Анатом E-Book

СЕРГЕЙ ЖУРАВЛЁВ

• Herausgeber: SUNRAY
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 443

Veröffentlichungsjahr: 2023

Beschreibung

Двое студентов медиков влюблены друг в друга и свою профессию. Они оба ненавидят женщин. Эта ненависть делает из них не спасителей жизней, а наоборот. Маньяки выискивают женщин отвергнутых своими мужчинами проникают в их жилища и хладнокровно препарируют ещё живых. Одной жертве чудом удаётся выжить...

Leseprobe

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог

АНАТОМ

© 2023 СЕРГЕЙ / правообладатель.

Все права сохранены.

Автор: Сергей Журавлев

ISBN:9783988659972

[email protected]

Желающим послушать аудиокнигу

переходите на мой сайт: vam-moi knigi.com

Пролог

Книги — изумительное изобретение; они могут рассказать обо всём, даже о том, как без всякой суеты вырезать сердце с помощью кремневого ножа. Я нашёл ответ на мучивший меня вопрос в книге под названием «Жертвоприношение и приёмы ведения войны», написанной академиком по имени Шервуд Кларк, с которым мне очень хотелось бы познакомиться.

Я думаю, мы многому могли бы научить друг друга.

Глава 1

Сегодня они найдут её тело. Я знаю, как это произойдёт. Я живо представляю себе всю цепочку событий, которые приведут к находке.

В девять утра эти высокомерные дамочки из туристического агентства «Планета отдыха» рассядутся по местам, и их холеные пальчики с идеальным маникюром застучат по клавиатурам компьютеров, бронируя Средиземноморский круиз для госпожи Ковтун; горнолыжный курорт Закопане для господина Дикого; а для господина и госпожи Лябах на этот раз что-нибудь необычное, экзотическое — может быть, Таиланд или Мадагаскар, — но не слишком суровое, о нет, приключение должно быть прежде всего комфортным. Собственно, таков девиз агентства «Планета отдыха»: «Для любителей комфортного риска». Агентство пользуется популярностью, и телефоны не смолкают.

Уже очень скоро дамочки заметят, что Дарьи на месте нет. Одна из них позвонит ей домой, в жилой комплекс «Зелёный», но на звонок никто не ответит. Возможно, Дарья в душе и попросту не слышит звонка. А может, она уже выехала на работу, но опаздывает. Да мало ли какие могут быть причины — и все вполне безобидные. Но рабочий день будет в разгаре, а настойчивые попытки дозвониться ни к чему не приведут, и тогда в голову полезут другие, уже тревожные мысли.

Думаю, именно комендант дома впустит коллегу Дарьи в квартиру. Я вижу, как он нервно теребит в руках связку ключей и повторяет: «Вы ведь её подруга, верно? Вы уверены, что она не будет возражать? Потому что я буду вынужден сказать ей о вашем визите».

Они заходят в квартиру, и коллега зовёт: «Дарья! Ты дома?» Они идут по коридору, стены которого увешаны туристическими рекламными плакатами в изящных рамках, и комендант семенит сзади, следя за тем, чтобы гостья ничего не трогала.

Из коридора он заглядывает в дверь спальни. Видит Дарью Степуру, и уже такие пустяки, как кража, его не волнуют. Сейчас у него единственное желание — поскорей выбраться из этой квартиры, пока не стошнило.

Мне бы очень хотелось быть там, когда приедет полиция, но я не так глуп. Я знаю, что они будут проверять каждую проезжающую машину, каждое лицо, выделяющееся в толпе зевак. Они знают, как велико моё желание вернуться. Даже сейчас, когда я сижу в кофейне «Брикс» и наблюдаю медленный рассвет, я чувствую, что её спальня зовёт меня. Но, подобно Одиссею, я надёжно привязан к мачте своего корабля, чтобы не поддаваться песням сирен. Я не позволю себе разбиться о скалы. Я не совершу такой ошибки.

Вместо этого я сижу и пью кофе, пока за окном просыпается Белая Церковь. Я кладу в чашку три ложки сахара. Я люблю сладкий кофе. Я люблю, чтобы всё было правильно. Идеально. Безупречно.

А вдалеке кричат сирены, они зовут меня. Я ощущаю себя Одиссеем, который пытается разорвать путы, но они крепко держат меня.

Сегодня они найдут её тело. Сегодня они узнают, что мы вернулись.

Глава 2

Год спустя

Следователь Тарас Вольный ненавидел запах латекса и сейчас, натягивая перчатки, из которых вырвалось облачко талька, ощутил, что к горлу подступает тошнота. Этот запах резины сопровождал самый неприятный аспект его работы и неизменно ассоциировался с кровью и продуктами жизнедеятельности человека. В такие минуты Вольный мысленно сравнивал себя с собакой Павлова, натренированной на слюноотделение при виде пищи. Запах был для него своего рода обонятельным сигналом взять себя в руки.

Что он и сделал, прежде чем войти в прозекторскую. После уличной духоты в морге было особенно прохладно, и он чувствовал, как остывают на коже капельки пота. Пятница двенадцатого июля выдалась необыкновенно жаркой, и по всей Белой Церкви надрывно шумели кондиционеры, перемалывая горячий воздух. На мосту через Рось, на Замковой, уже томились в пробке автомобилисты, устремившиеся на юг, в прохладные воды побережья Чёрного моря. Но Тарас Вольный не был в числе этих счастливчиков. Его отозвали из отпуска, и теперь его ожидало соприкосновение с настоящим кошмаром.

Он уже облачился в хирургический халат, который достал из бельевого шкафа, осталось только надеть одноразовый чепчик, чтобы спрятать непослушные волосы, и полиэтиленовые бахилы. Он не раз видел, сколько всякой гадости падает со стола на пол и, соответственно, на обувь. Кровь, обрывки тканей. Его нельзя было назвать чистюлей, но приносить домой на подошвах ошмётки из прозекторской совсем не хотелось. На мгновение Вольный замер перед дверью, потом сделал глубокий вдох и, готовый к испытанию, вошёл в секционный зал.

Накрытый простыней труп лежал на столе, судя по очертаниям, это была женщина. Вольный не стал задерживать взгляд на мёртвой и предпочёл сосредоточиться на живых, присутствовавших на вскрытии. Судмедэксперт доктор Эдуард Тикунов и санитар морга раскладывали на столике инструменты. По другую сторону стола, прямо напротив Вольного, стояла Оксана Мацюх, тоже из отдела по расследованию убийств.

Тридцатитрёхлетняя Мацюх была маленькой женщиной с волевым подбородком. Её непокорные кудри были спрятаны под марлевой шапочкой, и лицо, лишённое мягкого обрамления волос, казалось, состояло сплошь из острых углов, а взгляд тёмных глаз был испытующим и твёрдым. Полгода назад её перевели в убойный отдел из подразделения по борьбе с наркотиками. Она была единственной женщиной в команде, и в её отношениях с одним из следователей уже успели возникнуть проблемы в сексуальном домогательстве, встречные упреки в стервозности. Вольный не мог сказать, что ему нравилась Мацюх, да и она к нему явно не благоволила. До сих пор им удавалось сохранять чисто деловые отношения, и казалось, она предпочитала именно такой стиль общения.

Рядом с Мацюх стоял её напарник Борис Форт, в высшей степени жизнерадостный полицейский. Круглая, лишённая растительности физиономия делала Бориса значительно моложе его тридцати лет. Форт работал с Мацюх вот уже два месяца и не жаловался. Пожалуй, он был единственным человеком в команде, который безропотно сносил её дурной характер.

Когда Вольный подошёл к столу, Мацюх заметила:

— А мы все гадаем, когда же вы объявитесь.

— Я был на автостраде возле Умани, когда вы позвонили мне на мобильный.

— Мы ждём здесь с трёх часов.

— Я только начинаю внутренний осмотр, — сказал доктор Тикунов. — Так что следователь Вольный прибыл как раз вовремя.

Вот она, мужская солидарность. Доктор Тикунов хлопнул дверцей стеклянного шкафа, и она отозвалась жалобной дрожью. Это был редкий случай, когда Тикунов позволил себе выплеснуть раздражение. Выходец из Донецка, доктор Тикунов был до мозга костей педантом и полагал, что дамы должны вести себя как леди. Нельзя сказать, чтобы ему нравилось работать под руководством колючей Оксаны Мацюх.

Санитар морга подкатил тележку с инструментами к столу, и в его коротком взгляде, брошенном на Вольного, явственно читалось: «Неужели ты веришь этой стерве?»

— Сожалею, что вам сорвали рыбалку на черноморского бычка, — сказал Тикунов Вольному. — Похоже, ваш отпуск отменяется.

— Вы уверены, что это опять наш старый знакомый?

В ответ Тикунов сдёрнул простыню с трупа.

— Её имя Алина Витюк.

