Подводные камни E-Book

Nora Roberts

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Нора Робертс. Мега-звезда современной прозы. Новое оформление
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 583

Beschreibung

Роман легендарной Норы Робертс, автора мировых бестселлеров. Суммарный тираж книг Норы Робертс превысил 500 млн экземпляров. Ее романы переведены на 35 языков мира. Каждую минуту на планете продается 27 экземпляров книг Норы Робертс. Никто не знает, какие страшные секреты хранит образцовая семья Зейна, выросшего в горах Северной Каролины. Он был вынужден бежать из родного дома, куда вернулся лишь через девятнадцать лет. Теперь он полон решимости восстановить связь с этим местом и людьми, которые так много значат для него. Зейн знакомится с Дарби, ландшафтным дизайнером, которая недавно переехала в город и открыла свою фирму. Она не понаслышке знает, каково это – бежать от своего прошлого. Постепенно между героями завязывается роман. Но как обрести счастье там, где никто не должен узнать о твоих самых страшных секретах?

Leseprobe

Нора Робертс Подводные камни

Nora Roberts

Under Currents

Copyright © Nora Roberts, 2019

© Парахневич Е., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Девочкам Гринбрайер: Джоанн, напарнице по тренировкам,

Кэт, моей милой, чудесной маме,

Лауре, главной распорядительнице,

Марии, подруге по шопингу,

Саре, духовному магниту

Часть первая Жестокость лжи

Жестокость и страх пожимают друг другу руки.

Оноре де Бальзак

Жестокое обращение с детьми отбрасывает тень на всю их жизнь.

Герберт Уорд

Глава 1

Снаружи дом на Лейквью-Террас выглядел идеально. Три величественных этажа из белого кирпича с широкими стеклянными окнами глядели на озеро и горный хребет. Тянулись вверх две декоративные башенки, отделанные медью. Они придавали дому европейского шарма с налетом роскоши.

Зеленела лужайка на пологом склоне; на широкой белой веранде с тремя ступеньками весной рдели рубиново-красные азалии. На заднем дворе стояла просторная крытая беседка с летней кухней, откуда открывался чудесный вид на озеро. Тщательно ухоженный розарий источал сладкие ароматы. В сезон у личного причала качалась тринадцатиметровая парусная яхта. Высокий забор с острыми зубцами обвивали вьющиеся розы.

В гараже стояли два «Мерседеса»: внедорожник и седан, а еще горные велосипеды, лыжное снаряжение – и никакого хлама.

В самом доме – высокие потолки и два камина, обрамленные тем же золотисто-коричневым кирпичом, что и фасад. Каждая деталь интерьера была подобрана с большим вкусом (хотя некоторые, возможно, решили бы, что с чрезмерным старанием).

Неброские цвета, гармонирующие материалы: все модно, но не слишком вычурно.

Доктор Грэм Бигелоу купил участок под застройку, когда его сыну было пять лет, а дочери – три. Он выбрал самую подходящую планировку, внес необходимые изменения, подобрал отделку, плитку, брусчатку, нанял дизайнера.

Его супруга Элайза во всем полагалась на вкус мужа. На ее взгляд, тот был безупречен.

Порой она высказывала некоторые предложения. Их внимательно выслушивали и говорили о недочетах. Впрочем, иногда – не слишком часто – мнение Элайзы брали в расчет.

Как и Грэму, ей хотелось сполна насладиться всеми прелестями статуса, который мог предложить им новый элитный поселок на берегу озера в Северной Каролине. Элайза родилась в богатой, но консервативной семье, казавшейся ей скучной и пропахшей нафталином, – совсем как старый дом на противоположном берегу озера, где она выросла.

Поэтому она с радостью продала свою половину дома сестре и на вырученные деньги обставила новый особняк на Лейквью-Террас. Точнее, не задумываясь, передала чек Грэму, а уже тот обо всем позаботился.

Элайза ни разу не пожалела о принятом решении.

Они с Грэмом счастливо прожили там десять лет, воспитывая двух умных очаровательных детишек: устраивали званые обеды, коктейльные вечеринки, пикники в саду. Обязанности Элайзы как супруги заведующего хирургическим отделением в больнице Милосердия, располагавшейся в соседнем Эшвилле, заключались в том, чтобы выглядеть красиво и стильно, растить детей, вести хозяйство, развлекать гостей и возглавлять различные комитеты.

Трижды в неделю к ним приходили горничная и повар, раз в неделю – садовник; неподалеку жила сестра, которая с радостью соглашалась присмотреть за детьми, если Элайзе с Грэмом хотелось провести вечер наедине и отдохнуть от суеты. Поэтому Элайзе хватало времени следить за своей внешностью и гардеробом.

Будучи главой родительского комитета, она не пропускала школьные концерты. Иногда ее сопровождал Грэм, если не был занят на работе. С тех пор как Бритт исполнилось четыре, Элайза ходила на каждое балетное представление, занимая центральное место в первом ряду.

Еще она старалась не пропускать бейсбольные матчи сына, Зейна. Если вдруг не удавалось, она успокаивала себя тем, что школьный бейсбол – крайне унылое зрелище и соседи ее поймут.

Элайза никогда бы не призналась, что больше любит дочь. Бритт росла очень красивой, доброй и послушной девочкой. Ее не приходилось заставлять делать уроки, убираться в комнате, она не грубила родителям. Что до Зейна, тот уродился в тетку. Вечно огрызался, дулся и уходил в себя.

Впрочем, учился он хорошо, поэтому мальчику позволяли играть в бейсбол. Он, конечно, лелеял мечты стать профессиональным спортсменом, но это не более чем подростковые фантазии. Естественно, Зейн по примеру отца пойдет в медицинский.

Пока бейсбол был для него пряником, чтобы лишний раз не доставать кнут.

Если Грэм порой наказывал мальчика, то только ради его же блага. Надо воспитывать в детях характер, учить уважению и показывать границы дозволенного.

Как любил говаривать Грэм, в каждом ребенке заложены черты взрослого человека, значит, он должен вести себя подобающе.

За два дня до Рождества Элайза ехала домой по расчищенным улицам Лейквью. Она прекрасно провела время с подругами, хотя, возможно, выпила лишний бокал шампанского. Ничего страшного: хмель выветрился, пока она ходила по магазинам.

На Рождество они, по обыкновению, поедут кататься на лыжах. Точнее, кататься будет только Грэм с детьми, а Элайза отдохнет в спа-салоне. Сегодня она купила чудесные ботинки, их надо будет обязательно упаковать вместе с теплым бельем для Грэма, чтобы тот не мерз на горном склоне.

Она обвела взглядом соседние дома, украшенные к празднику. Красиво. Хорошо, что по распоряжению ассоциации домовладельцев на Лейквью-Террас запрещены безвкусные надувные Санта-Клаусы.

Впрочем, стоит отметить – их дом выглядит самым роскошным. В этот раз Грэм позволил жене выбрать рождественские украшения, и Элайза подошла к делу со всей душой.

С наступлением сумерек дом зажегся белыми огнями. Гирлянды подчеркивали строгие линии стен и обвивались вокруг елей в горшках на веранде. На двухстворчатых дверях блестели двойные венки с красными и серебряными лентами.

В гостиной, разумеется, стояла ель – четырехметровая, увешанная теми же гирляндами и серебристо-алыми звездами. Другое дерево, в аналогичной цветовой гамме, только с ангелами, поставили в прихожей. И, конечно же, украсили цветными лентами каминные полки и большой обеденный стол: стильно и со вкусом.

Украшения каждый год были новыми. Незачем упаковывать их в коробки и хранить целый год, когда можно просто взять напрокат, а потом сдать обратно.

Элайза никогда не понимала восторга, с которым родители и Эмили выкапывают из ящиков древние стеклянные шары или безвкусные деревянные фигурки. Это барахло пусть хранится в старом доме. Она, конечно, пригласит родителей на ужин, но потом они, слава богу, уедут обратно в Саванну.

Они всегда больше любили Эмили. Это же очевидно.

Элайза, размышляя о грустном, открыла гаражную дверь и вздрогнула, увидев, что машина Грэма уже внутри. Она торопливо глянула на часы и выдохнула. Не опоздала, просто он приехал раньше обычного.

Приободрившись, Элайза припарковалась рядом с машиной мужа и достала сумки с покупками.

Она прошла в прихожую, повесила пальто, сложила шарф, сняла ботинки и надела черные балетки «Прада», которые носила дома.

Грэм нашелся в кухне. Он, не сменив костюма и не сняв галстука, стоял возле стола.

– Ты рано!

Положив сумки на барную стойку, Элайза подошла к мужу и легонько поцеловала в щеку.

От него пахло диоровским «Саважем» – ее любимыми духами.

– Ты где была?

– О, пообедала с Мирандой и Джоди. Помнишь, мы договаривались? – Она небрежно махнула рукой в сторону календаря, висевшего в углу. – Потом прогулялась по магазинам…

Болтая, Элайза подошла к холодильнику и достала бутылку перье.

– Представляешь, столько людей до сих пор не купили подарки к Рождеству. Джоди, например. – Она бросила в стакан пару кубиков льда и залила минералкой. – Знаешь, Грэм, мне кажется, она никогда…

– Думаешь, мне есть дело до Джоди?

