Тайны, что мы храним E-Book

Ана Вудс

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 376

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Добро пожаловать в Академию изящных искусств! В Роузфилде учатся только лучшие из лучших, и Тристан один из них: голубые глаза, светлые кудри и необычайный талант скрипача. Как жаль, что Хейзел дала себе обещание с головой погрузиться в учебу и расследование таинственной смерти своей старшей сестры. Но чем дальше, тем очевидней: все нити ведут к Тристану... «Он не просто играл: музыка отражалась на его лице, и казалось, все его существо воплощается в музыке, стремясь выразить то, что нельзя воплотить в слова». Он - талантливый скрипач, она - превосходная пианистка. Их совместная композиция должна прозвучать без фальши, но от ошибок никто не застрахован.

Leseprobe

Ана Вудс Тайны, что мы храним

Ana Woods

ROSEFIELD ACADEMY OF ARTS – The Secrets We Keep

Copyright © 2024 Piper Verlag GmbH, Munchen

© Анегова Г., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Раньше я бы ни за что не поверила, что когда-нибудь зайду так далеко, а теперь выходит уже моя десятая книга. Спасибо тебе, прошлая я, что никогда не сдавалась.

ПЛЕЙЛИСТ

Samuel Barber – Adagio for strings, op. II

The Verve – Bittersweet symphony

Counting Crows – Colorblind

Maisie Peters – Feels like this

Amber Run – I found

Cody Fry – I hear a symphony

Jason Mraz – I won’t give up

Yiruma – Kiss the rain

Emily Watts – La vie en rose

Adele – Love in the dark

David Garrett & Andrea Bocelli – Ma dove sei

Counting Crows – Raining in Baltimore

BANNERS – Somebody to you

Hozier – Take me to church

Panic! At the disco – The ballad of Mona Lisa

James Arthur – Train wreck

Sleeping at last – Turning page

Lana Del Rey – Young and beautiful

1. Хейзел

Одежда висела на мне мокрым мешком, пока я с большим трудом тащила чемодан по слякоти. И почему именно сегодня лило как из ведра? Будь проклята переменчивая британская погода!

Из-за дождя грязь и гравий заблокировали путь к академии, поэтому автобус не смог довезти меня до конца пути, вместо этого высадив на перекрестке заброшенной главной дороги, которая больше напоминала гравийную, и мне пришлось преодолевать оставшийся пусть самостоятельно. Вдобавок ко всем бедам здание академии находилось на холме, который, конечно же, тоже полностью размяк под дождем. Иначе и быть не могло.

И хотя я свободной рукой машинально придерживала светло-коричневый тренч, дождь все равно проникал сквозь каждый шов. Вместо привычных широких шорт с завышенной талией на мне было клетчатое платье университетских цветов – бежевого и бордового, шерстяные колготки и черные лакированные туфли, но плакали все мои попытки принарядиться: пучок каштановых волос, закрепленный золотыми шпильками, растрепался, а челка, выпрямленная в качестве исключения, теперь стояла дыбом. К сожалению, придется предстать в таком виде перед ректором Роузфилдской академии искусств, элитного университета, который в год принимает лишь по несколько новых студентов на каждую специальность, но у меня оставалась надежда, что за это меня не выгонят с позором.

Изучать классическую музыку и получить специальность «фортепиано» в таком месте – моя давняя мечта. В прошлом году я провалила вступительный экзамен и считала, что мои шансы равны нулю. Несколько недель назад мне одобрили место с частичной стипендией, и я не могла поверить своему счастью. Даже сейчас осознание реальности происходящего все еще не приходило. Наверное, я поверю только в понедельник, когда начнутся занятия.

Напрягаясь изо всех сил, я тащила багаж последние несколько метров вверх по улице, обходила многочисленные камни, стараясь не поскользнуться на слякоти.

Из-за сильного дождя здание снизу было почти не различить, но теперь, оказавшись прямо перед ним, я ощутила волнение и восхищение.

Прикрыв лицо от дождя рукой, я запрокинула голову. Огромные парадные ворота, по стилю напоминавшие барокко из-за расположенных по бокам пилястр, производили неизгладимое впечатление. Холодный бежевый камень украшали бесчисленные художественные орнаменты, а высоко над полуциркульной аркой красовался герб в форме щита, обрамленный узором вьющихся роз. На девизной ленте было написано название университета, а на щите красовались связанные между собой лентами балетные туфли, театральная маска, ножницы с иголкой и ниткой, молот, долото и ноты.

Уголки губ непроизвольно поднялись, и на мгновение я даже забыла о том, что все еще стою под дождем. Я здесь, здесь, в Линкольншире, стою у ворот одной из самых престижных в мире академий искусств!

Когда небо пронзили яркие молнии, залившие его ослепительным светом, я еще раз глубоко вдохнула и вошла в просторный сад, за которым располагалось главное здание, выстроенное буквой П. На фоне плотного слоя облаков величественно высились шпили. Шум льющегося с фронтонов дождя, время от времени прерываемый глухими раскатами грома, напоминал оркестр.

Мощеную центральную дорожку заливали лужи. В саду оставались всего несколько человек, некоторые укрылись под деревьями. Должно быть, в солнечный день тут невероятно красиво: аккуратные лужайки в цветущих кустарниках и живых изгородях, фонтаны по обе стороны, словно столбы водопадов, – но сейчас это великолепие погружалось в унылый серый, будто кто-то лишил цвета насыщенности.

Я ускорила шаг, и каблучки зацокали по камню. Звук был таким громким, что, казалось, он заглушит даже шум дождя.

Когда главное здание было уже рядом, колокол пробил шесть. Внезапный звон заставил меня вздрогнуть, и ручка чемодана чуть не выскользнула из рук. Я быстро вбежала по ступенькам к крытому входу. Темное дерево массивной двойной двери пугало, ведь она была единственным, что отделяло от новой жизни. Одно дело – мечтать об этой жизни, другое – оказаться здесь в реальности.

– Давай, Хейзел, ты справишься, – подбадривала я себя, хватаясь за тяжелую вычурную ручку. Пальцы потянули ее вниз, и дверь отворилась.

– Смотри, куда идешь, – прошипела блондинка моего возраста, протискиваясь мимо меня наружу. При этом она хлестнула меня по лицу своими волосами, собранными в конский хвост, сдвинула брови и осуждающе покачала головой, прежде чем спуститься по ступенькам.

