Затяжной прыжок E-Book

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Эпилог

Затяжной прыжок

Роман по мотивам знакомого разносчика обедов из кафе “ПЕНТАГОН”, что в Белой Церкви.

События происходят до широкомасштабного вторжения москальей в Украину.

© 2023 СЕРГЕЙ / правообладатель.

Все права сохранены.

Автор: Сергей Журавлёв

ISBN:9783989958043

sergiyazhuravlov@gmail.com

Желающим послушать аудиокниги:

vam-moi-knigi.com

Пролог

Перед прыжком она чувствует под ногами холодный металл крыши. По правде сказать, она не прыгает, а скорее делает шаг в пустоту — выставляет ногу в воздух и даёт себе упасть.

Она падает с открытыми глазами, чтобы ничего не пропустить по пути вниз, ей хочется всё увидеть, услышать, почувствовать, понюхать, поскольку лишь раз она испытает такое падение, и ей хочется, чтобы оно того стоило. И вот она падает, падает стремительно, адреналин нагоняет жар в капилляры, она вся краснеет, точно со стыда, но ей совсем не стыдно, она падает, падает вниз лицом, всё внутри переворачивается, расширяется: поры, клетки, жилы, сосуды — всё раскрывается, кричит, распахивается, чтобы снова сжаться, стянуться. Её тело теперь как кулак, резко бьющий вниз, увлекая за собой всё окружающее.

Фасады домов теперь лишь разноцветные чёрточки на сухих зрачках, а воздух режет сетчатку, рассекая поле зрения. Что-то слепит и горит в глазах и во рту. Город вертится вокруг неё, земля вращается ей навстречу, теперь нет никакого другого шума, кроме воздуха, в который она ввинчивается, режущий воздух, сквозь который она падает, который прибивает одежду к её костям, давит ей на грудь, и всё теперь совсем близко: асфальт, окна, головы, зелёный, синий, белый и снова синий, и все волосы в иссохшем рту, сердце застряло в горле, и она уже вращается в падении, переворачивается на спину, хочет она того или нет.

Глава 1

Антон Кротов разгрыз кубик льда и вздохнул: ещё девятнадцать минут до конца обеденного перерыва. Был один из тех майских дней — первых тёплых в году, — когда уже пахнет летом, когда все немного отлынивают от своих обязанностей, когда в магазинах холодильники с мороженым на палочке ставят поближе к кассе, а по вечерам вокруг городских фонтанов образуются лужи, потому что дети лезут туда плескаться.

Мужчины и женщины, оголяя ещё бледные после зимы ноги, снуют по своим делам, разъезжают на велосипедах, єлектросамокатах или прогуливаются не спеша, школьники несут в своих рюкзаках домашнее задание, за которое сегодня так и не возьмутся. Стакан Антона давно уже был пуст. Он то и дело отпивал талую воду, скопившуюся на дне, или грыз кубики льда, которые на вкус ещё отдавали томатным соком. Ему нравилось ощущение, когда твёрдый кубик льда поддаётся натиску зубов и теплу рта и тает в крошечный глоток воды, достаточно холодный, чтобы тотчас заморозить всякую мысль.

Раиса Белых выставила столы и стулья на террасу, а значит, погода сегодня не изменится, в этом вопросе на Раису можно было положиться, она регулярно её мониторила. Луч солнца пробивался сквозь прорезь в навесе и падал на белую бумажную скатерть — это яркое пятно слепило Антону глаза. Он так спешил выйти из полицейского участка, что забыл защитные очки в шкафчике. Антон вынул три последние зубочистки из синего пластикового стаканчика и, перевернув его, накрыл пятно, словно надоедливое насекомое. Он снова вздохнул. Пора бы уже попросить счёт.

Белых сидела на плетёном стуле, закрыв глаза, подобрав под себя ноги и откинувшись головой на стену дома. В левой руке она держала электронную сигарету, которой периодически затягивалась. Выпустив густую смесь пара, Раиса скрывалась за большим белым облаком, которое доносило до Антона запахи наподобие табака, кожи и сена — по всей видимости, тление помёта полесских зубров. Раиса скрестила тонкие руки на груди, кулон в виде клубники на её шее исчез в складках чересчур загорелого декольте.

Антон слегка прокашлялся, но Раиса не отреагировала. Все знали, что её нельзя отвлекать во время перекура, но с тех пор, как она перешла с «Camel» на эту электронную штуку, Раиса стала курить беспрерывно.

— Знаю, знаю, — отозвалась Белых, не открывая глаз. — Нужен расчёт, да? Дай мне ещё две минуты. Давай эти две минуты подумаем о чём-нибудь прекрасном.

О чём-нибудь прекрасном. Легко сказать. Будто бы есть то, что безоговорочно прекрасно. Взять, например, спокойствие сегодняшнего дня. Как бы Антон Крот ни наслаждался этим покоем тут, на террасе, он всё равно чувствовал его обманчивость. Не бывает спокойных дней. Только не в Белой Церкви. Спокойные дни — рекламный вымысел журналов о домашнем декоре, пивоваренных заводов, производителей кофе и туристических агентств.

Какая-нибудь трагедия ежедневно непременно случается. Пока что это авария без пострадавших на кольцевой развязке на выезде из города, кража в магазине торгового центра на Рыночной площади и три обкуренных школьных прогульщика за зданием бассейна. Пока что. Антон наблюдал за тем, как Раиса ещё чуть-чуть откинула голову назад и с блаженством выдохнула пар с ароматом сена.

О чём она, интересно, думает? О пальмах? О горном озере, берёзовой роще или каком-нибудь пушистом зверьке? Его подобная безвкусица с календарей не впечатляла. Вот пирамиды он считал в некоторой степени прекрасными. И кубики льда. А ещё гладкую поверхность неиспользованного куска мыла. И, конечно, свою девушку Машеньку, её длинную шею и короткие волоски на висках, вьющиеся после дождя.

