Нино и ее призраки E-Book

Анна Теплицкая

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Слишком личное. Откровенно о сокровенном
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 419

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Нино Кецховели живёт в роскошной квартире на Фонтанке: муж-полковник, двое сыновей, любовник и хроническая усталость от жизни. В поисках выхода она приходит к гипнотерапевту, но путешествия в подсознание таят опасность. История Нино — это и драма любви, и психологический эксперимент, и путешествие по мифологическому Петербургу, где реальность и воображение сплетаются до неразличимости. Грузия, Россия, три десятилетия жизни и один вопрос: можно ли вырваться из круга собственных воспоминаний?

Leseprobe

Анна Аркадьевна Теплицкая Нино и ее призраки

© Теплицкая А., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

– Наша великая любовь началась с секса втроем.

Женщина, называющая себя психологом, глянула на меня исподлобья поверх очков, так и норовивших съехать с утиного носа, и уточнила:

– Ваша великая любовь с мужем?

– С мужем? – не поняла я. – При чем здесь мой муж?

– Все ясно, – психолог опустила глаза куда-то в недра своего блокнота, будто вне этой вещицы не существовало больше ничего, и уже не поднимала их на меня.

Не знаю, зачем она нацепила эти миниатюрные квадратные стеклышки, потому что через них она вовсе и не смотрела – я за этим внимательно следила последние десять минут. Очки ездили взад-вперед по носу, обтянутому толстой пористой кожей: психолог морщилась и по складкам оправа удивительным образом поднималась – руками она при этом не пользовалась. Поэтому я с нарастающим нетерпением ждала, пока они съедут окончательно и, разогнавшись на вдавленной спинке, подпрыгнут на кончике, упадут и на хрен разобьются.

– Вы хотите шокировать меня, удивить или эпатировать. Напрашивается вопрос: зачем вам это нужно? – спросила она.

– Почему это? Вы спросили, я ответила. Все по-честному.

– Вам нравится ощущать себя не такой, как все, верно? Ваше бессознательное манифестирует: «я не обычная женщина», «мне чужды традиционные ценности» – ведь так?

Тут я заметила кольцо на ее пальце, замужняя психологша, психологиня со стажем, ратующая за вечные семейные ценности. Само мое появление тут ее раздражает. У этой сердитой женщины, которая годами впечатывала в лицо маску нарочитого профессионализма, вероятнее всего, муж-работяга и один-единственный ребенок, бедный малыш, что ходит по квартирке, поджимая попу как нашкодивший пес. Оба живут в стрессе, в ожидании навязчивого психотренинга с ее стороны. Этих людей она носит на руках как свое величайшее достижение, наравне с дипломом психолога, тычет всем этим дерьмом проходящим в лицо.

– Совсем не так. Может быть, я и не совсем обычная, только я не задумываюсь над тем, нравится мне это или нет, скорее думаю, что это мне мешает. Хотела бы я полюбить свою жизнь, то, чем занимаюсь.

– Опишите, чем вы занимаетесь.

– Да вроде и ничем.

– Вы чувствуете себя счастливой?

– Стать счастливкой – один плевочек: у меня все есть, я должна быть счастлива.

– Зачем вы паясничаете? Вы чем-то недовольны?

– Определенно. Зачем бы я тогда, по-вашему, сюда пришла?

Психологша все же взглянула на меня и, к моему невероятному сожалению, вальяжным движением сняла очки. Это, по-видимому, означало, что ей надоел цирк и сейчас-то она возьмется за меня по-серьезному.

– Нино, зачем вы здесь?

Я вздохнула:

– Слушайте, половина моих подписчиков рекомендовали вас как отличного специалиста, я всегда думала, что психологи – это все не про меня, а тут решила попробовать, чем черт не шутит. Фантазировала, как лежу здесь, на кушетке, пью горячий шоколад, рассказываю про проблемы из детства, а вы молчите и записываете. Изредка уточняете: «Что вы почувствовали?» А у нас с вами как-то не получается коннекта.

– Психотерапия – это обоюдный процесс. И, несмотря на то что вы постоянно играете, я вижу, что передо мной женщина, переживающая кризис среднего возраста.

– Правда? – обрадовалась я. – У меня депрессия?

– В феноменологической психологии мы стараемся не использовать это слово. Рассказываю: у этой женщины двое детей, не настолько маленьких, чтобы владеть ее вниманием целиком, но и не настолько больших, чтобы больше не нуждаться в материнской опеке. Вы сказали, это мальчики, шесть и девять лет?

– Да.

– Ну а когда я спросила про мужа, вы отвечали односложно: сотрудник спецслужб, работает, командировки, одиннадцать лет брака. То есть, несмотря на большую семью, вы чувствуете себя одиноко.

– Одиноко – это вряд ли, у меня полно друзей.

– Поговорим о них?

Психологша метнула на меня быстрый вопросительный взгляд, и я пожала плечами: «Зачем? У меня нет по этому поводу ни одного вопроса».

– Вы никогда не хотели найти работу?

– Нет, работать – это не для меня. Да и зачем? Вначале у меня были богатые родители, а сейчас муж. Недостатка в деньгах нет.

– Работают не только из-за денег.

– Глупости.

Я знала, что ее это покоробит, надеялась, она будет спорить, но нет – психологша перевела тему:

– Я так поняла, что вы любите другого мужчину? Не мужа.

– Да.

– Хотите рассказать, как так получилось?

– Очень хочу, но не сейчас.

– Почему?

– Настроения нет.

Психологша ничего не говорила, но я заприметила ее импульсивное желание завершить сеанс: она легонько пристукнула каблуком, глянула на часы и пригладила волосы, как мы, женщины, делаем перед тем, чтобы попрощаться. Из чувства внутреннего противоречия я решила атаковать ее мощным козырем:

– Знаете, грустно, что вас не заинтересовал тот факт, что главная эмоция молодой женщины – это скука, но есть кое-что еще. – Тут я взяла торжественную паузу, изрекла: – У меня проблемы со сном.

– Какого рода проблемы? Бессонница? Частые пробуждения?

Руки подняли, вновь раскрыли блокнот, и я не смогла скрыть триумфальную усмешку:

− Ночные галлюцинации.

Это была одна из тех вещей, которая сильно портила мне жизнь. Наряду с необходимостью стареть и невозможностью есть все подряд из булочной на углу. Видения мучают меня уже несколько лет.

– Периодичность?

– Ну… где-то раз в неделю, думаю. Причем иногда видений может не наблюдаться несколько месяцев, но, честно говоря, это случается со мной крайне редко.

Неожиданно и это не сработало: она поцокола языком и сообщила:

– Нино, гипосомния – это точно не ко мне. Я не обладаю профессиональной компетенцией в этом вопросе. Здесь вам может помочь гипнотерапевт.

Несмотря на то что она явно хотела избавиться от меня, я приободрилась – гипосомния звучала также вкусно, как и гипнотерапевт; для вида я пожевала невидимую жвачку и спросила:

– Гипноз, что ли?

Гипноз – это круто, у меня с детства была к этому тяга. В цирке особым удовольствием для меня было наблюдать, как внешне совершенно нормальный человек входит в транс и безропотно выполняет все желания невзрачного незнакомца. До сих пор думаю, что потрясающе было бы обладать такой силой воздействия на людей. Потом папа рассказал про статистов, с которыми договорились заранее, и я разочаровалась. Иногда до меня долетали фантастические истории про гадалок, которые выманивали у ничего не подозревающих бабушек целые состояния, но я уже не верила им. По-моему, все это туфта. Или нет?

