Страшные сказки братьев Гримм. Иллюстрированное издание E-Book

Якоб Гримм

• Herausgeber: XSPO
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Serie: Золотая коллекция иллюстрированной литературы
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 1164

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Этот сборник возвращает сказке её исходную природу — необузданную, мрачную, искреннюю. Здесь собраны неадаптированные, жесткие версии сказок братьев Гримм — такие, какими они существовали до того, как были превращены в гладкую детскую литературу. Речь идёт не о пересказах, а о попытке воспроизвести дух и плоть настоящего фольклора: с болью, страхом, карой и — подчас — без пощады. Некоторые сказки переведены на русский язык специально для этого издания и публикуются впервые. Вместе с ними — восстановленные ранние версии более известных сюжетов, которые здесь звучат иначе: без нарочитой сказочной приторности, без обязательного счастливого финала, без нравоучительной прямолинейности. Это тексты, которые не убаюкивают — они тревожат, пронзают и не дают забыть, что народная сказка когда-то была голосом самой жизни. В этом сборнике соседствуют притчи о вине и расплате, о власти и подчинении, о боли и милости. Но есть и сказки о глупцах, странниках, ведьмах, сиротах, дураках и духах, которые являют не столько волшебство, сколько — правду, порой жестокую, но всегда живую. Визуальное оформление книги усиливает эффект: здесь представлены 250 иллюстраций, среди которых редкие гравюры XIX века из старинных немецких изданий и работы Артура Рэкхема — художника, который, как никто другой, умел передавать тревожную красоту народной сказки. Это книга не для детей. Это книга для тех, кто готов вернуться к источнику. Для тех, кто не боится услышать голос прошлого — без прикрас, без фильтров, без спасительных развязок. Издание подготовлено с учетом удобства чтения на цифровых устройствах, сохраняя стиль оригинального текста и визуальную целостность исторических иллюстраций.

Leseprobe

Автор: Якоб Гримм, Вильгельм Гримм

Серия: Золотая коллекция иллюстрированной литературы

Все сказки, если не указано иное — в переводе П. Н. Полевого. В авторском переводе А. Немирова: Мальчик-с-пальчик, Странствия Мальчика-с-пальчик, Три бедных солдата, Крысолов из Гамельна, Волшебный рожок, От солнца ясного ничто не скроется!, Жених-разбойник, Девушка без рук.

Издательство: XSPO

Аннотация

Этот сборник возвращает сказке её исходную природу — необузданную, мрачную, искреннюю. Здесь собраны неадаптированные, жесткие версии сказок братьев Гримм — такие, какими они существовали до того, как были превращены в гладкую детскую литературу. Речь идёт не о пересказах, а о попытке воспроизвести дух и плоть настоящего фольклора: с болью, страхом, карой и — подчас — без пощады.

Некоторые сказки переведены на русский язык специально для этого издания и публикуются впервые. Вместе с ними — восстановленные ранние версии более известных сюжетов, которые здесь звучат иначе: без нарочитой сказочной приторности, без обязательного счастливого финала, без нравоучительной прямолинейности. Это тексты, которые не убаюкивают — они тревожат, пронзают и не дают забыть, что народная сказка когда-то была голосом самой жизни.

В этом сборнике соседствуют притчи о вине и расплате, о власти и подчинении, о боли и милости. Но есть и сказки о глупцах, странниках, ведьмах, сиротах, дураках и духах, которые являют не столько волшебство, сколько — правду, порой жестокую, но всегда живую.

Визуальное оформление книги усиливает эффект: вы найдёте здесь редкие гравюры XIX века из старинных немецких изданий и иллюстрации Артура Рэкхема — художника, который, как никто, умел передавать тревожную красоту народной сказки.

Это книга не для детей. Это книга для тех, кто готов вернуться к источнику. Для тех, кто не боится услышать голос прошлого — без прикрас, без фильтров, без спасительных развязок.

Это — сказки, в которых не спрячешься от солнца.

Страшные сказки

Братья Гримм

Предисловие

Эта книга — не просто сборник сказок братьев Гримм. Это попытка вернуть читателю тот фольклор, каким он был на самом деле — до адаптаций, до смягчений, до редакторских правок, превращавших живые, страшные, полные боли и ярости народные истории в прилизанную детскую литературу. Здесь собраны тексты, приближённые к ранним версиям сказок: жесткие, натуралистичные, пугающие, бескомпромиссные. Это не фантазии для развлечения. Это — голос тёмного фольклора.

Братья Гримм, Якоб и Вильгельм, были не сказочниками, а собирателями и систематизаторами народной речи, образов, мифов и архаичных представлений. Их задача вначале была почти научной: сохранить для будущих поколений устное творчество простого люда. Первая редакция их знаменитого сборника «Детские и семейные сказки» вышла в 1812 году, и в ней ещё звучали жестокость, грубость, плотская природа человека и беспощадная справедливость мира. Но чем популярнее становился сборник, тем больше он менялся. С каждым новым изданием — особенно с подачи Вильгельма — сказки подчищались: исчезали сцены инцеста, казней, расчленений, антицерковных выпадов, а с ними — и истинная плоть народной сказки. Они были приручены.

Книга, которую вы держите в руках, делает обратное. Здесь вы не найдёте приукрашенных сюжетов, где зло неизбежно получает по заслугам, а добро всегда торжествует. Зато встретите сирот и убийц, ведьм и душевнобольных, отцеубийц и изнасилованных дочерей, нераскаявшихся грешников и тех, кто жаждет мести. Здесь чудо всегда идёт рядом с расплатой, а сказочное — это прежде всего проявление необъяснимой, но не обязательно доброй силы.

Мы сознательно ищем и восстанавливаем тексты, максимально приближенные к оригиналам: по первым изданиям, рукописям, параллельным немецким записям и фольклорным аналогам. Иногда это — ранние версии, исключённые из канонических томов. Иногда — малоизвестные сказки, вовсе не попавшие в русский перевод. Часто — восстановленные сцены, которые были вырезаны из-за морализаторской цензуры. Все тексты в этом сборнике публикуются без адаптаций: с сохранением натуралистичности, жестокости и беспощадной морали, какой она была у деревенской печи.

Отдельной гордостью издания стали иллюстрации: здесь представлены как классические гравюры XIX века из оригинальных немецких книг, так и рисунки Артура Рэкхема, одного из самых знаменитых художников, оформлявших сказки Гримм в духе тёмной готики. Визуальный ряд не просто украшает, но и поддерживает атмосферу тревоги, боли, правды, передаваемую текстом.

Жених-разбойник

У одного мельника была красавица-дочь. Когда она достигла возраста, в котором девушку полагается выдавать замуж, мельник вознамерился поскорее и повыгоднее её пристроить. Он рассуждал просто: стоит появиться приличному жениху — богатому, солидному, с хорошими речами, — и он тут же отдаст за него дочь.

И вскоре действительно явился жених. По виду — человек зажиточный, с речами обходительными, манерами учтивыми. Мельник не нашёл ни малейшего повода отказать — напротив, обрадовался такому выгодному партию и пообещал выдать дочь.

Но самой девушке этот жених не пришёлся по сердцу. Сколько ни смотрела она на него, сколько ни вслушивалась в его голос, внутри у неё что-то замирало от необъяснимого страха. Ни доверия, ни радости он в ней не вызывал — только холод, что подкрадывался к сердцу при каждом его взгляде.

Однажды жених сказал:

— Ты мне невеста, а в моём доме ни разу не была. Непорядок. Приходи ко мне в гости.

— Но я и не знаю, где ваш дом, — ответила девушка.

— Он стоит на опушке, в самой чаще леса. Чтобы ты не сбилась с дороги, я рассыплю по тропе золу — иди по ней. В это воскресенье жду. Я уже и гостей пригласил.

Девушка не посмела отказаться, но в душе её затаилась тревога. Когда наступило воскресенье, и пора было отправляться в путь, страх вновь стиснул ей грудь. Чтобы не заблудиться, она набила себе карманы сухим горохом и чечевицей — на всякий случай.