Однако здесь, в городе которому через несколько лет исполнится тысячелетие со дня основания, не было ни одной пирамиды. Вот и кубики льда в стакане почти полностью растаяли. Мысли вернулись к Маше, он в последнее время держался с ней на расстоянии, сам не зная почему. Порой он представлял себе, каково было бы, если бы она ни с того ни с сего потеряла ребёнка.

Несколько раз Кротову снилось, как она стоит перед ним с опухшими от слёз глазами и держит в руке крошечный гробик, не крупнее коробки с домино из кухонного ящика. Но стоило ей начать отодвигать крышку гроба, он просыпался в холодном поту и тяжело дышал. Антон заметил, как слепящее пятно медленно приближалось к нему. Он тут же накрыл его стаканчиком для зубочисток. Поморщив нос, стал осматриваться в поисках чего-нибудь прекрасного. Но увидел только людей, которые казались ему смехотворными, все они строили из себя кого-то. Сплошь ходячие цитаты. Там, например, у велосипедной парковки, прохожий парень тащит на плече большую упаковку туалетной бумаги, точно это "бум бокс”.

Возле новенького Фольксваген Туарег маячила растрёпанная копия "Мэрилин Монро”, снова и снова встряхивая светлыми локонами и уже десять минут кряду делает селфи в одной и той же позе, изогнувшись в пояснице. А чего стоят эти качки в толстовках и с напряжёнными желваками, которые проходя мимо, силятся походить на успешных поставщиков от элитных "кошечек” и прочих вкусняшек, до прогулок на парусных яхтах и вечеринками в пентхаусах. А когда возвращаются вечером домой, сокрушённо садятся на диван, обитый дермантином, и командуют своими жёнами, собаками или кто уж попадётся под руку. А затем, налив себе пива, коньяка или красного вина, запираются в кабинете и благодаря «Порнохабу» целых пять минут чувствуют себя королями мира.

Нет, здесь ничего прекрасного он увидеть не смог. Многое из того, что другим казалось прекрасным, для него было связано с дурными воспоминаниями. Взять те же пионы в парке. Весь обеденный перерыв он наблюдал, как прохожие с восторгом останавливались у куста с пышными белыми цветами, совали в них носы или фотографировали. Антону же эти цветы напоминали о том летнем вечере 2007 года. Первый труп в его жизни.

— Ну не чудесно ли? — Раиса глубоко и основательно вздохнула. — Совсем неохота вставать, — сказала она, — сейчас бы просто предаться жаре и таять, как кубик льда. — Она открыла один глаз и смотрела на Антона. — Да не гляди ты так сурово. Всех посетителей мне распугаешь своим мрачным видом. Непохоже, чтобы ты думал о прекрасном. Немудрено, что гости обходят кафе стороной. Тут уж мне даже твоя красота не поможет. Рядом с вами, полицейскими, и без того чувствуешь себя под подозрением, а тут ещё такая строгость.

Она в последний раз затянулась паром со вкусом полесской соломы и встала. Антон подвинул пустой стакан через стол. Стеклянное дно стакана увеличивало текстуру бумажной скатерти.

Маша тоже не раз говорила ему, что он нагоняет страх на людей своим суровым видом. Хотя такого намерения у него не было. Интересно, что бы она подумала, если бы знала о тощем маленьком мальчике, что скрывается в этом широкоплечем теле, в которое он сам иногда не верил и не понимал, откуда оно взялось. Антон вспоминал о нём, только когда намекали, глазели женщины или он видел своё отражение, отдёргивая занавеску в душе. Считалось, что он ничего не боится и готов к любому вызову. Униформа тоже играла свою роль — казалось, никто и не сомневался, что он годится в герои.

— С тебя пятьдесят, шериф. — Раиса стояла возле него, уперев руки в бока, и ухмылялась.

Антон расплатился и грузно поднялся из плетёного кресла. Солнечное пятно опять было тут как тут. Он ещё раз передвинул уже нагревшийся пластиковый стакан. Порядок превыше всего.

В этом доме он ещё ни разу не был. Лестничную клетку недавно основательно вымыли, пахло лимоном и хлоркой. Но это ничего не значило. Он не раз выводил в наручниках самых скверных типов по чистейшим коридорам и видел, что в роскошных квартирах заметают грязь под изысканные ковры.

Мерзость есть мерзость, а пролитая кровь претила ему хоть на линолеуме, хоть на мраморе. И ещё он не любил лестничные клетки, те несколько секунд, в которые он ещё не знал, что его ждёт. Хуже были только лифты. Ни при каких обстоятельствах он не пользовался лифтом, ничто не вызывало в нём такого чувства бессилия, как движение в стерильной коробке по внутренностям здания при собственной неподвижности. На лестничной клетке было тихо, словно дом пустовал.

Только Екатерина — молодая стажёрка, сопровождавшая его сегодня, — тяжело дышала и на каждом пролёте с тоской косилась на двери лифта, не решаясь ничего сказать. Когда они поднялись на пятый этаж, Антон услышал детский плач.

— Вот чёрт, — выругался он и поспешил через две ступеньки.

Екатерина отстала.

— Ты это слышал? — испуганно спросила она.

Он ненавидел такое. Ненавидел не знать, что его ждёт в квартире, из которой поступил экстренный вызов, и ещё сильнее ненавидел, когда в деле бывали замешаны дети.

— Сейчас главное — сконцентрироваться, — сказал Антон Екатерине через плечо. — Соберись. Выдыхай в два раза дольше, чем вдыхаешь.

Он так и знал. За спокойное утро последует расплата. Женщина, открывшая им наконец дверь, вся дрожала, синяя тушь растеклась по щекам. Она крепко обхватила руками своё тело, словно хотела завязать за спиной рукава джемпера. Ребёнка не было видно, раздавались только всхлипывания.