Психологиня заверила меня, что нет:

– Говоря о гипнозе, люди часто имеют в виду что-то почти сверхъестественное, но это не так. Это действенный способ психотерапии. С его помощью мы можем и избавиться от алкогольной зависимости, и вылечить несчастную любовь, и преодолеть фобии. Давайте договоримся о следующем, – небрежным тоном сказала она. – Я дам вам контакт одного сильного питерского специалиста, вы сходите к нему на консультацию, пройдете курс. А что касается наших с вами сеансов… у меня для вас задание, которое нужно выполнить непременно.

– О да, я о таком слышала… задание. Что мне надо сделать? Преодолеть себя? Прыгнуть с парашютом? Попробовать аяуаску? Поцеловать трех незнакомцев? – размечталась я.

– Вам нужно найти работу.

– Нет, – мне стало скучно от ее дурацкого задания, но, преодолев себя, я широко улыбнулась. – Разве более легкая жизнь с меньшим объемом труда и очевидными социальными преференциями похожа на неосознанный выбор? Работа – это определенно последнее, что мне нужно в этой жизни.

– Я уверена в обратном. Найдите место, которое вам подходит… я бы рассмотрела вакансии секретаря или персонального ассистента.

– Ну и рассмотрите.

– У вас есть высшее образование? – проигнорировала она хамство.

– Пара незаконченных.

– Поверьте, деятельность решит большую часть ваших проблем. Я понимаю, вам не нужны копейки, которые вы заработаете, – она так сказала слово «копейки», выплюнула эти монетки в мое довольное лицо. – Но включившись в процесс, где решение мелких задач других людей будет стоять у вас на первом плане, вы отвлечетесь от большой проблемы в своей жизни.

– У меня и большая проблема есть? А мне казалось, что я пришла к вам как раз потому, что нет у меня никаких проблем.

– Мы обе понимаем, что это и есть проблема. И договоримся, пожалуй. Если вы не собираетесь выполнить мое задание, то этот сеанс будет для нас с вами крайний.

– Последний, а не крайний. У вас-то наверняка есть высшее образование, давайте хотя бы вы будете говорить правильно.

Глава 2

К психологше я и так больше не собиралась, поэтому ее угроза на меня не подействовала. Было около шести вечера. Благо она принимала на Владимирском проспекте, через Щербаков переулок я довольно быстро доковыляла до улицы Рубинштейна. Питер подмерзал под стальным туманом, делал мой привычный по этой улице маршрут опасным для жизни. Благодаря плохому зрению я увидела молящегося рядом с баром кролика, хотя это была всего лишь черно-белая кошка.

Прямо за стойкой я пропустила пару бокалов, размышляя о своей налаженной по большому счету жизни. Я была собой довольна. Круто, что я умнее психологши с кучей дипломов. Может, пора уже самой начать практиковать? Они мыслят шаблонно, дают затертые советы, и я бы вполне могла…. Толку от нее совсем немного. Неужели она не могла дать мне ни одной зацепки, как решить проблему, которую я условно обозначила как «скучно до смерти». В конце концов, разве это не ее работа – разобраться, что именно я скрыла под такой формулировкой? Она не продвинулась в этом ни на йоту.

Я сделала глоток: как грузинская женщина, выросшая в Мцхете, я относилась к вину как к одной из разновидностей безалкогольных напитков. Во времена сухого закона в Тбилиси всегда можно было купить хорошее вино. Есть чай, кофе, вино, лимонад и вода, меня так с детства учили. В этом я, кстати, видела противоречие: если для грузин выпивка – элемент выработанного социального кода, а я умею и люблю получать от спиртного настоящее удовольствие, так, может, никакая я не грузинка, а самая обычная русская алкашка? Мне эта мысль не понравилась, я покачала головой, допила бокал и направилась к дому.

Вход через черную лестницу был закрыт, поэтому мне пришлось делать большой крюк и заходить в дом через парадную с набережной Фонтанки, на что было потрачено еще минут семь. Мы занимали лучшую квартиру в доме. Пока я пыталась открыть ее дверь, крепко ухватив тремя пальцами ключ, старательно проворачивала его в скважине положенное количество раз он, зараза, стал подаваться совершенно в другую сторону, что меня вначале потрясло, а затем разозлило. Ах, сучок… я сжала его посильнее и всем телом подалась влево: при этом маневре каблук заскрежетал, но ключ боролся исправно, обнаруживая в себе недюжинную силу. От натуги я даже взмокла. Тут послышался щелчок, ключ таки вырвался из моих рук, дверь открылась, и я ввалилась в прихожую.

– Дура, что ли?

Это был человек, которого я меньше всего ожидала встретить в такое время дома, – мой муж Алексей Александрович. Комичнейшая трагедия брака – вы начинаете жить вместе, чтобы существовать раздельно.

– Ты???

– Понятно, пила опять, – сказал он, втягивая носом воздух. Посмотрел на мои грязнущие сапоги и расстегнутую сумку.

– Я не пила. Два бокала всего.

– Где же два, как минимум пять.

– Может, и пять, – сказала я и протиснулась мимо него в прихожую. – Ты какими судьбами?

– Живу я здесь.

– Ааа… – Я села на пол, стянула один сапог, затем другой. – Редко ты об этом вспоминаешь, к сожалению.

– Проходи давай.

На кухне сидели, болтая ножками, оба наших сына. Старший, Давид склонился над тетрадью и, задумавшись, рукой тер складку между бровей, младший с беззаботным лицом рисовал каракули. Няня, как последняя сука, смылась в одно мгновение.

– Папа! – закричали они оба, как потерпевшие. – Ура! Ты сегодня так рано! − меня они проигнорировали.

– Поможешь с уроками? – сказал Давид. – Мама в математике не шарит.

– Мама ни в чем не шарит, – сказала я, села и закрыла голову руками.

– Тогда тащите пеналы и чистые листы бумаги, – велел Алексей Александрович.

Дети рванули в комнату, толкаясь, подставляя друг другу подножки: они уже смекнули, что так бежать гораздо веселее. Муж мой открыл холодильник и вдруг задал пренеприятнейший вопрос:

– Что на ужин?

«Все несчастливые женщины несчастливы по разным поводам, – подумала я. – Кого-то раздражает, когда муж ужинает не дома, кому-то, наоборот, впадлу готовить».

– Ты не мог поесть в городе, что ли? – с неудовольствием спросила я.

– У меня для этого дом есть.

Так вспыхнула очередная ссора. Начинается разговор о том, что неплохо бы мне хотя бы иногда готовить. Я говорю: «Какой в этом смысл, если обычно по вечерам тебя не бывает дома». Он говорит: «У тебя дети есть». Я говорю: «Детям готовит няня». Начинается спор. Который быстро перепрыгивает с одного предмета на другой. «Ну, да это давно известно, всегда так: ты сказал…» – «Нет, я не говорил». – «Стало быть, я вру, да?!.»