На краю леса она увидела тропинку, усыпанную серой золой. Следуя по ней, она разбрасывала за собой горошины — направо и налево, по несколько штук, надеясь, что по ним сможет потом вернуться.

Так шла она почти весь день. Лес всё густел, становился всё темнее и мрачнее. Ни пения птиц, ни шелеста — всё будто вымерло. Наконец, в самой глубине чаще, она вышла к дому. Он был тёмный, с крутой, покосившейся крышей, окна — словно глаза слепого зверя, деревянные стены почернели от сырости. Девушку охватил холод, будто дом сам глядел на неё с немым предостережением.

Ей не хотелось входить, но она заставила себя подняться на крыльцо и постучала.

Она вошла в дом — и никого не встретила. Повсюду царила такая тишина, будто все живое давно покинуло эти стены. Не скрипнула ни половица, не качнулась ни одна занавеска. И вдруг, нарушив безмолвие, раздался голос — прямо над головой:

Вернись скорей, вернись домой,Зашла в притон ты воровской!

Девушка подняла голову и увидела на стене клетку, а в ней — чёрную птицу с горящими глазами. Та склонила голову набок и снова произнесла:

Вернись скорей, вернись домой,Зашла в притон ты воровской!

Невеста задрожала, но всё же продолжила путь. Она обошла весь дом, заглядывая из одной комнаты в другую. В каждой — пусто, мрачно, как в склепе. Мебель старая, пыль вековая, паутина на потолках, и ни единого звука — будто дом вымер.

Наконец, она спустилась в подвал. И там, в полумраке, за котлом, клубящимся паром, сидела дряхлая старуха, голова её тряслась от старости, кожа была морщинистой, как сухая кора.

— Не подскажете ли, — робко обратилась к ней девушка, — живёт ли здесь мой жених?

Старуха подняла к ней мутные глаза и прошептала:

— Ах ты, бедная душа… Куда ж ты попала! Это логово разбойников, дитя моё! Ты думаешь, свадьбу играть — а тебя ждёт венец смерти. Видишь котёл? В нём я кипячу воду. Не для супа, нет — для тебя. Когда шайка вернётся, они разрубят тебя на куски, сварят — и съедят. Они людоеды. Я тут давно, я всё знаю… Если б не пожалела тебя — уже бы и ты шла на закуску.

С этими словами она быстро увела девушку в тень, за большую пустую бочку, и накрыла её рваными мешками.

— Сиди тихо, ни звука, ни вздоха. Шевельнёшься — головы лишишься. А ночью… ночью мы сбежим. Я ждала такой возможности годами.

Не успела она договорить, как снаружи раздался гвалт, шаги, хохот — и дверь с грохотом распахнулась. Дом наполнился пьяными голосами. Разбойники вернулись, и с ними — молодая девушка. Она кричала, умоляла, билась в руках, но никто не слушал. Все были пьяны, возбуждены.

— Налей ей вина! — крикнул кто-то.

Ей дали три кубка: один с красным вином, другой — с белым, третий — с жёлтым. И как только она выпила, осела, как подкошенная. В ней умер голос.

С хищным хохотом они сорвали с неё дорогие одежды, уложили её на дубовый стол и, не медля ни мгновения, изрубили тело на куски. Белая плоть легла под топорами, и мясо было посыпано солью, как дичь.

Невеста, скрытая за бочкой, смотрела на всё, сжав зубы, чтобы не закричать. Её охватил леденящий ужас. Она знала: если бы пришла на час позже — сейчас бы на том столе лежала она.

Но кошмар не закончился.

Один из разбойников заметил на пальце убитой девушки золотое кольцо. Он потянул — не снялось. Тогда он взял топор и с размаху отрубил ей палец. Палец отлетел, ударился об стену и, отскочив, упал… прямо на колени спрятавшейся невесте.

Разбойник схватил свечу и стал искать.

— Ты смотрел за бочкой? — крикнул один.

Девушка зажала рот рукой, сердце её колотилось в ушах. Но тут вмешалась старая женщина — громко, нарочито раздражённо:

— Да что ты, спятил? Ищи завтра, палец никуда не убежит! Идите, ешьте, пока мясо тёплое.

— Верно, — буркнул тот. — Найдём утром.

И они ушли.

А за бочкой, прижимая к груди окровавленный палец, сидела живая свидетельница. И знала — рассвета ей не дождаться, если не сбежать…

Разбойники, притуплённые вином и мясом, лишь фыркнули и сказали:

— Старая ведьма дело говорит. Найдём палец утром.

Они снова сели за стол и продолжили пир. А старая женщина, не теряя ни мгновения, подмешала в кувшины с вином сонное зелье. Один за другим они осели, сперва затихая, потом валясь прямо на землю — кто на бок, кто лицом в пол. Вот уже все захрапели, будто целый хлев свиней захрюкал.

Когда храп наполнил подвал, и стало ясно, что никто не проснётся, девушка выскользнула из своего укрытия. Но теперь ей предстояло самое страшное: пройти между спящих, среди мертвенно-бледных лиц и окровавленных рук, среди пятен на полу и обглоданных костей.

Она шагала, как по краю могилы, боясь вдохнуть громко, боясь дрогнуть.

Но Бог хранил её.

Старуха вышла вслед за ней, сняла засов, тихо отворила тяжёлую дверь, и обе — бегом! — кинулись прочь от разбойничьего логова, в ночной лес.

Зола, которой была усыпана тропа, давно уже развеялась ветром. Но горошины и чечевица, что девушка разбросала по пути, пустили ростки — и в лунном свете те серебрились, как живые стрелки, указывая дорогу домой.

Так они шли всю ночь, и только к рассвету добрались до мельницы. Там девушка и рассказала отцу всё, что с ней случилось: про дом в чаще, про старуху, про резню, про отрубленный палец с кольцом.

Прошло время. Наступил день свадьбы. Жених явился, как ни в чём не бывало, и мельник, не подавая виду, велел созвать всех родных и соседей. Столы были накрыты, угощения подавались, веселье лилось через край. И, как водится, каждый из гостей должен был рассказать какую-нибудь занимательную историю — будь то быль, небыль, сон или диковина.

Один говорил про охоту, другой — про морскую бурю, третий — про золотую утку.

Только невеста молчала.

Жених, улыбаясь, наклонился к ней:

— А ты, голубушка, не хочешь ли нам чего-нибудь рассказать? Или хотя бы сон свой?

— Пожалуй, — ответила она, и голос её прозвучал неожиданно спокойно. — Расскажу. Мне снилось, будто я иду одна по тёмному лесу и прихожу к дому, где никого нет. Только на стене — клетка, а в ней птица. И она говорит:

Вернись скорей, вернись домой,Зашла в притон ты воровской!

— И снова то же самое. Голубчик мой, всё это мне будто бы только снилось… Я пошла дальше, и в доме было пусто, как в гробу. И страшно. Потом я спустилась в погреб. А там — старая-старая женщина, вся дрожит, глаза в землю. Я спросила её: не здесь ли живёт мой жених? А она отвечает: "Ах ты, бедняжка… Ты попала в логово разбойников. Жених твой — один из них. Он разрубит тебя на куски, сварит мясо и съест его".

— Голубчик мой, я видела это во сне, будто наяву… Старушка спрятала меня за большую бочку. И не успела я спрятаться, как вернулись разбойники. Притащили с собой молодую девушку. Напоили её тремя винами: красным, белым, жёлтым. И она упала, не шевелясь. Сорвали с неё платье, разложили на столе, и — разрубили, и посыпали солью.

— Голубчик мой, мне это всё только снилось…

Гости застыли, не шелохнувшись.

— И вот один из разбойников увидел у неё на пальце кольцо. Не мог снять. Взял топор — и отрубил палец. А палец… палец отскочил от стола, перелетел через зал, упал… прямо мне на колени.

Тут девушка вынула из кармана завернутый в тряпицу палец. Кровь на нём уже засохла, но кольцо блестело, как новое.

— Вот он, — тихо сказала она. — Вот этот палец. С кольцом. Как в моём сне.

Жених побледнел. Лицо его вытянулось, как у мертвеца. Он вскочил с места — и кинулся было прочь, но тут же был схвачен гостями. Никто не возразил, никто не заступился. Все всё поняли.