— В гостиной, — вымолвила женщина и указала на дверь в конце коридора. — Он в гостиной, у него охотничье ружьё. Дверь заперта, как я ни старалась, мне не удалось её открыть…

Антон велел Екатерине заняться ребёнком, направился к двери гостиной, потряс её, сказал: «Открывайте, полиция!», повторил во второй и в третий раз. Не услышав ответа, отошёл как можно дальше, со всей силы бросился плечом на дверь, та выломилась из рамы, и он ввалился в неожиданно светлую комнату. Его ослепило, и потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и устоять на ногах.

Влетая в комнату Кротов заметил у окна мужчину, приставившего ружьё к голове. Оперативник ринулся к нему, нацелившись на дуло, чтобы отбить его в сторону, прочь от головы. Антон достал ствол ружья сбоку, дотянувшись лишь ребром ладони, тут же раздался выстрел.

В ушах больно загремело, он пошатнулся, не понимая сперва, в кого из них двоих попал заряд, но тут мужчина осел на пол, всё ещё сжимая в правой руке оружие. Антон выхватил ружьё и с силой швырнул под диван, потом наклонился к мужчине. Не состоявшийся самоубийца жалобно стонал на полу, согнув разведённые ноги в стороны. Тёплая кровь стекала между пальцев Антона на серый ковролин. В ушах всё ещё гремел выстрел. Антон приподнял голову мужчины, чей мутный взгляд потерянно блуждал по потолку.

Антон не знал, как долго он поддерживал голову мужчины. Если бы Кротов не задел дуло ружья, вероятно, самострел был бы уже давно мёртв. А так прострелил себе только ухо. Всего лишь ухо. Теперь можно повесить серьгу. Оперативник мысленно повторял себе эти слова. Всего лишь ухо. Дырка в ухе для серьги. Полицейский крепко зажмурился, голова мужчины на его руках расплылась перед глазами. Зрение восстанавливалось, проявив чёрный рукав униформы, голова и дырявое ухо стонущего человека. Кротов взглядом скользнул по ногам несчастного: серый полосатый котёнок, забравшийся под диван и притаившийся возле ружья, мебельная стенка из ДСП с имитацией под дерево и стеклянный журнальный столик.

«Дышать спокойно, — думал Антон, — это моя работа, ко мне это не имеет никакого отношения. Вот человек, он хотел выстрелить себе в голову. Точнее продырявить себе голову. Такое в моей работе бывает. Бывает даже, везёт и лишь ухо. Всего лишь ухо».

Антон зажмурился ещё крепче, затем быстро поморгал. Приём, о котором пять лет назад шепнул ему на ухо его командир во время первого выезда на место серьёзной трагедии.

Тогда, когда он впервые всё увидел наяву, у него скрутило желудок, начали отниматься руки. Было невыносимо жарко. Вечернее солнце жгло спину и затылок сквозь закрытое окно, капля пота сорвалась со лба, скатилась по щеке, упала с подбородка и просочилась в седые волосы мужчины, который беззвучно шевелил губами. Его дыхание несло запах табака и нечищеных зубов.

С улицы донёсся вой сирены неотложки, вот-вот они будут здесь и возьмут его на себя, сейчас, с минуты на минуту. Как бы хотелось, чтобы уши, нос и нервные окончания тоже можно было зажмурить, чтобы не чувствовать запахов крови и выстрела, смешанных с запахом лосьона после бритья, который источала форма начальника полиции Тараса Вольного, дыхания мужчины и кошачьего корма в миске у двери. Чтобы слышать только приглушённые нервные шаги по комнате и песню Вакарчука, бесконечным повтором идущую из подключённых к айфону колонок на столе. Чтобы не чувствовать разницу температур между тёплой кровью, которая до сих пор стекала с головы этого незнакомого мужчины, и своими холодными руками. Но прежде всего — чтобы помнить потом как можно меньше.

Антон спохватился, ведь он обещал Маше быть дома в половине восьмого. Он хотел взглянуть на наручные часы, но для этого ему пришлось бы повернуть запястье и пошевелить голову мужчины. Антону жгло глаза, он ненадолго перевёл взгляд на стенку, где за двумя стеклянными дверцами стояли покрытые пылью какие-то спортивные кубки: с чемпионата Украины по карате за 2013, 2014 и 2017 годы, значок пловца-спасателя и множество медалей. Ниже стоял плоский телевизор, к которому прозрачным скотчем была приклеена небрежно вырванная бумажка с надписью синим маркером:

"МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ. НИКОЛАЙ”.

— Хотелось бы надеяться, — пробормотал Антон.

Через открытую дверь доносились всхлипывания жены раненого:

— Он просто-напросто не впускал меня, будто я ему никто, просто-напросто не впускал…

Позади женщины застыл мальчик, от силы лет десяти, она механически гладила его левой рукой по голове. В дверях стояла Екатерина с багровым лицом, она сжала кулаки, словно по обе стороны крепко держалась за перила, чтобы не упасть в бездну, которая разверзлась перед ней в этой комнате.

Антон с радостью успокоил бы её, уж он-то понимал, что она сейчас чувствует в свои то двадцать лет. Катя только что из полицейской академии, в голове одна теория, не имеющая ничего общего с практикой. Однако он не мог уберечь её от этих многочисленных первых разов, которые ей ещё предстояли.

— Позаботься, пожалуйста, о мальчике, — сказал он ей. — Уведи его на кухню.

Она, казалось, почувствовала облегчение от возникшей возможности покинуть эту комнату. Перед плоско экранным телевизором, а вместе с тем и в поле зрения Антона появились две ноги в оранжевых штанах, кто-то наконец выключил музыку, коснулся руки Антона и произнёс:

— Можешь отпускать, мы держим.

Антон отпустил голову мужчины и встал.

— Не помешало бы помыть руки, — сказал он скорее самому себе, чем санитару напротив.

— В ванную, — бросил тот и указал на одну из дверей в коридоре, на которой висел календарь с кошками.

Антон намеренно не смотрел в зеркало. Он взял кусок мыла с липкого блюдца на краю раковины. Кусок ещё мокрый, на него налипло несколько волосков, возможно кошачьей шерсти.