Будучи слишком растерянной, чтобы отреагировать, я проморгалась и стала смотреть ей вслед, пока она не растворилась в дожде. Это что было? В конце концов, она налетела на меня, а не наоборот. Проглотив нарастающий гнев, я переступила порог. Меня окутало приятное тепло, озноб прошел, и на коже осталось лишь легкое покалывание.

Фасад здания впечатлял, однако внутренний вестибюль превосходил все. Затаив дыхание, я осматривала и впитывала архитектуру. Каменный пол украшала темная мозаика с изображением герба академии. С потолка, убранного лепниной, свисала сверкающая люстра, очень древняя на вид – ей наверняка насчитывалась не одна сотня лет.

Несколько студентов прошмыгнули мимо, не обратив на меня внимания. Я медленно двинулась к широкой лестнице, устланной толстым бордовым ковром. Даже через подошву он казался мягким и роскошным.

Как можно аккуратней подняв чемодан на первую ступеньку, я пошатнулась под его невесть как набравшимся огромным весом: большую часть вещей мне должны были доставить только на следующей неделе, и внутри лежала только самая необходимая одежда и одна из предоставленных университетских форм. К счастью, ее придется надевать только по особым случаям и на экзамены, чтобы укрепить чувство общности, как говорится на сайте. Это не работало еще в моей школе в Кардиффе: то, что все одинаково одевались, не означало, что все были равны, и всегда находился кто-то, кто напоминал об этом.

Кабинет ректора располагался на втором этаже северного крыла, в котором также находился факультет изобразительных искусств. Помимо искусствоведения, факультет включал в себя отделения живописи, скульптуры и графики.

У каждого факультета имелись свои аудитории в двух других крыльях. На каждом этаже эти крылья соединял переход. Исполнительские искусства преподавали в западном крыле, к которому примыкал университетский театр.

Для факультета дизайна около двадцати лет назад построили отдельное здание, а факультет музыки – мой – располагался в восточном крыле. За ним находился концертный зал, и мне не терпелось в нем побывать. До этого я видела университет лишь на фотографиях, так как вступительные экзамены проходили в Лондоне. Пребывание здесь разожгло во мне невообразимый огонь.

Коридор казался бесконечным. Справа, пропуская тусклый свет, тянулись высокие окна, слева располагались многочисленные двери, которые выглядели почти одинаково. Я взглянула на номера первых двух кабинетов и пошла в противоположном направлении.

Хотя семестр еще не начался, по второму этажу сновали студенты-искусствоведы. Вероятно, такие же новички.

Вообще-то, и у меня были мысли приехать раньше, но хозяин кафе не смог найти мне замену. Не то чтобы эта проблема касалась меня, но мы состояли в хороших отношениях: он дал мне работу бариста, хотя у меня не было ни таланта, ни опыта, и не уволил меня сразу, а дал шанс, поэтому мне не хотелось его подставлять. По этой причине оставался лишь вечер субботы перед началом учебы, и у меня почти не было времени устроиться и осмотреться. К счастью, ориентироваться оказалось довольно легко. Я остановилась перед дверью, рядом с которой висела золотая табличка с надписью «Александр Кавано», и еще раз окинула себя взглядом.

Вид у меня был просто ужасный. Наверное, следовало сперва забежать в уборную и поправить прическу, но я уже опаздывала. Конечно, мне удалось позвонить и предупредить, что автобус ненадолго задержался из-за дождя, но на такое место, как Роузфилд, это точно произвело не самое лучшее впечатление.

Я трижды постучала и стала ждать.

За дверью слегка прокашлялись.

– Войдите.

Кабинет оказался довольно просторным. Темный ковер немного выцвел, но это не лишало его очарования. Вдоль стен выстроились книжные стеллажи шоколадного цвета, на которых хранились многочисленные толстые книги в кожаных переплетах. Небольшая дверь соединяла кабинет с соседним помещением, где, должно быть, находился секретарь. В центре стоял письменный стол из красного дерева, за которым сидел ректор Кавано.

Его седые волосы были аккуратно зачесаны назад, бордовый пиджак – тщательно выглажен, как и белая рубашка с клетчатым галстуком. Он положил руки на стол, скрестив пальцы, и посмотрел на меня своими зелено-голубыми глазами. Спокойное выражение лица не выдавало его настроения.

– Мисс Гиббс. Как хорошо, что вы пришли. Вижу, вы попали под дождь. Мне очень жаль. Прошу, присаживайтесь. – Его голос казался дружелюбным, тогда как лицо оставалось каменным. Он указал на свободный стул перед собой.

Я поставила чемодан рядом с дверью, сняла пальто и разгладила платье – ну, по крайней мере попыталась, – затем пододвинула обитый бархатом стул, села и тут же почувствовала угрызения совести, потому что обивка тут же промокла.

– Спасибо, – начала я, пристраивая слегка дрожащие руки на колени. – Для меня правда большая честь, что меня приняли в академию. Благодарю за этот шанс, я вас не разочарую.

По дороге сюда я мысленно прокручивала этот разговор множество раз, но все равно нервничала и боялась сказать что-то не то.

Уголки губ ректора Кавано дернулись.

– Я тоже так думаю, мисс Гиббс. – Перед ним лежало досье, которое только сейчас бросилось мне на глаза. Ректор провел рукой по переплету, раскрыл его и протянул лежащую сверху бумагу. – Вот ваше расписание занятий на первый семестр. Вы наверняка знаете, что учебный год в Роузфилде делится на семестры, а не на триместры, в отличие от многих других британских университетов. Ваши индивидуальные занятия с миссис Хилдред будут проводиться по четвергам с четырех до шести. Не опаздывайте.

– Конечно. – Я взяла расписание, но не осмелилась повести себя невежливо и посмотреть его, и вместо этого продолжила внимать мистеру Кавано.

– Хорошо. – Кавано снова погрузился в досье. – Вижу, Люси Гиббс ваша родственница. – Он поймал мой взгляд, на его лице читалось сочувствие. – Примите мои соболезнования.

– Спасибо. – У меня пропал голос от неожиданности. Уже в день приезда со мной заговорили о сестре.

– Дайте знать, если вам захочется выговориться. В академии работает множество специалистов на случай, если у студентов возникнут проблемы.

Тихо прокашлявшись, я опустила взгляд.

– Спасибо, в этом нет необходимости.

Со смерти Люси прошло уже четыре года. Разумеется, каждую минуту меня мучила тоска по ней, но я научилась справляться с этим. Никто не мог отнять прекрасные воспоминания, так что сестра продолжала жить во мне, и в трудные времена ее образ возвращал мне улыбку.

– Если передумаете – обращайтесь. Мы подберем время, соответствующее вашему расписанию.

