Окно Иуды E-Book

Джон Диксон Карр

• Herausgeber: Иностранка
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 332

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Золотой век детектива оставил немало звездных имен — А. Кристи, Г. К. Честертон, Г. Леру и др. В этой яркой плеяде Джон Диксон Карр (1906–1977) занимает самое почетное место. «Убийство в запертой комнате», где нет места бешеным погоням и перестрелкам, а круг подозреваемых максимально ограничен, — излюбленный прием автора. Карр заманивает читателя в сети ловко расставленных ловушек, ложных подсказок, обманных ходов и тонких намеков и предлагает принять участие в решении хитроумной головоломки. Вниманию читателей предлагается роман «Окно Иуды», один из самых известных в творчестве Карра, а также романы «Смерть в пяти коробках» и «Читатель предупрежден», в которых мы снова встретимся с обаятельным и эксцентричным сэром Генри Мерривейлом, по признанию критиков одним из самых неординарных сыщиков в детективной литературе. Все романы, включенные в настоящее издание, представлены в новых переводах.

Leseprobe

Оглавление

Пролог. Что могло случиться

Глава первая. «Достичь истинного примирения...»

Глава вторая. «Взгляните на фотографию номер пять...»

Глава третья. В маленьком темном коридоре

Глава четвертая. «Либо окно есть, либо его нет...»

Глава пятая. «Здесь не логово великана...»

Глава шестая. Фрагмент синего пера

Глава седьмая. Возле потолка

Глава восьмая. Старый медведь еще не ослеп

Глава девятая. «Алая мантия не спеша...»

Глава десятая. «Я вызываю обвиняемого...»

Глава одиннадцатая. В центре внимания

Глава двенадцатая. «Сначала найти, потом отследить...»

Глава тринадцатая. Штемпельная подушечка — ключ ко всему делу

Глава четырнадцатая. Тайминг для лучников

Глава пятнадцатая. Какой формы окно Иуды

Глава шестнадцатая. «Я сам его покрасил...»

Глава семнадцатая. Окно открывается

Глава восемнадцатая. Вердикт

Эпилог. Что случилось на самом деле

Примечания

John Dickson Carr

THE JUDAS WINDOW

Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1938

Published by arrangement with David Higham Associates Limited and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Перевод с английского Кирилла Красника

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

План дома Флеминга выполнен Александром Сабуровым.

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Карр Дж. Д.

Окно Иуды : роман / Джон Диксон Карр ; пер. с англ. К. Красника. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2025. — (Иностранная литература. Классика детектива).

ISBN 978-5-389-28070-0

16+

Золотой век детектива подарил нам множество звездных имен. Произведения таких писателей, как Агата Кристи, Гилберт Честертон, Эрл Стэнли Гарднер, Рекс Стаут, развивали и совершенствовали детективный жанр, их романы, безоговорочно признанные классикой, по сей день любимы читателями и являются эталоном качества для последующих поколений авторов детективных историй. Почетное место в этой плеяде по праву принадлежит Джону Диксону Карру (1906–1977) — виртуозному мастеру идеально построенных «невозможных преступлений в запертой комнате».

Роман «Окно Иуды» продолжает серию книг о великолепном сэре Генри Мерривейле — обаятельном, эксцентричном, взбалмошном толстяке, ставшем, по признанию критиков, одним из самых неординарных сыщиков в детективной литературе.

© К. В. Красник, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2024Издательство Иностранка®

Пролог

Что могло случиться

Субботним вечером, 4 января, молодой человек, который в ско­ром времени собирался сыграть свадьбу, отправился в дом на Гросвенор-стрит, чтобы познакомиться с будущим тестем. В молодом человеке не было ничего примечательного, кроме, пожалуй, того, что он был немного богаче, чем большинство его сверстников. Джимми Ансвелл был высок, благодушен и белокур. Он принадлежал к тому типу легких на подъем людей, который всем по душе; злоба и зависть были ему неизвестны. Он увлекался (как мы с вами) чтением детективных историй. Иногда выпивал слишком много, иногда (как мы с вами) вел себя как последний дурак. Наконец, в качестве наследника имения покойной матери его можно было, без сомнений, причислить к достойным внимания холостякам.

Пожалуй, стоит держать в уме все эти подробности во время расследования дела об убийстве, получившем название «Раскрашенная стрела».

Вот события, которые привели к посещению дома номер двенадцать на Гросвенор-стрит. Во время рождественской вечеринки в Суссексе Ансвелл познакомился с Мэри Хьюм. Их любовная связь возникла внезапно и всерьез. Они обсуждали свадьбу уже через двенадцать часов после первой встречи, а к Новому году состоялась помолвка. Воспользовавшись случаем, кузен Ан­с­велла капитан Реджинальд, который познакомил влюбленных, потребовал за свои труды пятьдесят фунтов. Ансвелл выписал ему чек на сотню и в дальнейшем совершил еще не один безумный поступок в таком же роде. Мэри написала о помолвке отцу и получила от него в ответ искренние поздравления.

Что не могло не обнадежить влюбленных. Мистер Эйвори Хьюм, директор Банка столицы и округов и бывший управляющий отделением этого банка в Сент-Джеймсе, не был склонен относиться к подобным вопросам легкомысленно. Можно сказать, его характер состоял в равных долях из прямоты и подозрительности, которые он неизменно проявлял с самого начала своей карьеры в небольшом фабричном северном городке. Поэтому, когда 4 января Джим Ансвелл оставил праздничную вечеринку и приехал по делам в Лондон, новоиспеченный жених решил не откладывая позвонить своему будущему тестю. Лишь одно обстоятельство оставило его в недоумении. Когда Мэри провожала его на девятичасовой поезд, он отметил необыкновенную бледность ее лица.

Джим Ансвелл размышлял об этом по пути на Гросвенор-стрит в начале седьмого вечера. Ему не пришлось звонить Эйвори Хьюму. Старик сам позвонил Джиму домой в середине дня и пригласил к себе. Хьюм был леденяще вежлив и формален, что, как смутно предполагал Ансвелл, должно было соответствовать обстоятельствам: «Учитывая все, что я слышал, полагаю, нам стоит уладить вопрос относительно моей дочери. Подойдет ли вам шесть часов вечера?»