«Вот уж чистюля, ещё и руки перед этим помыл?» — подумал Антон, стараясь не всматриваться.

Он торопливо повертел кусок мыла в мокрых руках и продолжал мыть их, даже когда вода давно уже была чистой.

Глава 2

Марина Спивак прихорашивалась перед зеркалом. Дужки корсета впивались в её подмышки. Она упёрла руки в бока, как показывала ей продавщица в магазине нижнего белья. Складки в подмышках стали чуть меньше. Довольная Марина открыла баночку блеска для губ с ещё нетронутой поверхностью глянцево-красной помады. Она макнула в неё подушечку пальца и лёгкими постукивающими движениями нанесла на губы. Блеск был липкий и пах вишней, которую иногда добавляют в коктейли у Раисы.

Харитон Сивый ложился спать вскоре после двадцати, поскольку с недавних пор просыпался в полпятого. Такой режим, видите ли, способствует успеху и укрепляет здоровье. Марина же считала, что новая привычка в первую очередь поспособствовала его ворчливости.

Харитон ни о чём не догадывался. Она всё тщательно спланировала. Корсет. Чёрные замшевые туфли, которые Марина ещё ни разу не надевала, ведь они жали в пальцах. Чулки в мелкую сеточку, а поверх тонкий плащ из чёрной вискозы. В холодильнике веганское шампанское. До недавних пор она и не подозревала, что такое вообще существует. Она три часа блуждала по городу в его поисках. На кухне уже ждали своего часа клубника и желе из кокосового молока без сахара, подслащённый сиропом абрикоса.

На цыпочках она подкралась к кровати. Светодиодная лампа ещё горела. Оконные жалюзи были закрыты. Харитон глубоко и размеренно дышал, сложив руки на мускулистой груди. Ко сну на спине он приучал себя с таким же усердием, с каким качал бицепсы.

— Видите ли, — неоднократно доносил он, — сон в такой позе улучшает внутренние энерго потоки, что в свою очередь упрощает связь с центром Земли и космосом.

Марина поправила декольте корсета, аккуратно опустилась на колени, сдвинула одеяло и принялась покрывать тело Харитона поцелуями, двигаясь от груди вниз к бёдрам. Харитон сквозь сон пробурчал что-то невнятное, поморщил нос и почесал живот в месте поцелуя. А потом открыл глаза и раздражённо посмотрел на Марину:

— Ради всего святого. Ты что делаешь?

— Провожу время с тобой, — ответила она и поцеловала его в пупок.

Харитон резко поднялся.

— Но, зайка, нельзя же лезть в кровать в верхней одежде. Ты только вчера была в этом плаще на улице. Он весь в пыльце, а у меня от неё в два счёта опухают глаза.

— Точно. Конечно же. Пыльца.

Марина встала, а Харитон снова сложил руки на груди. Он даже не взглянул на корсет. И на чулки.

"Заяц, значит. Травоядное. Мягкая игрушка на чистом микро биотическом питании”.

Марина села на край кровати и сбросила туфли на паркет. Она уже и не помнила, когда последний раз у неё был интим с Харитоном. Каждый день, после многочасовых тренировок по вечерам он камнем падал в кровать. Время от времени одаривал её кратким поцелуем в лоб или в щёку, отчего ей казалось, будто он хочет её скорее оттолкнуть, чем приласкать. Всё это выглядело отторжением под видом поцелуя.

Иногда, точно зная, что он спит, она доводила себя до оргазма рядышком на кровати или в ванной на пушистом коврике, стыдливо и второпях, как делала это будучи подростком в своей не запирающейся на замок комнате. Всего каких-то два месяца назад Харитон ласково называл её Кексиком, теперь даже это милое прозвище казалось ему слишком калорийным.

Но именно из-за него она сейчас стояла здесь и чувствовала себя дряблой толстой и бесформенной. Именно из-за него она такой и была, потому как это он соблазнил её сытой и сладкой жизнью. Своими лекциями о важности наслаждения без сожалений, о том, как его воротит от салата и женщин, что уносятся ветром. Блинчики с творогом, заварные пирожные и шоколад. Это он сделал её такой — пухлым круассаном, просто портнихой которой под сорок. Которая завидовала выступающим тазовым костям своих клиенток.

Они с Харитоном вот уже двенадцать лет как были вместе. До сего, Сивый ни разу не давал ей повода усомниться в их обоюдном согласии, скорее договоре, что Харитон и Марина даже в старости будут делить большую упаковку шоколадного мороженого сидя перед телевизором. Они как домашние бунтари, вооружённые сладостями и «Мальборо лайтс» восстали против остального, враждебного к удовольствиям мира. Так и продолжалось вплоть до того дня, как Харитону исполнилось сорок лет. Он произнёс это как радостную новость:

— Я решил поменять свою жизнь.

С тех пор он похудел на двадцать пять килограммов и отлично выглядел, спору нет, вот только с накачанным прессом, жилистыми руками и загорелым лицом он уже не был похож на прежнего Харитона. Ей казалось, будто каждый километр, который он пробегал на домашнем тренажёре, каждое выделение пота на силовом тренажёре отдаляли их друг от друга. Марине казалось будто он был далеко-далеко в отъезде, даже если сидел с ней за одним столом с тарелкой овсянки на миндалевом молоке или тарелкой овощного салата и с укором смотрел на белый хлеб, который она мазала творожной намазкой и вареньем.

Хотя она и так уже почти исключила из своего рациона масло. С того самого дня после его сорокалетия, когда он отстранил от себя банку «Нутеллы», они стали почти чужими друг для друга. С каждым граммом набранной мышечной массы он предавал её, с каждым граммом потерянного жира со своих рёбер он сжигал их совместное прошлое.

Харитон вздохнул.

— Не могла бы ты заодно и свет выключить? Свет — один из сильнейших наркотиков, — сказал он, не открывая глаз. — Из-за него могут слететь внутренние часы, и прощай здоровый сон. Ты же знаешь, как полезен сон.

