Вне спора E-Book

СЕРГЕЙ ЖУРАВЛЁВ

• Herausgeber: SUNRAY
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Где в спор вступают представительницы женского пола, там зачастую возникает противоречие. В особенности, если милые дамы выясняют, кто из них красивее. Как правило, хорошим это не кончается. Да что говорить о смертных, если даже богини перессорились между собой из-за обладания золотым яблоком с надписью: "Прекраснейшей". Зевс отказался решить их спор и послал всех к Парису, сыну царя Трои, а тот возьми и присуди яблоко Афродите, пообещавшей ему в жёны прекраснейшую из смертных. А кончилось всё это Троянской войной. Так что я в споры красавиц не вмешиваюсь и делаю своё дело.

Leseprobe

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог

© 2024 СЕРГЕЙ / правообладатель.

Все права сохранены.

Автор: Сергей Журавлев

ISBN:9783989954700

[email protected]

Желающим послушать аудиокнигу

переходите на мой сайт: vam-moi knigi.com

ВНЕ СПОРА

Пролог

Где в спор вступают представительницы женского пола, там зачастую возникает противоречие. В особенности, если милые дамы выясняют, кто из них красивее. Как правило, хорошим это не кончается. Да что говорить о смертных, если даже богини перессорились между собой из-за обладания золотым яблоком с надписью: "Прекраснейшей". Зевс отказался решить их спор и послал всех к Парису, сыну царя Трои, а тот возьми и присуди яблоко Афродите, пообещавшей ему в жёны прекраснейшую из смертных. А кончилось всё это Троянской войной. Так что я в споры красавиц не вмешиваюсь и делаю своё дело.

Глава 1

Мысли крутились в голове, а руки машинально выполняли работу — собирали с кресел разбросанные колготы, бельё и прочие дамские штучки. Я работаю сейчас в Доме моделей, а девушки-модели страшно неаккуратны. Снимут с себя чулочки, трусики, лифы и швырнут посередине комнаты. Кроме того, они глупы, ничего, как правило, кроме журнала “Фэшн мода”, не читают, и все разговоры в раздевалках крутятся в основном вокруг денег и мужиков. Пока мне не пришлось устроиться на работу в Дом моделей Германа Губенко, мир моды виделся издалека чем-то сказочным, роскошным. Прекрасные женщины, шикарные платья, изумительные духи. На поверку всё оказалось совсем не так.

Девушки, пока над ними не поработает визажист, выглядят не слишком привлекательно. Многие модельки прикладываются к бутылке, кое-кто не брезгует и наркотиками. На подиуме-то они все небесные создания, а в гардеробной творят удивительные вещи. Ради выгодного кастинга девчонки готовы на всё. Бритвенные лезвия, подложенные сопернице в туфли, — далеко не самая жестокая выдумка. Так что я бы на месте многих матерей подумала, стоит ли толкать дочерей на этот путь. К высотам пробиваются единицы, и не всегда успех зависит от красоты. Клаудия Шиффер, например, в обыденной жизни просто высоченная немка с крупноватыми ступнями и капризно накачанными губами.

Я сгребла с диванов кучу бумажных салфеток, вытряхнула в большой пластиковый мешок мусор и принялась собирать разбросанные повсюду бутылки из-под минеральной воды. Девушки-модели озабочены своей внешностью донельзя и постоянно опрыскивают лицо минералкой. Причем не каким-нибудь "Миргородским источником", а французской водой Badoit по пять евро за триста миллилитров.

Да, нужно признаться, что, хотя моя должность и называется весьма значительно — менеджер по офису, — на самом деле я являюсь самой обыкновенной уборщицей. Так сказать, стою на нижней ступени социальной лестницы. И увы, подняться по ней мне уже, очевидно, не удастся. В тридцать пять лет поздно начинать жизнь сначала. Впрочем, если разобраться, не везло мне с самого младенчества.

Мамаши своей я не знаю. Естественно, существовала биологическая единица, родившая меня на свет. Но вскоре после выхода из родильного дома матушка поняла, что ребёнок — это сплошные проблемы. Плачет по ночам, просит есть, да ещё к тому же нужно купать в тёплой воде и менять подгузники. Мамуля почувствовала, что не готова к подобным испытаниям, и в один жаркий летний день просто-напросто сбежала от моего отца. Так я её никогда больше и не видела, не осталось даже фотографий. Отец в порыве ярости и желая расправы, но не имея ничего другого под рукой, изорвал все фото до единого.

Впрочем, его можно было понять. Тяжело мужчине с младенцем, даже если он работает дворником. На целый день может выкатывать коляску во двор и приглядывать за ребёнком, размахивая метлой. Вскоре у меня появилась мачеха Дарья. Это была большая, толстая, неаккуратная деваха, приехавшая в Харьков из россии. Однако эта баба жарила восхитительные блинчики. Про неё нельзя сказать, что она была злая. Скорее наоборот. Эта истинно русская душа была необычайно добра. Если другие русские, напиваясь, колотили своих домочадцев каждый день, то эта скрепоносная бестия была не такой. Свою приёмную дочь, то есть меня, Дарья колотила, только когда напивалась дешёвого пойла. Но запои случались у неё не так часто, примерно раз в месяц. Я же, достигнув шестилетнего возраста, уже хорошо знала, что, если тётя Дарья появляется на пороге комнаты с лихорадочным блеском в глазах, следует моментально ужом проскальзывать в дверь и нестись куда глаза глядят, как можно дальше от её лапищ. Чаще всего мои глаза глядели в сторону небольшого магазина — уютной булочной. Работавшие там продавщицы любили меня, угощали пахучими булочками с изюмом, поили чаем и давали с собой карамельку на палочке. Выждав часа два-три, я возвращалась домой и находила тётю Раю на кровати. Из груди женщины вырывался монотонный храп. Этот булькающий звук был для меня так приятен и наполнял мою душу невероятным блаженством. И всё потому, что я хорошо усвоила: раз храпит, значит, не станет драться. Утром Дарья, совершенно не помнившая того, что было вчера, охая и держась за голову, вытаскивала из стола тяжёлую, чёрную от многолетней жарки чугунную сковородку и принималась готовить блинчики.

— Ешь, давай, горе ты моё, — говорила она, сваливая на тарелку пятнистую парующую лепёшку, — жри от пуза да зла на меня не держи. Видишь, люблю тебя, блины завела. Ну а если вчера по зубам насовала, так в семье чего только не бывает. Бью — значит, за свою держу. А ты тоже будь похитрей, видишь, тётка отдыхать собралась, не лезь под руку, забейся в уголок да пережди. Усекла?

Я молча кивала и проворно жевала ароматное угощение. Никогда больше, ни в одном другом доме я не ела таких блинов.

Наверное, Дарья каким-то образом оформила надо мной опеку, потому что папенька слинял в неизвестном направлении в тот год, когда я пошла в первый класс. Вообще говоря, Дарья могла сдать меня в детдом и жить себе припеваючи. Работала она уборщицей, трудилась одновременно на четырёх ставках, драила лестницы в подъездах, а ещё бегала по людям, хватаясь за любую работу. Мыла окна, убирала квартиры, выгуливала собак.