«Я бы не назвал это приглашение дружелюбным», — по­думал Ансвелл. Старик мог бы, по крайней мере, позвать его на ужин. Время было поздним, и его такси медленно продвигалось в сыром белом тумане. Ансвелл с удивлением вспоминал испуганное лицо Мэри. Черт возьми, Хьюм не мог быть настолько ужасен! А если он таким окажется, его послушный зять готов был популярно объяснить, куда конкретно этот мистер Хьюм может отправляться! Затем Ансвелл сказал себе, что все это чепуха. К чему так нервничать? В наши дни всякий, кто чувствует себя не в своей тарелке перед встречей с семьей невесты, рискует прослыть персонажем дурной комедии.

Однако то, что произошло дальше, комедией не назовешь.

Дом номер двенадцать по Гросвенор-стрит оказался точно таким, как предполагал Ансвелл: массивное строение из желтого песчаника с неуместными балкончиками. Типичный дворецкий провел его в типичный внушительный холл, заполненный ти­каньем старинных напольных часов; стрелки показывали десять минут седьмого.

— Мое имя... э-э-э... Ансвелл. Мистер Хьюм меня ожидает.

— Да, сэр. Могу я взять вашу шляпу и пальто?

В этот момент, совершенно случайно, Джим обронил свою шляпу. Котелок покатился через весь холл на другую сторону. Ан­с­велл почувствовал, как краснеет его шея под воротничком, ко­гда увидел себя со стороны: неуклюжий чурбан, стоящий в окружении благочинной мебели, пока невозмутимый дворецкий идет за его шляпой. Он сказал первое, что пришло на ум:

— Пожалуй, я останусь в пальто. — Выпалив эту идиотскую фразу, он добавил почти грубо: — Проводите меня к мистеру Хьюму.

— Да, сэр. Следуйте за мной.

Ансвелла проводили в комнату в задней части дома. Когда они проходили мимо высокой лестницы в центре холла, он заметил, что кто-то смотрит на него сверху; ему показалось, что он разглядел приятное лицо женщины в очках. Должно быть, то была мисс Амелия Джордан, экономка; о ней упоминала Мэри. Интересно, подумал Ансвелл, будет ли участвовать в смотринах и брат старика, доктор Спенсер Хьюм.

— ...К вам, сэр, — произнес дворецкий, открывая дверь высокой комнаты, обставленной наподобие конторы, если не считать крупного буфета у стены.

В центре помещения на современном столе с плоской столешницей горела современная настольная лампа. Два окна, закрытые железными ставнями, еще больше наводили на мысли о конторе (или банковском сейфе). В прошлом веке помещение пред­ставляло собой просторную, несколько прохладную гостиную, теперь же золотые обои были заменены на черные, а в интерьер добавлена парочка неудобных кресел. В стене напротив двери располагался камин из белого мрамора, демонстративно лишен­ный всякого декора. Единственное украшение, которому позволили остаться в комнате, висело над камином: три стрелы, обра­зующие треугольник; каждая окрашена в свой цвет, на каждой вырезана дата. Оперение стрел высохло и пожухло. В центре тре­угольника была бронзовая табличка или медальон.

Отец Мэри поднялся из-за стола; его лицо блестело от света лампы. Похоже, он только что закрыл шахматную доску и сложил фигуры в ящичек, который сейчас отодвинул от себя. Эйво­ри Хьюм был плотным энергичным мужчиной среднего роста, весьма бодрым для своих шестидесяти лет, с тяжелым взглядом. Остатки пепельных волос аккуратно покрывали большой череп. На нем был надет серый твидовый костюм с высоким старомодным воротничком и косо сидящим галстуком. Поначалу Ан­с­веллу не понравилось выражение его несколько выпуклых глаз, но вскоре он изменил свое мнение.

— Можешь идти, Дайер, — обратился Хьюм к дворецкому. — Подгони машину для мисс Джордан. — Его голос ничего не выражал. Во взгляде, брошенном на гостя, не было ни враждебности, ни радушия; он был таким же невыразительным, как голос. — Пожалуйста, садитесь. Мне кажется, нам о многом стоит поговорить.

Хьюм подождал, пока закроется дверь, затем опустился в кресло за столом и принялся изучать свои руки. У него были толстые пальцы с ровными, ухоженными ногтями. Внезапно он произнес:

— Вижу, вы разглядываете мои трофеи.

Ансвелл снова покраснел и, ощущая странное напряжение, отвел глаза от треугольника за спиной хозяина. Нижняя стрела, заметил он, была выкрашена в пыльный желто-коричневый цвет; на ней была указана дата: «1934».

— Вы увлекаетесь стрельбой из лука, сэр?

— В детстве на севере мы стреляли из сорокафунтового лука, как здесь мальчишки играют в крикет и футбол. В этих краях, как выяснилось, стрельба из лука относится к числу модных развлечений. — Эйвори Хьюм умолк, казалось, он тщательно об­думывает каждую свою фразу, рассматривая ее со всех сторон, как люди рассматривают убранство дома; затем он продолжил своим скучным голосом: — Я состою в Королевском обществе лучников и в Обществе кентских лесничих. Эти стрелы — трофеи с их ежегодного состязания. Тот, кто первым попадет в золото...

— В золото? — переспросил гость, заподозрив в этих словах какой-то намек.

— Центр мишени. Первый попавший в золото становится Хозяином Леса на весь следующий год. За последние двенадцать лет я победил три раза. Стрелы по-прежнему остры — ими запросто можно убить человека.

Ансвелл подавил желание вскинуть на говорившего удивлен­ный взгляд.

— Весьма полезно, — сказал он. — Но послушайте, сэр, что вы имеете в виду? Я пришел сюда не для того, чтобы красть ложки или совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо. Дело в том, что я хочу жениться на мисс Хьюм и... ну, в общем... Как насчет этого?

— Весьма благородно с вашей стороны, — ответил Хьюм, впер­вые улыбнувшись. — Могу я предложить вам виски с содовой?

— Спасибо, сэр, — с облегчением сказал гость.

Хьюм поднялся и подошел к буфету. Открыв графин, он разлил виски по двум стаканам, сильно разбавил напиток содовой и вернулся к столу.

— Позвольте пожелать вам всяческих успехов, — произнес он. Выражение его лица слегка переменилось. — Мистер Джеймс Кеплон Ансвелл. — Он произнес это имя, не сводя со своего гос­тя пристального взгляда. — Буду с вами откровенен. Эта свадьба была бы выгодна для обеих сторон. Как вам известно, я уже дал свое согласие. У меня нет никаких возражений... — (Ансвелл пробубнил что-то неразборчивое в свой стакан.) — Я имел честь быть знакомым с покойной леди Ансвелл, и мне прекрасно известно, что финансовое состояние вашей семьи не пустой звук. Поэтому я собираюсь сказать вам... Молодой человек, что с вами? Вы сошли с ума?