Его передали стражникам. Спустя недолгое время и он, и вся его шайка были казнены — за то, что делали с невинными.

А невеста осталась жива.

И это был не сон.

Девушка без рук

Один мельник жил в нищете — да так, что от прежнего достатка осталась ему лишь дряхлая мельница да старая яблоня, что росла за домом. Всё чаще он ложился спать голодным, а утром находил под окнами дохлых крыс — знак, что от его жизни остался один гнилой запах да тень. Жена плакала, дочь молилась, а он бродил по лесу, сжимая в костлявых руках тупой топор, словно он был виноват в его горе.

Однажды, когда сумерки еще не опустились, но солнце уже не грело, мельник вышел за дровами и на опушке наткнулся на странного человека. Тот был высок, худ как тень, с кожей, будто натянутой на череп, и голосом, от которого в животе холодком обдало.

— Чего маешься, мельник? — спросил он. — Я могу избавить тебя от нужды. Хочешь золота, полные сундуки хлеба, чтобы твоя баба рот свой затыкала пирогами, а не слезами?

— А что за это? — хрипло спросил мельник.

— Всего-то отдай мне то, что стоит у тебя за мельницей.

«Яблоня, — подумал мельник, — старая, червивая... Чего жалеть? Не дочь же...» И, не раздумывая, согласился. Сухие пальцы незнакомца вытащили из плаща клочок пергамента, чернила были тёмные, будто кровью выведены, а подпись — не рукой, а когтем процарапана. Мельник дрожал, но подписал.

Тогда человек тот громко, хрипло расхохотался — и смех его был похож на воющий ветер в склепе.

— Через три года, в этот самый день, — сказал он, — я приду за тем, что теперь принадлежит мне.

И растаял в воздухе, будто и не было.

Когда мельник вернулся домой, за порогом его встретила жена. И не успел он войти, как услышал:

— Откуда это у нас... богатство? Всё, что было пусто, вдруг полнится — сундуки, шкафы, полки! Мука, злато, даже вина, которых мы сроду не пили... Что ты натворил?

Он, потупясь, ответил:

— Встретил человека... Обещал богатство за то, что стоит у нас за мельницей. Яблоня ведь — старая. Не жалко...

Жена побелела, как простыня.

— Ты глупец! — прошептала она. — Дурак несчастный! Не яблоня у тебя за мельницей была... Дочь! Наша дочь! Она там подметала двор, когда ты ушёл!

Мельникова дочь была девицей красивой, доброй, богобоязненной. Все три года она прожила в молитвах и посте, как будто заранее знала, к чему ведёт сделка её отца. Она не роптала, не плакалась, только каждый вечер вычерчивала на полу мелом крест, а утром вытирала кровь со ступеней — будто сам ад пробовал подступиться.

И вот настал срок, и рассвет дня третьего года был зловещим: небо было багровым, как мясо на плахе. Девушка умылась и мелом обвела круг, в который вошла и встала, сложив руки, как на молитве. А затем — дождалась.

И пришёл он. В первый раз — в обличье человека, но глаза его были как у мертвеца, а дыхание — как из ледника. Он остановился у края круга, вскинул руки — и не смог войти.

— Она чиста! — прорычал он. — Убери от неё воду, мерзкий старик! Она не должна больше мыться — тогда моя будет!

И исчез, оставив на земле обугленные следы.

Мельник дрожал, но сделал, как было велено. Он вынес вёдра, разбил кувшины, замазал колодец — и, от страха выжженный изнутри, ждал, когда всё закончится.

На следующее утро демон вернулся — вонял серой, дыхание его было ядом, но он вновь не смог войти: девушка плакала всю ночь, и её слёзы омочили руки.

— Проклятие! — завыл нечистый. — Она снова чиста! Тогда отруби ей руки, старик, или я унесу тебя — и в аду не останется костра, который тебя не сожжёт!

Мельник упал на колени, стонал, умолял, но выбора у него не было. Тогда он сам взял топор, положил руки дочери на пень, и, зажмурившись, ударил. Плоть хрустнула, кости треснули, кровь брызнула ему в лицо. Девушка не вскрикнула. Только губы её шептали молитву.

И когда дьявол пришёл в третий раз — она стояла в круге, окровавленная, с культом, что когда-то были её руками. И даже тогда он не смог подойти: слёзы, лившиеся из её глаз, вновь сделали её чистой.

И дьявол зарычал и исчез — навсегда. Но дом тот после того сгнил, и мельница разрушилась, и яблоня засохла.

И тогда девушка сказала:

— Я не могу остаться в этом проклятом месте. Лучше пойду, куда глаза глядят. Если умру — так тому и быть.

И она ушла — без рук, без дома, босая, вся в крови, одна на всём свете. Но ни страха, ни ненависти в ней не было. Только молитва.

Долго шла она — босыми ногами по острым камням, по колючим кустам, пока к вечеру не вышла к высокому забору, за которым шелестели деревья королевского сада. Сквозь ветви серебрился плод — сочная груша, и девушка почувствовала, как желудок сжался от боли голода. Она встала на колени и, глядя в небо, молвила: «Господи, если ты ещё со мной, помоги мне пересечь этот ров и насытиться хотя бы раз, прежде чем умру».

И тогда посреди ночи вода в рву вдруг исчезла — ушла, будто выпита землёй. Девушка перешла по дну, вошла в сад и направилась к дереву. Над ней появился ангел — высокий, ослепительно белый, он шёл рядом, не касаясь земли. Девушка подошла к ветке, наклонилась и, не срывая плода, прижалась губами к грушу — и вкус её был сладок, как милость. Одной хватило, чтобы насытиться.

Садовник, видевший всё это, прятался за кустами и не решался даже дышать. Он подумал: «Это не человек, это дух... или святая...» и ничего не сказал.

Наутро король вышел в сад, сосчитал груши — и одной не хватало. Он вызвал садовника, и тот рассказал, что ночью в сад пришла женщина без рук, а за ней — ангел. Съела одну грушу, не тронув остальные. Король удивился:

— Сегодня ночью я сам пойду в сад. Увижу — и решу, кто это.

Когда наступила ночь, король и священник спрятались в тени деревьев. В полночь девушка вновь пришла, и рядом с ней — тот же белый ангел. Она подошла, припала к ветке — и съела ещё одну грушу.

— Кто ты? — спросил священник. — Дух ли? Демон? Или человек?

— Я человек, — ответила она. — Несчастная, изгнанная, отрезанная от жизни. У меня нет ничего — только вера. Я изранена, но жива.

Король вышел из тени и сказал:

— Если тебя все отвергли, я не отвергну. Если ты была истерзана, я дам тебе покой. И если ты голодала — я накормлю. Ты будешь моей женой.

И он повёл её в свой замок. Там ей отлили серебряные руки и велели сшить новое платье, достойное королевы. А вскоре была свадьба, и девушка, что была отвергнута, стала королевой.

Год спустя король ушёл на войну, оставив её под опекой своей матери. Она родила сына. Но дьявол не забыл свою жертву. Он подменил письмо, отправленное королём, исказил ответ — и бабка получила повеление казнить невестку и младенца. Вместо этого она отослала их в лес и велела больше не возвращаться.

Девушка с ребёнком на спине бродила по лесу, пока не наткнулась на хижину с надписью: «Здесь каждый может жить». Там её приютил ангел и дал приют на семь лет. У неё отросли настоящие руки.

Король, вернувшись, узнал правду и стал искать её по всему свету. И только спустя семь лет нашёл ту хижину. Узнав жену и сына, он обнял их и сказал: «С меня камень свалился». И с тех пор они жили вместе, не зная больше горя.

И в тот вечер, когда он вернул её домой, все зажгли свечи — и даже тени в доме стали светлыми.

Золотая птица

Давно, очень давно жил да был король, у которого позади замка был прекрасный сад, а в том саду было дерево, на котором росли золотые яблоки.

Как только яблоки стали созревать, так их сосчитали; но тотчас после того, на следующее же утро — глядь: одного яблока как не бывало! Оповестили об этом короля, и он приказал, чтобы каждую ночь под деревом ставилась стража.