Надо заметить, что, когда исчез мой отец, мы стали жить намного лучше, можно сказать, вздохнули полной грудью. Отпала необходимость содержать алкоголика, покупать ему каждый день бутылку дешёвой водки и пачку сигарет. Получалось, что только на спиртные напитки Дарья тратила полторы своей зарплаты уборщицы. Так что после его пропажи без вести нам стало только лучше.

Дарья сделала в нашей квартире ремонт. Постепенно в комнатах появились люстра производства ГДР, польский коврик, болгарская мебель и замечательный кухонный гарнитур: шкафчики, покрытые серым пластиком в розовых цветочках. Мне они нравились невероятно. Всё у нас стало как у людей, и в школу я пошла в коричневом платьице, белом фартучке и ажурных гольфах. Рядом со мной возвышалась толстая Дарья с огромным букетом гладиолусов. Ради праздника тётка нацепила бордовый костюм из джерси, от чего мучилась в непривычной одежде.

Первые три класса пролетели мгновенно. Странное дело, но Господь наградил меня хорошей головой. Объяснения учительницы я ловила на лету и никаких трудностей в учёбе не испытывала. Всё казалось лёгким: письмо, чтение, математика и даже немецкий язык. Другие дети рыдали над домашними заданиями, а родители писали за них сочинения. Дарья даже не заглядывала ко мне в тетради и дневник. Собственно говоря, делать это было незачем. Никаких оценок, кроме пятёрок, там не было.

В пятом классе к нам пришла новенькая ученица. Это была тихая, застенчивая Инна Попова, и нас посадили за одну парту. Через два дня выяснилось, что одноклассница не знает ничего. Читала она еле-еле, в математике абсолютно не смыслила, а писала с чудовищными ошибками. Но наши учителя не ругали девочку. Папа Инны занимал высокий пост в Министерстве иностранных дел, частенько катался за границу, и милые преподавательницы щеголяли в обновках, подаренных щедрым Виктором Михайловичем. Поэтому Инну и подсадили ко мне. Классная руководительница знала, что я пожалею одноклассницу и разрешу ей списывать контрольные. Так и вышло. Инна принялась сдувать у меня домашние задания, а на самостоятельных работах я успевала решить два варианта.

Как-то под Новый год Инна позвала меня к себе в гости. Никогда раньше мне не приходилось бывать в таких квартирах. Бесконечные коридоры и большие комнаты, даже ванная у них была величиной с нашу кухню, а в кладовой мог бы совершить посадку двухместный вертолёт. Виктор Михайлович и Анна Леонидовна оказались людьми не чванливыми, кем работают мои родители, не спросили, а просто накормили одноклассницу дочери разными вкусностями.

Я стала гостить у них в доме, вернее, приходить туда каждый день после школы и уходить поздно вечером. Скоро Поповы превратились для меня в дядю Витю и тётю Аню, а Инну я стала считать кем-то вроде двоюродной сестры. Впрочем, и сами Поповы держали меня за родственницу: покупали мне одежду, кормили и постоянно ставили Инне в пример. Та и правда отвратительно училась, но не из-за лени, а от отсутствия способностей. Вот и верь после этого в генетику! Мне, ребёнку алкоголиков, досталась светлая голова, а Инна, дочь более чем благополучных родителей, получила от Господа мозги с железными шестерёнками: ржавые и поворачивающиеся с огромным скрипом.

Всё хорошо было у Поповых, но более всего меня привлекали в их квартире книги. Дядя Витя собрал великолепную библиотеку. В бесчисленных шкафах тома стояли так тесно, что, для того, чтобы вытащить нужную книгу, приходилось попыхтеть. Дюма, Майн Рид, Джек Лондон, О'Генри — всё это я прочла залпом. Потом добралась до Вальтера Скотта, Золя, Бальзака, Виктора Гюго и Проспера Мериме. За ними последовали Гоголь, Достоевский и Чехов. Но самое большое удовольствие, как ни странно, я получила от классиков детективного жанра: Агаты Кристи, Эллери Куина и Рекса Стаута. В начале 80-х годов мало кто из харьковчан имел возможность читать произведения этих авторов, но дядя Витя, сам страстный поклонник криминального чтива, привозил из загранкомандировок небольшие томики в мягких ярких обложках, правда, на немецком.

Попов свободно владел языком Гёте и Шиллера, я же ходила в так называемую немецкую спецшколу, и в наши головы всячески всовывали перфекты и презенсы по два урока в день. Но, честно говоря, выучила я язык только благодаря детективам.

После окончания школы Инну пристроили в элитный институт, где учились дети высокопоставленных чиновников, а меня отправили в архивный. Дядя Витя, решивший за нас все проблемы, категорично заявил:

— Значит, так, детка. Вижу у тебя острый ум и чудесную память. Получишь диплом, пойдёшь в аспирантуру, напишешь кандидатскую, ну а тогда уж подумаем об отличном месте работы. А Инна, будем надеяться, выйдет замуж за дипломата, и всё устроится наилучшим образом.

Но вышло не так, как рассчитывал дядя Витя. Чудесным июньским утром они с тётей Аней, оставив нас готовиться к очередной сессии, отправились на дачу, но до посёлка со славным названием Бобровка не добрались: в их новенькую голубую легковую машину со всего размаху лоб в лоб влетел многотонный грузовик, перевозивший бетонные блоки. Эти блоки и свалились на головы родителей. Оба, слава Богу, погибли сразу, не успев понять, что случилось. Мы с Инной остались сиротами. Тётя Дарья уже год как лежала на кладбище, а других родственников у нас вроде бы не было.

Началась полоса несчастий. Огромная квартира Поповых, в которой мы весело провели детство, оказалась служебной, и никто не собирался оставлять её Инне. В качестве жилплощади ей предложили крохотную однокомнатную квартиру в районе танкового завода. Решив, что лучше иметь хоть какую-нибудь площадь, Инна согласилась. Затем невесть откуда появился пронырливый мужичонка, назвавшийся сотрудником Управления делами американского посольства. Он взялся продавать мебель и всяческий скарб погибших дяди Вити и тёти Ани. Мы всё равно не могли разместить все эти вещи в моей крошечной двухкомнатной квартире, а доставшаяся Инне площадь оказалась настолько мала, что в неё не влезал даже обеденный стол.

Мужичок принялся за работу. Он за два дня вывез всё. Оставил визитку с должностью и рабочим телефоном. Он пообещал рассчитаться через два дня, но исчез, а его телефон не отвечал. Мы кинулись в посольство и выяснили, что он не имеет к нему никакого отношения. Кстати, дачу Инна тоже освободила, так как и она оказалась служебной. После всех событий у Инны случился нервный срыв, и она не смогла учиться дальше. Мне же пришлось по своей воле бросить институт: кто-то должен был зарабатывать на хлеб и котлеты. Правда, мясо мы едим редко, потому что Инна регулярно болеет и приходится тратиться на лекарства.

Где я только не работала! Нянечкой в детском саду, санитаркой в больнице, уборщицей в продуктовом магазине. При коммунистах, будь ты хоть семи пядей во лбу, устроиться без диплома на приличную работу было нереально. После перестройки появились иные возможности. Сначала торговала "Гербалайфом", потом трясла на рынке турецкими тряпками, затем пристроилась в риэлторскую контору агентом. Но нигде не получала ни морального удовлетворения, ни достойной зарплаты. Потом в конце тоннеля забрезжил слабый свет. Мы живём с Инной в моей двушке, а её жилплощадь всегда хотели сдавать, но охотников на апартаменты с трёхметровой кухней, точнее, нишей, не находилось. И вдруг объявилась съёмщица. Это была хохотушка Сонечка, студентка театрального вуза. Больше пятидесяти долларов она не могла нам платить, но мы были просто счастливы. Говорят, что радости, как и беды, ходят парами. Не успели мы прийти в экстаз от изумительно красивой зелёной купюры, как позвонила наша соседка Наташа Климова.