Ансвелл увидел, как рука хозяина, державшая стакан, замерла на полпути ко рту, а на лице появилось выражение сильного испуга. Зрение Ансвелла помутилось, он почувствовал сильное жжение в горле, которое затем распространилось вдоль плеч и вверх, к вискам. Голова закружилась, картина утратила четкие очертания. Стол бросился на него, и Ансвелл понял, что зава­ливается вперед. В его голове, прежде чем он потерял сознание, возникла бе­зумная догадка о том, что напиток был отравлен; однако ее быстро заглушил невыносимый шум в ушах.

Впрочем, ход его мыслей не прервался окончательно, даже несмотря на боль. «Напиток был отравлен» — эти слова продол­жали вертеться в сознании, словно возвращаясь вместе с ним к жизни. Джеймс Ансвелл выпрямился, чувствуя твердую спинку крес­ла; его голова будто поднималась к потолку длинными спиральными витками. Он поборол подступающую тошноту, что удалось далеко не сразу, и наконец разлепил глаза, быстро заморгав под ярким светом настольной лампы.

Мгновение паники сменилось неотчетливым пониманием, где именно он находится. Затем в одно мгновение все встало на свои места. Хьюм давал ему свое благословение, когда он потерял сознание. Похоже, хозяин дома подмешал что-то в его виски. Но это не имело никакого смысла. Зачем Хьюму отравлять его напиток? И где, во имя всего святого, Хьюм находился сейчас?

Внезапно почувствовав настойчивую потребность немедленно отыскать хозяина дома, Ансвелл заставил себя подняться на ноги. Голова разрывалась на части; во рту, полном слюны, оставался сильный привкус мяты. Он придет в норму, как только с кем-нибудь поговорит. Ансвелл чувствовал себя так, будто опоздал на поезд или увидел хвост процессии, в которой должен был принимать участие, исчезающий в конце улицы за углом. Что произошло и сколько он пробыл в отключке? Пальто было по-прежнему на нем, и Ансвелл стал неуклюже рыться в карманах в поисках часов. Когда он вошел в дом, было десять минут седьмого. Теперь стрелки его неправдоподобных часов показывали шесть тридцать.

Он схватился рукой за стол и уставился под ноги, пытаясь сфокусировать плавающий взгляд. В тот момент он заметил чью-то старомодную туфлю и несколько дюймов обтягивающего ногу носка. Ансвелл обошел вокруг стола, споткнувшись о чью-то ногу.

— Поднимайтесь! — услышал он свой голос. — Поднимайтесь, черт возьми! — Затем добавил жалобным голосом: — Встаньте с пола и скажите что-нибудь!

Эйвори Хьюм вставать не собирался. Он лежал на левом боку между окном и столом (откинутая правая рука почти касалась ножки, как будто он пытался ее схватить). Ансвелл перевернул его на спину. Нечто повернулось вместе с телом, и Ансвелл резко дернулся назад. В этот момент он заметил кровь. Длинная узкая стрела торчала из груди Хьюма, погруженная в сердце на восемь дюймов. На ее конце трепетали лохматые пыльные перья.

Мужчина был мертв, но еще не успел остыть. На суровом ли­це застыли удивление и злоба; высокий воротник и галстук смяты, руки покрыты пылью, на правой ладони — свежая царапина.

Пытаясь встать на ноги и одновременно отпрыгнуть подальше от тела, Ансвелл повалился на спину. В этот момент он почувствовал в заднем кармане брюк под пальто некий предмет (что это было, он выяснил потом). Ситуация была невероятная: Хьюм лежал на ковре посреди своего кабинета, в перепачканном кровью пиджаке, насаженный на вертел, как цыпленок. Настольная лампа деловито освещала бумаги на столе, светло-коричневый ковер и раскрытый рот мертвеца.

Молодой человек в панической растерянности оглядел комнату. Позади него располагалась дверь. Слева — два забранных железными ставнями окна. Справа у стены стоял буфет. На стене прямо перед ним висели стрелы — теперь только две. Та, что составляла основание треугольника, с датой «1934», торчала из мистера Эйвори Хьюма. Ее древко было окрашено в пыльный желто-коричневый цвет, оперение состояло из трех перьев. Половина центрального синего пера была оторвана.

С того момента, как Ансвелл вошел в этот дом, он почувствовал: что-то здесь неладно. Его беседа с Хьюмом представлялась ему фантастичной. Седой дворецкий, большие часы, отмеряющие время в холле, женщина на лестнице — все это казалось отдельными частями ловушки, иллюзии. Кто-то пришел сюда, пока он лежал без сознания, и убил Хьюма. В таком случае где убийца находился теперь? Было очевидно, что в комнате его нет: здесь совершенно негде спрятаться, нет даже шкафа.

Пятясь назад от тела, Ансвелл услышал громкий и настой­чивый звук — то было тиканье его часов, которые он по-преж­нему сжимал в руке. Он вернул их обратно в карман и направился к двери; безуспешно повернув дверную ручку несколько раз, Ан­свелл осознал, что дверь заперта изнутри на засов.

Но кто-то же выбрался отсюда! Он медленно приблизился к окнам. Железные ставни на каждом окне были закрыты на плос­кие стальные щеколды, плотно задвинутые в пазы.

Ансвелл стал поспешно обходить комнату. Других выходов не было. Единственным предметом, который он не заметил преж­де, был электрический обогреватель, стоящий за решеткой беломраморного камина. Через каминную трубу невозможно ни попасть в комнату, ни выйти из нее: дымоход казался не толще дюйма и был покрыт толстым слоем непотревоженной сажи. Ан­с­велл вдруг почувствовал, как ему жарко в пальто (будто на него дохнуло огнем из камина). Неужели Хьюм покончил с собой, сойдя с ума и решив исполнить причудливый танец смерти, чтобы повесить убийство на другого (расхожий сюжет в книжках, которые любил читать Ансвелл)? Чепуха! Тогда единственным подозреваемым был...

