Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Большой роман
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2022
Милан Кундера принадлежит к числу самых популярных писателей современности. Его книги буквально завораживают читателя изысканностью стиля, умелым построением сюжета, накалом чувств у героев. Каждое новое произведение писателя пополняет ряд бестселлеров интеллектуальной прозы. Дружба, юмор, умение понимать и сопереживать, бесконечная хрупкость и неутомимое упорство жизни — в позднем романе Милана Кундеры предсказуемо торжествует незначительность, но также прославляются очень значительные вещи, без которых наша «маленькая» жизнь невообразима и невозможна. И здесь нет ни одной серьезной фразы — это очень важное предупреждение, но вы все-таки ему не верьте.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 85
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
КнигиМИЛАНА КУНДЕРЫ
ШУТКА
СМЕШНЫЕ ЛЮБОВИ
ЖИЗНЬ НЕ ЗДЕСЬ
ВАЛЬС НА ПРОЩАНИЕ
КНИГА СМЕХА И ЗАБВЕНИЯ
НЕВЫНОСИМАЯ ЛЕГКОСТЬ БЫТИЯ
БЕССМЕРТИЕ
НЕСПЕШИОСТЬ
ПОДЛИННОСТЬ
НЕВЕДЕНИЕ
ТОРЖЕСТВО НЕЗНАЧИТЕЛЪИОСТИ
ЖАК И ЕГО ГОСПОДИН
ИСКУССТВО РОМАНА
НАРУШЕННЫЕ ЗАВЕЩАНИЯ
ЗАНАВЕС
ВСТРЕЧА
Milan KunderaLA FÊTE DE L’INSIGNIFIANCECopyright © 2013, Milan KunderaAll rights reserved
All adaptations of the work for film, theatre,television and radio are strictly prohibited.
Любые адаптации произведения для кино, театра,телевидения и радио строго запрещены.
Перевод с французского Аллы Смирновой
Оформление обложки Вадима Пожидаева
В оформлении использованы рисунки автора.
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Кундера М.Торжество незначительности : роман / Милан Кундера ; пер. с фр. А. Смирновой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2023. — (Большой роман).
ISBN 978-5-389-22351-6
16+
Милан Кундера принадлежит к числу самых популярных писателей современности. Его книги буквально завораживают читателя изысканностью стиля, умелым построением сюжета, накалом чувств у героев. Каждое новое произведение писателя пополняет ряд бестселлеров интеллектуальной прозы.
Дружба, юмор, умение понимать и сопереживать, бесконечная хрупкость и неутомимое упорство жизни — в позднем романе Милана Кундеры предсказуемо торжествует незначительность, но также прославляются очень значительные вещи, без которых наша «маленькая» жизнь невообразима и невозможна. И здесь нет ни одной серьезной фразы — это очень важное предупреждение, но вы все-таки ему не верьте.
© А. Н. Смирнова, перевод, 2016© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022Издательство Иностранка®
Часть перваяПРЕДСТАВЛЕНИЕ ГЕРОЕВ
Ален размышляет о пупке
Стоял июнь, утреннее солнце выходило из-за облаков, и Ален медленно шагал по парижской улице. Он разглядывал юных девушек, они демонстрировали свои оголенные пупки между заниженным поясом брюк и завышенной линией топиков. Он был заворожен, заворожен и смущен: как будто самый мощный импульс соблазна исходил не от бедер, не от ягодиц или груди, а от этой маленькой круглой ямочки посреди тела.
Это подвигло его на размышления: если средоточие женской соблазнительности мужчина (или эпоха) видит в бедрах, как описать и определить особенность этой эротической установки? Экспромтом родился ответ: длина бедер — это метафорический образ дороги, долгой и пленительной (вот почему бедра должны быть длинными), которая ведет к эротическому финалу; в самом деле, подумал Ален, даже в самый разгар совокупления длинные бедра даруют женщине эротическое очарование чего-то недоступного.