— Слышь, Киса, — сказал она.

Простите, забыла представиться. Мои родители невесть почему дали мне имя Оксана. Если учесть, что фамилия папеньки Кислород, станет понятна реакция людей, с которыми я знакомилась официально. Оксана Кислород! Каково? Звучит, не правда ли? В школе я страшно переживала и ужасно стеснялась своей фамилии, но потом моя первая учительница рассказала, что кислород — самый главный газ в воздухе. Именно им мы и дышим. Значит, кислород даёт жизнь. После этого я слегка утешилась. Да что там Кислород, у нас в школе учился мальчик по фамилии Тихопёрдов. Итак, Бог с ней, с фамилией. Так что Киса — это ещё не худший вариант.

— Слышь, Киса, — завела Наташка, — ты ведь у нас немецкий знаешь?

— Немного, — осторожно ответила я, не понимая, куда она клонит.

— Подтяни моего оболтуса, двойку в четверти получил, — попросила соседка.

— Что ты, — замахала я руками. — Какая из меня учительница? Найми репетитора.

— Да, — протянула Наташа, — никто дешевле десяти долларов за урок не берёт. Мне, сама понимаешь, такое не по карману, но по пятёрке могу. Два раза в неделю!

— Нет, — подавила я искушение, — не умею обращаться с детьми, поскольку своих не нарожала.

— Оксаночка, — взмолилась Наталья, — а ты попробуй!

Так я стала "буксиром" для восьмилетнего Тёмы, толстенького мальчика, больше всего на свете любящего поесть. Неожиданно дело пошло. Тёма начал получать четвёрки. Мы с Инной приподняли головы и даже переклеили обои. Одна беда: Инна всё время болеет, аллергия буквально на всё, плохая печень, боли в желудке, мерцательная аритмия, артрит, остеохондроз, мигрень. Легче перечислить, каких болячек у неё нет.

В Дом моделей я попала случайно. Соблазнилась дополнительным заработком. Платили четыреста баксов в месяц. Начинать трудиться нужно было с восьми вечера, когда девушки-модели уже разбегаются кто куда. Ученик мой в это время спит, а лишние денежки не помешают. Я надеялась набрать небольшую сумму и махнуть с Инной в августе на Азовское море. Говорят, там дешёвые фрукты, вкусная рыба и чудесный климат.

Закончив уборку, я выпрямилась и глубоко вздохнула. Ну вот, спина просто разламывается. Пора домой, стрелки часов подобрались к полуночи, а Инна ни за что не ляжет спать, если меня нет. Закрыв двери и отдав ключ охраннику, я выплыла на улицу и тихонько пошла в сторону метро. Внезапно от угла дома отделилась тоненькая фигурка.

— Простите, — пролепетала девушка, заглядывая мне в лицо, — не могли бы вы сказать, где я нахожусь?

Я внимательно посмотрела на неё. Пожалуй, пьяная или наркоманка. Но от женщины ничем таким не пахло, а худенькие руки, высовывающиеся из коротких рукавов слишком лёгкого платья, не были покрыты синяками.

— Пожалуйста, — шептала девушка, — подскажите.

У неё было удивительно располагающее лицо. Карие, слегка раскосые глаза делали молодую женщину похожей на козочку. Тонкий, аккуратный нос, маленький, но красивый рот. Лёгкие пряди светло-каштанового цвета прикрывали уши, а нежная белая шея свидетельствовала о том, что ей лет двадцать пять, не больше. Впрочем, было в ней что-то странное, непонятное, какая-то изломанность, нервозность, возможно даже, истеричность. И одета она была как-то не по сезону. Май в этом году жаркий, но всё же не до такой степени, чтобы натянуть на себя нечто, больше всего похожее на ночную рубашку. Приглядевшись повнимательней, я поняла, что на ней была именно ночнушка.

Глава 2

Всё сразу стало на свои места. Бедняжка больна, скорей всего, психически.

— Вы в Харькове, — тихо сказала я, — на Плехановской улице. Тут недалеко метро станция Малышева. Вам куда?

— Не знаю, — пробормотала женщина, — не знаю, впрочем, спасибо.

Я кивнула и пошла вперёд, но потом меня словно что-то толкнуло в спину, и я обернулась. Девушка потерянно стояла у стены, зябко поёживаясь. Чёрт возьми, её нельзя оставлять одну в таком состоянии. Не дай бог ещё изнасилуют или убьют, хотя взять у бедняжки нечего. Ни цепочки, ни колечек, ни сумочки. Я развернулась и подошла к несчастной.

— Где ты живёшь?

— Не знаю, — улыбнулась она, — наверное, дома.

— Адрес знаешь?

— Нет.

— Как ты сюда попала?

Девушка пожала плечами:

— Не помню.

— Где же ты живёшь? Ну неужели ничего в голову не приходит? — повторила я вопрос.

Бедняжка напряглась:

— Нет.

Я с жалостью поглядела на неё. Такая молодая — и вот, пожалуйста. Нет, мы ещё хорошо живём с Инной, ну подумаешь, не слишком обеспечены, не можем себе позволить вкусную еду и хорошую одежду, но психически-то здоровы! А здесь ужас, да и только. Ну и что теперь делать? Оставить несчастную одну на улице? О таком и помыслить невозможно — она погибнет. Вести в милицию? Да я потрачу кучу времени, а Инна заработает сердечный приступ, сидя у входной двери. Остаётся одно, решила я:

— Пойдём, — велела я и взяла девушку за безвольную тонкую руку.

Несчастная покорилась и, чуть прихрамывая, двинулась со мной. Я поглядела на её ноги и увидела, что они обуты в простые резиновые шлёпки. Многие носят их вместо домашней обуви. Скорей всего, она живёт где-то неподалеку. Но Плехановская улица длинная, густо заставленная многоэтажными зданиями. Ладно, сейчас пойдём к нам, спокойно переночуем, а утром сообщу в правоохранительные органы.

Инна открыла дверь моментально.

— Опять нервничала в прихожей? — рассердилась я. — Ну сколько можно говорить, что ничего со мной не случится! Легла бы спать спокойно.

— Ну не злись, — улыбнулась Инна, — просто шла в туалет, а тут звонок.

Я хмыкнула и втащила свою находку внутрь. Девушка опустила взгляд и стояла безучастно. Инна с удивлением посмотрела на неё, но ничего не сказала. Моя подруга невероятно деликатна и ни за что не воскликнет при виде незнакомого человека: "Это кто?" или "Зачем ты её приволокла?"

Раз я привела посреди ночи незнакомую женщину, значит, так надо. Инна никогда со мной не спорит, она на редкость интеллигентна и патологически неконфликтна.

— Пойди помой руки, — велела я, открывая дверь в ванную, — потом выпьем чайку. Ты есть хочешь?

Девушка кивнула.

— Замечательно, — обрадовалась Инна, — у нас потрясающие картофельные лепёшки, свежая колбаска и тортик вафельный. Вы любите вафли?