Марина повернулась к нему. Она втянула щёки, изобразив зайца, как при игре с детьми, но недружелюбно, нет, она скорчила Харитону сердитую заячью морду и ушла на кухню.

Перед открытой дверцей холодильника она стоя уплетала чуть схватившееся желе. Эта дрянь из абрикоса оказалась не такой уж безрадостной. В ящике под духовкой за пыльной вафельницей Марина нашла баночку со сгущённым молоком, которую сама же там и спрятала. Какое наслаждение — макать клубнику в сгущёнку и чувствовать на языке этот кисло-сладкий букет.

Бутылка шампанского открылась почти бесшумно. Марина даже не потрудилась достать из шкафа бокал. Она пила прямо из горла и шумно отрыгнула в полумрак кухни, когда углекислый газ ударял в нос. Приоткрыв окно и включив вытяжку над плитой, она закурила сигарету. Она хмелела, но не могла расслабиться, её начал бить озноб. Она включила все секции электрической плиты, желая согреться. Слеза упала на стеклокерамическую поверхность, шумно зашипела и испарилась.

Глава 3

Вот и настало лучшее время дня. Эдуард отложил бинокль и, покрутив маленькую солонку-мельницу из стекла и пластика, чуть-чуть подсолил бутерброд с творожной пастой и щучьей икрой, который подала Раиса. Таких вкусных бутербродов, как у Раисы, не делал никто в округе: вовсе не жадный слой икры, не слишком тонкий слой творожной намазки и чёрный хлеб с тмином. Никаких помидоров, никаких морковных розочек, ничего лишнего.

Он любил делать первый надкус свежего бутерброда. Ещё час назад Эдуард стоял у станка для вакуумного пакетирования и запаивал пакеты с субпродуктами, на руках до сих пор держался запах латексных перчаток, он чувствовал его, когда потирал усталые глаза.

Но здесь, у Раисы, он отдыхал душой. Ни скрипа конвейера, ни визгов животных, ни шума двигателей грузовиков, только ленивое дуновение прохлады из кондиционера и время от времени поскрипывание двери, которая впускала и выпускала посетителей кафе. А ещё Би Джис, едва слышно доносящееся из колонки у прилавка. Только ставя классику — Би Джис или Квин, — Раиса приглушала громкость. Она считала, что есть музыка, чтобы делиться, а есть музыка, чтобы слушать одной, и в этом он был с ней согласен.

Глузман сидел за угловым столиком у большого окна, украшенного зелёными бархатными занавесками. Отсюда он видел всё, что ему было нужно. Слева прилавок, за которым стояла Раиса — страстная Раиса с небрежной высокой причёской, всегда привлекательная, хоть в джинсах, хоть в юбке в горошек. Эдик мог бы часами наблюдать за ней: за тем, как она укладывает в медные корзиночки крашеные яйца и пополняет солонки, и чихая пополняет перечницы. Как опускает столовые приборы в горячую воду и затем полирует их кухонным полотенцем. Как вслепую берёт бутылки и стаканы, бедром закрывает выдвижной ящик, одной рукой нарезает пирог, а второй кладёт салфетку на тарелку — годами отточенная хореография.

Справа, если чуть повернуть голову, был виден магазинчик на противоположной стороне улицы. Да, здесь, где на правую половину лица падал бледный свет солнца, он любил сидеть больше всего. Иногда он сидел на этом месте по много часов подряд до самой темноты. Хотя у него начинала ныть спина. Подчас боль отдавала в икры. Всё из-за долгого стояния и напряжения в плечах.

Из-за отторжения, которое он испытывал к работе, как считала Раиса. Так или иначе, это должно было аукнуться. Врач порекомендовал ему заняться акваэробикой и даже записал его на занятия. Но одна лишь мысль три раза в неделю ездить со скотобойни в крытый бассейн и там полуголым, в окружении других полуголых людей плескаться с пенопластовым инвентарём примиряла его с колющей болью в пояснице. Тем более, что периодические уколы и качающий головой врач казались меньшим из зол. На его психическом здоровье этот аквапарк сказался бы уж точно пагубно.

Он взял бинокль. Сперва прошёлся взглядом вдоль стенки, где раньше вывешивали новые шляпы. Последнюю летнюю коллекцию он изготовил из тончайшего французского фетра, сдержанную, с узкими полями, никаких шляпных лент, никаких перьев и вышивки, ничего лишнего. Благороднейшая из его коллекций, которую он создал за месяц до того, как был вынужден передать ключи. Теперь там висели пол сотни наушников в семи разных цветах. Наушники проводные и беспроводные, зарядные устройства, ЮСБ кабели свёрнутые и вложенные в блистерные коробочки. И много, много различных девайсов названия которых Эдуард не знал. А сверху над входом бежала разноцветная реклама, где указывались телефоны, время работы и интернет страничка. Кроме видео рекламы была и чёрно-белая надпись:

«Поликлиника для мобильных телефонов с 8:00 до 0:00».

Он повернул бинокль к другой части магазина: вся стена была увешана чехлами для смартфонов — с заклёпками, блёстками, ушками животных, из плюша и искусственной кожи, — всё это выглядело как последствие взрыва клеевого пистолета в магазине рукоделия. При одном взгляде на этот нефтяной хлам Эдуард почувствовал запах пластмассы, резкий, как воздух, который выпускают из футбольного мяча или для водного поло спустя две недели после использования.

В поле видимости появилась девушка. Всхлипывая, она вошла в магазин, вытерла рукавом кофты слёзы с лица и положила телефон на белый прилавок, на котором светилась надпись «Скорая смарт помощь». Продавец в жёлтой рубашке и с пучком на голове изобразил сочувствие на лице, взял телефон. Смарт в розовом чехольчике перешёл в руки мастера, он артистично потыкал на боковые кнопки, покрутил со всех сторон, задал несколько вопросов, повесил на лицо новую маску, изображая что с её смартом явно случилось что-то ужасное. Девушка прикрыла лицо руками, после чего работник предложил девушке бумажную салфетку, в которую та страдальчески высморкалась.