Хотя Вольный и настроился на то, что зрелище будет не из приятных, первый взгляд, брошенный на жертву, был как удар кулаком в лицо. Свалявшиеся, в сгустках запекшейся крови, чёрные волосы женщины, словно иглы дикобраза, торчали вокруг лица цвета голубого мрамора. Приоткрытые губы застыли, словно в попытке что-то произнести. Кровь уже смыли с тела, и раны зияли пурпурными прорехами в сером полотне кожи. Видимых ран было две. Одна, особенно глубокая, рассекала горло от левого уха, затрагивая левую сонную артерию и обнажая гортанный хрящ. Типичный coup de grace, смертельный удар. Вторая зияла в нижней части живота. Эта рана не была смертельной, она была нанесена с совершенно иной целью.

Вольный с трудом сглотнул слюну.

— Теперь я понимаю, почему меня отозвали из отпуска.

— Руководить этим расследованием назначили меня, — сказала Мацюх.

В её словах он уловил нотки предупреждения: она явно защищала свою территорию. Вольный понимал, откуда это берётся — постоянные насмешки и скептицизм по отношению к женщинам-полицейским заставляли их быть жёсткими. По правде говоря, у него не было ни малейшего желания выяснять с ней отношения. Им предстояло вместе работать по этому делу, и сейчас не время было бороться за лидерство.

Вольный постарался придать своему голосу уважительный тон.

— Не могли бы вы посвятить меня в обстоятельства происшествия?

Мацюх по-деловому кивнула.

— Жертва была обнаружена сегодня в девять утра в своей квартире на улице Фастовской. Обычно она приходит на работу в шесть утра. Цветочный салон «Незабудка» находится в нескольких кварталах от её дома. Это семейный бизнес, которым владеют её родители. Когда дочь не явилась на работу, они заволновались. Брат пошёл к ней домой проверить, в чём дело. Он обнаружил её труп в спальне. Доктор Тикунов полагает, что смерть наступила между полуночью и четырьмя часами утра. По словам родных, в последнее время у женщины не было приятеля, да и соседи по дому не видели, чтобы к ней заходил кто-то из мужчин. Обычная работящая украиночка.

Вольный взглянул на запястья жертвы.

— Она была связана.

— Да. Клейкая лента на запястьях и щиколотках. Её нашли обнажённой. На ней были лишь некоторые ювелирные украшения.

— Что за украшения?

— Цепочка. Кольцо. Серьги-гвоздики. Шкатулка с украшениями в спальне не тронута. Так что ограбление, как мотив убийства, исключается.

Вольный посмотрел на цепочку ссадин, опоясывающую бёдра жертвы.

— Тело тоже было связано?

— На талии и бёдрах следы клейкой ленты, которую используют для герметизации водопроводных труб. Рот тоже был заклеен.

Вольный глубоко вздохнул.

— Боже…

Глядя на Алину Витюк, он в какой-то момент увидел перед собой другую молодую женщину, тоже мёртвую, — блондинку с кровавыми ранами на шее и животе.

— Дарья Степура, — пробормотал он.

— Я уже взял из архива протокол вскрытия Дарьи Степуры, — сказал Тикунов. — На случай, если вам понадобится перечитать его.

Вольный не видел в этом необходимости. Дарья Степура, расследованием которого он руководил, до сих пор было живо в памяти.

Год назад тридцатилетнюю Дарью Степуру, служащую туристического агентства «Планета отдыха», нашли мёртвой в её собственной квартире. Она была обнажена и привязана к кровати клейкой лентой. У Дарьи были рассечены шея и низ живота. Убийцу так и не обнаружили.

Доктор Тикунов направил луч лампы на живот Алины Витюк. Кровь уже смыли, и края раны теперь были бледно-розовыми.

— Есть какие-нибудь улики? — спросил Вольный.

— Прежде чем труп был обмыт, мы сняли с тела несколько волокон. И ещё волос, прилипший к краю раны.

Вольный оживился.

— Волос жертвы?

— Гораздо короче. И светло-русый.

У Алины Витюк волосы были чёрные.

— Мы уже запросили образцы волос всех, кто соприкасался с телом, — вставила Мацюх.

Тикунов привлёк их внимание к ране.

— Здесь мы имеем поперечный разрез. Хирурги называют это разрезом по Милларду. Передняя брюшная стенка рассекалась послойно: кожа, поверхностная фасция, мышцы и, наконец, брюшина.

— Как и у Степуры, — заметил Вольный.

— Совершенно верно. Как у Дарьи Степуры. Но есть различия.

— Да? Какие же?

— У Дарьи Степуры рана была местами рваной, что указывает на некоторую нерешительность убийцы. А здесь этого нет. Видите, как чётко проходит линия разреза? Ни разу не оборвавшись. Очевидно, что убийца нанёс удар с абсолютной уверенностью, — Тикунов встретился взглядом с Вольным. — Наш неизвестный учится. Оттачивает технику.

— Если это тот самый неизвестный, — заметила Мацюх.

— Есть и другие схожие детали. Видите прямоугольный край раны? Это указывает на то, что разрез был сделан справа налево. Как и у Дарьи. Лезвие, которым нанесена рана, прямое, без зазубрин. Таким же лезвием убили Витюк.

— Скальпель?

— Похоже на скальпель. Прямая линия разреза подтверждает, что лезвие не дрожало. Жертва была либо без сознания, либо так крепко связана, что не могла и шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться. Так что лезвие скользило как по маслу.

У Бориса Форта было такое выражение лица, будто его вот-вот вырвет.

— О Боже! Умоляю, скажите, что она уже была мертва к тому моменту, когда он это сделал.

— Боюсь, это не посмертная рана, — в зелёных глазах Тикунова, видневшихся над хирургической маской, полыхала злость.

— Что, было предсмертное кровотечение? — спросил Вольный.

— Да, обнаружено скопление крови в тазовой полости. Это значит, что её сердце ещё работало. Она была жива, когда происходила эта процедура.

Вольный посмотрел на запястья, там были синие пятна. Такие же отметины виднелись и на обеих щиколотках, а бёдра опоясывала точечная сыпь кровоизлияний. Судя по всему, Алина Витюк сопротивлялась, пытаясь вырваться из пут.

— Есть и другое доказательство того, что она была жива к моменту нанесения смертельной раны, — сказал Тикунов. — Залезьте рукой в рану, Тарас. Думаю, вы уже знаете, что там найдёте.

Вольный неохотно сунул руку в полость. Сквозь латекс перчатки он ощутил мягкую плоть, ещё прохладную после длительной заморозки. У него вдруг возникло ощущение, будто он шарит внутри тушки гуся в поисках мешочка с потрохами. Он продвинул руку глубже, и его пальцы стали ощупывать стенки полости. Это было грубое вторжение в самую интимную часть женского тела. Он старался не смотреть на лицо Алины Витюк. Только так он мог сохранять бесстрастность, сосредоточившись исключительно на техническом аспекте надругательства над её телом.

— Матка отсутствует, — Вольный взглянул на Тикунова.

Судмедэксперт кивнул.

— Её удалили.

Вольный вытащил руку из полости и уставился на рану, зияющую, словно открытая пасть. Теперь настала очередь Мацюх, и её короткие пальцы принялись исследовать нутро жертвы.

— Больше ничего не тронули? — спросила она.

— Только матку, — сказал Тикунов. — Мочевой пузырь и кишечник на месте.

— А что это за твёрдый узелок я нащупала слева? — поинтересовалась она.

— Это шовная нить. Он перевязал ею кровеносные сосуды.

Мацюх опешила:

— Так это хирургический узел?

— Простой кетгут два ноль, — предположил Вольный и взглядом обратился к Тикунову за подтверждением.

Тикунов снова кивнул.

— Тот же самый, что мы обнаружили в теле Дарьи Степуры.

— Кетгут два ноль? — слабым голосом спросил Форт. Он уже отошёл от стола и теперь стоял в углу возле раковины, приготовившись блевать. — Это что, название какого-то бренда?

— Нет, это не бренд, — сказал Тикунов. — Кетгут — это хирургическая нить, изготовленная из кишок коровы или овцы. Она используется для зашивания глубоких слоёв соединительной ткани. В теле нитки со временем рассасываются.

— Откуда у него мог взяться этот кетгут? — Мацюх взглянула на Вольного. — Вы не проверяли источник, когда работали по делу Степуры?

— Установить конкретный источник практически невозможно, — ответил Вольный. — Этот шовный материал производится десятками компаний, по большей части в Азии. Он до сих пор используется во многих зарубежных клиниках.

— Только в зарубежных?

В разговор вмешался Тикунов.

— Сегодня существуют более совершенные материалы. Кетгут уступает синтетическим нитям в прочности и долговечности. Я сомневаюсь, что кто-то из современных врачей использует его сегодня.

— А зачем нашему убийце вообще понадобилось накладывать швы?

— Чтобы кровотечение не портило картину. Ему нужно было видеть, что он делает. Наш неизвестный — исключительный аккуратист.

Мацюх вытащила руку из раны. На резиновой ладони алел крохотный сгусток крови.

— Убийца имеет определённую квалификацию, но какую? Мы имеем дело с врачом или с мясником?

— Совершенно очевидно, что он обладает анатомическими познаниями, — сказал Тикунов. — Не сомневаюсь, что он уже проделывал нечто подобное.

