6,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: АСТ
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Ваниль и шоколад
- Sprache: Russisch
Лукас Тэтчер — мой главный враг. Всегда им был, сколько себя помню: бесконечные подколки, тычки и подтрунивания… Наша война затихла на десять лет — нет, не потому, что мы повзрослели и поумнели, просто я уехала в поисках лучшей жизни. Получила престижное медицинское образование. Стала востребованным специалистом. В конце концов, расцвела. Все было просто прекрасно — пока я не вернулась домой и не встретилась с этим самовлюбленным, высокомерным, заносчивым… красавчиком. Это что, Лукас? Прежний хулиган из школы? Нет, только не говорите мне… Да, он тоже изменился. Может быть, мы бы даже поладили, если бы не одно НО: он ступил на мою территорию, тоже став врачом. Теперь нас ожидает схватка не на школьном дворе, а на рабочем месте. И победитель будет только один! Я уверена в своих силах… Если бы не тот поцелуй… Черт, кто разрешил ему играть не по правилам?!
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 302
Veröffentlichungsjahr: 2024
Ähnliche
Р. С. Грей Сделать все возможное
Посвящается Лэнсу
R.S. Grey
ANYTHING YOU CAN DO
The moral rights of the author have been asserted. Печатается с разрешения литературных агентств Brower Literary & Management, Inc., и Andrew Nurnberg.
© 2017. ANYTHING YOU CAN DO by R.S. Grey
© Семенова А.П., перевод, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Глава 1
Не могу поверить, что я здесь. Вернулась после стольких лет. Все это время я представляла, каким будет день моего возвращения в Гамильтон, штат Техас, с воображаемой золотой медалью на шее. Я всегда мечтала, что в мою честь устроят парад. Конфетти, блестки и дешевые сладости, осыпающие головы детишек. Или, по крайней мере, рассчитывала на собственный пьедестал, на котором я могла бы возвышаться.
Я безнадежна.
Возможно, за время, которое я потратила на сборы, мама все-таки вытащила какую-нибудь тумбу в холл?
Я слышу, как внизу общаются люди, ожидая меня. Я – почетный гость и причина, по которой над камином висит плакат с надписью: «Добро пожаловать домой, доктор Белл». Вечеринка началась около часа назад, и мама поднимается уже второй раз, чтобы проверить как я.
Относительно.
В первый раз я лежала, развалившись поперек кровати в халате, который не надевала со времен школы.
– Лучше завяжи его, прежде чем спуститься вниз, Дэйзи. Ты же не хочешь, чтобы все увидели, что под ним.
В этот раз я уже одета и стою у окна, торжественно уставившись на двухэтажный дом по соседству.
Его дом.
– Если ты высматриваешь Мэделин, то она уже внизу.
– Ее брата там нет, не знаешь?
Я знаю, что нет. Он в Калифорнии. Но мне нужно услышать это от нее.
– Конечно нет.
Я поворачиваюсь и щурюсь, пока не начинаю верить в то, что она говорит правду. Вот что он делает со мной – заставляет усомниться в собственной матери. Это побочный эффект возвращения в Гамильтон, на наше старое поле сражений. Каждый квадратный метр в этом городе пропитан нашими кровью, потом и слезами.
Однажды под соседским дубом я врезала ему в глаз, когда он сказал, что никто не захочет пойти со мной на выпускной вечер в восьмом классе. Все закончилось тем, что я ушла на танцы под руку с Мэттом Дел Реем, в то время как Лукас остался дома, с прижатым мешочком теплого гороха к лицу.
Я не осталась безнаказанной. После того, как мама узнала о случившемся, она подтолкнула меня прямо к его входной двери, чтобы я извинилась. Неудовлетворенные моим саркастичным «прости», наши мамы решили, что нам нужно обняться. Я помню, как потянула его в сладкие объятия и наши щеки соприкоснулись. Так я могла прошептать угрозу ему на прощание, чтобы наши родители ничего не услышали.
– Если ты еще раз наябедничаешь, я поставлю по синяку под каждым твоим глазом, – прошипела я.
Воспользовавшись положением, он сжал мои ребра, как удав, что наши матери сочли весьма милым.
– Надеюсь, тебя собьет школьный автобус, – прошептал он в ответ.
– Дэйзи? – говорит мама, рассеивая дымку воспоминаний. – Ты готова спуститься? Всем не терпится тебя увидеть.
Я отворачиваюсь от окна и разжимаю кулаки. Этот случай произошел пятнадцать лет назад, но костяшки моих пальцев иногда еще побаливают. Интересно, его глаз тоже?
* * *
Внизу ожидает довольно разношерстная толпа, пришедшая отпраздновать мое возвращение: старые соседи, друзья, преподаватели и даже парень, доставляющий газеты. Я не знаю и половины из них, но, опять же, я не называла Гамильтон домом с тех пор, как одиннадцать лет назад уехала учиться в колледж.
Как только я оказываюсь в поле зрения, все начинают кричать и аплодировать – мама управляет гостями, как дирижер, возглавляя их у подножия лестницы.
– Добро пожаловать домой!
Люди хлопают меня по плечу и чокаются со мной стаканами с напитками. Вообще я не любитель вечеринок, но сегодня мне есть что отпраздновать. Я наконец-то собираюсь исполнить мечту: начать собственную практику. Вот причина, по которой я вернулась в Гамильтон и по которой много и усердно трудилась в медицинской школе и ординатуре.