От его голоса – четкого, размеренного – по спине побежали мурашки.

– Конечно, нет, дорогой. Просто болтаю. – Элайза старательно держала улыбку, но в глазах уже билась тревога. – Давай ты сядешь, расслабишься? Я налью тебе выпить, и…

Грэм швырнул стакан к ее ногам. Хрусталь разбился, черканув осколком по лодыжке, которую защипало, когда в рану угодил брызнувший во все стороны скотч.

«Баккара», – с легкой волной жара подумалось ей.

– Выпить нальешь?! – Растеряв спокойствие и невозмутимость, Грэм буквально цедил сквозь зубы. – Я весь день ковыряюсь в чужом теле, спасаю жизни и должен приходить в пустой дом?

– Прости. Я…

– Прости? – Он схватил ее за руку, вывернул и прижал жену спиной к столешнице. – Просишь прощения за то, что не способна усидеть дома? За то, что шляешься весь день и тратишь впустую мои деньги, обедаешь, гуляешь по магазинам и сплетничаешь с идиотскими сучками, пока я по шесть часов подряд торчу в операционной?

Элайза задышала; сердце испуганно забилось.

– Я не знала, что ты вернешься так рано. Если бы ты позвонил, я сразу бы поехала домой…

– Я теперь должен перед тобой отчитываться?

Грэм говорил что-то еще, но она не слышала. Он выговаривал про уважение, про долг, про обязанности. В такие минуты он как никогда был похож на ангела-мстителя. Темно-русые волосы, идеально уложенные в прическу, и холеное красивое лицо, искаженное в гневной гримасе. Ярко-синие глаза пылали яростью.

Элайзу била дрожь, будто электрическим током.

– Это же есть в календаре! – вырвалось у нее. – Я говорила тебе утром!

– Думаешь, у меня есть время разглядывать твой дурацкий календарь? Ты должна быть дома, когда я переступаю порог. Ясно? – Он снова ударил жену о столешницу, отчего ее спину прострелило болью. – Я дал все, что у тебя есть. Дом, одежду, пропитание… Плачу за то, чтобы тут готовили и убирали, а взамен ты должна быть рядом, когда я скажу. Сидеть дома, когда я возвращаюсь. И послушно раздвигать ноги, если я решу тебя трахнуть!

В назидание он вдавился в нее твердым пахом.

Элайза хлестнула мужа по щеке, даже зная, что последует дальше. А может, именно поэтому.

Ледяная ярость сменилась жарким гневом. Грэм растянул губы в улыбке.

И ударил ее в живот. Он никогда не бил ее по лицу.

* * *

Зейн Бигелоу в свои четырнадцать лет отдал сердце и душу бейсболу. Девушки ему тоже нравились – он любил разглядывать их обнаженные фотографии с тех пор, как его приятель Мика показал, как обойти родительский контроль на компьютере. Однако бейсбол по-прежнему стоял на первом месте.

Первом и единственном.

Очень высокий для своих лет и поэтому ужасно нескладный, Зейн мечтал, что после школы попадется на глаза агенту «Балтимор Ориолс». Впрочем, он согласился бы и на любой клуб, потому что бейсбол был для него смыслом жизни и всегда стоял на первом месте.

Первом и единственном.

Он будет играть на шорт-стопе (к тому времени прославленный Кэл Рипкен уйдет на пенсию) и наверняка побьет все рекорды.

Зейн питал немалые амбиции. А еще мечтал увидеть голую девушку живьем.

В тот день, когда миссис Картер, мать Мики, везла их домой на своем «Лексусе», Зейн был в необычайно хорошем расположении духа, хотя в машине играла унылая Шер.

Зейн, как и все парни его лет, не питал особой страсти к автомобилям и предпочитал рэп (правда, включать музыку дома не осмеливался).

В общем, несмотря на завывания Шер, щебет сестры, обсуждавшей с подружками праздники, и Мику, уткнувшегося в свою приставку (на Рождество тот отчаянно мечтал получить новую модель, только что вышедшую на рынок), ничто не могло омрачить его счастья.

Никакой школы в ближайшие десять дней! Настроение не портила даже перспектива катания на лыжах (чего он терпеть не мог, особенно когда отец постоянно ставил в пример сестру, обожавшую лыжи).

Десять дней без математики! Математику Зейн ненавидел едва ли не сильнее, чем салат из шпината, – что говорило о многом.

Миссис Картер притормозила и выпустила из машины Сесиль Мальборо. Девчонки, как всегда, зашуршали рюкзаками, заохали и запищали.

Девочек приходилось обнимать на прощание, потому что впереди праздники. Зейна вечно заставляли обниматься по всяким глупым поводам. Он терпеть этого не мог.

Все желали друг другу счастливого Рождества, только Питу Грини – счастливых праздников, потому что он был евреем.

«Почти приехали», – подумал Зейн, наблюдая за плывущими мимо домами. Надо перекусить на скорую руку, а потом запереться в комнате – слава богу, никакой домашней работы и математики! – и часок поиграть в приставку.

Он знал, что Лоис на время их отпуска уедет по семейным делам, но она обещала приготовить перед отъездом лазанью. Лазанья у нее получалась отменная.

Правда, маме придется подогреть ее в духовке, хотя она, наверное, справится.

Вдобавок завтра приедут из Саванны бабушка с дедушкой. Жаль, они остановятся у тетушки, однако можно будет съездить на велосипеде в старый дом у озера и поболтать. А заодно попросить Эмили испечь печенье. Ее не нужно долго уговаривать.

Потом всей компанией они вернутся в дом Зейна на рождественский ужин. Маме не придется ничего делать, даже разогревать блюда. Все сделает служба доставки.

После ужина Бритт сыграет на фортепиано (сам Зейн лишен этого таланта, что является еще одним поводом для придирок отца), а остальные споют.

Да, вечер будет скучным, но Зейн ничего не имеет против. Вдобавок он неплохо поет, так что, возможно, в этот раз обойдется без упреков.

Машина подъехала к дому. Зейн стукнул Мику по кулаку.

– Давай, приятель, хороших праздников.

– Взаимно, – ответил Мика. – Тебе того же.

Пока Бритт и Хлоя обнимались, будто видятся в последний раз, Зейн тихонько выбрался наружу.

– Счастливого Рождества, Хлоя. И вам, миссис Картер. Спасибо, что подвезли.

– Счастливого Рождества, Зейн. Всегда пожалуйста.

Миссис Картер улыбнулась, глядя ему в глаза. Для мамочки она была необычайно хороша собой.

– Спасибо, миссис Картер. Счастливого Рождества, – почти пропела Бритт. – Хлоя, я тебе позвоню!

Зейн закинул рюкзак за спину.

– Зачем? О чем вам разговаривать? Вы и так всю дорогу трепались, не умолкая.

– У нас много тем для обсуждения.

Бритт хоть и была ниже на целую голову, выглядела точной его копией: такие же темные волосы – только их она отрастила до талии и собирала на висках заколками с оленями, – такие же зеленые глаза. Разве что лицо было по-детски круглым, в то время как у Зейна уже проступили скулы. Эмили сказала, он взрослеет.

Правда, бриться еще не приходилось, хотя каждое утро он проверял, не отросла ли щетина.

Зейн не упустил случая уколоть сестру:

– Вы же ничего не обсуждаете. Только стонете: «О-о-о, Джастин Тимберлейк».

Он зачмокал губами, изображая поцелуи, отчего Бритт покраснела. Она тайком (хоть и не слишком скрываясь) вздыхала по Тимберлейку, и Зейн прекрасно об этом знал.

– Заткнись.

– Сама заткнись.

– Нет, ты!

Препираясь, они дошли до веранды, где немедленно замолчали, лишь обменялись злыми взглядами – потому что знали: если мать услышит споры, долгой лекции не избежать.

Зейн достал ключи: отец требовал, чтобы замки запирались вне зависимости от того, есть ли кто-нибудь дома. Он открыл дверь и сразу услышал крик.

Бритт побелела. Она распахнула глаза, которые заполнились страхом и слезами, и заткнула руками уши.

– Иди наверх, – велел Зейн. – Живо к себе. И не выходи.

– Он опять ее бьет. Снова!

Вместо того чтобы бежать в свою комнату, Бритт рванула в гостиную и встала на пороге, зажимая уши руками.

– Хватит! – закричала она. – Хватит, перестаньте, хватит!

Зейн увидел на полу пятна крови – мать пыталась уползти. Свитер у нее был порван, одна из туфель слетела с ноги.

– Идите к себе! – рявкнул Грэм, хватая Элайзу за волосы. – Вас это не касается.

Бритт истошно визжала. Зейн сгреб ее в охапку, пытаясь увести.

Отец свирепо уставился на дочь. В душе у Зейна всколыхнулся новый страх, прожигая все насквозь.

Он ни о чем не думал, не знал, что собирается делать. Просто оттолкнул сестру и встал перед ней, закрывая от отца худеньким телом.

– Отойди от нее, сукин сын!

Зейн налетел на Грэма. Тот – больше от неожиданности – отшатнулся.

– Пошел на хрен!

Для Зейна такое было впервые. В свои четырнадцать он ни разу не дрался, только изредка получал тычки и подзатыльники.