Дальше – больше. Он говорит невозмутимо: «Да замолчи уже», – или что-то в этом роде. К моей великой досаде, когда я дохожу до истерического припадка, он молчит или отвечает спокойно, словно мое поведение его забавляет и не более того. Я могу взбесить его по-настоящему, только если вовлекаю детей в нашу ссору. Поэтому я выскакиваю из комнаты, бегу в детскую. Он старается удержать меня, чтобы договорить, успокоить, хватает за руки: «Ну хватит, Нино, не начинай». Меня уже несет, я прикидываюсь, что он сделал мне больно, и кричу: «Мальчики, ваш отец бьет меня!» Он в ответ, повышая голос: «Хватит истерить при детях!» «Ведь это уж не в первый раз!» – или что-то в этом роде. Дети бросаются ко мне с плачем. Я успокаиваю их. Он говорит: «Не притворяйся!» Я говорю: «Для тебя все притворство! А я несчастна, и дети мои тоже! Все это твоя вина!» – «О господи, да когда же это уже кончится», – говорит он и уходит на балкон курить. Я ухожу в гардеробную. «Я уезжаю!» – кричу и собираю вещи. Он спрашивает куда. Я не отвечаю. «Ну и черт с тобой».

Мы познакомились тринадцать лет назад: «Девушка, у вас бензобак с другой стороны». Довольно быстро поженились. Потом мальчики – старший Давид, младший Матвей. Муж сначала любил меня, даже очень. Всем сердцем мужчины, который почти на десять лет старше своей хорошенькой жены. А потом случилась первая ссора – из-за телевизора, который он забыл выключить на ночь. А потом вторая. «И стало быть, первая не была случайностью, а это так и должно быть, и так и будет».

Критическим положение стало год назад.

Муж, человек состоятельный, стал еще более занят, чем прежде. Он работал в службе внешней разведки, в каком-то специальном отряде, про который никто ничего не знает. То есть каждая минута жизни Алексея Александровича была занята и заранее распределена. Я откровенно скучала.

– Ты вышла замуж за офицера, который на десять лет старше тебя, – говорила мама. – Чего же ты ожидала? Безудержного веселья?

Мама очень мудрая. Сибирячка, которая всю жизнь прожила с суровым человеком по имени Тамаз Кецховели и наконец смогла найти в браке безмятежное одиночество. Она много курила и мало говорила. Но если все-таки говорила, то непременно что-то очень мудрое.

– Я думала, он будет любить меня с каждым годом все крепче, ну уж всяко не наоборот.

– Разве ты что-нибудь сделала для этого?

– Он меня предал, мама. Он обещал мне, что мы всегда будем вместе, только я все время одна.

– Все женщины одни.

– Меня это не устраивает.

Когда мне исполнилось восемнадцать, я поступила на филфак. Не знаю, на что я рассчитывала, читать-то я ненавидела. Папа сказал, что у меня должно быть классическое образование, что мой глубокий внутренний мир требует самоанализа, и мне показалось это значимым доводом. Кафедры немецкой и романской филологии не внушали доверия, на кафедре математической лингвистики было непонятно что подсчитывать. Оставалась кафедра английской лингвокультурологии, но и она не вызывала энтузиазма. Студенты были двух типов: более-менее нормальные сокурсники ходили с выражением недоумения на лице, остальные – с врожденной философской гримасой. За две недели до второй сессии я бросила учебу. Пару лет болталась, а потом все же поступила в государственный университет промышленных технологий и дизайна на экономическую специальность. Здесь было повеселее. По крайней мере, парни посимпатичнее, да и с подругами повезло, одна Алиска чего стоит. Первые две сессии сданы успешно, а потом: «Девушка, у вас бензобак с другой стороны».

– У тебя кукуха от безделья поехала! – кричит Алексей Александрович, пока я надеваю дубленку, чтобы выскочить в ночь.

– Что ты сказал?!

– Что слышала! Отдай сюда куртку и иди спать, сумасшедшая, − сказал слово «сумасшедшая», значит, получилось его хорошенько взбесить. А как держится-то! Ну ничего, это пока что. Я сдвинула брови – наступило время беспроигрышной комбинации. Конечно, почти все без исключения грузины любят манерничать, но в своем несчастливом браке я отточила мастерство жеманных манер до вполне серьезного уровня. Я заломила руки:

– Ах ты, подонок! Зря я вышла замуж за русского. Папа ведь говорил, чтобы я выходила замуж только за грузина…

– Что ты несешь, только послушай себя… – будто бы огорченно сказал он, но сжатые челюсти выдавали его с головой.

Я зарделась от удовольствия:

– Где я не права? Ну где?!

– Ты вообще себя слышишь? Да ни один кавказец бы не позволил, чтобы его жена шлялась по барам, бухала по вечерам и палец о палец по дому не ударила! У грузина ты целый день бы лепила хинкали и хачапури.

Я бросила на него самый презрительный взгляд, на который только была способна, набрала в грудь побольше воздуха и заорала с новой силой:

– Ты считаешь, что я бездельница?! Что я ничем не занимаюсь?

Мой муж глянул на меня с плохо скрываемым раздражением – последнее время только таких взглядов я и удостаивалась; вот если бы он умел смотреть на меня с любовью, все бы у нас было по-другому. Он стал вырывать мою дубленку, а я оттягивать ее назад: в этой беззвучной схватке мы были похожи на игрушку с простейшим механизмом; так оно, скорее всего, и было на самом деле.

– Ну и иди! Нино, все, чем ты занимаешься, – это трахаешь мне голову.

Прекрасно. Теперь можно переходить к тактике резачков: отбивать его реплики своими краткими и язвительными, бьющими прямиком в слабые места, благо мне они хорошо известны.

– Я бы и рада, только тебя никогда нет дома! После твоего паршивого повышения мне вообще нечего трахать!

– Так, значит? То есть половину нашего брака ты орала на меня, что я ни хрена из себя не представляю, что я не чета твоему папочке и вам всем не ровня. А теперь, когда я, твою мать, дослужился до подполковника и впахиваю, зарабатываю бабла побольше многих, ты орешь, что меня нет дома?! Нино, ты на голову стукнутая!

– Я же не знала, что может быть что-то похуже, чем отсутствие денег.

– Ты знала, за кого ты выходишь замуж.

– Да, за конченого идиота!

Он покраснел от злости:

– Идиотка сама!

Мы легли спать в разных комнатах.

Глава 3

– В итоге куда едете на праздники, милый?

Мы сидели на кухне, и я отражалась сразу в трех зеркалах съемной квартиры своего любовника. Невозмутимо поглядывая по сторонам, я украдкой присматривалась, пытаясь оценить, в каком же из них моя поза смотрится эффектнее, и не находила ответа: так легли карты, что сегодня во мне было не найти ни одного изъяна. Хорошо, что у меня есть молодой любовник, это так украшает жизнь. В противном случае, что бы я сейчас делала? Сидела бы с детьми дома, таращась на часы в ожидании, когда Алексей Александрович соизволит вернуться с работы. А так я приятно провожу время с молодым мужчиной, от которого у меня дух захватывает.

Мой милый на меня, впрочем, и не смотрел, стоял ко мне голой спиной и сосредоточенно резал апельсины: выкладывал дольки на блюдечко по кругу, время от времени посматривал на улицу, на нарядно украшенный к Рождеству Староневский проспект.

– Сначала в Стамбул на три дня, оттуда в Сингапур – там слет криптовалютчиков, потом, наверное, через Сиамский залив в Бангкок… А обратно не знаю, как пойдет.