Когда продавец исчез вместе с телефоном за дверью с надписью «Отделение реанимации», она стала нервно рвать салфетку на прилавке.

— Вуаля.

Раиса поставила перед Эдуардом фужер розового вина и запотевшую бутылку воды. Затем, освободившейся рукой мельком погладила его по щеке. Ему нравилось, когда она так делала, хотя он знал, что был не единственным, кого Раиса одаривала подобным вниманием.

— Пора бы уже научиться расставаться со старым хламом, — сказала Раиса. — И я имею в виду не бинокль.

Эдуард отложил бинокль и кончиком пальца столкнул каплю конденсата с бутылки на столешницу.

— Они уже и пол заклеили, — пожаловался он. — Заклеили керамическою мозаику, Раиса. Это поколение сенсорных экранов не остановится ни перед чем.

— Не преувеличивай, — сказала Раиса. — Если бы ты наконец обзавёлся современным смартфоном, я бы добавила тебя в группу друзей, например в фейсбуке, чтобы ты всегда был в курсе, что и где происходит. А ещё присылала бы тебе фото туфель и шляп перед покупкой, чтобы узнать твоё мнение.

Эдуард вновь взял бинокль и покачал головой.

— Говорю тебе, пройдёт несколько десятилетий, и вся наша цивилизация будет состоять из рахитичных сгорбленных существ с увеличенными большими и указательными пальцами. Повезёт, если к тому времени они ещё будут знать, что такое книга.

Раиса хрипло рассмеялась и, уходя, похлопала его по плечу.

— Кто-то и сам скоро сгорбится от вечного брюзжания.

Эдуард улыбнулся. Чаще всего Раиса говорила то, что люди хотели услышать. И только с теми, кто ей действительно нравился, она была откровенна.

Когда на площадь опустились сумерки, в кафе зашла девушка со сломанным телефоном. Судя по всему, его починили. Она печатала и водила пальцем по экрану до того увлечённо, что даже не подняла взгляд, когда Раиса подошла к её столику.

— Латте макиато, пожалуйста, — сказала девушка.

Раиса скрестила руки на груди.

— Хорошо, но стоить будет двести двадцать пять гривен.

Девушка оторвалась от телефона и недоумённо посмотрела на неё.

— Корова будет вспенивать молоко прямо у меня на глазах? За что такая цена?

— Нет, конечно, — ответила Белых, — но столько стоит такси до «Маккофе», где делают латте макиато, и обратно сюда. Стоимость напитка, разумеется, уже включена.

Девушка закатила глаза.

— Есть у вас тут хотя бы вайфай?

— Есть, конечно, но незадолго до вашего появления сломался роутер, — сказала Хозяйка. Она стояла и пристально смотрела на бедную девушку, пока та наконец не схватила сумку и не удалилась.

— Не ты ли недавно хвалилась своим новым оптоволоконным роутером? — спросил Эдуард, когда девушка ушла.

— А ещё в моём латте макиато превосходная пенка, — похвалилась Раиса. — Но поздороваться и хотя бы глянуть в глаза — необходимое условие, без которого ассортимент моего кафе резко сужается.

Эдуард откинулся назад и смотрел вслед уходящей Раисе Белых. Ну что за женщина! Когда-нибудь он пригласит её на свидание. Когда-нибудь, когда случится чудо и он наберётся смелости.

Глава 4

Её присутствие волновало его. И если быть честным с самим собой, именно это волнение рядом с ней привлекало его больше всего. Даже больше, чем её низкий голос, пятна от травы на коленях или её незагорелые груди, где правая чуть больше левой. Когда он шёл с Мартой, ему казалось, что у каждой обыденной ситуации есть будоражащее закулисье, куда только она может его пустить.

Подле неё он был уверен, что ничего не упустит. Он наслаждался обманчивым чувством, что всё меняется к лучшему, что рядом с Мартой он и сам меняется, становится лучшей версией себя. Это было капризное чувство, оно зависело от взгляда Марты. От её прикосновений. От того, как долго она обнимала его на прощание, отворачивалась ли от него во сне.

Александр наблюдал за тем, как Марта крадётся к пожелтевшему газону у административного здания, к клочку земли под водосточным жёлобом, ко входу в полицейский участок, где стоял большой цветочный горшок. Она передвигалась в темноте быстро, почти бесшумно. Чёрная кепка скрывала её светлые волосы, в одной руке она держала ручные грабли, в другой — лопатку. В освещённых окнах первого этажа Александр видел двух полицейских, каждый сидел за своим письменным столом, один из них, насупив брови, что-то печатал, второй, что напротив, необычно часто зевал и украдкой поглядывал на коллегу: возможно, на его экране было что-то, не связанное со службой.

— Кс, кс! — Марта взмахом грабелек подозвала Александра к себе.

Так же быстро и бесшумно добраться до цветочного горшка ему не удалось, но, по крайней мере, он не активировал висевший над входом датчик движения. Марта со знанием дела втыкала лопатку в почву вокруг растения — Гладиолус, как она ему ранее сообщила. Она взялась за основание, провернула горшок, чтобы растение отделилось, и осторожно потрясла, чтобы вытянуть растение с корнем. Грабельками Марта убрала лишнюю землю с корней.

— Давай, — прошептала она и указала на полиэтиленовый пакет с мокрой тряпкой в руке Александра.

Он раскрыл пакет. Марта усадила туда цветок и обернула корни мокрой тряпкой. Александр чувствовал запах солнцезащитного крема на щеках Марты, настолько близко было её лицо, ему хотелось коснуться пушка на её висках, провести пальцами по её крупным ушам.

— Осторожнее, не сломай отростки, — шепнула Марта. — Это же настоящая находка для украшения торта. Также Гладиолус можно использовать в качестве гарнира, ингредиента салата и закусок, а можно начинять фаршем.