У него было три сына, и старшего из них выслал он сторожить при наступлении первой же ночи.

Пошел сын, но с наступлением полуночи не мог воздержаться от сна, и на другое утро опять не хватило одного яблока.

На следующую ночь должен был идти второй сын; но и с тем случилось то же самое: едва наступила полночь, он заснул, а под утро недосчитались еще одного яблока.

Вот дошла очередь и до младшего сына, и он уж совсем изготовился идти сторожить, да король все не решался доверить ему это дело, предполагая, что он еще хуже будет стеречь золотые яблоки, нежели его братья; но затем отец согласился и отпустил его.

Вот юноша и улегся под деревом, и глаз не сомкнул, и сну не поддался. Как ударила полночь, так зашумело что-то в воздухе, и он увидел при лунном свете слетевшую на дерево птицу, у которой перья блестели, как золото.

Птица опустилась на дерево и только что успела сорвать с него яблоко, как юноша пустил в нее стрелу. Птица улетела, но стрела попала ей в перья, и одно из ее золотых перышек пало на землю. Юноша перышко поднял, принес его на следующее утро к королю и рассказал ему, что видел ночью.

Король собрал свой совет, и все его советники решили, что одно такое перышко стоит более, чем все его королевство. «Коли это перышко действительно так ценно, — заявил король, — то мне одного пера и не надобно: я должен непременно добыть эту птицу целиком».

Старший сын пустился в путь, надеясь на свой ум и сообразительность, и думал, что уж, наверное, отыщет золотую птицу. Пройдя некоторую часть пути, он увидел на опушке леса лисицу и прицелился в нее из своего ружья.

Вдруг лисица закричала: «Не стреляй в меня, я тебе добрый совет дам. Ты вышел на поиски золотой птицы и сегодня вечером прибудешь в одну деревню, где увидишь две гостиницы — одну против другой. Одна из них ярко освещена, и постояльцам в ней живется весело; но ты туда не заходи, а лучше остановись в другой, хотя бы она тебе и не очень понравилась». — «Ну, может ли такой глупый зверь дать мне разумный совет?» — подумал королевич и спустил курок; но он дал промах, и лисица, распустив хвост, быстро юркнула в лес.

А королевич продолжал свой путь и вечерком прибыл в деревню, в которой находились обе гостиницы: в одной из них шло веселье, там пели и плясали, а у другой вид был жалкий и печальный. «Дурак бы я был, — подумал он, — если бы я сунулся в эту нищенскую гостиницу и прошел бы мимо той, которая гораздо лучше».

Вот и завернул он в веселую, и зажил там припеваючи, позабыл и о птице, и об отце, и обо всех добрых советах.

Когда уже прошло порядочно времени и старший сын все не возвращался домой, снарядился в путь-дорогу на поиски золотой птицы второй королевич.

Ему, как и старшему брату, пришлось повстречаться с лисицею, которая дала ему добрый совет, и он тоже на тот совет не обратил никакого внимания.

И он тайком прибыл к двум гостиницам, увидел в одной из них своего брата, стоявшего у окна, из которого доносился шум веселья; брат его и позвал в эту гостиницу, а королевич не мог воздержаться, вошел и предался влечению своих порочных наклонностей.

Опять-таки прошло некоторое время, и вот младший королевич задумал попытать своего счастья; а отец ни за что не хотел этого допустить. «Напрасно он и пойдет, — говорил отец, — ему еще мудренее будет сыскать золотую птицу, нежели его братьям, а если с ним приключится какое-нибудь несчастье, то он не сумеет из него и выпутаться; да притом и денег у него нет».

Однако же отец согласился-таки наконец, потому что сын не давал ему покоя.

И младший королевич на опушке леса повстречал лисицу, которая просила пощадить ее и дала ему добрый совет. Добродушный юноша сказал: «Будь спокойна, лисонька, я тебе никакого зла не сделаю…» — «И не раскаешься в этом, — отвечала ему лисица, — и вот, чтобы ускорить твое путешествие, ты садись ко мне на хвост!» И чуть только он уселся, лисица помчала его так быстро через пень да через колоду, что волосы его по ветру развевались.

Когда они приблизились к деревне, юноша сошел с хвоста лисицы и последовал ее доброму совету: остановился в плохонькой гостинице, даже и не посмотревши на другую, и преспокойно там переночевал.

На другое утро, когда он вышел из деревни в поле, лисица ожидала его и сказала: «Я тебе укажу, что далее следует делать. Иди все прямо и придешь к замку, перед которым множество сторожей будет лежать; но ты на них не обращай внимания, так как все они будут спать и храпеть. Пройди между их рядами прямехонько в замок, а в замке — через все комнаты, пока не придешь к той, в которой золотая птица сидит в деревянной клетке. Рядом поставлена там и пустая золотая клетка для виду; но ты берегись — не пересади птицу из дурной клетки в золотую, не то может с тобою большая беда приключиться».

Сказав все это, лисица опять подставила юноше свой хвост, тот на него уселся, и помчала она его через пень, через колоду так быстро, что волосы его по ветру развевались.

Когда юноша прибыл к замку, он все так и нашел, как ему заранее предсказала лисица.

Пришел королевич и в ту комнату, где золотая птица сидела в деревянной клетке, а золотая клетка рядом стояла; и три золотых яблока валялись в той же комнате.

И подумал юноша, что было бы странно, если бы он оставил такую чудную птицу в простой и дрянной клетке, когда есть тут же рядом красивая, золотая; поэтому он отпер дверцу деревянной клетки и пересадил птицу в золотую. В то же мгновение птица испустила пронзительный крик; сторожа проснулись, ринулись в ту комнату, схватили юношу и повели его в тюрьму.

На другое утро он был выведен на суд, и так как он во всем сознался, то его осудили на смерть. Однако же король сказал, что готов даровать ему жизнь при одном условии: если он возьмется добыть для него золотого коня, который мчится быстрее ветра. «Если добудешь этого коня, — сказал король, — так я тебе в награду отдам золотую птицу».

Королевич пустился в путь-дорогу, однако же горевал и вздыхал, решительно не зная, где ему следует искать этого золотого коня.

И вдруг увидел перед собою свою старую приятельницу-лисицу, сидевшую на краю дороги. «Видишь, — сказала лисица, — вот что произошло из-за твоего непослушания. Но не падай духом, я тебе подсоблю и скажу тебе, как следует добраться до золотого коня. Ступай прямой дорогой — и дойдешь до замка, в котором золотой конь в стойле стоит. Перед конюшней его увидишь конюхов, которые будут лежать целыми рядами, но они будут спать и храпеть, и ты можешь себе преспокойно вывести золотого коня из конюшни. Но смотри, одно не забудь: оседлай коня плохим седлом, деревянным, обитым кожей, а никак не золотым, которое тут же рядом будет висеть, не то очень плохо тебе придется».

Затем лисица подставила ему свой хвост и помчала его через пень и колоду так быстро, что волосы его по ветру развевались.

Все так и случилось, как лисица предсказала: он пришел в стойло, где стоял золотой конь, и седло было тут же под рукою; но когда он уже задумал было оседлать его плохим седлом, то ему пришло в голову: «Для такого чудного коня будет прямым позором, если я не оседлаю его хорошим седлом, которым его и надлежит седлать по его достоинству». Но едва только конь почуял на себе золотое седло, как стал громко ржать.

Конюхи проснулись, схватили юношу и бросили его в темницу. На другое утро суд осудил его на смерть, однако же король обещал ему помилование, да еще и золотую лошадь в придачу, если он сможет добыть ему прекрасную королевну из золотого замка.

С грустью в душе пустился юноша в дорогу; однако же, на счастье его, вскоре повстречался он со своей верной лисицей. «Мне бы следовало оставить тебя на произвол твоей несчастной судьбы, — сказала лисица, — но мне тебя жалко, и я тебя еще раз из беды выручу. Этот путь приведет тебя прямехонько к золотому замку. Вечерком ты прибудешь к замку, а ночью, когда все заснет и стихнет, красавица королевна выйдет из замка в свою купальню купаться. И чуть только она в купальню вступит, ты к ней подскочи, да и поцелуй ее, тогда она за тобой пойдет следом, и ты можешь ее увести с собою. Только смотри, не отпускай ее прощаться с родителями до ухода из замка, а то тебе плохо будет».