Нику меньше тридцати, а выглядит он еще моложе. Очаровашка. Зрелость ему не пойдет, она испортит ему все лицо. Он – один из тех молодых предпринимателей новой формации, которые делают деньги в венчурной индустрии. «Не спрашивайте меня, что это. Я не имею понятия», – говорила я подругам. Последнее время дела у него идут все лучше. Он невозмутимо рассказывал мне о своих успехах, но при этом ограничивался общими словами и не делился планами, то есть совсем не пускал меня на свою территорию. «Выстрелил стартап, а я был единственным инвестором», – говорил он без подробностей, «265 % прибыли за год», «Предложили хороший обмен процентов», «Доля ценных бумаг проекта подросла». Несмотря на высокий риск, судя по тачке, квартирам и его часам, почти таким же, как на руке моего отца, дела его идут просто зашибенно.

– Звучит очень круто. Вы с женами?

– Нет, я не беру свою, а у моих друзей жен нет.

Славный мальчик. Не берет он свою жену, как же. Давно известно, что, если вас обманывают, а вы не верите, значит, вас развлекают. Вслух я, конечно, сказала другое:

– Расскажешь мне потом, что говорят криптовалютчики… Я совсем запуталась. Уже не знаешь, какую крипту брать и брать ли.

– Ты и крипта? Неужели тебе интересно?

– Почему нет? Хотя теперь я больше чем уверена, что вся эта цифровая хрень лопнет как пузырь доткомов. – Что-то подобное я вчера слышала от Алиски и теперь повторила, надеясь, что не перепутала слова.

– Самоисполняющееся пророчество, – пробормотал он. – Ничего не лопнет.

Он очень умен. Несмотря на весь свой скепсис, я всегда жадно следила за каждым его словом, за каждым движением. Меня возбуждала его порывистая, ненасытная до всего нового мысль. Его цель была как будто бы как у всех – заработать много денег, но мне казалось, что эта цель сопутствующая, ведь гораздо больше его занимала идея прочувствовать тенденции глобального рынка, понять их и извлечь из этого знания практическую пользу.

– Ты восторженный апологет новой экономики! – Алиса так однажды сказала нашему общему другу, и тот засиял от удовольствия. Мой милый лишь улыбнулся:

– Не спорю. К коньяку с апельсинами я принес мятный шоколад.

Ненавижу мятный шоколад.

Он наконец сел напротив меня и, судя по выражению лица, сразу заметил, что я не надела лифчик. Волосы свивались и клубились, темной волной тяжело падали на грудь, скрывая ее. Он прищурился:

– Чем сама будешь заниматься, пока меня нет?

А как ты думаешь, чем может заниматься мать двоих детей в новогодние праздники? Уж точно не плавать в Сиамском заливе в неприличной компании. Я поеду с сыновьями на каток в Охта Парк, там наверняка обморожу себе нос и уши, так что придется надеть шапку, буду там матерясь, прикуривать за углом сигарету, прячась, чтобы ее не сдуло, потом буду орать полдня на детей, приду домой, запихну младшего в ванную, налью вина, включу тупой сериал и буду смотреть его в гордом одиночестве. Да, конечно, надо еще думать, чем их кормить. И не забыть вынуть мелкого из ванны. Закажу чипсы, вот точно. Обожаю «Принглз», слижу с чипсин химозный слой, а потом оставлю. Около двенадцати, а то и позже, придет муж, я буду орать на него, а он на меня, мы поссоримся и ляжем спать в разных комнатах. Он придет в спальню только для того, чтобы отцепить зарядку от своего телефона, и даже не взглянет в мою сторону. В семь утра его уже не будет дома, потому что теперь он главный в своем отделе. Именно он должен открывать совещания, приходить на работу первым, а уходить последним. А мы куда, думаешь? Да опять на гребаный каток! Ну или за забронированный столик в ресторане около детской комнаты.

Я моргнула и сказала:

– Мы с девчонками запланировали все праздники гулять по питерским барам.

– Моя хорошая, неужели опять? Тебе не будет скучно?

– Почему скучно? – Я пожевала апельсинку и пожала плечами. Темно-шоколадные волосы заколебались, перелились на левую грудь, правая раскрылась. Ник тут же это заметил – я любила этот его фирменный взгляд с поволокой, он служил демонстрацией моей особой привлекательности, и продолжала как ни в чем не бывало. – Может, познакомлюсь с кем-то.

Это не дешевая манипуляция ревностью, так у нас заведено. Мы не прощали друг другу новые увлечения, а поощряли это. Точнее, он поощрял, а мне было просто удобно. «Мы современная пара: оба в браке, оба позволяем себе других любовников, оба знаем, что у нас нет прав друг на друга, а значит, вместе нас удерживает только настоящая любовь», – думала я.

– Ты неисправима. – Мой милый взял мой бокал и, доверху наполнив его белым сухим, вложил мне в руку. – За это я тебя так люблю.

Тотальное отсутствие ревности иногда настораживало: как-то я спросила, ревнует ли он меня к мужу. И он так искренне удивился, что я сразу поняла, как далеко от центра его мировоззрения стоит это невыразительное слово. С другой стороны, Ник – чуть ли не единственный человек, с кем я откровенна, в любой момент он знал, что на самом деле у меня в голове: не страшно было показаться ему чересчур пошлой, разнузданной или легкомысленной – он наверняка бы это одобрил. Я вываливала перед ним всю свою грязь, а он продолжал смотреть на меня, как на солнце. Муж о моих мыслях даже не догадывался – подозреваю, что ему такое попросту неинтересно. А вот Ник охотно слушал рассказы о мелких интрижках и новых влюбленностях. Мы могли обсуждать переписки друг друга, глупые шутки и упущенные возможности. С ним было интересно. И только в последнее время я стала задумываться: вдруг только эта моя неправильная женственность заставляет его быть рядом? Что, если бы я была нормальная? Сумел бы он быть со мной так долго?

– На самом деле это еще не все. Я нашла работу, – выдала я наглую ложь.

От неожиданности его рука дрогнула, и струя брюта разбилась о кафель.

– Твою мать, видишь, насколько ты меня удивила? – развернувшись вполоборота, он оторвал бумажное полотенце и насухо вытер стол. Ник – один из тех мужчин, которые не брезгуют уборкой. Легко быть сексуальным в драке, но если мужчина вызывает желание, занимаясь бытовыми вещами, – вот это для меня топ. – Это что-то новенькое. Ты и работа? Уникальная пара.

– Что, по-твоему, я не могу работать?

– Ну не знаю… я не представляю тебя в офисе. Такая женщина, как ты, должна лежать на яхте, пить «Кристал брют», получая разом все удовольствия от жизни.

Я сто раз говорила ему, что нахожу «Кристал брют» просто отвратительным на вкус, но промолчала. Меня понемногу начинал раздражать его поверхностный интерес к тому, что я говорю. Как будто у него в голове есть определенный образ женщины, от которой он возбуждается, и ему, как попугаю, нужно рассказывать об этом всем подряд.

Ник не дождался моей реакции и, сделав глоток, спросил:

– И что за работа?

– Один видный мужчина предложил мне быть его персональным ассистентом.