– Ладно. – Я замолкла, не желая продолжать тему.

– Хорошо, тогда перейдем к правилам, – продолжил мистер Кавано. Обширный свод правил, много раз перечитанный, чтобы не попасть впросак в первые же дни, надежно засел у меня в голове, но я все же прислушалась к его словам. – Вам разрешено покидать территорию в любое время, однако старайтесь приходить на учебу вовремя и не пропускать занятия. Пунктуальность – это главное в нашем учреждении.

Он поднял взгляд, и я кивнула.

– Посетители допускаются только по предварительному согласованию за неделю и не могут оставаться на ночь. Даже по выходным. Секретарь с радостью предоставит вам соответствующий бланк заявления. Она работает ежедневно с восьми утра до восьми вечера. На территории академии строго запрещены вечеринки и употребление алкоголя. У нас учебное заведение, а не ночной клуб. Нарушите это правило – получите предупреждение. Два предупреждения – и вы будете отчислены из университета, а ваше место займет другой претендент. Исключение составляют только согласованные мероприятия, организованные факультетами или академией.

Меня прошиб пот. Пусть моя жизнь была далека от тусовок, это правило показалось мне очень суровым. Однако я ни в коем случае не хотела рисковать своим местом в академии, поэтому решила его придерживаться.

Еще несколько минут мистер Кавано зачитывал оставшиеся правила и время от времени ходил по кабинету, уверенный, что его продолжают слушать. Когда он наконец закончил, я с облегчением выдохнула.

– У вас есть вопросы? – Он откинулся в кресле и выжидательно посмотрел на меня.

Я покачала головой.

– Пока нет.

– Отлично. – Мистер Кавано закрыл досье и отодвинул его в сторону. Затем открыл верхний ящик письменного стола и достал оттуда связку ключей. На бирке было написано «Б-2–24». – Это ключи от вашей комнаты. Общежитие Б, третий этаж, квартира двадцать четыре. Ваши соседки – мисс Шарлотта Бартон и мисс Мила Кларксон, наши самые выдающиеся студентки второго курса. Думаю, с ними вы в хороших руках. Если возникнут вопросы, они всегда помогут. Они также проведут вам экскурсию по территории и покажут главные места.

– Спасибо. – Я взяла ключи, отчаянно надеясь, что мои соседки по квартире не будут такими же грубыми, как та девушка, которая налетела на меня сразу по приезде. Мне думалось, я буду жить с первокурсницами.

– Вводное мероприятие состоится в понедельник в восемь в театре. Оденьтесь соответствующе. – Он указал на свой пиджак: форма обязательна. – Желаю вам успешной учебы в Роузфилдской академии искусств. – Мистер Кавано встал и крепко пожал мою руку. – Сделайте так, чтобы мы вами гордились.

– Постараюсь, – пообещала я и отвернулась с ключами и расписанием в руке, накинула пальто, взяла чемодан и вышла из кабинета. С плеч свалился груз весом в центнер. В моей голове первый разговор с ректором выглядел гораздо хуже. Сидеть у кого-то в кабинете всегда странно, каждый раз возникает ощущение, будто ты чем-то провинился.

Общежития находились на западной стороне холма, за театром. Я вышла из здания и направилась к ним по поросшей цветами дорожке. Дождь к тому времени прекратился.

В отличие от главного корпуса, жилые дома с приплюснутыми крышами были выдержаны в более современном стиле, который отличался от барочного и готического. Это было связано с тем, что дома были построены всего полвека назад. На момент основания Роузфилда в 1770 году общежития располагались на двух верхних этажах западного крыла, где парни и девушки – после того как в конце девятнадцатого века им было разрешено поступать учиться – проживали строго по отдельности. К счастью, несмотря на элитарный статус, академия давно утратила эти устаревшие традиции.

Общежитие состояло из четырех этажей: по двадцать четыре квартиры на каждом. В общей сложности жилые дома вмещали около тысячи человек, что составляло две трети всех студентов Роузфилда. Однако вряд ли все комнаты были заняты: проживание на территории было необязательным.

Я с размаху распахнула дверь в общежитие Б. В лицо тут же ударил спертый воздух, абсолютно не похожий на духоту снаружи. Я вспотела, пока поднималась по лестничной клетке. Заглядывая в дружелюбные, но отчасти нервные лица, мимоходом кивала некоторым студентам и отвечала на их приветствия. Большинство из них показались довольно вежливыми, что успокаивало.

Медленно пройдя до конца узкого коридора, я остановилась перед своей квартирой. Дверь была приоткрыта.

– Есть кто? – спросила я, просунув голову в щель. Раздался тихий шепот, и вскоре дверь распахнулась.

– Ты, наверное, Хейзел! – воскликнула рыжеволосая, сияющая от радости девушка. Она так внезапно меня обняла, что я оцепенела. Разомкнув объятия, она тихо извинилась. В ее волосы было вплетено несколько ярких лент, которые покачивались при каждом движении головы. – Я Мила, а это Шарлотта, – продолжила она, указывая на сдержанную блондинку, стоящую позади; та улыбалась и махала рукой. – Мы так рады тебе, Хейзел. Заходи, заходи, мы покажем твою комнату.

– Ладно, – неуверенно вырвалось у меня. Мила оказалась настоящей стрекозой, что меня немного напрягло. Она схватила меня за запястье и буквально потащила в квартиру, не оставив возможности рассмотреть прихожую.

– Ты привыкнешь, – хихикая, прошептала Шарлотта, когда мы проходили мимо. Ее мягкие черты лица напоминали о феях, а для больших карих глаз-бусин так и хотелось исполнить любое желание. Шарлотта сложила руки за спиной и пошла за нами. Ее юбка-колокол покачивалась из стороны в сторону.

– Надеюсь, – с ухмылкой пробормотала я.

– Это общая комната, она же гостиная и кухня, – сказала Мила и щелкнула выключателем.

– Ух ты…

Я знала, что в нашем распоряжении целые апартаменты, но не ожидала, что они окажутся такими просторными.

Гостиная граничила с небольшой кухней-нишей и была размером около пятнадцати квадратных метров. Большую часть занимал габаритный и удобный на вид диван. У правой стены стоял комод, на котором располагался пятидесятидюймовый телевизор. Рядом была дверь, наверняка ведущая в одну из спален.

На полу перед телевизором было разбросано множество игровых приставок, на которые я посмотрела с подозрением. Заметив мой взгляд, Мила рассмеялась.

– Если будет время вечером, поиграем. В «Марио Карт» мне нет равных.