Тут лисица протянула ему свой хвост, королевич сел на него верхом, и помчала она его по горам, по долам, так что волосы его по ветру развевались.

Прибыл он к золотому замку как раз в то время, как лисица сказала. Ждал до полуночи, когда все стихло и заснуло, и красавица-королевна пошла из замка в свою купальню. Тут он к ней подскочил и поцеловал ее в уста сахарные.

Красавица сказала ему, что она охотно последует за ним, но просила и молила его со слезами, чтобы он дозволил ей сначала проститься с родителями. Сначала он противился ее желанию, но так как она не переставала проливать горькие слезы и пала в мольбах к его ногам, то он наконец уступил ее просьбам.

Но едва только королевна подошла к постели отца своего, как тот проснулся, а за ним и все, кто был в замке, юношу схватили и посадили в тюрьму.

На другое утро король сказал ему: «Жизнь твоя в моих руках, и ты можешь заслужить помилованье одним — вот срой эту гору, что у меня перед окнами и загораживает мне вид вдаль! И эту работу ты должен выполнить в течение восьми дней. Если ты это успешно выполнишь, то получишь в награду руку моей дочери!»

Королевич тотчас принялся за дело: рылся и копался на горе без устали, но когда по истечении семи дней увидел, как мало он успел сделать, то впал в большое уныние и потерял всякую надежду на благополучный исход дела.

Но под вечер седьмого дня явилась к нему лисица и сказала: «Ты, положим, вовсе не заслуживаешь того, чтобы я тебе помогала; ну, да уж так и быть, ступай спать, я за тебя всю работу как раз сделаю».

Когда на другое утро он проснулся и выглянул в окошко, то горы уже как не бывало.

Юноша, совершенно счастливый от нежданной удачи, поспешил явиться к королю, возвестил, что уговор, заключенный с ним, уже выполнен, и королю, хочешь не хочешь, пришлось сдержать слово и выдать за него свою дочь.

Вот и поехали молодые жених и невеста из замка и вскоре повстречались на дороге с лисою: «Ну, теперь у тебя самое лучшее в руках, — сказала она королевичу. — Однако же к красавице-королевне из золотого замка не мешало бы еще приобрести и золотого коня». — «А как его приобретешь?» — спросил юноша. «А вот как: сначала отведи красавицу королевну тому королю, который послал тебя в золотой замок на поиски. В замке того короля все очень обрадуются прибытию королевны и охотно отдадут тебе золотого коня, и даже подведут его к тебе. Ты на него тотчас садись верхом и всем на прощанье протягивай руку; а последней изо всех протяни руку красавице-королевне и, ухватив ее за руку, разом вскинь ее к себе в седло да и пускай коня во весь дух! Тогда уж тебя никто не догонит, потому что этот конь мчится быстрее ветра».

Все это было успешно выполнено, и королевичу удалось увезти красавицу королевну на золотом коне.

И лисица от них не отставала и сказала юноше: «Ну, теперь я тебе помогу добыть и золотую птицу. Когда ты приблизишься к тому замку, где она находится, то ссади королевну с коня, и я ее приму под свою защиту. Затем въезжай во двор замка на своем золотом коне; как только его там увидят, так все ему обрадуются, и сами тебе вынесут золотую птицу. Чуть только ухватишься рукой за клетку, так тотчас гони к нам на коне во всю прыть и опять пускайся в путь со своей возлюбленной королевной».

Когда все случилось по сказанному, как по писаному, и королевич собирался уже возвращаться со своими сокровищами домой, лисица ему сказала: «Ну, теперь должен ты и меня наградить за оказанную тебе помощь». — «А чем наградить прикажешь?» — спросил юноша. «Когда мы сойдемся с тобой в нашем лесу, ты должен будешь меня застрелить, отрубить мне голову и лапы». — «Славная была бы тебе благодарность за услуги, — сказал королевич, — и этого уж я никоим образом не могу сделать».

Лисица сказала: «Ну, если ты мне этого сделать не хочешь, то я должна буду тебя покинуть; однако же, прежде чем уйти, я хочу дать тебе добрый совет: остерегайся двух случаев — не скупай висельничьего мяса и не садись никогда на край колодца». И с этими словами она скрылась в лесу.

Юноша подумал: «Что за мудреный зверь эта лисица — чего-чего она не придумает! Ну, кой черт станет скупать мясо с виселицы?! Да, признаться, мне никогда еще в голову не приходило садиться на край колодца…»

Поехал он с красавицей королевной далее, и пришлось ему опять проезжать через ту деревню, в которой остались его два брата. В деревне была большая сумятица, шум и крик, и когда королевич спросил о причине всего этого, ему доложили, что сейчас собираются двух негодяев повесить.

Подойдя к толпе поближе, королевич увидел, что вешать собираются его родных братьев, которые много успели натворить всяких темных дел и давно прокутили все свое состояние.

Королевич спросил, нельзя ли их как-нибудь от виселицы избавить. «Коли хотите, заплатите нам за них, — отвечали сельчане, — да правду сказать, не стоит за этих негодяев отдавать ваши деньги и выкупать их от виселицы».

Но королевич не задумался за них заплатить, и когда их освободили, то они продолжали дальнейший путь уже вместе.

Вот и прибыли они в тот лес, в котором первоначально повстречались с лисой.

А так как жара была большая, а в лесу и прохладно, и приятно, то братья и сказали королевичу: «Вот тут, около колодца, приостановимся и отдохнем, поедим и попьем».

Тот согласился и, забывшись среди разговора, присел на край колодца, не помышляя ни о чем дурном.

Но двое его братьев вдруг на него бросились, спихнули его в колодец, завладели его королевной, его золотой птицей и золотым конем и отправились домой к отцу.

«Вот мы привезли тебе не только золотую птицу, — сказали они, — но еще и золотого коня и красавицу-королевну из золотого замка в придачу».

Все были этим обрадованы; но только конь ничего не ел и стоял, понурив голову, птица не насвистывала, а красавица-королевна сидела в углу и все плакала.

Между тем младший-то брат не погиб.

Колодец, на его счастье, был сух, и он упал на мягкий мох, не причинив себе никакого вреда; только вот вылезти из колодца самостоятельно он никак не мог.

И в этой беде верная лиса его не покинула: сошла к нему в колодец вниз и выбранила его за то, что он позабыл ее совет. «Оставить тебя в этом положении я, однако же, не могу, — сказала лисица, — и опять тебя вызволю на Божий свет».

Приказала ему ухватиться за ее хвост и крепко-крепко держаться и вытянула его на хвосте из колодца.

«Ты не думай, чтобы уж теперь ты избежал всех опасностей, — сказала лисица. — Твои братья не были уверены в твоей смерти и весь лес оцепили караульщиками, которым дано приказание тотчас тебя убить, как только ты из лесу покажешься».

На опушке леса в то время сидел какой-то бедняк; с этим бедняком королевич поменялся своею одеждою и таким образом переодетый пробрался к королевскому двору.

Никто его и не узнал; но все заметили, что золотая птица вдруг стала из своей клетки насвистывать, золотой конь стал корм есть, а красавица королевна перестала проливать слезы.

Король в изумлении спросил у нее: «Что бы это могло значить?» И сказала ему красавица: «Я и сама не знаю почему, но только мне все было так грустно-грустно, а теперь вдруг стало весело. Так мне и сдается, что мой настоящий жених прибыл сюда в замок».

И она рассказала королю все, что произошло, хотя оба брата и грозили ей смертью в том случае, если бы она их выдала. Король приказал позвать к себе всех бывших в замке людей. Вместе с другими явился и юный королевич в своих нищенских лохмотьях; но красавица королевна его тотчас узнала и бросилась к нему на шею.

Преступных братьев немедля схватили и казнили, а его обвенчали с красавицей королевной, и король назначил его своим наследником.

Ну, а что же с бедной лисой случилось?