Вольный отошёл на шаг от стола, пытаясь не думать о том, какие муки пришлось испытать Алине Витюк, но избавиться от этих страшных мыслей было непросто. Жертва чудовищного истязания лежала перед ним, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами.

Из оцепенения его вывело звяканье инструментов в лотке, и он в удивлении обернулся. Оказывается, санитар уже подкатил тележку к доктору Тикунову, и тот приготовился сделать Y-образный разрез. Теперь всеобщее внимание было приковано к ране в брюшной полости.

— И что потом? — спросил санитар. — Что он делает с удаленными матками?

— Этого мы не знаем, — сказал Тикунов. — Органы исчезают бесследно.

Глава 3

Вольный стоял на тротуаре Александрийского бульвара и пересечении Фастовской, недалеко от дома, где была убита Алина Витюк. Когда-то эти кварталы были скопищем унылых домиков, двухэтажных казарм, грузовой железнодорожной станции, расположенных далеко от респектабельной центральной части Белой Церкви. Но растущий город — ненасытное животное, жадно пожирающее старые и ветхие домишки, всё это постепенно было вытеснено уютными новостройками.

Алина Витюк проживала как раз в одном из таких современных жилых комплексов. Хотя вид из окон её квартиры на втором этаже нельзя было назвать впечатляющим — прямо через дорогу находилась военная часть, — само здание предлагало своим жильцам редкие даже для Белой Церкви удобства, вроде паркинга на примыкающей улочке.

Вольный как раз прохаживался по этой улочке, вглядываясь в окна дома и задаваясь вопросом, не наблюдает ли кто за ним. Но за холодными стёклами не было никакого движения. Полиция уже опросила жильцов квартир, окна которых выходили на улочку, и ни один не предоставил полезной информации.

Вольный остановился под окном ванной комнаты Алины Витюк, рядом с которым находился пожарный выход. Лестница, ведущая к нему. В ночь, когда убили Алину Витюк, автомобиль одного из жильцов был припаркован прямо под пожарным выходом. Позже на крыше автомобиля были обнаружены следы обуви сорок первого размера. Убийца использовал автомобиль как подставку, чтобы взобраться наверх.

Вольный обратил внимание, что окно в ванной комнате закрыто. В ночь убийства оно закрыто не было.

Следователь покинул улочку, вернулся к парадному подъезду и вошёл в дом.

Дверь в квартиру Алины Витюк пересекала полицейская лента. Тарас открыл дверь — и тут же испачкал ладони чёрным порошком, которым была обработана ручка. Когда он вошёл в квартиру, сорванная лента зацепилась за его плечо.

Гостиная была точно такой, какой он запомнил её ещё вчера, когда приходил сюда вместе с Мацюх. Это посещение, отравленное духом соперничества, было не из приятных. Руководство расследованием изначально было поручено Мацюх, и она очень болезненно относилась к любым попыткам поколебать её авторитет, особенно со стороны старших по возрасту коллег-мужчин. Хотя теперь они были единой командой, которая насчитывала уже пять следователей, Вольный всё равно чувствовал себя лазутчиком на чужой территории и любые свои фразы старался облекать в дипломатичную форму. У него не было ни малейшего желания втягиваться в битву характеров, которую навязывала ему Мацюх. Вчера он очень старался сосредоточиться на осмотре места происшествия, но в присутствии Мацюх ему это плохо удавалось.

Только сейчас, в одиночестве, он мог сконцентрироваться и внимательно изучить обстановку, в которой умерла Алина Витюк. В гостиной он увидел разношерстную мебель, расставленную вокруг плетёного кофейного столика. В углу на столе стоял компьютер. Бежевый ковёр с рисунком из розовых цветов и виноградной лозы. По словам Мацюх, с момента убийства здесь ничего не трогали. За окном уже начинали сгущаться сумерки, но Вольный не включал свет. Он долго стоял неподвижно, ожидая, пока настанет полный покой. Ему впервые представилась возможность побыть здесь одному, не отвлекаясь на чужие голоса и лица живых людей. Он представил себе, как постепенно замирают молекулы воздуха, потревоженные его вторжением. Ему хотелось, чтобы комната заговорила с ним.

Он ничего не чувствовал. Ни запаха смерти, ни трепета от недавнего ужаса.

Убийца вошёл не через дверь. И он не бродил по квартире, оглядывая своё новое царство смерти. Его внимание было приковано исключительно к спальне.

Вольный медленно прошёл мимо крошечной кухни в коридор. И тут же почувствовал, как по коже побежали мурашки. У первой же двери он остановился и заглянул в ванную. Включил свет.

«Ночь со среды на четверг жаркая. Настолько жаркая, что по всему городу люди, у кого нет кондиционера, распахнули окна в надежде поймать хоть глоток свежего воздуха. Ты таишься у пожарного выхода, потея в своей тёмной одежде, и разглядываешь окно ванной комнаты. Не слышно ни звука. Женщина спит в своей спальне. Утром ей рано вставать, чтобы идти на работу в цветочный магазин, и в этот час её сон переходит в самую глубокую фазу. Она не слышит, как ты скребёшь шпателем, пытаясь снять москитную сетку».

Вольный посмотрел на обои в мелких бутонах красных розочек. Чисто женский рисунок, мужчина никогда не выбрал бы ничего подобного. Собственно, всё в этой ванной говорило о том, что её хозяйка — женщина, начиная с клубничного шампуня, упаковки «Тампакс» под умывальником и заканчивая аптечным шкафчиком, набитым косметикой. Похоже, девушка была голубоглазой.

«Ты лезешь в окно, и волокна твоей тёмно-синей рубашки остаются на раме. Полиэфирная ткань. Твои кроссовки сорок первого размера оставляют следы на белом линолеуме пола. В них частички песка, смешанного с кристаллами гранита. Типичная смесь для тротуаров Белой Церкви.

Возможно, ты замираешь, вслушиваясь в темноту. Вдыхая сладкий незнакомый запах женской обители. А может, ты не тратишь время попусту и направляешься сразу к цели. К спальне».

По мере того как Вольный следовал маршрутом убийцы, воздух становился гуще, тяжелее. В нём уже угадывалось не ощущение смерти, а её запах.

Следователь подошёл к двери спальни. Теперь волоски на его шее стояли дыбом. Он уже знал, что увидит за дверью. Он думал, что готов к этому, и всё же, стоило ему включить свет, как ужас вновь охватил его. Точно такой, как в тот раз, когда он впервые переступил порог этой комнаты.

Кровь уже запеклась. Из службы уборки помещений ещё не приходили. Но даже самые сильные моющие средства и килограммы белой краски вряд ли смогут полностью стереть следы кошмара, сотворённого в этих стенах. Казалось, здесь сам воздух пропитан смертельным ужасом.

«Ты заходишь в эту комнату. Окна зашторены, но занавески сделаны из тонкого хлопка, и свет от уличных фонарей струится сквозь ткань прямо на постель, освещая спящую женщину. Конечно, ты должен растянуть этот момент, насладиться зрелищем. Посмаковать обнаженным телом, которое тихонько сопит, лежа перед тобой. Ведь тебе это так приятно, не правда ли? Ты возбуждаешься всё больше и больше. Восторг разливается у тебя в крови, словно наркотик, пробуждая каждый нерв, так что вскоре даже кончики пальцев начинают пульсировать от предвкушения».

Алина Витюк даже крикнуть не успела. А может, она и кричала, только её никто не слышал: ни семья за смежной стеной, ни супружеская пара, что живёт этажом ниже.

Убийца принёс с собой все необходимое. Клейкую ленту. Тряпку, пропитанную хлороформом. Набор хирургических инструментов. Он пришёл полностью подготовленным.

Истязание длилось явно больше часа. По крайней мере, какую-то часть этого времени Алина Витюк находилась в сознании. Судя по тому, что кожа на её запястьях и щиколотках была содрана, она сопротивлялась. Пока она билась в агонии, её мочевой пузырь не выдержал, и моча пропитала матрас, смешавшись с кровью. Операция, которую задумал убийца, была чересчур деликатной, и он не спешил, делал все аккуратно, чтобы взять только то, что хотел, и ничего лишнего.

Он не насиловал её. Возможно, он был попросту не способен на это.

Когда убийца закончил свою жуткую экзекуцию, женщина была ещё жива. Рана в области таза продолжала кровоточить, сердце качало кровь. Как долго это длилось? Доктор Тикунов предположил, что не менее получаса. Тридцать минут, которые Алине Витюк, должно быть, показались вечностью.

«А что ты делал в это время? Собирал инструменты? Упаковывал свой приз в приготовленный сосуд? Или же просто стоял рядом, наслаждаясь зрелищем?»

Финальный акт был скорым и деловитым. Мучитель Алины Витюк взял то, что хотел, и теперь пришло время поставить точку. Он подошёл к изголовью кровати. Левой рукой схватил свою жертву за волосы, запрокинув ей голову с такой силой, что вырвал прядь. Эти волосы потом обнаружили на подушке и на полу. О событиях последних минут кричали пятна крови. Жертва, полностью парализованная, лежала перед ним, подставив шею, которую он и рассёк одним ударом лезвия, от уха до уха. Он перерезал левую сонную артерию и трахею. Хлынула кровь. На стене слева от кровати были густые потёки артериальной крови, перемешанные с кровавой слизью из трахеи. Простыни и подушка насквозь пропитались кровью. Несколько капель, сорвавшихся с лезвия, упали на подоконник.