– Ты у кого-то в подчинении? Это настолько не в твоем характере, что меня это даже заводит… – Ник быстро глянул на часы. – Но если бы честным, то намного больше меня заводит твоя потрясающая грудь, для тебя это явно не новость, поэтому давай проведем последние полчаса с пользой.

Глава 4

Я вернулась домой в девять вечера. Из-за того, что его завела моя несуществующая работа − или моя грудь, пришлось задержать няню, которая с половины девятого (я была в этом уверена абсолютно) уже нетерпеливо топталась в дверях в ожидании. Мужа, естественно, еще не было.

Плюхнувшись на диван, я вытащила из сумки бумажку с контактами Николая Васильевича, и через пятнадцать минут чувствовала себя его полноценным пациентом. Личный аккаунт гипнотизера был весьма неплох: я просмотрела с десяток видео, покопалась в комментариях. Попадались и плохие: «Сеансы гипнотерапии пришлось прекратить, потому что врач слишком вольно копается в подсознании своих пациентов». Ого, врач-варвар. Как сексуально. «Негипнабельна». Что это значит – не поддающая гипнозу? Чья это вина, врача или пациента? В дверь позвонили, и одним нажатием на «онлайн-запись» я определила свою дальнейшую судьбу.

Оказывается, найти работу непросто. Я сейчас говорю даже не про хорошую работу, а про плохую. При ближайшем рассмотрении оказалось, что мое резюме – полное дерьмо. Рассмотрела его Алиса, ведь я все утро жаловалась ей на то, как сложно найти работу.

У меня две подруги: хорошая и очень хорошая. Причем я не могу сказать, которая из них какая. Это зависит от дня недели, иногда от моего настроения. Одна – Ия Беридзе, дочь миллионера Гелы Беридзе, папиного партнера. Мы дружим с детства. Ийка просто богиня во всех смыслах, блогер-миллионник, но в вакансиях и резюме смыслит не больше моего, зато институтская подружка Алиска в такой рабочей фигне шарит, у нее никогда не было богатеев за спиной, поэтому она, в отличие от меня, наш институт экономики и социальных технологий закончила, а теперь работает директором по маркетингу в стриминговой компании.

– Ну вот что ты тут имела в виду, скажи? – Алиса поправила очки и пододвинула планшет поближе, разглядывая мое творчество. – Специалист высокого профиля. Это кто такой? Стрессоустойчива, пунктуальна, это еще ладно… а вот износоустойчива, это вообще ты откуда надыбала слово такое? Филолог, ё-моё. Образование до третьего курса… пиши здесь, – она ткнула рукой. – Какое образование? Какой универ? Где твои дипломы? Сертификаты хоть какие-то?

– Ну не дипломы это… справки, – сказала я. – Я ж не окончила ни филфак, ни ИЭСТ…

– Тащи все равно, посмотрим, что там написано.

Моего роста не хватало, чтобы дотянуться до самой высокой полки прозрачного стеллажа, куда я за ненадобностью задвинула почти все свои документы, в том числе справки из деканата об окончании трех курсов. Я вытащила из кладовки табуретку-стремянку и под критический бубнеж Алисы, которая высмеивала теперь фразу «люблю отдаваться работе», взобралась наверх. Вот она, коробка с документами – я провела по крышке ладонью и вытерла пыль. Тьфу, рука теперь черная.

– А что тебе не нравится-то, Алис? – крикнула я с высоты. – Типа погружаюсь в работу с головой.

– Отдаваться в другом месте будешь, мы обе знаем в каком. – Она взглянула на меня с неудовольствием. – Как там у вас, кстати?

– Нормально все, – ответила я, не вдаваясь в подробности. Алиса мою порочную связь не одобряла, не понимала, как можно поступать непорядочно с очень порядочными людьми типа моего мужа, а позывы страсти были ей неведомы. Она, в отличие от меня, умела держать себя в руках. Даже не так – ей не приходилось ничего с собой делать, чтобы контролировать свои мысли и телодвижения. У нее как будто бы и не было грязных помыслов. Любит своего скучного парня, да и все тут, нет у нее душевного раздрая и любовных переживаний.

– А у вас как? Замуж собираешься? – невинно спросила я, прекрасно зная, что это вопрос всей ее осознанной жизни.

– Работа у меня, – сказала Алиса. – Не до этой ерунды.

– Вот и славно. Я тоже хочу работу, может, тогда и мне станет не до этой ерунды.

– Нужно переписать твое резюме. Какая у тебя там кафедра была? Экономики и финансов?

– В справке там не видно, что ли? – я попыталась заглянуть в бумаги через ее плечо, но поймала сердитый взгляд. – Ну не помню я, что тут такого… Это сто лет назад было, ну… Может быть, принесу тогда вина? Ну пожалуйста… Как насухую-то такую скуку писать.

– Алкашка, – сказала Алиса. – Ладно, тащи.

– Грузины не алкаши, грузины – ценители.

Через полчаса резюме было написано, откорректировано и вычищено до блеска. Получалось, что я специалист в области экономики с незаконченным высшим университетским образованием, лингвист, владею английским языком на уровне advanced (это, кстати, правда, я до восемнадцати каждое лето каталась в Hedwig School), работала три года офис-менеджером у Алисы в компании…

– А если будут проверять? Вдруг спросят, чем я у тебя занималась?

– Ответишь. Офис-менеджер, это же не инженер, в конце концов. Что делала? Канцелярию закупала, билеты мне на Маврикий бронировала, руководила секретарями и курьерами, потом я тебя повысила до ассистента, вот, смотри сюда, – она ткнула графу, из которой следовало, что через два года работы сам генеральный директор назначил меня своим помощником. – Тут ты стала организовывать встречи на высоком уровне, сопровождать меня на бизнес-конференции…

– Подожди-подожди, я запишу, – испугалась я.

– Пиши, – Алиса махнула рукой.

Когда мы наконец разместили резюме, я была пьяна на шесть баллов из десяти.

Глава 5

Я спала беспокойно, но, проснувшись, не обнаружила никакой похмельной боли. Первое, что я сделала после того, как это выяснилось, – повисла на зарядке и вытянула за провод телефон, затерявшийся в одеяле, зашла на сайт, проверить отклики или отказы. Ни того ни другого не было, как и просмотров моего многообещающего резюме.

– Охренеть можно, – расстроилась я и прокричала: – Давид! Матвей! Всем подъем!

По утрам я завела привычку делать для всех роскошные завтраки, купила секционные тарелки и выкладывала туда взбитые со сметаной яйца, огурцы в форме сердечек (нож специальный купила, не самой же выделываться) и сельдерей. В отдельную мисочку добавляла нарезанное манго и три клубничины. Это все мне надоело примерно за неделю.

Сегодняшний завтрак состоял из ломтика цельнозернового хлеба, кусочка бри и каши из дробленой пшеницы. Дети категорически отказывались от предложенного, предпочитая шоколадные шарики или ванильные подушки с начинкой из картонной коробки. Я бы с удовольствием заменила их на кукурузные хлопья прямо с полей Айовы, которые употребляет на завтрак мистер Трамп, но увы.

– Дети, до выхода пятнадцать минут, – прокричала я с кухни.

– Мам, Матвей опять заснул в ванной!

Давид, довольно ухмыляясь, сел за стол и включил телевизор. Белоснежное молоко, струей вливаясь в пузатую чашку с кругляшками, лентами окрашивалось в шоколадное. Я успела заметить, что струя брызгает неравномерно, иногда проливаясь на стол. Стиснув зубы, я быстро пошла по широкому холлу, на ходу подбирая вывернутые брюки и школьную рубашку.