Если средоточие женской соблазнительности мужчина (или эпоха) видит в ягодицах, как описать и определить особенность этой эротической установки? Экспромтом родился ответ: грубая мощь; веселье; самая короткая дорога к цели; а цель возбуждает еще больше, потому что двойная.
Если средоточие женской соблазнительности мужчина (или эпоха) видит в груди, как описать и определить особенность этой эротической установки? Экспромтом родился ответ: святость женщины; Дева Мария, кормящая грудью Иисуса; мужчина, преклоненный перед благородной миссией женщины.
Но как определить эротизм мужчины (или эпохи), который средоточие женской соблазнительности видит посреди тела, в пупке?
Рамон прогуливается по Люксембургскому саду
Приблизительно в то же самое время, когда Ален предавался размышлениям о различных истоках женской соблазнительности, Рамон стоял перед музеем в Люксембургском саду, где вот уже месяц выставлялись картины Шагала. Ему хотелось их посмотреть, но он заранее знал, что не найдет в себе сил по собственной воле превратиться в частицу нескончаемой очереди, что медленно тащилась к кассе; он посмотрел на этих людей, их парализованные скукой лица, представил себе музейные залы, в которых их туловища и болтовня будут загораживать и заглушать картины, через минуту отвернулся и направился по аллее вглубь сада.
Там атмосфера была повеселее; род человеческий казался не таким многочисленным и держался свободнее: кто-то бежал, но не потому, что спешил, а просто ему нравилось бежать; кто-то прогуливался и ел мороженое; на газоне последователи какого-то восточного учения делали странные плавные движения; чуть дальше полукругом стояли большие белые статуи королев и прочих благородных дам Франции, а еще дальше, на газоне среди деревьев, по всему саду, — скульптуры поэтов, художников, ученых; он остановился перед бронзовой статуей соблазнительного подростка в обтягивающих шортах и с обнаженным торсом, который предлагал маски Бальзака, Берлиоза, Гюго, Дюма. Рамон не смог сдержать улыбки и продолжил фланировать по этому саду гениев; скромные, в обрамлении любезного равнодушия гуляющих, они, должно быть, чувствовали приятную свободу; никто не останавливался, чтобы рассмотреть их лица или прочесть надписи на пьедесталах. Рамон упивался этим безразличием, словно утешительным покоем. Постепенно широкая, почти счастливая улыбка появилась у него на лице.
Рак отменяется
Приблизительно в то же самое время, когда Рамон передумал идти на выставку Шагала и вместо этого отправился бродить по парку, Д’Ардело поднимался по лестнице, ведущей в кабинет врача. Сегодня было ровно три недели до его дня рождения. Уже много лет он ненавидел их, свои дни рождения. Из-за цифр, которые за ними стояли. Однако игнорировать их не удавалось, поскольку счастье оттого, что его чествовали, было сильнее стыда оттого, что он старел. Тем более что на этот раз посещение врача прибавляло этому празднику новые краски. Ведь именно сегодня ему предстояло получить результаты анализов и узнать, о чем свидетельствуют подозрительные симптомы в его организме: это онкология или все-таки нет. Он вошел в приемную и дрожащим голосом проговорил про себя, что через три недели будет отмечать одновременно и день своего такого далекого рождения, и день своей такой близкой смерти, то есть праздновать двойной праздник.
Но, увидев улыбающееся лицо врача, он понял, что смерть решила отклонить его приглашение. Доктор дружески пожал ему руку. Со слезами на глазах Д’Ардело не смог произнести ни слова.
Медицинский кабинет находился на авеню Обсерватуар, в каких-нибудь паре сотен метров от Люксембургского сада. Поскольку Д’Ардело жил как раз по ту сторону сада, на маленькой улочке, он решил идти через сад. Прогулка среди зелени сделала его и без того прекрасное настроение почти веселым, особенно когда он огибал большое полукружье статуй бывших королев Франции, изваянных из белого мрамора, в полный рост, в торжественных позах, показавшихся ему забавными и даже игривыми, словно эти дамы хотели таким образом выразить свою радость по поводу прекрасной новости, которую он только что узнал. Не в силах совладать с собой, он пару раз махнул им рукой в знак приветствия и рассмеялся.