Много времени спустя королевич как-то зашел в тот же лес; там повстречался он с лисицей, и та сказала ему: «Теперь у тебя все есть, чего бы ты мог пожелать, а я все от своей беды не могу избавиться, и избавление мое полностью от тебя зависит», — и еще раз стала она его просить и молить, чтобы он ее пристрелил и отрубил бы ей голову и лапы.

Королевич исполнил эту просьбу, и едва только выполнил ее, лисица обернулась добрым молодцем, и этот молодец оказался родным братом красавицы королевны, которому удалось-таки избавиться от чар, тяготевших над ним.

И вот уж с той поры их счастье было самое полное, и вся жизнь их была что праздник.

Счастливчик Ганс

Ганс прослужил семь лет у своего господина и стал говорить ему: «Срок моей службы, сударь, миновал уже, и я бы очень охотно вернулся теперь к моей матери; а потому пожалуйте мне мое жалованье».

Хозяин его отвечал: «Ты служил мне верно и честно; по твоей службе должна быть тебе и награда», — и дал ему кусок золота величиной с его голову. Ганс вытащил платочек из кармана, завернул в него слиток золота, положил его на плечо и пустился домой.

Шел он своей дорогой, плелся нога за ногу и увидел всадника, который бодро и весело прорысил мимо него на славной лошади. «Ах, — сказал Ганс вслух, — что за славная штука эта верховая езда! Сидишь словно на стуле, ни на какой камень не спотыкаешься, обуви не изнашиваешь, и едешь себе вперед да вперед, сам того не замечая».

Всадник, услышав это, сдержал коня и крикнул: «Эй, Ганс, так зачем же ты пешком-то идешь?» — «Приходится идти пешком, коли нужно домой снести вот этот слиток: оно, положим, и золото, однако вот голову приходится набок держать, да и плечо оттянуло». — «А знаешь ли что? — сказал всадник. — Давай меняться: я тебе отдам своего коня, а ты мне свой слиток». — «С удовольствием, — сказал Ганс, — но только предупреждаю, что придется тебе с ним тащиться».

Всадник спешился, взял у Ганса слиток золота и помог ему взобраться на седло; потом дал ему поводья в руки и добавил: «Если хочешь, чтобы конь бежал быстро, тебе надо только языком прищелкнуть да крикнуть: гоп, гоп».

Ганс был радешенек, что уселся на лошадь, и поехал он себе легко и свободно.

Немного спустя ему показалось, что следует ехать быстрее, и он стал языком прищелкивать и покрикивать: гоп, гоп! Конь пошел крупной рысью, и прежде чем Ганс успел оглянуться, он очутился во рву, который отделял дорогу от полей.

И лошадь тоже перескочила бы через ров, если бы не удержал ее встречный крестьянин, который шел по дороге и гнал перед собою корову.

Ганс кое-как выкарабкался и поднялся на ноги; но он был очень раздосадован и сказал мужику: «Какая глупая штука эта верховая езда! Особенно когда вот на этакую клячу попадешь, которая и трясет, и с себя сбрасывает, того и гляди еще шею себе переломишь! Никогда я теперь больше на нее не сяду! То ли дело ваша корова — идешь себе за нею вольготно, да сверх того еще каждый день от нее и молоко, и масло, и сыр. Чего бы я ни дал за такую корову!» — «Ну, уж если вам моя корова так приглянулась, так я охотно поменяюсь ею на вашего коня».

Ганс был радешенек этой мене; а крестьянин поскорее вскочил на коня и поспешил уехать.

Вот Ганс преспокойно погнал перед собою корову и все обдумывал свой удачный оборот. «Как это славно! Стоит только куском хлеба запастись (в нем у меня не будет недостатка!), а сыр да масло у меня во всякое время готовы! А захотелось пить — подоил корову, да и напился, сколько душе угодно!»

Подойдя к гостинице, Ганс приостановился, на радостях съел все, что у него было захвачено на дорогу на обед и на ужин, и на последнюю пару крейцеров приказал подать себе полстакана пива. Затем погнал свою корову далее по дороге к деревне, где жила его мать.

Жар был томительный, потому что время уже близилось к полудню, а Гансу оставалось еще, по крайней мере, час пути.

Наконец, жара его до такой степени одолела, что у него и язык к небу липнуть стал. «Этой беде помочь нетрудно, — подумал Ганс, — вот теперь-то и стоит подоить корову и полакомиться от нее молочком!» Привязал он корову к сухому дереву, подставил свою кожаную шапку вместо подойника, но как ни бился, молока не мог добыть ни капли. А так как он доил корову неискусно, то она стала у него брыкаться и нанесла ему задней ногой такой удар в голову, что он покатился на землю и некоторое время даже в себя прийти не мог.

По счастью, по той же дороге шел в то время мясник, который вез перед собою на тележке поросенка. «В чем тут дело?» — крикнул он Гансу и помог ему подняться.

Ганс рассказал ему, что случилось. Мясник подал ему свою фляжку и сказал: «На-ка, выпей да подкрепись! Корова эта, конечно, никакого молока не даст — она уж стара и годится разве только для тяги либо на убой». — «Э-э! — проговорил Ганс, ероша на голове волосы. — Кто бы мог подумать! Оно, конечно, хорошо, если можно такую скотину дома заколоть — говядина славная! Но я коровьего мяса не люблю: не сочно, вишь, оно! Вот если бы мне такую свиночку — это другое дело, да притом еще и колбаски!» — «Слышь-ка, Ганс, — сказал мясник, — уж так для тебя я, пожалуй, с тобой на корову свинкой поменяюсь». — «Благослови тебя Бог за твое расположение ко мне!» — сказал Ганс, передавая ему корову, и когда мясник отвязал свинку с тележки и привязал на веревку, то Ганс взял конец той веревки в руку.

Пошел Ганс и стал думать, как все устраивается по его желанию, и даже если встречается какая неприятность, то сейчас же и улаживается.

Вскоре нагнал его на дороге еще один парень, который нес под мышкою чудесного белого гуся. Стали они между собою беседовать, и Ганс стал ему рассказывать о своем счастье и о том, как удачно он выменивал одну вещь на другую. Парень тоже рассказал ему, что несет гуся на угощенье при крестинах. «Изволь-ка приподнять его, — продолжал он, — какова тяжесть! Недаром мы его целых восемь недель откармливали! Кто этакого гуся станет есть, тот только знай с обеих сторон жир вытирай!» — «Да, — сказал Ганс, взвешивая гуся в одной руке, — гусь увесистый; ну, да и моя-то свинка тоже за себя постоит!»

Между тем парень стал тревожно озираться во все стороны и даже покачивать головой. «Слушай-ка, — сказал он наконец, — насчет твоей свинки дело как будто неладно. В деревне, через которую я сейчас шел, у старшины вот только что украдена была из хлева свинья. Боюсь я, не та ли это, что у тебя теперь на веревке. Он выслал и людей на поиски, и дело бы могло плохо кончиться, если бы они тебя застали здесь со свиньей; пожалуй, не миновать бы тебе темного чулана».

Добряк Ганс струхнул. «Ах, батюшки, — засуетился он, — пособите мне из этой беды выпутаться! Возьмите мою свинку и дайте мне вашего гуся в обмен». — «Делать нечего! Попытаемся, хоть оно и небезопасно, — отвечал Гансу парень, — а все же не желаю быть виною того, что на тебя беда обрушится». Он взял веревку в руки и погнал свинью в сторону проселком, а простодушный Ганс, избавившись от своих опасений, преспокойно пошел своей дорогой с гусем под мышкой.

«Коли все-то хорошенько сообразить, так я, пожалуй, и в барышах от мены, — размышлял Ганс, — во-первых, жаркое из гуся отличное; затем жиру-то сколько из него вытопится — месяца три кряду на нем лепешки печь станем; а наконец и чудный белый пух, которым велю набить свою подушку; да еще как на ней спать-то мягко будет!»

Когда он проходил через последнюю деревню на своем пути, он наткнулся на точильщика, который, сидя на своей тележке, вертел свое колесо, припевая:

И ножи, и ножницы я точу, точу,

Ни забот, ни горюшка знать я не хочу!