Алина Витюк ещё успела увидеть, как её собственная кровь фонтаном бьёт из шеи, пятная стену ярко-красными брызгами. Она успела вдохнуть кровь повреждённой трахеей, услышать, как она булькает в лёгких, а потом отхаркнуть алую мокроту в приступе удушающего кашля.

Она была жива достаточно долго, чтобы успеть осознать, что умирает.

«И когда всё было кончено, когда прекратилась её агония, ты оставил нам свою визитку. Ты аккуратно сложил ночную рубашку жертвы и оставил её на комоде. Зачем? Может, это какой-то извращённый знак уважения к женщине, которую ты только что изуродовал? Или ты просто захотел подразнить нас? Показать, что ты хозяин положения?»

Вольный вернулся в гостиную и плюхнулся в кресло. В квартире было жарко и душно, но его била дрожь. Он не мог точно сказать, чем был вызван этот озноб — его физическим или моральным состоянием. Ломило ноги и плечи, и Вольный предположил, что, возможно, в нём засел вирус. Летний грипп, самый тяжёлый. Он вдруг подумал о тех местах, где предпочёл бы сейчас находиться. Скажем, на Киевском водохранилище, где он сейчас забрасывал бы удочку. Или на морском побережье, окутанном туманом. Да где угодно, только не здесь, где пахнет смертью.

Зуммер мобильника заставил его вздрогнуть. Вольный выключил аппарат и почувствовал, как сильно бьётся сердце. Он заставил себя успокоиться, потом достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

— Мацюх, — она ответила сразу, её фамилия прозвучала как выстрел.

— Вы звонили мне на мобильный.

— Вы почему-то не сообщили мне, что посылали запрос в банк тяжких преступлений, — сказала она.

— Какой запрос?

— По Алине Витюк. Я сейчас просматриваю её дело.

Банк тяжких преступлений представлял собой общенациональный банк данных, куда стекалась информация из полицейских управлений всех областей. Убийцы зачастую повторяли свой собственный почерк преступления, и, используя данные банка тяжких преступлений, следователи получали возможность по характерным деталям установить личность преступника. Собственно, запрос, инициированный Вольным и его тогдашним партнером, был делом обычным.

— В банке данных похожие преступления не зарегистрированы, — сказал Вольный. — Мы просмотрели все дела, в которых фигурировали расчленение, ночное вторжение, связывание клейкой лентой. Ничего общего с почерком убийцы Витюк.

— А как насчёт серии в Донецке? Три года назад, четыре жертвы. Все они есть в базе данных банка тяжких преступлений.

— Я просмотрел те дела. Это не наш убийца.

— А что вы, Вольный, скажете на это? Дана Чижова, двадцать два года, выпускница Донецкого медицинского университета. Жертву сначала парализовали рогипнолом, потом привязали к кровати нейлоновым шнуром…

— Наш парень использует хлороформ и клейкую ленту.

— Но там убийца тоже распорол девушке живот. Вырезал матку. Смертельный удар исполнен так же — глубокая рана на шее. И наконец — обратите внимание — он сложил её ночную сорочку и оставил на стуле возле кровати. Говорю вам, очень много совпадений.

— Дела в Донецке закрыты, — сказал Вольный. — Вот уже два года как. Кстати, замечу, преступник мёртв.

— А что если полиция Донецка проморгала настоящего убийцу? Что если тот парень, которого осудили, не убивал?

— У них был анализ ДНК. Образцы волокон, волос. Плюс ко всему свидетель. Жертва, которая осталась жива.

— Ах, да. Везунья. Жертва номер пять, — в голосе Мацюх прозвучали язвительные нотки, что было довольно странно.

— Она опознала убийцу, — сказал Вольный.

— И как нельзя более кстати укокошила его.

— Так что, вы хотите арестовать его призрак?

— А вы когда-нибудь беседовали с этой выжившей жертвой? — спросила Мацюх.

— Нет.

— Почему?

— А смысл?

— Смысл в том, что вы могли бы узнать что-нибудь интересное. Например, то, что она покинула Донецк вскоре после нападения. И знаете, где она сейчас проживает?

Даже сквозь треск в телефонной трубке Вольный слышал гулкие удары собственного пульса.

— В Белой Церкви? — тихо спросил он.

— И вы не поверите, когда узнаете, кем она работает.

Глава 4

Доктор Виктория Украинка бежала по больничному коридору, и под подошвами её кроссовок отчаянно скрипел линолеум. Толкнув распашные двери, она ворвалась в отделение скорой помощи.

— Они во второй операционной, доктор Украинка! — крикнула медсестра.

— Иду, — отозвалась Виктория и, словно управляемый снаряд, полетела во вторую операционную.

Когда она вошла туда, с полдесятка человек устремили на неё взгляды, исполненные облегчения. Она мгновенно оценила ситуацию, увидев разложенные на лотке инструменты, штативы капельниц, на которых, словно тяжелые плоды, висели заготовленные ёмкости с физраствором, кровавые бинты и надорванные упаковки стерильного материала, разбросанные по полу. На экране монитора ритмично дёргалась синусоида — электрическая модель сердца, пытавшегося убежать от смерти.

— Что у нас тут? — спросила она, когда персонал расступился, пропуская её вперед.

Хирург-стажёр Роман Литвинюк коротко изложил суть:

— Неизвестный мужчина, жертва наезда на дороге. Доставили к нам без сознания. Зрачки ровные, реагируют, лёгкие чистые, но живот напряжён. Кишечник молчит. Давление шестьдесят на ноль. Я сделал парацентез. В животе кровь. Мы подключили всю аппаратуру, вливаем лактат Рингера, поднять давление не удаётся.

— Первая отрицательная в пути?

— Будет с минуты на минуту.

Мужчина лежал голый на операционном столе, и все интимные части тела были безжалостно выставлены на всеобщее обозрение. На вид ему было за шестьдесят. Он уже был опутан многочисленными трубками и подключён к аппарату искусственного дыхания. Вялые мышцы обвисали на костлявых конечностях, выпирающие рёбра напоминали изогнутые лопасти.

«Хроник, — подумала Виктория, — скорее всего, рак».

Правые рука и бедро были ободраны и кровоточили после удара об асфальт. В нижней правой части грудной клетки расползся огромный синяк — фиолетовое пятно на белом пергаменте кожи. Проникающих ран не было.

Вооружившись фонендоскопом, она принялась за осмотр пациента, проверяя показания врача-стажёра. В животе действительно было тихо. Никаких звуков: ни урчания, ни клёкота. Типичное молчание травмированного кишечника. Прижав мембрану фонендоскопа к груди пациента, она вслушалась в его дыхание, чтобы определить, правильно ли поставлены эндотрахеальная трубка и система вентиляции лёгких. Сердце стучало, словно кулак, по стенке грудины. Осмотр занял всего несколько секунд, но ей показалось, будто всё происходит, как в замедленной съёмке, а окружающие застыли во времени, ожидая её следующего шага.

Раздался возглас медсестры:

— Верхнее упало до пятидесяти!

Время рвануло вперед с пугающей скоростью.

— Дайте мне халат и перчатки, — сказала Виктория. — И приготовьте всё для лапаротомии.

— Может, отвезем его в реанимацию? — предложил Литвинюк.

— Все палаты заняты. Мы не можем ждать.

Кто-то подсунул ей тканевой колпак. Она быстро убрала под шапочку свои рыжие, до плеч, волосы, и надела маску. Медсестра уже держала наготове стерильный хирургический халат. Виктория просунула руки в рукава и натянула перчатки. У неё не было времени на мытьё, как не было времени и на колебания. Она отвечала за судьбу неизвестного и не могла подвести его.

На грудь и таз пациента накинули стерильные простыни. Виктория схватила с лотка кровоостанавливающий зажим и ловкими движениями зафиксировала края простыней — щёлк, щёлк.

— Где кровь? — крикнула она.

— Связываюсь с лабораторией, — откликнулась медсестра.

— Роман Литвинюк, ты первый ассистент.

Оглядевшись по сторонам, она заметила бледнолицего юношу, стоявшего возле двери. На его именной бирке значилось: «Евгений Бурый, студент-медик».

— Вы второй, — сказала она.

В глазах юноши промелькнула паника.

— Но… я всего лишь на втором курсе. Я здесь просто… Можно пригласить ещё кого-нибудь из хирургов?

Литвинюк покачал головой:

— Все заняты. В первой операционной — черепно-мозговая травма, в приёмном — при смерти.

— Ладно, — Виктория опять оглянулась на студента. — Бурый, вы ассистируете. Сестра, дайте ему халат и перчатки.

— А что мне нужно делать? Я ведь в самом деле не знаю…

— Послушайте, вы хотите стать врачом? Тогда одевайтесь!