У головы Марта возбуждённо кружилась ночная бабочка и несколько раз пыталась сесть на козырёк её кепки. Александр хотел отогнать её. Щелчок, ослепляющий свет. Взмах его руки активировал датчик движения. Марта вздрогнула от испуга.

— Бежим, — прошипела она и сорвалась с места вместе с растением прежде, чем Александр успел понять, что произошло.

Он вскочил и бросился вслед за Марта.

— Стоять! — крикнул выбежавший на улицу полицейский. — Сейчас же остановитесь!

Но Александр и Марта не послушались, они бежали и смеялись, бежали по пустынным улочкам Старого города, между стенами которого настоялся горячий воздух раннего лета, бежали под разбухшими грозовыми тучами, сулившими дождь, долго бежали даже после того, когда бежать уже не было необходимости, Марта протиснулась между высокими ограждениями, пересекла стройплощадку, снова пробралась через забор на другой стороне и, раскинув руки, упала на кучу песка под зелёным клёном. Она отдышалась и вытерла кепкой пот со лба. Александр прилёг рядом.

— Ты быстро бегаешь, — сказал он.

Марта ухмыльнулась и поставила пакет с растением в траву около себя.

— Ещё одно спасли.

— От чего? — спросил Александр.

Марта приподнялась.

— Пойдём со мной, я тебе кое-что покажу. — Она подняла гладиолус, аккуратно обернула покрепче тряпку, которая слегка ослабилась, вокруг корней, взяла растение на руки, точно ребёнка, и направилась через поле к лесополосе.

Александр включил фонарик на телефоне, чтобы видеть, куда ступает.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — заволновался он. — Я слышал, здесь водятся дикие кабаны, у них сейчас как раз поросята подрастают.

Марта, не останавливаясь, повернулась к нему, продолжая шагать задом наперёд.

— В худшем случае проведём ночь на дереве, — засмеялась она.

«Ну отлично, — подумал Александр, — теперь она знает, что я трус». Марта уверенно пробиралась сквозь чащу, придерживая ветки то левым, то правым локтем. Александр пытался повторять за ней, но ветки постоянно вонзались ему в бока или прилетали в лицо, через каждые несколько шагов он спотыкался о корни и даже случайно схватился рукой за крапиву. Он завидовал решимости Марты, но понимал, что, вероятно, никогда бы не встретил её, будь у него хотя бы половина её смелости. Тогда бы он уже давно отправился в большое вело путешествие, тогда бы уже давно катил свой велосипед по неаполитанскому или йоркширскому асфальту.

«Всё, вот в конце мая, — думал Александр, — в конце мая я решусь, и, кто знает, может быть, Марта поедет со мной». Он вспомнил, как впервые увидел её в один из последних тёплых дней прошлой осени на островке безопасности у заправки. Она стояла, окружённая астрами, цинниями и анемонами. Красивая и с цветами, названия которых он узнал только после знакомства с ней. Уже темнело, ноги Александра гудели после целого дня катания на велосипеде. Марта подпрыгивала среди цветов и размахивала руками.

— Эй ты, да-да, ты, поди сюда!

Он подъехал к ней, затормозил, она даже не дала ему спросить, что случилось.

— Можешь подержать, пожалуйста? — Она без объяснений всучила ему большой оранжевый фонарик. — Посвети-ка сюда, — сказала она, указывая на вскопанный клочок земли посреди островка.

Александр взял фонарик и направил свет на нужное место. Марта молча сажала оставшиеся астры в заранее вырытые ямки. За всё время она ни разу не взглянула на него. Старательно посадив все растения, она упёрла руки в бока, кивнула довольно и улыбнулась.

— Так, — она взглянула на велосипедиста, — с меня мороженое.

Это было прошлой осенью, а в данный момент он чуть было не врезался в Марту, когда она остановилась и правой рукой потянулась к ветке липы, встала на цыпочки, чтобы достать до соцветий.

— Ты просто обязан их попробовать, они на вкус сладкие как лето.

Александр взял цветок и покрутил между пальцев.

— Липы рано зацвели в этом году. Но их цветки помогают от любой боли, — сказала Марта и положила себе в рот сразу два цветка.

Александр недоверчиво попробовал. Цветок в самом деле на вкус был сладковатый и сочный, немного напоминал мёд.

— Это там, впереди. — Марта указала в темноту. — Осталось всего несколько шагов.

Александр поднял телефон повыше и посветил во тьму между деревьями. Марта тоже включила маленький фонарик, висевший на связке ключей. Они вышли на большую поляну, в центре которой цвёл внушительный сад. Александр узнал дикий мак, календулу, фуксию и пионы даже несмотря на то, что некоторые бутоны были закрыты. О названиях остальных растений он не имел ни малейшего понятия. По краю поляны росло пять фруктовых деревьев среди них яблоня и слива и в этом он был уверен, а ещё, вероятно, груша и вишня, быть может даже абрикос, грецкий орех и что-то похожее на колона видную грушу.

— Мы на месте, — сказала Марта. — Мой приют для горшечных растений. — Она указала на фруктовое дерево: — Эту подросшее деревце было первым, я украла его со школьного двора. — Она подошла к навесу, сколоченному из деревянных планок, к его внутренней стене были прислонены садовые инструменты, тачка и лейка. Освободив корни кипрея от ткани, Марта взяла лопату. — А ты прихвати тачку.

Александр откинул тачку от стены и пошёл вслед за Мартой.

— Зачем ты пересадила сюда все эти растения? — спросил он.

Возле пионов Марта воткнула лопату в землю.

— Представь, что тебя заперли в изолированной камере без связи с внешним миром, без возможности общения. Как бы ты себя чувствовал? — Она активно заполняла тачку землёй.

— Ужасно, — ответил Александр. — Наверное, в таких условиях я бы долго не протянул.