Ганс приостановился и посмотрел на его работу, а потом вступил с ним в разговор: «Видно, хорошо тебе живется, что ты за своею работою так весел?» — «Да, — отвечал точильщик, — мое ремесло, можно сказать, золотое! Коли ты точильщик настоящий, так ведь деньги-то у тебя в кармане не переводятся. А где это ты такого славного гуся купил?» — «Я не купил его, а выменял на свою свинку». — «А свинку?» — «Ту я получил в обмен на корову». — «А корову?» — «Той я поменялся на коня». — «А коня?» — «Коня я выменял на слиток золотой величиною в мою голову». — «А золото-то откуда у тебя взялось?» — «То я получил в награду за семь лет службы». — «Надо сказать правду: умел ты свои делишки обделать! — сказал точильщик. — Для твоего полного счастья недостает только одного: чтобы деньги у тебя постоянно в кармане водились». — «А как же мог бы я этого добиться?» — спросил Ганс. «Очень просто: ступай вот так же, как я, в точильщики; для этого только и нужно, что обзавестись точильным камнем; а другой камень простой, найти его нетрудно. Вот у меня, кстати, есть один запасной, правда, немного поврежденный; да зато же я за него недорого и возьму — ну, вот сменяю его на твоего гуся. Хочешь или нет?» — «Само собою разумеется, — отвечал Ганс, — я почту себя счастливейшим из смертных! Коли у меня деньги в кармане переводиться не будут, так тогда о чем же мне и заботиться?»

И он тотчас же протянул ему своего гуся, а от него взял точильный камень. «Ну, а вот тебе еще и другой славный камень в придачу, — сказал точильщик, подавая Гансу простой увесистый булыжник, который около него валялся на земле, — на этом можно будет и старые гвозди отбивать. Возьми уж, кстати, и его с собой!»

Ганс взвалил себе булыжник на плечо и, совершенно довольный, направился домой, глаза его так и сияли от радости. «Видно, я в сорочке родился! — думал он про себя. — Чего бы я ни пожелал, все мне так легко удается. Вот каков я счастливец!»

Между тем он начинал чувствовать сильное утомление, потому что спозаранку все был на ногах, притом и голод его томил и нечем было утолить его, потому что он разом съел весь свой запас на радостях, когда выменял корову.

Наконец, уж он еле ноги волочил и почти каждую минуту должен был останавливаться для роздыха; да и камни ему невыносимо давили плечи. Ему даже приходило не на шутку в голову, что было бы недурно именно теперь от них избавиться.

Чуть не ползком добрался он до колодца в поле и задумал около него отдохнуть и водицы холодненькой испить; а камни, чтобы их не повредить, он осторожно сложил рядком, на самый край колодца. Затем уж сам присел и только хотел нагнуться к воде, как зацепил по неосторожности оба камня, и они бухнули в воду.

Когда Ганс увидел, что они скрылись в глубине, он радостно вскочил со своего места, бросился на колени и со слезами на глазах благодарил Бога за то, что он оказал ему такую милость и избавил его от тяжелых камней таким чудесным образом и притом так, что он сам не мог себя ни в чем упрекнуть.

«Да, — воскликнул он, — такого счастливца, как я, не найдется другого во всей вселенной!»

С облегченным сердцем и вполне свободный от всякой тяжести, он поспешил вперед и достиг наконец дома своей матери.

Иоринда и Иорингель

Стоял некогда старый замок среди большого дремучего леса, и в том замке жила старуха одна-одинешенька, и была она древней волшебницей.

Днем оборачивалась она кошкою или совою, а под вечер опять принимала обычный человеческий образ.

Она умела приманивать всякую дичь и всяких птиц, затем их убивала, варила и жарила себе.

Если кто-нибудь подходил к ее замку на сто шагов, то вынужден был останавливаться и как бы замирал на месте, пока она не снимала с него запрета.

Если же на это расстояние к ее замку приближалась невинная девушка, то она обращала ее в птицу, затем сажала птицу в клетку и уносила клетку в одну из комнат замка.

В ее замке было, по крайней мере, семьсот клеток с такими диковинными птицами.

Жила в то же время и молодая девушка по имени Иоринда; она была красивее всех других девушек, своих сверстниц. Она и один прекрасный юноша, которого звали Иорингель, дали друг другу взаимное обещание соединиться узами брака. Они переживали веселое предбрачное время и находили величайшее удовольствие в том, чтобы быть неразлучно вместе.

И вот, для того чтобы иметь возможность вместе наговориться по душам, они пошли однажды в лес. «Берегись, Иоринда, — сказал Иорингель, — не подходи слишком близко к замку волшебницы».

Вечер был чудный; солнце ярко светило между стволами, проникая лучами своими в зеленую гущу леса; горлинки ворковали в старых ветвистых деревьях.

Они сели на поляне, освещенной лучами солнца, и вдруг поддались грустному настроению. Иоринда стала плакать, Иорингель тоже стал жаловаться.

Они были так растроганы, так взволнованы, как будто чувствовали себя накануне смерти.

Когда же они опомнились и оглянулись кругом себя, то увидели, что они в лесу заблудились и не могли уже найти дорогу к дому.

Солнце до половины уже скрылось за гору. Глянул Иорингель между кустов и увидел ветхую стену замка близехонько от себя, он ужаснулся и онемел от испуга.

А Иоринда запела:

Пичужечка-голубушка На горе мне поет; Я чую — моя смертушка Идет ко мне, идет. Тии-вить, тии-вить…

Иорингель глянул на Иоринду и увидел, что та превратилась в соловья, который напевал: «Тии-вить, тии-вить». Ночная сова с огненно-красными глазами три раза облетела кругом ее и прокричала: «У-гу, у-гу, у-гу».

Иорингель не мог двинуться: он стоял там, словно окаменелый, не мог ни говорить, ни плакать, ни рукою, ни ногою двинуть.

Вот наконец и солнце закатилось; сова порхнула в какой-то куст, и тотчас же из него явилась горбатая старуха, желтая и худая; глаза у нее были красные, большие, а нос крючком опускался к самому подбородку.

Она проворчала что-то, поймала соловейку и унесла к себе. Иорингель ничего не мог сказать, не мог и с места сойти — и соловья как не бывало!

Наконец, старуха снова вернулась и сказала глухим голосом: «Пташечка-то в клеточке, и ты теперь свободен — в час добрый!»

И Иорингель почувствовал себя свободным.

Он пал на колени перед старухой и умолял ее вернуть ему дорогую Иоринду; но та отвечала, что он никогда более ее не увидит, и пошла прочь.

«О! Что же я теперь буду делать?» — сокрушаясь, думал он; пошел в ближайшую деревню и нанялся пасти там овец.

Часто бродил он кругом замка, хотя и не решался к нему подойти близко.

Наконец, однажды увидел он во сне, что случилось ему найти цветок, красный, как кровь, а в середине того цветка увидел он большую превосходную жемчужину.

Цветок он будто бы сорвал, пошел с ним к замку, и все, чего он касался цветком, тотчас избавлялось от силы чар.

Ему снилось даже, что и свою Иоринду он освободил посредством этого же цветка.

Поутру, проснувшись, он пошел бродить по горам, по долам и всюду искать подобный цветок.

Девять дней сряду искал он его и наконец ранним утром нашел кроваво-красный цветок. На нем держалась большая капля росы, словно крупная жемчужина.

И он понес этот кроваво-красный цветок к замку и шел с ним день и ночь, день и ночь.

Вот подошел он и на сто шагов к замку и, не чувствуя на себе влияния колдовских чар, подошел к самым воротам.

Обрадованный, он коснулся ворот цветком, и ворота распахнулись сами собою.

Он пошел прямо через двор, прислушиваясь, где именно слышно было пение и щебетанье птиц, и наконец услышал. Он пошел и отворил ту залу, в которой сама волшебница кормила своих птичек в семистах клетках.

Когда она увидела Иорингеля, она страшно озлилась, стала осыпать его бранью, стала плевать в него ядом и желчью, но не осмелилась подойти к нему на два шага.