Бурый залился краской и отвернулся, чтобы надеть халат. Мальчишка явно перепугался, но в любом случае Виктория предпочитала иметь дело с такими тихонями, как Бурый, нежели с высокомерными выскочками. Она знала, как часто больные гибнут из-за чрезмерной самоуверенности врачей.

В селекторе прохрипел голос:

— Вторая травма? Говорит лаборатория. У меня готов гематокрит на неизвестного. Пятнадцать.

«Он истекает кровью», — подумала Виктория.

— Нам нужна первая отрицательная, немедленно!

— Будет с минуты на минуту.

Виктория потянулась к скальпелю. Ощутив приятную тяжесть и гладкую стальную поверхность инструмента, она сразу успокоилась. Скальпель был словно продолжением её руки, её плоти. Она сделала короткий вдох, в нос ударил привычный запах спирта и талька. Прижав лезвие к коже, она сделала надрез.

Скальпель прочертил яркую кровавую линию на белой ткани кожи.

— Приготовьте отсос и прокладки, — сказала она. — Живот полон крови.

— Давление едва дотягивает до пятидесяти.

— Первая отрицательная и свежезамороженная плазма здесь! Подвешиваю.

— Кто-нибудь, следите за сердечным ритмом. Говорите мне, что с ним.

— Тахикардия усиливается. Уже сто пятьдесят.

Виктория уверенно вела скальпель сквозь слои передней брюшной стенки, не обращая внимания на выступающую кровь. Она вообще не отвлекалась на такие мелочи. Самое серьёзное кровотечение было внутри брюшной полости, и его нужно было остановить. Скорее всего, причиной кровоизлияния была разорванная селезёнка или печень.

Брюшина выпирала наружу под давлением скопившейся крови.

— Сейчас хлынет, — предупредила Виктория, замерев на мгновение. Хотя она и была готова к возможным последствиям, первый же прокол брюшины вызвал такой мощный фонтан крови, что она слегка запаниковала. Кровь хлынула на простыни, потоком полилась на пол. Халат тоже пропитался кровью, Виктория словно окунулась в тёплую ванну. А кровь всё лилась и лилась.

Она вставила ретракторы, расширяя полость раны. Литвинюк ввёл отсасывающий катетер. Кровь устремилась по трубке в стеклянный резервуар.

— Сушить! — прокричала Виктория сквозь шум работающего отсоса. Она затолкала в рану с полдесятка прокладок, которые на глазах окрасились в красный цвет. В считанные секунды прокладки насквозь пропитались кровью. Она вытащила их и вставила новые.

— На мониторе аритмия! — воскликнула медсестра.

— Вот досада! Я уже откачал два литра, — сказал Литвинюк.

Виктория подняла взгляд и увидела, что ёмкости с кровью и плазмой стремительно опорожняются. Кровь словно вливали в сито. Пробегая по венам, она вытекала из раны, и люди явно не успевали за ней. Никак не удавалось зажать сосуды, утопавшие в море крови, а работать вслепую Виктория не могла.

Она вытащила прокладки, тяжёлые от крови, вставила новые. Нескольких драгоценных секунд ей хватило, чтобы разглядеть источник кровотечения. Кровь хлестала из печени, но место ранения не просматривалось. Казалось, кровоточила вся поверхность этого органа.

— Давление падает! — снова выкрикнула медсестра.

— Зажим! — скомандовала Виктория, и инструмент мгновенно оказался в её руке. — Попробую приём Прингла. Евгений, ещё сушить!

Перепуганный студент потянулся к лотку и опрокинул его. Он в ужасе смотрел, как прокладки падают на пол.

Медсестра вскрыла новую упаковку.

— Они идут в рану, а не на пол! — рявкнула она.

Медсестра и Виктория обменялись многозначительными взглядами, одновременно подумав об одном и том же: «И он хочет быть врачом?»

— Куда их класть? — спросил Евгений.

— Очистите мне полость. Я же ничего не вижу в этой кровище!

Виктория дала ему несколько секунд, чтобы студент промокнул рану, после чего ей удалось рассечь малый сальник. Перекрыв кровь слева с помощью зажима, она смогла определить, где находится печёночная ножка, через которую проходили печёночная артерия и воротная вена. Это было не более чем временное решение, но, если бы удалось задержать здесь кровь, можно было бы контролировать кровотечение, и тогда они получили бы бесценный выигрыш во времени, чтобы стабилизировать давление, подкачать ещё крови и плазмы в кровеносную систему пациента.

Виктория крепко стиснула зажим, перекрывая сосуды в ножке.

К её величайшему разочарованию, кровь продолжала сочиться, как ни в чём не бывало.

— Ты уверена, что перекрыла ножку? — спросил Литвинюк.

— Я знаю, что перекрыла её. И знаю, что это не забрюшинное кровотечение.

— Может, воротная вена?

Она схватила с лотка две прокладки. Следующий манёвр был её последним шансом. Положив прокладки на поверхность печени, она сжала орган обеими руками.

— Что она делает? — спросил Евгений.

— Печеночную компрессию, — ответил Литвинюк. — Иногда это позволяет перекрыть скрытые разрывы. Предотвратить полную кровопотерю.

Мускулы Виктория налились свинцом, пока она отчаянно пыталась удержать давление, повернуть поток вспять.

— Нет, всё равно идет, — сказал Литвинюк. — Не годится.

Виктория уставилась в полость раны, где происходило устойчивое накопление крови. «Откуда же она берётся, чёрт возьми?» — подумала она. И вдруг заметила, что кровь равномерно сочится буквально отовсюду. Не только из печени, но также из брюшной стенки, из брыжейки, из всех иссеченных слоев кожи.

Она взглянула на левую руку пациента, которая выскользнула из-под стерильной простыни. Марлевая повязка, наложенная в месте введения внутривенной иглы, намокла от крови.

— Мне нужны тромбоцитарная масса и свежезамороженная плазма. Немедленно! — потребовала она. — И начинайте лить гепарин. Десять тысяч единиц внутривенно сразу и дальше по тысяче в час.

— Гепарин? — изумлённо переспросил Евгений. — Но он же истекает кровью…

— У него коагулопатия потребления, — сказала Виктория. — Необходима анти коагуляция.

Литвинюк тоже смотрел на неё в недоумении.

— Но у нас ещё нет лабораторных анализов. Откуда мы можем знать, что у него коагулопатия?

— К тому времени, как мы получим данные, будет уже поздно. Нам необходимо действовать сейчас же! — Виктория кивнула медсестре. — Начинайте.

Медсестра ввела иглу в вену. Гепарин был их последней надеждой. Если диагноз Виктории был верным, если у пациента действительно был ДВС-синдром, это значило, что в его крови происходил массовый выброс тромбинов, пожиравших все полезные коагуляционные факторы и тромбоциты. Серьёзная травма, хроническое онкологическое заболевание или даже инфекция могли спровоцировать такой неконтролируемый шквал тромбинов. Поскольку при этом уничтожались коагуляционные факторы и тромбоциты, необходимые для свёртывания крови, у больного начиналось обильное кровотечение. Чтобы остановить этот процесс, приходилось применять гепарин, антикоагулянт. В высшей степени парадоксальный вариант лечения, и в нём был немалый риск. Если Виктория ошиблась в диагнозе, гепарин лишь усилит кровотечение.

«Усилит… Куда уж сильнее!»

У Виктории уже ныла спина, руки дрожали от перенапряжения. Капля пота скатилась по щеке и впиталась в марлевую маску.

По селектору вновь прозвучал голос из лаборатории:

— Вторая травма, у меня результаты анализа по неизвестному.

— Говорите, — сказала медсестра.

— Число тромбоцитов упало до тысячи. Протромбиновое время тридцать, присутствуют продукты распада фибринов. Похоже, у вашего пациента убийственная форма коагулопатии потребления.

Виктория поймала на себе изумлённый взгляд Евгения.

«На студентов-медиков так легко произвести впечатление».

— Желудочковая тахикардия! Нарастает!

Виктория метнула взгляд на монитор. Пилообразная линия с хищными зубцами протянулась через экран.

— Давление?

— Нет. Я его потеряла.

— Начинай непрямой массаж сердца. Литвинюк, ты отвечаешь за весь ход реанимации.

Хаос нарастал, словно ураган, затягивая всех в свою губительную воронку. В операционную ворвался курьер, доставивший свежезамороженную плазму и тромбоцитарную массу. Виктория слышала, как Литвинюк отдаёт распоряжения насчёт кардиологических препаратов, видела, как медсестра, положив руки на грудную клетку, делает непрямой массаж — со стороны она походила на клюющую заводную птицу. Все их усилия были направлены на то, чтобы обеспечить приток крови к мозгу, не дать ему умереть. Но этими же действиями они провоцировали усиление кровотечения.

Виктория заглянула в брюшную полость пациента. Она все ещё продолжала компрессию печени, пытаясь сдержать прилив крови. Может, ей это только показалось, или на самом деле кровь, которая до этого лилась рекой, слегка замедлила свой бег?

— Электрошок, — сказал Литвинюк. — Сто джоулей…

— Нет, подожди. Пульс возвращается!

Виктория взглянула на монитор. Синусовая тахикардия! Сердце заработало, но это означало, что оно опять качает кровь в артерии.