– О, это мы еще посмотрим, – ответила я. Я редко играла в приставки, но обладала природным талантом ко многим играм, что, возможно, было связано с хорошей моторикой.

Мила скрестила руки на груди и посмотрела на меня с сомнением.

– Ты буквально напрашиваешься на состязание.

– Сначала нужно показать Хейзел ее комнату, – возразила Шарлотта.

А ведь я еще даже не успела рассмотреть гостиную.

– Ты права! – Мила положила руку мне на поясницу и стала толкать мимо кухни-ниши к левой стене, в которой было еще две двери. Шарлотта взяла у меня чемодан и пошла следом за нами.

Мне не приходило на ум, как охарактеризовать этих двоих. Дорога из Уэльса выматывала, я вспотела и чувствовала себя грязной. До сих пор не выдалось ни минуты, чтобы просто прийти в себя. Конечно, здорово, что меня сразу приняли в свою компанию, просто все произошло слишком быстро.

Но даже несмотря на этот диссонанс, сердце взволнованно трепетало. Вот-вот я увижу комнату, в которой – если все пойдет по плану – проведу следующие три года своей жизни.

– Готова? – спросила Мила. Я кивнула, и она начала открывать дверь настолько мучительно медленно, что от напряжения у меня участилось дыхание.

– Ну же! – поторопила ее Шарлотта вместо меня.

Мила тихо рассмеялась. Приятный мелодичный звук заставил меня задуматься, не занималась ли она пением. Во всяком случае, голос у нее явно очень приятный.

Едва открылась дверь, у меня отвисла челюсть. Комната оказалась чуть меньше гостиной, но невероятно уютно обставлена. К счастью, университет предоставлял студентам большую часть мебели. Я бы сошла с ума, если бы пришлось беспокоиться еще и об этом.

Слабый сумеречный свет не проникал в комнату сквозь плотно задернутые бежево-коричневые шторы, но этого и не требовалось. На комоде рядом с кроватью стоял небольшой светильник, напоминающий старинную масляную лампу, и от него исходил мягкий свет, при котором больше всего хотелось укутаться в одеяло с толстой книгой и горячим чаем в руках. Поверх постели на кровать было наброшено красно-бурое покрывало. У противоположной стены стоял шкаф, сделанный из темного красного дерева, как и мебель в кабинете ректора, а справа ютился маленький секретер.

Я сделала несколько шагов по комнате и провела пальцами по столу: ни пылинки. Мне всегда хотелось иметь такой секретер. Благодаря полкам и ящикам в нем достаточно места для моих учебных принадлежностей. Кроме того, в комнате стоял высокий стеллаж, который можно заполнить не только учебниками, но и романами, лежащими в одной из коробок.

– А теперь главное! – Шарлотта пробежала мимо кровати и резко раздвинула шторы. Из-за них показался широкий подоконник, застеленный тонким одеялом и выложенный подушками.

Я непроизвольно подошла к Шарлотте и улыбнулась. Поскольку наша квартира была последней на этаже, мне открылся неповторимый вид на лес, который простирался за университетом. Деревья стояли вплотную друг к другу, протягивая к небу слаборазвитые ветви. Скудные листья на них качались в такт ветру. Я чуть было не сказала, что слышу их шорох сквозь закрытое окно. Многим это зрелище, вероятно, показалось бы жутким, тем более что здесь часто стоял туман, но для меня вид был идеальным.

– Потрясающая комната, – с придыханием произнесла я. Кое-чего пока не хватало, чтобы сделать ее «своей», но как только коробки приедут, я обживусь по-настоящему.

– Да, ты отхватила лучшую комнату, – согласилась Мила. – Вообще-то, я хотела переехать сюда, когда Скарлетт вылетела из академии, но Шарлотта мне запретила. – Она скрестила руки на груди и бросила на подругу возмущенный взгляд.

– А почему она вылетела? – спросила я и села на матрас, который тут же прогнулся под моим весом. Больше всего мне хотелось зарыться в подушки и хорошенько выспаться.

Мила оперлась на секретер напротив меня.

– Ну, давление академии выдерживают немногие. Здесь тяжело, все друг с другом соперничают. – Она пожала плечами. – Скарлетт просто было не дано.

– Оу! – вырвалось у меня. Должно быть, в моем голосе послышались легкие нотки паники.

– Но это не значит, что ты не сможешь. Ты точно справишься, – выпалила Шарлотта и ободряюще улыбнулась. – Ты поступила на факультет классической музыки на специальность фортепиано, да? – Она села рядом и посмотрела на меня своими большими карими глазами. Их сияние действовало успокаивающе.

– Да, верно. А вы?

– Я изучаю дизайн одежды, – ответила Шарлотта и указала на Милу, – а она – мюзикл и шоу-программы. Так что не удивляйся, если по утрам будешь просыпаться под ее песенные номера.

Мой взгляд снова остановился на Миле. Все сходится, яркие ленты в волосах, звонкий голос, вспыльчивый нрав – все в ней кричало о чистом развлечении.

– Или Шарлотта разбудит тебя, потому что иначе ты опоздаешь, то есть нарушишь правило, а наша маленькая мисс Совершенство никогда бы так не поступила. – Мила показала Шарлотте язык.

– Неправда!

– Ты даже в безлюдном месте дорогу на красный не перейдешь.

– Да, потому что не хочу подавать плохой пример другим.

– Я неспроста сказала «в безлюдном».

Откинувшись на кресле, я стала наслаждаться шоу. Мила и Шарлотта казались двумя совершенно разными людьми не только внешне, но и по характеру, однако, по всей видимости, все равно ладили. Недаром говорят, что противоположности притягиваются.

– Вот ты, Хейзел, переходишь дорогу на красный? – с вызовом спросила Мила.

Я наклонила голову и посмеялась.

– Зависит от того, насколько я спешу и где нахожусь.

– Ха! – воскликнула Мила, указывая на Шарлотту. – Ты явно в меньшинстве.

Шарлотта покачала головой и встала.

– Может, для начала дадим Хейзел прийти в себя? А потом обсудим это за чашкой чая в гостиной.

– Или за заездом в «Марио Карт», – добавила Мила, прежде чем оторваться от секретера и тоже направиться к выходу. – Подумай о ставке, Хейзел.

– Подумаю.

– Ванная в зоне прихожей, – сказала Шарлотта.

– Спасибо за все. Мне правда приятно, что вы встретили меня с распростертыми объятиями.

– Мы просто рады, что ты здесь. – Шарлотта закрыла за собой дверь.