Отец размашисто заработал кулаками, метя в живот, иногда по почкам.

Туда, где не остается следов.

Один из ударов пришелся по лицу, и перед глазами все взорвалось. Зейна ударили еще дважды, и он упал, от дикой боли забывая про ярость и страх. Мир стал серым, сквозь пелену вспыхнули звезды.

Чувствуя по рту горечь крови и слыша крики сестры, он потерял сознание.

Следующее, что он помнил, – как отец, закинув его на плечо, идет наверх по лестнице. В ушах звенело, но он слышал, как Бритт плачет, а мать уговаривает ее молчать.

Отец грубо кинул его на матрас так, что Зейна подбросило, и от новой боли скрутило все тело.

– Еще раз проявишь неуважение и сломанным носом не отделаешься. Ты – сопляк, понял меня? Ты пустое место. Все, что у тебя есть – включая возможность дышать, – появилось благодаря мне.

Отец, нависая над ним, говорил спокойно и невыразительно. Зейн видел наверху двоящийся силуэт, но не мог даже кивнуть. Его трясло, зубы стучали от страха.

– Не выйдешь из комнаты, пока я не позволю. Общаться с посторонними я запрещаю. Я запрещаю рассказывать о личных делах нашей семьи, иначе сегодняшнее наказание покажется легкой разминкой. Вдобавок тебе никто не поверит. Ты пустое место. Я в этом городе царь и бог. Я могу убить тебя во сне, и мне ничего не скажут. Помни об этом, когда в следующий раз решишь показать характер.

Отец вышел, закрыв за собой дверь.

Зейн снова потерял сознание. Плавать в забытье было легче, чем терпеть боль и вспоминать отцовские слова, ранившие едва ли не сильнее кулаков.

Когда он очнулся, в комнате заметно стемнело. Еще не вечер, но почти.

Нос совсем не дышал. Тело ломило, как при сильной простуде. Зейна трясло, ужасно кружилась голова, от боли пульсировало в глазах. В животе невыносимо саднило.

Он хотел сесть, однако комната заплясала вокруг, и Зейн испугался, что его стошнит.

Дверь хлопнула, и он съежился, готовый умолять, плакать, стоять на коленях, лишь бы его не били.

Вошла мать, щелкнула выключателем. От света больно резануло глаза, пришлось зажмуриться.

– Отец велел умыться, а потом приложить к лицу пакет со льдом.

Она говорила спокойно и равнодушно, ее слова резали по свежим ранам.

– Мама…

– Отец велел не вставать. Только в туалет. Как видишь, он забрал компьютер, игровую приставку и телевизор – все свои подарки. Тебе запрещено общаться с кем-то, кроме него или меня. Все рождественские праздники проведешь здесь один.

– Но…

– У тебя грипп.

Зейн искал у нее на лице хоть малейшую жалость или сочувствие.

– Я хотел помочь тебе. Испугался, что он ударит Бритт. Я думал…

– Я не просила твоей помощи и не нуждаюсь в ней. – Голос был до того отрывистым и холодным, что Зейна бросило в дрожь. – Это наши с отцом дела, не надо в них лезть. У тебя два дня на то, чтобы обдумать свое поведение.

Она повернулась к выходу.

– Делай, что тебе говорят.

Когда мать вышла, Зейн заставил себя подняться. Голова кружилась так сильно, что пришлось закрыть глаза и дышать через раз. На трясущихся ногах он доплелся до ванной, где его вырвало, и он опять чуть не потерял сознание.

Кое-как выпрямившись, он взглянул на себя в зеркало над раковиной.

Отражение было незнакомым. Рот распух, нижняя губа вздулась. Нос – как красный шарик. Оба глаза черные, один заплыл и почти не открывался. По всему лицу – подтеки засохшей крови.

Зейн поднял руку, дотронулся до кончика носа и охнул от боли. Лезть в душ было страшно – голова до сих пор кружилась, – поэтому полотенцем он кое-как оттер кровь, шипя сквозь стиснутые зубы и одной рукой держась за раковину, чтобы не упасть. Ослушаться приказа он боялся сильнее новой боли.

Текли слезы, но Зейн ни капли их не стеснялся. Все равно его никто не видит. Всем на него плевать.

Он медленно добрел до кровати и, выдохнув, сел, чтобы снять джинсы с ботинками. Приходилось постоянно замирать, переводя дух и дожидаясь, когда перед глазами перестанет двоиться.

В трусах и в толстовке он залез в постель, взял пакет со льдом, который принесла мать, и бережно, как мог, приложил к носу.

Голову пронзило болью, поэтому Зейн переложил пакет к глазу. Так стало чуточку легче.

Он лежал в полной темноте и строил планы. Надо бежать. При первой же возможности. Взять рюкзак с вещами и бежать. Правда, денег почти нет, они у отца. Только мелочь припрятана в ящике с носками. Удалось сэкономить на видеоиграх.

Можно уехать автостопом. От этой мысли сладко сжалось в животе. Хоть до самого Нью-Йорка. Он уйдет из этого дома, где все вылизано до блеска, но в углах прячутся грязные секреты.

Можно найти работу. Любую. И никакой школы. Все будет отлично…

Когда в двери щелкнул замок, Зейн снова очнулся, но притворился спящим. Судя по шагам, пришли не мать с отцом. Зейн открыл глаза в тот самый момент, когда Бритт посветила ему в лицо маленьким розовым фонариком.

– Не надо.

– Тихо… – шепнула она. – Свет включать нельзя, иначе они проснутся и увидят. – Бритт села на кровать и погладила его по руке. – Я принесла бутерброд с арахисовым маслом. Лазанью не смогла – они бы заметили, что не хватает. Тебе надо поесть.

– У меня болит живот.

– Хотя бы немножко. Попробуй.

– Уйди. Если тебя застукают…

– Они спят. Я проверила. Я никуда не уйду. Буду сидеть, пока не поешь. Зейн, прости меня…

– Не плачь.

– Ты сам плачешь.

У Зейна и впрямь текли слезы. Не было сил терпеть.

Шмыгая носом и утирая щеки, Бритт подалась к нему и погладила по руке.

– Я молока принесла. Они не заметят, что в бутылке стало меньше. На кухне я все вымыла; когда допьешь, заберу стакан.

Они говорили шепотом – давно привыкли, – но голос у нее дрожал.

– Зейн, он так сильно тебя избивал… Когда ты упал, он пнул с размаху в живот. Я думала, ты умер…

Бритт положила голову ему на грудь. Плечики дрожали. Зейн погладил ее по волосам.

– Тебя он не тронул?

– Нет. Только схватил, встряхнул и рявкнул, чтобы заткнулась. Я сразу замолчала. Очень испугалась.

– Хорошо. Молодец.

– Это ты молодец. – Голос у Бритт охрип от слез. – Ты хотел помочь. А она и пальцем не пошевелила. Ни слова не сказала. Он, когда успокоился, велел ей отмыть полы от крови и убрать на кухне стекла, а потом привести себя в порядок и накрыть к шести ужин.

Бритт села и протянула половинку бутерброда, который аккуратно разрезала надвое. В эту минуту Зейн любил сестру так сильно, что щемило сердце.

Он взял бутерброд, откусил кусочек и понял, что еда не просится наружу.

– Эмили и бабушке с дедушкой мы должны сказать, что ты болеешь. У тебя грипп, и ты на карантине. Тебе надо отдыхать, папа тебя лечит. А в горах мы скажем, что ты упал с велосипеда. Он так за ужином объявил. Мне пришлось есть вместе с ними, иначе он опять разозлился бы. Потом я ушла к себе, и меня вырвало.

Зейн, откусив от бутерброда, нащупал в темноте руку сестры.

– Как я тебя понимаю…

– Когда вернемся домой, скажем, что ты упал на лыжах. И папа тебя лечит.

– Еще бы, – горько вырвалось у Зейна. – Лечит…

– Он тебя снова побьет, если мы не будем слушаться. Так же, если не сильнее. Зейн, я не хочу, чтобы он тебя бил. Ты пытался остановить его, чтобы он не трогал маму и меня. Ты думал, он меня ударит. Я тоже так думала…

Зейн почувствовал, как сестра пересела, и в тусклом свете фонарика, который она положила на кровать, увидел, что она глядит в окно.

– Когда-нибудь он и меня изобьет…

– Нет-нет, что ты! – Внутри вместо боли нарастала ярость. – Ты не дашь ему повода. И я тоже.

– Ему не нужен повод. Это очевидно. – Бритт говорила совершенно по-взрослому, хоть и шмыгала носом. – Мне кажется, они нас не любят. Нельзя бить тех, кого любишь, и заставлять их врать. Или молча смотреть и ничего не делать. Мне кажется, они нас совсем не любят.

Зейн и сам прекрасно это знал – понял в тот момент, когда мать вошла и посмотрела на него безо всякого выражения.

– Мы с тобой друг друга любим.

Пока Бритт сидела рядом и следила за тем, чтобы он поел, Зейн понял, что не может сбежать и бросить ее одну. Он должен быть рядом. Должен стать сильнее. Набраться сил и дать отпор.

Чтобы защитить не мать, а сестру.