Чтобы избежать распития шотов с бывшим учителем физкультуры, я направляюсь на кухню, где нахожу Мэделин. Она готовит пунш. Я не удивлена, что мама напрягла ее работой, ведь она моя давняя и самая лучшая подруга.
– Я все думала, когда же ты спустишься. Подожди, на тебе что, платье со школы? – спрашивает она.
Я пожимаю плечами.
– Не успела распаковать вещи, но увидела его в шкафу. И приняла вызов.
Она ухмыляется и перекидывает прядь каштановых волос через плечо.
– Ну, сейчас оно смотрится на тебе лучше, чем тогда.
Если бы существовал график идеальных женских тел, то я находилась бы где-то слева от середины – худая и среднего роста. Моя грудь выросла только после школы, в отличие от остальных одноклассниц. И все же, когда наверху я надела это платье и посмотрелась в зеркало в полный рост, меня обрадовало увиденное: я стала своей подростковой мечтой.
– Тебе нужно было подняться, – говорю я.
Она указывает на чашу пунша.
– Твоя мама попросила меня помочь, как только я вошла.
– Предлагаю оставить эту затею и взять бутылку вина. Держу пари, мы успеем полностью осушить ее до того, как кто-нибудь заметит.
– Ты же в курсе, что мы уже взрослые, да? Нам больше не нужно прятать алкоголь.
Я пожимаю плечами и начинаю махать у ее лица бутылкой каберне.
– Да, но так гораздо веселее. Плюс ко всему я заметила доктора Маккормика по пути сюда, и, если он увидит нас, придется болтать с ним весь вечер.
Карие глаза Мэделин расширяются, словно два блюдца.
– О, боже! Ты права. Бежим! Я захвачу бокалы.
– Дэйзи!
Звонкий голос матери останавливает нас на полпути. Мои инстинкты говорят бросить бутылку и притвориться, что ничего не произошло, но затем я вспоминаю, что мне уже двадцать восемь лет.
– Смотри, что только что доставили!
Я поворачиваюсь и чуть действительно не выпускаю бутылку из рук. Мама заходит на кухню, держа в руках «бомбу».
– Что. Это? – хриплю я.
– Эти цветы для тебя! – отвечает она, ее лицо светится от счастья. – Смотри, здесь около двух дюжин.
Чтобы быть точной, их было три дюжины. Больших. Белых. Маргариток.
– Выброси их!
– Что? Не будь дурочкой!
Она наполняет вазу водой, наклонившись у раковины. В этот момент я вырываю букет из ее рук, обрызгивая лиф своего платья. Замечательно – теперь я не только собственная подростковая мечта, но и мечта каждого подростка.
– Дэйзи!
– Нет. Нет. Нет.
Мне требуется сделать три шага, чтобы добраться до задней двери во двор, и четыре, чтобы спуститься по лестнице и наконец-то выкинуть этот букет в мусорный контейнер. И вдруг я замечаю дразнящую карточку, которая выглядывает из выброшенных цветов.
Он никогда не упускал деталей: она бледно-розового цвета, и это окончательно выводит меня из себя.
– Ты собираешься прочитать ее? – интересуется Мэделин.
Она стоит за моей спиной, выглядывая из-за плеча, и смотрит прямо на карточку.
– Нет.
– А вдруг там написано что-нибудь милое?
Я игнорирую ее. Как его сестра, она неосознанно становится на его сторону. Она всегда так делала.
– Как он смог подписать ее? – спрашиваю я.
– Что?
Я пытаюсь держать тон голоса ровным.
– Если он в Калифорнии, как смог написать это? – Я указываю на карточку. – Это его почерк.
– Ох, ну…
– Мэделин?
– Я думала, ты знаешь…
– Знаю что? – У меня пересыхает во рту. – Ты думала, я знаю что?
– Он вернулся. Переехал обратно на прошлой неделе. Я действительно думала, что ты знаешь.
И вот так парад в честь меня заканчивается, все, что от него остается, – это конфетти, застрявшие в моих туфлях.
Дело не в том, что я не люблю цветы; я их в целом люблю, но терпеть не могу маргаритки. От них у меня начинается нервная чесотка. Они воплощают в себе то, какой меня хотят видеть другие. Для всех я милая блондинка с большими голубыми глазами. Они бы с радостью оторвали мою голову и посадили ее у себя в саду. Никакая я не маргаритка! Я – доктор. Никогда не хотела, чтобы обо мне так думали, и Лукас знает это лучше, чем кто-либо другой.
После того, как закрываю крышкой контейнер, я тащу Мэделин в свою комнату. Если Лукас вернулся в Гамильтон, я должна знать почему. Как бурундук, собирающий орехи, должна собирать каждую крупицу информации до тех пор, пока щеки не лопнут.
– Мэделин, почему он вернулся?
– Дело в том, что он закончил ординатуру, как и ты, и приехал, чтобы устроиться на работу.
Она избегает моего взгляда.
– Что за работа?
Она нервно сжимает руки.
– К доктору Маккормику…
– Нет! – перебиваю ее я. – Боже, только не это!
Подруга наконец-то поворачивается ко мне, на ее лице читается сочувствие.