Разумеется, никто не поверит в то, что он это сделал? Зачем ему убивать Хьюма? К тому же он мог легко объясниться: ему подмешали что-то в напиток. Ансвелл не заметил, как это сделал Хьюм, однако виски наверняка был кем-то отравлен. Он мог это доказать. Пришла абсолютно ясная мысль: свой виски он не допил. Когда первая волна накрыла его, Ансвелл машинально поставил стакан на пол возле своего кресла.

Он поспешил взглянуть на то место, но стакан исчез, и Ан­с­велл нигде не смог его найти. Стакан, из которого пил Хьюм, то­же пропал.

С легким, несколько неопределенным чувством страха Ан­с­велл внимательно осмотрел буфет, обнаружив хрустальный графин с виски, сифон с содовой и четыре высоких стакана. Графин был наполнен до самой крышки; ни капли содовой не покидало, казалось, сифона; четыре стакана были чисты, прозрачны и, очевидно, никем не использовались.

Позже он припомнил, что в тот момент произнес вслух ка­кие-то слова, не понимая их смысла, просто чтобы заглушить свои мысли, как будто разговаривая, он перестал бы размышлять. Од­нако размышлять было необходимо. Время не стояло на месте: он все еще слышал тиканье часов. Если дверь и оба ок­на закрыты изнутри, значит он единственный человек, который мог убить Хьюма. Казалось, его любимые романы превратились в ночной кошмар. Полиция реального мира ни за что не поверит в его невиновность — его повесят. Легко рассуждать о хитрых приспособлениях, с помощью которых запирают дверь изнутри, оставаясь при этом снаружи; он понимал, что на самом деле это невозможно.

Однако Ансвелл снова отправился взглянуть на дверь. Она бы­ла сделана из добротного тяжелого дуба и плотно сидела в дверном проеме, так низко, что при открытии царапала пол. Да­же замочная скважина отсутствовала: раньше комнату закрывали на американский замок, который, однако, был теперь сломан и застыл в позиции «открыто». Дверь же была заперта на длинный тяжелый засов, настолько тугой (использовали его довольно редко), что Ансвеллу потребовалось потом приложить серь­езное усилие, чтобы сдвинуть его с места.

После исследования засова Ансвелл принялся изучать свою правую руку. Он несколько раз сжимал и разжимал кулак, затем подошел к лампе, чтобы лучше видеть. Пальцы и ладонь были покрыты серой пылью, которая, когда он сжимал кулак, становилась шершавой, как песок. Откуда она взялась? Ансвелл точ­но знал, что не трогал ничего пыльного с тех пор, как зашел в комнату. Тут он вспомнил о предмете в заднем кармане брюк, однако не стал его доставать в полуосознанном страхе перед тем, что мог обнаружить. Затем он снова посмотрел на мертвеца, лежащего в гипнотическом свете настольной лампы.

Стрела, много лет висевшая над камином, вся покрылась серой пылью, за исключением узкой линии на той стороне, которая, очевидно, была прижата к стене. В одном месте, однако, пыль была стерта — примерно на середине древка. Склонившись над телом, Ансвелл заметил на стреле четкий отпечаток пальца. Невольно он перевел взгляд на свою ладонь, держа ее перед собой, будто после сильного ожога.

И в этот самый момент, рассказывал он, в его сознании забрез­жила догадка, чтó именно мог означать тот телефонный звонок, а также бледность на лице Мэри, некоторые разговоры в Сус­сексе и торопливое письмо, написанное накануне вечером. То было лишь промелькнувшее облако или призрак, прозвучавшее имя, которое он пропустил мимо ушей. Он чувствовал себя абсолютно потерянным, находясь в кабинете Эйвори Хьюма, стоя над телом Эйвори Хьюма, ибо в этот момент возникли иные, более важные обстоятельства, требующие его неотступного внимания.

Нет, то был не шум крови в его голове.

Кто-то настойчиво стучал в дверь.

ВЕРХОВНЫЙ УГОЛОВНЫЙ СУД

4 марта 1936

КОРОЛЬ

против

ДЖЕЙМСА КЕПЛОНА АНСВЕЛЛА

Обвинение: преднамеренное убийство Эйвори Хьюма.

Судья: его честь Рэнкин.

Прокуроры: сэр Уолтер Шторм, К. Ю. [1] (генеральный прокурор), мис­тер Хантли Лоутон, мистер Джон Спрэгг.

Адвокат: сэр Генри Мерривейл, К. Ю.

Чертеж инспектора Моттрема с заметками

X — место, где найдено тело.

Ансвелл сидел в кресле Y.

Две стрелы остались висеть вплотную к стене над камином.

Боковая дверь, ведущая из коридора на бетонированную дорожку между домами, найдена закрытой, но не запертой на ключ. Скорее всего, это не имеет отношения к делу; задняя дверь тоже была не заперта.

Дверцы буфета в кабинете заперты, ключ от них найден в кармане покойного; однако буфет пуст. (?)

Глава первая

«Достичь истинного примирения...»

— Всем лицам, имеющим что-либо сообщить Верховному уго­ловному суду его величества, следует приблизиться и принять участие.

— Боже, храни короля и Верховный суд его величества.

В зале заседаний номер один судья в красном [2] занимал свое место. В своей яркой мантии с черными полосами судья Рэнкин, человек невысокий и упитанный, выглядел еще ниже и дороднее. Однако двигался он с удивительным проворством. Под белоснежным париком, сидевшим на его голове не хуже настоящих волос, светилось здоровым румянцем округлое лицо. В небольших узких глазках, которые легко было представить сонными, сквозило настороженное внимание, что делало его похожим на директора школы.

Мы с Эвелин занимали привилегированные места позади юристов; помещение отсюда больше напоминало школьный класс, чем судебный зал заседаний. Даже столы были расставлены наподобие школьных парт. Выкрашенный в белый цвет высокий купол завершался стеклянной крышей, затуманенной влажным мартовским утром. Стены были обиты дубовыми панелями. Скрытые под карнизами электрические лампы отбрасывали на купол желтые отсветы, высветляя дубовую отделку стен и придавая прочим деревянным предметам в зале желтоватый оттенок. Возможно, сравнение со школьным классом приходило на ум благодаря царившей в помещении казенной чис­тоте, а может быть, виной тому было отсутствие спешки и суеты, как в движениях маятника старинных часов.