Глава 2

В канун Рождества Эмили Уокер предстояло немало дел. Она всегда составляла списки и пыталась следовать расписанию, однако всякий раз ужасно выбивалась из графика.

Всякий, мать его, раз!

Чем еще плохи списки? Тем, что в них вечно добавляются новые строчки, внося полный хаос в расписание.

Например, сегодня, помимо того чтобы навести в доме порядок, приготовить любимые папины отбивные и картофель с гребешками на ужин, выделить хоть минутку на уход за собой и съездить в Эшвилл забрать родителей из аэропорта, пришлось заскочить на рынок за курицей.

Бедного Зейна угораздило простудиться, поэтому Эмили решила сварить ему бульон. Потом суп надо отвезти на другой берег озера к сестре.

А еще – обменяться любезностями с Элайзой.

И это после того, как та решила, что рождественский ужин должен состояться в их старом доме!

Мол, ничего страшного.

Эмили торопливо переодевалась. Маску для лица, увы, пришлось отменить.

Элайза, как выяснилось, уже позвонила в службу доставки и оговорила новое место проведения торжества.

«Место проведения торжества», чтоб его! Кто вообще заказывает доставку на семейный ужин?

Элайза, мать ее, Уокер Бигелоу – вот кто!

Теперь с ней придется любезничать. Не ляпнуть в адрес сестры ни одного лишнего слова, пока в доме родители. Доварить суп, который все еще кипел на плите, и отнести больному племяннику.

Заодно можно протащить контрабандой последний роман про Темную башню, потому что Кинг наряду со многими другими авторами не попал в список одобренной литературы для детей Грэма и Элайзы.

Знали бы они, что это сыграет против них. Зейн научился хранить секреты. «Возможно, даже слишком хорошо», – думала Эмили, накладывая на лицо макияж. Она проводила с детьми не так много времени, как хотелось бы, но всякий раз ее не покидало чувство… некоей фальши. Будто в их доме что-то не так.

А может, разыгралось воображение… Она надела сапоги. Вдруг Эмили просто ищет повод лишний раз упрекнуть сестру. В детстве они не были близки: противоположности не всегда притягиваются, и девятилетняя разница в возрасте пошла им не на пользу.

С годами сестры не стали ближе. Под нарочитой вежливостью скрывались подводные камни – активная взаимная неприязнь.

Если бы не родители и не племянники, Эмили была бы рада до конца дней вовсе не разговаривать с сестрой.

– Это ужасно, – бормотала она, спускаясь по лестнице. – Нехорошо так думать.

Самое страшное, что недобрые мысли в адрес сестры могли быть вызваны банальной завистью.

Элайза была красивее – и намного. Не то чтобы Эмили считалась дурнушкой (хоть и редко находила время поухаживать за собой), но Элайза выглядела намного роскошнее и фигуристее. Вдобавок, учитывая разницу в возрасте, она всегда и во всем становилась первой.

Она блистала на школьных спектаклях, возглавляла команду чирлидерш, стала королевой бала на выпускном.

Кому бабушка с дедушкой подарили новенький блестящий «БМВ»-кабриолет? Разумеется, Элайзе!

А еще она ухватила себе шикарного мужа – хирурга с внешностью кинозвезды. Помолвка прошла в шикарном загородном клубе, за ней последовал пафосный девичник и экстравагантная пышная свадьба.

«Выглядела она великолепно, этого не отнять», – думала Эмили, выключая плиту под супом. Словно королева в роскошном белом платье.

На сестру Эмили в тот день не обижалась. Она была рада за Элайзу – даже несмотря на то, что саму ее заставили надеть вульгарно-розовое платье с гигантскими плечами.

Потом обиды начали копиться с новой силой.

– Не думай об этом, – велела она себе, надевая пальто, шапку и перчатки. – Праздники, в конце концов. Бедняга Зейн болеет.

Она взяла сумку – где припрятала роман про Темную башню, – и подхватила кастрюльку, чтобы отнести в машину.

Пикап она отмыла и натерла воском – слава богу, вычеркнув хоть несколько пунктов из вчерашнего списка. Приборную панель больше не украшали липкие листочки с заметками. Еще Эмили лично проверила все арендованные домики, поэтому когда родители спросят (а они спросят), она сумеет отчитаться, что семейное предприятие «Уокер Лейквью бунгало» в надежных руках.

Ей нравилось заниматься гостиничным бизнесом после того, как родители ушли на покой. Правда, ее капельку возмущало (опять-таки), что каждый квартал приходится выписывать сестре чек. Та ни разу не ударила палец о палец, но родня есть родня – Элайза получала свою долю от семейного дохода.

По крайней мере, старый дом достался Эмили. Она огляделась, поставив кастрюлю с супом на пол под пассажирское кресло.

Дом ей нравился – деревянные и каменные стены, круглое крыльцо, виды на озеро и горы… Она прожила в нем всю жизнь и собиралась остаться до самой смерти. Детей у нее не было и вряд ли уже появятся, поэтому Эмили планировала в будущем отписать дом Зейну и Бритт.

Возможно, кто-нибудь из них здесь поселится. Или дом продадут, а может, сдадут в аренду. Она к тому времени умрет, и ей будет без разницы.

Вот такие веселые рождественские мысли…

Посмеиваясь над собой, Эмили залезла в пикап, думая о том, как красиво будет выглядеть дом в сумерках, когда зажгутся разноцветные гирлянды и в окне засверкает елка. Так бывало каждое Рождество в ее памяти. В доме запахнет сосной и клюквой, а еще теплым печеньем из печи.

Выехав на дорогу к озеру, Эмили сдула с глаз челку. Стрижке не нашлось места в рождественском списке, ее пришлось отложить до лучшей поры.

Проезжая вдоль озера, она включила радио, прибавила громкость и принялась подпевать Спрингстину. За окном неслись бунгало, причалы и жилые коттеджи. Вдалеке росли заснеженные горы, теряясь макушками в бледно-голубом зимнем небе.

Дорога вилась из стороны в сторону, то поднимаясь, то ныряя вниз. Эмили знала каждый ее сантиметр. Она свернула в город и проехала по Мейн-стрит, чтобы полюбоваться украшенными к Рождеству магазинами и гигантской звездой, вывешенной над отелем «Лейквью».

По дороге она увидела Сайруса Паффера – тот с большой сумкой наперевес шагал к своему фургону. С Сайрусом они когда-то были женаты. Брак продлился целых шесть месяцев (господи, с той поры миновало уже десять лет!), но они решили, что им лучше быть друзьями, чем супругами. Развод получился самым тихим и мирным на свете.

Эмили остановилась рядом и выглянула в окно, чтобы поздороваться.

– Ходишь по магазинам в последний момент?

– Нет. Хотя да. Вроде того… – Сайрус улыбнулся. Он был симпатичным парнем с ярко-рыжими волосами и веселым нравом. – Марлен захотелось мороженого, причем обязательно с мятной шоколадной крошкой.

– Разве ты не идеальный муж?

Со второй попытки ему повезло найти свою половинку. Эмили сама их познакомила и даже была подружкой на свадьбе.

– Стараюсь. – Сайрус ухмыльнулся еще шире. – Хорошо ей не захотелось добавить сверху соленых огурчиков.

– О господи! – Эмили обхватила его голову обеими руками. – Господи, Сай! Ты скоро станешь папочкой!

– Вчера узнали. Она не хочет никому не говорить, только родителям. Но против тебя возражать не станет.

– Буду молчать. Господи, как я за вас рада… – Она потянула его на себя в окно, крепко целуя. – Лучший подарок на Рождество. Сай, обязательно передай ей от меня самые сердечные поздравления. Захочет поболтать – я всегда на связи.

– Конечно. Боже, Эмили, я так счастлив, сейчас лопну. Надо поскорей доставить мамочке мороженое.

– Скажи, что я обязательно устрою вечеринку по случаю родов.

– Правда?

– Зуб даю. С праздниками вас. Господи!..

Эмили улыбалась всю дорогу обратно к озеру. Наконец она въехала в Лейквью-Террас.

Всякий раз она ложилась спать с мыслью: «Если бы мне пришлось тут жить, я бы застрелилась». Дома, без сомнения, были роскошными и даже не совсем одинаковыми, потому что застройщики предлагали несколько планировок на выбор и множество дополнительных опций. Однако, на ее взгляд, в здешних местах царила нездоровая степфордская атмосфера. Все было выверено по линеечке – вплоть до тротуаров, мощеных или посыпанных гравием дорожек и маленького парка только для своих с ровными рядами деревьев и аккуратно расставленными скамейками.

Впрочем, сестре здесь нравилось. Более того, идеальные ряды особняков с ухоженными газонами подходили Элайзе как нельзя лучше.

Напомнив себе, что надо быть милой, Эмили свернула на подъездную дорожку, взяла кастрюлю с супом и позвонила в дверь, будто посторонний человек. Впрочем, этот шикарный дворец всегда был заперт на все замки.

«Не забывай про улыбку», – напомнила она себе и оскалилась во все зубы.

Элайза открыла дверь – чертовски красивая в своих белоснежных брюках и красном кашемировом свитере, с идеально уложенными темными кудрями на плечах.

В глазах, таких же зеленых, как у Эмили, мелькнуло раздражение.