— Да уж, — произнесла Марта и посадила гладиолус в выкопанную яму. — То же самое и с растениями, запертыми в горшках. Их изолируют. А растения — чуткие создания, они общаются друг с другом подземными переплетениями корней, образуют корневые сети, которыми вооружаются против непогоды. Они образуют сообщества, понимаешь?

Александр кивнул. Не отставая от Марты, он отвёз тачку назад к навесу.

— Мне нравится твой украденный сад, — сказал он. — Робин Вуд, защитница беспочвенных, спасительница померанцев!

Марта рассмеялась. Она приставила лопату к стене, повесила фонарь на крюк, ввинченный в кровлю, и уселась на мешок с опилками. Короткие волоски прилипли к её вспотевшему лбу.

— Когда-нибудь у меня будет свой питомник со всеми видами редких растений. Если я буду упорно работать до конца года, то, наверное, смогу что-нибудь построить. Обжиться, купить шкаф, посуду и всё в таком духе. Было бы неплохо.

Из кармана толстовки Русецкая достала два помидора, затем стянула её через голову. Марта сидела перед Александром в одной майке, слегка запыхавшаяся, он видел, как над левой грудью колотится её сердце.

— Тебе знакомо чувство, — продолжила она, — когда ты вдруг как будто вырастаешь из какого-то места? Когда твоя детская комната вдруг перестаёт казаться большой или ты сам себе в ней уже не кажешься маленьким? Я всегда, ещё маленькой девочкой, хотела сбежать отсюда, просто сбежать куда угодно. А теперь, теперь я впервые чувствую, что могу здесь пожить. — Она улыбнулась ему и продолжила: — И хорошо, что это не связано с тобой. Совсем никак.

Александр сглотнул.

— Что же тут хорошего?

— Пойми меня правильно, это правда хорошо, поверь. — Она протянула ему помидор. — Ты знал, что треть наших генов совпадает с генами помидоров? — Она зажала помидор между большим и указательным пальцами. — А это значит, что мы на одну треть паслёновые. — Она посмотрела на Александра, затем на помидор, затем снова на Александра. — Точно, — она ухмыльнулась, — определённое сходство прослеживается. — Марта сдавила сочную мякоть, помидор лопнул и сок брызнул между её грудей, испачкав майку. Но Марту это, кажется, не волновало.

Александр сел возле неё, покрутил помидор между пальцами, понюхал его, чтобы выиграть немного времени. Помидоры ему не нравились, во всяком случае сырые. Но ему нравилась Марта, и поэтому в конце концов он укусил его. Марта наклонилась вперёд и поцеловала Александра. Поцелуй со вкусом помидора и солнцезащитного крема.

Она села к нему на колени, взяла его руку и просунула её к себе за пояс, а потом между ног, сняла с Александра футболку. Спортивные штаны на ней сидели свободно, и он легко стянул их с её бёдер. Заниматься любовью с Мартой было легко, она направляла его руки, куда ей хотелось, и у него ни разу не возникло чувства, что ей неудобно или что он двигается как-то не так, ведь именно она задавала ритм. Марта никогда не взрывной при сексе, не была и сейчас. На пике наслаждения дрожь проходила по её телу и бёдрам. Она достигла оргазма на несколько секунд раньше него, но продолжала двигаться, вплотную прижавшись лицом к его лицу, и даже после всего оставалась в таком положении ещё какое-то время, крепко обхватив его руками, затем поцеловала в висок и отпускала. За то время, что он одевался, она успела сделать небольшую самокрутку из полупрозрачной бумаги. Она поставила на свой голый живот переносную пепельницу из зелёного металла, затягивалась, стряхивала пепел, снова затягивалась, а пепельница вздымалась и опускалась в такт её дыханию, которое постепенно выравнивалось.

— Таких, как ты, больше нет, — вскоре заговорил Александр.

Марта потушила сигарету.

— Все мы уникальны, — сказала она, надевая толстовку.

— Я серьёзно, — возразил Александр, — откуда ты всё это знаешь: про помидоры, липовые цветы и померанцы?

Марта встала и отряхнула штаны от опилок.

— В детстве я часто оставалась одна, — ответила она. — Наш дом стоял прямо у леса, Глыбочка, излучина реки Рось, это далеко отсюда. Меня пугала темнота и всё, что росло и трещало в его чаще. Тогда я начала учить названия растений, узнавать о них больше. И мы нашли общий язык. Одиночество переносится легче, когда нашёл общий язык с природой.

— Но ты ведь не одна, — сказал Александр.

Марта пожала плечами. Ей хотелось уйти.

— Я понял где это было. Но почему? — спросил Александр. — Я имею в виду почему там, где ты выросла. И почему ты часто оставалась одна?

— Не люблю, когда меня расспрашивают о времени, которого больше нет, — ответила Марта. — Сейчас я здесь, с тобой. Пойдём, дождь вот-вот начнётся.

— Возьми, — он протянул не весть от куда взявшуюся салфетку.

Александр обмотал аналогичной бумажкой своё спадающее достоинство, застегнул ширинку, затянул ремень и встал. Сердце колотилось, голова была пьяна. Он не мог себе представить, что когда-либо ещё проведёт хоть один день без Марты.

Глава 5

При взгляде на Белую Церковь с высшей точки холма у старого завода казалось, что в нём больше нет таких, как он. Тех, кто остался без крыши над головой и почтового ящика, без очаровательного палисадника или хотя бы подоконника с геранью и зелёным луком. Генадий Кошелев сжал свёрнутую газету в правой руке и ускорил шаг.

Двести пятьдесят тонн грецкого ореха оседает на дно Чёрного моря. Непонятно кто и зачем совершил этот теракт, в результате которого погибло двадцать пять человек. В Варшаве началась ежегодная выставка кроликов, а у Генадия, напротив, сегодня почти ничего не произошло.

Он нащупал в кармане семечки и достал целую горсть. Они глухо шуршали, когда он тряс их в сжатом кулаке. Между тем унялись даже стрижи, до самых сумерек кружившие над крышами домов.