– Матвей! – кричу.

Нет ответа. В ванной комнате персикового цвета шумела включенная на полную мощность вода. Персиковыми были и пушистые коврики, в один из которых зарыл ножки мой младший сын. Он действительно спал, примостившись на округлом бортике ванны, пока электрическая щетка мягко жужжала во рту.

– Ох, малыш, проснись.

Я присела на корточки и стала расстегивать на сыне пижамную кофту; красные пуговки были застегнуты как попало, от этого бампер Молнии Маккуина сильно перекосило: фара наплыла на выцветший голубой глаз, придавая машинке зловещий вид. От энергичных движений Матвей нехотя открыл сонные серые глаза, а изо рта потекли мятные слюни.

– Можно я сегодня не пойду в школу?

– Ты же знаешь, малыш, – я потянула его за руки, и он встал, пошатываясь. – Только утром сложно вставать. И потом, если ты пропустишь, кто же будет играть с ребятами в футбол после уроков?

– Маааам, не хочу я играть ни в какой футбол, – круглые глаза заволокло пеленой слез.

– Все, идем. Нужно успеть позавтракать.

Матвей еле-еле плелся за мной на кухню, отталкиваясь плечами и ногами поочередно от каждой стены, и рыдал.

– Скажи своему сыну, чтобы пошевеливался, – грубо сказала я мужу, который только что вышел из душа.

– Эй, богатырь!

Алексей Александрович, по утрам всегда энергичный и свежий, особенно на контрасте со мной. Он легко подхватил младшего сына и посадил себе на плечи.

– Пап, можно я не пойду сегодня в школу? Пап, у тебя вода, – Матвей потер ладошкой темные волосы.

– Ты что?! Мама лопнет от злости, если придется с тобой сидеть, – муж подмигнул мне, а я нахмурилась. – Она раздуется как рыба фугу из Губки Боба, ты же не хочешь этого?

– Нет там такой рыбы, – возразил Матвей.

– Доброе утро, пап! – с набитым ртом сказал Давид.

– Доброе, сына, – Алексей потрепал его по волосам. – Сегодня после школы тренировка?

Они стали говорить про отчетный бой, а я засунула в микроволновку шоколадные печенья, посмотрела на надпись «Осторожно: начинка может быть горячей» и выбросила коробку. Давид бодро рассказывал о том, что сын тренера, с которым он сегодня стоит в спарринге, хиляк.

Я раздала печенья и предупредила:

– Осторожно, начинка может быть горячей.

Алексей Александрович поставил чайник и полез в холодильник в надежде найти смородиновое варенье. Как бы не так, вчера я добавила его остатки в «Каву».

– Нино, я вернусь только седьмого числа, помнишь?

– Почему я должна помнить, если только что про это узнала?

– Я говорил.

– Ничего ты мне не говорил.

– Говорил, – терпеливо повторил он.

Поисковики не владели информацией по этому поводу, поэтому я подозревала, что все это пустая брехня, а на самом деле мой муж торгует наркотиками и возит в Азию контрабанду. Конечно, я помнила, что он говорил про эту командировку: очередное бесконечное дело государственной важности. «Последнее», – сказал он. «Почему?» Оказывается, Макс, начальник Алексея Александровича, кинул на поиск командира террористов все силы. В случае успеха Максим перейдет в главное управление генштаба куратором всего ближневосточного направления, а мой муж пойдет на повышение и станет полковником. Это означало, что уже не будет гонять по всему миру как оперативный сотрудник, а станет ответственным за стратегическое планирование.

Мне даже не верилось, что Алексей Александрович может работать в Петербурге, я этого хотела и боялась одновременно: с одной стороны, мы будем больше похожи на нормальную семью, сможем ездить в киношки на выходные, гулять в парке по праздникам, сейчас все это редкость. Но есть и плохая новость: мне придется сильно сократить встречи с моим милым. Интрижка станет слишком опасной.

Я все это знала, но, как лучшая английская актриса, подняла руки к потолку и не меньше минуты мелко-мелко трясла головой: брови приподняты, в глазах недоверие. Такой вид, словно я не понимаю, как можно выносить всю это беспросветную рутину. Алексей Александрович немного посмотрел на мое представление и отвернулся. Я зашептала ему в спину:

– А ну опять за старое! Небось летите с Максом ливанок трахать.

Его лица было не видно, но я без труда догадалась, что он весь напрягся и изо всех сил пытается сдерживаться. Алексей Александрович имел репутацию добропорядочного семьянина, был образцом супружеской верности. Ни разу за годы нашего примерного брака он не был замечен в чем-то подозрительном и нечистом: приходил домой сразу после работы, нигде не задерживался, кроме как на совещаниях, не имел привычки пить с друзьями в барах или играть с коллегами в биллиард, у него, кажется, и друзей-то не было: все выходные проводил у себя в кабинете за работой и книгой. Это не мешало мне, к месту и нет, вставлять про его гипотетических любовниц.

– Нино, во-первых, я лечу с Халдуном, он сотрудник сирийской спецслужбы. Во-вторых, у меня задачи поинтересней, чем ливанки, я родину защищаю.

– Ливия – твоя родина? Не знала, не знала…

– Сирия.

– Без разницы.

– Все взаимосвязано, у нас совместная операция. Если мы ее выполним, нашим отношениям с Ближним Востоком это пойдет на пользу. Я действую в интересах страны.

– Не смеши! Какие заученные фразы. Штампы! Что вы, русские, знаете о любви к родине! Вот мы, грузины, знаем об этом не понаслышке. Мой дядя был «мхедрионцем», и его убили!

Строго говоря, бойцом «Мхедриони» – страшной националистической организации, о которой надо бы помалкивать, был не мой дядя, а Ии. Гела нам часто рассказывал, как убили его родного брата, но в данном случае эта маленькая погрешность меня не тревожила. Это ведь закон любой ссоры – все подтасовывают и передергивают.

– Господи, да какая ты грузинка! Название одно…

Я поперхнулась от гнева: «Не смей оскорблять мою культуру!» – Вздернула подбородок и забегала, заверещала: «Я чистокровная грузинка по отцовской линии, как ты смеешь…» – благо развернуться было где – наша кухня площадью не менее ста тридцати метров. Это не произвело на него ни малейшего впечатления.

– Хорошо-хорошо, грузинка, хоть царских кровей.

– У вас забирают телефоны. Ты звонишь мне всего пару раз, и я понятия не имею, что вы там делаете и как вы там развлекаетесь!

– Я стараюсь звонить каждый день.

– Спасибо тебе огромное! – Я опустилась на колени и стала изображать молитву-намаз. Алексей Александрович и не взглянул, поэтому я села и облокотилась на холодильник, раскинув ноги в разные стороны. – Откуда я знаю, с кем ты на самом деле и что делаешь! Неужели ты хочешь сказать, что ни у одного из вас нет телефона?

– Постоянного нет. Только у Халдуна есть.

– Дай телефон Колдуна!

– Не могу, Халдун лицо зашифрованное.

Я притворилась, что в шоке. Он обхватил меня крепкими руками и без труда приподнял:

– Нино, у меня есть только одна потрясающая женщина, которую я просто обожаю. Никого другого нет и никогда не будет.