– Мне очень жаль, Дэйзи! Я думала, ты знаешь. Почему доктор Маккормик не сказал, что вы будете работать вместе?
Я прикрываю рот рукой и чувствую, как учащается пульс. Начинаю нервно ходить по комнате. Этому должно быть какое-то объяснение. Но факты на лицо: доктор Маккормик владеет единственной семейной клиникой в нашем городе, и до меня дошел слух, что он собирается на пенсию. Его кабинет предназначен только для одного специалиста, и во время последнего года моей ординатуры он сам предложил мне работу. Так какого черта Лукас забыл в этом уравнении?
Я цепляюсь за последний кусочек оптимизма. Может, доктору Маккормику потребовался администратор или, что еще лучше, санитар?
Мэделин преграждает путь, заставляя меня остановиться.
– Ты не думаешь, что настало время оставить все, что было между вами, позади? Прошло уже одиннадцать лет. Вы оба собираетесь стать успешными врачами. Серьезно, вам не обязательно до сих пор ненавидеть друг друга.
Из меня вырывается истерический смех.
– Ох, Мэделин! Мэделин! Мэделин!
– Прекрати повторять мое имя.
– Ты помнишь, как в выпускном классе после инцидента на парковке миссис Бэквит – наш школьный психолог – затащила нас с Лукасом в свой кабинет?
– Нет.
– Нам потребовался всего лишь час, чтобы сломить ее. Она решила сдаться и больше не пытаться перевоспитать нас. Она уволилась в тот же день, переехала в Нью-Йорк и начала заниматься садоводством. Она сказала, что Лукас и я – цитирую ее заявление об уходе – лишили ее веры в будущее человечества.
– Звучит так, будто ты только что это придумала!
– Я знаю твоего брата, возможно, даже лучше, чем ты. Эти одиннадцать лет ничего не значат. Ничего не изменилось. Эти годы дали нашей ненависти окрепнуть и созреть, как с годами созревает хорошее вино или еще лучше – вонючий сыр.
– Разве все это время ты не должна была изучать медицину?
– Ох, поверь мне, я изучала! Я представляла, что все ужасные кожные заболевания, кисты и папилломы, про которые нам рассказывали, есть у Лукаса. Я воображала, что вместо безымянного больного, который участвовал в исследованиях, именно Лукас страдает от всех самых медленных и мучительных болезней. Именно это помогло мне запомнить многое из того, что мы изучали.
– Ты безнадежна.
Она поднимает руки в воздух и направляется к выходу.
– Я собираюсь вниз, развлекаться с твоими гостями. А тебе нужно собраться с мыслями, Дэйзи. Нравится тебе это или нет, но Лукас будет работать с тобой на доктора Маккормика. И я предлагаю тебе начать все с чистого листа. Смотри, что он сделал сегодня.
Она кивает в сторону моей кровати, на которой лежит бледно-розовая карточка. Мэделин успела вытащить ее из контейнера до того, как я чуть не отрезала ей руку, с силой захлопывая крышку. И теперь я жалею, что не пролила кровь.
– Очевидно, что эти цветы – предложение мира.
Какая же она наивная девочка, не познавшая жизни в постоянной вражде.
– Я тебя умоляю, это предупреждающий выстрел.
Она закатывает глаза и выходит, оставляя меня одну в моем «оперативном штабе». Цветы – это секретное послание, его маленькое напоминание, что ничего не изменилось. Для всех остальных букет – добрый жест. Они не могут видеть подтекст – издевку, а именно это Лукас и имеет в виду.
Я смотрю на карточку, затем на открытую дверь. Я собираюсь прочитать записку, но слышу, как мама кричит, чтобы гости пользовались подставками. А то они не знают. Поэтому я подхожу к двери и закрываю ее.
Чтобы не передумать, быстро смотрю на карточку. Из-за его острого почерка мне приходится прищуриться.
Глава 2
Соревнование между мной и Лукасом Тэтчером началось с самого первого дня. И под первым днем я подразумеваю день нашего рождения. Родились мы с разницей в пятьдесят восемь минут.
Я первая поползла. Он первый заговорил. Я первая пошла, он первый приучился к горшку.
И так все началось.
Родители даже совмещали наши дни рождения и наряжали нас в одинаковые костюмы. Да, я видела наш детский фотоальбом, он заполнен фотографиями двух маленьких детишек: одна – милый ангелочек, другой – мелкий хулиган. На моем любимом фото, которое я обычно использую как доказательство, нам по годику, и мы сидим бок о бок на фестивале Хэллоуина. В надежде сделать милое фото, родители посадили нас на стог сена, но Лукас оторвал неуклюжими пальчиками маленький желтый бантик с моего платья и кинул его на землю. На снимок попал тот момент, когда я начала ему мстить, используя все зубы, которые вылезли у меня к тому времени.
Совершенно очевидно, что младенцы не рождаются с ненавистью в маленьких сердцах, но я считаю наши дни рождения отправной точкой, потому что никто точно не помнит, с чего все началось. Мама клянется, что первый раз мы набросились друг на друга, когда Лукаса выбрали старостой дошкольной группы в детском саду. Но я склонна не согласиться, в конце концов, нельзя возлагать всю вину на миссис Хэлоу, даже если выбрать Лукаса – самая большая ошибка за ее карьеру.