Когда они вышли из комнаты, я уткнулась головой в подушку и испустила крик радости. Я на самом деле здесь, в Роузфилдской академии искусств!

И не только ради изучения классической музыки, нет. Мне нужно выяснить правду о случившемся четыре года назад.

2. Хейзел

Голова гудела.

Вводная лекция оказалась неожиданно долгой. Ректор Кавано еще раз подробно объяснил правила, а затем нам вручили расписание экзаменов и список основных мероприятий, запланированных на первый семестр.

Через два с половиной часа нас наконец отпустили, и Шарлотта и Мила показали мне несколько уголков на территории университета. Погода стояла относительно солнечная, и новые подруги провели меня по многочисленным садам, спрятанным между зданиями, показали спортивный центр, где я сразу же сфотографировала информационный стенд с предложениями. Так как большую часть времени я проводила за фортепиано или письменным столом, мне требовалась физическая компенсация. То, что я была не совсем в форме, опустим.

Выбор активностей был невелик, но другого от академии искусств я и не ждала. Помимо занятий спортом, мы могли посещать тренажерный зал, а с шести утра до восьми вечера работал бассейн. Мне пришлось срочно написать маме, чтобы она прислала еще несколько бикини. Я могла заказать их онлайн или съездить за покупками в Линкольн или Маркет-Рейзен, но мне не особо нравится покупать новые вещи, если старые вполне годятся. Да и в случае шопинга предпочитаю вещи с барахолки.

После экскурсии по садам мы пошли есть. Столовая находилась на первом этаже северного крыла и вмещала несколько сотен студентов. Ассортимент еды был огромный. Я совсем растерялась и не знала, на что решиться, поэтому предоставила выбор Шарлотте и Миле. Эти двое отличались от многих других студентов приличным аппетитом. Увидев в своей тарелке гору спагетти, я почувствовала чуть ли не стыд, потому что все вокруг жевали одни нарезанные фрукты и овощи.

К сожалению, время поджимало и переодеть форму я не успела. Бордово-бежевая клетчатая юбка едва доходила мне до колен, ее дополняли подходящие чулки, лакированные туфли и пиджак, на левой стороне которого был вышит герб академии. Все это добавляло чувства элитарности.

Стуча каблуками по каменному полу, я отправилась искать репетиционную. Из-за вводного мероприятия занятия сегодня начались только во второй половине дня. С двух до четырех у меня была теория музыки, где пришлось изрядно попотеть.

И вот мой путь ведет в репетиционную, где, наконец, снова можно сесть за инструмент. В дополнение к индивидуальному занятию по четвергам помещение доступно мне дважды в неделю в течение двух академических часов. Кроме того, есть возможность присоединиться к ансамблю и играть с ним, но мне хотелось сперва освоиться, а потом уже подумать об этом.

Я еще раз заглянула в расписание. Коридоры здесь, казалось, отличались только картинами, висевшими на стенах между высокими окнами. М-1–12. Должно быть где-то здесь.

Вцепившись в сумку через плечо, в которой лежало несколько нотных листов, я ускорила шаг. М-1–9, М-1–10… Наконец в поле зрения показался нужный мне кабинет. Но стоило мне протянуть руку к двери, как изнутри донеслась мелодия.

Судя по часам на телефоне, уже четверть пятого. Кабинет точно верный. Просто войти и сказать человеку, чтобы он ушел? В конце концов, хочется использовать все свое время и хочется, чтобы пальцы уже наконец коснулись клавиш.

Я постучала в дверь и немного подождала, но никто не ответил. Постучала еще раз, чуть громче, и опять без результата. Не оставалось другого выбора, кроме как войти. Я медленно открыла дверь и, скрестив руки на груди, прислонилась к дверному косяку и прислушалась к нарастающим звукам музыки.

В нескольких метрах спиной ко мне стоял парень. Он играл на скрипке «Аллилуйю». Пальцы левой руки уверенно двигались по струнам, в то время как правая водила смычком. Парень медленно повернулся: глаза закрыты, он не видит меня.

Зато я его вижу.

Мой ровесник, густые светлые волосы, небольшая щетина, которая подчеркивает выразительную внешность. Бежевые брюки от университетской формы на подтяжках, белая рубашка заправлена за пояс.

Он не просто играл: музыка отражалась на его лице, и казалось, все его существо воплощается в музыке, стремясь выразить то, что нельзя воплотить в слова.

Я слушала его игру, пока мелодия не подошла к концу. Незнакомец неторопливо опустил смычок, и я не смогла ему не похлопать.

Испугавшись, он поднял веки и раздраженно посмотрел на меня своими голубыми глазами, обрамленными тенью. Затем поднял подбородок и взглянул на висящие над дверью настенные часы.

– Извини, не обратил внимания на время. – Его голос звучал приятно тепло.

– Ничего, – отмахнулась я с улыбкой. – Я с удовольствием тебя послушала. Ты потрясающе играешь.

Он приподнял уголки губ, и на щеках обозначились ямочки, затем аккуратно положил скрипку в футляр.

– Благодарю. Ты тоже играешь?

Я кивнула в сторону черного рояля, стоящего у противоположной стены.

– На фортепиано. Сегодня мой первый день здесь.

Парень поправил подтяжки, взял футляр и пошел в мою сторону.

– Тогда желаю приятно провести время в академии. И не позволь себя сломать. – Он на мгновение остановился рядом со мной и подмигнул. – Увидимся.

Даже когда он исчез из поля зрения, в воздухе все еще витал запах ели, вероятно, приставший к нему из-за материала скрипки. Вздохнув, я закрыла за собой дверь и направилась к роялю. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь красавчик вскружил мне голову. Сейчас важно сосредоточиться на учебе. Но должна признать, что этот скрипач был действительно красив, и я была бы совершенно не против сталкиваться с ним чаще.

Я положила свою сумку рядом с банкеткой, достала ноты и разместила их на пюпитре. Инструмент представлял собой концертный рояль от «Стейнвей энд санс»[1] – одного из самых известных производителей фортепиано в США. Такой рояль стоил больше, чем годовая зарплата обоих моих родителей, и требовал бережного отношения.

Я медленно обошла инструмент, провела рукой по черному, как смола, лаку и вдохнула аромат полировки. Вернувшись к банкетке, подвинула ее так, чтобы было удобно сидеть, осторожно открыла крышку и улыбнулась. Затем легонько провела по клавишам, ощутив под пальцами их изящество и красоту, затем коснулась ноты «до». Звук эхом разнесся по репетиционной, наполнив меня чувством счастья.