С наших мест лица барристеров [3] были не видны: лишь мантии и парики, несколько ярусов белых париков с кудряшками на кончиках. Будто школьники на уроке, они наклонялись друг к другу и о чем-то шептались. Слева от нас на возвышении располагалось место для подсудимого, в настоящий момент пустое. Прямо напротив, за длинным столом солиситоров [4], в глубине зала, стояли скамьи присяжных, рядом с ними — кабинка для свидетелей. Справа — массивные высокие кресла судей; над цент­ральным креслом вертикально висел Меч Государства [5].

Его честь судья Рэнкин поклонился публике на галерке, судебным чиновникам и присяжным заседателям (то были поясные поклоны, наподобие восточного приветствия). Два секретаря, сидящих за столом под судейским возвышением, одновременно развернулись лицом к судье и поклонились ему в ответ. Эти очень высокие мужчины в париках и мантиях настолько четко и слаженно отреагировали на движение судьи, что на ка­кой-то миг события приобрели характер сценки из представления Панча и Джуди [6]. Затем все сели на свои места, и зал огласился покашливаниями. Судья Рэнкин занял место слева от Меча Государства (центральное кресло предназначалось для лорд-мэра или одного из олдерменов [7]). Нацепив очки в роговой оправе, он взял перо и разгладил широкие страницы большой тетради. Свет мартовского дня, проникавший сквозь стеклянную крышу, на несколько секунд сделался ярче, но вскоре опять потускнел. В зал привели обвиняемого.

Невозможно долго смотреть на обвиняемого в зале суда. Я, во всяком случае, не могу: начинаю чувствовать себя невольным свидетелем чужого несчастья. В тот раз мы с Эвелин увидели Ансвелла впервые. Он показался нам вполне приличным молодым человеком, который мало чем отличался от присутствующих в зале. Обвиняемый был прилично одет и тщательно выбрит, однако что-то в его облике давало понять, что его мало волнует происходящее. Он застыл на своем месте чуть ли не по стойке смирно. Позади нас расположились несколько любителей скандалов, чьи имена нередко упоминались в светских хрониках. В нашу сторону Ансвелл не смотрел. Когда был зачитан обвинительный акт, он ответил «невиновен» голосом неожидан­но вызывающим. Далее последовали казенные формулы; судья, казалось, управлял ходом событий с помощью специальных жес­тов.

Присяжные заседатели начали произносить свою присягу:

— Клянусь Всемогущим Господом, что буду добросовестно стараться достичь истинного примирения между нашим королем и обвиняемым, за которого отвечаю, и вынесу справедливый вердикт в соответствии с доказательствами.

Зал суда по-прежнему невыносимо напоминал школьный класс, нет, хуже — кабинет самого директора. Обеспокоенная Эвелин, поглядывая на облаченные в черный шелк спины, прикрыла рот ладошкой и тихо произнесла:

— Кен, я не понимаю, почему Г. М. допустил это судебное заседание. То есть я знаю, что он постоянно на ножах с чиновниками; когда он встречает министра внутренних дел, у них по­чти доходит до драки... Но ведь он прекрасно ладит с полицией. Этот старший инспектор... Как его имя?..

— Мастерс?

— Да, Мастерс. Он следует советам Г. М. быстрее, чем приказам начальства. И если Г. М. может доказать невиновность Ан­с­велла, то почему он просто не выложил все полицейским, чтобы они закрыли дело?

Ответа я не знал. На эту тему Г. М. хранил несколько агрессивное молчание. Несмотря на то что барристеры сидели к нам спиной, было нетрудно разглядеть среди них Г. М. Его одинокая фигура располагалась на левом краю первой скамьи — локти выставлены далеко на стол, так что тело, облаченное в древнюю мантию, казалось еще шире. Его парик выглядел чрезвычайно нелепо. Справа на той же скамье о чем-то переговаривались представители обвинения: сэр Уолтер Шторм, мистер Хантли Лоутон и мистер Джон Спрэгг. Их шепот невозможно было разобрать. Стол перед Г. М. оставался относительно пустым, чего нельзя было сказать о прокурорах: пространство перед ними было зава­лено книгами, стопками аккуратно отпечатанных документов, желтыми брошюрами с фотографиями, свежими розовыми промокашками. Каждая спина в зале, которую я мог наблюдать, была мрачна как могила, и все же я замечал (или мне так казалось) под привычной маской вежливого внимания, столь популярной в стенах Олд-Бейли [8], искренний интерес, сдобренный толикой иронии, всякий раз, когда кто-нибудь бросал взгляд в сторону Г. М.

Эвелин тоже замечала это и пребывала в ярости.

— Ему не следовало здесь появляться, — не сдавалась она. — Он подрабатывал адвокатом до войны, но Лоллипоп сказала мне, что Г. М. не надевал своей мантии вот уже пятнадцать лет; они просто съедят его живьем. Ты только посмотри на него, сидит там, будто пьяный в стельку! Если ему станут действовать на нервы, он обязательно сорвется, и ты прекрасно это знаешь.

Я должен был признать, что Г. М. далеко не безупречный кандидат на роль судебного защитника:

— Если не ошибаюсь, его последнее выступление в суде прошло не очень гладко. Впрочем, я разделяю мнение большинства свидетелей того процесса, что слова «итак, болваны» — не самое удачное обращение к присяжным заседателям. Однако, как ни странно, дело он выиграл.

Пока присяжные произносили свою клятву, в воздухе гудели голоса и скрипели стулья. Эвелин внимательно осмотрела помещение: в нем не осталось ни одного свободного места. На длинном столе солиситоров располагались вещественные доказательства, вложенные в аккуратные конверты или пакеты. Два особенно важных вещдока стояли отдельно, прислоненные к свидетельской кабинке; неподалеку от них застыл судебный стенографист. Затем Эвелин посмотрела на судью Рэнкина, восседавшего на своем месте с отрешенностью йога.

— Судья выглядит... сурово.

— Он и правда суров. Говорят, Рэнкин — один из самых умных людей в Англии.

— В таком случае, если парень виновен... — Эвелин произнесла запрещенное слово и сразу осеклась. — Как думаешь, он это сделал?

В ее голосе появилась вкрадчивая нотка, с которой этот вопрос обычно звучал среди зрителей судебных заседаний. Честно говоря, я считал, что Ансвелл либо виновен, либо сошел с ума, либо и то и другое вместе. Я не сомневался в том, что его повесят. Уж он-то сделал для этого все, что было в его силах. Впрочем, размышлять о его вине было некогда. Последние из присяжных, включая двух женщин, без возражений принесли свои клятвы. Обвинительный акт был снова зачитан. Снова раздались покашливания. Наконец сэр Уолтер Шторм, исполняющий обязанности генерального прокурора, поднялся с места и открыл судебное разбирательство следующими словами:

— Ваша честь... Господа присяжные заседатели....