В свете такого длительного соперничества, люди всегда хотели узнать, какое ужасное событие повлекло за собой череду наших разногласий. Правда в том, что мы всегда были такими. Просто я – это Энни Оукли, а он – Фрэнк Батлер. И я твердо верю: что бы он ни сделал, я сделаю лучше.
Вражда, подобная нашей, всегда будет существовать, потому что она постоянно развивается. В младшей и средней школах мы использовали следующие приемы: варварски изрисовывали художественные классы, воровали мячи на спортивной площадке, развязывали шнурки на ботинках во время перемен.
Эти столкновения неизбежно наносили ущерб. Домой направлялись письма об испорченном школьном имуществе и неприемлемом поведении. Благодаря Лукасу мне пришлось понести первое и единственное наказание. Мы даже потеряли друзей – тех, кто не хотел становиться солдатами в нашей маленькой войне. Но самое главное – мы начали терять уважение учителей. И по мере того, как становились старше, мы начали признавать значимость этих авторитетных фигур и оценок, которые они ставили. Теперь школьные табели, которые отправлялись домой, стали объективным средством сравнения успехов в нашем соревновании. Каждые шесть недель эти оценки могли сказать, кто из нас лучше и кто в выигрыше.
Сейчас учителей больше не было, но был доктор Маккормик, и мне повезло, когда следующим утром я случайно столкнулась с ним в кофейне Гамильтона.
Вообще я планировала позже заскочить к нему домой, но так даже лучше. Он сидит у окна в углу кафе, в руках у него воскресная газета, а на столе большой стакан кофе. Еще я замечаю два пустых пакетика сахара, лежащие рядом, и делаю для себя заметку.
В старшей школе он казался мне старым, но сейчас я понимаю, что он всего на пару лет старше моей мамы. У него редкие каштановые волосы и отрастающие седые усы.
– Доктор Маккормик, – говорю я с улыбкой победителя на лице, – рада вас видеть!
– Дэйзи!
Он искренне рад, чему я очень благодарна. Пару минут мы обмениваемся любезностями, как могут делать только люди, живущие в маленьких городах. Обсуждаем строительство нового жилищного комплекса и супермаркета «Волмарт».
– Теперь мы знаем, что не умрем с голоду, – качает он головой.
Не спрашивая разрешения, я сажусь напротив него и сразу приступаю к делу.
– Я слышала, что Лукас вернулся. Странно, не правда ли? Ну, в смысле, какие были шансы, правда?
Мой взгляд сосредоточен на латте, но внимание – на докторе Маккормике. Он начинает ерзать на стуле и тянется за кофе, который все еще дымится, – слишком горячим, чтобы пить; значит, доктор тянет время.
– Я надеялся, что у меня будет еще один спокойный день, прежде чем вы оба узнаете.
Мое сердце уходит в пятки.
– Так это правда? Он будет работать с нами?
– Начиная с завтрашнего дня, так же, как и ты.
Внутри я разбиваюсь на части, но вспоминая, что он смотрит, заставляю себя улыбнуться.
– Можно спросить у вас почему? Конечно, только один из нас сможет занять ваше место, когда вы уйдете на пенсию, верно?
Он потирает подбородок, и я ловлю себя на мысли, что перешла границы. Но тем не менее он не уклоняется от ответа:
– Честно говоря, я этого не планировал. Просто так получилось. Однажды в церкви на воскресной службе я случайно проговорился паре человек, что собираюсь на пенсию. И ты знаешь, в понедельник утром обнаружил у себя в почтовом ящике два электронных письма.
– От меня и Лукаса?
– В точку! Вот что я получил за то, что не смог держать рот на замке.
Я хочу спросить, чье письмо пришло раньше, но прикусываю язык, и он продолжает:
– Я был так горд, что вы оба решили заняться частной практикой. Но то, что вы собрались вернуться в Гамильтон после стольких лет, меня очень удивило.
У нас с Лукасом были достаточно высокие баллы, чтобы выбрать более сложное направление. Пластическая хирургия или дерматология позволили бы заработать большое состояние, и у нас при этом был бы гибкий график работы. Семейные клиники не могут такого предложить.
– Но как опытный врач я решил посмотреть на эту ситуацию с другой стороны. Ты, наверное, заметила, что Гамильтон уже не такой маленький город, каким был раньше. Знаешь, чтобы я мог уделить время всем нуждающимся, мне приходилось последние пять лет пропускать обед.
Я понимаю, к чему он клонит, и мне это не нравится. А от фальшивой улыбки начинает сводить скулы.
– Я хочу сказать, что работы достаточно для двух врачей, может быть, даже трех.
Мне не нужен обед. Я могу работать по субботам и воскресениям. Я хочу собственную практику. Это моя мечта, и он ее медленно разрушает.
Но меня хватает только на то, чтобы произнести вслух:
– Хорошо.
Я стараюсь не показывать, что напугана. Я вернулась в Гамильтон несколько дней назад, предполагая, что эта должность уже моя, но быть доктором также означает в нужной ситуации держать удар и уметь адаптироваться, даже если все идет не по плану. Поэтому я улыбаюсь и решаю позаботиться обо всем потом.
Я отодвигаю стул, встаю и протягиваю руку через стол.
– Ну, доктор Маккормик, что бы ни случилось, я с нетерпением жду нашей совместной работы.