— Что у нас с давлением? — крикнула она.

— Давление… девяносто на сорок. Есть!

— Ритм стабильный. Синусовая тахикардия держится.

Виктория уставилась на открытую брюшную полость. Кровотечение практически остановилось. Она все ещё держала печень в руках, прислушиваясь к устойчивому сигналу монитора. Для неё он был волшебной музыкой.

— Ребята, — чуть выговорила она, — кажется, мы его вытащили.

* * *

Виктория сбросила залитый кровью халат и перчатки и последовала за каталкой, на которой неизвестного вывозили из второй операционной. Плечи её ныли, но это была приятная усталость. Усталость победителя. Медсёстры завезли каталку в лифт, чтобы подать пациента в отделение реанимации хирургии. Виктория уже заходила в кабину следом за ними, когда услышала, что её кто-кто окликнул.

Она обернулась и увидела мужчину и женщину, которые шли ей навстречу. Женщина была маленького роста и свирепого вида, жгучая брюнетка с глазами- угольками и прямым, словно луч лазера, взглядом. Она была в строгом синем костюме, отчего выглядела совсем по-военному. Рядом с сопровождавшим её высоким мужчиной женщина казалась просто карлицей. Её спутнику было явно за сорок: в тёмных волосах пробивались серебристые пряди. Мужественность и зрелость прочертили мягкие борозды на его все ещё красивом лице. Именно его глаза, серые и непроницаемые, остановили взгляд Виктории.

— Доктор Украинка? — спросил он.

— Да.

— Я следователь Тарас Вольный. А это следователь Мацюх. Мы из отдела по расследованию убийств, — он протянул своё удостоверение, которое, впрочем, могло оказаться и грошовым куском пластика. Виктория даже не взглянула на удостоверение, сосредоточившись исключительно на его обладателе.

— Мы можем поговорить с вами наедине? — спросил он.

Она оглянулась на медсестёр, которые ждали её в лифте возле каталки.

— Езжайте, — крикнула она им. — Доктор Литвинюк сделает все назначения.

Только после того, как двери лифта закрылись, она обратилась к следователю Вольному:

— Вы по поводу наезда на пешехода? Думаю, он выживет.

— Нет, мы не по поводу вашего пациента.

— Вы ведь сказали, что вы из отдела убийств?

— Да.

Его тихий голос вызвал у Виктории тревогу. Это было нечто вроде мягкого предупреждения подготовиться к самому худшему.

— Вы насчёт… О Боже, надеюсь, ничего плохого с кем-либо из моих знакомых?

— Речь пойдёт об Евгении Пригожине. И о том, что произошло с вами в Донецке.

На какое-то мгновение Виктория лишилась дара речи. Ноги вдруг стали ватными. Она попятилась к стене, чтобы не упасть.

— Доктор Украинка! — следователь Вольный искренне забеспокоился. — С вами всё в порядке?

— Я думаю… думаю, нам лучше поговорить в моём кабинете, — прошептала она. И, резко развернувшись, направилась к выходу из операционного отделения. Она шла, не оглядываясь, не проверяя, идут ли за ней следователи. Просто шла, стремясь поскорее добраться до спасительной тиши своего кабинета, который находился в смежном здании клиники. Уже оказавшись в лабиринте медицинского центра на Семашко, она расслышала их шаги за спиной.

«Что произошло с вами в Донецке?»

Ей совсем не хотелось об этом говорить. Она надеялась, что больше никогда и ни с кем не будет говорить об этом. Но к ней пришли офицеры из полиции, и игнорировать их вопросы было невозможно.

Наконец они дошли до офиса, на двери которого висела табличка:

“Доктор Виктория Украинка

Доктор Павел Фиалко

Общая сосудистая хирургия”

Она вошла в приёмную. Секретарь приветствовала её дежурной улыбкой, которая тут же застыла на губах, стоило ей увидеть землистое лицо Виктории и маячивших у неё за спиной незнакомцев.

— Доктор Украинка! Что-то случилось?

— Мы будем в моём кабинете, Алёна. Пожалуйста, не соединяй меня ни с кем.

— Ваш первый пациент будет в десять. Господин Цыкало, после операции по удалению селезенки…

— Отмени.

— Но он едет из Умани. И уже наверняка в пути.

— Хорошо, тогда пусть подождёт. Только, пожалуйста, не соединяй меня ни с кем.

Не обращая внимания на ошеломлённую Алёну, Виктория прошла в свой кабинет, Вольный с Мацюх проследовали за ней. Она сразу же потянулась за белым халатом. Но его почему-то не оказалось на крючке возле двери, где она всегда его оставляла. Досадная мелочь добавила ей раздражения. Виктория огляделась по сторонам в поисках халата, как будто сейчас от него зависела вся её жизнь. Халат нашёлся на дверце шкафа с картотекой, и она испытала странное облегчение, когда надела его и села за рабочий стол. Здесь Виктория чувствовала себя в безопасности. Ей было спокойно, она полностью владела собой.

В кабинете царил идеальный порядок, собственно, такой порядок был свойствен ей во всём. Она терпеть не могла неряшливости. Её папки лежали двумя аккуратными стопками на столе. Книги на полках были расставлены строго по авторам в алфавитном порядке. Компьютер мягко урчал, на мониторе плавали чёткие геометрические формы. Виктория запахнула халат, чтобы скрыть запачканную кровью блузку. Рабочая одежда служила ей дополнительной защитой, ещё одним барьером, ограждавшим её от опасных реалий жизни.

Из-за стола она наблюдала, как Вольный и Мацюх оглядывают кабинет, явно оценивая личность его обитателя. Возможно, у них это была чисто профессиональная привычка проводить короткий визуальный осмотр, прежде чем приступать к разговору. Виктория почему-то почувствовала себя уязвимой и незащищённой.

— Я понимаю, что вам очень нелегко возвращаться к этой теме, — сказал Вольный, присаживаясь напротив.

— Вы даже не представляете, насколько нелегко. Прошло уже два года. Чем вызван повторный интерес к тем событиям?

— Это связано с двумя нераскрытыми убийствами, которые произошли здесь, в Белой Церкви.

Виктория нахмурилась.

— Но на меня напали в Донецке.

— Да, мы знаем. Существует национальный банк данных по тяжким преступлениям. Так вот, когда мы обратились туда, чтобы отыскать нечто похожее на наши убийства, всплыло имя Евгений Пригожин.

Какое-то мгновение Виктория молчала, переваривая информацию и набираясь храбрости, чтобы задать следующий вопрос, представлявшийся ей логичным. Ей удалось придать голосу на редкость спокойный тон.

— О каком сходстве идет речь?

— Способ нападения на женщин. Манера подавления их сопротивления. Тип орудия убийства. Характер… — Вольный запнулся, пытаясь выразить следующую мысль как можно более деликатно. — Характер расчленения, — тихо закончил он фразу.

Виктория обеими руками схватилась за край стола, борясь с внезапным приступом тошноты. Взгляд её упал на аккуратные стопки папок. Краем глаза она заметила полоску синих чернил на рукаве своего халата.

«Как бы ты ни пыталась поддерживать порядок в своей жизни, как бы ни остерегалась ошибок, несовершенства, всегда отыщется какое-то пятнышко, какой-то дефект, ускользнувший от твоего внимания. И застигнет тебя врасплох».

— Расскажите мне о них, — попросила она. — Об этих двух женщинах.

— Мы не вправе разглашать тайну следствия.

— Ну, а всё-таки?

— Разве только то, что было напечатано в прессе и на ютуб каналах.

Виктории понадобилось не так много времени, чтобы осмыслить всё, что он рассказал. Она едва могла поверить в услышанное.

— Эти белоцерковские убийства, они случились недавно?

— Последнее в прошлую пятницу.

— Тогда это никак не связано с Евгением Пригожиным! И со мной тоже.

— Но есть очень похожие детали.

— Значит, это простое совпадение. Иначе и быть не может. Я думала, вы говорите о старых преступлениях, которые Пригожин совершил несколько лет тому назад. Но никак не на прошлой неделе, — она резко отодвинулась от стола. — Не знаю, чем я могу вам помочь.

— Доктор Украинка, наш убийца знает детали, которые никогда не сообщались в средствах массовой информации. Он владеет техникой Пригожина, о которой известно только следователям из Донецка.

— Тогда, возможно, вам имеет смысл обратиться к этим людям. Тем, которые все знают.

— Вы — одна из них, доктор Украинка.

— Позволю себе напомнить вам, что я была жертвой.

— Вы ни с кем не обсуждали подробности нападения?

— Только со следователями из Донецка.

— Вы не откровенничали с подругами?

— Нет.

— С родными и близкими?

— Нет.

— Есть же у вас кто-то, кому вы доверяете?

— Я никогда и ни с кем это не обсуждала.

Вольный устремил на неё недоверчивый взгляд.

— Никогда?

Она отвернулась и прошептала:

— Никогда.

Последовало долгое молчание. После чего Вольный мягко спросил:

— Вы когда-нибудь слышали имя Алина Витюк?

— Нет.