В воцарившейся тишине его звучный голос будто доносился из глубокого колодца. Вязаная макушка его парика появлялась перед нами всякий раз, как он вскидывал голову. Кажется, на протяжении всего заседания мы увидели его вытянутое лицо лишь один раз, когда он повернулся в нашу сторону, — красное, длинноносое, весьма примечательное на вид. Он был беспристрастен и неумолим, напоминая терпеливого директора школы, выговаривающего глуповатому ученику. Его речь, лишенная каких-либо эмоций, отличалась легкими модуляциями и прекрасной дикцией и походила на монолог театрального актера.

— Ваша честь... Господа присяжные заседатели... — произнес генеральный прокурор. — Подсудимый обвиняется в убийстве. Мой долг обязывает меня рассказать, какой линии будет придерживаться обвинение. Прошу не сомневаться в том, что выступающий в этой роли принимает ее весьма неохотно. Жертва преступления, сотрудник Банка столицы и округов, на протяжении многих лет пользовался всеобщим уважением; позже, если не ошибаюсь, он вошел в совет директоров. Подсудимый — отпрыск благородной семьи, получивший прекрасное образование и владеющий значительным состоянием; фортуна одарила его привилегиями, в которых отказала многим другим. И однако же, вам будут предоставлены факты, которые, без сомнений, указывают на то, что мистер Эйвори Хьюм был жестоко убит стоящим перед вами человеком.

Покойный был вдовцом и на момент своей смерти проживал в доме двенадцать на Гросвенор-стрит со своей дочерью, мисс Мэ­ри Хьюм, братом Спенсером Хьюмом и личным секретарем мисс Амелией Джордан. С вечера двадцать третьего декабря по пятое января мисс Мэри Хьюм отсутствовала в доме, находясь в Суссексе у друзей. Вы узнаете, что тридцать первого декабря мистер Эйвори Хьюм получил от дочери письмо, извещающее о ее помолвке с мистером Джеймсом Ансвеллом, обвиняемым, с которым она познакомилась у друзей.

Также вы узнаете, что покойный поначалу был весьма до­волен этой помолвкой. Он выразил свое одобрение в ответном письме, в котором принес мисс Хьюм свои поздравления. Позже он высказал их устно по меньшей мере в одном телефонном звон­ке. Вам может показаться, будто нет ничего удивительного в том, что мистер Хьюм дал свое согласие, учитывая перспективы обвиняемого. Однако позвольте обратить ваше внимание на дальнейшее развитие событий. В промежутке между тридцать пер­вым декабря и четвертым января отношение покойного к свадьбе (а также к обвиняемому) неожиданно переменилось.

Уважаемые присяжные заседатели, обвинение не может уста­новить, когда и почему произошла эта перемена. Однако оно просит подумать над тем, каким образом это могло отразиться на обвиняемом. Вы узнаете, что субботним утром, четвертого января, покойный получил от мисс Хьюм еще одно письмо. В нем говорилось, что обвиняемый в тот же день должен появиться в Лондоне. Мистер Хьюм не откладывая связался с обвиняемым,­ а именно: в половине второго позвонил ему на квартиру, расположенную на Дьюк-стрит. Слова, сказанные им по телефону, случайно были услышаны двумя свидетелями. Вы узнаете, в каких выражениях и в каком резком тоне он говорил с обвиняемым. Вы узнаете, что, бросив трубку на рычаг телефона, мистер Хьюм громко произнес: «Мой дорогой Ансвелл, я разделаюсь с вами, будьте вы прокляты!»

Сэр Уолтер Шторм замолчал.

Он говорил беспристрастно, поминутно сверяясь с бумагами. Теперь, когда он выдерживал паузу, взгляды многих людей невольно обратились к Джеймсу Ансвеллу, который безучастно сидел в своем закутке в окружении охраны.

— Во время того разговора мистер Хьюм попросил обвиняемого приехать на Гросвенор-стрит в шесть часов вечера. Затем, как вы узнаете, он сообщил дворецкому, что ожидает посетителя, который (вот его точные слова) «может доставить нам неко­торые неприятности, так как ему нельзя доверять».

Примерно в пять пятнадцать вечера покойный удалился в свой кабинет в задней части дома. Занимаясь банковским делом на протяжении многих лет, он устроил в своем доме нечто вроде конторы, подходящей для работы. Вы узнаете, что сущест­вует три входа в этот кабинет: дверь и два окна. Тяжелая, плотно пригнанная дверь закрывается изнутри на засов, а снаружи на американский замок. В ней даже нет замочной скважины. Оба окна закрываются железными складными ставнями, которые, как вы узнаете, были специально задуманы для защиты от взлома. Именно в этой комнате покойный привык хранить важные документы и письма, которые приходилось забирать из банка. Однако в последние несколько лет кабинет не использовался в качестве сейфа, поэтому покойный не считал нужным запирать дверь и окна.

Он держал в этой комнате свои трофеи. Уважаемые при­сяжные заседатели, у мистера Хьюма было хобби — он увле­кался стрельбой из лука. Состоял в Королевском обществе лучников и в Обществе кентских лесничих, существующих ради поддержки и развития этого благородного, освященного веками спорта. На стене его кабинета висело несколько сувениров с ежегодных состязаний: три стрелы, с указанными на них датами: «тысяча девятьсот двадцать восемь», «тысяча девятьсот тридцать два», «тысяча девятьсот тридцать четыре» (в эти годы покойный завоевал трофеи), — и бронзовая медаль, также полученная от Кентских лесничих в тысяча девятьсот тридцать четвертом году за рекордное количество очков, или точных попаданий в цель.

В тот вечер, четвертого января, мистер Хьюм зашел в свой кабинет примерно в пять пятнадцать. А теперь прошу вашего внимания! Он вызвал к себе Дайера, дворецкого, и попросил того закрыть и запереть ставни на окнах. Дайер переспросил: «Ставни?» — выражая этим удивление, так как покойный не закрывал их с тех пор, как перестал использовать комнату в качестве конторы. Покойный ответил: «Делай, что я говорю. Думаешь, мне хочется, чтобы Флеминг видел, как этот дурак будет себя вести?»