Незнакомка провела рукой по волосам и пробормотала:

— Не знаю, наверное.

— Вот и хорошо, — как ни в чём не бывало продолжала Инна. — Умывайтесь и идите на кухню.

Женщина послушно принялась мыть руки. Пока она приводила себя в порядок, я быстро сообщила Инне, как было дело.

— Очень правильно сделала, — похвалила подруга. — Её могли убить. Представляешь, как сейчас родственники волнуются.

Я вздохнула. Вполне вероятно, если только они сами не выгнали её из дому. Иногда родные бывают безжалостны к таким больным. Но Инна святой человек, и никакие гадости никогда не приходят ей в голову, я же не слишком человеколюбива.

Минут через пятнадцать мы съели вкусные лепёшки с колбасой и принялись лакомиться тортом.

— Ой, — внезапно сказала девушка, указывая пальцем в сторону холодильника, — кто это?

— Не бойтесь, — успокоила Инна. — Мыши, просто две хорошенькие и крайне замечательные мышки.

Примерно полгода тому назад мы обнаружили на кухне мышь. Я сначала хотела опрыскать все углы отравой, но Инна воспротивилась:

— Не надо их убивать, давай лучше прикормим!

Вообще говоря, я бы с удовольствием завела кошку, но у Инны аллергия на шерсть. Иногда роскошный перс соседки Наташи приходит к нам в гости, и Инна тут же расплывается слезами и соплями. Начинает отчаянно чихать и кашлять. Поэтому кота у себя мы поселить не можем.

Первое время мыши пугались и выходили только ночью, в темноте. Мы оставляли им в блюдечке молоко и клали в розетку кашу. Затем зверушки осмелели и начали выбираться из укрытия днём. Мы назвали их Билли и Милли. Честно говоря, половая принадлежность мышей осталась для нас загадкой, но Инна предложила считать их семейной парой. Теперь Билли и Милли частенько сидят у мойки, когда мы ужинаем. Ведут себя мыши вполне пристойно, в квартире не гадят, едят только предложенное им угощение и не грызут мебель. Честно говоря, я их нежно люблю. Милли охотно даёт себя погладить, а Билли не идёт в руки. Зато он уморительно чистит усы сразу обеими передними лапами. Если у нас в этот момент сидят гости, тут же начинается смех. Но Билли не пугается, по-моему, он обладает актёрскими задатками. Во всяком случае, в присутствии публики он совершает туалет особенно тщательно.

Но наша неожиданная гостья не засмеялась, она даже не улыбнулась, а просто протянула:

— А-а-а, мы-ы-ыши.

— Как вас зовут? — спросила Инна.

Девушка отставила чашку и пробормотала:

— Не помню, ничего не помню.

Её глаза лихорадочно забегали из стороны в сторону, лицо покраснело, над красиво изогнутой верхней губкой появились капельки пота. Мне не понравилось её волнение, и я невольно взяла в руки кухонное полотенце. Вдруг она буйная? Схватит сейчас нож и кинется на нас!

Но Инна ласково опустила хрупкую руку на плечо безумной.

— Такое случается. Вот я пошла вчера в магазин и встала у прилавка. Зачем, думаю, явилась? То ли за молоком, то ли за сахаром?

Вдруг девушка печально улыбнулась:

— Но как-то ведь меня зовут?

— Давайте называть имена, — обрадовалась Инна, — вдруг какое-нибудь знакомым покажется?

— Ладно, — покладисто ответила гостья.

Я отложила полотенце и расслабилась. Кажется, она не злобная.

— Лена, Наташа, Оля, Маша, — начала перечислять подруга, всматриваясь в лицо бедолаги. — Галя, Соня, Марина, Оксана.

Но гостья никак не реагировала.

— Даша, Женя, Валя, — включилась я в игру, — Римма, Таня, Таисия.

— У нас же есть словарь имён! — подскочила Инна.

Сказано — сделано. Мы принялись листать странички. Удача пришла на букве В.

— Вера, — прочитала я.

Девушка неожиданно сказала:

— Вот это мне нравится.

— Чудное имя! — с энтузиазмом воскликнула Инна. — Давайте на нём и остановимся. Вера, Верочка.

— Верочка, — эхом отозвалась незнакомка и неожиданно зевнула.

— Пошли спать, — предложила я.

Мы начали устраиваться. Квартирка у нас маленькая. Одна комната семнадцать метров, она исполняет роль гостиной. Тут стоят телевизор, диван и два кресла. Другое помещение, поменьше, превращено в спальню. Инна спит в дальнем углу, а я около окна, ведь меня не берут никакие сквозняки.

В нашей крохотной квартире есть ещё пятиметровая кухня, ванная размером с ракетку для настольного тенниса и прихожая, где еле-еле уместилась вешалка. Если считать всю площадь на квадратные метры, то их наберётся, по-моему, около тридцати, а может, и меньше.

У нас с Инной множество знакомых, мы обзаводимся ими моментально. Инна может разговориться с женщиной в метро и подружиться с ней на всю жизнь. Так было с Леной Волковой. Инна ехала в поликлинику, а рядом в автобусе стояла симпатичная толстушка. Сначала обменялись ничего не значащими фразами, потом вышли на одной остановке. И теперь вот уже десять лет как лучшие подруги. Костя Рощин приехал к нам на скорой помощи. Это был тот редкий случай, когда медицинская помощь понадобилась мне. Развешивала бельё в ванной, поскользнулась и упала, приложившись лбом о раковину. На мой взгляд, ничего особенного не произошло. Моей черепушке, бывало, и похуже попадало. Пару раз тётя Дарья довольно ощутимо долбала меня скалкой. Голова потом кружилась и сильно тошнило. На этот раз я просто ойкнула, скорей от неожиданности, чем от боли, но Инна перепугалась и набрала номер скорой помощи. Явился Костя, и теперь его карма лечит нас постоянно. На кладбище, приводя в порядок могилу дяди Вити и тёти Ани, я свела знакомство с Олей Потаповой, недавно похоронившей мать. А ещё ведь есть бывшие одноклассники, коллеги, соседи. Словом, наша записная книжка по толщине напоминает географический атлас, и все проблемы мы, как правило, решаем по телефону. Друзья знают об этом и частенько обращаются с просьбами. Бюро неотложных добрых дел — так называет Костя Разин нашу Инну, потому что она с невероятной готовностью кидается всем на помощь. Посидеть с ребёнком Сони Леоновой, которой захотелось пойти в театр? Пожалуйста. Взять на месяц кошку Наташи, потому что соседка едет отдыхать? Нет вопросов. Отчаянно чихая, Инна начнёт вычёсывать перса. Отдать последние деньги в долг Сене Малышеву, разорившемуся в результате дефолта? С огромным удовольствием, если накопленные нами две сотни баксов его спасут.

В нашей крохотной квартирке частенько остаются гости. Вы не поверите, но мы можем одновременно устроить на ночлег четверых. Всё очень просто. Два кресла в гостиной трансформируются в кровать, а диван раскладывается. Правда, ложа получаются слегка узковаты, но переночевать вполне можно. Впрочем, в крайнем случае с балкона вытаскивается раскладушка; только тому, кто на ней устроится, придётся не слишком комфортно — ноги в прихожей, а голова на кухне.