Алексей Александрович чрезвычайно хорошо воспитан, к тому же умен. В любой ситуации он остается благородным и оклеветанным. Он-то как раз знает, что в ссоре ничего нельзя добиться аргументами. Я посмотрела на невыносимо веселое лицо мужа и поняла, что сегодня поссориться не получится. Точно рассчитанная ухмылка сползла с лица, а руки горестно опустились:

– Я ревную! Мне надоело, что тебя никогда нет дома.

– Ну ты даешь. У тебя нет ни одной причины на свете ревновать, слышишь меня? – он поцеловал меня в подбородок, а потом ниже. – Я клянусь, у меня в голове только ты, а потом уже работа и все остальное. Даже работа, понимаешь? – и заговорщически понизил голос: – Даже интересы Родины. Мне же нужно обеспечить мою любимую единственную женщину всем этим. Смотри, как многого мы добились! Ты наконец-то живешь так, как заслуживаешь!

Проводив мальчиков в школу, а мужа в Сирию, я минуту стояла в абсолютной тишине и ожидала наплыва счастья, которое обычно ощутимо накатывает после их ухода из дома. Несмотря на солнечные лучи, отражающиеся от застывшей Фонтанки, что для Питера наидичайшая редкость, настроение было поганым. Я босиком подошла к окну и с силой дернула шторы в разные стороны, распахнула окно и высунула голову в морозный декабрь. Сразу стало свежо: ветер слишком резкий для спокойной прохлады. Залипшие в пробке машины на набережной переговаривались всеми доступными способами: гудками, габаритами, подмигиваниями, покачиваниями, только все равно это ни на йоту не приближало их к Невскому проспекту. Я повернулась на северо-восток, к коням Клодта: там ситуация выглядела еще безнадежнее.

– Удачи всем вам, – крикнула я.

Оставив окно открытым, я решила, что настроение для Ираклия Чарквиани на полную мощность, чего-то невероятного вроде «Органи 78». Засмотревшись на себя в гнутое зеркало от пола до потолка, я шевельнула плечами, и оливковый пеньюар из чистого шелка (подарок мужа) оказался на полу. Я встала на него и покрутилась в разные стороны, пальцами ноги отбросила его на диван, а сама стала варить кофе, не как всякие дуры жмут кнопку на кофемашине, а по-серьезному, засыпая «Эфиопию» в именную турку, мешая ложкой по часовой стрелке на газовой плите.

Музыка забиралась в самое сердце, турка нагревалась, и понемногу счастье начало прибывать. Сначала я прикачивала бедрами ему в такт, а потом стала гладить, убаюкивать себя, мол, все-то у меня хорошо, просто обалденно. Из этого почти медитативного состояния меня вывел звук грохнувшейся на пол дешевой сумки.

Я развернулась и прикрыла наготу руками.

– Нино, простите! – Это была няня. – Я не слышала, что вы на кухне, тут так громко музыка играет.

– Остановить музыку, – приказала я голосовому помощнику, подошла к дивану и неспешно оделась. – Здравствуйте, Ольга Викторовна, это моя вина, я забыла, что сегодня у вас рабочий день… праздники эти, сами понимаете.

– Да ничего-ничего, – залепетала няня. – Это я виновата, я даже не слышала, что вы на кухне, музыка… Не могу не сказать, извините, но вы такая красивая!

– Сегодня у Давида фортепиано, не забудьте доучить с ним маленький этюд.

– О, так ведь это мы запросто, – няня хихикнула.

– Вот и славно.

Я показала ей большой палец и тут же услышала, как мой великолепный кофе двумя толчками затушил газ на плите.

Глава 6

Сеанс начинался в пять часов вечера. Конечно, я опоздала. Ведь Питер никогда не был моим городом, он был моим врагом – подсунул мне пробку на Измайловском, а потом еще и красный светофор на Троицком.

Я была разочарована кабинетом, ожидала увидеть магический арсенал: парящие свечки, волшебные палочки с черными наконечниками, маятники, картины с гипнотическими спиралями – теми самыми, на которые долго смотришь, и они начинают вращаться, а на деле кабинет даже не походил на вотчину ученого с законсервированными мозгами, пробирками и приборами. Место работы гипнолога напоминало кабинет математики для пятого класса – минимум интересного, только книги и тетради.

– Меня зовут Нино. Я родилась первого января, мне тридцать три года. Я не просто молода, я еще и молодо выгляжу.

– Очень приятно, Нино. Меня зовут Николай Васильевич, я не молод, мне шестьдесят четыре, наверное, выгляжу на свой возраст.

С его утверждением я была согласна, поэтому покивала – уже успела рассмотреть бледные губы, тонкие морщины возле глаз, седые волоски, пробивавшиеся из общей темной массы кустистых бровей, отметила осторожность походки, свойственную телу, утратившему молодую упругость. Несмотря на это, мужчина передо мной был по-профессорски привлекателен: спокойный взгляд за стеклами очков, сдержанные манеры, тихий голос. Вряд ли я могла бы им увлечься, черт бы побрал мое воображение. Мне представились, даже чересчур реально, его дряхлое выцветшее тело под белой одеждой, плечи, обтянутые стариковской кожей, свисающей в тех местах, где раньше, возможно, были надутые мышцы – сейчас они все съедены старостью, да еще и стойкий запах изо рта. Господи, Нино, наверняка не все так ужасно, ему же не семьдесят лет! В общем, любительницы мужчин постарше Николая Васильевича бы оценили, я уверена.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– На самом деле я пришла потому, что ощущаю жизнь пустой… Муж и дети у меня чудесные. Просто чудесные. Так случилось, что… Вам не понять, конечно, вы же мужчина. Вы не знаете, насколько тяжело находиться с ними дома целый день… меня хватает на час… или, если честно, минут на двадцать-тридцать. Моя любимая игра – притвориться, что меня нет дома. Это считается за плохую мать?

– Нино, у меня достаточно узкий профиль. Я гипнолог.

– Я в курсе.

– Тогда вы, разумеется, понимаете, что мы с пациентами занимаемся терапией психических расстройств. В большинстве своем ко мне обращаются люди, страдающие от фобий, зависимостей, циркулярных воспоминаний. Гипноз довольно хорошо помогает в лечении алкоголизма или, например, в преодолении боязни летать… Честно говоря, не совсем понимаю, зачем вы, здоровая красивая женщина, вдруг решили обратиться ко мне…

Я скорчила гримасу:

– Со мной можно и без этого.

– И все же. Вы пробовали обращаться к психологам?

– Мне все время снится лицо моего сына. Разбухшее, гигантское, глаза вытаращенные… Труп Датошки. Иногда я думаю, что заболела, и даже потом, проснувшись, не сразу понимаю, что это сон. Меня буквально трясет от страха. Я прочитала в интернете, что это называется парасомнией.

Николай Васильевич заинтересовался:

– Парасомнией называют любое расстройство сна. Расскажите поподробнее.

– Мои домашние пропадают, то муж, то дети… Ночью я могу часами ходить по пустой квартире, выкрикивая их имена, а потом, проснувшись, обнаружить, что они все на месте. С фотографиями тоже полная дичь: прежде чем уснуть, я все рамки переворачиваю изображениями вниз.

– Это называется гипносомническими галлюцинациями. Когда у вас это началось, связываете с чем-то?