Глубоко вздохнув, я закрыла глаза и начала играть. Сначала несколько небольших мелодий, чтобы почувствовать рояль. Затем, прежде чем посвятить себя «Двадцать четвертой прелюдии» Шопена, переключилась на Kiss the Rain – мою любимую композицию Yiruma.

Так упоительно снова заняться музыкой. Хотя прошло всего три дня с последней репетиции, этот короткий промежуток времени показался мне целой вечностью.

Раздался кашель. Я открыла глаза и замерла в движении. В кабинете, гневно глядя на меня, стояла девушка.

– Заканчивай, моя очередь.

– Эм, извини, забыла о времени, – оправдалась я тем же, чем и красавчик-скрипач передо мной. Во время репетиций легко потерять счет минутам. В такие моменты существовали только я и звуки музыки.

Девушка издала стон и закатила глаза. Затем прошла дальше в кабинет, бросила свой рюкзак на один из стульев и скрестила руки на груди. На ее лицо упало несколько темных прядей.

– В следующий раз ставь будильник.

– Можно выражаться подружелюбнее, тебе не кажется? – Я встала, закрыла крышку и собрала ноты.

– Где мы, по-твоему, находимся? В Диснейленде? В Роузфилде выживают сильнейшие. Не хочу терять из-за тебя время репетиции.

Не желая вступать в дискуссию, я с улыбкой попрощалась и в коридоре вздохнула с облегчением. Не то чтобы мне было неизвестно, во что ввязываюсь, поступая в элитный университет, но кто бы знал, что на меня будут нападать так часто. Я попыталась прогнать мысли об этой неприятной ситуации.

Утреннее занятие начиналось только в десять, и мне пришла идея немного побродить по территории, изучая самые быстрые маршруты между зданиями. Раз уж ректор Кавано придает такое большое значение пунктуальности, стоит придерживаться этого правила.

Корпуса в это время оставались почти безлюдны. Шел седьмой час, большинство разошлось по классам и самостоятельным занятиям. Мне следовало взять с них пример, потому что лекция по теории музыки довела меня до предела, да и профессор не производила впечатления человека, готового прощать ошибки.

Узорчатый пол пах свежестью. На нем лежало несколько старых ковров, которые немного приглушали шаги. Воздух был сырым, но в то же время нос щекотали частички пыли. Высокие окна пропускали в коридоры последние лучи солнца. Через час здесь будет темно, хоть глаз выколи.

В фойе, разделяющем восточное и северное крыло, я направилась к выходу. Мои пальцы мягко скользили по каменным перилам. Балясины украшали узоры – красивые, но не такие аккуратные, как у профессионалов, так что, скорее всего, это работа студентов-скульпторов.

Я толкнула дверь, и меня окутал чуть теплый воздух позднего лета. Выложенная камнем дорожка вела к оранжерее за спортивным комплексом.

Снаружи стекло оранжереи поросло различными видами плюща, вьющимися до самой остроконечной крыши. К сожалению, за ним открывалась лишь малая часть неосвещенного интерьера.

Прислонившись лбом к прохладному стеклу, я сделала глубокий вдох, чувствуя грусть. Стояла ли здесь так же Люси, смотрела ли на оранжерею? Приходили ли ей в голову похожие мысли, когда она бродила по корпусам академии?

Под веками жгло, но я смаргивала слезы. Плакать не хотелось, слез не было уже давно, да и сейчас, если бы не мысли о Люси… Тоска – цена, которую приходится платить за потерянную любовь.

Проводившие расследование детективы определили ее смерть как трагический несчастный случай, произошедший из-за легкомыслия молодых людей, однако я уже тогда была уверена, что за этим кроется нечто гораздо большее. С тех пор меня не покидала решимость поступить в Роузфилдскую академию.

Руки сжались в кулаки, ногти больно впились в ладони. На коже появились следы серповидной формы.

Мы с Люси были очень близки. Ее смерть оставила глубокую рану в моем сердце и практически расколола нашу семью. Особенно сильно страдал папа. Говорят, у родителей не бывает любимчиков среди детей, но я уверена, что это не так. Люси была для него единственной и неповторимой. Своим пением она всегда наполняла дом жизнью. Однажды из нее получилось бы невероятное сопрано.

Даже после ее смерти порой было трудно осознавать, что она больше не с нами. Иногда мне казалось, что я слышу ее голос, разносящийся по дому, но когда мне хотелось пойти на звук, я с болью обнаруживала, что он лишь плод моего воображения.

Родителям было сложно принять тот факт, что их младшая дочь тоже решила поступать в Роузфилд, так как с академией у них ассоциировались только боль и горе. Мама с папой призывали меня не копаться в прошлом, отпустить его и смотреть в будущее, однако в глубине души я знала, что они и сами не верят, что это был несчастный случай.

Люси не отличалась спонтанностью и вспыльчивостью, наоборот, она всегда была рассудительной, и пусть не всегда четко следовала правилам, но никогда бы не подвергла себя опасности. Моя сестра была слишком умна для этого. Значит, причина смерти заключается в чем-то другом. За ней должно было стоять нечто большее.

Мне хотелось выяснить, что произошло. Возможно, соседки по квартире смогут помочь?

Что, если я сумею найти того, кто стоит за смертью Люси?

3. Тристан

За несколько метров до бортика я нырнул под воду. Она бережно обволокла мое тело.

Мне нравилось приходить в бассейн рано утром. Большинство студентов еще спали, так что все дорожки полностью в моем распоряжении. Я плыл спокойно и ровно, чтобы прогнать из головы все мысли. Я занимаюсь с тех пор, как начал здесь учиться год назад: по вторникам и пятницам в семь часов утра. Но сегодня все было иначе.

Чтобы сменить направление, я оттолкнулся ногами от бортика, развернулся и поплыл очередной заход. Вынырнув на поверхность, набрал воздуха и перешел на кроль. Я греб руками все быстрее и быстрее. Казалось, легкие вот-вот взорвутся. Однако, пока мысли не утихли, покидать бассейн я не хотел.

Даже после шести заплывов мне не становилось лучше, желаемый эффект никак не наступал. Никак не прийти в себя.

Мотая головой, я вылез из воды и направился к душевым кабинам: по-прежнему никого. Стянул плавки и смыл с тела хлорку, затем вытерся и надел брюки и бежевый вязаный свитер. Было прохладно даже для начала сентября в Англии: двенадцать градусов, облачно. Пожалуй, единственное, что я ненавидел в этой стране до глубины души, – погода.