Но сегодня предстояло позаботиться всего лишь об одной Вере, и мы мигом соорудили кровать. Девушка, одетая в пижамку Инны, рухнула на диван и заснула, едва успев донести голову до подушки. Инна поправила одеяло и задумчиво пробормотала:

— Вот странно.

— Что?

— Имени не помнит, фамилии, конечно, тоже. Где живёт, не знает, а основных навыков не потеряла.

— Ты о чём?

— Ну смотри, — рассуждала Инна, — руки мыла с мылом, ела нормально, правда, только вилкой, но ведь не все ножом пользуются. В туалет сходила и спустила за собой воду.

— Подумаешь, — пожала я плечами.

— Всегда считала, — продолжала Инна, — что ненормальный патологичен во всём. Ну, например, ест мыло и пытается мыть руки в цветочном горшке.

— А Лёня Рюмин? — спросила я. — Никто и не скажет, что он шизофреник, если Лёнька не в больнице. И потом, Ван Гог явно был психически болен, ухо себе отрезал, а вспомни его гениальные картины. Между прочим, Достоевский болел эпилепсией!

Инна поморщилась:

— Ван Гога не люблю, его полотна патологичны, сразу понятно, что у живописца были проблемы с головой. Нарушенные пропорции, какие-то завихрения.

— Ну это ты хватила, — возразила я, укладываясь в кровать, — а Эль Греко? Вот уж у кого беда с пропорциями. Лица вытянуты, руки длиннее ног кажутся.

— У Эль Греко, возможно, был дефект зрения, — зевнула Инна, — он, должно быть, писал как видел, а видел искажённо. Ван Гог же воспринимал действительность болезненно.

— Ага, — пробормотала я, чувствуя, как сон закрывает глаза, — согласна.

— Эпилепсия — болезнь не души, а тела, — донеслось из угла. — Достоевский был нормален!

Но я уже не смогла ничего ответить и погрузилась в сладкие объятия Морфея.

Глава 3

Звонок прозвучал в абсолютной тишине. Я распахнула глаза и поглядела на будильник — 6:40. Кто бы мог прийти в такую рань? Нашарив ногой тапки, я слезла с кровати. Звонок затрезвонил вновь, настойчиво и долго. Чья-то рука без тени сомнений жала на кнопку. Человек, стоявший за дверью, явно хотел всех поскорей разбудить.

— Что случилось? — пробормотала Инна.

— Спи, пойду погляжу, — ответила я и вышла в гостиную.

Верочка не подняла головы, очевидно, резкий звук не потревожил девушку. Я подошла к двери и без лишних расспросов распахнула её. У нас нет глазка, и, честно говоря, мы никого не боимся. Красть тут нечего, а для сексуально озабоченного мужика найдутся кадры помоложе.

На пороге возникла полная женская фигура, замотанная, несмотря на тёплый май, в чудовищную тёмно-синюю кофту с капюшоном.

— Здрасьте, — пробормотала тётка. — Никишина тут проживает?

— Нет, — хотела было ответить я, но вдруг припомнила, что это фамилия тёти Дарьи, и ахнула.

— Вам Дарью Николаевну?

— Слава Богу, — вздохнула нежданная гостья, — добрались! А я-то грешным делом боялась, вдруг чего не так. Квартиру поменяла. Входи, Кристина, доехали.

Она втащила в прихожую огромную клетчатую сумку. За ней тихо, словно тень, двигалась девочка, тоненькая, какая-то бестелесная.

— Здравствуйте, — прошелестел ребёнок и встал у зеркала.

И от девочки, и от женщины крепко пахло затхлой одеждой и немытым телом.

— Ну, — заявила тётка, — и где Дарья?

От неожиданности я выпалила:

— Она умерла давно, шестнадцать лет почти прошло.

— Да что ты говоришь?! — всплеснула руками пришедшая и, рухнув на табуретку у входа, завыла в голос: — Ой, горе горькое, ужас приключился, несчастье чёрное, ох беда, беда, сестричка дорогая, единственная душа родная на всём белом свете.

Я не люблю кликуш и истеричек. Из всей выплеснутой информации до меня дошло только одно: нежданная гостья — сестра тёти Дарьи. Странное дело, мачеха никогда не говорила, что у неё есть родственники.

— Ой, ой, ой, — причитала баба, раскачиваясь из стороны в сторону, — горе-горюшко.

Такая скорбь показалась мне немного странной. Не видеть сестру целую вечность, не знать о её смерти и теперь вдруг так убиваться. Девочка безучастно стояла рядом с сумкой, грызя ногти. Потом она тихо спросила:

— Ну и куда мы теперь, тётя Зоя? Опять на вокзал?

Женщина неожиданно прекратила истерику и сказала:

— Всё, Кристина, дальше ехать некуда, добрались! Нам на улицу идти, а тут чужие люди живут? Вы Дарье ведь никто?

В моей голове разом возникла картина: стонущая тётя Дарья шлёпает на мою тарелку блинчики.

— Ешь, Оксана, тебе испекла, знаю, ты их любишь!

А вот она встречает меня из школы и, разглядывая дневник с отметками, вздыхает:

— Точно, академиком станешь, большим человеком. Иди-ка в комнату да глянь на кровать.

Я бегу в спальню и нахожу на подушке уродливого маленького мишку, которого Дарья купила в "Детском мире", не пожалев ни пяти рублей, ни времени на поездку в магазин. Правда, тут же роились и другие воспоминания.

Вот она лупит меня почем зря кухонной тряпкой, а потом храпит прямо на полу в гостиной.

— Я её дочь, — неожиданно произнёс мой язык.

— Вот радость! — взвизгнула тётка. — Племянница дорогая!

Растопырив руки, она ринулась ко мне и моментально заключила в вонючие объятия.

— Раздевайся, Кристина, — велела тётка. — Добрались-таки, чай не выгонят на улицу. Или как?

Она заискивающе заглянула мне в лицо.

— Сумку отнесите в гостиную да помойтесь с дороги, — велела я.

Через полчаса мы сидели за столом, и неожиданно свалившаяся на наши головы родственница рассказала нехитрую историю.

С Дарьей они не виделись много лет. По молодым годам Зоя выскочила замуж за симпатичного паренька-строителя и уехала из Харькова. Они с мужем ездили первое время по разным городам, а потом осели в Грозном. Хорошее место, великолепный климат, жили в собственном доме на окраине города да радовались. В саду цвели алыча, персики и сливы, по двору бегали цесарки, куры и индюшки. Зоя научилась у соседок местной стряпне и теперь щедро посыпала блюда кинзой и тёртыми грецкими орехами. С Дарьей они не встречались. Правда, 14 апреля, на день рождения сестры, Зоя отправила давным-давно открытку. Ответ пришёл аж через два года. Дарья сообщала, что по старому адресу более не живёт, вышла замуж и писать следует в другое место, телефон она не указала. Зоя отправила небольшое послание, но Дарья отчего-то не пожелала вступать в переписку. Зоя не слишком горевала — большое хозяйство отнимало кучу времени, к тому же она работала парикмахером, слыла отличным мастером, и к ней вечно вереницей шли клиентки.

Потом начался ужас — первая чеченская война. Но Зое необычайно повезло. Рашистские танки наступали с другой окраины Грозного, и их с мужем дом остался цел. Пережив этот кошмар, она успокоилась. Слава богу, всё цело, жизнь продолжается. Но стало совсем плохо, перестали платить зарплату, и Зоя начала стричь постоянных клиентов бесплатно. "Ладно, — успокаивала она себя, — ладно, все живы, дом цел, огород есть, прокормимся".