— Дарья Степура?

— Нет. Это те женщины…

— Да. Это жертвы.

Виктория с трудом проглотила слюну.

— Мне незнакомы названные вами имена.

— Вы ничего не знали об этих убийствах?

— Я взяла себе за правило не читать о трагедиях. Для меня это слишком… — Виктория устало вздохнула. — Вы должны понять, я вижу слишком много ужасного, оперируя каждый день. Когда я прихожу домой, мне хочется покоя. Я хочу чувствовать себя в полной безопасности. Всё, что творится в мире, все эти жестокости и насилие… я не желаю об этом знать.

Вольный полез в карман пиджака, достал две фотографии и выложил их перед ней на стол.

— Вы узнаёте кого-нибудь из этих женщин?

Виктория уставилась на лица. С фотографии, что лежала слева, на неё смотрела улыбающаяся темноглазая женщина, её волосы развевались на ветру. Вторая была натуральной блондинкой с мечтательным и отстранённым взглядом.

— Темноволосая — это Дарья Степура, — пояснил Вольный. — Вторая — Алина Витюк. Дарья Степура убита год назад. Эти лица кажутся вам знакомыми?

Виктория покачала головой.

— Дарья Степура жила в жилом комплексе «Зелёный», всего в километре от вашего дома. Квартира Алины Витюк находится в двух кварталах к югу от этой больницы. Вы вполне могли когда-нибудь видеть этих женщин. Вы абсолютно уверены в том, что не узнаёте ни одну из них?

— Я не видела их раньше.

Виктория отдала фотографии Вольному и вдруг заметила, что её рука дрожит. Разумеется, это не ускользнуло и от его внимания, когда их пальцы соприкоснулись. Она подумала, что Вольный вообще многое заметил, на то он и полицейский. Виктория так увлеклась своими переживаниями, что совсем упустила из виду этого мужчину. Он был спокойным и вежливым, и она не чувствовала угрозы с его стороны. Только сейчас она поняла, что всё это время он пристально изучал её, пытаясь разглядеть настоящую Викторию Украинку. Не серьёзного хирурга-травматолога, не холодную рыжеволосую красавицу, а просто женщину.

Теперь заговорила следователь Мацюх. В отличие от Вольного, она не пыталась смягчить свои вопросы. Её интересовали только факты, и она не собиралась тратить время на сантименты.

— Когда вы переехали сюда, доктор Украинка?

— Я покинула Донецк через месяц после случившегося, — ответила Виктория в такой же деловой манере.

— Почему вы выбрали Белую Церковь?

— А почему бы и нет?

— Это довольно далеко от Донецка.

— Моя мать выросла в Сквире. Каждое лето она привозила нас туда. Для меня это было… словом, я как будто вернулась в детство.

— Итак, вы живете здесь вот уже более двух лет.

— Да.

— И чем занимаетесь?

Виктория нахмурилась, сбитая с толку этим вопросом.

— Работаю здесь, во второй больнице, с доктором Фиалко. В хирургическом отделении.

— Выходит, в прессе была дана неверная информация.

— Простите?

— Несколько недель назад я читала статью про вас. Про женщин-хирургов. Там, кстати, была ваша великолепная фотография. Так вот, в статье говорилось, что вы работаете в этой больнице всего год.

Виктория выдержала паузу, потом спокойно произнесла:

— Все правильно. После Донецка мне потребовалось какое-то время, чтобы… — она откашлялась. — Я начала работать с доктором Фиалко только в июле прошлого года.

— А что вы можете рассказать о первом годе вашей жизни в Белой Церкви?

— Я не работала.

— Чем занимались?

— Ничем.

Она смогла выжать из себя только такой ответ, унылый и бестолковый. Не могла же она выплескивать им унизительную правду о том, каким был тот первый год. Дни, переходящие в недели, когда она боялась высунуть нос из своей квартиры. Ночи, когда малейший шорох повергал её в панику. Медленное и болезненное возвращение в мир, когда простая поездка в лифте или ночное возвращение на машине требовали предельного мужества. Она стыдилась своей трусости, незащищённости, ей до сих пор было стыдно, но гордость не позволяла показать это.

Она посмотрела на часы.

— У меня пациенты. Мне действительно больше нечего добавить.

— Позвольте мне уточнить кое-какие факты, — Мацюх открыла маленький блокнот. — Чуть более двух лет назад, ночью пятнадцатого июня, в вашей квартире на вас было совершено нападение доктором Пригожиным. Этот человек был вам знаком. Он работал врачом-стажёром в вашей больнице, — Мацюх взглянула на Викторию.

— Вы всё знаете не хуже меня.

— Он одурманил вас каким-то лекарством, раздел. Привязал к кровати. Издевался над вами.

— Я не понимаю, зачем вы…

— Он изнасиловал вас.

Слова, хотя и произнесённые тихо, хлестнули, словно пощёчина. Виктория молчала.

— И это ещё не всё из того, что он намеревался сделать, — продолжала Мацюх.

«Господи, сделай так, чтобы она замолчала!»

— Он собирался изуродовать вас самым жестоким способом. Так же, как он изуродовал четырёх других женщин в Донецке. Он вспорол им животы. Уничтожил тот орган, который делает женщину женщиной.

— Достаточно, — произнёс Вольный.

Но Мацюх не унималась.

— Это могло произойти и с вами, доктор Украинка.

Виктория покачала головой.

— Зачем вы мне это говорите?

— Доктор Украинка, я сожалею, что вас терзаю, но моё самое большое желание, как и всех пострадавших от его рук — поймать убийцу. И я думала, что вы захотите помочь нам. Вам же не хочется, чтобы это повторилось с другими женщинами.

— Но я здесь совершенно ни при чём! Евгений Пригожин мёртв! Вот уже два года как мёртв.

— Да, я читала протокол вскрытия.

— Я могу гарантировать, что он мёртв, — выпалила Виктория. — Потому что я убила этого сукина сына своими собственными руками.

Глава 5

Вольный и Мацюх изнывали в машине под струёй теплого воздуха, вырывавшейся из кондиционера. Вот уже десять минут они томились в пробке, но в автомобиле пока не становилось прохладнее.

— Налогоплательщики от полиции получают то, за что платят, — заметила Мацюх. — Эта машина — сущий хлам.

Вольный выключил кондиционер и открыл окно. В салон ворвались запахи раскалённого асфальта и выхлопных газов. Он и без того задыхался. Ему было странно, как это Мацюх выдерживает в пиджаке. Вольный снял свой сразу же, как только они вышли из дверей второй больницы. Он знал, что ей наверняка жарко, поскольку видел капельки пота, поблескивавшие над её верхней губой. Женской губой, которой, похоже, никогда не касалась губная помада. Мацюх не была дурнушкой, но, в отличие от других женщин, неравнодушных к макияжу и побрякушкам, казалось, старательно маскировала собственную привлекательность. Она носила мрачные костюмы, которые совершенно не подходили к её хрупкой фигурке, а вместо причёски на голове была бесформенная копна чёрных кудряшек. Мацюх была такой, какая есть, и окружающим предлагалось либо принимать её в этом виде, либо убираться ко всем чертям. Вольный понимал, в чём причина такой строгости к себе, — возможно, это помогало ей выжить как женщине-полицейскому. Мацюх по мере сил боролась за своё место под солнцем, пытаясь выстоять в жестокой конкуренции с мужчинами.

Точно так же, как Виктория Украинка. Но доктор Украинка выбрала иную стратегию: она держала дистанцию. Во время разговора с ней у Вольного возникало ощущение, будто он смотрит на неё сквозь матовое стекло — настолько отстранённой и расплывчатой она казалась.

Именно эта отстранённость и раздражала Мацюх.

— С ней что-то не так, — заметила она. — Чего-то не хватает в плане эмоций.

— В конце концов, она же хирург-травматолог. Ей по роду деятельности положено быть хладнокровной, — возразил Вольный.

— Есть хладнокровие, а есть лёд. Два года тому назад её связали, изнасиловали, чуть не изуродовали. А она так спокойно говорит об этом. Мне это кажется странным.

Вольный остановился на красный сигнал светофора и уставился на загруженный перекрёсток. Пот струйками стекал у него по спине. Он плохо соображал в жару, становился размякшим и медлительным. Он уже мечтал о том, чтобы лето поскорее кончилось, и пришла зима с её белоснежной чистотой…

— Эй, — окликнула его Мацюх. — Вы меня слушаете?

— Она очень выдержанная, — произнёс он наконец.

«Но совсем не ледяная», — подумал тут же Вольный, вспомнив, как дрожала рука Виктории, когда она передавала ему фотографии женщин.

Уже сидя за рабочим столом, он, потягивая холодную колу, стал перечитывать статью, напечатанную несколько недель тому назад в «Замковой Горе»: «Женщины, владеющие ножом». Речь шла о трёх женщинах-хирургах из Белой Церкви и их взлётах, поражениях. А так же о проблемах, с которыми они сталкиваются в своей профессиональной среде. Фотография Украинки была самой удачной. И дело было не только в её внешней привлекательности; поражал её взгляд, такой прямой и гордый, словно Виктория бросала вызов фотокамере. Её портрет, как и статья, убеждал в том, что эта женщина полностью управляет своей жизнью.