– Эмили? Мы тебя не ждали.

Да уж. Это не «Сестренка! С праздниками! Заходи!».

Эмили удержала улыбку.

– Я получила твое сообщение про Зейна и про завтрашний ужин. Пыталась перезвонить, но…

– Мы были очень заняты.

– Да, я тоже. Однако я приготовила Зейну фирменное мамино лекарство. Куриный суп с лапшой. Как он, кстати?

– Спит.

– Элайза, здесь холодно… Ты меня не впустишь?

– Кто там, милая?

Грэм, лощеный, красивый (и тоже, разумеется, в кашемировом свитере, только серебристо-серого цвета), встал позади Элайзы.

Он улыбнулся, но одними губами – Эмили часто замечала за ним такую привычку.

– Эмили! С праздниками. Вот так сюрприз.

– Я приготовила Зейну суп. Решила по дороге заскочить, проведать его, а потом забрать папу с мамой из аэропорта.

– Заходи. Давай сюда кастрюлю.

– Она горячая. Лучше я сама отнесу на кухню, если ты не против.

– Нет, конечно. Спасибо, что постаралась. Зейн будет очень рад.

Эмили направилась в сторону кухни. Грэм шел рядом, ведя ее сквозь журнальное совершенство праздничного декора.

– Как здорово вы украсили дом. – Эмили поставила кастрюлю на плиту. – Давайте налью тарелку и отнесу Зейну наверх, посижу с ним немного. Думаю, он будет рад компании.

– Я же сказала, он спит!

Эмили взглянула на сестру.

– Ну, вдруг он уже…

– А еще он очень заразный, – добавил Грэм, обнимая жену за талию. – Нельзя, чтобы ты подхватила вирус, особенно когда предстоит общаться со стариками.

Эмили не считала своих родителей стариками, и это слово изрядно ее взбесило.

– Мы здоровы как лошади, вдобавок он все равно придет завтра на ужин, так что…

– Нет, он будет еще болен. Ему надо отдыхать, – заявил Грэм строгим врачебным тоном.

– Вы же решили перенести ужин ко мне…

– Да, так будет лучше для всех, – весело сказал Грэм. – Мы зайдем к тебе, поужинаем, пусть Элайза и Бритт пообщаются с родней. Мы ненадолго, буквально на полчаса.

У Эмили отвисла челюсть.

– Вы собираетесь бросить Зейна одного? В праздники?!

– Он все понимает. Тем более эти два дня он будет постоянно спать. Мы обязательно добавим твой суп в перечень его лекарств. Я знаю, как для него лучше, – продолжил Грэм, не давая вставить и слова. – Я не только отец, а еще и врач.

От одной мысли, что Зейн проведет Рождество один, в постели, больной, сердце сжалось.

– Так неправильно. Давайте лучше мы… не знаю – наденем маски? Он же еще ребенок. Нынче Рождество…

– Мы его родители. Нам решать, – отрезала Элайза. – Когда у тебя будут свои дети, вот тогда и думай, как лучше для них.

– А где Бритт? Я хоть с ней поздороваюсь…

– У себя. Готовит рождественский проект. Что именно – великая тайна. – Грэм поднес палец к губам. – Завтра удивитесь. Еще раз большое спасибо за то, что подумала про Зейна и потрудилась сварить ему суп.

Он отошел от Элайзы, крепко обнял Эмили, развернул ее к выходу и повел к дверям, едва ли не подталкивая в спину.

– Передай Квентину и Эллен, что мы ждем не дождемся завтрашней встречи.

– Я… я могу привезти подарки сегодня, чтобы Зейн открыл с утра.

– Не надо. Эмили, ему четырнадцать, он давно не маленький. Будь осторожна на дороге.

Грэм выставил ее на крыльцо практически силой. Глотая злые, разочарованные слезы, Эмили зашагала к пикапу.

– Так неправильно, неправильно, неправильно… – твердила она под нос, заводя двигатель и выруливая на дорогу.

Но она всего лишь тетя. От нее ничего не зависит.

* * *

На будильнике у Зейна было шесть сорок пять. Он знал, что уже вечер. Взаперти он провел больше суток; голова и живот болели так сильно, что поспать удалось лишь урывками. Боль не унималась, теперь к ней добавился лютый голод.

Вторую половинку бутерброда он съел утром. Сразу после восьми мать принесла сухие тосты, небольшой кувшин с водой и еще один пакет со льдом.

Вода и хлеб. Так кормят в тюрьме.

Впрочем, он и есть в тюрьме.

Мать не сказала ни слова. Он тоже.

Теперь было почти семь вечера, и к нему до сих пор никто не заглядывал. Зейн ужасно переживал за сестру. Наверное, ее тоже заперли. Иногда он (Зейн больше не считал этого мужчину своим отцом) сажал их под замок. Правда, ненадолго, вдобавок у них был телевизор, компьютер и прочие развлечения.

Зейн пытался читать – книги у него не забрали, – но все тело ныло, и мигрень разыгралась с новой силой. Он поплелся в душ, потому что от боли весь взмок, а Зейн не терпел, когда от него воняло.

Под струями воды он разревелся, как ребенок. Лицо выглядело хуже, чем у Рокки после нескольких раундов с Аполло Кридом.

Надо стать сильнее. Отец у Мики занимается спортом. Он собрал дома тренажерный зал. Можно попросить его, пусть научит обращаться с гантелями. Зейн скажет, что решил накачать мышцы перед новым бейсбольным сезоном. А через три с половиной года он уедет в колледж.

Но как тогда бросить Бритт?..

Что, если пойти в полицию и рассказать им? Однако начальник полиции играет с его отцом в гольф. В здешних краях уважают доктора Грэма Бигелоу…

Думать об этом было слишком мучительно. Зейн стал думать про бейсбол. Он держал бейсбольный мячик под одеялом, мял его и гладил, как ребенок – плюшевого мишку.

Щелкнул замок. Зейна к тому времени так измотал голод, что он с облегчением перевел дух.

Он увидел отца. Грэм стоял на пороге, темным силуэтом вырисовываясь на фоне света из коридора: высокий и широкоплечий. В руках он держал поднос и врачебный саквояж.

Он вошел, поставил поднос на скамейку в изножье кровати. Вернулся, включил свет – ужасно резанувший по глазам – и закрыл за собой дверь.

– Сядь, – велел он.

Снова задрожав, Зейн подчинился.

– Голова кружится?

«Осторожнее, – подумал Зейн. – Надо быть почтительным».

– Да, сэр, немного.

– Тошнит?

– Не так сильно, как вчера.

– Рвота была? – спросил Грэм, открывая сумку.

– Один раз прошлым вечером, и все.

Грэм достал фонарик и посветил Зейну в зрачки.

– Следи за пальцем.

Свет ужасно резал по глазам, но Зейн подчинился.

– Голова болит?

– Да, сэр.

– В глазах двоится?

– Уже нет, сэр.

Грэм проверил уши и зубы.

– Кровь в моче была?

– Нет. Нет, сэр.

– У тебя легкое сотрясение мозга. Повезло, учитывая твое вчерашнее поведение. Поверни голову.

Грэм зажал пальцами распухший нос. Тот снова прострелило болью. Зейн закричал, пытаясь вырваться. Грэм полез в сумку за инструментами, и Зейн покрылся липким потом от дикого страха.

– Пожалуйста… Прошу, не надо. Папа, умоляю!

– Держи голову. – Грэм схватил Зейна за горло и несильно сжал. – Господи, веди себя как мужчина.

Зейн против воли заорал. Он не мог сдержаться. Он не знал, что делает отец. Даже если бы открыл глаза, ничего не увидел бы за красной пеленой боли.

Текли слезы. Их он тоже не мог сдержать.

Когда все кончилось, он свернулся на кровати дрожащим клубком.

– Можешь поблагодарить меня за то, что у тебя не будет искривления носовой перегородки. Я жду, – сказал Грэм.

Зейн сглотнул подкатившую к горлу желчь.

– Спасибо.

– Прикладывай лед. Останешься в комнате ближайшие два дня. Послезавтра мы поедем в горы. Ты упал с велосипеда. Не смотрел, куда едешь. На курорте будешь сидеть в номере. Когда вернемся, скажешь, что упал с лыж. По собственной вине – еще не выздоровел после гриппа, но проявил упрямство. Если вздумаешь сказать что-нибудь другое, все закончится очень плохо. Тебя запрут со всякими отбросами. Понял?

– Да.

Зейн, не открывая глаз, знал, что Грэм стоит над ним – рослый, мускулистый и со злой ухмылкой.

– На следующей неделе напишешь бабушке и дедушке письмо, поблагодаришь их за подарки, которые они имели неосторожность тебе купить. Сами подарки пойдут на благотворительность. Те, что купили мы с матерью, вернутся в магазин. Ты плохо себя вел и ничего не заслуживаешь. Понял?

– Да.

Какая разница, это мелочи. Пусть уходит скорее…

– Компьютер тебе вернут только для занятий. Я буду проверять каждый вечер. Если за ближайший месяц проявишь должное раскаяние и покажешь успехи в учебе и если я сочту, что ты усвоил урок, тебе вернут остальные вещи. Если нет – их передадут более достойному юноше. Еще я отзову свое разрешение играть в бейсбол – не только на следующий сезон, а вообще. Понял?