Но затем случился ещё больший ужас — вторая чеченская война. Ивана, супруга Зои, убили местные, признав в мужике русского. Её саму спрятали соседки-чеченки. Их дом сожгли, а нехитрое имущество частично разворовали, а что не понравилось, уничтожили. Зоя осталась буквально на улице, хорошо хоть успела вытащить коробочку с документами. Начались хождения по мукам. Как она добиралась до Харькова, Зоя не могла вспоминать без слёз. Русские своих не бросают — суки. Путь Зои растянулся почти на полгода. Они голодали, просили милостыню, питались на помойке. Да к тому же в голове постоянно билась простая мысль: "Что, если Дарья сменила адрес?"

— Значит, вам некуда идти? — уточнила я.

— Нет, — покачала головой Зоя и разрыдалась. Девочка, которая, очевидно, оголодала, безостановочно ела куски хлеба с маслом.

— Тебя стошнит от жирного, — тихо сказала Инна.

— Не-а, — пробормотала девчонка, запихивая в рот толстенные кусищи, — вкусно очень.

— А ну прекрати людей объедать, — неожиданно выкрикнула Зоя и с размаху отвесила Кристине оплеуху.

Девочка поперхнулась, закашлялась, но не заплакала, очевидно, побои были для неё привычным делом. А может, просто не обращала внимания на колотушки, я же в детстве сносила молча затрещины тёти Дарьи, такой же русской бабищи.

— Вы не волнуйтесь, — залепетала Зоя, — она мало ест, сейчас чего-то прорвало, а так... Ну супчику полтарелочки или каши какой, без мяса! Один раз в день!

— Нас не пугают дети с хорошим аппетитом, — медленно проговорила Инна, — не бейте её.

— Работать пойду, — неслась дальше Зоя, — профессия в руках нужная, парикмахер, деньги рекой потекут. Нам бы только где голову преклонить. Кристина может что-нибудь по хозяйству: убрать, стирать, готовить. Уж не гоните нас!

Я поглядела на Веру, абсолютно безучастно евшую овсяную кашу. Славная, однако, компания подбирается! Ненормальная девица и безработная беженка с девочкой. Ну зачем я назвалась Дарьиной дочерью? Надо немедленно внести ясность. И что дальше? Выставить их на улицу? Усталую, измученную женщину и оголодавшую до последнего предела девочку?

— Никто вас не гонит, — твёрдо сообщила Инна, — ешьте, отдыхайте, а там решим. Сейчас позвоню Ольге Подкопаевой, у них в больнице санитарок берут, дают общежитие, а кушать можно в столовой, от больных много остается.

— У нас прописки нет, — напомнила Зоя.

— Ничего, — легкомысленно отмахнулась Инна, — Украина — не московия, здесь всё по другому. Кроме того, у нас приятель Юрка в милиции работает, поможет.

— Счастье-то, счастье! — закричала Зоя и бросилась на пол. — Давай, Кристина, становись на колени, кланяйся моей племяннице золотой, дай, дай поцелую.

И она, вытянув вперёд руки, поползла ко мне на коленях. Я в ужасе отпрянула и налетела на Веру, которая по-прежнему без лишних эмоций глотала овсянку.

Инна побледнела и кинулась поднимать Зою, но та как-то странно выпучила глаза, потом приложила левую руку к груди, тихо сказала:

— Печёт очень, прям огнём горит, — и упала на бок, неловко подогнув правую ногу.

Инна понеслась к холодильнику за валокордином, но влить в Зою лекарство мы не смогли. Она не желала ничего глотать, пахучая жидкость текла по подбородку, глаза, странно открытые, не мигали.

Зоя умерла. Началась томительная процедура. Сначала прибыли два парня, которые изъяснялись как индейцы или глухонемые, в основном знаками с небольшой долей междометий.

— А-а-а, — пробормотал один, — ты, это, того, в общем.

— Да, — отреагировал другой, — оно, конечно, надо бы.

— Ну давай, — велел первый.

— А-а-а, — протянул второй, — надо, да?

— Да! — припечатал первый.

Следом появился мужик постарше, владевший словарным запасом лесоруба Верховины. Он быстро навёл порядок. Записал наши с Инной паспортные данные, повертел в руках документы, найденные в сумочке у Зои, и раздражённо протянул:

— Ну ни фига себе, головная боль, прописка в городе Грозный.

— Она наша дальняя родственница, — быстро сообщила Инна, — только что прибыла.

— Сердце, пожалуй, больное, — то ли спросил, то ли определил милиционер и сел писать какие-то бесконечные бумаги.

Кристина и Вера как испарились. Я же решила уточнить ситуацию и поинтересовалась:

— Вот предположим, нашла на улице человека без памяти, что делать?

— Как это нашла, — буркнул мужик, — валялся в канаве?

— Нет, женщина в ночной рубашке стояла возле дома. Ничего не помнит — ни как зовут, ни фамилию.

— И где она? — заинтересовался мент.

Но мне отчего-то не захотелось говорить правду, и я быстренько ответила:

— Ну это так, для общего образования.

— А раз так, — гавкнул мужлан, — то нечего мешать людям работать, и так из-за вас столько времени зря потерял!

Я уставилась на него во все глаза. Интересное дело, можно подумать, что он играет в симфоническом оркестре, а тут его заставили ехать на труп. Да ведь это и есть его работа! Ну погоди, грубиян, привык, наверное, бабулек с укропом от метро гонять.

Сделав самое сладкое лицо, я защебетала:

— Понимаете, пишу детективные романы, придумала интересный поворот: главная героиня находит на улице женщину, потерявшую память. Как ей следует поступить?

— На такой случай, — принялся словоохотливо пояснять только что крайне нелюбезный сотрудник правоохранительных органов, — существуют приёмники-распределители, доставят туда.

— А дальше? — не успокаивалась я.

— Ну, — милиционер почесал голову шариковой ручкой, — там обученный персонал, разберутся.

— Как?

— В больницу свезут психиатрическую, лечить станут, она всё и вспомнит.

Я тяжело вздохнула. Знаю, знаю, какие порядки в этих милых учреждениях. Целый месяц, польстившись на приличную зарплату, мыла полы в сумасшедшем доме. Выдержала только тридцать дней и с позором бежала. Ей-богу, не знаю, кто там страшнее — несчастные больные или средний медицинский персонал. Невероятные вещи проделывали они с теми, кто пытался спорить с медиками. Пеленали мокрыми простынями, привязывали на сутки к кровати. Я уже не говорю об уколах аминазина. Никто не станет лечить несчастную Верочку, подержат несколько месяцев — и сдадут в приют, поселят возле никому не нужных стариков и олигофренов. Я невольно вздрогнула:

— И это всё?

— А чего надо? — удивился мужик. — Государство заботится о таких людях.

Ещё хуже. Спаси нас, Господи, от необходимости просить у нашего государства помощи.

— Только имейте в виду, — подытожил мент, — субсидию на похороны вам не дадут.

— Почему? — поинтересовалась Инна.

— По месту жительства положена.

— Но она из Грозного!

— Там и получите, — преспокойненько заявил "дядя Стёпа" и захлопнул планшет.

Я поглядела на Инну.

— А от чего скончалась Зоя?