Вы узнаете, что мистер Рэндольф Флеминг, сосед мистера Хьюма, разделяющий его увлечение стрельбой из лука, живет в доме по другую сторону узкой бетонной дорожки, на которую выходят окна комнаты. Дайер исполнил приказ и надежно запер ставни на щеколды. Стоит упомянуть о том, что два подъемных окна также были закрыты изнутри. Осмотрев комнату и убедившись, что все в порядке, Дайер заглянул в буфет, где обнаружил хрустальный графин, полный виски, сифон с содовой и четыре чистых стакана. Затем он покинул комнату.

В шесть часов десять минут прибыл обвиняемый. Вы услышите свидетельские показания, которые позволят вам решить, пребывал ли мистер Ансвелл в ужасном волнении или нет. Он отказался снять пальто и потребовал, чтобы его немедленно проводили к мистеру Хьюму. Дайер отвел его в кабинет и вышел, закрыв за собой дверь.

Примерно в шесть двенадцать Дайер, который остался стоять в узком коридоре за дверью, услышал, как обвиняемый сказал: «Я пришел сюда не для того, чтобы совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо». Несколько минут спустя раздался крик мистера Хьюма: «Молодой человек, что с вами? Вы сошли с ума?» Затем послышались звуки, о которых вам расскажут позже.

Генеральный прокурор снова сделал паузу, на этот раз весьма небольшую. Сэр Уолтер Шторм входил во вкус, хотя голос его по-прежнему оставался беспристрастным, и он произносил слова все с той же тщательной артикуляцией. Единственным жес­том, что он себе позволял, было движение указательного пальца, который он медленно направлял на присяжных, когда читал с листа. Шторм был высокого роста, и полы его мантии слегка колыхались в такт его речи.

— В этот момент Дайер постучал в дверь и спросил, все ли в порядке. Его хозяин ответил: «Да, все хорошо, уходи», что тот и сделал.

В шесть тридцать мисс Амелия Джордан спустилась со второго этажа и, прежде чем выйти из дома, решила заглянуть в кабинет. Она хотела постучать, но услышала, как обвиняемый воскликнул: «Поднимайтесь! Поднимайтесь, черт возьми!» Мисс Джордан попробовала открыть дверь, но та была заперта на засов. Тогда она побежала по коридору и вскоре наткнулась на Дайера. «Они там дерутся! Убивают друг друга! Останови их!» — крикнула она. Дайер ответил, что, пожалуй, будет лучше вызвать полицию. «Раз ты такой трус, — сказала мисс Джордан, — беги позови мистера Флеминга». На это Дайер возразил, что неразум­но оставлять мисс одну в доме, будет лучше, если она сама сходит за мистером Флемингом.

Она пошла и встретила соседа, выходящего из своего дома. Вернувшись, они нашли Дайера на пороге кухни с кочергой наперевес, и все трое направились к двери в кабинет. Дайер постучал; спустя минуту они услышали тихий скрип, в котором верно распознали звук отодвигаемого засова. Я говорю «верно», гос­пода присяжные заседатели, ибо засов действительно двигали. Этот засов очень тугой, и требуется определенное усилие, чтобы его отодвинуть, сам обвиняемый неоднократно об этом упоминал.

Обвиняемый приоткрыл дверь на несколько дюймов, разглядел стоящих в коридоре и распахнул ее до конца со словами: «Ну что ж, пожалуй, вы можете войти».

Оставляю на ваше усмотрение, стоит ли расценивать это высказывание как весьма легкомысленное, учитывая обстоятельства, которые были таковы: мистер Хьюм лежал на полу между окном и столом (в какой именно позе, вы узнаете позже), пронзенный стрелой, торчавшей из его груди. Вы узнаете, что это была одна из трех стрел, висевших на стене кабинета, — именно там ее видели в последний раз, когда покойный был жив.

Относительно этой стрелы мы предоставим медицинское свидетельство, согласно которому она вошла в тело с такой силой и в таком месте, что попала точно в сердце и стала причиной мгновенной смерти.

Вы узнаете со слов привлеченного эксперта, что стрела никак не могла быть выпущена из лука, но использовалась как колющее оружие наподобие ножа.

Вы узнаете от сотрудников полиции, что стрела (которая много лет висела на стене) была покрыта пылью, кроме одного мес­та, где остались весьма разборчивые отпечатки пальцев.

Наконец, вы узнаете, что отпечатки принадлежали обвиняемому.

Что же произошло, когда он открыл дверь мисс Джордан, мистеру Флемингу и дворецкому? Вскоре все трое установили, что обвиняемый находился в комнате наедине с трупом. Мистер Флеминг спросил: «Кто это сделал?» — на что обвиняемый ответил: «Полагаю, вы скажете, что это сделал я». Мистер Флеминг сказал: «Выходит, его убили вы; надо вызвать полицию». Тем не менее они продолжили изучать комнату и нашли, что окна и железные ставни были закрыты изнутри. Далее мы покажем, что обвиняемый был обнаружен наедине с убитым в закрытом помещении, где не нашлось буквально ни малейшей щели или трещины, через которые мог бы выйти или войти другой человек. Пока мистер Флеминг обыскивал комнату, обвиняемый сидел в кресле и с совершенно невозмутимым видом (вам подтвердят это свидетели) курил сигарету.

Раздался чей-то громкий кашель, который несколько раз­рядил напряженную обстановку; люди зашевелились. Не могу точно сказать, с какими чувствами присутствующие слушали речь генерального прокурора, однако в такие моменты всегда возникает определенная атмосфера... Тогда в зале суда она была зловещей. Позади нас, на местах, отведенных для сотрудников Городской земельной корпорации, сидели две дамы. Одна симпатичная, одетая в леопардовый жакет, вторая — невзрачная дур­нушка с густым слоем косметики на породистом лице. Следует отдать им должное: они не ерзали на стульях, не смеялись и не болтали в полный голос. Их злорадный шепот слышали лишь мы одни.

— Представляешь, я видела его один раз на вечеринке, — говорила леопардовая дама. — Все это ужасно возбуждает... Только представь — через три недели его повесят...

— Тебя это правда забавляет, дорогая? — отвечала плосколицая. — Лично я считаю, что в зале суда могли бы поставить стулья поудобнее.