Господи… Зейн не знал, что в нем может поместиться столько ненависти.

– Да, сэр.

– Если не исправишься, я подумаю о том, чтобы перевести тебя в военную академию. Твоя тетя сварила тебе суп. Будь любезен поблагодарить ее, когда будешь разговаривать с ней в следующий раз. Если я позволю вам увидеться.

Наконец – слава богу! – Грэм ушел, заперев за собой дверь.

Зейн лежал, съежившись, в одной позе, пока не перетерпел новые приступы боли. Он знал, что отец жесток, что он умеет носить маску идеального мужа, отца и соседа, пряча подлую натуру. Но до сегодняшнего дня он не понимал (или не сознавал), что его отец – чудовище.

– Никогда больше не назову его папой, – поклялся Зейн. – Ни за что.

Он заставил себя подняться и сесть на скамейку в изножье кровати. Взял тарелку с супом.

Холодный. Очередная подлость.

Но этот ублюдок все равно проиграл. Зейн в жизни не ел ничего вкуснее.

Набравшись сил, он снова принял душ, потому что ужасно вспотел. Потом через боль долго ходил кругами по комнате. Пора становиться сильнее. Хорошо бы поесть еще супа, однако больше ему не дали. Вместо этого Зейн протер лицо кубиком льда.

Услышав снизу рождественскую музыку, Зейн подошел к окну. По ту сторону озера мерцали огни. Он увидел дом своей тети. Они с бабушкой и дедушкой праздновали Рождество. Интересно, вспоминают ли там про него?

Наверное, да. Подхватить на праздники грипп – что может быть постыднее…

Они ничего не знают – ничегошеньки. Даже если бы знали, что толку? Против столь уважаемого человека, как его отец, выступать бесполезно. Если доктор Грэм Бигелоу говорит, что его сын упал с велосипеда или разбился, катаясь на лыжах, ему поверят. Никто не подумает, что он способен избить родного сына.

А если и подумает – эту ситуацию не переломить.

В военную академию Зейну нельзя. Он там не выживет. И Бритт бросать нельзя.

Значит, надо притворяться, как родители. Делать вид, будто он усвоил урок. На все вопросы твердить «да, сэр». Учиться на пределе сил. Выполнять все, что от него требуют.

В один прекрасный день он повзрослеет, наберется сил, храбрости – и перестанет носить маску.

Но кто ему поверит? Может быть, тетя? Возможно. Ей, кажется, не очень нравится его отец – да и мать, судя по всему, тоже.

Она им не нравится в ответ, они постоянно говорят про Эмили всякие гадости: что она ничего не добилась в жизни, не смогла даже удержать мужа.

Снизу донеслись звуки пианино, и Зейн счастливо выдохнул. С Бритт все в порядке, раз она играет.

И все-таки – вдруг удастся собрать доказательства? Если попросить Мику, тот поможет, например, установить скрытую камеру или еще что-нибудь. Хотя нет, Мику втягивать нельзя. Вдруг он проболтается родителям, а те скажут отцу.

Тогда никакого бейсбола, только военная академия и очередные побои.

К такому Зейн не готов.

А если все записать?..

В порыве вдохновения он подошел к столу и нашел блокнот с ручкой. Нет, сейчас писать нельзя. Родители могут зайти перед сном. Если застукают – конец.

Зейн принялся ждать, лежа в темноте и для спокойствия сжимая бейсбольный мячик.

Он слышал, как отец крикнул внизу:

– Сладких снов, Бритт!

Та отозвалась:

– Спокойной ночи.

Мгновение спустя Бритт зашептала из-за двери:

– Я не могу войти. Прости. Я слышала, как ты кричал, но…

– Все хорошо. Не переживай. Иди спать, а то увидят.

– Прости, – повторила она.

Соседняя дверь хлопнула. Зейн ненадолго задремал. Его разбудил смех матери. Родители поднимались по лестнице, негромко переговариваясь. Прошли мимо его комнаты. Зейн затаился, закрыл глаза и принялся дышать как можно тише, потому что ни капли им не верил.

Он оказался прав – через несколько минут щелкнул замок. В уголках глаз покраснело от света. Зейн не открывал их, но старался не сжимать веки слишком плотно – так будет понятно, что он притворяется.

Дверь закрылась, замок снова щелкнул, однако Зейн все равно ждал, отсчитывая минуты.

Через полчаса, почувствовав себя в безопасности, он прокрался к столу и достал блокнот и две ручки. На всякий случай отнес их вместе с фонариком, который оставила Бритт, в постель.

Если услышит шаги за дверью, то успеет спрятать улики под одеяло и притвориться спящим.

В тусклом луче света Зейн принялся писать.

Возможно, мне не поверят. Он слишком уважаемый и авторитетный человек. Но мой учитель по английскому говорит, что полезно вести дневник: он помогает уложить в голове мысли и лучше запоминать события. Мне нельзя ничего забывать.

Это случилось двадцать третьего декабря тысяча девятьсот девяносто восьмого года, когда я с моей сестрой Бритт вернулись из школы («мы… вернулись», – исправил он). Мать лежала на полу. Отец опять ее избивал, а когда я хотел помочь ей, избил и меня.

Зейн писал больше часа.

Когда рука вконец устала, он достал монетку из заначки и с ее помощью открутил крышку на вентиляционном отверстии, спрятав внутри блокнот. Туда же отправились и ручки, хотя в одной кончились чернила.

Потом он улегся в постель и заснул.

Глава 3

Зейн сделал все, как ему велели. Боль утихла, синяки сошли. В горах никто не усомнился в словах доктора Бигелоу, который сказал, что сын упал с велосипеда и должен отлежаться в номере. В Лейквью поверили в басню про падение с лыж.

Неладное заподозрила разве что Эмили, удивившись, почему толком не выздоровевшему мальчику разрешили кататься, но это ничего не изменило.

Жизнь шла своим чередом.

Зейн усвоил одно: надо быть осторожным.

Он без лишних напоминаний убирался в комнате, безропотно выполнял обязанности по дому. Учился – больше из страха, нежели из интереса. Если оценки будут ниже ожидаемого, его снова накажут и запретят играть в бейсбол. Бейсбол был не только единственной мечтой и страстью, но и шансом на спасение.

Если удастся подписать контракт, он уедет из города и забудет его, как страшный сон.

Все вели себя так, будто двадцать третьего декабря ничего не было. Дом на Лейквью-Террас пропитался ложью. Зейн с честью выдержал отцовские испытания – ему хватило ума понять, в чем они заключаются. Неожиданные тычки и пощечины без причины – и довольное выражение лица, когда сын смиренно опускал глаза, ничего не отвечая.

Ночью, в тишине комнаты, Зейн писал правду.

Двенадцатое января. Грэм толкнул меня в стену. Сказал, я весь ужин сидел с надутым лицом и не выказал должного уважения. Я попросил отца Мики никому не рассказывать, что он меня тренирует – мол, хочу устроить сюрприз. Он все равно не общается с Грэмом. По-моему, тот ему не нравится. Дэйв сказал, что не надо обращаться к нему «сэр», иначе ему кажется, что он снова в армии. Раз мы тренируемся вместе, можно звать его по имени. Дэйв классный!

Второе марта. Я стал сильнее!!! Выжимаю семь килограммов по двенадцать раз в три подхода. А еще поднял штангу в тридцать пять кило. Набрал два килограмма. Дэйв говорит, это мышечная масса. Завтра у нас первая предсезонная игра, и тренер сказал, у меня не рука, а ракета! Видимо, накачал. На тренировке я получил одиночный балл и тройной, и целых два очка для команды. Завтра мы точно разгромим «Иглз»! Элайза велела вытащить тарелки из посудомоечной машины. Я сказал: «Конечно». Грэм дал пощечину. Нельзя говорить «Конечно», надо говорить «Да, мэм», иначе я никчемный маленький засранец. Потом дал пощечину ей за то, что не исправила меня, и назвал ее тупой сукой. Бритт хотела заплакать, но я строго посмотрел на нее. Не хватало еще, чтобы и ей досталось.

Зейн заполнял дневник каждую ночь, подробно описывая свои игры, тренировки с Дэйвом и стычки с отцом.

С волнением и гордостью он написал про победу в чемпионате. Про то, с каким довольным видом отец сидел на трибуне, а потом всю дорогу домой критиковал поведение Зейна на поле. Про то, как Дэйв Картер хлопнул его по спине и назвал чемпионом.

К пятнадцати годам – день рождения у него был летом – Зейн вытянулся до ста восьмидесяти сантиметров и весил пятьдесят восемь кило. Когда Дэйв в шутку назвал его «тощей машиной для убийства», он не знал, что Зейн именно к этому и стремится.

В ночь на двадцать третье декабря Зейн проснулся в холодном полу. Ему приснилось, что отец нашел дневники и забил его до смерти.

Наяву все было тихо, праздники прошли спокойно.

У Зейна появилась девушка – Эшли Кинсдейл, блондинка с веселыми глазами, отличница и спортсменка. В мае он впервые позвал ее на свидание, пригласив на школьные танцы.

Дэйв обещал отвезти их вместе с Микой и его девушкой – геймером и занудой Мелиссой «Мэл» Райли.