В остальном все просто великолепно: люди, менталитет и в особенности пейзажи. То, что Роузфилд находится в Линкольншир-Уолдс, было для меня большим плюсом. Мне нравилось бродить в тумане с тихой музыкой в наушниках, засунув руки глубоко в карманы пальто. Для меня это лучший способ, помимо плавания, отвлечься от лишних мыслей.

Я вышел из здания и направился к общежитиям. Была половина девятого, поэтому территория в основном пустовала. Студенты либо уже учились, либо у них не было занятий до следующего блока, как у меня. Второй год обучения будет намного тяжелее, ведь после того как мы освоили основы, в программе появились углубленные модули. Я просмотрел список предметов на онлайн-портале и понял, что прекрасно смогу обойтись и без них, однако, если я действительно хочу стать одним из величайших скрипачей мира, мне лучше напрячь пятую точку и продолжить заниматься.

Шагаю быстрее: волосы мокрые, простудиться нельзя. Когда начал моросить дождь, я, ругаясь, добежал последние метры до общежития В и направился в свою комнату на первом этаже.

Стоило мне отрыть дверь, раздался шлепок, за которым последовал громкий стон. Мне показалось, что это Джошуа и Харви – мои соседи по квартире – снова сцепились. Они ссорились с тех пор, как год назад нам выделили квартиру. Меня не покидала надежда, что им когда-нибудь удастся закопать топор войны, но где уж там.

Честно говоря, понимаю Джоша. Харви мог вести себя довольно токсично. Его высокомерное поведение действовало на нервы и мне, но я старался держаться от него подальше, что в большинстве случаев работало. В конце концов, я поступил в академию не для того, чтобы заводить друзей. Как правило, я просто занимаюсь своими делами и сохраняю вежливость по отношению к другим, однако Джош был хорошим парнем и быстро стал одним из моих самых близких друзей.

Сейчас он стоял в гостиной спиной ко мне и ерошил свои темно-каштановые волосы.

– Ну, и что на этот раз? – с улыбкой спросил я, прислонившись к дверному косяку.

Джош упал на черный г-образный диван и закинул ноги на стол перед собой. Стол опасно заскрипел, но выстоял. То, что он еще не развалился, граничило с чудом. На вид он был ровесником университета, если не старше.

– Я не сразу поставил свой стакан в посудомойку. – Джош театрально застонал; он наверняка превосходно исполнял это на уроках актерского мастерства. – Этот парень меня доконает.

Харви был помешан на чистоте. Видимо, он ненавидел грязь больше всего на свете, вот и напоминал нам об этом при каждом удобном случае. Самое скверное, что у него срабатывала чуйка, когда мы оставляли что-то хоть на минуту. Я уже не раз высказывал предположение, что он установил где-то небольшую камеру и наблюдал за нами из своей комнаты, иначе как объяснить, что он всегда выходил и взрывался именно в тот момент, когда тарелка или чашка ненадолго оказывались без дела.

Я покачал головой и присел на спинку дивана.

– Ну ты же знал, что так и будет. И лучше сразу убери ноги со стола, если не хочешь продолжения.

– Пусть только попробует еще раз мне нахамить, я ему покажу! – демонстративно громко крикнул Джош, повернув голову в сторону комнаты Харви. Я ждал, что из нее вырвется разъяренный хозяин, но, как ни странно, он оставил нас в покое. – Ты сегодня рано. Репетиция не задалась?

– Какая? – спросил я в замешательстве.

Джош поднял подстриженную бровь и наклонил голову.

– Тристан Макки, я знаю, что ты мечтатель, но забыть о репетиции со своим квартетом – это что-то новенькое.

– Черт! – Я заглянул в телефон. Почти девять, так что да, репетиция уже закончилась. Я быстро набрал сообщение с извинениями в групповой чат в надежде, что мне не снесут голову.

Обычно репетиции нашего ансамбля проходили по понедельникам и средам, но сегодня мы назначили дополнительную, так как на выходных нам предстояло небольшое выступление в ратуше Линкольна. Ничего грандиозного, всего лишь несколько композиций, однако довольно паршиво пропустить последний прогон: в конце концов, я первая скрипка.

– Серьезно, все хорошо? – спросил Джош.

Кивнув, я отмахнулся и направился к кухоньке за диваном. В основном все квартиры были спроектированы одинаково: каждая состояла из трех одноместных спален и общей комнаты с открытой кухней, плюс ко всему крошечная ванная и прихожая со встроенным шкафом.

Я взял свежеиспеченный скон[2] и немного смазал его топлеными сливками. По крайней мере здесь Харви следовало отдать должное: он постоянно снабжал нас лучшими лакомствами. Кто-то набрасывается на боксерскую грушу, когда злится, а Харви устраивает кулинарные оргии. Так что в его ссорах с Джошем были и плюсы: вероятность, что после них мы угостимся свежим хлебом или вкусным пирогом. Главное, всегда следить за тем, чтобы у него не заканчивались ингредиенты.

Когда я, проглотив последний кусок скона, снова повернулся к Джошу, он все еще смотрел на меня.

– Ты будешь таращиться, пока не отвечу, или как?

– Мы знакомы уже год, сам знаешь.

– Вы, актеры, и правда упрямые.

– Иначе как бы мы получали роли? Одного таланта в наше время недостаточно. – Джош широко улыбнулся и откинулся на спинку дивана.

Я сел в небольшое кресло напротив него.

– Ладно. Просто голова забита мыслями.

– О Линн?

– И о ней тоже.

– Как она? По-прежнему проблемы с физиотерапией?

Я стиснул зубы и покачал головой, затем кивнул.

– На самом деле она держится, после недолгого затишья снова делает успехи и воспринимает все спокойнее, чем я.

– Понимаю. – Джош кивнул и посмотрел на меня с грустью. Здесь, в академии, он был единственным, кто знал о Линн. Она стала мне как родная сестра с тех пор, как пятнадцать лет назад переехала к нам после смерти своих родителей – моей тети и ее мужа. С самого первого дня мы были готовы пройти вместе сквозь огонь и воду, всем друг с другом делились и почти никогда не ссорились. С тех пор как несколько лет назад с Линн произошел несчастный случай, она была прикована к инвалидному креслу. В то время мир для меня рухнул. Линн мечтала стать балериной, как моя мама. Она постоянно тренировалась, чтобы однажды завоевать мировую сцену. Однако в ту ночь ее мечта лопнула, как мыльный пузырь.