Не обращая на нее ни малейшего внимания, он шел кругом залы, осматривая клетки с птицами; но оказалось, что там были целые сотни соловьев, и он сам не знал, как ему найти среди них свою любимую девушку Иоринду.

Приглядываясь к птицам, он заметил, что старуха потихоньку сняла одну из клеток и направилась с нею к дверям.

Мигом подскочил Иорингель к ней, коснулся клетки цветком, коснулся и самой старухи, на время отняв у нее таким образом силу ее чар, и Иоринда, явившись перед ним, бросилась ему на шею, прекрасная, как и прежде.

Тогда он обратил и всех остальных птичек в девушек и направился со своей Иориндой домой.

И они еще долго жили вместе в согласии и счастье.

Бременские уличные музыканты

У одного хозяина был осел, который уж много лет сряду таскал да таскал кули на мельницу, да наконец-таки обессилел и начал становиться к работе непригодным. Хозяин стал соображать, как бы его с корму долой сбыть; но осел вовремя заметил, что дело не к добру клонится, убежал от хозяина и направился по дороге в Бремен: там, мол, буду я городским музыкантом.

Прошел он сколько-то по дороге и наткнулся на легавую собаку, которая лежала на дороге и тяжело дышала: видно было, что бежала издалека. «Ну, что ты так запыхалась, Хватайка?» — спросил осел. «Ах, постарела ведь я да ослабла и к охоте негодна становлюсь, — отвечала собака, — так хозяин-то мой убить меня собирался! Ну, я и удрала из дому! Да вот только не знаю, чем мне будет теперь хлеб заработать?» — «А знаешь ли, что я придумал? — сказал осел. — Иду в Бремен и собираюсь там быть уличным музыкантом. Пойдем вместе, поступай тоже в музыканты. Я стану на лютне играть, а ты в медные тарелки бить». Собака согласилась с удовольствием, и пошли они далее.

Немного прошли, повстречали на дороге кота; сидит хмурый такой, пасмурный. «Ну, тебе что не по нутру пришлось, Усатый?» — спросил осел. «Небось, не очень развеселишься, когда до твоей шкуры добираться станут! — отвечал кот. — Из-за того, что я стар становлюсь и зубы у меня притупились и что я охотнее сижу за печкой да мурлычу, чем мышей ловлю, хозяйка-то моя вздумала меня утопить. Я, конечно, от нее-таки улизнул и вот теперь и не знаю: куда голову приклонить?» — «Пойдем с нами в Бремен. Ведь ты ночью вон какую музыку разводишь — значит, и в уличные музыканты пригодишься». Коту совет показался дельным, и он пошел с ними по дороге. Пришлось затем нашим трем беглецам проходить мимо одного двора, и видят они — сидит на воротах петух и орет что есть мочи. «Чего ты это орешь во всю глотку так, что за ушами трещит?» — спросил его осел. «Да вот я предсказал на завтра хорошую погоду, — сказал петух, — потому что завтра Богородицын день; но из-за того, что завтра, в воскресенье, к нам гости будут, хозяйка все же без жалости велела меня заколоть на суп, и мне сегодня вечером, наверно, свернут шею. Ну, и кричу я во все горло, пока могу». — «Ишь ведь, что выдумал, красная головушка! — сказал осел. — Да тебе же лучше с нами уйти! Идем мы в Бремен. Все это лучше смерти будет! Да и голос у тебя такой славный: а если мы все вместе заведем музыку, так это будет очень и очень недурно».

Понравилось петуху это предложение, и вот они все четверо направились далее.

Однако же в один день им не удалось добраться до Бремена. Вечером пришли они к лесу, где и задумали заночевать. Осел и собака легли у корня большого дерева, кошка и петух забрались в ветви его, а петух взлетел даже на самую вершину дерева, где ему казалось всего безопаснее.

Прежде чем глаза сомкнуть, он еще раз огляделся во все стороны, и показалось ему, что вдали что-то светится: вот он и крикнул товарищам, что где-нибудь неподалеку есть жилье, потому огонек мерцает.

Осел и сказал: «Ну, так надо с места сниматься и еще-таки вперед брести, потому что тут приют у нас неважный». Собака при этом подумала, что пара косточек да мясца кусочек ей были бы и очень кстати.

Вот и пошли они на огонек, и огонек светил все светлее, становился больше и больше — и наконец вышли они к ярко освещенному дому, который был разбойничьим притоном.

Осел был повыше всех, подошел к окошку да и стал смотреть. «Ты что там видишь. Серый?» — спросил петух. «Что вижу? Накрытый стол, а на нем и яства, и питье, и разбойники за столом сидят и угощаются». — «Это бы и для нас не вредно было!» — сказал петух. «Да, да, хорошо бы и нам быть там!» — сказал осел.

Тогда стали они между собою совещаться, как бы им ухитриться и разбойников из дома повыгнать…

Наконец-таки нашли способ. Осел должен был упереться передними ногами в подоконник, собака — вспрыгнуть ему на спину, кот — взобраться на спину собаки, а петух должен был взлететь и сесть коту на голову. Как установились, так по данному знаку разом и принялись за свою музыку: осел заревел, собака залаяла, кот замяукал, а петух стал кукарекать. А потом и вломились в дом через окно, так что оконницы задребезжали.

Разбойники, заслышав этот неистовый рев, повскакали со своих мест; им показалось, что в окно лезет какое-то страшное привидение, и они в ужасе разбежались по лесу.

Тут уселись наши четверо приятелей за стол, принялись за остатки ужина и так наелись, как будто им предстояло голодать недели с три.

Покончив с ужином, все четверо музыкантов загасили огни в доме и стали себе искать постели, каждый по своему вкусу и удобству.

Осел улегся на навозе, собака прикорнула за дверью, кошка растянулась на очаге около теплой золы, а петух взлетел на шесток; и так как они все были утомлены своим долгим странствованием, то и заснули очень скоро.

Когда минула полночь и разбойники издали увидели, что огни в их доме погашены и все, по-видимому, спокойно, тогда их атаман сказал им: «Чего мы это сдуру так пометались?!» — и велел одному из шайки пойти к дому и поразнюхать.

Посланный видит, что все тихо, и вошел в кухню, чтобы вздуть огня; подошел к очагу, и покажись ему кошачьи глаза за горящие уголья. Он и ткнул в них серной спичкой, чтобы огня добыть. Но кот шутить не любил: как вскочит, как фыркнет ему в лицо да как цапнет!

Разбойник с перепугу бросился к черному ходу, но тут и собака сорвалась со своего места да как укусит его в ногу!

Он пустился напрямик через двор мимо навозной кучи, а осел-то как даст ему заднею ногою!

В довершение всего петух на своем шестке от этого шума проснулся, встрепенулся и заорал во всю глотку: «Ку-ка-ре-ку!»

Побежал разбойник со всех ног к атаману и доложил: «В доме там поселилась страшная ведьма! Она мне в лицо дохнула и своими длинными пальцами поцарапала! А у дверей стоит человек с ножом — мне им в ногу пырнул! А на дворе дрыхнет какое-то черное чудище, которое на меня с дубиной накинулось. А на самом-то верху сидит судья да как крикнет: “Давай его, плута, сюда!” Едва-едва я оттуда и ноги уволок!»

С той поры разбойники не дерзали уж и носа сунуть в дом, а четверым бременским музыкантам так в нем полюбилось, что их оттуда ничем было не выманить.

Кто их там видал, тот мне о них рассказывал, а я ему удружил — эту сказку сложил.

Старый Султан

Жил у мужика старый пес, и звали его Султаном. Пес состарился, и зубы все у него повыпадали, так что он уж ничего зубами и хватать не мог.

Однажды стоял мужик с женою на пороге дома и сказал:

«Старого Султана надо завтра пристрелить — он ни на что не годен стал».

Жене жалко было старого верного пса, и она сказала:

«Ведь он нам уже так давно служит и всегда так хорошо себя вел, так можно бы нам его и из милости покормить еще». — «Эк, ты еще что выдумала! — отвечал муж. — У него уж ни одного зуба во рту нет, его уж ни один вор не боится, так уж пора с ним и покончить. Ну, служил у нас, так за то и еда была ему всегда хорошая!»