— Вскрытие покажет, — равнодушно бросил милиционер и ушёл.

Не успел он скрыться за дверью, как опять раздался звонок. Мы так и подпрыгнули. Наверное, скоро при звуках его весёлой трели у меня будет приключаться медвежья болезнь. Что ещё на нашу голову?

Но за дверью, робко переминаясь с ноги на ногу, стоял мой ученик Тёма.

— Тётя Оксана, — пробормотал он, — вы забыли, да?

Точно, совершенно вылетело из головы.

— Идём, детка, — сказала я и пошла в соседнюю квартиру.

Тёмочка — замечательный двоечник. Больше всего на свете он любит покушать, причем особых пристрастий в еде не имеет. Ест всё подряд, ему нравится сам процесс. Результат налицо, вернее на теле. Весит Тёмка значительно больше меня, впрочем, это неудивительно. Учение дается ему с трудом: ну не лезет наука в детскую голову. В дневнике ровными рядами стоят двойки, но в четверти, да и в году волшебным образом выходят вожделённые тройки, и Тёмочка переползает в следующий класс. Впрочем, любым чудесам находятся вполне реальные объяснения. Во-первых, Тёмка милый и абсолютно неконфликтный ребёнок. Учителя частенько используют его в качестве тягловой силы: просят донести до дома неподъёмную сумку с тетрадями или переставить парты. Артём никогда не отказывает, его любят, и учительская рука сама собой выводит "удовлетворительно". А во-вторых, Наташа, его мать, постоянно таскает в школу всевозможные презенты. Сколько раз я говорила ей:

— Забери парня из этой школы. Не тянет он. Немецкий пять раз в неделю по два часа! Ну куда ему?! Отдай после девятого класса учиться на повара или парикмахера!

Но нет предела родительскому тщеславию. Наташа категорично заявляет:

— Никогда. Я всю жизнь копейки считаю, пусть хоть мой ребёнок в люди выйдет, высшее образование получит. Ты его тресни, если лениться начнёт, но немецкий он обязан знать.

Вот мы и продираемся сквозь дремучие заросли чужого языка, как кабан через терновник, оставляя повсюду капли крови, в основном моей, потому что Тёме, честно говоря, всё по фигу, и он только ждёт вожделенного мига, когда за "репетиторшей" захлопнется дверь. Пару раз он хитрил и переводил стрелки будильника вперёд, но теперь я умная и приношу часы с собой.

Глубоко вздохнув, словно пловец перед многокилометровым заплывом, я как можно более ласково произнесла:

— Ну, котёночек, давай, начнём с глаголов.

Наверное, в каждом языке есть свои грамматические примочки. Посудите сами. Например, глагол "класть". Я кладу, ты кладёшь, он кладёт. Вроде просто, но почему тогда сотни и сотни людей произносят: "Я покладу"? А близкий ему по смыслу "положить"? Я положу. Так нет. Во многих устах он звучит по-другому: я ложу. Ложу, и точка! Парадоксальным образом иностранцы, хорошо знающие русский язык, никогда не совершают подобных ошибок. Им вдолбили в голову, что это неправильно. Впрочем, и у немцев полно своих "грамотеев", не знающих правил собственного языка. Трудности чаще всего возникают с глаголами сильного и неправильного спряжения. Три основные формы этих глаголов следует заучить наизусть, как молитву, иначе никогда не скажешь правильно фразу в прошедшем времени.

— Ну, Тёмочка, давай глагол "читать" — lesen.

— Lus, gelusen, — выпалил мальчик.

— Не попал! Еще разок — lesen.

— Laste, gelasen, — пробормотал толстячок.

— Нет, котёночек, соберись: lesen.

— Lis, gelisen, — снова попал пальцем в небо Тёма.

Я тяжело вздохнула и, чтобы не дать ему затрещину, крепко сцепила под столом руки. А ещё говорят, что ангельское терпение можно приобрести только в результате медитаций и молитв! А вот и нет, стоит месячишко позаниматься с Тёмой, и вашему умению владеть собой позавидуют буддистские монахи. Если, конечно, вы не убьёте Артёмку в первые же дни.

— Котёночек, ты не знаешь.

— Я учил, — заныл Тёма, косясь на будильник, — честное слово, всё делал, как велели, перед сном десять раз прочёл.

— Понимаешь, — принялась я проникновенно объяснять ленивому мальчишке суть, — могу помочь написать сочинение или растолковать правило, но открыть тебе голову и ложкой положить туда знания мне слабо. Надо и самому чуть-чуть поработать. Ну, котик, lesen.

Я закрыла глаза.

— Las, gelesen.

Из суеверия я не стала открывать глаз.

— Отлично, gehen.

— Ging, gegangen, — опять совершенно верно.

Я открыла глаза и строго велела:

— Отдавай шпаргалку!

— Это не я, — опять заныл Тёмка и ткнул пальцем в сторону двери, — это она!

Там стояла Кристина. Увидав мой удивленный взор, девочка засмущалась:

— Простите, случайно вышло, меня прислала Инна, сказать...

— Погоди, — перебила я её, — ты знаешь немецкий?

— Немного, — ответила Кристина, — в колледже пятёрки ставили.

Мы поболтали чуть-чуть, и я с восхищением признала, что девочка великолепно владеет языком, а произношение у нее безукоризненное.

Хорошие, однако, школы были в Грозном, если там давали такие знания.

— Летом папа обычно отправлял меня в Германию на три месяца, — как ни в чём не бывало продолжала Кристина.

"Ничего себе! Наверное, Зоя с мужем отлично зарабатывали! Что же она тогда плела про парикмахерскую и отсутствие денег?" — подумала я.

— Папа говорил: "Учись, дочка, дело тебе передам".

— И что у него за дело?

Кристина замялась:

— Всего точно не знаю, вроде магазины и ещё что-то.

Учебник немецкого языка выпал у меня из рук.

— Они что, с мамой в разводе были?

— Моя мама умерла, — тихо произнесла Кристина.

— Извини, просто очень удивилась. Раз твой отец столь состоятельный, как же он бросил вас в Грозном?

Произнеся эту фразу, я тут же осеклась. Надо же быть такой дурой! Зоя-то говорила, что Ивана убили! Сейчас Кристина разрыдается.

Но девочка стойко выдержала удар. Секунду она, не мигая, глядела в сторону, потом ответила:

— Зоя мне не мать.

Я почувствовала лёгкое головокружение.

— А кто?

— Никто.

— Как же ты с ней познакомилась, где?

— Она меня на дороге подобрала, возле села Мартан.

— Артём, — строго приказала я, — садись и учи глаголы, через час вернусь и проверю.

Дома мы усадили Кристину на кухне и велели рассказать всё по порядку.

Девочка начала перечислять события своей короткой, но бурной жизни.

Глава 4

Родом она из Донецка. Папа — Изгорев Анатолий Иванович, бизнесмен, предприниматель, богатый человек. Кристину в колледж возил шофёр, а дома за ней ухаживала няня. Мама девочки скончалась.

Жизнь Кристины текла размеренно и счастливо в окружении подруг, игрушек и прочих радостей. Однажды шофёр отвёз её к подружке в гости, а часов в семь вернулся и сказал, что папа велит срочно ехать домой. Он довёл Кристину до машины, девочка села в салон и увидела там приятного черноволосого мужчину.