Линн восприняла это значительно спокойнее меня. Через пару недель ей удалось смириться с судьбой, и вот уже несколько лет она посещала физиотерапию в надежде, что когда-нибудь снова сможет ходить. Бывали моменты, когда мы действительно верили, что это вот-вот случится, но затем снова наступал регресс. Однако Линн стискивала зубы и боролась. Я восхищался ей и был уверен, что никогда не смогу развить в себе такой боевой дух.

– Что еще тебя беспокоит? – продолжал допытываться Джош. Уголки моих губ поднялись сами собой. – У-у-у! Кто эта малышка? Рассказывай!

У меня вырвался тихий смешок.

– С чего ты взял, что дело в ком-то?

– Ты в курсе, что мы здесь учимся еще и распознавать разные эмоции? А твоя физиономия сейчас прямо сияет.

– Для этого разговора мне точно нужно еще несколько сконов. – Я встал, взял с буфета тарелку и снова плюхнулся в кресло.

Джош соскользнул на край дивана и уставился на меня.

– Так что?

На самом деле не люблю говорить на такие темы, но, зная Джоша, он будет обрабатывать меня до последнего. Так что мне оставалось либо позволить ему и дальше действовать на нервы, либо уступить и избавиться от лишнего стресса.

– Без понятия, как ее зовут. Она новенькая, по понедельникам репетирует после меня.

– Хорошенькая?

Застонав, я закатил глаза. И с чего я решил, что когда-нибудь смогу вести с ним разумный разговор?

– Симпатичная, да. Темные волосы, большие зелено-карие глаза, стройная.

– У нее не найдется для меня такой же хорошенькой подружки?

– Я даже не знаю ее имени, а ты про подруг. Но если ты продолжишь вести себя, как пускающий слюни пес, предположу, что нет, для тебя не найдется.

– Придурок, – рассмеялся Джош. Он не сердился, такие перебранки между нами были нормой. Джош знал, что я не всерьез. Да, он мог вести себя как идиот, но на деле был хорошим парнем, что пару раз уже губило его. Вот почему он любил изображать из себя либо мачо, либо клоуна. Вероятно, так он держал всех на расстоянии, и это работало. – Продолжишь с ней общаться?

– Может. Посмотрим. В первую очередь надо думать об учебе.

Джош застонал.

– Тристан, ты самый талантливый парень в Роузфилде, хорошие оценки тебе обеспечены. Пригласи незнакомку на свидание и повеселись.

– Посмотрим, – повторил я, чтобы скорее закрыть тему. Я был не из тех, кто любит повеселиться, и Джош это знал. – Мне пора. У тебя потом тоже тренировка?

– А как же! Увидимся. – Джош поднял руку, но сам даже не попытался встать. Что ж, пунктуальность не была его сильной стороной.

Мне же, наоборот, не хотелось портить отношения с новым преподавателем с первого же занятия, поэтому я собрал вещи и направился на курс по углубленному изучению музыкальной палеографии.

4. Хейзел

В первые же дни меня захватила череда событий. Неудивительно: все хотели учиться в Роузфилде, ведь многие выпускники добились международного признания, к которому большинство из нас стремились на протяжении всей жизни.

В первый год обычно дают только основы, и все же я вымоталась уже на второй день. Перед обеденным перерывом у меня была история музыки с мистером Баксом. Он не только выдавал информацию, не переводя дух, но и ждал, что нам уже многое известно. Каждые несколько минут преподаватель вызывал одного из студентов и задавал ему вопрос. Это привело к тому, что, пожалуй, все присутствующие целую пару пребывали в панике. Меня тоже прошиб пот, но, к счастью, сегодня меня пощадили. Я не смогла бы ответить ни на один из его вопросов.

Все неминуемо шло к тому, что в ближайшие недели мне придется зубрить до потери сознания, если хочу сохранить свое место в Роузфилде.

– Ты такая бледная, все хорошо? – обеспокоенно спросила Шарлотта. Сегодня она снова была в юбке и с аккуратно расчесанными волосами, заправленными за уши, из которых торчали маленькие бусины.

Я зачерпнула ложкой немного ванильного пудинга и кивнула.

– Просто занятия сложные, еще не привыкла.

Шарлотта ободряюще улыбнулась.

– Привыкнешь. Мне тоже понадобилось время, чтобы приспособиться. На третьей неделе стало уже получше.

– Надеюсь, ты права.

Мила с полным подносом подошла к столу и села рядом со мной. Сегодня ленты в ее волосах сверкали всеми цветами радуги. Ее образ выделялся среди остальных учащихся: большинство выглядели скорее невзрачно, одевались в неброские цвета, а некоторые и вовсе постоянно носили форму, что казалось мне немного странным.

Я обвела столовую взглядом: несколько столов, рассчитанных примерно на двадцать человек, пыльный обшарпанный пол, придававший залу слегка деревенский вид. Потолок украшали фрески, а на расстоянии нескольких метров друг от друга висели пыльные люстры, выглядевшие так, словно их никогда не включали.

Несмотря на то, что это была столовая, здесь стояла удивительная тишина. Я продолжила осматриваться и поняла почему: большинство студентов сидели в учебниках, вместо того чтобы использовать перерыв для бесед с сокурсниками. Слышался скрежет карандаша по бумаге, изредка прерываемый тихим чавканьем.

– Не волнуйся, Хейзел. Ты справишься, даже не утыкаясь весь день носом в книгу, – улыбнулась Мила, должно быть, заметив легкую панику на моем лице. – Шарлотта – живой тому пример. Она лучшая студентка, хотя я постоянно ее отвлекаю.

– И ты, учись больше, занимала бы не третье место на своем факультете, – заключила Шарлотта и надкусила круассан. На ее губе осталось немного варенья, которое она убрала изящным движением руки.

Ректор Кавано уже говорил, что Шарлотта и Мила – его лучшие студентки, и меня впечатляло, что учеба дается им так легко. Может, я просто выбрала не то направление подготовки? Но, к несчастью, у меня был ужасный голос, плохо развитое визуальное мышление и полное неумение обращаться с иголкой и ниткой.

Зато имелся большой талант к извлечению звуков. Мама и папа всегда удивлялись тому, насколько мы с Люси музыкальны: такие способности не передавались в нашей семье по наследству. Люси обладала ангельским голосом, в то время как я умела играть на разных инструментах. Однако именно фортепиано заставляло мое сердце биться чаще. Одно время я думала сфокусироваться на современной флейте, но всякий раз, когда я забывала о фортепиано, невидимая сила вновь тянула меня к нему. Словом, не то чтобы я выбрала фортепиано, совсем наоборот: фортепиано выбрало меня, и я буду вечно благодарна за это.