– Вообще-то после рождения детей… хотя я и в детстве страдала лунатизмом, не знаю, связано ли это…

– Вот с этим уже можно поработать.

– Но и первая моя проблема важна! Знаете, Николай Васильевич, в юности я все мечтала стать актрисой… Думала, уйду от родителей, сниму квартиру в Москве, буду поступать во все театральные вузы по очереди, благо денег у меня завались – отец богатый, – пояснила я. – Затем в меня влюбится один актер, другой, третий захочет бросить ради меня семью, но я, естественно, остановлю его от этих глупостей, и он никогда меня не забудет. Потом в меня влюбится самый известный и богатый режиссер, будет снимать меня в главной роли в каждом своем фильме, внешность моя позволяет, и я стану сверхновой суперзвездой, – я расхохоталась, но тут же замолчала. – Я утрирую, конечно, но в целом все так и есть. Что же я получила? Вышла замуж в девятнадцать, и сразу дети… вот я уже полноватая нереализованная женщина без высшего образования. К тому же моего мужа никогда нет дома.

– Зато у вас есть деньги, это большое подспорье.

– Плевать я хотела на эти деньги. Лишь бы на нянь хватало. Мне просто до смерти скучно, Николай Васильевич. До смерти. Помогите мне. Я чувствую себя несчастной.

Врач смотрел даже не на меня, скорее сквозь, раздумывал и решал. Не знаю, почему-то я вдруг страшно захотела, чтобы он взялся меня лечить, даже результат перестал иметь значение. Наконец он встал, и я удивилась, внезапно осознав, какой он высокий.

– На самом деле скука – это настоящая проблема, ведь именно эмоции заставляют организм вырабатывать нужные гормоны. Без гормонов мы перестаем быть живыми людьми. Нино, мои методы могут показаться вам слишком экспериментальными, ведь я не психолог, я психотерапевт-гипнолог.

– Я на все согласна.

Он поднял руку:

– Не торопитесь. После моих сеансов вы станете другим человеком, я говорю без преувеличений. Если мы начнем, то не сможем ограничиться сеансом или двумя. Как минимум, это может вызвать у вас еще более сильное расстройство сна, а вообще последствия сложно прогнозируемы. Нужно будет пройти терапию до конца, понимаете меня?

– Понимаю, мне не страшно.

– Хорошо, Нино. Тогда я вам расскажу, чем занимаюсь. Гипнологи вмешиваются в бессознательное человека, чтобы, как я уже сказал, бороться с лечением нервно-психических расстройств. Этому я посвящаю большую часть моей врачебной практики, однако мои профессиональные интересы уже давно сместились в сторону изучения свойств человеческой памяти. Память – самое неизведанное, что я встречал. Почему у некоторых людей хорошая память, а у некоторых плохая? Почему мы можем помнить какие-то эпизоды в деталях, а какие-то начисто стираются из нашей памяти, не оставляя и следа? При этом кто-то лучше запоминает цифры, а кто-то звуки, кто-то стихи, а кто-то карты. Кроме того, есть люди с ярко выраженной зрительной, слуховой, вкусовой или осязательной памятью… Возьмем, к примеру, эйдетиков: они запоминают картинку как фотографию, со всеми мелочами и подробностями, и могут в точности описать внешность любого человека.

Эта тема его заводила. Он оживился и даже помолодел, было видно по глазам. Я уже давно поняла, сияющие глаза – лучше всяких уколов красоты. Когда мне будет пятьдесят, вместо пластической операции я поеду в Батуми или Кобулети, куда-то на пик субтропического влажного климата, сниму домик с видом на Черное море, буду каждый день есть хачапури и запивать вином, а по ночам заниматься сексом. Уверена, от всего этого я буду выглядеть лучше, чем от пары паршивых инъекций ботокса.

– Считалось, что всем управляет сильная эмоция, поэтому люди надолго запоминают сильные впечатления или сильные потрясения. Но и это не всегда так. Иногда человек на всю жизнь запоминает ничего не значащую фразу, а бывает, что вообще можно утратить способность воспроизводить пережитое.

– Из-за травмы?

– В том числе.

– Ну я-то все помню.

– Вот этим мы и воспользуемся, Нино. Случалось ли так, что какое-то воспоминание, которое вы помните достаточно хорошо, или даже – очень хорошо, вдруг оказывается неправдой?

Я неуверенно кивнула.

– Не совсем неправдой, может частично неправдой. Как же так? Все потому, что память необъективна. Вы с этим согласны?

– Не знаю.

– Вы помните по-своему, ваш муж – по-своему. Кто помнит правильно?

– Понятное дело – я.

Николай Васильевич рассмеялся:

– Хорошо, не буду вас мучить. Научное сообщество считает память вещью субъективной: говорят, воспоминания неточны, искажены, поскольку эмоционально заряжены. Когнитивная нейробиология не дает прямых ответов, но, по моей версии, человеческая память записывает все происходящее на подкорку, а потом прячет глубоко-глубоко в недрах человеческого мозга. Любые воспоминания беспощадно дарвиничны – одни пожирают другие, поэтому некоторые события и малозначительные факты вы помните, а некоторые, иногда и чаще всего – несправедливо, забываете, искажаете, наслаиваете на них новые, и этот первоисточник потихоньку затирается. Но они никуда не исчезают. Благодаря органам восприятия мы записываем все как кинопленку. Мозг помнит все сто процентов. Каждую реплику, каждое движение, каждое прикосновение. И может воспроизвести это, как кино. Получается, память объективна. Даже через много лет воспоминания остаются такими яркими и ясными, как будто случились сегодня. Вы могли это не заметить, а ваш мозг заметил и зафиксировал. И где-то этот первоисточник хранится. Так вот, моя задача – его найти и запустить.

– Как?

– С помощью гипноза. Пять минут для условной загрузки – и мозг полностью воссоздает действительность до мельчайших подробностей.

– Почему же я не могу вспомнить подробности сейчас?

– Как я уже сказал, мозг отвлекается на внешние факторы. Эта машина должна работать круглые сутки… и даже в спящем режиме мозг функционирует, генерирует вам сны, например, или в вялотекущем режиме обрабатывает полученную за день информацию. Когда вы впадете в транс, ваш мозг будет сконцентрирован только на одном воспоминании. Во время гипноза у человека снижается сенсомоторная коммуникация с окружающим миром. Внешние сигналы перестают отвлекать внимание, и это открывает путь к «внутренним» источникам ощущений. Происходит актуализация воображения. Более того, вы модератор своей жизни. Вы можете остановить воспоминание, оглядеться и даже увидеть то, чего не замечали раньше.

– Я буду гулять по собственным воспоминаниям?

– Да, вам будет казаться, что вы действуете, тогда как это осуществление останется лишь в вашем воображении. Этот феномен в действительности лишь реконструкция, созданная вашей психикой. Методика заключается в следующем: я погружаю вас в гипноз – и вот вы уже в самых недрах психической сферы. Мы виртуализируем образ вашей жизни, представив ее в схематичной форме. Такая структуризация поможет вам лучше ориентироваться в прошлом. Образ может быть каким захотите: жизнь в форме линии с рождения до текущего момента, фотоальбом, где самые цветные фотографии символизируют яркие воспоминания, а поблекшие – черно-белые.

– И что мне там делать?