— Это близкий друг папы, — объяснил шофёр, заводя мотор.

Не подозревая ничего плохого, наивная девочка села рядом с незнакомцем. Вскоре она почувствовала лёгкий укол в ногу, и наступило беспамятство.

Очнулась Кристина в каком-то доме, в довольно большой комнате с плотно закрытыми окнами. Девочка начала стучать в запертую дверь, она открылась, и появилась стройная женщина, замотанная платком.

С сильным акцентом она объяснила Кристине, что шуметь на надо, что её похитили и отпустят, когда папа заплатит требуемый выкуп. Бить и морить голодом её не станут. Вместо туалета ей предложили стоявшее в углу ведро. Свои обещания баба сдержала. Раз в день в комнату всовывали железную миску, доверху набитую кашей, в ней утопали толстые ломти хлеба. Рядом ставили бидон с водой. Никто и пальцем не тронул девочку, но из комнаты её никуда не выпускали. Первые дни Кристина рыдала как безумная, потом успокоилась, узнала у тюремщицы число и с 18 сентября принялась делать на стене зарубки. Самыми мучительными были невозможность помыться, сменить бельё и скука. Делать было абсолютно нечего. Кристина попробовала спать сутками, но здоровый детский организм отказывался подчиняться такому графику. Тогда она стала просить у бабы что-нибудь почитать. Тётка не ответила ни "да" ни "нет", но вечером бросила в камеру потрёпанные томики. Кристина радостно кинулась смотреть, что ей дали. Коран на русском языке и "Похождения Ходжи Насретдина". Оба произведения Кристина выучила почти наизусть, и если бы мусульмане разрешили, могла бы запросто работать муллой. Во всяком случае, суры Корана она распевала не хуже выпускников медресе.

В декабре в комнату неожиданно вошёл незнакомый мужик — худощавый, гибкий, с пышной чёрной бородой. Он глянул на Кристину хищными звериными глазами и исчез. Тут же за стеной началась перебранка.

Кристина давно поняла, что её держат в жилом доме. Со двора часто раздавались детские крики, языка она не понимала, а из глубин дома доносилась неразборчивая речь. Случались и скандалы, но такой приключился впервые. Хозяева орали так, что сносило крышу. Визгливые женские дисканты перекрывали глухие мужские басы, неожиданно раздался выстрел, визг, плач. Успокоились нескоро. Уже ночью, когда Кристина спала, тихо вошла тюремщица. Она потрясла девочку за плечо и, приложив палец к губам, прошептала:

— Кристина, иди за мной, только тихо.

Кристина вышла во двор и чуть не ошалела, вдохнув свежий морозный воздух. Но баба, не обращая внимания на её слабость, проволокла пленницу до сарая, впихнула внутрь и сказала:

— Слушай меня!

Кристина напряглась. Тётка ухватилась за конец платка, и девочка наконец впервые увидела её лицо. Перед ней стояла молоденькая девушка лет пятнадцати, не больше. Торопясь, она вываливала Кристине информацию.

Семья, удерживающая Кристину, зарабатывает на жизнь похищением людей. От отца Кристины ожидали большой куш, но вчера пришло сообщение, что Анатолий Изгорев погиб. Бизнесмена взорвали в собственной автомашине. Следовательно, денег не будет, и Кристину хотят убить. Собственно говоря, это собирались сделать ещё вчера, но, на Кристинино счастье, начали разбираться с одной из невесток, заподозренных в неверности, вот и отложили казнь Кристины на утро.

— Иди по дороге через поле, — напутствовала бывшая тюремщица, протягивая девочке цветастую юбку, зелёную шерстяную кофту, куртку и большой чёрный платок, — там блокпосты рашистов стоят.

— Что, где? — не поняла Кристина.

— Так война у нас, — пояснила девушка, — рашисты напали на нас и теперь с чеченцами дерутся, топай вперед, и наткнёшься на них. Да, вот ещё, держи.

Кристина повертела в руках бумажку с непонятными значками.

— Это зачем?

— Тут написано, что ты немая, — пояснила спасительница, — вдруг на чеченцев наткнёшься, покажешь. Мы убогих почитаем, никто и пальцем не тронет, только платок не разматывай — это не принято. Прикрывайся и глаза опускай. Поняла?

Кристина кивнула.

— Ну иди, — велела добрая самаритянка.

— Тебе попадёт, — прошептала Кристина.

— А, — махнула рукой девчонка, — я их семью ненавижу, живу в жёнах у старшего сына, никто мне ничего не сделает. Твою комнату свекровь запирает, вот ей точно секир башка будет. Давай, двигай.

— Возьми браслетик на память, правда, там моё имя. А как тебя зовут? — спросила Кристина.

— Хафиза, — ответила девушка и вытолкала её из сарая.

Стоял страшный холод. Кристина побрела по дороге. Ноги, ослабевшие за несколько месяцев плена, плохо слушались, к тому же добрая Хафиза, дав одежду, забыла про обувь, и Кристина шла в тоненьких туфельках. Наконец на тропинке попался стог. Девочка, как сумела, обернула ноги сеном. Стало теплее. Тропинка петляла туда-сюда, потом впереди показалась большая дорога. Кристина, боявшаяся теперь всех, легла в глубокую придорожную канаву и принялась разглядывать тех, кто брёл по бетонке. Никаких людей в военной форме она не заметила. Сначала протащилась довольно плотная группа горланящих чеченок, потом проехала машина, следом появилось несколько женщин с клетчатыми сумками. Одна, задыхаясь, села на обочину как раз возле того места, где пряталась Кристина. Женщина была явно русская, с простым славянским лицом, усталым, но добрым. Так она встретила Зою. Выслушав Кристину, женщина вытащила из сумки старые, но целые кроссовки, тёплые шерстяные носки и полбуханки хлеба. Они пошли вместе в сторону границы.

— Не надо тебе к военным, — поучала Зоя, — раз отец погиб, а родственников нет, значит, сдадут тебя в детский дом. Держись за меня, вместе до Харькова доберёмся.

Зоя собственноручно вписала в свой паспорт Кристину в графу "Дети".

— Скажем, что твоё свидетельство о рождении потерялось, — объяснила она, — а мой паспорт цел, к тому же подтвержу, что ты — моя дочь. Все и поверят.

Она оказалась права. Ни у кого женщина с девочкой не вызвали ненужных подозрений.

— Нам бы только до Харькова добраться, — твердила Зоя, — там Дарья поможет, родная кровь, сестра.

— Надо же, — тихо произнесла Инна, — какая Зоя добрая женщина была.

Кристина улыбнулась:

— Она хорошая, только очень вспыльчивая, если чего не так сделаешь, запросто может по шее надавать, но потом быстро отходит и даже извиняется.

Я вздохнула. Наверное, у них с Дарьей это было семейное, хорошо хоть Зоя не пила.

— Она меня спасла, — прошептала Кристина, — называла дочкой.

Голос девочки прервался, и она молча уставилась в окно.

У меня защемило сердце. Это сколько же должен пережить ребёнок, чтобы разучиться плакать!

— И куда мне теперь? — спросила вслух Кристина. — В детдом?

Инна хлопнула ладонью по столу:

— Никаких приютов. Если Зоя звала тебя дочерью, то мы тебе тётки. Тётя Оксана и тётя Инна. Впрочем, можешь звать нас просто по именам, всё-таки родственники.

Кристина заморгала: