давать самой себе повод для надежды. Знаю ведь, что не будет между нами ничего. У Макстона есть Кайли, а я… мы разные слишком, между нами грань, разделяющая миры, к которым мы принадлежим.

Он уберег меня от неприятностей, а после – подвез. Не стоит придавать этому слишком большое значение. На его месте, наверное, так поступил бы любой.

– Макстон.

– Добрый вечер, мистер Митчелл.

Папа выходит из дома, вероятно, услышав звук ревущего Харлея. А, возможно, увидев нас из окна. В любом случае, не знаю, куда деть глаза.

– Как репетиция?

– Отлично. Через неделю концерт. Придете?

– Посмотрим, – улыбается, а я уже готовлюсь бежать без оглядки, прячась в своей комнате, как в защитном коконе. – Спасибо, что подвез мою дочку.

– Пойдем, пап, нам пора уже, – встреваю, дабы он не проговорился.

Это вообще очень опасный момент – во всех его смыслах.

– Можете дать нам еще пару минут?

Замираю на месте как вкопанная. А папа, нет чтобы проявить твердость, просто кивает, оставляя нас наедине и бросая мне что-то вроде: жду тебя дома, Бэмби.

Или послышалось? Хоть бы послышалось.

– Бэмби? – одними уголками губ, а я сглатываю, мечтая провалиться.

– Он постоянно меня так называет, хотя мне уже и не четыре давно.

– Это очень мило, – шепчет, а я и хочу продлить этот миг и мечтаю, чтобы он поскорее закончился. Стыдно. Страшно. Хорошо. Я испытываю такой невероятный спектр чувств и эмоций, что не знаю, как вообще нахожусь в сознании.

Столько всего за один вечер – слишком для меня.

– Что ты делала у клуба?

– Что?

– Ты на репетицию приходила?

– Я… встречалась кое с кем.

– Парень?

– Друг, – отвечаю быстро, слишком-слишком быстро.

Он усмехается, а я чувствую, как пунцовею.

– Спокойной ночи, Ри, – тихо, томно, или мне так только слышится.

Заводит двигатель, чтобы доехать до своего гаража, заглушая мой мягкий шепот:

– Спокойной ночи, Марс.

Глава 4

Ри

Мой папа – главный архитектор. Папа Макстона – крупный бизнесмен, по заказу которого строился Оз. Только вот он сам сюда никогда не приезжал. А я влюбилась в его сына прежде, чем узнала его фамилию.

Вот так крупно я влипла.

– Так он серьезно тебя спас? А затем подвез до дома на своем «Харлее»? И как об этом еще на всю планету не раструбили, – смеется Скайлер, черпая из банки мороженое.

Даже несмотря на то что между нами нескончаемые километры, мы общаемся почти постоянно – по телефону, голосовыми, через мессенджеры или как сейчас – по видеосвязи.

– Наши дома по соседству.

– О, ну конечно. Хочешь сказать, что, если бы ты жила в соседнем штате, он бы бросил тебя у клуба ночью?

– Нет. Я просто пытаюсь не придавать этому слишком большое значение.

– Что-то вроде: «не взлетай высоко, а то больно будет падать»?

– Что-то вроде, – тихо отвечаю, невольно засматриваясь в соседское окно.

Интересно, чем он сейчас занят?

Уже почти полночь, свет в его комнате не горит, да и из гаража не доносится ни звука. Значит, не репетирует. Может, гуляет? Интересно, с кем – с ребятами или с Кайли?

– Ты так дыру в его окне просверлишь.

Моргаю и перевожу взгляд обратно на экран.

Скайлер заливается смехом, а я жалею, что банка и подруга находятся так далеко, иначе бы первая давно уже полетела во вторую.

– Сегодня просто луна красивая.

– То есть планета, – поправляет, и я закатываю глаза.

– Иногда ты просто невыносима!

– За это ты меня и любишь!

И это самая чистая правда.

– Так что ты решила, пойдешь на концерт?

Едва думаю об этом – задыхаюсь. Становится плохо, мутит, кружится голова.

– Не знаю, смогу ли я…

– Терри! Ты была с ним наедине уже дважды! И ни разу не грохнулась в обморок!

Так-то оно так…

– Это твой шанс, глупая, – не унимается Скайлер. – Макстон пригласил твоего отца, так дерзай, составь ему компанию. А там, глядишь, он и станет той самой ниточкой, которая вас свяжет. Этот загадочный барабанщик – твоя половинка, я знаю это.

– Точно, – усмехаюсь, – тебе ведь об этом звезды сказали.

– Люди врут, вселенная – никогда, – Скайлер не обижается, лишь выдает мне давно знакомую мантру, в которой, если уж быть откровенной, есть смысл.

Однако вообразить, что я и Макстон в самом деле можем быть половинками одного целого… невозможно.

Кто я и кто он?

К тому же, Кайли… она была, есть и будет в его жизни. А разлучать двух влюбленных не в моем характере. Даже если очень сильно хочется.

Всю ночь ворочаюсь.