Тайное очарование тяжелой болезни
Где-то там, неподалеку от знатных мраморных дам, Рамон встретился с Д’Ардело, с которым всего лишь год назад они работали в одной конторе, ее название не представляет для нас никакого интереса. Они остановились друг против друга, и после обычных приветствий Д’Ардело стал рассказывать:
— Дружище, вы знаете Ла Франк? Пару дней назад у нее умер любовник.
Он сделал паузу, и в памяти Рамона возникло прекрасное лицо известной женщины, которую он знал только по фотографиям.
— Агония была мучительной, — продолжал Д’Ардело. — Она до последнего оставалась с ним. О, как она страдала!
Рамон, словно завороженный, смотрел на радостное лицо того, кто рассказывал ему эту мрачную историю.
— Представьте себе, еще утром она держала умирающего в объятиях, а вечером ужинала с друзьями, я тоже там был, и вы не поверите, она казалась почти веселой! Я ею восхищался! Какая сила! Какая любовь к жизни! Глаза еще красные от слез, а она смеется! А ведь мы все знаем, как она его любила! Как она, должно быть, страдала! Какая сила у этой женщины!
Как и четверть часа назад в кабинете врача, на глазах Д’Ардело заблестели слезы. Ведь когда он говорил о силе духа этой самой Ла Франк, то думал о себе. Разве он сам весь этот месяц не ощущал близкого дыхания смерти? Разве твердость его характера не подверглась тяжелому испытанию? Даже сделавшись простым воспоминанием, рак оставался с ним, словно свет слабой лампочки, который загадочным образом завораживал его. Но ему удалось совладать со своими чувствами, и он заговорил на более прозаическую тему:
— Кстати, если я не ошибаюсь, вы ведь знаете кого-то, кто умеет организовывать коктейли, жратву, всякое такое.
— Знаю, — ответил Рамон.
Д’Ардело:
— Я хочу отпраздновать свой день рождения.
После трогательных рассказов о небезызвестной Ла Франк последняя фраза показалась Рамону довольно легкомысленной, и он не смог сдержать улыбки:
— Вижу, веселая у вас жизнь.
Странно, но эта фраза Д’Ардело не понравилась. Легкомысленный тон словно разрушал своеобразную красоту его хорошего настроения, красоту, осененную магическим пафосом смерти, воспоминание о которой по-прежнему не покидало его.
— Да, — сказал он, — в целом все неплохо, — а затем, выдержав паузу, добавил: — Хотя...
И после новой паузы:
— Знаете, я только что от своего врача.
Замешательство на лице собеседника ему понравилось; он не торопился продолжать, так что Рамон вынужден был спросить:
— И что? Есть проблемы?
— Есть.
Д’Ардело вновь замолчал, и Рамону ничего не оставалось, как снова спросить самому:
— И что вам сказал врач?
В этот самый момент в глазах Рамона Д’Ардело, как в зеркале, увидел свое лицо: лицо человека пожилого, но все еще красивого, с печатью грусти, которая делала его еще более привлекательным; он подумал, что этот красивый грустный человек вскоре отметит свой день рождения, и мысль, которую он лелеял с самого визита к врачу, вновь пришла ему в голову, восхитительная мысль о двойном празднике: рождения и смерти. Продолжая рассматривать себя в глазах Рамона, он спокойно и очень тихо произнес:
— Рак...
Рамон что-то пробормотал и неловко, по-братски, коснулся руки Д’Ардело:
— Но это лечится...
— Увы, слишком поздно. Но забудьте, что я вам сказал, и никому об этом не говорите; подумайте лучше о моем коктейле. Надо жить! — воскликнул Д’Ардело и, прежде чем продолжить путь, махнул рукой в знак приветствия, и этот сдержанный, почти робкий жест был таким неожиданным, что Рамон смутился.