Зейну пришлось купить новый костюм и туфли. Он корчил недовольные гримасы, но в глубине души был рад. Вдобавок выяснилось, что он подрос на пять сантиметров и прибавил в размере ноги.

Свою прическу он не любил – отец заставлял носить армейскую стрижку, тем самым напоминая про военную академию, – однако в остальном Зейну нравился его внешний вид. Он надеялся к концу школы дорасти до ста девяноста сантиметров. Тогда он окажется одного роста с Грэмом. Тем самым Грэмом, который называет Эшли «шлюхой», если ее нет рядом.

Живот у Зейна до сих пор ныл от удара, которым его наградили, когда он забылся и в ответ на очередную издевку поднял глаза.

Два года два месяца. Столько времени осталось до восемнадцатилетия и свободы. Родители думают, он поступит в Чапел-Хилл и будет изучать медицину. Ни за что! Зейн нацелился на Университет Южной Калифорнии. Тот на другом конце страны, и у них серьезная спортивная программа.

Он подаст заявку туда и еще в Университет штата Калифорния в Фуллертоне. И в Аризону тоже. Если Барри Бондс учился в Аризоне, то и Зейн Бигелоу неплохо там устроится.

Письма он отправит с адреса Эмили – ей к тому времени он расскажет о своих планах. Только попросит держать в секрете. Эмили его не выдаст, Зейн почти не сомневался. Он не хочет быть врачом, тетушка его поймет. Если дадут стипендию, все получится. Без стипендии нельзя – Грэм не станет платит за учебу.

У Зейна был неплохой средний балл – четыре и две десятых по углубленной программе. Вдобавок тренер обещал дать рекомендации.

Математика и естественные науки давались ему с трудом, но Зейн старался не нахватать плохих оценок. За это он будет обязан Мике по гроб жизни.

На экзаменах он набрал сто девяносто баллов. По математике – всего пятьдесят, за что получил несколько ударов по печени и почкам. Математику придется пересдать в следующем году.

Впрочем, об этом он подумает после. Сегодня у него свидание!

От стука в дверь Зейн напрягся, однако затем вспомнил, что родители никогда не стучат. Он впустил Бритт.

– Боже, только гляньте на него.

– Неплохо, да? Если не обращать внимания на дурацкую прическу.

– Тебе хотя бы не приходится каждый день завязывать волосы в хвост или крутить пучок на репетицию. Хлоя недавно подстриглась и покрасилась. Так здорово выглядит. Мне уже тринадцать, а у меня прическа как у восьмилетки.

– Мика и Мэл вообще ходят с одинаковыми синими прядями.

– Да, они чудики. – Бритт плюхнулась на кровать. – Кстати… Ты знаешь Мэйджера Лоури?

– Да, немного. Новенький, играет в баскетбол. Говорят, получил приглашение из университета. А что?

Она накрутила кончик хвоста на палец.

– Ничего. Просто интересно…

– Да ладно, – фыркнул Зейн. – Он в старшей школе. А ты еще нет.

– Через год тоже там буду.

– Вау, да ты в него втрескалась! – Зейн расхохотался. – Учись целоваться с зеркалом, а то…

– Заткнись!

Как и полагается старшему брату, Зейн зачмокал губами, изображая поцелуи. И вдруг замер.

– Господи, Бритт, даже не думай.

– Не твое дело.

Она, задрав подбородок, хотела встать, но Зейн махнул рукой.

– Мэйджер ведь черный.

У Бритт вспыхнули глаза.

– Не думала, что ты расист!

– Ну же, Бритт, пойми уже.

Она еще выше вздернула подбородок.

– Я все понимаю.

– Ты слышала, что он говорит про Эшли только потому, что ее дедушка приехал из Ирландии. Как, по-твоему, он отреагирует, когда узнает, что ты встречаешься с чернокожим парнем?

Бритт снова упала на кровать.

– Без разницы. Такое чувство, он вообще не помнит о моем существовании.

Если Грэм хотя бы заподозрит неладное…

– Будь осторожнее. И умнее. Еще пять лет. Знаю, это долго, но рано или поздно все закончится.

– Мама говорит, мне надо стараться изо всех сил, чтобы меня в шестнадцать лет пригласили на бал дебютанток. Танцевать, хорошо учиться, следить за манерами. Тебе хотя бы разрешают играть в бейсбол. А у меня одни дурацкие платья с бусами!

Бритт снова вскочила, вскидывая руки:

– Это не мое. Не хочу такой быть!

– Думаешь, я хочу? – Зейн провел пальцами по волосам. – Будь умнее и осторожнее. Особенно когда я уеду в колледж. – Он с опаской посмотрел в сторону двери. – Я хочу рассказать обо всем Эмили перед отъездом.

– Не смей! – В глазах у Бритт вспыхнул ужас. – Он же взбесится.

– В том-то и дело. Он взбесится, когда поймет, что я поступил не в Чапел-Хилл, когда поймет, что я уехал. И тогда выместит злобу на тебе. Одной тебе не справиться. Эмили поможет.

– Что она сделает?

– Не знаю. Что-нибудь. – Зейна и самого изрядно грызли сомнения. – Я не оставлю тебя одну, без поддержки.

– Ты не сможешь защищать меня всю жизнь.

– Смогу. Поговорим потом, не здесь, не дома. Обсудим. Может, и родителям Мики скажем.

– Зейн, нельзя! Они все равно не поверят.

– Дэйв работает на «Скорой». Он знает Грэма, и тот ему не нравится. Он никогда не говорил прямо, однако я чувствую. Потом обсудим, – повторил Зейн. – Знай, тронуть тебя я не позволю.

Бритт хотела сказать что-то еще, но покачала головой.

– Что?

– Ничего. Потом. Если нас услышат…

Зейн читал про военнопленных, про то, как они строили планы побега. Себя с Бритт он тоже воспринимал пленниками в родном доме. Однако впереди его ждало целых четыре часа свободы. Пока он не вернется домой, все будет хорошо.

Вечер начался не слишком весело: пришлось зайти за Эшли и сфотографироваться с ней миллион раз. Провожать ее вышли даже бабушка с дедушкой, они сделали уйму фотографий, разговаривая со смешным акцентом.

Эшли с густыми кудрями, которые завила ей мать, выглядела на удивление хорошенькой. Зейн сказал, что у нее красивое платье: синее и впрямь было ей к лицу.

Зал для танцев оформили в пляжной тематике. Декорации не произвели на Зейна особого впечатления, но музыка и освещение ему понравились.

По сравнению с Микой, из которого был никудышный танцор, Зейн неплохо двигался. Особенно по вкусу ему пришлись медленные танцы, когда надо было просто раскачиваться из стороны в сторону, обнимая льнущую к нему всем телом Эшли.

Она даже позволила потрогать себя за грудь – сквозь одежду, разумеется. Зейн надеялся, что скоро его допустят до голой плоти.

Судя по тому, как улыбалась Эшли, надежды были вполне обоснованны.

Она обняла его за шею и потянула вниз, намекая, что хочет поцеловаться. На вкус ее губы были сладкими, будто леденцы, и от нее пахло цветами.

– Отличный вечер, – пробормотала Эшли. – Еще неделя занятий, и лето.

– Три с половиной дня, – уточнил Зейн.

– Тем более. Я буду скучать, когда ты уедешь на каникулы в Италию.

– Ты сама уедешь в Ирландию. – Он прижал ее к себе. – Хорошо бы поехать в одно время… Тогда мы хотя бы окажемся в одной части света.

– Обязательно пиши. Я буду отвечать. Жаль, у тебя нет телефона. Мы бы тогда переписывались каждый вечер.

– Постараюсь раздобыть. Родители против. Попрошу Эмили, чтобы купила мне, а я отдам ей деньги.

Главное, надежно спрятать аппарат рядом с дневниками.

– Было бы здорово. Не могу представить себе жизнь без телефона. Ты же отрезан от всего света. Он есть у каждого. Твои родители такие строгие!

Эшли даже не представляла, насколько…

– Да, есть немного.

– Что ж… – Песня закончилась, и Эшли замерла, прижимаясь к Зейну. – Мы теперь старшеклассники. Совсем взрослые. Может, они успокоятся?

– Может. Давай ненадолго выйдем и…

Эшли снова улыбнулась, понимая, что скрывается под этим «и».

– Давай.

Вечер выдался прохладным, с озера дул ветер, и Зейн отдал Эшли свой пиджак. Вышли многие – поговорить, покурить, дунуть. Или ради «и».

Курильщиков и наркоманов Зейн обходил стороной. Ему и без того светила военная академия. Он отвел Эшли подальше в тень, где можно было спокойно поцеловаться и потискать ее за грудь.

Стоило подумать об этом, как Эшли отстранилась.

– Давай не будем торопиться.

Сердце у нее колотилось, она часто и прерывисто дышала. Еще бы минуту, хотя бы секунд тридцать, и…

– Не хочу останавливаться! – Эшли покачала головой. – Но надо.

– Эшли, ты мне очень нравишься.

– Ты мне тоже. Только нам пора возвращаться. Не злись.