Он улыбается и выглядит довольным.
Выходя из кофейни, я беру с собой эспрессо и, подумав о ближайших планах, прихватываю еще один. Завтра утром я столкнусь лицом к лицу с врагом, и мне нужно заранее подготовиться к этой встрече.
Я иду по главной улице в сторону самого приличного салона красоты. Уже около года я не подстригала волосы. Так дело не пойдет. Я прошу сделать каскадную стрижку, чтобы подчеркнуть тонкие черты лица. Затем заказываю все спа-процедуры, которые у них есть. Я не пытаюсь понравиться Лукасу, он все равно как робот: не запрограммирован отмечать настоящую женскую красоту. Я делаю это для себя. Я генерал, готовящийся к битве. И пока мастер делает мне педикюр, я просматриваю старые медицинские учебники, на случай если завтра столкнусь с какой-нибудь непонятной, труднопроизносимой болезнью.
– А как насчет бровей? Хотите, чтобы мы их немного подправили?
Я смеюсь, потому что это глупый вопрос.
– Да, делайте все, что нужно.
Когда позже я прихожу домой, мама сидит за обеденным столом, листая журнал и разговаривая по телефону. Она поднимает глаза в тот момент, когда я закрываю входную дверь, и ее рот открывается от шока.
– Я тебе перезвоню, – говорит она в трубку. – Кто-то похожий на Дэйзи только что вернулся домой.
Я бросаю пакеты с покупками на диван и захожу на кухню. Она подходит ко мне в тот момент, когда я откусываю от яблока большой кусок. Мама такая миниатюрная, даже ниже меня. А из-за того, что у нее светлые волосы, скрывающие небольшую седину, и она использует профессионально подобранный уход за кожей, она выглядит в свои пятьдесят лет на тридцать. Обычно ее улыбка может осветить всю комнату, но сейчас она ничего не озаряет.
– Вижу, ты была занята сегодня, – начинает она, проводя рукой в воздухе вверх и вниз по моему телу.
Я не совсем женственная; у меня не было времени на все это, пока я училась в медицинской школе и ординатуре. Девушка в зеркале с блестящими волосами и гладкими ногами кажется чужой даже мне. Но от этого я чувствую себя отлично.
– Что в пакетах? – спрашивает мама, пока я жую яблоко.
– Одежда для работы.
Она приподнимает бровь.
– Кажется, ты сказала, что тебе ничего не нужно.
– Это было до того… – Я прикусываю язык и поворачиваюсь к ней. – Я просто передумала, эта одежда новая, и после обеда миссис Вильямс подогнала ее под мои размеры.
Мама ухмыляется.
– Значит, ты знаешь, не так ли?
– Ты о чем, мама?
Такое обращение, выдает мое раздражение так же, как когда она использует мое полное имя.
Она трет висок и вздыхает.
– Я сама узнала только за пару дней до твоего приезда и собиралась рассказать, но я слишком эгоистична и хотела, чтобы ты вернулась домой. Тебя очень долго не было.
– Ты все равно должна была сказать.
Она кивает, соглашаясь.
– Судя по новой одежде, ты не уезжаешь?
– Ты думаешь, я должна?
– Конечно нет.
– Хочешь посмотреть, что я купила?
Я протягиваю ей «оливковую ветвь», и она с радостью ее принимает. Честно говоря, я не особо расстроена тем, что мама не рассказала мне о Лукасе. Я понимаю почему. Мы с ней всегда были близки, тем более когда остались вдвоем, после того как мой отец заболел; я тогда была маленькой. Она вряд ли хотела, чтобы я уезжала в колледж, и теперь, когда я вернулась, у меня больше нет намерений покидать родной дом снова. Тем более когда практика в клинике доктора Маккормика стала почти моей.
Мы поднимаемся наверх, в мою комнату, и выбираем наряд для первого рабочего дня, когда звонит телефон. Номер незнакомый, и я собираюсь проигнорировать звонок, но любопытство берет верх.
Выпроваживая маму из комнаты, я закрываю дверь и отвечаю.
– Алло?
– Дэйзи Белл?
Я не слышала этот голос одиннадцать лет.
– Кто это?
– Думаю, ты знаешь.
– Лукас Тэтчер. Ты звонишь со странного номера. Ты в тюрьме и потратил единственный звонок на меня?
– Я звоню из таксофона. Ты бы не взяла трубку, увидев мой номер.
– На дворе 2017 год, где ты нашел таксофон?
– Это не имеет значения. Мы давно не виделись, и я хотел растопить лед между нами. Не хочу, чтобы завтра что-то пошло не так.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь. И с нетерпением жду, когда начну работать с тобой, Лукас.
– Знаешь, после всех этих лет я все еще могу понять, когда ты врешь, но это не имеет значения. Это твой шанс красиво выйти из игры, Дэйзи. Ты можешь сказать всем, что у тебя появилась другая работа.
– Другая работа потребуется именно тебе, когда доктор Маккормик поймет, какую ошибку совершил, наняв тебя.
– Сомневаюсь.
– Я собираюсь принести на работу его любимое домашнее печенье.
– А мы планируем поиграть в гольф в эту субботу, и я позволю ему выиграть.
– Ты же не любишь проигрывать.
– Только тебе.
– Тогда готовься, следующие месяцы будут не особо приятными.
– Ты все сказала или мне кидать еще четвертак?
– Я вообще удивлена, что мне не пришлось самой оплачивать звонок.
Кажется, я слышу, как он смеется, но это может быть треск древнего таксофона.
– Тогда увидимся утром, доктор Белл.
Я открываю рот, но затем решаю закончить разговор, не удостоив Лукаса ответом.
«И я увижу тебя первой».
Глава 3
Никто не удивился, когда узнал, что мы с Лукасом выбрали медицинское направление в колледже. А какой еще карьерный путь можно было избрать, кроме медицины? Возможно, юриспруденция? Но никому из нас не нравилось участвовать в разыгрываемых судебных процессах, которые мы едва пережили в девятом классе на уроках истории миссис Пайс. Единственная причина, по которой мы приложили хоть какие-то усилия, была в том, что мы представляли противоположные стороны процесса. И я выиграла благодаря заключительному аргументу, которым бы гордился сам Аттикус Финч. Миссис Пайс пришлось выпить внушительное количество успокоительного в том году.
В выпускном классе Лукас получил приглашение поступить в Стенфорд. Мне, в свою очередь, то же самое предложил Дьюк. Тот факт, что наши университеты находились на противоположных побережьях, только подтвердил правильность нашего выбора. На самом деле я бы прошла весь путь до Новой Зеландии, если бы они предложили мне стипендию.
После отъезда в колледж услышать что-то о Лукасе я могла только от Мэделин. У нас было негласное правило, согласно которому я никогда не спрашивала о нем, а она рассказывала мне о нем так, будто мне было не все равно, что он делает со своей жизнью. Она была единственная, кто говорил мне о его предстоящих визитах домой, и благодаря этому я могла скорректировать свои планы. Убедившись, что он не собирается приезжать, я возвращалась домой на короткое и тревожное время. Из-за мысли о том, что он может внезапно появиться в нашем маленьком городке, я не могла нормально наслаждаться праздниками.
Благодаря тщательному планированию и невероятно подробному календарю Мэделин, я не видела Лукаса одиннадцать лет, даже на фотографиях. Я не пользуюсь соцсетями. Однажды, еще в колледже, я решила больше не отвлекаться на них и удалила аккаунт. Правда ранее, той же ночью, Лукас был отмечен на фотографии с красивой блондинкой во время зимнего бала в Стенфорде, но это никак не было связано с моим решением. Просто глупо тратить свое время на такую ерунду.
Я не могу нормально спать из-за того, что мне предстоит встретиться лицом к лицу с Лукасом после стольких лет разлуки. Но меня это не беспокоит. На рассвете я встаю с кровати и начинаю собираться на работу. Надеваю узкие серые брюки, черную блузку и подходящие балетки. Выглядит профессионально, и в то же время в такой одежде будет удобно принимать пациентов. Когда я завершаю прическу и макияж, сажусь на велосипед и доезжаю до кофейни Гамильтона. Она находится прямо через дорогу от клиники, поэтому я занимаю место у окна, чтобы понаблюдать за Лукасом, когда он появится. Мне важно увидеть его до того, как он увидит меня, это даст мне преимущество.
Бариста приносит два кофе (один для меня, другой для доктора Маккормика) и шутит насчет выбора моего утреннего чтива: «Американский медицинский журнал». Это, конечно, не «Космо», но статьи могут меня немного отвлечь. Хоть во мне нет еще ни капли кофеина, мое сердце бешено стучит, и я виню в этом поездку на велосипеде.
– Дэйзи Белл, это ты?
Я поворачиваюсь и замечаю девушку, которую не видела со времен школьного выпускного.
– Ханна? – говорю я в надежде.
Без соцсетей мне приходится полагаться только на свою память.
Она улыбается, и я понимаю, что оказалась права.
– Как дела? – спрашивает она, подходя ближе с широкой и уверенной улыбкой.
Я киваю.
– У меня все хорошо, а у тебя?
Я вижу, как ее рука с бриллиантом на пальце поглаживает уже прилично округлившийся живот.
– Все хорошо. Уже восьмой месяц, правда, сейчас не особо удается поспать.
Это объясняет, что она делает в кафе так рано, хотя обычно в это время его посещают люди, которые работают по сменам, или безумные доктора, преследующие своих врагов.
– Поздравляю, ты замечательно выглядишь.
Она закатывает глаза в недоверии.
– Это вежливо с твоей стороны. Тодд говорит, что я никогда не выглядела лучше, но думаю, он…
– Тодд Бьюкенен?!
Она смеется и кивает.
– Он самый! Мы поженились несколько лет назад.
Мне кажется, что я нахожусь в какой-то сумеречной зоне. Мои одноклассники женятся и заводят детей. Мне двадцать восемь лет, и я никогда никому не признавалась в любви. И единственный, перед кем я в ответе, это мой робот-пылесос. Как такое вообще возможно? Почему я так сильно отстаю?
– Это здорово, – отвечаю я хриплым голосом.
– Боже, ты выглядишь по-другому, – восклицает она, обводя рукой всю меня, от моих светлых волос до носков балеток. – Я имею в виду, ты была красивой в старшей школе, но не знала, что делать с этими волосами и веснушками. Я рада, что ты их не скрываешь.
Я прикасаюсь к щеке, немного шокированная ее откровенностью.