Вольный отложил статью в сторону и задумался о том, каким обманчивым может быть первое впечатление. Как легко замаскировать боль улыбкой, упрямо вздёрнутым подбородком…

Он открыл другую папку. Глубоко вздохнув, принялся перечитывать отчёт следователей из Донецка по делу Евгения Пригожина.

Свое первое убийство, из числа известных полиции, он совершил, будучи студентом медицинского факультета Донецкого медицинского университета. Жертвой стала Дана Чижова, двадцатидвухлетняя аспирантка того же университета, которая была найдена привязанной к кровати в её комнате на съёмной квартире. При вскрытии в её теле были обнаружены следы сильнодействующего лекарства рогипнола, в обиходе прозванном «наркотиком изнасилования». Осмотр квартиры не подтвердил факта насильственного вторжения.

Жертва сама пригласила убийцу к себе домой.

Одурманенную наркотиком Дану Чижову привязали к кровати нейлоновым шнуром, её крики заглушала клейкая лента на губах. Сначала убийца изнасиловал её. Потом взялся за скальпель.

Она была жива во время экзекуции.

Закончив телесный кошмар, убийца вырезал матку, которую прихватил с собой в качестве сувенира, и нанёс смертельный удар: одним взмахом лезвия глубоко рассёк шею слева направо. Хотя полиции удалось взять на анализ ДНК из спермы убийцы, никаких других ниточек к нему не было. Расследование осложнялось тем, что Дана слыла девушкой раскованной, завсегдатаем местных баров и частенько приводила домой мужчин из числа первых встречных.

В ту роковую ночь таким мужчиной оказался студент-медик по имени Евгений Пригожин. Но это имя привлекло внимание полиции только после того, как три другие женщины были зверски убиты в Донецке.

***

Наконец душной июньской ночью убийства прекратились.

Виктория Украинка, старший хирург травматологической больницы в Донецке, была разбужена ночью стуком в дверь. Открыв, она увидела на пороге своего дома Евгения Пригожина, молодого хирурга-стажёра, работавшего под её руководством. В тот день в больнице она указала Пригожину на ошибку, которую тот допустил, и теперь он пришёл признать свою вину и покаяться. Вежливо попросил разрешения войти и поговорить о волнующем его деле.

За пивом они долго обсуждали работу Пригожина как начинающего хирурга. Говорили о допущенных ошибках, о пациентах, которые пострадали из-за его беспечности. Виктория не скрывала правды и говорила стажёру в глаза всё, что думала: Пригожин явно не справлялся с работой хирурга, и ему не светило приглашение остаться в клинике. В какой-то момент Виктория отлучилась из комнаты в туалет, после чего вернулась, чтобы продолжить разговор и допить своё пиво.

Когда она пришла в сознание, то обнаружила, что лежит совершенно голая, привязанная к кровати нейлоновым шнуром.

Полицейский отчёт во всех ужасающих подробностях описывал последовавший за этим кошмар.

С фотографий, сделанных в больнице, куда доставили Викторию, смотрела женщина с затравленным взглядом, с огромной гематомой на щеке. Одним словом, жертва.

Волевая и собранная дама, которую он увидел сегодня, производила прямо противоположное впечатление.

Сейчас, перечитывая показания Украинки, Вольный словно слышал её голос. Слова больше не принадлежали анонимной жертве, их произносила женщина, чьё лицо было ему знакомо.

«Я не знаю, как мне удалось высвободить одну руку. Судя по тому, как ободрано запястье, я, должно быть, вытащила её из-под шнура. Простите, но я не слишком хорошо помню подробности. Помню только, что мне нужно было дотянуться до скальпеля. Я знала, что его нужно достать из лотка. Перерезать шнур, прежде чем Евгений вернётся…

Помню, я скатилась к краю кровати. Упала на пол, больно ударилась головой. Потом я пыталась найти пистолет. Это отцовский пистолет. После того, как в Донецке была убита третья женщина, он настоял на том, чтобы я держала его у себя дома.

Я помню, как полезла под кровать. Схватила пистолет. И тут же расслышала шаги: Евгений возвращался в комнату. Потом я, должно быть, в этот момент выстрелила. Да, наверное, так и было. Мне сказали, что я стреляла дважды. Вполне возможно, так оно и было».

Вольный прервал чтение, задумавшись над показаниями Украинки. Баллистическая экспертиза подтвердила, что обе пули были выпущены из оружия, зарегистрированного на имя отца Виктории, которое было найдено возле кровати. Анализ, сделанный в больнице, показал присутствие в её крови рогипнола, препарата, вызывающего амнезию, так что провалы в памяти были вполне естественны. Когда Украинку доставили в отделение скорой помощи, врачи описывали её состояние как невменяемое, что могло быть следствием как наркотического воздействия, так и контузии от сильного удара. Действительно, только сильный удар по голове мог так изуродовать лицо. Сама Виктория не помнила, как и когда она получила тот удар.

Вольный принялся рассматривать фотографии с места происшествия. На полу спальни лежал на спине мёртвый Евгений Пригожин. Выстрелов было два — в живот и в глаз, — и оба с близкого расстояния.

Он долго изучал снимки, отмечая положение тела Пригожина, разброс кровавых брызг.

Потом перешёл к протоколу вскрытия. Перечитал его дважды.

Ещё раз посмотрел на фотографию места происшествия.

«Что-то здесь не так, — подумал он. — В показаниях Украинки какая-то ерунда».

На его стол внезапно лёг лист протокола. Вольный поднял взгляд и с удивлением увидел перед собой Мацюх.

— Читали этот бред? — спросила она.

— Что это?

— Протокол по результатам анализа волоса, изъятого с края раны у Алины Витюк.

Вольный пробежал глазами бумагу и, остановившись на заключении, произнёс:

— Понятия не имею, что это значит.

* * *

В 2007 году многочисленные подразделения донецкой полиции были собраны под одной крышей. Здесь был уж очень огромный вестибюль, отделанный полированным гранитом. Копы шутили: «Дайте нам несколько лет, чтобы захламить его как следует, тогда он станет для нас домом». Этот дворец не имел ничего общего с обшарпанными полицейскими участками, которые обычно обживали другие. Это было суперсовременное здание с огромными окнами и стеклянной крышей. Помещение, в котором разместился отдел по расследованию убийств, с его ковровыми покрытиями и компьютерным оснащением, вполне могло сойти за офис крупной корпорации. Что особенно нравилось сотрудникам — теперь все службы находились по соседству.

Следователям из отдела убийств достаточно было пройти по коридору в южное крыло здания, чтобы оказаться в криминалистической лаборатории.

В отделе по исследованию волос и волокон Вольный и Мацюх наблюдали за тем, как судмедэксперт Алла Фалина просматривает свою коллекцию конвертов с образцами вещественных доказательств.

— Этот единственный волос — всё, что у меня было для исследования, — говорила Алла. — Но вы не поверите, сколько может рассказать один волосок. Вот, нашла, — она достала конверт с номером дела Алины Витюк и извлекла из него диапозитив. — Я вам просто покажу, как это выглядит под микроскопом. Балльная оценка приведена в отчёте.

— Эти цифры и есть балльная оценка? — спросила Мацюх, разглядывая столбцы кодов.

— Совершенно верно. Каждый код описывает различные характеристики волоса, начиная от цвета и завитка, и заканчивая микроскопическими особенностями. Образцу, который я исследовала, присвоен код А01 — тёмный блондин. Завиток — В01. Волос изогнутый, диаметр завитка менее восьмидесяти. Почти, но не совсем прямой. Длина стержня четыре сантиметра. К сожалению, этот волос находится в фазе телогена, поэтому на нём нет примыкающей ткани эпителия.

— А это значит, что нет ДНК.

— Правильно. Телоген — это конечная стадия роста корня. Волос выпал естественным путем, его не выдёргивали. Если бы на корне были клетки эпителия, мы могли бы сделать анализ ДНК. Но на нашем образце таких клеток не обнаружено.

Мацюх и Вольный разочарованно переглянулись.

— Но кое-что мы всё-таки имеем, — сказала Алла. — Это, конечно, не ДНК, но в суде можно использовать в качестве доказательной базы. Очень жаль, что у нас нет волос с трупа Витюк для сравнения, — она настроила окуляр микроскопа. — Посмотрите.

Микроскоп имел два окуляра, так что Мацюх и Вольный могли одновременно рассматривать образец. Вольный видел перед собой лишь волос, покрытый крохотными узелками.

— А что это за шишечки? — спросила Мацюх. — По-моему, какая-то аномалия.

— Это не только аномалия, но ещё и большая редкость, — сказала Алла. — Это состояние называется trichorrhexis invaginata, узловая трихоклазия, или «бамбуковый волос». Он и в самом деле напоминает стебель бамбука, не так ли?

— А что это за узелки? — спросил Вольный.

— Локальные дефекты волоса, участки утолщения в зонах расщепления. Слабые места, в которых стержень волоса как бы сворачивается, образуя микроскопические шарики или узелки.