– Я не злюсь. – Зейн был весьма разочарован – а еще с таким стояком, что не сумел бы сделать и шага. – Я все понимаю. Просто… Я постоянно о тебе думаю. О том, чтобы быть с тобой.

Глаза у нее были похожи на озеро: такие же чистые, голубые и прозрачные.

– Я о тебе тоже. Поэтому нам пора идти. Бабушка залетела от деда как раз в моем возрасте.

– Господи!

– Ага. Пойдем обратно в зал.

О подобном развитии событий Зейн даже не думал. Он не знал теперь, что сказать.

Стояк вызывал еще больше неудобств.

– Мне надо немного… Ну…

Эшли посмотрела вниз и хмыкнула. В голубых глазах мелькнула ирония.

– О. Ясно. Давай поговорим про математику.

– Давай.

Зейн прекрасно провел тем вечером время. Проводив Эшли до дверей, он получил в награду взрослый поцелуй. Чтобы лишний раз не смущаться, пришлось по дороге к машине повторить таблицу умножения.

Надо будет обязательно описать сегодняшний вечер в блокноте: тогда удастся пережить его еще раз. Вдобавок появится хоть одна запись без гадостей – ни контрольных, ни домашки, ни издевок Грэма.

– Спасибо, что подвез, – сказал он Дэйву, обмениваясь рукопожатием с Микой.

Зейн направился к двери, мечтая пройтись по окрестностям и повспоминать про Эшли и их последний поцелуй. Правда, тогда он пропустит комендантский час.

Может, получится заглянуть на кухню, что категорически запрещалось после ужина, но за время танцев Зейн сильно проголодался. Хорошо бы сделать бутерброд. Правда, есть подозрение, что Грэм пересчитывает ломтики ветчины.

Наверное, не стоит лишний раз нарываться. Грэм и без того в последние дни пребывает не в духе. Не раздает тычки и оплеухи, а только рычит, словно собака перед тем, как броситься.

Когда Зейн отпер двери и вошел, его встретили очередным рыком:

– Ты опоздал.

Грэм стоял в холле, держа стакан с виски. Глаза были холоднее обычного.

– Сэр, сейчас половина одиннадцатого.

– Одиннадцать тридцать четыре. Или ты разучился определять время?

– Нет, сэр.

– Каждая минута стоит денег. Важно соблюдать правила. Покидать дом ради развлечений – это привилегия, а не право.

– Да, сэр.

«Два года и два месяца», – мысленно, словно мантру, твердил про себя Зейн.

– Мое время ценно особенно. Думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как ждать сына, неспособного соблюдать простые правила?

Зейн, подчиняясь инстинкту, не поднимал глаз. Что-то было не так: то ли выпивка тому виной, то ли давало о себе знать напряжение последних дней.

– Простите, сэр. На дорогу, чтобы отвезти девушек, ушло больше времени, чем…

Он ждал, что его толкнут, если не хуже, поэтому послушно отшатнулся на пару ступеней вниз.

– Думаешь, мне нужны твои оправдания? Ты должен быть более ответственным, следить за временем и соблюдать правила. Поскольку ты, как обычно, хамишь и проявляешь неуважение, ты наказан на две недели. Никаких звонков по телефону и компьютерных игр. Тебе запрещается выходить из дома даже на тренировки.

Зейн вскинул голову.

– Сэр, мы едем на чемпионат. Должны выиграть второй раз подряд, и…

В ответ самодовольно зарычали:

– Значит, ты из-за своей безалаберности подвел команду. Обойдешься в этом году без славы. Ты неудачник, Зейн, и всегда им был.

Зейна вдруг осенило, ярко, как прожектором.

– То есть все именно поэтому? Ты не хочешь, чтобы я играл и выделялся? Ищешь любой предлог, чтобы мне запретить? Ты…

Кипя от ярости, он не заметил удара.

– Еще плюс две недели.

Отбросив бокал, Грэм сгреб Зейна за грудки и прижал к двери.

В эту секунду Зейн понял, что прав. Четыре минуты – лишь предлог, чтобы отнять у него любимое занятие.

Руки сжались в кулаки.

– Ты пил?

– Нет.

Грэм снова его ударил.

– Не ври мне! Принимал наркотики?

– Нет.

– Значит, валялся в кустах с этой маленькой шлюхой, так?

– Нет! Эшли не шлюха!

– Обычная шлюха, а ты слишком тупой, чтобы понять: ей нужны только мои деньги. Не смей приходить посреди ночи, полураздетый, и говорить, что не трахался с ней.

Зейн, как и все парни, во время танцев снял пиджак и галстук.

– Я не принимал наркотики, не пил и не занимался сексом. Я был на школьных танцах!

От удара в живот ожидаемо перебило дыхание.

– Значит, никакой ты не мужик, раз не способен залезть этой мелкой шлюхе в трусы.

– Грэм!

Тот даже не оглянулся на жену.

– Заткнись. Я занят.

– Бритт плохо. Ее вырвало на пол.

– Так вытри!

– Грэм, ее рвет, и у нее истерика. Сделай что-нибудь!

– Хорошо, как хочешь.

Он отпихнул сына в сторону и рванул вверх по лестнице.

Зейн почти бесстрастно смотрел, как Грэм молотит жену кулаками, а Элайза кричит и отбивается. Пусть грызутся, словно дикие звери, главное – чтобы не трогали Бритт.

Зейн стал подниматься по ступенькам, но на шум и крики выбежала сестра. Белая, как призрак, она заткнула уши.

– Хватит, хватит! Прошу! Я не могу! Я больше не вынесу!

Ее с размаху ударили. Зейн увидел, как сестра падает на пол, и внутри у него что-то сломалось. В ярости он ринулся вперед. Грэм развернулся к нему, и Зейн вскинул кулаки.

– Посмотрим, как тебе такое понравится.

Натренированные за год мышцы не подвели, а изумление на лице Грэма и брызнувшая кровь только подстегнули Зейна.

Со всех сторон неслись вопли. Зейн не останавливался – не мог, пока мужчина перед ним стоит на ногах.

Краем уха он слышал, как Бритт зовет на помощь, выкрикивая адрес. Элайза ногтями вцепилась ему в лицо, но он не чувствовал боли.

Потом он упал. Долго летел, кувыркаясь. Локоть врезался в ступеньку, как молоток в шляпку гвоздя. Что-то треснуло, сломалось, разбилось вдребезги, и красным расцвела боль. Зейн ударился головой.

Оглушенный, он попытался встать, сумел вскарабкаться на колени и поднял трясущиеся кулаки.

Грэм не спешил его бить. Наверху никого не было. Бритт перестала кричать.

Понимая, что случилось нечто страшное, Зейн привстал, но снова упал. Нога не слушалась. Он пополз.

Зейн добрался до лестницы в тот самый момент, когда наверху появился Грэм. Он тащил Бритт за волосы. В руке держал докторский саквояж.

Бритт не сопротивлялась, не плакала, вообще не двигалась, и Зейн впервые за все время испугался за жизнь сестры.

– Не трогай ее, сукин сын!

– Это ты сделал, – ровно и спокойно ответил Грэм, спускаясь по лестнице. – Про военную академию можешь забыть. Еще будешь о ней мечтать, но поздно.

Он встал над Зейном и, склонив голову набок, принялся его разглядывать.

– Ты слишком похож на мать – и внешне, и полным отсутствием амбиций, и дурными манерами. Я даже не уверен, что ты от меня.

– Хотелось бы.

Тот лениво пнул Зейна в живот.

– Юридически я твой отец и уважаемый член общества. У каждого действия есть свои последствия. Готовься их принять.

– Вали на хрен со своими последствиями. Что ты сделал с Бритт?!

– О, нет-нет, сынок. Это сделал ты.

Завыли сирены. Слава богу, Бритт вызвала помощь. Наверное, позвонила в Службу спасения.

– Тебя запрут до конца дней.

Грэм усмехнулся, покачал головой, поставил саквояж на пол и направился к двери.

– Такой идиот не мог от меня родиться. Элайза!

– Да-да, Грэм?

– Помни, что я сказал, и говори в точности как я.

Он распахнул дверь, вдохнул поглубже и выбежал.

– Сюда! Сюда!

Грэм замахал руками, подзывая полицейскую машину. Голос у него дрожал, он умудрился выдавить несколько слез.

Ни капли не удивившись, он увидел, что из машины вылезает начальник полиции собственной персоной. Грэм нарочно поддерживал дружбу с Томом Бостом, считая того полезным идиотом.

Главное, не переигрывать. Грэм согнулся, упираясь руками в колени, словно не мог отдышаться.

– Господи, Грэм. Какого черта у вас случилось? Из твоего дома поступил вызов.

– Том, боже!.. Нам нужна «Скорая».

– Сейчас приедет.

– Зейн… нет, я не могу… Он напал на мать. Ударил ее, Том. Кулаком в лицо. А потом и малышку Бритт. Я бросился к нему, хотел успокоить. Мы стали драться. Он упал с лестницы. Бритт пришлось дать успокоительное. Мой мальчик совсем озверел, Том. Мне кажется, он сошел с ума.

– Погоди. Стой здесь.

Бост подал знак одному из патрульных.

Да, звонок в Службу спасения из дома Бигелоу воистину творит чудеса. Грэм покачал головой и вслед за Томом вернулся в дом.