– Спасибо.
– Знаешь, я на днях видела Лукаса, – продолжает она. – Он переносил вещи на верхний этаж.
Мое тело напрягается, скорее всего, благодаря кофеину, хотя я не сделала еще ни глотка. Должно быть, таким же действием обладают и его пары.
– Хм?
Это новость для меня: я думала, он остановился у родителей. Лукас и я жили по соседству всю жизнь. Пока мы были маленькими, это особо не напрягало, но когда мы стали учиться в старшей школе, все изменилось. Не было никакого спасения. Мы знали каждый шаг друг друга. Каждый раз он оказывался снаружи дома в тот момент, когда парни забирали меня на свидание, и портил все впечатление. Он мог проверять почту, косить газон или мыть машину. Этими обычными занятиями он пытался скрыть истинное намерение: залезть мне в голову и испортить момент.
Я не была такой смелой. Когда такое происходило с ним, я сидела в своей комнате у окна и подглядывала. Когда нам было четырнадцать, он целовался с Кэрри Хокер на крыльце, а я наблюдала, прикованная к стеклу, и пыталась подавить рвотный рефлекс. Мне было интересно, как она вообще может это выносить.
Я тянусь за кофе и, крутя чашку в руке, изучаю его молочно-коричневый цвет, а затем снова смотрю на Ханну. Она немного ухмыляется и наклоняется ближе ко мне, чтобы бариста ее не услышал.
– Он до сих пор самый горячий парень из всех, кто учился в нашей школе.
Если бы в этот момент я сделала глоток кофе, то выплюнула бы его прямо ей в лицо.
– Судя по твоей реакции, вы до сих пор не ладите? – недоверчиво спрашивает она.
Я не удивлена, что она помнит нашу вражду. Мне кажется, однажды даже администрация Буша была проинформирована о наших выходках.
– Разве может нормальный человек поладить с кем-то настолько высокомерным? – шучу я, пытаясь возложить всю вину на Лукаса.
Она смеется.
– Ты была единственной, у кого с ним были проблемы. Мы никогда этого не понимали. Ходили даже слухи, что…
Я смеюсь громко и чересчур агрессивно. Мне необходимо, чтобы она замолчала и пошла уже рожать ребенка.
– Ну, я не хочу тебя задерживать, и мне нужно вернуться к чтению.
Она понимает намек и отступает. Я желаю ей удачных родов и делаю вид, что продолжаю читать журнал. Только когда она уходит, я понимаю, что не спросила о том, что она имела в виду, когда сказала, что он переносил вещи наверх.
Я слышала, что в этом здании перестроили второй этаж под лофт, но, конечно, он же не может быть прямо сейчас надо мной. Меня охватывает дрожь, и я медленно поднимаю глаза к потолку, ожидая, что, как в фильмах ужасов, капельки крови начнут капать мне на лицо.
Вместо этого я вижу только открытые воздуховоды и проводку и чувствую себя дурой. Я думала о Лукасе больше, чем хотелось. Такое чувство, что я уже проигрываю соревнование, которое даже еще не началось, так что следующие несколько минут я притворяюсь, будто вернулась в Дьюк, за миллион миль от Лукаса. Эта мысль потихоньку успокаивает нервы, и я почти представляю мир, в котором его не существует.
Как только достигаю спокойствия, достойного Оскара, которое собираюсь сегодня излучать, я вижу, как открывается соседняя с парадным входом в кафе дверь. Я морщу брови и наклоняюсь ближе к окну, медленно наблюдая, как на тротуар выходит мужчина. Мужчина, которого я надеялась избегать всю жизнь, или, по крайней мере, еще пять минут. Мужчина, который является главным проклятием всей моей жизни.
Глава 4
У меня пересыхает во рту, руки дрожат. Мой желудок скручивает, а затем начинает выкручивать кульбиты, как на американских горках на максимальной скорости. Технически мое желание исполняется: я вижу его до того, как он видит меня, но теперь мое намерение изменилось, и я хочу, чтобы он исчез, вернулся в свою нору и остался там навсегда.
Он стоит ко мне спиной, и я начинаю оценивать его – с научной точки зрения, конечно. Его волосы темно-каштановые, густые и подстриженные кем-то, кто точно знает свое дело. На нем темно-синие брюки и белоснежная рубашка. А его коричневые кожаные часы подходят к ремню и туфлям. Видимо, какая-то женщина за долгие годы все-таки смогла научить его правильно сочетать цвета, правда после этого он, скорее всего, жестоко с ней разделался.
Прежде чем перейти улицу, он смотрит по обе стороны дороги. Делает это не потому, что мама так научила, а потому, что ищет меня. Он хочет убедиться в том, что я не подстерегаю его на новеньком «Форд Бронко», готовая сбить в любой момент. На несколько секунд моему взору предстает его профиль. Ну, конечно. Про себя я проклинаю время и тестостерон: одиннадцать лет отшлифовали его пухлые щечки в острые скулы. Они вытянули его тело и раздули его, как мускулистый воздушный шар. Без сомнения, он употребляет протеин и регулярно ходит в спортзал.
В старших классах он предпочитал контактные линзы. Теперь на нем очки в толстой черной оправе, как будто после работы он собирается на пробы для нового фильма про супергероев и заранее пытается вжиться в роль. Слишком пафосно, но они ему идут.