Сэр Уолтер Шторм положил ладони на стол и пристально рассматривал присяжных:

— Итак, господа присяжные заседатели, что скажет обо всем этом сам обвиняемый? О том, как очутился в комнате наедине с убитым. Как объяснит отпечатки пальцев на оружии? И зачем ему было приносить с собой в дом заряженный пистолет (об этом факте вы узнаете позже)? Дальше вы услышите, что го­ворил обвиняемый в тот вечер, обращаясь к мистеру Флемингу, Дайеру и доктору Спенсеру Хьюму, который появился вскоре после того, как было обнаружено тело.

Слова обвиняемого уже включены в протокол, составленный детективом-инспектором Моттремом на основании допроса в ноль часов пятнадцать минут пятого января. Инспектор Мот­трем и сержант Рэй отвели подсудимого на Довер-стрит, где он добровольно сделал заявление, которое я намерен вам зачитать.

«Это заявление я делаю по своему желанию и без принуждения, зная, что все сказанное мной будет записано и использовано в суде в качестве улики. Я желаю себя оправдать, так как полностью невиновен. Я прибыл в Лондон этим утром, в десять сорок пять. Покойный знал о том, что я буду в городе, так как моя невеста сообщила ему письмом о том, что я сажусь на девяти­часовой поезд во Фроненде, в графстве Суссекс. В час тридцать мистер Хьюм позвонил мне и попросил навестить его в шесть вечера. Он сказал, что хочет уладить дела относительно своей дочери. Я приехал к нему в шесть десять. Он тепло встретил меня, несколько минут мы поговорили о стрельбе из лука. Когда я заметил три стрелы на стене, он сказал, что они по-прежнему остры и ими можно убить человека. Тогда я ответил в шутку, что пришел к нему не для того, чтобы совершить убийство, разве что это будет абсолютно необходимо. Я уверен, что в тот момент дверь не была закрыта на засов, а в моих карманах не лежало никакого оружия.

Я сказал, что хочу жениться на мисс Хьюм и прошу его согласия. Он предложил мне выпить, и я согласился. Мистер Хьюм налил нам виски с содовой в два стакана. Затем он провозгласил тост за мои успехи и объявил, что полностью одобряет нашу свадьбу».

Сэр Уолтер Шторм поднял голову от своих бумаг. Казалось, целую вечность он буравил взглядом присяжных заседателей. Нам не было видно лица, однако затылок его парика был весьма выразителен.

— Обвинение просит вас поверить подсудимому, что покойный действительно позвал его, чтобы «уладить дела относительно его дочери». В остальном вам придется самостоятельно решить, насколько это заявление правдоподобно. Не успевает под­судимый войти в дом, как разговор заходит о стрельбе из лука и мистер Хьюм в самой дружелюбной манере замечает, что одной из стрел на стене можно убить человека. Весьма странное развитие событий, впрочем позволяющее подсудимому пошутить по поводу убийства. Еще более странно то, что после тех слов, которые покойный произнес раньше тем же днем в присутствии свидетелей, он желает подсудимому успехов и дает согласие на свадьбу. Посмотрим, что здесь написано дальше.

«Я выпил примерно половину стакана, когда голова моя закружилась и я почувствовал, что теряю сознание. Я понял, что в мой напиток что-то подмешали, но не мог произнести ни слова. Затем я начал заваливаться вперед, на стол. Последнее, что я услышал, были слова мистера Хьюма: „Что с вами? Вы сошли с ума?“

Когда я пришел в себя, то по-прежнему сидел в кресле, хотя был уверен, что раньше с него упал. Чувствовал я себя ужасно. Посмотрел на часы — была половина седьмого. Затем я заметил ногу мистера Хьюма, торчащую из-за стола. Он лежал там, мерт­вый, в точности как вы видели. Я попросил его встать, еще не понимая, что произошло. Потом я обследовал комнату и заметил, что одна стрела исчезла со стены. Попробовал открыть дверь, но она была заперта на засов. Тогда я подошел к окнам и увидел, что ставни закрыты на щеколду. Меня осенило, что в убийстве наверняка обвинят меня, поэтому бросился на поиски стакана с виски, которым меня угощал мистер Хьюм. Однако найти его не смог. Графин снова был наполнен, как и сифон с содовой. Четыре стакана в буфете стояли чистыми, хотя мы определенно использовали два из них. Этого я объяснить не могу.

Вскоре я снова подошел к двери, чтобы внимательнее ее осмотр­еть. Заметил пыль на своей руке и вернулся к телу, чтобы изучить стрелу. В тот момент раздался стук в дверь. У меня не было выбора, так что я ее открыл. В комнату ворвался крупный мужчина, за ним слуга с кочергой в руке; мисс Джордан осталась стоять на пороге. Вот все, что я могу вам сказать. Ни разу в жизни не касался я той стрелы».

Сэр Уолтер Шторм зашуршал бумагами, складывая их на стол в аккуратную стопку. Такое же шуршание донеслось из разных концов зала.

Леопардовая дама прошептала:

— По-моему, Ансвелл совершенно сошел с ума.

— Ты так думаешь, дорогая? — откликнулась плосколицая. — Какая же ты наивная. Он просто хочет, чтобы все так решили.

— Ш-ш-ш!..

— Господа присяжные заседатели, — произнес сэр Уолтер, разводя руками будто бы в некотором замешательстве, — я не собираюсь комментировать ни это заявление, ни вещественные улики, которые будут представлены вам свидетелями и сотрудниками полиции. Как понимать эти странные показания, как будет их толковать сам обвиняемый и мой уважаемый ученый коллега — все это выходит за рамки моей компетенции. Суть обвинения такова, что этот человек, испытав на себе гнев Эйвори Хьюма, узнав о его неожиданном, твердом намерении не допус­тить свадьбы, повздорил с ним и жестоко убил ни в чем не повинного старика.

В заключение я хотел бы напомнить, что ваш долг — уста­новить, подтверждают ли предоставленные вам улики вину подсудимого или нет. Это неприятная процедура, однако она совершенно необходима. Если вы придете к выводу, что обвинение не смогло, несмотря на всю очевидность, достаточно обосновать свою позицию, прошу вас принять оправдательное решение без малейших колебаний. Я откровенно признаю, что мы не способны назвать убедительную причину, по которой отношение покойного к обвиняемому резко изменилось. Однако враждебность эта является неоспоримым фактом, который я призываю вас положить в основание всего дела. Если вы затем посчитаете, что обвинение вполне доказало свою состоятельность, прошу вас не допустить, чтобы слабость характера подсудимого стала одной из линий его защиты; вы обязаны в таком случае без малейших колебаний приговорить обвиняемого к высшей мере наказания, предусмотренной законом.