Не знаю – то ли дело в эмоциях, которые до сих пор бьют через край, то ли в том, что мысли вертятся в голове, как потерявшая управление карусель – безостановочно. Я знаю, что этот вечер ничего не меняет – ни в моей жизни, ни тем более в жизни Макстона. Но это саднящее чувство внутри, будто бы что-то не так, не оставляет.

Я не должна придавать этому значение, – не знаю, в какой раз повторяю.

И головой понимаю – все правильно, но сердце беснуется.

Не хочет признавать очевидное.

Не помню, как успокаиваюсь. Помню лишь, что окно напротив начинает раскрашиваться в багряный, а колыбельной в ушах становятся любимые строчки. Глаза закрываются, и я погружаюсь в каждое слово, исходящее из Его сердца. В этой песне главный вокал у Марса. Потому она моя любимая. Спокойная, без сильных басов и громкого сопровождения – больше акустическая, немного выбивающаяся из стиля группы, но между тем западающая глубоко в душу. И навечно остающаяся в ней.

Просыпаюсь спустя несколько часов, а может и минут, под знакомый звериный рев. Снимаю наушники и, отбросив в сторону одеяло, выглядываю в окно.

Макстон глушит «Харлей», а я знаю, что произойдет дальше с точностью до секунды. Поэтому соскакиваю с постели, хватаю кожанку, которую забыла ему вернуть вечером, и выношусь из дома в том виде, в котором проснулась – в своих стареньких поношенных лосинах и растянутой розовой футболке, а еще, наверное, с полнейшей катастрофой на голове.

Когда сбегаю с крыльца, Макстон уже закрывает дверь гаража.

– Привет.

– С добрым утром, Бэмби, – улыбается, а я едва голову не теряю от его голоса, взгляда и этого… очень интимного для меня прозвища, – не спится?

– Ранние подъемы – моя вредная привычка, – вру, не краснея.

Скайлер-таки как в воду глядела.

– А я думал, ты поздняя пташка.

– А я думала, ты никогда не расстаешься со своей курткой, – протягиваю ему кожанку. И вот вроде бы должна была сравнять этим счет…

– Читаешь мои соцсети?

– Мы соседи. Я наблюдательна.

– То есть ты за мной следишь? – на полном серьезе, сдвигая брови.

– Нет, я… – наверное, сужаюсь до молекулы, а еще начинаю пунцоветь и запинаться, потому что лицо Макстона вдруг расслабляется, и он заливается смехом.

Самым настоящим и безумно красивым смехом.

– Да расслабься, олененок, это шутка. Кстати, зачетные тапочки.

Ноги тут же напрягаются, и я чувствую, а потом и узнаю свои розовые кигуруми-тапки, которые надеваю на автомате, каждое утро вылезая из постели.

И в которых выхожу на улицу.

Прямо к нему!

ГОСПОДИБОЖЕ.

Какой стыд!

– Твои?

– Эм-м… а ты бы поверил, если бы я сказала, что это тапочки моего брата?

– Будь они не девчачьи – может быть, – улыбается, а я снова краснею с макушки до пят. – Спасибо, что вернула куртку.

– А тебе за то, что спас.

– Ты поосторожнее в следующий раз, окей? Все-таки время неспокойное, да и место тоже. Захочешь встретиться со своим другом – маякни, я подвезу.

– Подве-зешь? – абсолютно не ожидаю.

Наверное, так сильно распахиваю глаза, что становлюсь похожа на лемура.

– Стесняешься меня?

– Нет. Что ты, конечно, нет. Просто…

…никакого друга нет, я выдумала его, чтобы не сознаваться, что тайком прихожу на твои концерты.

Не так уж и сложно, правда?

– …это, наверное, не совсем удобно.

– Зато я буду за тебя спокоен.

– Ты за меня волнуешься? – Кажется, что мир начинает быстро-быстро вертеться, и я почти забываю, как правильно дышать.

– Теперь, когда один раз я уже выручил тебя из беды, мне кажется, что я несу за тебя ответственность.

Как за зверушку – мысль больно ударяется о ребра, и вся эйфория сходит так резко, что каждый миллиметр кожи прошибает неконтролируемый озноб.

Дурочка-дурочка, Ри.

Сглатываю и давлю наружу улыбку.

– Я буду осторожна, – не знаю, насколько искренне выходит.

Но я в принципе плохо лгу.

– Эй, все в порядке? – делает шаг, а я как ошпаренная отпрыгиваю от него на два.

– Да, – улыбаюсь шире. – В полном. Мне идти нужно, папа ждет.

– Тогда увидимся?

Мычу что-то вроде «угу», а затем разворачиваюсь резче, чем следует, и почти несусь в сторону дома – своей уютной, безопасной берлоги. Где не так плохо, не так больно, где все, как надо…

Захлопнув дверь, прислоняюсь к ней спиной и защелкиваю замок.

Все еще знобит.

А сердце бьется как лихорадочное.

Так вот, кто я для него теперь. Соседская девчонка, которую нужно защищать. Вытаскивать из неприятностей, подвозить, когда это необходимо и укрывать курткой, чтобы не замерзла. Младшая сестра. Когда-нибудь, возможно, друг. Но та, отношения с которой никогда – ни при каких обстоятельствах – не перерастут в нечто большее.

Так уж заведено.

Макстону уже двадцать три, а мне едва исполнилось восемнадцать.

Он почти известный на весь мир музыкант, а я только-только окончила школу. Я еще даже не первокурсница. Слишком маленькая и неопытная в его глазах.

Так чего я жду?

На что рассчитываю?

Закусываю губу и захожу на кухню. Включаю духовку, достаю все необходимое. Все движения на автомате – яйца, сахар, мука: взбиваю, мешаю, разливаю в формы. Крошу шоколад и зефир. Сосредотачиваюсь на консистенции и вкусе, и уже через полчаса понимаю, что расслабляюсь. Отпускаю мысли, чувства, переживания.

Причем совершенно нелепые.

И почему я так реагирую?

Будто бы после всего случившегося все-таки даю себе надежду.

Глупая? Безумная?

Наверное, и то, и другое одновременно.

Запах свежей выпечки – мое самое лучшее седативное. Я глубоко вдыхаю его, раз за разом доставая противень из духовки, и очень скоро он заполоняет весь наш дом, каждый его укромный уголок. И всю меня.

– Шоколадные кексы?

Улыбаюсь, ставя горячую форму на стол.

– С зефиром.

– Запах потрясающий, – хвалит папа, и я чувствую, как от его слов в каждой клеточке зарождается ни с чем несравнимое тепло.

– Будешь?

– Я когда-нибудь отказывался? – Никогда.

Пока наливаю облепиховый чай, ощущаю, как родной взгляд до мурашек прожигает затылок. И начинает прожигать сильнее, когда ставлю кружку рядом на стол.

– У тебя все хорошо?

– Да. – Ведь хорошо же? – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что как бы я ни обожал твои кексы, ты печешь их только когда чем-то расстроена. – Тот случай, когда близкий человек понимает тебя лучше, чем ты сама.

– Все правда хорошо.

– О, кексы! – Итан хватает три сразу и довольно плюхается на стул.

Я улыбаюсь, а папа внезапно тянет меня к себе и целует в волосы.

Врать выше моих сил. Поэтому просто прикрываю глаза, наслаждаясь его теплом и безопасностью, кутаюсь сильнее, чтобы спрятаться.

– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все? – шепчет, и я киваю.

Знаю, что могу. Но иногда это слишком волнительно и страшно.

Да и что я скажу?

Пап, я влюбилась? Крепко и безответно?

Порой я просто не знаю, чего хочу больше: уехать или остаться.

– Не забудь про вечеринку сегодня.

Ве-че-ринку?

Наверное, моргаю как глупая кукла, потому что папа добавляет:

– День рождения Метьюза. Ты что, забыла?

Блин.

И правда забыла.

– Ну я…

– Планируется какая-то грандиозная тусовка, – усмехается, – так у вас говорят?

– Вроде того… – пытаюсь улыбнуться я.

– Надолго не задерживайся, хорошо?

– Пап, я… не уверена, что пойду.

– Это еще почему?

Наверное, потому, что меня туда не звали?

– Ты ведь знаешь, все эти… пьяные сборища не для меня.

– Вы ведь так дружили раньше, Тереза.

– Когда нам было по пять.

Точнее, мне – пять. Дейтону на тот момент было уже девять, и я бегала за ним словно приклеенный хвостик. Он – тот мальчик, на которого я равнялась. И как часто бывает, с которым немного позже нас развело по разным сторонам. Его семья переехала в дом побольше и район подороже. Вроде бы тогда мистер Метьюз получил новое назначение и начал больше зарабатывать. Для них поменялось почти все – окружение, потребности, вещи. Несмотря на это, с папой они всегда оставались в довольно теплых отношениях. Чего не скажешь о нас с Дейтоном.

Наверное, он и не помнит меня уже.

А я не то чтобы хочу напоминать.

– Не буду давить на тебя, но ты подумай, договорились?

– Договорились, – обещаю, хотя и так давно все решила.

– А ты не забудь сделать математику. И начни хоть что-то из списка на лето.

– Ла-а-адно, – Итан едва не закатывает глаза. По мнению моего брата, чтение – сущее наказание. И он охотнее сделает любую работу по дому, чем откроет книгу.

Этот чертенок – полная моя противоположность.

– Ты что, действительно собираешься пойти на эту вечеринку? – когда за папой закрывается дверь, интересуется Итан.

– Ты ведь знаешь, что нет.

– Тогда, может, перестанешь, наконец, врать папе?

Сглатываю, виновато сжимая пальцами чашку.

Перестану, обещаю.

Мне просто нужно еще немного времени с Ним.

Пять недель. Всего пять.

Ведь это так мало, верно?

Ну что может случиться?

Глава 5

Ри

– Так что ты наденешь?