Как только Лукас удостоверяется, что ему ничего не угрожает, он делает шаг на дорогу. Беззвучно я поднимаюсь со стула, продолжая следить за ним, как коп под прикрытием. Когда я тихонько выхожу из кафе, Лукас не оборачивается, но сразу замечает меня в отражении витрины здания, которое стоит перед семейной клиникой доктора Маккормика: мои волосы слишком яркие, чтобы остаться незамеченными. Наши глаза встречаются на зеркальной поверхности, но никто из нас не поворачивается и не колеблется. На улице только мы, и в моей голове мелькает мысль: вылить на него кофе, который я несу доктору Маккормику, и заявить, что это был несчастный случай. Его слово против моего, он бы не смог ничего доказать, ведь я очаровательна. Но у этого кофе другое предназначение.
Наши шаги звучат в унисон: левой, правой, левой, правой. Я жажду первой прикоснуться к дверной ручке, но это будет возможно, только если я побегу. А это слишком отчаянно даже для меня. Так что он первый подходит к двери, и я предполагаю, что, войдя внутрь, сразу закроет ее за собой. Вместо этого он отступает и придерживает ее для меня.
Я знаю, что это просто игра. Благородство погибло, Лукас убил его.
Когда я уже в шаге от него, он лениво улыбается и выставляет ногу, чтобы сбить меня с толку. Не нарушая темп, я перешагиваю через нее.
– Тебе понравились цветы? – спрашивает он.
Его голос глубже и мягче, чем был по телефону: как терпкий алкоголь, который вызывает неприятное похмелье.
Я улыбаюсь.
– Они гниют в мусорном баке.
– А карточка?
Его злобный тон подтверждает, что цветы и открытка были не подарком, а засланным в мою душу троянским конем.
– Она красиво горела.
Это первая встреча за столько лет, и она оказывается достаточно резкой. Я не удивлена, что мы продолжаем с того места, на котором остановились одиннадцать лет назад.
Мы входим в вестибюль, где доктор Маккормик ждет нас с остальным персоналом. На их лицах сияют улыбки, и я осторожно отворачиваюсь от Лукаса, чтобы он не заметил мою.
Все кричат «Добро пожаловать!», указывая на самодельный баннер, висящий за стойкой регистрации.
Моя улыбка становится все шире, когда наш босс двигается нам навстречу.
– Всем доброе утро! Доктор Маккормик, я принесла вам кофе, как вы любите. Что касается остальных, первый кофе-брейк сегодня за мой счет.
Они приятно удивлены, Лукас – нет. Я протягиваю кофе боссу и наконец поворачиваюсь, чтобы взглянуть на спутника. Моя улыбка кажется искренней, потому что еще секунду назад она такой и была. За эти годы я научилась кое-каким трюкам.
Лукас оценивающе смотрит на меня. Его темный взгляд скользит от кончиков моих балеток до блестящих волос; уверена, он задается вопросом: достойный ли я все еще соперник? Когда уголок его рта медленно приподнимается в ухмылке, я понимаю, что он в восторге вновь встретиться со старым врагом и мечтает отделить мясо от моих костей.
Доктор Маккормик представляет нас другим работникам, и пока Лукас пожимает всем руки и улыбается, я делаю кое-что позначительнее. Я запоминаю их имена и начинаю разрабатывать план давления на каждого из них.
Итак, два фельдшера, медсестра и администратор. Все, кроме последнего, выглядят молодо, примерно моего возраста, но все они женщины, поэтому сразу влюбляются в Лукаса. Это биология, и с ней я не могу конкурировать, поэтому прибегаю к другой тактике.
– Какие здесь восхитительные комнатные цветы, Кейси!
Медсестра начинает светиться от моего комплимента.
В то время Джина – администратор – обходит стойку регистрации и снимает с вешалки два белых халата. Один для Лукаса и один для меня. Лукас забирает оба и разворачивает мой, чтобы я смогла его надеть. В его руках он смотрится смехотворно маленьким.
– Я не знал, что их стали шить в детских размерах, – говорит он, озаряя меня дьявольской ухмылкой.
Я стискиваю зубы и молчу, в то время как другие сотрудницы смеются, как будто его шутка смешная.
«И с этими людьми мне придется работать».
С неохотой я просовываю одну руку и поворачиваюсь к нему спиной. Он делает шаг вперед, когда моя вторая рука оказывается в рукаве, мы оказываемся ближе, чем за все одиннадцать лет. Он касается пальцами моего затылка, расправляя воротник на халате.
Это бесполезная попытка выбить меня из колеи. В белом халате я чувствую себя устрашающей и полной решимости. На нем вышиты с одной стороны – логотип клиники доктора Маккормика, а с другой – «Доктор Дэйзи Белл».
Доктор Маккормик смотрит на нас глазами, полными слез. Он очень сентиментальный человек.
– Я так горжусь вами.
Я подхожу немного ближе к нему, и Лукас следует за мной.
– Итак, время для небольшого отступления. Думаю, дам вам испытательный срок, чтобы вы смогли приспособиться. Вы оба жили в больших городах и поймете, что ведение практики в маленьком городе отличается. Здесь на пятьдесят миль вокруг больше нет специалистов. Вы это увидите, и мне нужно знать, что вы оба справитесь.
